***
Однажды у Мишани появились соседи.
Сначала это была бабушка.
Ничем не примечательная старушка, которая педантично трусила со своего балкона маленькие, но очень грязные коврики, с занудливой регулярностью посыпая подножной грязью Мишанин, тогда ещё совсем не застеклённый балкон.
Кроме грязи, чужая нанопыль приносила в квартиру ещё и невыносимое душевное расстройство.
В те прекрасные времена всенародного благоденствия стеклить балконы строго запрещалось. Особенно, если тебе не повезло и твой балкон радостно взирал своим помятым жизнью фасадом на празднично одетую улицу, а не пристыженно щурился в униженный вонючими мусорниками двор.
Зато трусить с балконов грязные коврики, равно как и вешать на них торжествующие первомайские транспаранты, можно было всегда, за это никак не наказывали.
Мама нервничала и даже периодически имела с верхней бабушкой серьёзные разговоры на тему её ничем не спровоцированных провокаций. Стороны как-то договаривались, наступало перемирие, и перетряхивание временно прекращалось.
Но, спустя какой-то совершенно несерьёзный как для такой важной договорённости промежуток времени, агрессия сверху возобновлялась с прежней силой.
Иногда Мишане казалось, что даже с каким-то совершенно излишним остервенением.
Потом бабушка ожидаемо умерла, а в квартиру наверху въехал её внук.
И тут Мишаня и мама поняли, какое же это было счастье – те бабушкины грязные коврики!
Новую жизнь внук начал с ремонта. Причём, он совершенно никуда не спешил. И времени у него, видимо, действительно было много, потому как он стучал, долбил, пилил, сверлил и резал не менее полугода. При этом, нигде не работая. Разве что, изредка.
Начинал, обычно, с самого утра. Мог продолжить в обед, но вечером – обязательно. Если обеденного долбилова по какой-то причине не было, то он пытался заснуть под переливы песен Пахмутовой и Добронравова, с помощью которых Мишаня хотел привить этому варвару хороший вкус.
Благо, колонки отлично вписывались между шкафом и потолком.
Ещё этажом выше жил дед.
Судя по всему, какой-то ветеран.
В его возрасте каждый человек становится ветераном чего-то. Причём, совершенно не важно, чего именно. В этом возрасте тебя даже не спрашивают, хочешь ты быть ветераном или нет.
Ты уже ветеран и это не обсуждается.
Старик вселился давно, наверное, ещё до своего нынешнего ветеранского статуса, ремонт не делал, но молоток у него в хозяйстве имелся.
При первых же признаках начала строительной активности чужого внука, дед начинал стремительную контратаку молотком сверху.
По давлению на психику эффект можно было сравнить разве что с пикированием немецких "Юнкерсов", если это вообще сравнимые вещи.
Начиналось поистине адское сражение.
Дед, похоже, относился к настоящим ветеранам, ветеранам-победителям, и он просто не мог позволить себе отдать очередную победу очередному врагу.
Если сражение затягивалось, в бой вступали другие соседи. И Мишаня вместе с ними. Совсем не за них, нет, а именно вместе с ними. Можно даже сказать, за компанию.
Содрогающаяся от ударов старая чугунная батарея, скорее, походила на танк, по броне которого безжалостно молотили вражеские снаряды.
Это было сражение не за, это было сражение против.
Сражение против шума.
Для непосвящённого в суровую действительность жизни многоэтажек человека, мысль может показаться странной, но, чтобы добиться отсутствия шума, нужно сначала сделать очень много шума.
Потому что, если шума будет сделано мало, то он будет всегда.
Или, по крайней мере, очень часто. В любом случае, это будет вечный шум.
Но если шума будет много, если его будет очень, слишком, чересчур много, то в конце концов он исчезнет.
Да, это странно, но так и есть.
Параллельно с ремонтом внук устраивал гулянки.
И это были совершенно неприемлемые для его соседей мероприятия.
Женщины к внуку приходили сплошь невоспитанные и какие-то вульгарные. И дело даже не в характерных внешних признаках, хотя и в них тоже.
Мишаня не мог даже представить, сколько нужно иметь сил, чтобы вот так орать. Наверное, на такое не хватило бы сил даже у младенца.
А ведь младенцы, по большому счёту, только этим и занимаются.
Здесь они профи, без сомнений.
Доходило до того, что в то время, как над мамой гремела музыка вперемежку с пьяными голосами, над Мишаней стучал, долбил, пилил, сверлил и резал сосед.
И эти взаимоисключающие вещи происходили одновременно.
Особенно раздражал истошный женский визг.
Или это была дрель?
Мишаня не хотел зря наговаривать на инструмент.
Он просто не знал.
Мишане всегда хотелось набить соседу морду.
С того самого момента, как только он въехал.
Лёжа на диване и свирепо глядя на ухающий потолок, Мишаня сжимал кулаки и представлял себе эту сцену.
Сцена представлялась как-то особенно ярко и красочно.
После этого Мишане редко когда удавалось видеть такие сочные, насыщенные действием сцены.
Даже в фильмах с участием Тома Круза.
Однако мама говорила, что так поступать нельзя, что всего нужно добиваться мирным путём и обязательно официально. Чтобы потом не было претензий. Претензий не любил никто.
Но телевизионную антенну на щитке в коридоре Мишаня соседу всё же вырвал. Представляя себе при этом, что вырывает что-то совсем другое.
Что правда, на следующий день антенна была прикручена на прежнее место. Плюс, дополнительно и аккуратно обмотана в месте стыка синей изолентой, что злило ещё больше.
Того, другого, на прежнем месте больше никто бы не увидел, это Мишаня знал точно.
Какая бы изолента и на каком бы стыке не применялась.
Участковый приходил ровно два раза.
После этого редкого и оттого особенно запоминающегося факта, его начальственной фуражки и жёлтой папки под мышкой больше никто не наблюдал.
Но один раз Мишане показалось, что он слышал его противный полицейский тенор в том пьяном хоре сверху.
Впрочем, Мишаня мог и ошибаться.
К счастью, в качестве соседей беспокойного чужого внука была прописана не только Мишанина с мамой квартира. Нашлись и другие заинтересованные в мирном и спокойном сосуществовании субъекты домовой жизнедеятельности.
Причём, далеко не столь толерантные к чужим слабостям.
Как минимум, три раза засранца видели с характерными синими пятнами под глазами.
Потом прекратились уханья и ремонт. Потом внука не стало вообще.
А в квартиру въехала сестра того строительного ловеласа.
Очень симпатичная девушка, разговорчивая блондинка с длинными ногами и уже одним только этим никак на него не похожая.
Но худая.
Мишаня не очень любил худых девушек.
Говорят, они злые, хотя это и спорное, никак не подтверждённое его же собственной практикой утверждение.
Но такое мнение есть, оно широко распространено, и поэтому Мишаня не мог его просто так игнорировать. Закрывать глаза на общепризнанные факты, как минимум, глупо.
В любом случае, ему куда больше нравились полненькие, формообразующие женщины.
Через какое-то время к сестре подселился батюшка.
Да, тот самый, церковный.
Паренёк с бородкой, до 30 лет и с "Опелем" во дворе.
После чего всеми заинтересованными в новых соседях сторонами был единогласно отмечен резкий всплеск интереса сестры чужого съехавшего внука к религии.
Но первое время всё шло, как обычно.
Несколько раз, по отдельному приглашению, Мишаня поднимался к ним выпить кофе. А ещё, чтобы присмотреться к обуви, в которой чужая сестра каждое утро носится по голому паркету.
Можно подумать, что у них в церкви каждое утро новый пожар.
Как Мишаня и предполагал, соседка носила тапки с каблуками. Это всё равно, что забивать соседям снизу гвозди прямо в голову.
Мишаня так и сказал.
Почему-то сразу подумалось о средневековой инквизиции.
Пожалуй, Мишане следовало бы читать меньше исторической литературы.
Ещё через какое-то время соседка очень изменилась.
Теперь она не носила коротких юбок и накладных ногтей, не красилась и почти не разговаривала с соседями.
Зато теперь она каждый день ходит в церковь, в чёрном платье до пят и в очках.
У неё всегда было не очень хорошее зрение, но она никогда не носила очки.
Она их стеснялась.
Теперь всё изменилось и сестра ловеласа очков не стесняется.
После такого стремительного перевоплощения Мишаня окончательно осознал, что религия – это великая сила.
Батюшка ходит в гражданском. И в спортивных штанах тоже.
Всего несколько раз Мишаня видел батюшку в рясе и со смешной чёрной шапочкой на голове.
Это было очень рано, когда люди только начинают собираться на работу.
Он сметал пластиковой лопаткой снег с лобового стекла своего автомобиля.
Почему-то Мишане кажется, что батюшка стесняется.
Что ему неудобно. Он всё время прячет глаза, он совсем не расположен смотреть в Мишанину сторону, но имеет явное желание как можно быстрее прошмыгнуть мимо. Он не хочет, чтобы Мишаня и другие знали, что он – это он.
Такое поведение вызывает подозрения.
Странное дело.
Сестра перестала стесняться, а батюшка – наоборот.
Столь глубокие изменения человеческого психотипа произошли как-то слишком резко и неожиданно.
Что настораживает.
Некоторое время Мишаня мучился этим загадочным вопросом, но как же всё изменилось!
Да, периодически батюшка имеет сестру того ловеласа на диване сверху.
Практически, прямо над Мишаней.
Но, по сравнению с предыдущей соседской жизнедеятельностью, так это просто пустяки.
Немного хуже, когда то же самое происходит этажом ниже, и в то же самое время, а такое бывает.
И тогда Мишаня оказывается в стерео диапазоне между скрипящими по вертикали кроватями.
Снизу иногда даже кричат. Сверху – никогда.
И тогда Мишаня входит в резонанс.
И тогда его начинают одолевать разные фантазии.
И тогда он долго не может заснуть.
И тогда Мишаня с какой-то особенной грустью осознаёт, насколько же он одинок.
Зато Мишанина жизнь вошла в привычное, утренне-медлительное русло.
Пусть даже теперь по утрам они с батюшкой и спускают воду в своих унитазах почти одновременно.
Мишаня всем доволен!