По раннему детству в возрасте примерно до восьми-девяти лет, я вообще не помню никаких впечатлений о бабушке Анастасии Сергеевне. Это просто белый чистый лист бумаги. Хотя в маминой родной деревне каждое лето я проводила по одной, максимум полторы недели.
Много позднее, уже в достаточно зрелом возрасте я узнала о том, что моя бабушка Анастасия, в девичестве Куликова, была родом из крепкой купеческой семьи. Но в достаточно юном возрасте влюбилась и против воли родителей в 18 лет вышла замуж за простого мастерового парня. Видимо, этот факт отсутствия родительского благословения выстроил всю её дальнейшую жизнь в каком-то тяжёлом негативном ключе.
Мои первые детские воспоминания о ней начинаются где-то со школьного возраста – примерно второй–третий класс. Она была невысокой, стройной женщиной со следами былой красоты. Моя мама из всех её сестёр больше всех походила на свою маму не только чертами лица, но и вечно прямым, не сгибаемым любыми невзгодами станом. Даже в самом преклонном возрасте бабушка Анастасия в самой простой крестьянской одежде чем-то неуловимым отличалась от прочих, только вся её одежда была какой-то серой, невзрачной, словно прячущей под собой её истинную суть, которую нам поздним послевоенным детям, понять было невозможно. И мы дружно не любили её.
Я не помню на её лице улыбки привета, любви и нежности. Она всегда была строгой и озабоченной только тем, как угодить, не признававшей её авторитета, невестке. Поэтому были только указания: помыть пол, сходить на речку и прополоскать постиранное бельё, прополоть грядки в огороде, натаскать воды с колодца и т.д.
Я, как и другие внучки, не испытывала на себе её ласки. Вся её любовь изливалась только на единственного внука – Витальку, которому позволялось всё, и, которому доставались от неё улыбки, ласка и вся её нерастраченная нежность. Тогда я не понимала, что жизнь настолько её изломала, что она потеряла стержень, опору и смысл жизни вообще. И только единственной её отрадой был этот мальчик, который как солнышко ворвался в её жизнь и чуточку отогрел израненное судьбой сердце.
Да, когда-то она тоже купалась в любви и достатке и была избалованным ребёнком. Она не задумывалась о том, что жизнь за пределами её маленького мирка трудная и нелёгкая. А сил, сохранить радость жизни в той жёсткой мясорубке, которую уготовила ей судьба, не было.
Пережив революционные сполохи жестокости, в которых она потеряла многих членов своей богатой девической родни, Анастасия ожесточилась, но всё же, поддерживаемая любящим мужем, смирилась с утратами и вошла в колею советской колхозной жизни. Муж, Илья Андрианович, был назначен властями председателем сельского Совета. В замужестве Анастасия родила ему много детей, в живых из которых осталось только шестеро: три сына и три дочери.
Вроде бы всё стало как-то налаживаться. Старшая дочь Клавдия и средняя – Ксения или Маняша, удачно по любви вышли замуж. Сердце Анастасии при появлении первых внуков стало оттаивать.
Но неожиданно муж Илья заболевает воспалением лёгких и в одночасье сгорает у неё на руках. Младший сын Роман заболевает минингитом, остаётся в живых, но инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Война забрала всех хороших зятьёв навечно. Два сына: Иван и Тимофей вернулись с войны живые.
Иван, хоть недолго, но побывал в плену, при воспоминании о котором у него глаза наливались слезами бессильной ненависти и жалости к тем, кто не смог вырваться из адского плена.
Тимофей после победы прожил всего пять лет. И погиб нелепо от неудачного падения с лошади, возвращаясь с работы домой.
Сама Анастасия после смерти Тимофея была какой-то потерянной и, спускаясь с крутой высокой лестницы дома, наступила на сушившийся на зиму лук. Соскользнула с луковицы и неудачно упала, поломав руку. В деревне фельдшера не было. И, пока суть да дело, рука начала гноиться. Её повезли в больницу в город. Врачи, чтобы не допустить распространения гангрены, левую сломанную и распухшую руку отрезали выше локтя.
Вот и осталась она на попечении невестки – жены Ивана, безрукой с сыном-инвалидом, оставшемся в детском возрасте навечно. Невестка Полюня была из другой деревни из очень бедной многодетной семьи, в которой она из детей была самой старшей. Жизнь с Иваном у них не заладилась, и все свои обиды она срывала на свекрови, поставив Анастасию в полную зависимость от своего настроения. Анастасия же, смирившись с создавшимся положением, в собственном доме стала прислуживать невестке и сглаживать все шероховатости в отношениях сына и снохи, чтобы Полюня не шпыняла безобидного инвалида Романа и не настраивала против них свет её очей Витальку.
Сейчас я понимаю, что всё кажущееся смирение Анастасии перед Полюней и любовь к внуку были вызваны страхом за собственную жизнь и за жизнь её сына Романа. В ней всё время жил страх, который делал её жестокой по отношению к тем, от кого не зависела её жизнь. Но перед теми, от кого она зависела, баба, как мы все её звали, была послушной и смиренной.
Роман же был, как великовозрастное дитя, он всех любил, но «сестричку» или Полюню боялся как огня. И когда мы что-то делали не так, как сказала она, он всегда нас стращал тем, что пожалуется «сестричке», и она нас поругает.
Мой милый любимый Роман, бесхитростный ребёнок, уже в преклонном возрасте он так радовался каждому моему приезду. От него веяло такой неземной теплотой и какой-то несказанной искренностью, что вспоминая о нём, я всегда плачу. Слёзы сами текут и текут, И так больно от того, что когда-то, не понимая его чистоты, мы с детской непосредственностью жестоко подшучивали над ним. И только сейчас я понимаю как в противовес неискренности бабы, он без всякой задней мысли, открывал нам дорогу к богу, в мир любви и искренности, только мы этого тогда не понимали.
Когда мы приезжали с мамой в деревню, то ночевали всегда у кого-то из её сестёр. А к бабушке Анастасии и Роману мама приходила всегда с подарками, и подолгу в бабушкиной спаленке они о чём-то шептались. Бабушка всегда на что-то маме жаловалась и плакала. А мама её успокаивала и только вздыхала. Я тогда не понимала отчего она плакала, но почему-то не жалела её. Я не любила слёзы. Я всегда понимала, что слёзы – это бессилие, и слезами все стараются вызвать жалость к себе.
В детстве я была абсолютно бесстрашная, верила только в то, что своей силой можно добиться в жизни всего, если ты не хнычешь, а дело делаешь. И поэтому очень часто обижала свою сестру именно за то, что она всегда хотела добиться своего только слезами. Этот стержень бабани Анны во мне было не выбить ничем. Жалость к себе и за себя – это не по мне. А вот сестра моя всё-таки нахваталась этих генов бабы Анастасии. И, видимо, поэтому ей была уготована не слишком лёгкая судьба. Хотя у кого она лёгкая? Всем достаётся по полной чаше. Просто кто-то выпивает её с достоинством и самоуважением к себе, а кто-то хочет кого-то обвинить в том, что у них почему-то всё сложилось не так, как бы они того хотели.
А вот бесхитростность и неподдельная искренность моего дяди – инвалида Романа, как ни странно живёт во мне и моём внуке. Лишь много лет спустя уже в достаточно зрелом возрасте я поняла, что он был святой и пришёл сюда, чтобы через болезнь тела и чистоту своей души очистить наш род со стороны бабушки Анастасии. Мы все его племянники до сих пор с искренним теплом всегда вспоминаем о нём. Мы понимаем, что его душа светлая, чистая, неземная всегда освещает нам путь жизни.
Как странно выстроена стезя жизни. То, что когда-то казалось не существенным, со временем обретает непомерную значимость. А то, что когда-то казалось таким важным и наполненным величайшим смыслом, вдруг с течением времени обращается в ничего не значащий эпизод, и все переживания по этому поводу, оказывается, были абсолютно напрасными. Почему мудрость жизни приходит только с годами? И то не ко всем.