... странная скамейка, - подумалось Владимиру, - белая совершенно... как я оказался здесь? И внизу всё бело... Он бросил взгляд на туфли, и вдруг с ужасом подобрал под себя ноги. Скамейка стояла - нет, даже не стояла, - а как бы висела в белизне. Не было никого вокруг, только он и эта скамейка, деревянная на ощупь, не холодная и не тёплая, матово-белого цвета, и всё рядом с ним - белое-белое, абсолютно белое, без оттенков, без блеска, белое до такой степени, что казалось, от такой белизны исходит сияние.
Он осторожно спустил правую ногу к ножке скамьи и ощутил опору, на которой, по-видимому, и стояла эта странная скамейка.
Белое царство окружало его. Человек с некоторой опаской привстал, как бы о т д е л и л с я от скамьи и сделал первый шаг. Теперь их было двое. Два предмета, одушевлённый и неодушевлённый. Владимир медленно отошёл от скамейки, не упуская её из виду, осторожно, с опаской потерять единственный зримый посторонний предмет в этом белом безмолвии. Плавные, округлые очертания спинки скамьи уже на третьем шагу его ещё более сгладились, стушевались, а на пятом скамья исчезла, слилась с окружающей белизной. Стояла тишина, такая тишина, что явственно ощущалось, как бьётся собственное сердце, мерными толчками разгоняя кровь по сосудам, как в такт ему отдаётся жилка у правого виска.
Уже думая вернуться, человек по инерции сделал ещё два шага, и вдруг левым коленом упёрся точно в такую же скамью, только опрокинутую на спинку. Странно, подумалось ему, и, продолжая свой путь уже с осторожностью, через несколько шагов заметил ещё две, которые соприкасались спинками. Ему захотелось присесть на одну из них, но что-то остановило. Закрыв глаза, будто бы захотев избавиться от белого призрачного цвета, Владимир не только не обрёл обычные в этом случае ощущения, но озадачился новыми.
Белый свет проникал и сквозь веки, не было обычной спасительной тёмно-персиковой дремотной пелены перед зрачками, которая успокаивает и усыпляет человека. Ничего будто и не изменилось, исчезли только две странные, одинаковые скамьи, словно обиженные друг на друга и потому отвернувшиеся спинками.
Глаза пришлось открыть. Твердь, если только можно было назвать нечто сущее под ногами твердью, не оставляла следов, была бела, ровна и горизонтальна. Мало того: испытывая досаду, человек притопнул, стараясь хоть как-то определить эту странную субстанцию, но субстанция не издала ни звука, не отреагировала никак… ничего – ни шороха, ни скрипа, никакой реакции от о с н о в а н и я, о п о р ы. А человек без опоры… нет, дальше лучше и не думать. Только он один, в своей повседневной рабочей одежде, собранный как в обычный день на службу, фантастически выделялся на бесконечно белом фоне.
Человек поднял голову кверху. Оказалось, на самом верху белизна имела лёгкий бирюзовый, едва различимый оттенок. Несколько успокоившись, внимательней осмотрел окружение. На уровне его глаз, но, наверное, очень далеко, обнаружилась точка светло-серого цвета. Даже не предполагая, насколько она далека, человек решительно направился к ней, стараясь не упустить из виду, не оборачиваясь и время от времени прищуриваясь.
В своём движении по прямой всё же приходилось натыкаться на уже знакомые белые скамейки. Упал однажды, не желая терять из виду странную точку, и потому не обращая до поры внимания на неожиданные препятсвия. Ушибы от случайных ударов давали о себе знать при ходьбе, но вселяли некоторую уверенность в трезвости собственного рассудка и веру в реальность происходящего.
Задрав брючину и исследовав ушибленное колено, обнаружил ссадину размером с пятак советских времён. Усмехнулся. Задумал засечь время, в течение которого боль могла бы исчезнуть, поднёс запястье левой руки к глазам. Электронные часы выдавали нули. Двоеточие мерно, с секундным интервалом, гасло и вновь появлялось, и человеку показалось – как странно, что идёт он к точке, а не к двоеточию.
Присел от усталости на очередную выплывшую из матовой белизны скамью, вспомнил об ушибленном колене. Боль уже не беспокоила, хотя ссадина осталась, только цвет её изменился с алого на бурый. Мельком взглянув на часы, задумался: цифры высвечивали всё те же ноль ноль часов ноль ноль минут. Встал, отстегнул браслет и выпустил электронный хронометр из рук. Часы будто провалились, исчезли под ногами. Безучастно кивнув им на прощанье, будто так и должно быть, человек продолжил свой путь.
То ли зрение его свыклось с реальностью, то ли он преодолел некий рубеж, за которым непременно должно открываться новое, но точка, к которой шёл как к цели путешествия, сделалась чётче, светло-серый цвет потемнел почти до черноты. Через несколько переходов видение превратилось в группу чёрных квадратов, перспективно заключённых друг в друга, образуя сторонами как бы вход в некий тоннель.
Подойдя ближе, человеку удалось более наглядно оценить его детали и габариты. Сам вход окаймлял массивный контур из чёрного полированного камня, чёрного абсолютно, толщиной в локоть, высотой в два человеческих роста, без стыков и швов по углам, геометрически непогрешимый контур в своей монолитной законченности. Владимир вошёл в странное сооружение и обнаружил, что чёрный квадрат манжетом втиснулся в белый прямоугольный рукав, и далее, насколько проникал взор, уменьшаясь в перспективе, виднелись такие же манжеты, превращаясь вдали в расплывчатую серую точку.
Дошёл до очередного чёрного квадрата, насчитал триста шестьдесят пять шагов с небольшим. Впоследствии сверяя расстояния между квадратами, проходя то быстрее, то медленнее, стараясь идти либо широко, либо семеня, не спеша или ускоряясь, в счёте не сбивался. Оставались всё те же триста шестьдесят пять шагов. Дойдя до тридцать третьего чёрного контура, вдруг понял, что счёт шагов им не ведётся. Мысли его спутались, уверенность исчезла, захотелось вернуться назад, дойти до ближайшей белой скамейки и рухнуть, вжаться, распластаться в её удобных формах, повторяющих изгибы человеческого тела. Но двинуться назад, как ни пытался, не получалось. Скамеек в тоннеле не было, а он устал, устал от ходьбы, от неизвестности, от ожидания, от белого безмолвия, натянутого на чёрные, бездушные квадраты.
Ему вдруг вспомнилась вся его жизнь, все его ошибки и достижения, его близкие и просто знакомые, все, кто его выручал в трудную минуту когда-то и кому помогал он. Вспомнились те, кого обижал ненароком или намеренно, вся его ложь на словах и на деле, все случаи, когда приходилось поступать против совести. Холодной дрожью пронизало всё его тело, закружилась голова, подкралась темнота и заволокла глаза до черноты, и он ощутил тонкий, острый укол в области сердца, и от этого укола, как от медицинского шприца, введённого в больной орган, медленно разлилось тепло. Человек понял, что надо идти вперёд, неуверенно сделал первый шаг, потом ещё и ещё, и с каждым шагом росла уверенность, возвращались силы, и он уже не считал в шагах расстояния между чёрными монолитными прямоугольниками… – зачем?
Белый путь, прямой и ясный, ожидал его. Он не оглядывался по сторонам, не вспоминал о скамейках, оставшихся далеко позади, не обращал внимания на странное чередование чёрных монолитных квадратов и белых кусков тоннеля между ними. Всё такая же уходящая перспектива томила его, и только далёкая странная точка на уровне глаз всё больше и больше приобретала оттенок бирюзы, той бирюзы, которую он заметил ещё раньше, когда только зарождалось осмысление идти.
03.07.2017.