(Отрывок из Главы 2, Части III)
Страсть, как известно, требует своего удовлетворения. Естественно, у нас с Лёшей остро стоял вопрос: «Где?». Однажды мой любимый предложил поехать к ним на дачу, которая находилась в горах чуть ниже обсерватории. Заверил меня:
- Батя туда редко наведывается, а мама вообще там не бывает.
Дома я сказала, что еду в горы к Барковским с ночёвкой, чтобы утром сходить на джайляу. Мы вышли из автобуса, совсем немного не доехав до конечной остановки у охраняемых ворот обсерватории. Дача – шесть соток на крутом склоне холма с покосившимся домиком, больше напоминавшем курятник, сколоченный из старых досок и почерневшей дранки – встретила нас тишиной, которая лишь иногда прерывалась глухим звуком: «бум». Это падали с деревьев созревшие яблоки. Соседние «курятники», не менее живописные в своей убогости, тоже были необитаемы: день был рабочий. На хлипкой двери домика висел внушительный замок. Алёша обшарил все места, где должен был находиться ключ, но безрезультатно.
- Вот чёрт! Наверное, отец ключ с собой забрал. Ну, ладно, попытаемся через окно проникнуть.
- А здесь и окно есть? – с сомнением произнесла я, обшаривая взглядом глухие стены курятника.
- С задней стороны. Жди меня здесь. Я скоро, - ответил Алёша и, продираясь сквозь заросли малины, почти вплотную примыкавшие к стенам домика, исчез за его углом.
Присев на пенёк я выкурила одну сигарету, потом вторую, потом третью, а Лёша всё не появлялся. Мне не очень хотелось лезть в малинник, но и ждать надоело. Я пробралась вдоль стены, изрядно оцарапав голые руки и плечи, и за углом обнаружила Алёшу, сидящим на земле в задумчивой позе.
- Не получается? - участливо спросила я.
- Без инструментов трудно, - с тяжёлым вздохом ответил Алёша.
- Может, домой поедем? Или к Барковским поднимемся? – предложила я.
- Ну, уж нет! – с жаром возразил Алёша и вскочил на ноги.
Уже начало темнеть, а он всё продолжал возиться с окном. Молча. Я тоже молчала, понимая, что мужчине, занятому серьёзным делом, мешать нельзя. Наконец, практически голыми руками он выковырнул фрамугу из оконного проёма, умудрившись при этом не разбить стекло. Но праздновать победу было рано - оконный проём оказался настолько узким, что пролезть в него раздавшийся вширь Алёша не мог.
- Ну, и что дальше? – спросила я.
- Придётся тебе самой лезть, - ответил Лёша.
- Лёша, какой в этом смысл? Я буду спать в доме, а ты под дверью, что ли?
- Да нет. Там на полке должен быть запасной ключ. Не то слева в углу, не то справа.
- А-а-а, ну да, всё правильно - ключ от рая в шалаше находится в шалаше. Придётся лезть.
Алёша помог мне влезть внутрь, где стояла кромешная тьма, пахло сушёными яблоками, пылью и мышиным помётом.
- Ты будь поосторожней, - услышала я голос Корена, - там, в разных местах могут мышеловки стоять!
Значит, насчёт мышиного помёта я не ошиблась, хотя никогда ранее мне его нюхать не приходилось. Дачный кооператив «Наука» электрификация обошла стороной, поэтому мне пришлось зажигать спички, чтобы найти ключ. Он оказался на полке слева сразу же за взведённой мышеловкой с традиционной приманкой из высохшего до окаменелости сыра «Советский». Почему я решила, что именно «Советский»? Да потому, что в те времена в Алма-Ате продавали только два сорта сыра – «Советский» и «Голландский». Первый был твёрже и, следовательно, лучше годился в качестве приманки, да и мышам, рождённым в СССР, негоже было на голландский льститься – даже перед смертью.
С таким трудом совместно добытый ключ оказался действительно ключом от рая. Так хорошо мне ещё никогда не было.
Утром Алёша вставил окно, закрыл дверь на замок и положил ключ к себе в карман.
- А как же отец? Вдруг он пропажу обнаружит?
- Потом как-нибудь подкину.
С этого дня любовь наша развивалась по нарастающей. У меня просто крышу снесло. На улице в каждом молодом мужчине, подходящем по росту и комплекции, видела Алёшу.
Мне уже даже страшно становилось – а не схожу ли я с ума?
В Алёше мне нравилось всё: его внешность (для меня он был не толстым, а основательным), его жесты, его манера говорить (не «почему», например, а «почму»); запах и вкус (как столовая минеральная вода) его пота. Меня не смущало, что он, сын профессора, был одет как попало. Однажды, например, я обнаружила, что к рукаву его рубахи вместо пуговицы пришита двухкопеечная монета. Пошутила:
- Сюда бы одна копейка лучше подошла.
На что он вполне серьёзно ответил:
- В копеечной монете дырки труднее пробивать.
Ну не прелесть?!...