2017 г. Записи 196 Лао-Цзы. П. Третьяков. Ахматова
18 июня 2017 г. Прогулялась по школьному участку, там деревья, много зелени, скамейки, качели. Это место ближе к моему двору, чем к парку.
Лао-Цзы утверждает:
"Если вы находитесь в депрессии, значит вы живёте прошлым. Если вы встревожены, значит вы живёте будущим. Если вы в состоянии мира, значит вы живёте настоящим."
Если мы в депрессии, думаю я, то мы слишком ранимы. Причин для депрессии может быть несколько. Мы бываем встревожены именно настоящими событиями. В настоящем совсем не всегда может быть состояние покоя и мира.
Слушала о чудесном человеке Павле Михайловиче Третьякове. Он стремился к совершенству, владел своими чувствами, извинялся перед дворником или кучером, если чувствовал, что обидел кого-то из них.
Успела в музей «Огни Москвы» на вечер Ларисы Новосельцевой, она пела Марину Цветаеву, её ранние стихи. Всё было замечательно. В музее много интересных вещей. Вышел Володя Альер с мамой, вёл её под руку. Прощаясь с ним, я сделала любимый свой поклон XVI века. Володя пошутил: «Вы многостаночница».
Пришли мои знакомые, после вечера мы решили погулять по центру и оказались в М. Златоустинском переулке. Я вспомнила, что была здесь как-то на вокальном вечере, мы застали конец концерта, но потом немного ещё там побыли, девочки пили чай, я кипяток.
Зашли в «Белые облака», я купила книгу о Пифагоре, дошли до метро и поехали по домам.
Почитала об Ахматовой, о её последних днях. Она была благодарна всем, кто в жизни ей помогал.
Михаил Борисович Мейлах:
Но никогда не видел я Ахматову более прекрасной, чем в её последней больнице. Думая об этом теперь, кажется, что в преддверии конца, которого тогда никто, ни в том числе и я, как ни странно, не могли себе представить, сокровенные черты, сделавшись зримыми, в последний раз преобразили царственный облик Ахматовой.
Несмотря на тяжелую болезнь («…я сегодня плохая…»), она жила почти обычной жизнью: читала Платона в новом, только что вышедшем переводе Симона Маркиша, который тот принес ей туда, Алису Мейнелл, написала подробный критический отзыв об американском издании, слушала музыку (перед одним из посещений – «Наваждение» Прокофьева, в котором справедливо слышала что-то бесовское).
Последнее время Анна Андреевна интересовалась Кумраном и ранним христианством, что дало ей повод сравнить судьбу евреев в двадцатом веке с судьбою первых евреев-христиан. Её навещали, и Анна Андреевна вспомнила, как в свое время Пастернак не пришёл к ней в больницу, потому что боялся увидеть её некрасивой. Мне показалось, что темнее стали глаза – быть может, из-за лекарств или просто освещения. Тогда ею было уже написано четверостишие:
А я иду, где ничего не надо,
Где самый милый спутник только тень,
Где веет ветер из другого сада,
А за окном могильная сирень.
А в ответ на высказанные кем-то медицинские соображения она сказала: «Теперь уже недолго осталось».
Анна Андреевна Ахматова:
10 февраля 1966. Сегодня три месяца, как я в больнице. Теперь могу решительно записать следующее: существует закон, по которому каждая больница от долговременного в ней пребывания медленно, но верно превращается в тюрьму. А через шесть дней объявят карантин для довершения сходства. Появятся «передачи» в наволочках, запертая (как в сумасшедшем доме) на ключ входная дверь, маски на лицах врачей, сестер, нянь и лютая скука.
Помните, у П<ушки>на:
Иль от скуки околею
Где-нибудь в карантине…
Выздоравливающих перестанут выпускать гулять. Голуби, которых строго-настрого запрещено кормить, будут по-тюремному гулить за окнами.
18-е. Последний день. Завтра в полдень меня везут на Ордынку. Внешне я как будто ничего, но в самом деле никуда не гожусь.
Надежда Яковлевна Мандельштам:
Она, как всегда, сделала то, чего никто не ожидал, – воскресла. Меньше всего этого ожидали врачи, как она мне сказала, уже сидя в коридоре и готовясь переезжать домой. (Какой там дом! Никакого дома у неё не было, а я побоялась взять её к себе: как быть без телефона – вдруг что-нибудь случится и надо вызвать «неотложку».) В тот день её смотрела врачиха и удивлялась, как это она выкарабкалась. «Вероятно, вам ещё что-то надо сделать», – сказала я. «О, Господи, сколько ж ещё делать», – ответила она.
Анна Андреевна Ахматова:
Домодедово (3 марта 1966 г.). Приехали с Ниной* в санаторию. Большой пустой дом, чем-то напоминающий L’Annйe passйe а Marienbad.
* жена Виктора Ардова, мама Алексея Баталова Нина Ольшанская - любимая подруга А.А. Ахматовой
Ночь в Москве ужасная. Я два раза принимала что-то от астмы и все-таки задыхалась. Лариса Александровна сообщила, что меня, вероятно, не примут в санаторию, что Крылова заявила, что я больничная больная, и развела такую панику, что я совсем упала духом. Всё, как всегда, кончилось ничем.
4 марта. Лежу до 8-го (велел здешний врач). Здесь просто хорошо и волшебно тихо. Я вся в кумранских делах. Прочла в «Ариеле» (израильский журнал) о последних находках. Поражена, как, вероятно, все. Вместо 3-го века (см. Брокгауз–Ефрон о Новом Завете), время до 73 года нашей эры (то есть до войны). Никакой ошибки быть не может. Точно описан Апокалипсис с редакторскими заглавиями и поведение первых мучеников.
Почему-то евреев (не христиан) римляне вовсе не мучили. Они (римляне) были гениальными колонизаторами, а сам прокуратор Понтий Пилат выходил на улицу, чтобы разговаривать с Анной и Каиафой, потому что, войдя в его дворец, они бы осквернились и не смели вкушать пасху, а римские императоры, если день (раз в году) раздачи подарков приходился на пятницу, велели оставлять подарок для евреев (см. Момзена...). Отчего же римляне так страшно мучили кротчайших христиан, ещё до 73 года, то есть сразу после смерти Христа. Мы так много и подробно знаем о поведении первых христиан.
Маргарита Иосифовна Алигер:
Она уехала в санаторий с Ниной Ольшевской. Ехать туда ей не хотелось, не любила она санаториев, но поехала потому, что врачи настаивали, потому, что хотела, очень хотела поправиться и жить дальше и жить долго. «А там, – рассказывала Нина Антоновна, – ей вдруг всё понравилось, и она обрадовалась и на другое утро проснулась радостная, с охотой собираясь отдыхать, лечиться, гулять, поправляться». Вот и всё. Тут оно и грянуло.
Анатолий Генрихович Найман:
В середине февраля, кажется, 19-го, ее выписали, на начало марта были добыты путевки в санаторий – для неё и Ольшевской. Эти 10–12 дней на Ордынке ей становилось то лучше, то хуже, вызывали «неотложку», делали уколы, бегали за кислородными подушками…
3 марта 1966-го года Ахматова с Ольшевской отправились в домодедовский санаторий под Москвой. Ехали двумя машинами, пригласили медсестру из отделения, где лежала Ахматова. Доехали, несмотря на сравнительно длинную дорогу и поломку в пути, без приступа. Санаторий был для привилегированной публики, с зимним садом, коврами и вышколенным персоналом. К жёлтому зданию вели широкие ступени полукругом, упиравшиеся в белую колоннаду. Мы медленно по ним поднялись, она огляделась и пробормотала: «L’Annйe derniиre а Marienbad». «В прошлом году в Мариенбаде» Роб-Грийе была чуть ли не последней книгой, которую она прочла.
5 марта я с букетиком нарциссов отправился в Домодедово – 3-го, прощаясь, мы условились, что я приеду переписать набело перед сдачей в журнал воспоминания о Лозинском, которые вчерне были уже готовы и требовали лишь незначительных доделок и компоновки. Стоял предвесенний солнечный полдень, потом небо стало затягиваться серой пеленой – впоследствии я наблюдал, что так часто бывает в этот и соседние мартовские дни. Встретившая меня в вестибюле женщина в белом халате пошла со мной по коридору, говоря что-то тревожное, но смысла я не понимал.
Когда мы вошли в палату, там лежала в постели, трудно дыша, – как выяснилось, после успокоительной инъекции, – Нина Антоновна; возле неё стояла заплаканная Аня Каминская, только что приехавшая. Женщина в халате закрыла за мной дверь и сказала, что два часа назад Ахматова умерла. Она лежала в соседней палате, с головой укрытая простыней; лоб, когда я его поцеловал, был уже совсем холодный.
Анна, стоит ли плакать? Но плачу.
Прошло много лет, ты давно ушла,
А я попадаю в то время, когда ты уходила.
И слёзы опять подступают и греют,
Как это ни странно. Слёзы любви,
Слёзы скорби, что ты умираешь,
Что ты умерла...*
* экспромт написан в момент опубликования текста
Моя фотография в те годы, когда произошла моя встреча с А.А. Ахматовой