Рассказ Снегурочки

   
               
     Ох-хо-хо, мне уже тридцать пять лет, и мой муж говорит, что при сложившихся обстоятельствах всему виной моя фигура.  «Фигура такая, - он говорит, - у меня фигуристая, эффектная». Муж у меня не ревнивый и очень даже понимающий. Не этот первобытный, человекообразный гамадрил с дикими частнособственническими инстинктами, смотрящий на жену, как на вещь индивидуального пользования. И как сам он это объясняет: «Диалектика жизни».

     Хрюшкин – была фамилия нового директора нашей птицефабрики. До этого директором нашей фабрики под нежным названием «Цыпочка» являлся наш местный, из поселковых. Но создав кустарный цех по производству замороженных куриных тушек с плохо ощипанной поверхностью, он, наш поселковый, очень быстро забурел от своего богатства, потом разорился, спился и закономерно умер с перепоя. Нет, если мне не изменяет память – сначала спился, а потом разорился, а потом, разумеется, и умер. Зарплату подолгу работникам не платил. Сам ходил угрюмый и небритый – а уж после этого умер от цирроза печени.

    Нового директора прислали нам из губернского центра, почему-то решив, что они, там в центре, очень заботятся о сохранении нашего основного в посёлке градообразующего предприятия. Ну, этой самой «Цыпочки».
    Хрюшкин с места в карьер азартно взялся за дело, которое совсем уже захирело и, буквально выражаясь, заросло бурьяном. В короткие сроки пристроил к двум цеховым помещениям  ещё два ангара для цехов, потом ещё  кирпичный двухэтажный офис для конторских людей. И как доходили слухи – за счёт кредитов по милости губернатора. А губернатор, опять же говорили сведущие люди, земляк и друг детства нашего Хрюшкина. На одном горшке в детском саду сидели, за одной партой опять же в школе сидели ещё в эпоху расцветающего социализма. «С кредитами проблем не будет, - так прямо и заявил новый директор на первом собрании коллектива. – От вас требуется только работать. С полной отдачей потенциала, честно, без воровства».
        На первом собрании в поселковом Доме культуры Хрюшкин сначала стрельнул пронзительным взглядом в собравшийся в зале народ, потом громко, нагнувшись к микрофону, стукнул кулаком и сказал:
- Вы думаете – я кто? Вот я вам и буду по ходу дела объяснять. Кто я есть кто… Вы поняли?.. Не поняли – я вижу по глазам.
       Новый директор «Цыпочки» со страстью взялся объяснять народу в зале, как он преобразует производство.
- Во-первых, - он сказал и показал три пальца на правой руке, - у нас будет четыре цикла.  Инкубатор, забой, разделка, упаковка, холодильник…

         Народ в зале, устно подсчитав, крикнули в ответ:
- Итого, пять!
- Пять, - тихо без микрофона согласился директор и показал раскрытую пятерню правой руки. Потом громко, склонившись к микрофону, спросил с каким-то коварством: - А что вы знаете про десять заповедей? А-а?
          И показал две раскрытые пятерни.
          Народ молчал и вопрошающе посматривали друг на друга. Ответа из зала не последовало, и Хрюшкин произнёс торжествующе:
- Я так и знал! Вы сами не осознаёте своего потенциала. Освоим десять заповедей – сами поймёте, какой в вас потенциал. Познаете эффект!
        Шумно зашебуршившись, собравшийся в зале коллектив «Цыпочки» принялся переглядываться, кто с улыбкой, кто с испугом, точно выискивая друг у друга скрытый потенциал. Шум в зале стоял минут пять. Непонятный шум, не выражающий ни одобрения, ни возмущения, но с резкими матерными выражениями из задних рядов.
        Директор Хрюшкин, ухмыляясь, стоял на трибуне.
        Мужчина он был по своему виду, как сказали наши поселковые бабы – «с чертинкой» Бес какой-то в нём сидел – и это наши бабы приметили сразу. Ростом Хрюшкин среднего размера, не тощ, не толст, плечи узкие, голова большая, с пролысиной, по масти скорее брюнет, чем блондин, губы узкие и с кривизной в уголке. Глаза прищуренные, но -  точняк, чёртики в них прыгают. Баба наши, хоть и дуры в большинстве своём, а в мужской сущности разбираются, как рентген в больнице.

        Производство на фабрике закрутилось на полных оборотах. Бройлеры, маленько подматерев на комбикорме, летели на ленту конвейера  в убойный цех, затем перелетали под упаковку с фирменным значком «Цыпочки» и складировались ровными штабелями в холодильнике. Наш отдел сбыта заработал в режиме таксопарка. Пошли прибыля. Раз в квартал народ стал получать премии и похвальные грамоты за личной подписью директора после перечисленных на листке десяти заповедей.
      Муж мой мне тогда говорил: «Горишь, мать, на работе». Но он, муж, это без упрёка говорил. Нотки сочувствия звучали в его супружеских интонациях. И он как бывший чемпион бронзового места на республиканских соревнованиях по лыжным гонкам, как учитель физкультуры в нашей поселковой школе среднего уровня образования, он осознавал, как истинный гуманитарий в педагогике, что моя зарплата в семейном бюджете  благотворно сказывается в воспитании золотых призёров предстоящих олимпийских игр. «Это отдалённая диалектика, - говорил муж, - сразу не поймёшь взаимосвязь».
        Про десять заповедей наш директор тогда в Доме культуры сказал, оказывается, со смыслом. С таким глубоким смыслом, что мы поначалу и не догадались. Эти десять заповедей мы потом на каждой утренней оперативке выслушивали с упоительным вниманием. Директор так требовал, чтобы слушали упоительно. И он нам голосом доброго волшебника из мультфильма рассказывал о мудростях, почёрпнутых им из библейской ветхости и с собственными разъяснениями по каждой мудрости, что, мол, нельзя воровать, надо слушаться директора и ждать, когда пролезешь, как верблюд, через игольное ушко. Те, кто слушал не упоительно – запросто могли лишиться премии. Мы постепенно стали смекать, что упоительность и есть тот самый наш скрытый потенциал.

- Сначала повторим десять заповедей и их понимание в подчинённом мне коллективе, - обычно говорил наш директор, когда вызывал главбушку и меня для сверки расчётов по отгруженной продукции. – Кто начнёт первым? – громко спрашивал он и посматривал на нас взглядом с чертовщинкой. 
         Главбушка, женщина не нашего поселкового воспитания, склонная к обморокам, будто молодой специалист, на вопрос директора сразу начинала хлопать коровьими глазами, и я принимала огонь на себя. Чётко, как по шпаргалке, отчеканивала с упоением благостные для мозгов директора фразы: «Не воровать, слушать хозяина, ждать вечного блаженства… ну и тому подобное, вплоть до верблюда и игольное ушко»
         Директор, покивав головой, переходил после этого от идеологической вступительной части к конкретной производственной теме: как там со сбытом продукции?

         А вот в декабре месяце, когда весь мир ждёт наступление Нового года, и ажиотаж какой-то начинает твориться в человеческих коллективах, и вот тут эта самая чертовщинка багровым огоньком загорелась в зрачках директора на последней сверке расчётов.
- Вот ты, - сказал он и показал пальцем на меня. Хрюшкин наш всех обзывал на «ты» и любил при этом для конкретности тыкать указательным пальцем. – А не хочешь быть Снегурочкой в предстоящих новогодних увеселениях народа? А я буду Дедом Морозом…
        Директор более внимательно, чем раньше, уставился в моё лицо своими чёртиками в глазах – и такое произнёс:
- Я всегда в своей жизни представлял Снегурочку в таком виде, как ты. Ну, вот это, -  и директор двумя ладонями изобразил в пространстве некий зигзаг.
        Я, признаюсь, опешила от таких слов и зигзагов, но промолчала. Правда, помню,  слегка зарделась щёчками. При этом почему-то мелькнула мысль про наших поселковых, гораздых к сплетням баб, потом про одну из десяти заповедей – и после уже про мужа, который хотя и не ревнивый, но всё же бывший бронзовый чемпион. А затем уже мелькнуло почему-то в мыслях одно детское воспоминание о продавщице мороженного, которая, как казалось в детстве, обладает всеми блаженствами жизни.
       Взглянула краем глаза на главбушку, а та уже сама в меня глазами вперилась. Так уставилась, ожидая моего ответа, что сразу решила – обратного пути у меня нет: всё равно наши бабы в посёлке из главбушкинской сплетни действительный факт изобразят. От моего встречного взгляда главбушка скукожилась, втянула свою змеиную голову в пиджачок из набивной ткани в яркую красно-синюю клетку, с ужасными крупными пуговицами и шмыгнула из директорского кабинета.
       Не легко, граждане, откровенно скажу вам… Зря вы сразу в голову свою нехорошие мысли запустили. А моя мысль была рассказать как тяжело работать Снегурочкой в тот период, когда другие граждане-трудящиеся пользуются гарантированным трудовым кодексом отдыхом. Вам бы такое напряжение всех духовных сил.
      «Горишь, мать, на работе», - сочувствовал с пониманием муж, когда я усталая, далеко за полночь возвращалась домой. Хорошо, что он у меня не ревнивый. А то ж бабы в нашем посёлке… Так эти же бабы потом пошли ко мне на поклон со своими заявительными жалобами, точно к какой-то народной избраннице в депутаты.

      А наша «Цыпочка» заработала на всю катушку. Проявился  этот самый потенциал. Почувствовали этот самый эффект. За последний финансовый год трижды цены повышали на свои окорочка – и ничего, народ берёт, покупает, возврата с торговых точек не бывает. Ассортимент расширили: по-хрюшкински, безотходно. Даже лапы куриные с когтями, как у избушки бабы-Яги, идут под вакуумную упаковку. Головы с клювами, что раньше в отходы шли, теперь - тоже в дело.
      Это всё  – помощь друга детства нашего директора. Очистил друг детства  экономическое пространство от конкурентных производителей. Завалил наших конкурентов сплошными проверками по указанию губернатора – те и передохли, стухли, как яйца в сломавшемся инкубаторе. Директор главбушке зарплату втрое поднял, шушукался всё с нею. Оно мне понятно было: всё ж не полный чайник в бухгалтерских делах – подбивает её в налоговой отчётности мухлевать, мол, ничего не будет, друг детства в долях и всё такое прочее.
        Разобравшись с производством и финансами директор наш переключил свою энергию на моральный и физический облик подчинённого ему коллектива. Главную улицу в посёлке теперь полностью покрыли асфальтом. Поселковый Дом культуры отремонтировали, открыли там кружок балалаечников, школу олимпийского резерва и кабинет народного целителя.
        Один раз в неделю, с утра по воскресеньям, кинозал Дома культуры оформляли церковными декорациями, развешивали иконы, с потолка хоругви спускали, как транспаранты на Первое мая. Приезжал священник в сутане и с крестом на пузе, ещё один дяденька в штатском обличье, но тоже с крестом, трое певчих мальчиков в белых рубашонках. Молебен проводили по полной программе, часа на три под запах ладана и хоровые молитвы. Директор с полной серьёзностью требовал от наших работников обязательного посещения того церковного мероприятия и чуть ли не по списку проверял явившихся на воскресный молебен. А одну молоденькую татарочку из упаковочного цеха дважды даже похвалил, что та, как истинно воцерковлёная ходит в чёрном платке по самые брови и все свои наружные прелести наружу не выставляет.

       «Всё это Снегурочка виновата», - шептались наши бабы, когда Хрюшкин «повёл борьбу за эстетику», чтобы, как понял трудовой коллектив, выдавить из народа «потенциал» до последней капельки и достигнуть максимального эффекта.
       Ох-хо-хо, сама не рада, что навела своей фигурой мысли нашего Хрюшкина до таких фантазий. Вот далась ему эта фантазия искать «образец эстетики»  в моей фигуре. Я что ему - Мерлин Монро какая-то.
- Хочу, - говорил он, прохаживаясь по цехам, - чтобы всё было покрасившее. И снаружи, и внутри.
       То, что он одел весь коллектив в спецодежду с отражающими светоэлементами – это ещё не очень зловредная фантазия. Просто, как говорили знающие люди, одна швейная фабрика, где директором тоже друг детства нашего губернатора, взялась массово выпускать штаны и платья, куртки и пальто с этими элементами, что, по мнению губернатора, должно было снизить аварийность на дорогах области. Но одежда, как оказалось, не такой предмет первой необходимости как наши цыпочки – и народ в бойкот пошёл, сбыта не было, и фабрика оказалась на грани банкротства. Наш Хрюшкин проявил местный патриотизм и за счёт фабричного бюджета закупил на весь коллектив такую спецодежду в знак солидарности с решениями губернатора.
       И вот теперь нас в такой спецодежде через день, в обеденный перерыв отвозят на  автобусе в кабинет местного народного целителя. Женский контингент – по чётным дням, мужчин – по нечётным. Женщин – для эстетики фигуры, мужиков – для профилактики алкоголизма. Автобус специально заказывает для этих целей. И меня также ездить к целителю на процедуры заставлял. Шепнул потихоньку: «Для личного примера и – тоже для профилактики».
       А процедура эта у народного целителя всегда одна и та же: запускает по два человека к себе в кабинет, где свечки духмяные в темноте перед двумя зеркалами горят, достаёт какой-то порошок из трёхлитровой банки и расписной деревянной ложкой в рот пациенту высыпает, приговаривая при этом какую-то белиберду. Потом велит по очереди на стул задом вперёд становиться – и клизму делает.
      Едем всякий раз после этого мероприятия с Дома культуры до фабрики и как проезжаем берёзовую рощу, так начинаем кричать шофёру, чтоб остановился. Мы все по кустам, а шофёр гогочет. «Вот, - смеётся, ехидна, - в этой роще берёзы мировой рекорд дадут по своей деревянной эстетике». Мужикам нашим было легче, им клизму не ставили, а только порошок в рот сыпали. Поэтому мужики фабричные претензий ко мне никаких не проявляли. Хихикали, правда, при встрече.

       А вот бабы… Ох-хо-хо, не понимают квёлым своим умишком, что тяжёлую долю Снегурочки я, как крест несу, можно так даже выразиться – из чувства местного патриотизма. Легко мне, что ли, когда чуть ли не каждый день: зайди-ка ко мне с цифрами
по сбыту за последний отчётный период… Эти цифры «за последний отчётный период» я уже вызубрила, как десять библейских заповедей осточертевших. Ну, заходишь с цифрами в кабинет – и ясно сразу: ваза с апельсинами, шоколадка, бутылка с чем-то иностранным внутри. Привыкла уже к такой прелюдии. Дальше начнёт моей фигурой восхищаться – и всё такое, и пошло-поехало… Пыхтит, потеет и всё лепечет: «Куколка ты моя… Снегурочка ты моя…». Ну, предположим, сама по себе рассуждаю по трезвому разумению, куколка я – в рамках трудовых взаимоотношениях, как подчинённый начальству работник, дисциплинированный, исполнительный. А Снегурочка я – только на новогодние праздники, опять же на радость народу поселковому. Опять же муж, хоть и не ревнивый, но тоже жертву несёт, ради местного олимпийского резерва  и мою жертву чувствительно понимает. Жертвы эти, наши с мужем  – с патриотическим смыслом. Но бабам нашим разве это объяснишь? Нет у них ни малейшего понимания чувства патриотизма. Патриотизм – это как я сама понимаю – когда живёшь по десяти заповедям и не прешься наглым верблюдом пролезть раньше срока через игольное ушко.

       Ишь, явились ко мне буквально с поклонами: шампанского полусладкого две бутылки, шматок сала копчёного килограмма в два. Мол, прими, матушка, замолви словечко, мочи нет терпеть этого народного целителя ради непонятной для жизни эстетики.
      Куры непотрошеные, цыпочки в глубокой заморозке своего ума! Я их от всей души уверяю, что прилагаю по своей должности все усилия. Строго слежу за платежами по реализации продукции, чтобы ни один рубль не пропал из нашего зарплатного фонда…
А они молчат, как бройлеры после убойного цеха. Одна главбушка только шипит по-змеиному из своего клетчатого пиджачка: «Когда усилия прилагаешь, не стони так громко, что через стенку слышно…».
     - Народ, - говорю я им почти спокойно, но чуть громко после главбушкинской реплики,- не понимаете вы своего потенциала… Но хотя бы заметили, как наша жизнь в посёлке изменилась к лучшему? Чувствуете эффект?
- Чувствуем, - отвечают понуро несколько баб, без всякого патриотизма в голосе. – Ещё бы вот клизмы проклятые отменить и вообще жизнь прекрасная пойдёт.

       Эх, народ! Не понимает, что без патриотизма своего потенциала до конца не выплеснешь в жизнь на благо всего общества. Надо будет при случае шепнуть Деду Морозу… тьфу ты, директору, чтобы  придумал отдельную премию раз в квартал, конкретно за проявление патриотизма.

                ==========  «» ========