Радуга над степью

 
       Свежее июньское утро, в  небе легкие облака, уходящая к горизонту от  городской окраины, автотрасса.
       Стою  на безлюдной остановке, рядом с  нашей улицей, и жду автобус в сторону центра.
       Две недели назад я вновь приехал в родные края и  собрался посидеть в одном из полюбившихся кафе у городского рынка. Сам, без родичей или друзей, которых у меня здесь навалом. Их я уже навестил, а они меня, теперь хочется немного побыть одному  и предаться ностальгии.
       В свое время она навещает всех,   я не исключение.
       Автобус, между тем задерживается, я закуриваю и поглядываю на небо. Облака на нем темнеют, постепенно  затеняя солнце, возможно будет дождь, который на юге в это время благость. В голове возникает мысль, не вернуться ли  за зонтом, благо родительский дом рядом, но тут возникает комариное жужжание, и вдалеке на трассе появляется  рейсовый автобус.
       Через несколько минут  он  скрипит  у остановки тормозами, открывается передняя дверь, и я поднимаюсь в салон, где негромко переговариваются пассажиры. Водитель получает местные гривны за проезд, видавший-виды «Богдан»  трогает с места.
       Уже второй десяток лет моя малая родина - Донбасс в составе «нэзалэжной». 
       Воли в ней хоть отбавляй, со всем остальным проблемы. Большинство шахт и заводов стоят, земляки выживают кто как. Но пока держатся.
       Слева за окном проплывает  зона строгого режима, в которой перековываются   рецидивисты,  потом зеленеющая садами улица матроса Железняка, за которыми  возникают высотки современного квартала.
       Далее «Богдан» минует перекресток трассы Стаханов-Алчевск, площадь  со зданием городской администрации, и  останавливается   напротив городского рынка.
       Одновременно с шипом открываемых дверей, в небе перекатываются  раскаты грома, и в первых каплях  дождя  я в числе других покидаю салон, направляясь по «зебре» на другую сторону дороги.
       - Трах-х! - раскалывает молния небосвод, «свят-свят-свят», крестится семенящая рядом, под своды рынка, бабка.
       Я же, достигнув  тротуара, принимаю  вправо,  убыстряю шаг вдоль рыночной ограды и под обстрелом водяной шрапнели, ныряю в открытую дверь  желанного кафе, затененного цветущими  акациями.
       Внутри пустой уютный зал, с  дюжиной   дубовых столов, у которых стоят лавки,   мерцающий на торцевой стене экран TV и тихо жужжащий стеклянный  холодильник с напитками.
       Сделав у прозрачной стойки заказ,  я прохожу в дальний конец зала, усаживаюсь за массивный стол, и с интересом пялюсь в сплошную ленту окна (кафе наполовину стеклянное). За ним стоит сплошная стена дождя, в котором город едва проглядывается.
       Изредка, проплывают абрисы автомобилей, мелькают неясные фигуры  под зонтами, на  акации за стеклом трепещут  листья.
       - Ваш заказ, -  слышится рядом, и девушка-официант, ставит на стол порцию чебуреков и  высокий стакан  с пивом.
       - Спасибо, - киваю в ответ, после чего расплачиваюсь, и она  уходит.
       Чебуреки в этом кафе,  чудо кулинарного искусства. Размером больше обычных, пупырчато - зажаристые  и полные горячим соком. Их жарят  на заказ, подавая с пылу-жару. Пиво киевское -  ледяная  «Оболонь», что отлично сочетается вкусовой гаммой.
       Неспешно расправляясь с чудом восточной кухни и прихлебывая из стакана, я наблюдаю, как ливень постепенно заканчивается,  преобразив  окружающий пейзаж.
       Зелень на деревьях  и газонах  много  ярче, матово блестит асфальт.
       Облака в небе растворяются, оно светлеет, а потом  в нем из края в край зависает радуга. 
       «Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны»  всплывает в голове, и я  чувствую привкус детства.
       Босоногими пацанами  мы  не раз бежали к радуге в степи, потому что верили, там счастье. Верю я в это и сейчас. Но никому не признаюсь.
Тут же захотелось  поближе к ней, и я принимаю решение.
       Утерев губы салфеткой, вынутой из розетки, встаю с места и покидаю заведение.
       На улице  сырая свежесть, парит  асфальт,  сладкий запах акаций.
       Пропустив несколько еще мокрых автомобилей, по «зебре» перехожу на другую сторону улицы, вдоль которой тянутся магазины. Захожу на углу в крайний. 
       Там покупаю у  скучающей продавщицы пару блоков сигарет,  бутылку крымского коньяка и плитку шоколада. А к ним  тройку пластиковых стаканчиков и  такой же пакет. После чего определяю все внутрь  и ступаю  наружу.
       Впереди  глянцево блестит площадь, с расположенным напротив универсамом, на которой  в ряд стоит десяток такси, с чисто вымытыми дождем кузовами. Рядом, в ожидании клиентов,  флегматично дымят сигаретами,  несколько водителей.
       Когда я подхожу ближе, самый старший радостно оживляется и, мы крепко пожимаем друг другу руки. Это один из моих друзей детства, Толя Шелест. 
       Несколько дней назад  мы в полном составе отмечали встречу в одном из местных ресторанов, а теперь он заступил на смену. Толя высок ростом, смуглый как цыган и с курчавой шевелюрой.
       -  Был на базаре? - кивает приятель на пакет.
       -  Да нет, немного посидел в кафе. После чего киваю на его машину, - едем?
       -  Легко, -  отвечает Толя. - На Луговую? 
       -   К тому концу радуги, - указываю пальцем на  левую часть   дуги,  все еще висящей  за городом над степью.
       -  Это у шахты «Шесть», -  прикидывает на глаз Толя, и мы усаживаемся в машину.
       - Ну, мужик дает, -  говорит один из таксистов,   когда мы отъезжаем, и вся группа пялится в небо.
       «Форд», разворачивается и катит   через площадь в сторону   бывшего горкома, напротив  которого высится  памятник  вождю мирового пролетариата, минует перекресток, после чего прибавляет скорость.
       Еще через километр, Толя сворачивает налево, в сторону поселка Краснополье, откуда, миновав  утопающие в зелени дома, автомобиль  катит по извилистой  ленте, с лужами на обочине, асфальта.
       Миновав окраину поселка, мы  оказываемся наверху полого впереди склона, за которым  широко распахивается степь,  уходящая  к туманному   горизонту.
       Справа, внизу, у ее начала,  высится  поросший кустарником у основания  террикон старой шахты, а с другой стороны  асфальтированной дороги  раскинулось до дубовых посадок, городское кладбище.
       - Давай  туда, - показываю я водителю  рукой, и мы скатываемся по склону.
       На небольшой заасфальтированной стоянке внизу, я прошу друга остановиться у каменной сторожки,  где выхожу из машины.
       -  Через сколько тебя забрать? - интересуется Толя.
       -  Давай через час,- отвечаю я, после чего он уезжает, а я направляюсь к центральному входу.
       У него дрожат листьями несколько высоких берез и две ивы.
       На этом кладбище похоронены мои родители. На второй день приезда я у них был. Теперь решил навестить снова.
       Спустя  короткое время я сижу на врытой в землю скамейке, рядом с черным обелиском всматриваясь в родные лица. Они на полированном граните совсем  юные. Отец в гимнастерке с лейтенантскими погонами и наградами на груди, мама в светлой кофточке.
       Полагаю, так правильно.
       Человек должен остаться в памяти молодым, старики всего лишь бледное отражение.
       Развернув плитку шоколада, половину я  кладу на цоколь цветочницы в котором блестят каплями ландыши, затем наполнив два стаканчика коньяком, определяю рядом. Так в наших краях принято.
       Третий  поднимаю в руке к дорогим лицам и молча  выпиваю. 
       «Интересно, они видят нас Оттуда?» возникает в голове. Ответа я не знаю.
       В таких местах  есть что-то  потустороннее, особенно когда ты  один и,  безусловно, печальное.
       Здесь думается о бренности бытия и скоротечности жизни. Чего в повседневности не замечаешь.
       Отведя   от   обелиска взгляд, я  закуриваю  и   перевожу его на старый  шахтный террикон. Господствующий над долиной.  Его в двадцатых годах  насыпал еще мой дед, в числе других горняков, зачинавших  город. Трудились  здесь и отец, а также три моих дяди.
       Двое - фронтовики, лежат на старом  кладбище за терриконом в лесу, а третий погиб при форсировании Днепра, и где его могила, я не знаю.
       В километре от места где я сижу, на дальнем косогоре, недавно появилось еще одно кладбище - мемориал. Погибшим в годы войны венграм.
       Очередной президент «нэзалэжной» по фамилии Ющенко, приказал увековечить память фашистам. В городе  по такому поводу возникли протесты, но оно появилось.
       Кладбище в запустении, туда никто не ходит, кроме бродячих собак.
       В прошлый свой приезд я ради интереса был там, читал выбитые на мраморных плитах фамилии «завоевателей». По датам рождения всем по двадцать пять - тридцать лет. Бывалые солдаты. Прошли всю Европу, чтобы остаться здесь. Преданные забвению.
       Спустя  час, на склоне  возникает  черный «форд»,  скатывается  по асфальту вниз  и   подъезжает  к месту, где я сижу. Приехал Толя.
       Хлопает дверь,  в руках  приятеля  охапка персидской  сирени.
       - На, - отдает он половину мне, а со второй уходит на  дальнюю  аллею. Там лежит его отец, тоже фронтовик. С моим они работали вместе на одной шахте.
       Я  кладу цветы  под обелиск, прощаюсь со своими и неспешно шагаю к машине.
Затем возвращается Толя, мы молча садимся внутрь и  отъезжаем.
Радуги над степью больше нет. Вверху солнце и дрожащий  в синеве жаворонок.