До главного в те годы праздника нашей страны оставалось чуть меньше месяца. Приближалось пятидесятилетие Великой Революции. Деревенский клуб был весь увешан красными транспарантами, как новогодняя ёлка игрушками. Неподалеку, около Костькиного дома, на почерневших от времени брёвнах скучали друганы. Рядом важно разгуливал козел соседки Вареночки – Васька.
Митька задумчиво посмотрел на козла, повёл глазами на Костьку, затем снова на Ваську и, оторвав голову от подпиравших её кулачков, тяжко вздохнув, изрёк:
– Да-а, какой же Васька счастливый…
Костька вопросительно глянул на Митьку:
– ?
– Жрёт, скотина – сколь влезет! Вареночка кормит его «от пуза». Спит, шлятся – сколь хочет, где хочет. Главное – в школу! В школу ёму, гаду, ходить не надо. Он, паразит, уже при комунизиме живёт! – и, растопырив пальцы, Митька начал считать:
– Вот я щас в пятый пошёл, через шесть лет закончу школу. И тока ещё через семь лет, мне уже двадцать пять стукнет, будет коммунизим! Нахрен он мне тогда нужен будет… в старости! – и Митька снова уронил голову подбородком в кулачки.
Костька продолжал вопросительно смотреть на друга. Васька, склонив голову набок, тоже прислушался, вперив в Митьку свои прозрачные желтые глазки. А тот нравоучительно продолжал:
– Дуракам объясняю принцип коммунизима: от кажного по способностям, кажному по потребностям. Значит: бери – чо хошь и сколь хошь! Делай – чо хошь! Не хошь в школу – не иди! А в двадцать пять лет, в конце путя жизненного, те чё надо!? Вот еслик щас бы…!
Костькин негодующий взгляд метнулся от Митьке к Ваське, как бы ища его поддержки в возмущении этой Митькиной чушью. Он зло сдёрнул с головы кепку и обратился к Ваське:
– Шас вот сбегаю… Вернусь, еслик фуражка будет в другом месте лежать, то значит правда то, что я думаю, – бросил картуз на землю и, расстегивая на ходу штаны, побежал в Вареночкин полисадник. Васька с Митькой заинтригованно смотрели ему вслед. И, как только Костька скрылся в зарослях вишни, Митька быстренько поднял его картуз и переложил на бревна.
– Да-а, – протянул вернувшийся Костька, – значит – правда! Правда, что Митька – придурок!
– Сам ты придурок! В истории чо написано? В восьмидесятом году – коммунизим!
– Да не могёт это все быть! – с жаром выкрикнул Костька, нервно напяливая на голову кепку, – бери – чо хошь, делай – чо хошь… в школу – не ходи, коммунизим… Эти сказки Ваське рассказывай, а мне неча пургу гнать!
Вскочивший Митька в негодовании ткнул рукой в разукрашенный лозунгами клуб и злобно зашипел:
– Ты… ты это видал! Ты… по истории чо получашь?! За кой хрен тебе пятёрки Родионыч ставит?! Ты… Враг ты!
Митька звучно сплюнул и повернулся к Костьке спиной, демонстрируя ему презрение всего Советского народа.
Костька невозмутимо сдвинул картуз на затылок и обратился опять таки к Ваське:
– Вот, Васька, будет Митьке двадцать лет…
– Двадцать пять – буркнул, не поворачиваясь, Митька.
– Во-от, – продолжал Костька, будто не слыша друга,¬ – делать он ничего не будет – спобностев нет, а хотелок много! Будет делать – чо хош, брать – чо хошь и сколь хошь. А в школу никто ходить не будет – кому охота? Все дураками будут, как Митька! Пахать никто не будет, сеять никто не будет. А жрать всем подавай! А откудыва енто всё возьмётся? А енто ты, Васька все сделашь, боли некому! Это, Васька, коммунизим…
Митька резко повернулся, сел рядом и, тоже демонстративно обращаясь к Ваське, стал громко читать наизусть доклад своего отца, приготовленный им для сегодняшнего партсобрания. Отец репетировал его вчера весь вечер, а Митька, уткнувшись в минутную стрелку, следил за временем. Уложиться нужно было ровно в сорок минут: если минут получалось меньше – отец читал медленнее и наоборот. По окончании репетиции Митька почти весь доклад знал наизусть.
Васька стоял как вкопанный, уставившись на Митьку, будто и впрямь пытался уловить смысл его громких слов. А тот с жаром декламировал:
– Коммунизим окончательно разорвёт цепи финансового рабства…тирания станет невозможной… все свободны и равны… средства производства являются всенародным достоянием… люди будут трудиться по своим способностям, а получать по потребностям...
– Вась-Вась-Вась! – заголосила вышедшая на крыльцо Вареночка. В руках она держала топор и вытесанный из полена колышек с привязанной к нему верёвкой. Козел покорно поплёлся к хозяйке. Она ловко завязала на его шее верёвку, продела под петлю ладошку, поводила ею, проверяя не туго ли Васькиной шее, ласково погладила его:
– Васенька, чай не жмет?
Васька с иронией посмотрел на неё, тряхнул бородой и, горестно вздохнув, отвернул голову.
– Коськ, айда-ка, милай, подсоби, – позвала Вареночка, показывая на топор.
Костька встал, тихонько выматерился, громко высморкался, поднял лежащий около козла топор, и, вбивая им в землю колышек, начал отчитывать соседку.
– Баб-Варь! Вот я те сколь раз баил: ты чё его привязывашь? Гулят себе козел тихонько и гулят. Нет, тебе привязать его надо! Зачем? Сё одно ведь, как тока ты уйдёшь, он колышек выбьет и ну по деревне носиться, будто его за хвост дёрнули! Вот. А ты же ко мне прицепишься: «Костинька, милай, Ваську спомай»! Вон, Митьку послушай: «Тирания невозможна! Все свободны и равны»! Значит и Васька – свободный и равный! Ты тиранию-то бросай давай. В Митькин коммунизим таких не возьмут.
Васька все это время покорно стоял, повернув голову в сторону клуба, грустным взглядом обводил яркие транспаранты, и, пошевеливая ушами, вслушивался в Митькин доклад. А Митька, вдохновленный идеями коммунизма, продолжал свою пламенную речь, не замечая вокруг себя ничего и никого.
Вареночка с минуту послушала Митьку, прикрыв рот кончиком полушалка, и восхищенно прошептала:
– Ба-а… Митька-а… умный, паразит, страх! – и покачивая головой поплелась в свою избёнку, добавив, – весь в отца. Вылитый!
Как только за бабушкой закрылась дверь, Васька подошёл не спеша к колышку, боднул его своим крепким лбом, отошёл, натянув верёвку, и без труда выдернул колышек. Подпрыгнув несколько раз, наклонил голову и припустил в сторону клуба так, что из-под его копыт полетели рваные комья земли.
– Ну, айда, – сказал обреченно Костька другу, – сё одно шас прицепится.
Друзья потрусили вслед за козлом. Васька уже с нетерпением ожидал их. Для него это была увлекательная игра – они ловят, а он… не ловится. Васька отскакивал в стороны, бросался вперед, назад, резко останавливался, подпрыгивал. Мальчишки пытались схватить его, верёвку, колышек. Но козел был шустрее.
– Девчата! Девчата, гляньте-ка! Три козлёнка! Братцы Иванушки! – обжёг друзей женский, звонкий голосок. И в адрес друганов раздался обидный хохот подходивших к клубу девчат.
– Енто хто там вякнул!? – зло отозвался Костька. Снял картуз, вытер им взмокшее лицо и, резко нацепив его, уставился вопросительно на Митьку.
– Люська с восьмого «Б». Ух и стервоза! – проворчал, задыхаясь от беготни за Васькой, а еще больше от гнева, Митька.
– А чё они в клуб тащатся? Ты сказал, что там партсобрание нони? Они чо, партейны?
– Дак чай праздник скоро! К концерту готовятся. Репетиция у них там. А собрание, папка баил, опосля уж будет.
– Так. Вась-Вась-Вась! – и Костька медленно направился к Ваське, вытянув вперед руку. Он уже придумал план мести девчатам.
Но молодому, резвому козлику никак не хотелось заканчивать увлекательную игру. Он, увернувшись, подпрыгнул и понёсся что есть мочи по деревне.
***
Измученные долгой погоней друганы тащили козла к клубу: Костька – впереди, перекинув через плечо веревку, Митька, – подталкивая Ваську сзади.
– Значит так, – излагал диспозицию Костька, – как только затащим его внутрь, я снимаю веревку, а ты дергаешь за хвост. Васька скаканёт между рядов прямо к сцене. Посмотрим, как Люська запоет! Запевала!
Но возле самых дверей Васька начал брыкаться, пытался боднуть мальчишек и блеял во весь свой козлиный голос: входить внутрь – не входило в его планы!
Костька свободной рукой толкнул дверь клуба и, пятясь спиной, из последних сил втащил туда Ваську. Митька, кряхтя и пыхтя, опустив голову и не видя ничего вокруг, толкал козла, упёршись в его зад руками и лбом.
– Давай! – скомандовал Костька, сдёргивая с Васьки верёвку. Митька выпрямился и изо всех сил дёрнул козла за хвост.
Обозлённый таким неуважительным к нему отношением Васька дико заблеял, поддал задними ногами Митьке в грудь и понёсся прямо к сцене. Митька, смачно шлёпнувшись на пол, замер, неожиданно встретившись взглядом… с отцом. Тот, прервав свою речь на фразе «…трудиться по способностям, а получать…», вцепился руками в край трибуны, ожидая её встречи с козлиными рогами…
И Васька врезался с разгону!!!
Наступившую тишину нарушил громкий шёпот. Это ошарашенный Митька, ничего не соображая, машинально повторял за отцом заученный накануне текст:
– А получать… а получать… получать… – и, правильно поняв суровый отцовский взгляд, закончил, – получу...по потребностям?!
В погоне за Васькой мальчишки и не заметили, как быстро пробежало время: девчата, отрепетировав, давно ушли из клуба. Там уже шло партсобрание: в центре президиума сидел приехавший по этому случаю представитель райкома. Своим важным видом и круглыми формами он смахивал на стоявший рядом, на красной скатерти, графин.
После вступительного слова секретаря начался доклад о наступающем светлом коммунистическом рае. Докладчик время от времени поглядывал на часы, стараясь растянуть выступление на сорок минут, как было обозначено протоколом и отрепетировано заранее. И растянул бы, но… на слове «получать» его прервали самым бессовестным «козлиным» образом!
Да, правильно: каждому по потребностям. Возникла потребность – ремнём по заду получить – нате, получите со всей нашей коммунистической щедростью! Коммунизм – каждому по потребностям…