Простившись со Странником, Захар покинул лес и вышел на дорогу, ведущую в город. Дорога, как дорога, не шоссе, конечно, но совсем и не звериная тропа. За многие годы местные натаптывали её сначала армейскими сапогами, потом босиком, затем в лаптях и кожаных обёртках. До города было далеко, и Захар, чтобы не ночевать на земле, которую поутру обязательно покроет студёной росой, решил переночевать в стожке сена. Вдалеке на сером холсте вечера едва чернел деревенский дом, который, возможно здесь был и не один. Но ночевать у тумаков Захар не хотел. В одиночестве спокойнее, а потому он зарылся в сено и, вдохнув его хмельного аромата, мгновенно уснул.
Таких ночей ему не выпадало уже давно. Солнце уже вспахивало небо, когда Захар проснулся. Стожок мягкой своей периной и тёплым покрывалом хранило его от утренней прохлады. Где-то совсем рядом под боком шебуршились по своим делам мыши, наполняя мир тихим шорохом, запах отволгшего от росы сена разбудил аппетит. Но Захар лежал, будучи не в силах звуком ли, движением ли своим нарушить раз и навсегда заведённый миропорядок. Как хорошо было здесь, ласково, нежно, уютно! «Как у Христа за пазухой. Так, кажется, говорила бабка?»…
- Эй ты, лежебока, вылазь, пока вилами зад не поцарапал! – голос был грубый и злой. Захар подчинился. Жаль было шевелиться, но ощущение счастья как будто растворилось в чем-то невидимом, но неумолимом, исчезло так же ощутимо и безвозвратно, как и суетливая мышиная возня. Но мыши-то затаились тут же под боком, пережидая в сене опасность, а вот куда делось счастье, и где теперь его искать?.. Да Захар здесь совсем не за этим. Ему поручено изучить этот мир, где теперь обитали тумаки, попытаться в нём разобраться, а заодно и найти отца. Если он, конечно, действительно здесь, а не погиб тогда ещё на войне...
…Мужик, косо смотревший на Захара, был не опасен. Рыжая борода, да простая льняная рубаха с закатанными по локти рукавами, льняные полосатые штаны и лапти. В руках - вилы. Впрочем, увидев Захара, мужик сразу же воткнул их в землю.
- Здравствуйте.
- Здорово, коль не шутишь, горожанин.
- Да нет, я не местный, – засмеялся Захар.
- Видно, что городской пижон. Ты пошто, ирод, стожок развалил? Теперь его первый же дождь промочит, а чем я скотину кормить буду?
- Скотину? У вас есть скотина?
- А чем же я вас, городских нахлебников, кормить должен? Сеном этим? Так вы его не едите, – мужик кривенько усмехнулся в бороду и, не желая вдаваться в дискуссию, сказал:
- Неча больше болтать, уперёд давай-ка стожок поправим. Помогай! – и принялся за работу.
Но даже помогать в таком простом деле оказалось совсем нелегко. Мужик матерился то на «кривые руки такого пустого помощника, которого из-за его никчёмности и из города-то, поди, поганой метлой вымели, чтобы воздух не засорял», то на «городское скудоумие, которое способно только вилы в руках держать, а на то, как ими работать, ума уже у пижонов не хватает из-за шибкого недостатка их умственного развития», то ещё по одному поводу, но тот был уж настолько заковырист и долог, что Захар даже не пытался его и запомнить. Зато работать с рыжим было одно удовольствие: несмотря на всё его почти беззлобное уже ворчание, всю работу он выполнил сам, так что у Захара сложилось впечатление, что вся помощь, которая мужику требовалась, заключалось в том, чтобы было кого поругать во время работы.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2017/07/09/729