Мой отец и дядя Леонард!

Леонард Ремпель
Предыдущая глава  http://proza.ru/2020/02/02/1023

В детстве я не задумывался над тем, откуда я родом.  В шесть лет, придя из садика, я стал петь песню:
-Я маленькая девочка, играю и пою
Я Сталина не видела, но я его люблю.
Мой дядя Леонард, в честь кого я и был назван, с гневом сказал :
-Какая же ты девочка? Сейчас же прекрати!
Я был поражён, мой добрейший дядя, всегда улыбающийся, с прекрасным лицом, наделённым благородными и интеллигентными чертами, просто был вне себя.
 Дядя бывал у нас часто.  Любил подначивать моего отца, и тогда мой отец начинал строить мордочки, разыгрывать разные шутливые пантомимы.
 Моему отцу очень нравилось, когда его брат смеялся, а смеялся он очень уж заразительно, мило и от души. В ходе этих мини спектаклей дядя подавал реплики, захлёбываясь от смеха и явного желания увидеть , что же еше вытворит его брат:
-Волди! (Имя у моего отца было Волдемар, но в России его звали Владимир) А это ты можешь?
 На которые отец реагировал мгновенно и начиналось другая часть спектакля. Отец доходил до того, что начинал прыгать через бельевую верёвку с бельём, прыгать с сарая задрав штанины, при этом делая разные забавные рожи. Забираться по огромному клёну на крышу дома. Нам пацанам это было строго на строго запрещено, ни на сарай, ни на крышу дома, отец нам не разрешал залазить.  Отец лихо и запросто забирался на крышу, и даже один раз спрыгнул с нее на землю. Отец доходил до того, что без помощи рук, по стремяночной лестнице вбегал на крышу. Сам дядя на крыши не лазил, через верёвки не прыгал- он был лишь всего очень благодарным зрителем, ну и сценаристом тоже, который получал, от всего этого, безмерное удовольствие и счастье.
Мама смотрела на эти прыганья через верёвки с бельём, с крыш,- молча. Естественно не безразлично, но сказать отцу что-то, она не решалась. Да и не могла она долго смотреть за всем этим баловством. У неё всегда были дела.  Смеяться ей как-то было не с руки. В своих пантомимах отец использовал и разные предметы.  К примеру, отец брал треногу от фотоаппарата, с которой приходил дядя и задрав одну ногу треноги в небо, на веранде, которая имела лишь пол и крышу, начинал изображать из себя астронома. Он с абсолютно серьёзным, глуповатым лицом, пытался увидеть звезды, которые, как он изображал мимикой лица, не удавалось ему увидеть, и тогда, физиономия у него была, ну просто уморительно глупая и недоуменная. Отец принимал разные позы, чтобы, якобы лучше увидеть в этот «телескоп» хоть одну звезду. Даже нагибался и засунув голову между ног, продолжал наблюдать через треногу, небо, якобы так лучше было видно звезды.  И его брат Харди, как он его любовно звал, просто покатывался со смеху. Все это он снимал на фотоаппарат.
Потом появлялись фотки.  Эти фотки были шедеврами. И вообще Дядя был летописцем нашей родни. Его фото были настоящими произведениями искусства. Я по-настоящему завидовал ему.   Дядя был любителем фотографом, но делал это в высшей степени профессионально. У него была толстая книга, где были написаны все секреты, связанные с проявлением, фотографированием. Он чётко знал какая выдержка должна быть, какая установлена диафрагма, разбирался во всех плёнках, фотобумагах проявителях. У него не было ни одного фото с каким-либо дефектом, он был в высшей степени перфектионистом .  И вообще, что бы он не делал, делал он в высшей степени аккуратно, красиво и надёжно. 
Бабушка- их мать, маленькая интеллигентная, милая старушка, выходила на крыльцо и нежно говорила:
-Дети! Только не разбейтесь! Осторожно! Скоро будем кушать!
И любовно глядя на своих детей, которым было под 40 лет, уходила снова на кухню, где она делала для всех, а особенно для своих сынков, их любимое кушанье.
 Братья очень любили друг друга и это шло все из детства. Я даже не знаю таких еще братьев, которые бы так любили друг друга, заботились друг о друге.
Отец тоже был мной не доволен. До этой дурацкой песни, они оба весело смеялись, о что-то говорили, но теперь им было не до смеха. Они о чём-то начали говорить, выпроводив меня из комнаты.
Я долго не мог понять, почему дядя, так среагировал на мою, казалось бы, очень невинную песенку. Да, я не девочка, но почему дядя так разгневался?
Бабушка жила с нами. У неё была комната – маленькая, всего 8 квадратных метров. Она была уже на пенсии. В молодости она закончила гимназию с золотой медалью и это было все её образование. После войны она работала учителем немецкого языка. Пенсия у неё была очень маленькая. 
Вечером, когда собиралась за столом вся семья, она на разливала суп по тарелкам, и с большим трепетом спрашивала отца:
-Ну как, Володя, суп? Вкусный?
-Да! Мамочка! Суп просто изумительный!
И правда, суп без мяса, бабушка умела варить очень вкусно.
Она что-то там жарила, тёрла, смешивала, из простых продуктов, но было просто очень вкусно.
Она, конечно, не только супом нас кормила, но и делала пирожки из ливера, картошки, лука с яйцом, разные компоты, ну и конечно по праздникам выпечку.  Помню пироги с повидлом. Пирог был из вкуснейшего сладкого теста и разделён витыми косичками из теста. Обмазанные глазурью зайчики, птички, да и просто булочки. И еше она пекла национальный немецкий пирог- Рибелплац.  Он был из вкусного, сладкого теста, и сверху были тёртые кусочки теста , изготовленного по особому рецепту. Точно не знаю из чего, но, по-моему, из муки, сгущённого молока, яичного желтка, сливочное масло, но полностью не знаю из чего. Вкус этого пирога незабываем.
Пельмени, бабушка не делала, во-первых не было мяса, во-вторых она родилась на Украине, и поэтому делала вареники из творога, картошки. Да много чего она делала, просто вспомнить сейчас трудно. Ведь она уехала от нас, когда мне было лет 10. И уехала она к своей дочери Регине. И потом, почти до самой смерти, жила у неё.
Кушала она очень мало. Нальёт себе один черпак супа, да съест четвертинку хлеба.
В стаканчик она вечером всегда складывала свои зубные протезы. Мне она говорила, что зубы она потеряла, потому что чистила их угольным порошком, ведь зубной пасты раньше не было, и так как делала это слишком усердно, то очень быстро стёрла эмаль, и зубы стали крошится и разрушатся.
Ещё с нами жила тётя Нюта со своей приёмной дочкой Ниной Белотеловой. Она была родная сестра моей бабушки – Елены.
Она тоже закончила гимназию, её жениха убили в Гражданскую войну, и она не смогла больше никого полюбить, хотя у неё были ухажёры, из числа красных командиров. Так она и осталась на всю жизнь, как говорили, старой девой. В молодости она жила в Москве, и работала секретарём машинисткой в каком-то советском ведомстве. Потом была домоправительницей, у какого-то крупного советского деятеля.   Но во время войны, её забрали в труд армию, и она там работала в соляных озёрах в холодной воде, до глубокой осени, босая, собирала соль, деревянными граблями.
Пальцы ног у неё от такой работы скрючились и переплелись. Она никак не могла подобрать себе обувь. Ноги очень болели, и она постоянно их мазала, какими-то мазями.
Всего их было семеро – два брата и пять сестёр. Два брата, Александр Гардер, которого расстреляли в 1937 году в городе Балашов, и было ему 43 года, пока я мало о нем знаю, но есть источники, где можно об нем узнать побольше, и брат Бернхард, который умер от голода и болезни, которую получил в трудармии. Первый набор (примерно 40 тысяч человек), в эту трудармию, полностью умер от голода и непосильной работы, на лесозаготовках и рытье канав под фундаменты заводов. Условия содержания в этих трудармиях были ничем не лучше, чем у фашистов в концлагерях. Можно сказать, что даже хуже. Работать заставляли до истощения организма, а еды было ужасно мало, одежда не выдавалась, лишь та, что была на людях, к тому же в землянках, было ужасно холодно и полчища вшей, просто загрызали истошенных людей. Трудармейцев , часто выкидывали просто в чистое поле, где они в снегу , должны были соорудить себе землянки, и это при суровых условиях Сибири.  Отличало от фашистов, лишь то, что не было печей для сжигания трупов, но были болота, куда сбрасывали десятки тысяч обледенелых трупов, которые лежали штабелями где-нибудь зимой, под открытым небом. Хоронили просто и дёшево, если были трактор, то  сталкивали трупы в болото, и все. Выжить в тех условиях было просто не реально.  В тюрьме было на много больше шансов выжить, чем в такой трудармии. Но советские немцы было очень законопослушны и трудолюбивы. Умирали первыми рослые и сильные. Берхард был рослым и красивым, и ему повезло в том, что его списали как доходягу, то есть уже не годного для работы и жизни человека. Такого счастья ехать домой, как смертник, имели очень и очень немногие. Вот таким счастливчиком и оказался Бернхард, Через неделю, как он прибыл к родным, он умер, а как же иначе? Ведь та родня, к которой он прибыл, и сами чуть не умирали с голоду, и совсем не в своих домах, из своих домов их выкинули в первые дни войны, и разметали по Казахстану, Узбекистану , Киргизии и суровой Сибири. Первые наборы в трудармию, а это где-то 40 тысяч человек, умерли полностью. Это попозже в 1943 году, условия чуть-чуть улучшились, в смысле питания, и смертность стала не такой катастрофической.

 Этот период, описал мой отец и моя мама, и я это оформил отдельной книгой назвав её  «Воспоминания моих родителей.»  http://proza.ru/2017/04/26/661

 Потом пошли девочки. Старшая была моя бабушка Елена, потом Нюта , следующая Мария, потом Луиза, и наконец последняя была Элла.
Судьба этих прекрасных девушек, была ужасна, лишь одной Луизе повезло, и она прожила жизнь в достатке и в любви, в окружении своих детей. Повезло ей потому, потому, что она девушкой, успела уехать в Канаду.
Так почему же так на меня разгневался мой такой добрый дядюшка? Да потому, что я по идее стала предателем, своих родных дедов, дядь и тёть. Я посмел сказать , что я люблю Сталина!

Последующая глава  http://proza.ru/2017/08/12/1734