Третий день стояла страшная духота. На улице тяжело было находиться. Влажный, густой воздух липнет к телу и волосам, впитывается в одежду. Дышать трудно, словно погружаешься в кисельную массу.
Поздним вечером сижу в своей беседке, в надежде на освежающий порыв речного бриза. Но все вокруг замерло – ни единой струйки свежего воздуха. Соседские жестяные вертушки молчат, и ночь не дает погружаться в прохладу, о которой мечтает весь город.
Да и мир словно замер, время остановилось. Лишь вокруг подвешенного на входе в беседку фонаря на солнечных батареях вьется мошкара. В ароматных зарослях левкое и душистого горошка, пьянящих маттиол и вечерней зорьки гудят бражники, тяжело так, монотонно. И больше никаких звуков. Тишина. Ни единого вздоха ветра. Свет фонаря, кажется, пробивает на темноту, а эту самую густую, кисельную тишину. И лишь в этом пятне света существует монотонное гудение бражников.
Пью чай с вареньем из лепестков чайных роз. Гостившие несколько часов назад соседи давно ушли спать. В их доме темно, все двери и окна нараспашку в ожидании хоть какого-то движения тяжелых воздушных масс. Сосед жаловался на ломоту в суставах и обещал мне грозу. А соседка лишь утомленно обмахивалась свежим номером газеты и неторопливо пересказывала последние новости в городе, из которых я запомнила лишь то, что подешевели огурцы. Я их собственно и не слушала. Эти вечерние посиделки стали своего рода ритуалом высматривания грозовых облаков. Мне нравилось с ними просто сидеть, слушать их неторопливую беседу или просто молча пить чай и думать о своем, под приглушенное мурлыканье приемника, настроенного на ретро-станцию. «Леди в красном» Криса де Бурга - хит этой недели, как и тридцать лет назад. Старая, красивая песня, приносящая душе покой и ностальгию. Сосед с соседкой молча слушали, а потом многозначно вздохнули, вспомнив что-то из далеких дней своей цветущей молодости. Мне нравилась эта пожилая пара, нравилось слушать их, принимать полезные советы касательно сада и ремонта дома. От них исходил незримый человеческому глазу свет.
В какой-то момент я очнулась от сковывавшего меня оцепенения. Кругом стояла такая тишина, что слышно было, как идет по железнодорожному мосту груженый товарняк. Гудение бражников смолкло, и воздух достиг своего апогея, вспыхнул первой молнией. И ветер, наконец-то, ожил. Зашелестели приятным шелестом клены и липы, заколыхались пышные соцветия роз и вербен. Заколыхались занавески на окнах соседей и жестяные вертушки закружились с такой силой, словно это были лопасти вертолетов, готовых вот-вот взлететь.
Гроза приближалась. Я зачарованно смотрела, как мигают парадом елочных гирлянд молнии, освещая густые фиолетово-черные тучи, тяжело двигавшихся сквозь застоявшийся воздух.
Стихия была прекрасна! Еще утром Димка, составивший мне компанию за завтраком, многозначно сказал, глядя на легкие белые штрихи на ослепительно голубом небе:
- Погода меняется.
- С чего ты взял? – спросила я, подливая ему в кофе молоко. – Опять будет удушливый день. Ни ветра, ни дождя.
- Видишь вон те высокие белые разводы облаков? – спросил Димка, прикрыв глаза ладонью, он запрокинул голову и сощурился. – Они похожи на след от прибоя. Хотя я и не был никогда на море… Эти облака приносят ветер. Они самые высокие и даже своей формой указывают откуда дует ветер. После, они, при хорошем испарении и нужном ветре, собираются и опускаются ниже, скапливаются и могут стать дождевыми, если солнце не вытянет всю влагу.
- Ну, тебе виднее, - пожала я плечами и улыбнулась.
- Не веришь?
Теперь он щурился глядя на меня.
- Метеорологи – люди непостоянные, - засмеялась я. – Сегодня у них дождь на ясном небе, а завтра снег при температуре +30.
- Вот увидишь – будет дождь, - заверил он.
И допив одним глотком свой кофе, прихватив булочку с корицей, умчался по своим делам, о которых не обмолвился и словом. «Наверное, пошел вызывать бубном дождь», - захихикала я про себя, закрыв глаза в ожидании, когда громко хлопнет калитка.
Мой чокнутый друг детства мог вот так запросто встать в середине разговора, умчаться, пропасть на пару-тройку дней, а потом так же внезапно заявиться в любое время дня и ночи и продолжить прерванный разговор в том самом месте, где он оборвался. Я привыкла и даже не обращала на это внимание. Он всегда был таким. И таким же остался. Единственный нормальный ненормальный, который приносил в мою жизнь светлую радость, словно и не было тех лет, что разлукой пролегли от детства до недавнего моменты. Я бы не хотела, чтобы он менялся.
Гроза становилась все ближе с каждой минутой. И сила стихии зачаровывала, завораживала меня. Соседка, разбуженная раскатами грома, торопливо закрывала окна.
- Зайди в дом! – крикнула она мне, появившись в дверном проеме. – Молнии вон такие!
В очередной раз громыхнуло и громко бабахнула дверь. Но это не соседка закрыла свою входную, а грохнула моя калитка. По садовой дорожке размашистым шагом торопился мой сумасшедший друг.
- Я же тебе говорил! – довольно крикнул он. – А ты не верила! Метеорологи – люди постоянные! Я же правду сказал!
С неба обрушился со всей своей безудержной силой дождь. Но Димку это даже не удивило. С пакетом молока и банкой кофе он, самодовольно улыбаясь, стоял на пороге беседки, принимая весь поток воды на себя.
- Ты совсем чокнулся! – я не знала смеяться или злиться на него. – Весь промок! И чего тебе дома не сидится!
- Да, я промок, - хмыкнул он. – Но теперь-то мне уже все равно. Пришел сказать, что будет гроза…
- А то я сама не заметила!
- И у тебя закончился кофе и молоко, - закончил он. – А утром не захочешь ведь идти в магазин.
Я была поражена его проницательностью. Он положил покупку на столик и резко выдернул меня из сухости беседки под дождь.
- Не одному же мне мокнуть, - засмеялся он и, добавив звук приемника, молча протянул мне руку, приглашая танцевать.
Играла моя любимая песня Эда Ширрана «Поцелуй меня».
Мы молча танцевали, поливаемые сверху дождем. Над головой бушевали молнии.
- Эпицентр грозы скоро будет над нами, - сказал Димка. – Еще шесть километров и молнии станут опасны.
- Как ты узнал?
- Посчитал время между вспышкой и громом, разделил на три, - пожал он плечами. – Скорость света примерно на три секунды быстрее скорости звука.
- Вот умник, - улыбнулась я.
Волосы намокли и прилипли к спине, от чего сложно было поднять голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Какой же он все-таки высокий!
- А теперь бежим! – заорал он, хватая мою руку и пакет с молоком и банку кофе.
Я воздушным шариком полетела вслед за ним в дом.
- Это что? Пижама? – с удивлением и ужасом спросил он.
- Ну, хочешь юбку принесу? – я хохотала над выражением его лица. – Больше ничего сухого, что могло бы на тебя налезть у меня нет. Радуйся, что эта из красной шотландки, а не с розовыми зайцами.
- Давай лучше в клеточку, - обреченно вздохнул Димка.
Мы с ним долго покатывались со смеху, когда моя пижама кое-как на него налезла. Штанины едва ли могли доходить ему до щиколоток, а уж про рукава и вовсе нечего говорить. Он их закатал, чтобы меньше бросались в глаза.
- Как дурак, честное слово, - вздыхал он.
- А ты дурак и есть, - закатила я глаза после очередного обреченного комментария. – Кто же шастает по ночам в такой дождь?
- Тот, кто знает чем себя занять и тот, кто знает, что у тебя нет кофе – он протянул мне чашку.
Мы до утра сидели перед балконной дверью и смотрели, как бушует гроза. Димка рассказывал о молниях и ветре, я молча слушала его и улыбалась.
А молнии все мигали, как гирлянды в Новый год, раскаты грома перекатывались с крыши на крыши, становясь то тише, то громче. И пропасти не было – разговоры обо всем на свете заполнили белые пятна из жизни друг друга.
- Когда пойдет дождь, ты пригласишь меня танцевать? – спросила я, когда он уходил.
- Обязательно, - улыбнулся он. – Я еще должен тебе пижаму.
И он, в красной клетчатой, ужасной, просто ужасной и короткой пижаме, пошел домой. Благо идти до конца квартала. Но, похоже, ему было все равно. Я же говорю – мой друг просто сумасшедший!