Без родины гл. 22

               
                ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.

  Мне кажется, что  скрываться больше не имеет смысла, и я иду мимо дежурной медсестры  в несвойственном астматикам  темпе.  Медсестра   провожает  меня удивленным  взглядом и хватается за телефонную трубку. Поскольку  мне везде  мерещатся стукачи майора и шпионы прокурора,  я сразу думаю, что  Сашке следует поторопиться. А то «воронок»  майора  заедет за мной  раньше него.

    Пожарная лестница  находится там, где и говорил Головань. Но  в такой мороз идея спускаться по ней  попахивает   самоубийством. Вторая  загвоздка состоит  в том, что  ни Сашки, ни его машины, внизу, под лестницей, нет! Друга не было на работе? Колесо спустилось?  Головань забыл позвонить? А, что угодно! Вечно я строю  несбыточные планы!

  Страшно нервничая, я  неотрывно смотрю  в окно,  на больничный двор. И вскоре вижу, что  к приемному покою подъезжает   «Волга»  с синей мигалкой на крыше. Я, как могу, успокаиваю себя, что это  не за мной.  Однако  из машины выходят до жути знакомые персонажи: Павел, затем  прокурор Сергей Николаевич, за ними Евгения. У прокурора   туго перевязана голова,  он еле идет. Павел старательно поддерживает его на ходу.  Евгения, проводив сослуживцев до входа,  возвращается к «Волге»,  и курит, стоя ко мне спиной.

  Я  начинаю мучиться   вопросами  –  зачем прокурорская банда сюда пожаловала? Лечить прокурора  или  меня арестовывать?  Подождать развития событий, или немедленно покинуть здание?  Я приоткрываю окно и с опаской смотрю  на ржавую, покрытую наледью,  лестницу. Тут мимо прокурорской машины проезжает, едва не поцарапав, ободранный пикап «Москвич», в народе обидно именуемый «каблуком».  Он  обдает Евгению облаком вонючего дыма из выхлопной трубы.  Она  кричит  ему  что-то  вдогонку  и показывает оттопыренный средний палец. «Каблук»,  чихнув двигателем,  глохнет  под моим окном. Евгения смеется так, словно это  она навела на «Москвич» порчу.

    «Чем черт не шутит? Может быть,  водитель «каблука»  сжалится, незаметно провезет мимо нее? Скажу, что в магазин надо, «трубы горят» с ночи, а в больнице не найдешь!» – думаю я   и открываю  окно шире.  Морозный воздух бьёт мне в лицо и обжигает  тело сквозь легкую майку.  Этаж  третий, а ветер крепкий! Железо лестницы оказывается даже холоднее, чем представлялось. Руки примерзают к металлу и отдираются  с таким трудом, что хочется кричать. Я спускаюсь, надеясь, что Евгения   меня не увидит. Когда до земли остается этаж, я срываюсь, и после короткого полета  проваливаюсь  по пояс в наметенный дворниками сугроб. Не передать, как мне  больно.

     Замерзший  и со слезами на глазах,   я подхожу к «каблуку»,  намереваясь  завязать с водителем  разговор.  К  моему  изумлению, за рулем сидит Саша. Заметив меня в зеркало бокового вида, он открывает окошко  и вопит, наверное, на весь больничный двор:

– Гришка,  ты  умом  тронулся? Что творишь?

– Замолчи и открой  мне дверь! – говорю я,  выбивая зубами частую дробь.
 
  Хмыкнув, Сашка выполняет. Усаживаясь на сидение пассажира, я  прошу осипшим голосом:

– Заведи двигатель, пусть печка тепло даст!

– Не работает! – с сожалением говорит  друг, прислушиваясь к  щелчкам неисправного стартера. Он достает из-под сидения  ватник и протягивает мне:

– Куртку сам у Голованя заберешь! Некогда мне к нему ездить!

– А что  ты на  «Жигулях»  не приехал? – раздраженно интересуюсь я,  надевая дырявую телогрейку,  пахнущую жженой пластмассой.

– Так ведь продал, взнос за квартиру платить! – вздыхает Сашка.

– А это   чудовище на колесах  где взял? – спрашиваю я.

– Мы на нем детали между цехами возим. Чего,  не нравится? Скажи спасибо,  хоть такая машина  есть!

  Я хочу затейливо выругаться, но  возле моего уха раздается тихое постукивание ногтей по стеклу.

– Все! –  бормочу я,   мигом согревшись, – теперь я  точно никуда не  поеду!

    В нервном напряжении  я поворачиваю голову и вижу Евгению, которая улыбается мне, радостно сияя  зелеными глазами. Я приоткрываю дверцу  и хмуро спрашиваю:

–  Выходить, строится с поднятыми руками?

– Не–а, мальчики! – она,  действуя активно, проникает  в салон и усаживается  ко мне на колени, – я хочу быть с вами!

– У нас беда.  Машина не заводится! –  говорю я недружелюбным тоном, по которому понятно, что я вкладываю в слова совсем другое значение.

– Ничего, со мною заведется! – произносит она не менее двусмысленно.

  И действительно, машина, стрельнув бензиновыми парами, с рокотом оживает. Евгения хлопает дверцей, и, демонстрируя прекрасное настроение, лихо командует:

– И–еха, поехали!

    Скажи кто, что в кабине «каблука» можно ехать  втроем,  я стал бы спорить! А оказывается,  можно, если  о–очень  сблизиться с Евгенией. Хотя   ее острые каблуки   так и норовят вонзиться  в мои, почти отмороженные ноги,  я в качестве компенсации за страдания имею удовольствие вдыхать аромат моих любимых духов.

  Саша разворачивает машину, и мы довольно резво   покидаем больничный двор. Друг говорит мне:

– Гриша, я тебя не узнаю! Секрет на секрете,  детектив какой-то! То  Головань  по телефону странным голосом предупреждает,  и непонятно, о чем! То  по району слухи ходят, страсть сплошная! Что  происходит?

– Да ерунда, Саша! Забей на слухи, не волнуйся! – неопределенно отвечаю я.

  Евгения поправляет  юбку так, чтобы  из выреза  показались  ее ноги. Саша сразу забывает, о чем у меня спрашивал.

– А куда вас везти? – рассеяно спрашивает он,  бросая взгляды на  колени девушки.

  Наверное,  решил, что вся эта чехарда затеяна мною, как веселое любовное приключение. Думает, что  я преследую цель уединиться с Евгенией в укромном месте. Что ж, каждый меряет по себе. Но мне ход его мыслей на руку, не нужно объясняться. Ни к чему Сашке знать правду!

–  Вези в райцентр.  Нам  ненадолго нужно  зайти в избу Панковой! –  говорю я, и неожиданно думаю, что ревную Евгению из-за Сашкиных взглядов.

– Хорошо, не вопрос!  – говорит Сашка и спрашивает  жалобным голосом, – Женька, а почему ты все время Гришку гладишь, а меня нет?

– А потому! – говорим мы  хором,  и делаем вид, что целуемся.

На самом деле я  шепотом спрашиваю Евгению:

– Ты почему со мной поехала? Не проще было   начальству сдать? Тебе влетит, и почем зря! Могут понизить,  или вообще выгнать из органов!

– А я  и так в табеле о рангах, ниже некуда! Обещают горы,  а работать заставляют штатной подстилкой! Можно подумать! Я юридический в Москве с похвальной грамотой закончила! И хочу делать  карьеру головой, а не   между ногами! Замуж за Павла! Ты его видел, он  урод,   два слова связать не может! Знаешь, мне кличку дали в прокуратуре, как собаке – Чернушка! Так и кличут – Чернушка туда, Чернушка сюда! – жарким шёпотом говорит  Евгения.

– А почему  Чернушка? – удивляюсь я, – ты такая красивая!

– Кроме тебя,  никто не замечает. Ты с востока, у тебя другие критерии женской красоты. Посмотри  внимательно, я же такая… черненькая! – Евгения грустно шмыгает носом.

– У тебя глаза зеленые, радость моя! Когда ты смотришь на меня, мне хочется говорить тебе самые ласковые слова, что есть на свете. Рассказывать о том, какое ты чудо. Подарить волшебный талисман счастья. И платье подвенечное с прекрасными жемчужинами,  и обручальное кольцо со сверкающим бриллиантом, и пойти с тобою по красной дорожке, усыпанной лепестками сладко пахнущих роз!

– Гриша, милый! –  Евгения смотрит на меня глазами, полными счастливой неги,  – если  тебя нужно будет  заслонить от пули, позови меня, я приду!

– От пули пока не надо! – улыбаюсь я, – Пока подскажи, что  делать дальше.

–  Разве  непонятно? Конечно,  вести свою игру! Ставки высоки, конкурируют  две структуры: наша, и тайная служба. Не исключено,  сорвем куш по-крупному! – говорит Евгения.

– Хорошо,  птичка моя! Только для самостоятельной игры мне нужно знать, что мы ищем!

– Точно никто не знает! – Евгения так тихо шепчет, что в грохочущем «каблуке»  ее почти не слышно, – по оперативным данным, в  Москве  внезапно скончался лидер  националистической организации с твоей родины.  Телохранитель должен был отвезти  соплеменникам завещание с указанием, где находится казна движения. Но  медсестра телохранителя убила. Теперь тому, кто найдет  завещание, будет повышение по службе! Или можно…

– Что – или можно? – переспрашиваю я.

– Неожиданно сказочно разбогатеть, вот что можно! – смеется Евгения.

  В этот момент машина останавливается у Настиной избы.

– Подождешь нас? – спрашиваю я у Сашки, – мы быстро!

– Только не надо ля–ля! – с ноткой зависти говорит Саша,– такие дела, как у вас, быстро не делаются!  Я поеду,  мне на работу надо!

– Ну,  хоть десять минут подожди! –  обворожительно улыбаясь, вступает в разговор Евгения,  –  если мы   решим задержаться, знак подадим!

  Сашка нехотя соглашается. Девушке из прокуратуры он отказать не может.

    Дверь в избу приоткрыта,  замок  сломан. Мы  видим, что комнаты имеют нежилой вид: домашняя обстановка валяется на полу в перемешанном виде. На что я опять рассчитывал, направляясь сюда? Здесь и до меня все кверху дном перевернули! Евгения подходит к русской печи, и, чиркнув спичкой, поджигает сложенные в ней поленья.

– Теплее будет! – объясняет она  свой поступок.

  Я пожимаю плечами, а Евгения начинает ходить из угла в угол,  противно хрустя осколками  разбитых тарелок. Похоже,  уже жалеет, что изменила родной прокуратуре. Неожиданно входная дверь со скрипом отворяется, и в избе появляется  Варвара:

–  Здравствуйте!  Я смотрю, машина заводская стоит, дым из трубы валит! Глянуть пришла, кто тут!

–  Здравствуй, Варвара! Это мы. Не знаешь, кто тут куролесил? – спрашиваю я.

– Да кто только не был! И милиция, и «черные», с которыми она крутилась! Я  устала прибираться, пропади оно пропадом! Оставила пока так!

– Варя, а  избу Коля рубил? – интересуюсь я.

– Да. А что? – говорит  Варвара, и ее взгляд становится напряженным.

–  Тайник под половицами  он сделал?

– Сделал! – отвечает Варвара, сжавшись в комок. Евгения, почувствовав своим прокурорским носом, что потерянный было след вновь взят, впивается в нее взглядом.

– А что, мы можем залезть в  тайник? – спрашиваю я.

– Пойдем, выйдем! – говорит Варвара, избегая смотреть на Евгению.

Мы выходим в сени. Варвара, страшно смущаясь, говорит:

–  Такое дело, Гриша, не знаю, как  сказать!

– Как есть, так и говори! Что в тайнике? – тороплю  я Варю.

– Да  пусто. Его начальник  той бабы,  что с тобой пришла, нашел! Нет там ничего! Но я чувствую, придется открыться, не будет покоя. Вот! – она вытаскивает из внутреннего кармана  пальто и протягивает мне крепкое кожаное портмоне с золотым тиснением « XXVII  съезд КПСС».

Я беру его в руки и изумленно спрашиваю:

– Что это? Откуда у тебя?

– Настя как-то заплакала и сказала, что смертный грех на ней.  И  еще, кошелек  у «черных» украла, не хотели честно платить. В нем было хорошо денег, она была довольна. Я  все время думаю: разве,  из-за  него столько шуму? Или еще что пропало? – робко  спрашивает Варвара.

–  Я сам не знаю.  А как он у тебя оказался?

–    Кроме меня, некому Насте лекарства покупать и передачи в больницу носить! А я на какие? У меня  денег – кот наплакал! Я  в ее тайник, кошелек взяла. Деньги стала тратить. А сюда милиция с обыском! Меня допрашивали! Я подумала, еще обвинят  в воровстве, и ничего не сказала. Вот  выйдет  Настя из больницы, накопит,  пусть сама отдает, кому  должна! Но  сердце у меня  неспокойно. Ты   поговори, с кем надо! Так и так, мол, не со зла,  потом возместим! А то,  за меня возьмутся! А, Гриша? Поможешь? – справляется Варвара, заглядывая мне в глаза.

– Иди домой, и больше  никому ничего  не рассказывай, – успокаивающим тоном говорю я, – будем считать, что я  под крыльцом  случайно нашел!

  Варвара облегченно вздыхает, кивает головой и убегает. В избе слышится скрип половицы. Я понимаю, что Евгения, как это водится у прокурорских работников, подслушивала. Что ж, хорошо, не придется пересказывать ей разговор!

    Я открываю портмоне. Мне на ладонь выпадает сейфовый ключ с логотипом банка. В среднем отделении я нахожу пухлое письмо на фарси,  больше  ничего нет. Евгения высовывает из избы горящее от охотничьего азарта лицо и спрашивает:

– Ну, милый, ты  поймал нашего мамонта?

  Я ничего не отвечаю ей  и демонстративно прячу портмоне в карман ватника. Евгения внимательно наблюдает за  моими движениями. При этом у нее такой вид, будто она хочет броситься и отнять добычу.

    Сашка  входит во двор и громко  говорит:

– Я думал, вы  уединились, а вы с соседкой болтаете! Долго  еще? У меня скоро рабочие встанут, им детали нужны!

– Хорошо, хорошо! –  успокаивающе говорю я, под руку с Евгенией спускаясь с крыльца, – отвези нас в районный узел связи, и можешь ехать!

    На стоянке возле  телефонного управления «каблук» останавливается рядом с «УАЗом» Юрия Петровича. Увидев меня,  начальник  приоткрывает окошко машины, здоровается и говорит:

– Я как раз о вас вспоминал, Григорий Алексеевич! У вас ночью приступ был?

– Да, был. Но сейчас я вполне здоров.

– В таком случае  рад сообщить, что вы назначены главным инженером.  Вам следует  занять положенный  по должности  кабинет. Сможете приступить  к новым обязанностям сегодня? – как всегда, бесстрастным тоном произносит Юрий Петрович.

– Разумеется, смогу. И спасибо за повышение! –  благодарю я.
 
  Юрий Петрович молча рассматривает, как я одет, а потом предлагает:

– Поднимитесь в  свою комнату, приведите себя в порядок.  Кстати, ваша жена пришла, мы ее там разместили. Она вам поможет!

– Жена?! – я подпрыгиваю на месте не от удивления, а от того, что Евгения впилась своими коготками в мою руку.

– Во всяком случает, девушка так представилась. Сказала, что будет ждать вас в приемной, возле вашего кабинета. Нам было это неудобно. Я сказал Ольге, чтобы она открыла комнату. Я рассудил, что  вам удобнее  иногда оставаться здесь. Дорога в поселок занимает много времени, а у вас, как мне сказали, машина неисправна! – Юрий Петрович, считая, что разговор окончен, подает сигнал водителю, и его машина трогается с места.

 Сашка, состроив мне рожу, тоже уезжает, и я остаюсь с  Евгенией. Когда поднимаемся по лестнице, она очень больно щиплет меня  и повторяет, как заведенная:

– Какая жена? Какая жена? Какая жена?

    Я молю ее о пощаде, но она бушует не на шутку. Однако ее гнев утихает, как только мы  находим  в моей  комнате Валентину. Она выглядит, словно кинозвезда. Прическа, губки в модной помаде, блузка с любимыми бусами – все на уровне! Я даже думаю: не подменил ли ее кто? Лишь то, как она улыбается и перебирает пальцами кружевной воротник, сообщает, что это та Валентина, с которой я хорошо знаком.

  Евгения, повиснув на моем плече, возмущается:

– Валька,  ты почему распускаешь дезинформацию, что мой жених женат? А ну, брысь отсюда, и  чтобы я такого больше    не слышала!

  Но Валентина несмело смотрит мне в глаза, а затем эффектным движением поднимает со стола салфетку.  Я вижу хлеб, сало, вареную картошку, мелко нарезанный лук и соленые огурчики.

– Обожди, Евгения! – сразу говорю я, освобождаясь от нее  и шагая вперед, – надо сперва…

– Ничего не надо! –  упавшим голосом говорит Евгения и надувает губы, глядя, с каким выражением лица  я сажусь за стол.

  По мере того, как появляется ощущение сытости, я чувствую, что теряю интерес к ним обеим. Меня охватывает желание  поспать. Наверное, организм еще  не переработал  утренние лекарства.  Широко зевнув, я перемещаюсь на знакомый диван. Женщины, переглянувшись, бросаются ко мне и пристраиваются под бока. В это мгновение дверь открывается, и в комнату входит Марфа. Оглядев нашу компанию, она визжит:

– Нет, глядите, люди добрые! Старый хрен тут был,  по одной водил! А этот, не успел в его кресло сесть,  двух привел! Маньяк бешенный!

– Марфа, убирайся! –  звучно говорю  я,  сонно моргая.

– Сам баб таскаешь, а на меня, честную женщину, кричишь? – голос Марфы становится похожим  на звук циркулярной пилы.

  А между тем  Евгения,  видя, что я занят перебранкой,  лезет ко мне в карман за портмоне. Валентина замечает ее движение.  Еще не зная, в чем дело, но, не желая оставаться в стороне, она лезет туда же. Между ними вспыхивает борьба, в которую, похоже, чисто из  любви ко всяким скандалам,  вот-вот вмешается Марфа. Всхлипнув от отчаяния, я решаю, что мне лучше всего будет заснуть, и засыпаю..