Он ждал пока стемнеет. Район был малонаселенный: несколько частных домов, которые прятались за высокими заборами. Кое-где заливались лаем собаки. Вокруг стояла тишина. Лишь пару раз мимо проезжали машины, да прошла парочка прохожих. Обратив внимание на Михаила, они постарались побыстрее уйти.
Машину Михаил припарковал под большим кленом, который рос напротив дома девушки. Он знал, что она одна. Никаких злых собак, которые могли бы доставить неприятности, ни тем более охраны. Она жила одна, не считая маленьком девочки. Почему-то эта мысль еще больше возбудила в нем решительность и злость. Он заставит девушку смотреть, как он издевается над ее дочкой, он заставит ее умолять. Она почувствует такую боль, что смерть будет казаться ей легким избавлением. Надо только подождать.
Он всегда ждал, когда наступит ночь. Тьма придавала ему еще больше уверенности. Можно было спрятаться от чужих глаз; напугать, вынырнув из темноты; или скрыться, если понадобиться. Так было год назад, когда он убил молодую пару, которая отдыхала на песчаном берегу небольшого озера. Так было пару лет назад, когда он разрубил на мелкие куски охранника небольшой парковки. Все они слишком плохо думали о нем. Их мысли были пропитаны ядом. И этот яд заставлял Михаила свирепеть, терять контроль над собой. Он считал, что если прощать всех людей за их мысли, то он бы давно сошел с ума. А так он получал некую разрядку. Он делал так, что обидчикам было намного хуже, чем ему самому. Первыми, кто изведал его гнев, были родители...
Когда он начал слышать голоса, он посчитал это божьим даром. Но он очень быстро разочаровался в этой своей сверхспособности. В школе он слышал, как дети с явным отвращением отзываются о нем: "франкенштейн", "поджаренный", "уголек". Этот карнавал мыслей постоянно терзал его душу. Дома мысли родителей мало чем отличались от мыслей детей. Брезгливость, омерзение, отвращение стали ярлыками, которые люди повесили на него вместе с его уродством. В один прекрасный день он устал все это терпеть.
Отец все чаще напивался. Алкоголь хорошо развязывал его внутренний голос. Бывало иногда он смотрел на сына грозным осуждающим взглядом. Отец въедался в испуганного мальчишку захмелевшими глазами, отчего по всему телу ребенка начинали бегать мерзкие мурашки. А мысли отца в такие моменты... Миша не мог их терпеть, он просто сбегал. Ему казалось, что на него раз за разом выливают ведро с помоями. С мерзкими, плохо пахнущими помоями.
Он убегал в небольшую хижину, которую соорудил недалеко в лесу. В накренившейся, скособоченной, сложенной неумелым строителем из разного рода хлама постройке, Миша находил покой. Он мог немного расслабиться, передохнуть, осмыслить все, что невольно слышал.
"Да как он может так думать? Как? Я тоже не хотел ее смерти! Неужели он не понимает, что я также переживаю все это, как и он? А он еще смеет думать обо мне такие гнусные вещи! Меня тошнит от него и его мыслей! Я больше не выдержу этого! Я не смогу так жить!"
Испуганный, затравленный взгляд невольно упал на небольшой топор, который стоял в углу импровизированного жилища. Инструмент он выкрал у отца, чтобы соорудить хилую постройку. При взгляде на топор в душе мальчика вспыхнуло пламя. Он почувствовал приятное тепло, которое разливалось по его телу. Глядя на топор, он понял как может заставить отца больше никогда не думать плохо о нем.
Ночью он пробрался в комнату родителей. Остановился в нерешительности у кровати, но затем снова вспомнил про их мысли. Острое лезвие топора безжалостно вонзалось в теплые тела. Мальчик слышал как ломались от его яростных ударов кости. Отвратительные куски мяса вылезали наружу, словно пружины из старого дивана. Он ощущал теплую кровь родителей, которая брызгами разлеталась в разные стороны, превращая комнату в ужасную картину жестокого художника. Он вслушивался в их крики, вопли и хрипы: истошные и ужасные. Но все это ему казалось намного приятней, чем их мысли. Невольно он улыбнулся, когда их тела навсегда замерли в окровавленной постели. Их мысли навсегда утихли.
"Теперь больше никто не подумает обо мне плохо," - мальчик сжал крепче маленький топор, на котором осталась кровь его родных...
Свет в доме погас.
"Пора!" - подумал Михаил, схватив с заднего сидения маленький топор. Тот самый, который вместе с ним начал его кровавый путь.