Ты серьёзным голосом бросил: "Перезвоню".
И сам нажал на отбой, так и не услышав моё растерянное: "Ага". А у меня тотчас же рассыпались низки слов, которые приготовила для тебя: стеклянными бусинами заскакали по ступеням, закатились в пыльные углы. Я так старательно подбирала их по оттенкам и размеру, там наверное полмира было, и всё это нужно было тебе сказать. Звон от рассыпавшихся слов затих, и стало больно в ушах от тишины. Жизнь остановилась или очень замедлилась, и движение в ней стало невозможным.
Ожидание сгустило воздух до хрусталя, им теперь нельзя дышать. Только и осталось, что лечь на дно прозрачного этого пруда, в котором сирень с акацией вместо водорослей, солнце далеко-далеко, а тяжёлый камень на грудь давит. Никакой братец-козлёночек не дозовётся с бережка, цокая копытцами по камешкам.
Ещё немного — и умру, насовсем.
Но тут, за секунду до твоего звонка, пальцы теплеют и обретают способность двигаться. Ты говоришь: "Маш…" И сразу на мелкие осколки разбивается охрусталившийся воздух, можно вдохнуть полной грудью. Для тебя я Маш, Машкин и Машик. Ты так часто называешь меня в мужском роде, что кажется, будто я твой потерянный и нашедшийся сын или брат.
— Машкин, хороший мой, извини, не мог сразу ответить.
Глупо молчу в трубку, потому что только что ты подарил мне весь мир, и больше никаких слов не надо. Давай помолчим по телефону хоть пару минут, намолчу тебе обо всём, что совсем недавно хотела сказать. Ты понимаешь меня на второй полуминуте молчания:
— Машик, я всегда буду. Звони мне, хорошо?
Нажимаю на отбой и взлетаю, чтобы тоже быть всегда. До следующего звонка…