Луи говорит

Луи говорит сквозь сон, что мир – кастрюлька с омарами, но это сравнение малого стоит, потому что сам Луи – не мир, а часть мира, даже не омар, а его часть - не клешня, не усик, не черный глаз, а крепкий сегмент с хвоста. Самолет трясется, иллюминатор запотел, потому что в салоне разлит алкоголь, в лужице рома свободолюбиво дымит сигара. Луи спит, из уголка его губы стекает прозрачная слюна. В то время, когда я занимался ирригацией на Ориноко, мне казалось, что вода – это то, что боится железа и бетона, но потом она забрала все наше железо и бетон, и сказала «Мало». Я ощущаю воду в воздухе, сквозь обшивку самолета, потому что она – везде, и это быстро понимает любой материал, но только не мы, с нашей имперской претензией, что плоть мозга это большее, чем древесина или минерал. Конечно, каждый из нас создает впечатление богатого человека, у Луи – личный самолет, золотой перстень в виде скарабея, слабоумные дети в Калифорнии и жена-наркоманка. Счастливая жизнь(как пахнет кокосом и папайей она!), – жизнь в обнимку со счастьем, Луи утыкается ей в шелковую подкладку на пышной груди и плачет, подрагивая бычьей шеей, которую она поглаживает короткими пальцами, вымазанными в куркуму. Растирая влагу иллюминатора, я всматриваюсь в свои ладони, и вижу, как сквозь кожу мелькает пролетающий внизу пейзаж – джунгли, топи, алмазные копи – отряхиваю головой и прячу шершавые экраны в карманы, снова обращаясь взором к Луи. Какой глупый на тебе корковый шлем! Ты похож на гриб. Покусанные москитами ноги. Луи, Луи – сколько до земли? Пилот из кабины отвечает: 7000 м. И я не знаю – хорошо это или плохо. Зачем вообще было летать и смотреть на извержения вулкана, к тому же запланированное. Ужасная глупость. Извержение должно быть спонтанным, чтобы тело не успело почувствовать ожога, в этом деле вулканы очень провиденциальны со своими сигнализациями в виде дыма. Луи настолько напился, что не увидел, как расцветает горизонт пионом, и не услышал, боясь забрызгать рвотой рубашку, как громко шипит океан под напором лавы. Туземцы привезли в плетеной корзинке сваренную заживо рыбу, подвид акулы, довольно крупную и практически без костей, я съел ее жадно в одиночку, оттого что за годы жизни отвык от мяса, которое не было бы пропитано страхом. Нашу «птичку» встряхнуло, сигара кашлянула напоследок тонкой струйкой дымка и затихла под шепотом подступающей ромовой волны. Я недовольно постучал к пилоту с мыслью: «Не разбуди Луи». Что заставляет людей верить в гороскоп? Чувство идентификации себя с чем-то? Действуют ли планеты и все эти созвездия – Козероги, Раки – на тех, кто в них не верует, на племена в Ботсване, на бушменов в Австралии? Смотря в корень, меня удивляет – почему один человек желает верить, что другой – приближенный к некой Силе. Луи верит, что он – Дева. Откройте любой гороскоп с описанием этого знака, и убедитесь, что Луи действительно Дева. Вот только он Дева – потому что так решил знак, или он Дева, потому что так решил тот, кто придумывал текст для этого знака? Я вдвое старше его, и даже не знаю – какой я знак? И моя гордость в том, что у меня даже нет такого интереса, и будь там самые положительные черты, самые лестные дифирамбы моей личности – мне плевать. Сегодня веришь в зодиак – завтра кладешь деньги в банк. Эти чертовы банки отучили людей защищать свое имущество, они снизили уровень беспокойства человека за свое будущее, тем самым врезав в челюсть самую главную храбрость – храбрость защиты Своего. Думал ли человек, который создал деньги (я уверен, что в самом начале он был один), что эти обломки раковин и разноцветные камушки однажды потребуют для себя комфортных условий, порой более комфортных, чем создаются для самих людей? Ведь система вентиляции в крупном банке – это целое событие в мире инженерии, к которому подходят со всех сторон. Сами инженеры так не подходят к вентиляции в собственном доме, как в складах для капитала, в элеваторах монетного потенциала, в штольнях банкнот. Луи храпит, как слоненок, больной гайморитом. Удивительно, но на меня эти звуки действует, как колыбельная в сильный шторм. Включается кондиционер, и алкогольные пары уплывают вон, под руку с дымами сигары. На половину пути они успевают станцевать фламенко, и дымок, как заправская мадам – выбрасывает резко кисть, заканчивая сложное движение. Храп Луи – примитивный джаз. Музыка с плантаций Гаяны. Гудок далекого теплохода в тумане Индийского океана. Маисовая лепешка, сдобренная медом и кунжутом. Такие пекла старая Матто, напевая под нос мотивы ветров Самоа.