- Привет, Николаевич! С днём рождения тебя! Вот подарок тебе готовлю, голов пять хватит на шашлык? – как всегда радостный, Сергей протягивает руку. Крепко жмёт.
- Спасибо, спасибо, Серёга! Какой ещё шашлык? Ну, если только вечером, ко мне тогда подъезжай. Ты лучше расскажи, как насчёт мяса решаешь? Нашёл куда крольчатину сдавать?
- Не поверишь, Николаевич, все крупные рестораны, кафе объездил за два дня. Никому на хрен не надо ничего, не то чтобы дорого, а вообще – не надо. Получают прямо в брусках замороженных мясо откуда – то, заграничное наверно. На базаре договорился, но там по цене уступить придётся.
- Ну и уступай! Куда его девать будем? Вот дурдом! Диетическое мясо - и не нужно никому! Что за страна? Зерно - не нужно, мясо - не нужно! Я уж сомневаться начал, Серёга, мы - то ей нужны?
- Ладно, ладно, не заводись, тебе нельзя сегодня! Пошли вон чайку выпей, опять не ел утром, я же знаю.
Витя Лаптев, Витёк, так его звали и стар и млад, уже и чай разлил, печенюжек разложил, тоже поздравляет. Виктор и жил здесь, в бывшем красном уголке фермы, обустроенном на холостяцкий манер. Сторожил, Сергею помогал хозяйство вести. Что-то в семье у него не порядок – вот и приютили в общем–то покладистого, всегда готового угодить всем человека.
- Вот ты мне всё говоришь, Егор Николаевич, чтобы думал я, что завтра будет, делал всё обдуманно, с заделом на будущее. А зачем мне думать! Я привык коров пасти, а думает за меня начальство всегда. Так в колхозе было, и ты вот теперь думай, а мне и так хорошо! Вот сегодня песни с тобой вечером попоём, я уж и баян приготовил.
Дело своё Витя знал, все у него накормлены всегда, обихожены, и чай у него со смородинным листом, круто заваренный, свежий. Попив чайку, Егор Николаевич закурил, потрепал по загривку верного сторожа - пса Малыша. Кличка совершенно не подходила к этому огромному, лохматому зверюге, ненавидевшему любую технику. Он с одинаковым остервенением лаял и на трактора, и на комбайн, а у легковых машин всё время старался прогрызть переднее колесо и бросался на него с таким бесстрашием, что даже привыкший к его поведению Ермаков, всегда резко сворачивал в сторону при таких бросках. Но с людьми, особенно своими, знакомыми, Малыш был приветлив и снисходителен: после долгих уговоров, нехотя, как бы одолжение делая, подавал огромную лапищу.
Он достался Егору Николаевичу от прежних владельцев фазенды и продолжал верно и надёжно нести службу по охране вверенной ему территории. База располагалась у подножия Гребенской горы, которую часто посещали туристы из Оренбурга, в основном школьники. Со стороны горы база загорожена забором из труб, табличка имеется, предупреждает о частной собственности и злой собаке. Но дырку в заборе всегда найдут, и ходили целыми классами городские школьники через базу. Малыш, верный своему долгу, рвал все цепи, ошейники, едва его удерживали. Остановил один раз Егор Николаевич человек двадцать во главе с классной руководительницей, пытался уберечь от беды детвору, рассказывая о собаке, показал дорогу в село, она и ближе была и безопасней. Но нет, классная руководительница, мстительно сжав губы, показывая тем самым свою пролетарскую ненависть к частной собственности, молча пошла через базу, прямо как на амбразуру пошла, ещё бы знамя ей. Но детвора и без знамени пошла за ней. Ермаков вместе с Садченко и Витей едва удержали Малыша. Но мороз пробежал по спине Егора Николаевича тогда: случись опять заваруха какая, и поведут на штурм частной собственности такие вот горе-вожаки, как эта руководительница, детишек не жалея, не говоря уж про взрослых. Когда в России заварушки случаются, собак уже никто не сдерживает. Да что там собак! Себя никто не сдерживает. Все дырки в заборе после того случая заделали наглухо.
Присев перед Малышом на корточки, Егор приобнял его: «Лапу-то дашь сегодня, на счастье?» Глубоко вздохнув, прямо по-людски, Малыш опустил голову. Нехотя её подняв, смотрел прямо в глаза хозяина: «И ты туда же? Ничего умнее не придумал?» Но лапу всё-таки снисходительно опустил на плечо. «Ну, уж сегодня повезёт, точно!» - подумал Ермаков, садясь в машину.
В кассе элеватора получил Ермаков деньги. Очереди из машин на элеваторе не было: не торопились сельчане хлеб продавать, не было цены на него. Та, что была и у перекупщиков, и у государства не покрывала даже себестоимости зерна. Продавали зерно, но редко, когда совсем уж подпирало в хозяйстве, вот как сейчас у Ермакова. А так хранили: кто у себя, если склады были, а кто и на элеваторах, теряя не одну тысячу рублей на оплате за клиентское хранение. И многие мужики-фермеры, образование высшее сельскохозяйственное имеющие, бросают или сужаются до считанных гектар.
Узнал Ермаков весной - у них на элеваторах лежит хлеб ещё прошлого года, потеряли уже не одну сотню тысяч на хранении зерна только, а сбыть не могут, ни по какой цене! Государству, элите нашей не нужно ни хлеба, ни мяса. Вот ещё словечко появилось – элита, да ещё, правящая элита. Элита, в представлении Ермакова – это лучшее, что есть в обществе. А нынешние – какие они лучшие? Сынки партработников, власть получившие почти по наследству, богатства народные вовремя и по бросовым ценам получившие, ну какая же это элита? Настоящую элиту, по мнению Ермакова, извели сразу же после революции, а остальные, понятие о чести и достоинстве имеющие, погибли в годы Великой войны. Такие, как Ермаков, себя прокормят, а вот что кушать станет элита наша, выживать их заставляющая, любимое дело бросать заставляющая - а как его делать? Или всё на заграницу надеются? Ну а что им?! Их родословные и за границей пишутся и не прекращаются. Писатель Борис Васильев (Не стреляйте в белых лебедей, А зори здесь тихие, Офицеры) гордясь своим дворянским происхождением, утверждает: «Россию всегда дворяне защищали!» Возразит Егор Николаевич! И с возмущением! Россию всегда мужики защищали, вместе с дворянством, но гибли первыми и всегда в несравнимых количествах, мужики. Попробовали повоевать в гражданскую дворяне одни, против мужиков, и биты были: не забыли мужики унижений и оскорблений от той элиты, она их тоже выживать заставляла. Поэтому и помнить бы надо новой нашей элите об этом, чтобы не повторить ошибки дворян, и, не дай Бог, их судьбу. И мысли такие не у одного Ермакова. А элита есть в России, те же фермеры, учёные, за копейки работающие. Да вот Николай Петрович Полушкин, друг Ермакова, всю жизнь фрезеровщиком на заводе проработал – в нём чести и достоинства, переживаний за судьбу России, желания работать на благо её, в одном больше, чем во всей элите нынешней.