Знак судьбы

Мак Овецкий
— Кукла Лена, мои художественные суждения не имеют никакой ценности, это чистая вкусовщина. Причем на интеллигентско-криминальном жаргоне и в интонациях, на которых говорят сильно пьющие граждане.
И, что делает их абсолютно неприемлемыми, с употребления термина «еврей» в положительном смысле этого слова. И это в то трудное время падения цен на баррель, которое требует от всех нас повышения градуса народного патриотизма.
— Тут действительно крыть нечем, кроме выражений, запрещенных Роскомнадзором. Хоть бы постыдился, сионист.
— Но ты, кукла Лена, не должна этого стесняться. Да, я являюсь тебя счастливым обладателем, но хозяин за кота не в ответе. А кошечка за хозяина. Поэтому мои инсинуации и гнусные измышления никоим образом не бросают тень на твой же светлый облик.
— А старая коммунистка так не считает и со мной уже не здоровается. Боится, бедная женщина, что на ее простое русское «здрастье» я ей злорадно отвечу «шалом». Нет, и старая коммунистка выступает за ценности интернационализма, но всему же есть предел! А «шалом» — это уже выше любой крыши и глубже любой пропасти. Стыл и срам, говоря по простому.
И еще. Сионист, ты почему мне мне цветы не даришь?
— Цветы растений, кукла Лена, являющиеся аналогами человеческих гениталий. А зачем дарить символы? Я кукла Лена, могу предложить тебе непосредственно самую суть. Не цветы, а, говоря образно, корень.
Господи, почему-то меня, кукла Лена, опять сейчас бросило в некие мечты. А что? Это старой коммунистка говорит «диктатура пролетариата», хотя на самом деле ей хочется сказать «Боже, царя храни».
А я, как и все евреи, во-первых, всегда хожу в белом костюме с синим носовым платком в нагрудном кармане. А. во вторых, мы что думаем — то и говорим. На том стоим. Тем более что слова растворяются в воздухе, не оставляя следа.
А все потому, что евреи ко всему относятся пренебрежительно, даже к солнцу. Само слово «солнце» в иврите «Шемеш». А это слово имеет и значение  «слуга, привратник». А потому, приди ко мне. кукла Лена, и я заключу тебя в свои крепкие объятия.
— Ишь, облизывается он. Да уж, такого как ты и сердечный приступ от соития не остановит (см. картинку над текстом).
 Иду я, иду. Благо рюмки уже пустые. «Пьёшь» ты. сионист, как ни в себя. Плюс диабет. Инфаркт у тебя скоро будет. И белая горячка при нем. А со мной что будет, жидо-масон? Ты обо мне подумал?
Приговорить бы за это тебя. жидо-масона, по всем статьям, входящим в 29-ю главу Уголовного кодекса («Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства») сразу. Тем более, что так старая коммунистка рекомендует. Чтобы тебе неповадно было, христопродавец.
Побила бы тебя, если могла. Когда первая обезьяна взяла палку, вторая сразу же начала работать. В результате чего и стала человеком. А плиту я уже давно выключила.
— У китов, кукла Лена, не бывает инфарктов в принципе. Из-за того, что в их сердце находится специальный шунт, соединяющий две крупных артерии, которое обеспечивает надежную защиту от закупорки сосудов, и как следствие от инфарктов. Так что мне сердечных приступов бояться нечего. А пустая рюмка для меня — это вообще знак судьбы.
Теперь, относительно грозящей мне белой горячки. Это очень хороший вопрос, и я с удовольствием на него отвечу. На закате своей блистательной, но бесславной карьеры к белой горячке я приду если не неизбежно, но наверняка.
Тем более, что после того, как я снялся для плаката «Трезвый отец — счаливвые дети» во мне что-то надломилось, и я стал «пить» несколько больше. На утом плакате я символизировал собой тянущиеся к трезвости мелкие народы Севера. В свое время этим плакатом был завешен весь Новый Уренгой. Так что если белая горячка действительно со мной случится — прошу считать меня коммунистом. А нет — так нет.
— Пошли в спальню, пошли, на кухне он меня уже начал лапать. Иначе ты, горюшко мое иудейское, не успокоишься до утра. А так — сразу заснешь и утром встанешь как огурчик. Знаю я тебя.