Не сотвори себе кумира

 



Предисловие.

 У вас пропадали книги из домашней библиотеки? Конечно, Да!
Но у книг своих ног нет, сбежать они не могли. Значит их просто, кто-то у вас украл, стащил. Кто? Конечно, не вор, который открывает замки шпилькой или булавкой, а кто-то из ваших близких знакомых, соседей и друзей, уже в кавычках, если мог так вас обидеть. А обида наносится очень серьезная. Это даже не обида, это боль, когда из твоего сердца потянули  нервные окончания, а вместе с ними и нитки самого тела сердца, и многие могут получить инфаркт и смерть. Да, да, такое тоже бывает, если, например, у профессора стырить его многолетний труд..
Надумала я написать о времени похорон Сталина в 53 году. Об этих событиях у меня была книга под названием «Сто катастроф при СССР», где описывалось, как погибли люди в давке  при  проводах великого вождя «Отца народов». Читалось давно и забылось, чтобы восстановить в памяти мельчайшие подробности, конечно, надо перечитать. Для этого вы быстренько берете книгу, которую знаете -  она у вас есть, и даже помните в каком ряду и на какой полке лежит. Но после нескольких попыток ее там обнаружить, вы убеждаетесь, что книги нет – она исчезла. Понятно, не сбежала. И вот очередная боль. Боль в душе, потому что любая книга вами прочитанная или даже не прочитанная, но имеющаяся в личной библиотеке, это ваша духовная жизнь, это ваши духовные друзья, причем друзья неизменные, никогда не предающие. И вот такого друга у вас отняли. Больно? Конечно, и очень даже больно. С такой болью в душе я проходила два дня. Потом сообразила, что об этом в наше компьютерно-интернетовское время должно быть написано  в интернете. Погуглила  и нашла. Причем нашла даже больше, чем бы я вычитала в той книге, которая издана еще много лет тому. И то, что  нашла, могу вам предоставить для чтения и собственных раздумий, а может быть и большего  - памяти тех дней, которые собирает «Мемориал».
 
НЕ СОТВОРИ СЕБЕ КУМИРА

"Мемориал" запустил удивительный проект, посвященный памяти погибших в дни похорон вождя .

Свидетели давки, возникшей на похоронах Сталина: «Брата моей невесты вдавило в чугунную решетку так, что грудную клетку раздробило на множество частей»

  Накануне 5 марта, 60-летней годовщины смерти Иосифа Сталина, в интернете появился сайт www.050353.ru – волонтерский проект общества «Мемориал».
Там собраны воспоминания тех, кто шестьдесят лет назад оказался участником или свидетелем прощания с вождем. Гигантская людская река текла по столичным улицам с шестого марта – простым людям о смерти стало известно именно в этот день, ибо умер Сталин накануне в 21-50. В Колонный зал, где был выставлен гроб с телом, люди шли, не переставая, три дня и три ночи.

   В «Мемориале», пока живы очевидцы тех дней, решили собрать их воспоминания о том, как это было.

«Проект бессрочный – мы будем продолжать записывать воспоминания очевидцев, будем признательны, если к нам будут обращаться с такой просьбой. Свою работу мы хотели бы посвятить памяти погибших в давке 6 марта 1953 года, большая часть имен этих людей по-прежнему неизвестна». – пишут они.

 "Если вы или ваши близкие хотите принять участие в проекте, пишите его организаторам по адресу: 5marta1953@gmail.com."

Свидетельства очевидцев:

Елена Владимировна Пастернак (р. 1936), литературовед
 
  "О том, что во время похорон погибли люди, официально не сообщалось, но было много слухов. Говорили, что на Трубной Бог знает что делалось. Наша добрая знакомая, Ирина Глебовна Глинка, в то время была в гостях у приятельницы, в том доме на углу Дмитровки и Столешникова, где мы потом жили. Тогда она называлась Пушкинская. Ирина Глебовна оказалась там заперта во время похорон и несколько дней не могла выйти, потому что ворота во двор закрыли. И они из окон квартиры целый день слышали скрежет, крики раздавленных. А потом видели, как вывозили кучи калош, башмаков, куски людей".

."Мы 5 марта не отмечали никак. Отмечал мой свекор, муж Ирины Константиновны Буниной, Георгий Александрович Лесскис. Дата 5 марта приблизительно совпадала с датой, когда его выпустили из тюрьмы, поэтому это был двойной праздник, и отмечал он его до самой смерти"
 Лидия Юрьевна Либединская (р. 1944), домохозяйка


   Юрий Антонович Борко (р. 1929), экономист, политолог
   
  "Нам сказали, что в районе Трубной площади создается внешнее кольцо, перекрывающее все переулки, ведущие к площади. На реплику, что там полно солдат, инструктировавший нас человек явно не комсомольского возраста ответил, что военные решают свои задачи, они находятся на Трубной с утра, а нам необходимо остановить поток людей, стремящихся попасть туда. О том, что происходит на площади, он не сказал ни слова, но это и была самая важная информация: там произошло нечто такое, о чем представитель власти не хочет говорить. Умолчание — как знак беды; это чувство возникло мгновенно. Вслух, однако, никто ничего не сказал. Произнести то, о чем власть решила умолчать, было в те времена небезопасно. Стало понятно, что власти экстренно мобилизовали нас, так как ситуация вышла из-под контроля. Наш отряд быстрым шагом двинулся в путь и ближе к восьми вечера занял отведенное место. Это был узкий переулок, спускавшийся к Цветному бульвару.
Встретивший нас милицейский офицер предупредил, что надо встать плотно, в несколько рядов; стоящие сзади должны держать тех, кто впереди, потому что среди пытающейся прорваться толпы есть «криминальный элемент», и от них можно ожидать всякого. Толпа была многочисленной, но к ночи она уменьшилась, люди постарше ушли, осталась в основном шпана, изрядно подвыпившая и нахальная. Они разгонялись, пытаясь прорваться с ходу и все больше стервенея. Мы тоже «завелись», выхватывали наиболее наглых и швыряли их назад, где их подхватывали стоявшие сзади товарищи и препровождали в находившееся неподалеку отделение милиции.
Труднее всего было в первом ряду, и мы постоянно менялись местами. Где-то далеко за полночь шпана выдохлась, начала постепенно рассеиваться, и стало легче.
Утром, около восьми, нас отпустили, а я тут же поспешил к телефону-автомату. Еще с вечера, когда мы перегородили переулок, я позвонил Гале и объяснил, где нахожусь и чем буду занят всю ночь. В ответ я услышал взволнованный голос: Толя, ее старший брат, еще днем ушел к Колонному залу, до сих пор не вернулся, и она встревожена. Я попытался ее успокоить, сказав об огромной очереди, которая движется крайне медленно. Я умолчал, что уже знал о том, что произошло на Трубной.
Еще вечером мы узнали, что там есть жертвы. Не помню, то ли проговорился милиционер, зауважавший нас и признавший за «своих», глядя, как мы управляемся с толпой, то ли случайный прохожий. За ночь нам сообщали об этом не один раз, хотя и без подробностей. Я был в тревоге, но надеялся, что Толя, крепкий 30-летний мужчина, прошедший войну, сумеет выбраться из давки, или, может быть, успел миновать площадь и медленно движется к Дому Союзов.
Теперь я набирал номер телефона.
«Толя не вернулся», — сказала Галя. Во мне что-то обрушилось. И то, что Галя больше ничего не сказала, означало, что она тоже поняла это. Вскоре я был у нее, и мы тут же ушли.
Было светлое мартовское утро, а мы молча шли по улице, направляясь к ближайшему моргу в Первой градской больнице.
Уже издали увидели около морга скопление людей. Их вид не оставлял сомнений в том, что они пришли сюда по той же причине, что и мы. В этом морге Толи не оказалось. Мы нашли его в следующем, не помню, где он находился и как мы до него добрались.
Там тоже были потрясенные и придавленные горем люди, искавшие своих родственников. Сотрудник морга быстро просмотрел список и назвал имя, отчество и фамилию Галиного брата.
Процедура опознания прошла быстро. Отвечая на наш вопрос, патологоанатом сказал, что Толю нашли возле одного из домов на Трубной площади, рядом с низко расположенным окном, закрытым массивной чугунной решеткой. Его с такой силой вдавили в нее, что грудную клетку раздробило на множество частей.
Тяжкое зрелище похорон. Власти и рабски подвластные им радио и пресса хранили молчание. А по Москве с телеграфной скоростью распространялись слухи о том, что на Трубной погибли многие сотни людей.
Московские морги и загсы получили указание выдавать справки о смерти с ложной записью о ее причинах".

    Людмила Ивановна Дашевская (р. 1930), химик
   "И мы дошли как раз до ворот генеральной прокуратуры, 15-й номер по Дмитровке — здесь давка была совершенно жуткая, и тогда мужчины взяли ее, повесили на решетку ворот и сказали: «Держись, бабуля! Держись и рук не разжимай». — «А как же я пройду?» — «Никак уж ты не пройдешь. Ты самое главное не упади, чтобы тебя не задавили».
И вот с этого места наш участок не сдвинулся ни на полметра.
От 32-го до 20-го номера мы шли с шести часов вечера до одиннадцати, до двенадцати. То есть не шли, а стояли на месте и давили друг друга. В это время, я знаю, мальчишки, ребята, молодые люди по крышам пробирались и еще на эту толпу сверху сваливались.
Мне почему-то стало очень неудобно идти, у меня стали заплетаться ноги, но я понимала, что это не в ногах дело. Ничего у меня не болело, но что-то не так. Но я не могла даже посмотреть на ноги. Я ничего не видела, ни вверх, ни вниз.
Мы все шли вдоль забора генеральной прокуратуры очень долго, и наконец мне показалось, что кто-то на меня дышит сверху, какой-то пар идет, я подняла глаза — это морда лошади.
Всадник мне говорит: «Девочка, куда ты попала, кто тебя пустил? Иди сюда под машиной пролезай и иди домой».
Я говорю: «А как же я дальше? Я дошла почти до Колонного зала».
Он отвечает: «Ты живой не дойдешь здесь». Я пролезла между машинами и, вся мятая и побитая, вышла как раз к Столешникову переулку. Там была чистота, пустота и стояли урны.
Я такая была изможденная, что чтобы придти в себя, села на одну из этих урн. Посидела я и обнаружила, что у меня практически оторван меховой воротник пальто и что на одном ботинке у меня надета чужая калоша — тогда женщины носили калоши с пустым каблуком, чтобы вставлять в них туфли. Как я могла в нее попасть? По-моему, если бы я специально хотела, то никак не сумела бы ее надеть.
И в таком вот виде я пошла домой. Конечно, никакого транспорта не было. Мне надо было пройти недалеко, я жила в то время на Садовой-Самотечной. Я шла сначала по Столешникову, потом по Петровке, потом вышла по Лихову переулку на Садовое.
Тишина, свет горел всюду как в помещении, все было освещено. И что меня поразило: все афиши (они раньше наклеивались на деревянные щиты) — все афиши были заклеены белой бумагой. Поэтому время от времени на пустой улице высвечивались эти белые пятна. И никого народу не было.
Так я дошла совершенно спокойно до дома, где уже не знали, что со мной и почему меня так долго нету.
На следующий день, как только кончился проход в Колонный зал и этой толпы не стало, нас всех, молодых работников завода, попросили выйти с метлами и лопатами на Страстной бульвар.
Мы собирали то, что валялось. А валялось — это было просто удивительно! Как будто бы выбросили какой-нибудь пункт вторичного сырья на улицу. Там были шарфы, калоши, ботинок или валенок один какой-нибудь, шапки — чего только там не было.
Когда я встретилась со своей сестрой, которая в то время работала в большом министерстве, где было много сотрудников, она мне сказала: «Тебе повезло, ты все-таки жива. А у нас у сотрудницы сын потерялся, она не может нигде его найти». Потом она нашла его в морге. Его задавили в толпе.
Те, кто шел с Курского вокзала, потом переходили самый рискованный и тяжелый подъем и спуск — Рождественский бульвар, и вот там было очень много жертв. Никто не называл общего числа погибших, но постоянно кто-то рассказывал о самом близком своем знакомом или родственнике, что он там погиб".

   Елена Владимировна Закс, (р. 1934), инженер-химик, переводчик, журналист
  "9 марта я решила посмотреть, как себя ведет толпа в такой день народной скорби — уже было известно, что огромные массы людей идут попрощаться с покойником, и город запружен.
   Я понимала, что это историческое событие, мне как-то хотелось посмотреть его, закрепить в памяти. К сожалению, ты мало что видишь, историческое событие видно по телевизору или сверху. А если ты идешь в толпе, ничего кругом не видишь, то ты и не можешь его видеть, ты только в нем участвуешь, но видишь ты очень мало вокруг себя.Я не очень помню, в каком месте вошла в эту толпу, а дальше мы пошли по бульвару, который ведет от площади Пушкина мимо Трубной площади и вверх.
   Толпа становилась все гуще и гуще, и потом тебя уже несло в этой толпе людей, ты уже не мог ничего сделать. Если бы ты захотел остановиться, ты бы не мог. А на мне было надето такое довольно широкое пальто с поясом, ярко-рыжего цвета, как кирпичное, и какая-то шапка.
  И меня несло довольно близко к ограде, а вдоль ограды стояли военные. Это были люди из КГБ, потому что у них была другая шинель: не зеленая, а серо-голубая. И молодой человек, такой высокий, красивый, с породистым удлиненным лицом, как у немецкой овчарки и в белом шарфе, схватил меня за воротник и за хлястик, выдернул меня оттуда и выбросил за ограду.Он стоял в оцеплении, а мимо тела река людей.
  Еще не было ни жертв, ни раздавленных, просто ты не мог выйти уже из этого потока. Он меня выдернул оттуда, потому что во мне было довольно мало веса, я оказалась уже за оградой и укусила его за руку — рассердилась, что мне помещали наблюдать толпу.
Видимо, у меня были не очень крепкие зубы, чтобы прокусить перчатку — не думаю, что ему было больно.
  Потом я каким-то образом мимо грузовиков и дворами уже ушла домой.В первые дни после похорон очень много говорили о людях, которые погибли там. Было чувство ужаса, потому что это были какие-то люди, которые жили мирно и вдруг оказались задавленные толпой, это было очень страшно".
\\

Игорь Борисович Каспэ (р. 1934), инженер-строитель
   "В число организованно направленных в Колонный зал я по неблагонадежности включен не был.
  Но в общую колонну встать пришлось: не для того, чтобы продемонстрировать лояльность, а скорее по стадной привычке. До площади Маяковского я шел в окружении миитовцев, но, повернув на улице Горького, почему-то оказался в толпе совершенно незнакомых мне людей самого разного возраста. Многие были приезжими.
  Было солнечно, но очень холодно.У Музея революции нас встретил первый заслон — конная милиция. Толпа молча напирала. Всхрапывали, вежливо пятясь от людей, лошади. У одной, наконец, нервы не выдержали. Она прянула, потом, заржав, встала на дыбы. Образовалась брешь, в которую после того, как всадников разметало по сторонам, во всю ширину улицы хлынула толпа.
  Люди бежали, падали, давили друг друга. В нескольких шагах впереди меня споткнулась и, упав, дико завизжала какая-то девушка. К счастью, несколько парней на ходу успели схватить ее за рукава, п;лы и даже, по-моему, за волосы и вынесли из-под ног бегущих сзади. Это было какое-то цунами из людей, топот которых помнится до сих пор…
   У площади Пушкина улица была перегорожена грузовиками. В кузовах на мешках с песком стояли солдаты и сапогами отбивались от пытавшихся взобраться на борта.Каким-то чудом меня занесло в разбитую уже витрину магазина женской одежды (долго потом, проходя мимо, я смотрел на нее с чувством некоей благодарности).
   Стоя среди манекенов, я услышал странные звуки и не сразу понял — это скрежетала резина схваченных тормозами колес. Под напором толпы грузовики ползли юзом.Раздались вопли прижатых к машинам, кое-кого солдаты уже даже начали выдергивать наверх.
   Но народ со стороны Белорусского вокзала все прибывал и прибывал.
Мне стало откровенно страшно: «Что я тут потерял, чего хочу?». Если я когда-нибудь в жизни совершал благоразумные поступки, то один из них сделал именно тогда — не помню как, но выбрался из витрины, потом из толпы и побежал домой, мимо покалеченных, по валявшимся на мостовой галошам, шапкам, очкам…
  Уже на следующий день поползли слухи о другой, гораздо более страшной Ходынке — трагедии на Трубной площади.
  В МИИТ, например, позвонили из Склифа с просьбой прислать кого-нибудь для опознания ребят с миитовскими значками.
  Но болтать обо всем этом еще долго боялись".

   Майя Абрамовна Нусинова (р. 1927), учительница
   "5-го за мной зашла моя институтская подруга. Она хотели пойти на прощание в Колонный зал и меня звала. Мне сейчас трудно сказать, может быть, я и пошла бы, но у меня тем утром поднялась высокая температура, так что я осталась дома.
  Подруга не пострадала — она успела испугаться, когда еще можно было выбраться. Из всей нашей огромной квартиры прощаться никто ходил, мы только к вечеру узнали, что случилось. И то не все — это постепенно, в течение нескольких дней стало ясно, как много жертв и какой там творился ужас.
  У моего ученика родители там погибли, знакомая наша взрослую дочь потеряла. Те, кто искал пропавших близких, ходили в морги и рассказывали, что там творится.
  Тихо рассказывали, шепотом, не всем".

   Николай Викторович Перцов (р. 1944), филолог-лингвист
   "В день похорон я запомнил гудки, которые звучали, когда гроб занесли в мавзолей, я слышал их дома на Соколе.
  Гудели фабрики, в какой-то момент гудело все. Это было совершенно жутко.А моя старшая сестра, которой тогда было 15 лет, пошла на похороны со школой. Она не возвращалась какое-то время, а дома уже стало известно о жертвах, дошли слухи, что была давка, что кого-то задавили.
  Часа два-три была тревога в доме, что с Анютой. Но те, кто вел детей туда, поняли, что их надо уводить, потому что или это будет долго, или это может кончиться трагически, поэтому она не попала на прощание. Больше никто из знакомых на прощание не ходил".

О реакции людей:

   Анастасия Александровна Баранович-Поливанова (р. 1932), переводчица
  "6 марта я пришла на занятия, нас собрали на траурный митинг в Большой Коммунистической аудитории в новом здании старого университета, где сейчас журфак. Что говорилось, не помню.
  Я видела парторга, которая рыдала в голос и сама держаться на ногах не могла, ее под руки держали. У декана под стеклами пенсне тоже поблескивали слезы.
  Траурный митинг длился недолго, следующее занятие, как обычно, проходило уже на филфаке, то есть в старом здании университета. Это был семинар по марксизму.
   Помню, сидит потрясенная преподавательница марксизма, кстати, очень милый человек, и говорит: «Вот если бы сейчас спросили, что у меня самое дорогое? Дочка, конечно. И вот скажи: отдай ее, и он воскреснет, — я бы согласилась».
   После университета я зашла к маме (улица Грановского, 2) и рассказала о смерти Сталина. Мама в это время печатала на машинке. Она перекрестилась, ответила: «Слава Богу», и продолжала работать. Такое отношение было не единичным".

   Наталья Михайловна Леонтович (р.1934 г.) математик
   "В нашей семье пойти на похороны никому и в голову не пришло.
  У отца был день рождения 7 марта, ему исполнилось 50 лет — это никак это не отмечалось, естественно, в траурные дни, потом отцу дали орден Ленинак юбилею, еще какие-то ордена, а отец приговаривал: «Ну я-то к 50-летию свой подарок уже получил!»
  Жизнь шла своим чередом, напряжение спало где-то через месяц, когда выпустили врачей — была большая радость, ощущение счастья! Все ходили — это было на Пасху — и говорили «Христос воскрес, вовсе (Вовси) воскрес!» (там один из главных врачей был Вовси), и вот это уже был знак того, что все изменилось.
Еще помню такой стишок, который Мишка придумал:
    Спасибо вам, товарищ Сталин,
    За то, что жить вы перестали
   А потом мы стали справлять 5 марта как праздник. Не помню, с какого года, но довольно рано и в течение очень многих лет. Звали друзей — как день рождения отмечали, накрывали стол, выпивали, очень часто ставили портрет Сталина вверх ногами.
  Воспоминания, то, се, приходили гости, и мы праздновали. Главный тост, который произносили: «Чтоб не воскрес!»

  Вера Давыдовна Звонарева (р. 1941), библиотекарь
  "5 марта от ужаса, со словами «как жить дальше?» умерла моя тетка, которой было всего 43 года.
   Скорая помощь не приехала — в этот день, видимо, было не до простых смертных".

   Мария Григорьевна Рольникайте (р. 1927), писатель
   "К нам в Вильнюс в эти дни ехал на гастроли ансамбль Моисеева со своим оркестром. Один тамошний музыкант, еврей, мне потом рассказывал, как утром он проснулся и пошел в туалет, а проходя мимо купе проводника, услышал радио — там как раз передавали о смерти Сталина: «Я забыл, куда шел, побежал обратно в свое купе, разбудил соседа, тоже еврея, и говорю шепотом, чтобы другие соседи не слышали: «Сталин умер!», — а тот накрылся с головой одеялом и тоже шепотом отвечает: «Ты мне ничего не говорил, я ничего не слышал». Вот такой был страх повсеместно".


    Вера Иосифовна Лашкова (р. 1945), правозащитница
    "Мы жили вдвоем с мамой. У нас была довольно большая, замечательная коммунальная квартира. Мы жили как родные. Я долгое время вообще думала, что они все — моя родня. Соседи любили меня и заботились, двери не запирались никогда. В нашей квартире жили репрессированные, в том числе в семье, с которой я больше всех дружила.
  Там была бабушка, столбовая дворянка, она получила срок просто за свое происхождение. Я ее хорошо помню, она умерла с французской книгой в руках, без очков, хотя ей было 90 лет. Всякие люди были — например, директор тогда единственного в Москве оптического завода. За ним присылали машину «Волгу», и жил он при этом в коммуналке, в большой комнате.
И я не помню, чтобы кто-то из них участвовал в похоронах. Не помню каких-то обсуждений, сожалений, слез.
  Приязненного отношения к этой фигуре — Сталину — не помню ни у кого".

   Татьяна Александровна Правдина (р. 1928), арабист
   "Когда были похороны Сталина, я вышла было из дома, зачем-то решила идти туда, но вдруг поняла, что мне этого делать не надо. И вернулась обратно.Общее состояние во всей стране, во всех слоях, и социальных и возрастных, тогда было — растерянность. Хотя думающая часть общества понимала, что тиран ушел.
   У меня потом, много лет спустя, была знакомая, совершенно замечательная женщина, немка, приехала в Россию по линии Коминтерна. Всех коминтернов в результате посадили. Она 17 лет, будучи еще молоденькой, отсидела в советских лагерях и вернулась. Однажды у нас зашел разговор о тех временах, когда Сталин еще лежал в мавзолее — я один раз туда попала, когда работала с арабской делегацией. Говорю ей: «Жуть какая!», а она отвечает: «Что ты, что ты. Я туда часто бегала — убедиться, что он лежит".


   О. Павел Адельгейм (р. 1938), священник
   "К 1953 году все мои родственники были уничтожены или пострадали как члены семей врагов народа. С матерью мы жили в это время в ссылке в поселке Ак-Тау Карандинской области (это Северный Казахстан).
Что такое репресии, я узнал в самом раннем детстве, когда арестовали мать и меня поместили первый раз в детдом.
   О смерти Сталина мы услышали сообщение по радио. Восприняла ее наша семья как окончание нашей ссылки в Казахстане и надежду на перемены в нашей судбе. Разумеется, мы очень обрадовались.
  Сам Сталин как личность был мне совершенно безразличен, как плохая погода. Радовались мы последствиям его смерти.В нашем бараке жили поволжские немцы, которых еще во время войны вывезли в Казахстан в телячьих вагонах и высадили в открытую степь, покрытую глубоким снегом. Охранники вбили кол в сугроб, сообщили прибывшим, что они будут здесь строить город и уехали.
   Многие переселенцы, особенно дети, вскоре умерли. Те, кто сумел выжить, действительно построили этот поселок. Но они не смогли забыть своих детей и родителей, умерших от голода и мороза.
  Смерть Сталина напомнила им все пережитое за прошедшие годы. Радость освобождения была неотделима от скорби по погибшим. Эти чувства переживали не только в нашем, но и в других бараках, такое настоение царило во всем поселке. Мама без особенной радости, но удовлетворенно сказала: «Сдох, собака!»
Больше разговоров на эту тему у нас не было".

    Нина Семеновна Катерли (р. 1934), писатель
    "В институте было собрание. Выступали какие-то преподаватели, многие рыдали, некоторые студентки даже падали в обморок.
А я сидела, как каменная, и проклинала себя от стыда за то, что не могу заплакать.
   На другой день я пошла в Дом книги, выстояла там огромную очередь и купила портрет Сталина. Дома повесила портрет на стену, обвила его остатками своего пионерского галстука, а потом упала на колени и клялась, что отдам за дело партии все силы, а если потребуется, то и жизнь.
   Ровно через год, 5 марта 1954 года, у меня родился сын Саша. Помню, что я очень расстраивалась — как же в эту траурную дату мы будем праздновать день его рождения? Однажды я поделилась своими переживаниями с санитаркой в роддоме — тогда она наклонилась ко мне и прошептала на ухо: «Радуйся! Твой сын родился в счастливейший для народа день».

    Андрей Иванович Воробьев (р. 1928), врач
    "В 1953 году я жил у жены на Кузнецком мосту.
    Биографии у нас с женой похожи. Моего отца арестовали в 36-м и в том же году расстреляли. Маму взяли в день его расстрела, 20 декабря 1936 года, и дали десять лет строгого режима — она была старым членом партии, вступила еще до революции.
   Потом ее еще раз брали, отбывала срок суммарно. Отец моей жены тоже был расстрелян, мать арестована как член семьи изменника родины
.Ни на какие похороны я, конечно, не ходил. Живя в центре города, я слышал, что там была давка, но деталей не знал.
  И никто из моих знакомых не был в Колонном зале и не пытался туда пройти.
Во-первых, это было очень трудно, а во-вторых, — кому он нужен, проклятый!"

   О Сталине

    Иосиф Семенович Красильщик (р. 1948), математик
   "Сталина хоронили 9 марта. Что было в эти три дня, я не помню.
Зато хорошо помню, как в нашей школе (в которой, между прочим, учились и Светлана, и Василий Сталины; мама даже с первой дружила, а у второго была пионервожатой) в 1956-м старшеклассники с радостью сваливали гигантскую (так мне, по крайней мере, казалось) его статую.
   В день похорон родителей не было дома, а бабушка зачем-то потащила меня на улицу, видимо — поучаствовать. Мы вышли по улице Чехова (М. Дмитровке) на Садовое и прошли совсем немного, до Воротниковскогопереулка. Выход из него был перегорожен грузовиками, и мы под ними пролезли (почему-то все это помнится фотографически) и вернулись в наш Старопименовский".
 

    Борис Сергеевич Родионов (р. 1934), журналист
    "Было наверное, часов 11 вечера, или немного позже. Мне нужно было на Кировскую, к центру, и я еле-еле перешел бульвар у Сретенских ворот, потому что по бульвару шел сплошной поток людей вниз к Трубной площади.
Такой мрачный, безмолвный совершенно, темный, только слышен стук ботинок, сапог по асфальту. Такое грозное, зловещее шествие, и было непонятно, куда эта толпа дальше свернет.
   Люди шли упорно, упрямо, зло, я бы даже сказал, стягивались… Причем, на что они рассчитывали, я не знаю, потому что допуск мог открыться только утром — значит, они предполагали всю ночь там провести? Милиции никакой не было видно, никаких рупоров, поток перекрыл Сретенку и шел по бульварам совершенно никем не контролируемый, не организуемый, не сдерживаемый.
   В конце концов это и привело к трагедии на Трубной площади. Она ведь как бы в яме стоит — с одной стороны бульвар спускается, и с другой стороны бульвар спускается, бывшее русло Неглинки.
   И когда с обеих сторон люди наперли в таком огромном количестве, при всей хваленой сталинской организации, милиция и войска НКВД не сработали".


    Мария Николаевна Погребова (р. 1932), археолог
    "В 1953-м мне был 21 год, я училась на истфаке в университете. Сначала объявили о болезни Сталина, и в общем все уже было более или менее понятно. Я помню хорошо этот день, потому что мы тогда подали заявление в загс — так случайно совпало.Разговоров о том, что «наконец-то», «слава богу», у нас дома не было, и это при том, что все мы были соответствующим образом настроены.
Всеволод Романович [Кулланда], мой на тот момент еще мой будущий муж, рассказал, что когда стало известно о смерти Сталина, его разбудила его мама и сказала: «Сталин умер — свадьбы не будет!» До сих пор не понимаю, почему она так сказала — она не была никакой сталинисткой, ничего такого и в помине. Но, очевидно, было ощущение, что теперь ничего не получится — нас не распишут, или отпраздновать нельзя будет, какое-то такое было чувство конца эпохи.
   Пожениться нам смерть Сталина все-таки не помешала, подали заявление мы 3-го, а 15-го зарегистрировались.
  Идеи, что не стоит играть свадьбу, праздновать, или что-то такое, ни у кого не было".

    Григорий Розенберг, школьник:
    "Мой дедушка — бывший член бывшего Общества бывших политкаторжан, старый большевик, на нелегальной квартире которого скрывался сам Халтурин, родной брат какой-то бывшей шишки в Государственном банке СССР — тяжело вздохнул и сказал очень печально:

   — Как жаль! Господи, как жаль... — и добавил после короткой паузы, — ...что это не случилось тридцать лет назад!

  Мама была так потрясена этим святотатством, что сначала просто онемела. А потом, не оглядываясь, сквозь зубы велела мне выйти из комнаты. Я, конечно, вышел, но слова дедушки запомнил очень хорошо".


   О том, что это правда , никаких сомнений ни у кого нет. Толпа – это всегда опасно для жизни. Но вот в конце всех этих доказательств очевидцев, перлами читаем   
Комментарий:

24 апреля 05:00Дмитрий
  "Сдаётся мне, что вся эта история про давку это очередной русофобно-либеральный миф. Никаких документов и фотографий, всё почему-то засекречено тысячи свидетелей, но вспоминают почему-то только сталинофобы. Очередная хуцпа"
 
  Комментарий явно дебила, на который можно и не обратить внимание. Но обратить надо, потому что он ярко отображает насколько молодежь, а может и не молодежь ничему уже не верит. Утратив веру сегодняшним событиям, о которых постоянно врут из «ящиков» , не верят и прошлому.
 Однако здесь не надо иметь никакого ума, чтобы понимать, что большое скопление людей в одном месте – это всегда опасно для жизни. Я всегда боялась толпы. В метро никогда не толкалась, пока движущийся вал пассажиров не поредеет, никогда не ходила на массовые мероприятия и на майданы, развившиеся в настоящем. Даже в прошлом -  на парады, которые стали в последние десятилетия также очень обильно массовыми.
   Но мои дети ходили, и я очень переживала за них. Пошли мои дети  встречать 2000 год, который праздновался под открытым небом на Крещатике. Но не дошли, вернулись. Масса народа, скопившаяся на станции метро Крещатик и площади Независимости не была рассчитана на такое количество людей, решивших попасть на площадь. Подъехав к станции метро, они даже не смогли выйти из вагона – выходить было некуда, люди плотно стояли у самой кромки платформы. Уехав на другие станции, также не смогли выйти, и выбрались лишь на «Вокзальной». Оттуда настырность погнала их пешком, но дойдя до Бессарабского рынка, натолкнулись на ту же непроходимую толпу, через которую пробраться на главную площадь не оставалось никаких перспектив, так как люди сзади прибывали и прибывали. А оставаться на улице встречать Новый год не было никакого смысла. Уехали домой, но к встрече Нового года опоздали, т.е. 2000 год, они встретили в каком-то пути … Вот , что такое масса скопления людей – сами испортили себе праздник.
 Тоже было на последнем Майдане 12-13 годов.  В день расстрела Майдановцев, погибла не сотня человек, а гораздо больше. Сотню, может, насчитали, в которых попала пуля. Остальные же погибли также в толпе. Представьте себе, что вы там стоите и началась стрельба, Каждый тут же начнет куда-то бежать, А что такое внезапно начавшая неизвестно в каком направлении бежать толпа? Это же не стая птиц, которую вспугнули,   она хором взлетела ввысь и была такова. Хотя  у птиц, наверное, существует правильный взлет, чтобы не зацепить другу друга, но этот взлет диктован им инстинктом природы. У людей такого нет, у людей паника и… А что и.. - всем понятно. Люди начинают друг друга толкать, спотыкаться, падать, но  падающих никто не видит, на них наступают, их даже волочат и т.д. А сколько человеку надо травм, чтобы потерять жизнь? Совсем немного: наступили вам на голову, раздавили череп – все смерть! Наступили на интимное место, вы скурежетесь, но ведь дальше будут наступать, потому что  подняться  вы уже не сможете. Так пробегут по вас сто человек и нет вас – смерть…Потому и там были погибшие от толпы, но их никто не считал и о них пока никто не говорит, хотя слухи от людей были, теперь забыли…   А матери до сих пор плачут, до сих пор не могут добиться наказания властей за преступление перед народом. Так и тогда толпа оказалась не организованной и в том  были виноваты тоже власти, не сумевшие организовать или даже не умело принявшие меры безопасности. Об этом дальше пишет блогер и журналист Варламов:

ВарламовРу

  "Ровно 63 года назад, 9 марта 1953 года, вся Москва хоронила председателя Совета министров СССР, генерального секретаря ЦК ВКП(б), генералиссимуса Советского Союза, великого вождя и учителя и просто отца народов Иосифа Виссарионовича Сталина. Он умер несколькими днями ранее, вечером 5 марта. Утром 6-го сообщение о смерти вождя передали по радио, и страна негромко обсуждала загадочное дыхание Чейна – Стокса, о котором ей рассказал Левитан.

   Помните, в годовщину смерти Сталина я опубликовал пост о крепнущей любви россиян к вождю? На самом деле, нет, наверное, политика, который вызывал бы у российского общества столь широкий диапазон чувств, сколько бы лет ни прошло.

  Тогда, в 53-м, весть о смерти вождя советские люди тоже восприняли неоднозначно. Чаще всего при попытках описать охватившие их эмоции современники упоминали такие слова, как "растерянность" и "подавленность", многие не скрывали слёз, но в семьях репрессированных царила сдержанная радость и ощущение восторжествовавшей справедливости. В студенческой среде возникло немало конфликтов из-за разницы в отношении к уже мёртвому советскому лидеру. Некоторые студенты устраивали своеобразные демарши и игнорировали похороны Сталина, предпочитая им прощание с композитором Сергеем Прокофьевым, который тоже скончался 5 марта.

   Только в лагерях в открытую ликовали по поводу того, что "Усатый/Гуталин сдох". Зэки не просто радовались смерти личного врага, отправившего их в ГУЛАГ: некоторые подозревали, что кончина Сталина означает для многих заключённых скорую амнистию. Время показало, что они были правы".



  "Днём 6 марта тело Сталина было выставлено для прощания в Колонном зале Дома Союзов на Охотном ряду. Здесь же, кстати, в январе 1924-го проходило прощание с Лениным, а потом "гостями" зала стали другие советские руководители. Вождя положили в открытый гроб, который стоял на высоком постаменте, в окружении яркой зелени и цветов.

  Из-за топорной организации прощания с вождём в центре Москвы возникла гигантская давка. Красноармейцы не смогли грамотно разделить потоки людей или не ожидали такого наплыва желающих проститься со Сталиным и обычных зевак. Своего апогея давка достигла в районе Трубной площади. В ней погибли, по приблизительным оценкам, от 100 до нескольких тысяч человек, многие были контужены. Люди спасались от гибели во дворах, подворотнях, под грузовиками. Очевидцы говорят, что после того, как толпа рассеялась, на площади остались целые горы калош и одежды".


   Лариса Беспалова, студентка:
  «Больше всего мне запомнилось, что на бульваре собралось много людей, в основном это были люди молодые. Они играли в игру... не знаю, как она называется, словом, несколько человек садятся на колени друг другу, потом один из последних хлопает первого рукой по уху, и надо догадаться, кто тебя хлопнул. Они очень весело играли в эту игру.
   В это же время на какую-то бочку или что-то в этом роде вскарабкался милиционер и стал кричать: куда вы идете, там людей вынимают из толпы без позвоночников! И вскоре мы повернули обратно».


   Потоки толпы в день похорон Сталина пытались регулировать с помощью грузовиков ЗиС-150 и ЗиС-151. Судя по свидетельствам очевидцев, расположение этой техники поперёк улиц стало одной из причин давки в день похорон Сталина.

   Леонид Симановский, семиклассник:
  " Мы пересекли улицу Кирова (ныне Мясницкая) и вместе с массой народа пошли по Сретенскому бульвару в сторону Трубной. Но люди шли не по бульвару (вход на него был перекрыт), а по тротуару с левой стороны. Вдоль тротуара стояли грузовики, чтобы никто не мог выйти на проезжую часть дороги. В грузовиках были солдаты.
   Таким образом, огромная масса народа оказалась зажатой между стенами домов и грузовиками. Движение застопорилось. Возникла страшная давка, поскольку сзади напирали все новые и новые люди, а продвижения вперед почти не было. Я потерял всех своих товарищей и оказался зажат в людской массе настолько, что было больно, трудно дышать, и я не мог пошевелиться. Стало очень страшно, поскольку угроза быть раздавленным или затоптанным толпой насмерть была вполне реальной. Изо всех сил я старался не оказаться рядом с грузовиками — существовала очень большая опасность быть раздавленным о грузовик. Кругом кричали от боли и страха люди, особенно женщины.
 Солдаты на грузовиках, имея соответствующий приказ, пресекали попытки людей пролезть под грузовиками на свободную проезжую часть дороги. Вместе с тем я видел, как солдаты спасли женщину, оказавшуюся прижатой к грузовику — они втащили ее в кузов.
   Так продолжалось долго. Сколько — не знаю. В давке я не разобрался, пересек ли Сретенку и попал ли на Рождественский бульвар. Но уверен, что до Трубной площади не дошел, иначе бы вряд ли остался живым. В какой-то момент я оказался вынесенным толпой к входу во двор. Мне удалось оторваться от толпы и оказаться во дворе небольшого дома. Это было спасением.
  Вечерело, холодало. Удалось войти в подъезд и найти местечко на лестнице. Там я и провел всю ночь. Ужасно замерз.
  К утру толпа рассеялась, и я пешком пришел домой. Родители были счастливы, что я вернулся живым и здоровым, и не слишком меня ругали.
  Потом я узнал, что именно там, в конце Рождественского бульвара перед Трубной площадью, куда я не дошел совсем немного, была ужасная мясорубка. Известно, что Рождественский бульвар круто спускается вниз к Трубной площади. Но выход на площадь был перекрыт. Люди, оказавшиеся перед Трубной площадью, были просто раздавлены сзади идущей вниз по уклону толпой. Погибла масса народа.
  В тот же день или на следующий, точно не помню, прошел слух, что один из наших товарищей Миша Архипов, не вернулся домой и, возможно, погиб. Очень скоро слух подтвердился — Мишу нашли в морге».

   Владимир Сперантов, студент:
  " Обратно заслонов не было, и как-то мы вылезли в районе Покровки и потом вышли на Садовое кольцо опять же, там была тьма народу, но, конечно, самый страх, как мы поняли, — Сретенский бульвар, Рождественский бульвар и крутой спуск к Трубной. И вот там-то… ну, толпа несет, туда-сюда, лошади — некоторые погибли просто от копыт, случайно. Лошадь испугалась, дернулась, и кого-то просто долбануло по голове копытом... подковой...
  Это стало известно потом. В тот день некоторые пошли — и не вернулись. У нас был такой профессор Вениамин Львович Грановский, читал физику. Дочка его, Ольга Грановская, пошла и не пришла. Попала на Трубную и там погибла. Мы узнали об этом через несколько дней». ..




  «Не создавай себе кумира» - озаглавила я эти воспоминания из прошлого, потому, что люди «испокон веков» это делают и за кумиром гибнут. Библия,  хотя и придумана людьми, но она    проповедует нравственность   высокого уровня.  «Не создавай себе кумира»  - проповедано  в Библии. Может поэтому, у нас отнимают именно те книги, которые нам очень дороги и запали в душу,  а потом нам с ними очень тяжело расстаться.
  Никогда не забуду, как пропала большая книга «Азербайджанские сказки» 1950 г. издания, которую мне мама подарила в день моего поступления в школу, в первый класс.  Я плакала, как маленький ребенок …
  Затем дважды забирали «Исповедь» Жан-Жака Руссо. Первый раз, купленную мной еще в 60-е годы. Потом я с помощью знакомой библиотекарши обменяла какую-то свою книгу на «Исповедь» и опять ее увели. Трактаты Жан-Жака Руссо, благо я тогда успела законспектировать многое. Не успела только законспектировать его  трактат «Литература и искусства развращают нравы». Но по одному названию, можно понимать его философию.
   Жермена де Сталь, Стефан Цвейг, «Труженики моря» и «Отверженные» Виктора Гюго,  что говорить, много уже нет из домашней библиотеки, всего и не вспомнишь. А «Дочь Монтесумы» - книгу,  от которой я не могла оторваться в дни подготовки к вступительным экзаменам в институт. Тут физику и математику надо штудировать, а я читаю роман…
  Ведь эти книги, прочтенные в молодые годы, можно перечитать в старости и сравнить свое отношение к тому миру тогда и сейчас. Наверняка, оно будет другим.
  Так   преклоняясь перед какими-то людьми в настоящем, по  прошествии   времени, оказывается, наше отношение к ним поменяется совершенно в противоположную сторону. Бывший изгой, может стать гением, и мы будем сожалеть, что недооценивали его в прошлом или обижали. А наш кумир, за которого мы жизнь готовы были отдать, оказался тираном. 
  Надо быть бдительным, не поддаваться общему магнетизму, иметь собственное мнение, сдерживать эмоции по отношению ко всем, а тем более кумирам. Подумать, что происходит в настоящее время, и не идем ли мы тем же ошибочным путем, ведомые чьим-то или общественным  гипнозом..
  Напоследок цитата из мемуаров «Потеряли век. Получили урок» журналиста Геннадия Атаманова:
   «Кто  ответил или ответит за прощание с великим диктатором Сталиным?  Его тело выставили в Колонном зале Дома Союзов, и его подручные, приспешники, распорядители обставили всё так, что на улицах в давке погибли… До сих пор неизвестно, сколько людей : сотни, тысячи. Их сваливали в грузовики и вывозили – в яму, в яму, в том числе и раненых, без памяти, полуживых» - Геннадий Атаманов.