Отломив треть сухаря, Адмирал Флота Её Величества Скотт Брэдли Джонс, положив его перед собой на стол, с силой уже давно не молодого моряка, ударил по нему костлявым кулаком. Сгорнув крошки в сухую, обветренную ладонь, он встал со старого скрипучего кресла и подошёл к открытому иллюминатору, перед которым, на цепи висела никогда не запираемая клетка со старым немым попугаем. Просунув ладонь внутрь, Адмирал высыпал содержимое со словами:
- Ешь, старый пень.
Попугай успел терануться о хозяйскую ладонь головой и, посмотрев на него одним благодарным глазом, приступил к неспешной трапезе.
- За всю жизнь ни слова, ни даже звука от тебя не услышал, тварь безголосая. – Раздосадовано пробурчал Адмирал и шлёпнувшись в кресло, мокнув остаток сухаря в дешёвый бренди, принялся неторопливо жевать оставшимися пятью зубами, запивая небольшими глотками, давно не бодрящего напитка.
Монотонное поскрипывание старого боевого фрегата, раскачивающегося в дрейфе на волнах, разбивающихся о его деревянный борт, настраивало на размышления. Но как ни старался старый Адмирал, мысли разбросанные по всей голове не складывались воедино. Годы брали своё. Плюнув на затёртый персидский ковёр, застланный поверх скрипучих досок, старый моряк решил, что речь, произнесённая им перед славными командорами его небольшой флотилии, будет как всегда краткой и внушающей уверенность в победе, в которую на этот раз, сам он не слишком-то верил. В последнее время его беспокоило только одно – абсолютное безразличие ко всему, с годами вытеснившее все нормальные человеческие чувства. Он давно уже не ликовал от собственных побед в порой далеко не равных схватках. Он забыл чувство восторга и свободы, стоя на мостике корабля, накрываемого девятибалльным штормом, сбивающим с ног. Он не помнил тех, кто, наверное, до сих пор ждал его на берегу, забыв их лица и даже имена. Всё, чем он был наполнен последние десятилетия – это война, запах пороха, горящих кораблей и человеческих тел, победные крики его офицеров и мольбы тонущих врагов, хотя лично ему эти люди никогда не были врагами. У него не было ни врагов, ни друзей. При всём безмерном уважении к нему его моряков за его мужество и невероятную способность вытаскивать всех живыми из любых передряг, друзей у него не было. Лишь старый немой попугай, всегда ждал в не запертой клетке у открытого иллюминатора, радуясь появлению хозяина качая головой. Лишь он, ночами выслушивал душевный бред старого Адмирала, изрядно накачавшегося алкоголем, и казалось, проявлял сочувствие к нему. И потому, когда-то давно, Адмирал открыл клетку и произнёс пьяную речь:
- Ты мой единственный друг, я не хочу держать тебя в неволе, ты свободен и можешь улетать, когда захочешь.
Но попугай не улетал, как будто понимая. Что друг-человек нуждается в нём.
В деревянную дверь тихо, но при этом настойчиво стучали.
- Входи Чарли, не скреби. – Недовольно буркнул Адмирал.
Вошедший старый, высушенный морскими ветрами матрос, как смог вытянулся по струнке и хрипло доложил:
- Все командоры на борту, команда построена.
- Хорошо, сейчас буду, свободен. – Ответил Адмирал, и дождавшись, когда дверь за матросом закроется, встал, хрустнув старыми коленями. Резкая боль пронзила бедро, в том самом месте, где уже десяток лет с ним живёт застрявшая шрапнель. «Погода меняется». - Подумал старый моряк, сославшись на подаренный ему в бою барометр.
Небрежно нацепив поверх кителя офицерский ремень, с притороченными к нему клинком и мушкетом, и покрыв седую голову треуголкой, он вышел на палубу. Лёгкий бриз нежно трепал спущенные на реях паруса. Солнце, приближаясь к закату, привносило в тёмные воды океана кроваво-красный оттенок. В абсолютной тишине, на слегка поскрипывающей палубе, ровными рядами выстроились двенадцать славных командоров его флотилии и семьдесят членов его боевого фрегата. Взглянув в мужественные лица безмерно преданных ему моряков, он приступил к своей, как всегда заранее не подготовленной, краткой и лаконичной речи:
- Достойные воины, матросы и офицеры Флота Её Величества, нам предстоит тяжёлое сражение. Корабли противника превышают нас числом, но у нас есть преимущество. Наши орудия мощнее. Внезапность и погода нам в помощь. Ветер усиливается, и к рассвету он с полной мощью будет наполнять наши паруса. На полном ходу, мы клином ворвёмся в их флотилию и одновременно ударим из всех орудий. Я верю в ваше мужество и отвагу. Победа будет за нами!
Закончив, он не спеша спустился в каюту. Кинув треуголку на стол и плеснув в кружку бренди, он с тяжестью плюхнулся в кресло. Безразлично опустошив содержимое, он, обращаясь к попугаю, угрюмо произнёс:
- Завтра мы все сдохнем. Улетай, не будь дураком.
Попугай смотрел на него умными глазами и не двигался.
- Ну, как знаешь. – Безразлично произнёс охмелевший Адмирал, и опустил тяжёлые веки.
Давно не видевшему снов старому моряку с высохшей душой, снилось зелёное поле клевера с пасущимися пёстрыми коровами и красиво поющим жаворонком в голубом небе.
Неожиданную идиллию прервал треплющий за плечо Чарли:
- Сер, утро, прямо по курсу флот противника.
- Хорошо Чарли, я иду. – Ответил Адмирал и, дождавшись, когда дверь за матросом закроется, допил остаток бренди из бутылки. Сгребя со стола вчерашние остатки крошек, он просунул руку в клетку, и только сейчас заметил, что она пуста.
- Ну, значит, мы сегодня точно сдохнем. – Безразлично сказал он сам себе, и, накинув треуголку, вышел из опустевшей каюты.
- Командир! Командир! Товарищ капитан, очнитесь! - Тряс его за плечи сержант Пронин.
Придя в себя, командир 7ой роты, капитан Ивлев стряхнул с себя пыль и песок и отходя от контузии, громко спросил:
- Что произошло?
- Душманы накрыли нас миномётами. Рота ждёт команды к наступлению.
- Отводи людей. Отходим! – Коротко приказал капитан.