ЧАСТЬ 2. ЖАЖДА ИСЦЕЛЕНИЯ
ГЛАВА 1
ПРОЗРЕНИЕ
Душа отца Иоанна болела, как незажившая рана. Душа жаждала исцеления. Иерей вернулся к прежнему молитвенному правилу. Сегодня, в субботу, накануне праздника Входа Господня в Иерусалим, батюшка наметил исповедаться у благочинного*, а в Вербное воскресенье принять Святое Причастие.
Пока священнослужитель молитвенного дома был болен, благочинный первого округа, отец Александр – настоятель Свято-Троицкого кафедрального собора – взял под своё духовное окормление его приход. Отец Иоанн мог бы исповедаться и в Вербное воскресенье, перед Божественной Литургией, но что-то влекло его в дом Господень сегодня. Ещё в пятницу, вечером, он позвонил благочинному и испросил благословения исповедаться на заутрени.
Утром, зажигая лампадку и становясь перед ликом Спасителя, иерей, положив несколько поклонов, начал обычное молитвословие: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе». Затем, с умилением глядя на сизый, вытягивающийся кверху огонёк лампадки, как на свой дух, устремляющийся к небесным вершинам, неспешно, с благоговением, вникая в каждое слово, нараспев читал молитву Святому Духу.
- Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, – слёзы начинали блестеть в глазах иерея, – Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, – призывно произносил он, – и очисти ны от всякия скверны и спаси, Блаже, души наша. – Иерей чувствовал всю скверну собственной души, отчего сердце сжималось, и он страстно желал душевной чистоты.
Читая «Отче наш», отец Иоанн плакал, благодушно предавая в руки Господа свою участь, и слёзы крупными прозрачными бусинками то застревали в жидкой седой бородке, то, соскальзывая вниз с податливых волос бородки, оставляли след на светлой рубашке.
Так же неспешно и внимательно перечитывал Евтеев толкования святых отцов Церкви, и прежние чувства и мысли, жившие в нём более десяти лет назад, когда он бесповоротно решил стать священником, посвятить жизнь служению Богу, снова вырывались из глубин души. Отец Иоанн с упоением думал: «Господь всегда с нами. Он терпеливо ждёт, когда каждый оступившийся человек покается. Только исполняя Божью волю, мы можем спасти наши души».
Священник подумал о прихожанах и тут же вспомнил, как несколько лет назад во время Великого поста епархиальный духовник произнёс: «Что такое грех? Такая тоненькая, почти никому незаметная тенётка! Только дотронетесь до этой тенёты**, и уже вы в её объятиях. Попробуете вырваться – а она вас и совсем туго-натуго опеленает. Поэтому смотрите в оба глаза, куда ногу ставите!»
«Вот и я запутался в тенёте, – печалился отец Иоанн. – И раньше это понимал, но ничего не менял в жизни. По-настоящему изменить устоявшийся годами уклад жизни – тяжело. Боюсь матушке и деткам навредить».
Иерею нелегко было отстоять службу: организм не окреп после операции. Но, наслаждаясь поставленным голосом благочинного, священник испытывал воодушевление, придававшее ему сил.
После заутрени, когда основная масса молящихся покинула молитвенный дом, прислужница, памятуя указание батюшки, выключила паникадило***, чтобы оставшиеся на исповедь прихожане скорбели о грехах. (Экономия электроэнергии тоже была немаловажна.) Робкий свет апрельского вечера несмело заглядывал с улицы через маленькие оконца дома Господня. Сияющие тёплым золотом огни свечей помогали освещать маленькое уютное помещение. Голубые огоньки лампад выхватывали из полутемноты стен лики Божьей Матери и святых угодников. Длинные нечёткие тени от высоких подсвечников растянулись на полу. В этой торжественной атмосфере лики святых на высоком иконостасе представлялись более взыскательными к греховной человеческой жизни. Спаситель и Божья Матерь, смотревшие на верующих с икон, расположенных по обе стороны Царских врат, казалось, ждали истинного раскаяния слабых чад.
Кроме Евтеева, на исповедь остались крепкий на вид мужчина с проседью, несколько скромно одетых женщин в зрелом возрасте, две бодрящиеся бабушки в цветастых полушалках и еле передвигавшая ноги горбатая старушка с морщинистым лицом, похожим на иссохшееся от долгого лежания яблоко.
Отец Иоанн и отец благочинный Александр, стоя у аналоя, наклонились друг к другу. Высокий статный иерей в светской одежде поверял свои грехи полному протоиерею в чёрной рясе с епитрахилью на груди. Благочинный внимательно слушал Евтеева и только один раз о чём-то спросил. Минут через пять он решительно накрыл голову иерея епитрахилью и спокойно прочитал краткую разрешительную молитву. Иерей поклонился, попросил благословения, а затем удалился в алтарь.
Протоиерей пригласил прихожанина. Тот прослезился, открывая пастырю скверну грехов, и это порадовало благочинного – значит, человек сознательно покаялся.
Исповедуя первую из бодрящихся бабушек, отец Александр несколько раз вздохнул.
- Вы должны обличать грехи, а не оправдывать себя. Брат или сват послужили вашему падению, а виноваты вы, потому что вас никто не принуждал принимать решение, – твёрдо сказал духовный пастырь. – Родственники сами ответят за совершённые прегрешения. Называйте только свои грехи.
- Не знаю, – недовольно ответила бабушка, – никаких грехов у меня больше нет.
- Как же нет? – удивился пастырь. – Вы же только что говорили, как…
- А что я говорила? – с упрёком прервала пастыря бабушка. – Это они виноваты передо мной, хотела с их душ грех снять, пока не умерла.
- Надо со своей души грех снимать, пока ещё живы, – мягко настаивал духовник.
Бабушка гордо выпрямилась, перекрестилась перед Евангелием и, не поклонившись, пошла прочь, оставив в недоумении благочинного. Вторая бабушка, стоя в отдалении и ожидая своей очереди, слышала некоторые слова исповедовавшего батюшки. Она решила, что исповедь её знакомой была отвергнута, поэтому оставила очередь и пошла вслед за разочарованной приятельницей. Отец Александр молча покачал головой.
Раздосадованные старые прихожанки подошли к скамье для отдыха, на которой лежала их одежда.
- Наш батюшка, бывало, накроет фартуком****, – злилась первая бабушка, набрасывая на голову полушалок, – и всё: прощаются грехи. А этот, пришлый… – нагнула она голову, чтобы завязать узлом концы полушалка.
- Яковлевна, ну, а что этот, – интересовалась вторая, – не стал прощать?
- Да ну его, Васильевна! – отмахнулась обиженная Яковлевна, опустив глаза. – У своего батюшки потом исповедуюсь, – неохотно пояснила она, надевая утеплённую куртку.
- Наш, гляди, тока после Пасхи выйдет. Вишь, исповедовался у чужого. Видно, этот ещё долго будет служить, – усмехнулась Васильевна, одеваясь. Недоверчиво посмотрела в сторону дремавшей горбатой старушки. Та вполоборота прислонилась к высокой спинке скамьи, оперевшись одной рукой на подлокотник. Васильевна беспокойно всунула руки в карманы куртки: кошелёк был на месте, в правом кармане.
- Ну и ладно, – фыркнула расстроенная приятельница, застёгивая молнию куртки. – Чего ты, Васильевна, за меня беспокоишься? Сама ты чего не стала исповедоваться?
- Вот то-то ж, Яковлевна, забеспокоилась я. А теперь думаю: надо было бы всё-таки подойти. Может, мне бы отпустил грехи батюшка?
- Ну, а чего ты сиганула за мной, как ошпаренная?
Васильевна тихо засмеялась и указала на дверь:
- Пойдём.
- Пойдём, – направляясь к двери, отрывисто сказала Яковлевна. – Во, зачем приходили сюда? Чтоб только на службе постоять?
Весь этот разговор невольно подслушала Валентина Дмитриевна, которая сидела в тесной свечной лавке, расположившейся по правую сторону от входной двери, напротив деревянной скамьи. Церковной прислужнице хотелось остановить женщин, напоминавших своим поведением неразумных подростков. Чтобы не вводить себя в грех, она промолчала и занялась задуванием свечей на левой стороне молитвенного дома. Торопливо подходила к каждому подсвечнику, удаляла из ячеек огарки свечей и складывала их в маленькую железную тарелку. Ждала, когда закончится исповедь, чтобы вытрясти коврики, половички и вымыть пол в молитвенном доме. (Экономя небольшие средства, выделенные на зарплату церковнослужителям, отец Иоанн Евтеев предложил Валентине Дмитриевне совместить работу в свечной лавке с обязанностями уборщицы).
Благочинный не прислушивался к тому, что происходило около скамьи: сосредоточился на покаянии остальных женщин. Выяснилось, что женщины средних лет не являются прихожанками молитвенного дома и совсем не воцерковленные, поэтому не имеют представления о таинстве исповеди. Задав вопросы, отец Александр узнал, что женщины пришли на службу впервые, узнав от коллег, что избавиться от любых неприятностей можно после исповеди. Благочинный объяснил женщинам, как в следующий раз нужно правильно подготовиться к покаянию в грехах, какую литературу изучить.
Последняя прихожанка покинула храм. На мгновение в молитвенном доме стало тихо, только в правой стороне храма слышалось слабое потрескивание оставшихся свечей. Быстрые шаги благочинного, направлявшегося в алтарь, нарушили тишину.
Церковнослужительница пошла к свечной лавке, рядом с которой находился выключатель: следует включить свет перед тем, как она затушит последнюю свечу. Боковым зрением заметила большую тень на скамье. «Неужели капризные бабки ушли раздетыми?» – подумала женщина, но, всмотревшись, сообразила, что это не одежда. Тихо ступая в тапках, подошла ближе и обмерла: на скамье, стоявшей у стены, свободной от икон, дремала горбатая старая женщина. Она доверчиво прислонила к стене голову. Церковная работница поспешила включить паникадило. Вернулась к старушке, легонько потрясла её за плечо, затем ещё раз, посильнее, заглядывая в лицо. «Жива ли она? Наверно, умерла, – ещё больше испугалась Валентина Дмитриевна. – Искушение Господне», – истово перекрестилась.
Старушка испуганно открыла глаза. Церковнослужительница отстранилась назад. Оглядевшись, горбатая бабушка тихо запричитала:
- Заснула. Батюшка, наверно, ушёл. Кто ж мне грехи отпустит? – протянула несчастная трясущиеся руки к прислужнице.
- Бабулечка, неужели не слышала, как люди расходятся? Как ты тут одна оказалась? – оправившись от страха, спросила работница свечной лавки.
Горбатая женщина кротко подняла на неё маленькие подслеповатые глаза и по-детски улыбнулась, как будто не понимала человеческой речи.
- Что ты говоришь, милая? Не расслышала я, шаль на голове, – виновато улыбнулась старушка, будто извиняясь за причинённые неудобства, и, сдвинув шаль вбок, освободила одно ухо.
Валентина Дмитриевна быстрым шагом направилась к амвону: в алтаре беседовали настоятель молитвенного дома и благочинный.
- Отец благочинный Александр, отец Иоанн, – позвала она, стоя у амвона. Когда из алтаря вышли священники, прислужница, показывая рукой назад, кратко сказала: – Там женщина старая…
- Кто?! – воскликнул благочинный. – Служба закончилась, – сделал он категоричный жест рукой.
- Что с ней делать? Старенькая совсем, почти глухая. Уснула на скамейке.
Благочинный всплеснул руками:
- Как же я просмотрел бабушку? Нехорошо получилось.
Все трое приблизились к одиноко сидящей старушке.
- Бабушка, вы исповедаться хотели? – громко спросил отец Иоанн.
- Да, батюшка, – ответила старушка не отцу Иоанну, в светской одежде, а благочинному, который больше соответствовал её представлению о священнике.
- А вы постились? – так же громко поинтересовался протоиерей Александр.
Дряхлая женщина смотрела бесцветными глазами на полного священника с выделяющимся под поясом круглым животом и улыбалась ниткой обескровленных губ.
- Хотя бы три дня постились? – переспросил протоиерей.
- А как же без этого? Я порядок помню, – важно сказала старушка. – Не кричите, я, слава Богу, ещё неглухая.
- Бабушка, когда вы в последний раз были на исповеди? – заботливо осведомился благочинный.
- Ох, а, наверно, лет десять назад. Давно, батюшка.
- Давно, бабушка, давно, – согласился благочинный, размышляя, как помочь немощной женщине совершить таинство исповеди. – Раздеться сможете? Или в пальто пойдёте?
- Как же перед Богом в пальте стоять? – остановила благочинного старая прихожанка. – Грех непростительный. Так ещё отец мой с матерью говорили.
Подняли старушку на кривые, выгнутые дугой, худенькие ножки. Она медленно начала стягивать с себя старенькое тёмно-коричневое пальтишко.
- Валентина Дмитриевна, – обратился отец Иоанн к работнице свечной лавки, – помогите бабушке.
Священники с сочувствием смотрели на престарелую женщину: видимо, поработала она в жизни немало и не привыкла быть никому обузой.
Худая, горбатая, прихожанка вызывала у всех троих жалость. Она попыталась слабыми крючковатыми пальцами развязать узелки шали, но не смогла. Освободившись с помощью церковнослужительницы от изъеденной молью тёмно-серой шали, осталась в новом белом хлопчатобумажном платке, с жёлтыми пятнами от долгого хранения.
- Из смертного достала, – дрожащей рукой старушка убирала под платок выбившиеся реденькие седые волосы. – Давно купила, а всё живу, никак не помру.
- Живите, – вставил отец Иоанн.
- Нет, хватит, пожила на свете, – сказала, как отрезала, старушка и снова опустилась на скамью. – Мне уже девяносто два года. Куда ж больше жить? Молодые умирают, а я, старуха, живу. Высохла вся.
Прихожанка повернула голову к Евтееву, и взгляды их встретились. Иерей увидел в глазах женщины ороговевшую печаль, а может, усталость от одинокой жизни. Женщина обратилась к отцу Иоанну:
- А недавно я видела во сне своего деда. Он давно уже помер. Как будто он ещё молодой, красивый, и я молодая, – растянулись губы старушки в детской улыбке. – И будто приехал на тройке. Лошади игривые, копытами бьют. Говорит мне: «Я за тобой приехал. Садись, поехали». Я села к нему, – по-детски радостно сказала старая женщина. – Он как хлестнул плёткой, лошади взвились, – медленно приподняла она руки вверх, – и мы унеслись с ним. – Свет от электрических лампочек паникадила сверкал в старых глазах надеждой на возвращение прошлого счастья. – Помирать мне скоро, батюшка, – сделала вывод старушка. Зевнула и, опустив голову, буркнула: – Решила грехи снять с души. Ох, бабка я старая, задержала вас, – словно опомнившись, медленно, монотонно запричитала прихожанка сдавленным голосом.
- А как же вы, бабушка, смогли одна прийти, без помощи? – осведомилась Валентина Дмитриевна.
- С помощью, милая. Одна бы я не дошла, – невнятно заговорила старушка, протяжно зевнула и устало откинулась на спинку скамьи. – Живу с детьми. Они мне не велят ходить… в церковь. Тайком пришла, – снова зевнула. – Затеялась вчера… с разговором. Попросила помыть... к Богу… надо чистой... Ох, – тяжело вздохнула совсем обессилевшая бабушка и прикрыла глаза. – Племянница… соседкина… грехи… вчера, – с усилием разжала кулак. В морщинистой сухой ладони лежал скомканный, сложенный вчетверо листок.
- Давайте без расспросов, – заторопил благочинный. – А то бабулька здесь заснёт. Бабушка, – обратился он к уставшей старой женщине. – Пойдёмте исповедоваться.
Пришедшая на исповедь с трудом открыла глаза и прошептала:
- Да. К Богу.
Оставив у скамьи суковатую палку, старушка, подхваченная под руки благочинным и прислужницей, не спеша пересекла четверик*****. Отец Иоанн остановился у аналоя, где до болезни и сам принимал исповедь. Валентина Дмитриевна поддерживала старенькую бабушку. Благочинный, надев в алтаре епитрахиль, вернулся к аналою, спросил имя старушки, попросил её трижды осенить себя крестным знамением перед крестом и Евангелием. Развернув тетрадный листок, он зачитывал грехи, а старушка повторяла только одно слово: «Каюсь». Повторяла невнятно: томившаяся в застенках греха душа вырвалась слезами на волю, как шумные весенние воды запруженной реки прорывают плотину. И невозможно было немощному телу удержать эту силу.
Закончив называть грехи, священник бережно наклонил голову покаявшейся, осторожно накрыл её епитрахилью и разрешил грехи. Старушка, вся в слезах, пыталась перекреститься, но руки её не слушались, голова тряслась. Наконец, женщина сделала над собой усилие и поцеловала крест, Евангелие. Странно вздохнула. Покачнулась.
Отец Иоанн подумал, что сейчас бабушка упадёт, и поспешил поддержать её с другой стороны. И вовремя. Старушка обмякла всем телом и повисла на руках работницы свечной лавки и священника. Евтеева пронзила резкая боль в низу живота, так что сердце зашлось. Благочинный, услышав стон Евтеева, подхватил старую женщину под руку.
- Нужно быть осторожнее. Шов может разойтись, – резонёрским тоном напомнил он иерею. – Мы сами с Валентиной Дмитриевной управимся. – И, приподняв на руках, вдвоём понесли «рабу Божью» в полуобморочном состоянии на скамью.
- Откуда она? Не знаем домашнего адреса. Кто её привёл или привёз сюда? Где они? Почему не приходят за бабушкой? – сетовала прислужница.
- Надо подождать. Должен кто-нибудь прийти. Это человек, а не котёнок бездомный, – остановил жалобы церковной прислужницы протоиерей Александр.
Сила духа немощной, убогой женщины потрясла отца Иоанна. Как торжественно, достойно она готовилась встретить смерть! Никакого страха, никаких упрёков. Только желание очиститься перед встречей с Богом, прийти к Нему чистой.
Священника вдруг осенило: «Вот он путь, который указал мне сегодня Господь. Цивилизация навязывает человеку ненужные и даже опасные излишества, а душа малого требует: простоты, смирения и настоящей веры во Христа. Всё остальное – сор».
Тихо открылась входная дверь, показалась женская голова в берете. Словно крадучись, в молитвенный дом проскользнула немолодая круглолицая женщина, скромно одетая. Стоя у порога, трижды небрежно перекрестилась на иконы, быстро поклонилась. Сделала несколько неуверенных шагов к стоявшим у скамьи работникам церкви.
- Здравствуйте, – тяжело дыша, обратилась женщина. – Я за Лексевной.
- Что ж вы бабушку бросили? Разве можно её одну оставлять? Она же на ногах не стоит. Еле исповедали, – выговорила прислужница.
- Простите, – склонила голову запыхавшаяся женщина. – Я соседка, Тимофевна. Живём в одном подъезде, – указала пальцем в сторону старушки. – Я на четвёртом этаже, а Марья Лексевна с внучкой на втором.
- Вы привели бабушку на службу? – без упрёка спросил отец Иоанн.
- Нет, – мягко сказала соседка, – не я. Я только попросила свою дочку и зятя, чтобы они привезли бабульку сюда. Лексевна давно просилась в церковь.
- Почему никто с ней не остался до конца богослужения?
Соседка замялась:
- Да я… боюсь ейную внучку. Ленка грозилась в суд подать.
- В суд? Что вы сделали предосудительного? – насторожился благочинный.
- Ничего, батюшка, – виновато улыбнулась Тимофеевна. – Ленка бьётся за трёхкомнатную квартиру. Эту квартиру дали Лексевне ещё в молодости, и она взяла к себе дочку с внучкой, ну, с Ленкой. Так и жили вместе. Ленка вышла замуж, родила двух девок. А дочка Лексевны померла уж лет десять назад, а внучка, Ленка, так и осталась с бабушкой. Когда Лексевна на ногах была, то помогала, а когда на ноги села, то внучке стала не нужна. Ленка хотела её оформить в дом престарелых, да неувязка с квартирой вышла.
Прислужница истово перекрестилась и прошептала слова молитвы. Украдкой взглянула на старушку. Та умоляюще смотрела на священнослужителей.
- К чему вы всё это рассказываете? – благочинный неодобрительно смерил взглядом соседку старой прихожанки.
- Батюшка, вы не подумайте, что я сплетничаю, – смутилась Тимофеевна. – Ленка всеми правдами и неправдами пытается не допустить бабульку до церкви.
- Почему? – удивился протоиерей Александр.
- Лексевна, когда узнала, что внучка собрала документы и хочет её в дом престарелых спихнуть, плакала, заливалась горючими слезами. А Ленка говорит, что ты зря плачешь, там тебе хорошо будет. Я не вру, люди добрые, – обвела взглядом Тимофеевна работников церкви, – говорю, как на духу, – перекрестилась на иконы. – Ленка считает, что церковь квартиру отнимет и с работы турнёт. Это мне ейная знакомая рассказала.
- Церковь не занимается квартирными вопросами, – вставил отец Иоанн.
- Почему внучка так решила? Какой-то разговор был между бабушкой и внучкой? – высказал догадку благочинный.
- Был, батюшка, был разговор между ними, – приободрилась соседка, заметив интерес к теме разговора. – Ленка заставляет бабульку дарственную написать на квартиру. Мол, помрёшь, меньше проблем будет. Один раз даже нотариус на дом приходил, чтобы дарственную составить. А из-за чего весь сыр-бор разгорелся-то? – без остановки тараторила женщина. – Правнучка Лексевны замуж собирается, а жить с мужем негде. Комната нужна. Мы, все соседи, понимаем, что только подпиши Лексевна дарственную, и Ленка сразу отправит бабульку в дом престарелых, а квартиру разменяет. В двухкомнатной сама будет жить с младшей дочкой, а старшей дочке с зятем однокомнатную отдаст. Бабулька хоть и старая, а из ума ещё не выжила и не пишет дарственную. А Ленка-то учительницей работает. Вот бабулька раз в слезах возьми да и скажи, мол, попрошу людей, чтоб свезли в церковь, и расскажу там всё о твоих пакостях, чтобы все узнали, какая ты жестокая и что тебе нельзя детей доверять. – И с благоговением произнесла, словно молитву: – Сейчас церкви многое дано, не то, что при советской власти. – Наступила полная тишина. Свечи на правой стороне молитвенного дома не трещали: догорали и, расплывшись, еле-еле выдыхали из себя последние силы. Тимофеевна попросила: – Если можете, помогите бабульку отстоять. Хорошего человека жалко. Она ж всю жизнь старалась, работала, ни одного человека не обидела.
- Я не совсем понял, при чём вы здесь? – дознавался благочинный.
- Вступились мы за неё. А Ленка кричит, только попробуйте где сказать, что я квартиру хочу разменять, я на вас заявление в суд подам за клевету.
- А кто – «мы»?
- Я и моя дочка с зятем.
- С этим вопросом, конечно, надо бы разобраться, если вы ничего не придумали, – благочинный сложил руки на животе.
- Что вы, батюшка, – дважды ударила себя ладонью в грудь раскрасневшаяся во время разговора женщина. – Разве бы я стала вам рассказывать? Уму непостижимо: родная внучка бабушку сдаёт, как лишнюю вещь. Когда такое на Руси было, чтобы старых родственников из дома выгоняли? Совсем люди осатанели.
- Попробую вам помочь. Подниму всех, – решительно сказал протоиерей Александр. – Можете мне дать свой номер телефона?
- А как же? Конечно, – засуетилась женщина, доставая из кармана куртки мобильный телефон. – Никак номер не могу запомнить, сейчас посмотрю. Ленка ко мне прибегала, спрашивала, где бабушка. Задержала меня. – Посмотрела на Марию Алексеевну: – А я не призналась, сказала, что не знаю, где ты. – Старушка еле заметно улыбнулась и моргнула в знак благодарности. – А то ещё скандал устроит бабульке, – пояснила соседка церковной работнице, листая «контакты» в мобильном телефоне. – Вот, батюшка, нашла. Записывайте.
- Приведёте бабушку домой. Внучка её поймёт, что вы соврали. Как из положения выйдете? – обеспокоенно спросил отец Иоанн.
- Других соседей попрошу довести бабульку до квартиры. Скажут, что на улице, на лавочке, случайно её обнаружили.
Отец Иоанн покачал головой:
- Нехорошо обманывать. – И сердце больно сдавили тиски совести.
Возвращался Евтеев домой со смятением в душе.
СНОСКИ:
* Благочинный – административная должность священника. Благочинный является помощником архиерея в части надзора за порядком в определённом церковном округе.
** Тенёта – сеть для ловли зверей.
*** Паникадило – большой светильник для освещения храма, который крепится к потолку. В XX веке свечи были заменены электрическими лампочками.
**** Фартуком старые люди называют епитрахиль священника.
***** Четверик – основная часть храма, место, где собираются молящиеся люди.
18 августа 2016 года
Светлана Грачёва
Воскресенск
Продолжение http://www.proza.ru/2017/07/18/669