Как–то Валентин Катаев, видимо собравшись с духом, написал великолепную повесть «Алмазный мой венец». Это было его персональное прощание с юностью и концом серебряного века. Ему было что и кого вспомнить (напечатана в 1978 г. в журнале "Новый мир"). В ней под разными псевдонимами фигурировали многие его современники, известные писатели и поэты, ставшие классиками. И предстали они совсем в другом свете, чем в официальных, причесанных и прилизанных биографиях. И пусть их поступки высвечены сквозь призму личных впечатлений, симпатий и антипатий самого Катаева, читателю это интересно.
Повесть вызвала небывалую волну критики. Кто-то усматривал в ней очернение кумиров, кто-то из еще живущих посчитал, что на свет вытащили его грязное белье, кто-то ругал автора за его амбициозность. Громче всего возмущался В. Шкловский.
На мой взгляд, большинство этих нападок беспочвенны, ибо в этой вещи виден прежде всего сам Катаев. С грустью и юмором вспоминающий о своей давно ушедшей молодости. И это так по-человечески понятно. Если бы он унес эти воспоминания с собой в могилу, мы так бы и не избавились от многих иллюзий, которые упорно создавались его оппонентами, да и самим временем.
Меня постоянно охватывает тоска, когда я читаю биографии своих коллег, а того хуже – некрологи. Все это ложь, и зачастую далеко не святая. Что мешает нам улыбнуться, вспоминая тех, о которых можно сказать «…иных уж нет, а те далече».
Мой ближайший приятель П. Вечно таскал с собой огромный портфель, набитый рукописями, книгами, оттисками статей. Случалось, за целый день он не мог его даже открыть – некогда было, но таскал. Приходя читать лекцию, он ставил его на стол и периодически с любовью на него поглядывал. У него прямо на лбу было написано:
- А на черта мне эта лекция. С каким наслаждением я вытащил бы из него свои бумажки и занялся настоящей работой. Эх, студенты, студенты! Как вы мне мешаете.
В перерывах он хватал меня за пуговицу и принимался рассказывать о своей очередной публикации во всех подробностях, ничуть не считаясь с тем, интересно мне это или нет. Он должен был десять раз растолковать свои идеи собеседнику не потому, что хотел знать его мнение, а потому, что в разговоре искал нужные ему доводы и формулировки.
Профессор Т. скрупулезно вел гроссбух свой переписки. Если адресат отвечал на его письмо, он ставил против его фамилии плюс. Если нет – минус. После двух минусов Т. переставал общаться с человеком и всячески поносил его при каждом удобном случае. Отныне Т. считал его законченным негодяем, То, что письма могли просто не дойти, потеряться – ему даже в голову не приходило.
Профессор В. напоминал известного римского сенатора, любую речь заканчивающего словами «А Карфаген должен быть разрушен!» Во всех своих лекциях он обязательно произносил фразу:
- Как говорил мой покойный учитель профессор Меньшуткин, водород есть не металл, но с металлическими свойствами.
Зверствуя на экзаменах, В. иногда попадался на безотказный ход студентов .Неся несусветную чушь, они заканчивали ответ великой формулой:
- Как говорили вы, и как говорил ваш покойный учитель профессор Меньшуткин, водород есть не металл, но с металлическими свойствами.
Бедняга В. впадал в транс. Потом делал глубокий выдох и дрожащей рукой выводил в зачетке – отлично.
Московский профессор М. Неизменно начинал читать опусы своих коллег со ссылок на использованную литературу, Если не находил там своей фамилии, раздраженно откладывал рукопись, заявляя:
- Все это чушь! Вы незнакомы с трудами классиков, а потому все ваши выводы неверны.
В отличие от М. Питерский профессор Д. Никогда не упоминал о своих трудах, Но зато после официального банкета выпускников института всегда устраивал второй на собственной квартире. Приглашались студенты, защитившие диплом на его кафедре. Напаивал он их до изумления. На следующий день в напрочь разгромленную квартиру приглашались ремонтные рабочие. Из года в год это повторялось до самой его смерти.
Надо сказать, что студенты любили Д. На одной из попоек в ресторане, где присутствовали его ученики, Д. изрядно принял на грудь. Вышел он не через дверь на улицу, а через рядом расположенную витрину. На звон стекла даже не обернулся. Его орлы утихомирили швейцара и официантов. Немедленно уплатили за убытки. А шефа с сопровождающим отвезли на такси домой.
Профессор Р. довел до исступления кафедру, рассказывая во всех подробностях об операции аденомы. Слушателей он загонял в угол и в сотый раз с неистощимым красноречием описывал ужасы этой экзекуции. Ему не важно было, кто жертва - мужчина или женщина. Ему не надо было сочувствия. Ему нужен был слушатель.
Академика, геолога Н. всю жизнь интересовала метеорология. Он тщательно вырезал все газетные и журнальные публикации и раскладывал их по папкам. К концу жизни, а прожил он более девяноста лет, был издан великолепный фолиант с описанием бурь, ураганов и смерчей, Читается эта монография как детективный роман. Жаль только, что книга редкая. Тираж был уж очень мал.
Художник и искусствовед С. до конца дней своих волочился за молоденькими женщинами. Делал он это публично и очень красиво. Причем обожал их совершенно платонически. Перед самой смертью, пришла медсестра делать ему укол. С тут же поинтересовался у жены: А она хорошенькая?
Известный литератор К. не мог заснуть если не проковырят пальцем стенку. В старом, дореволюционном доме он сумел проделать полуметровую дыру. И с гордостью показывал ее друзьям. На ругань жены неизменно отвечал: А вдруг я найду клад.
Доцент Л. изводил своих коллег скабрезными и совершенно не остроумными анекдотами. Побаиваясь заведующего кафедрой, двухметрового абсолютно лысого мужика, он шепотом спрашивал:
- А вы почему не смеетесь? Не поняли? Я сейчас повторю.
Мне иногда кажется, что вся наша жизнь сплошной анекдот. В чем-то он был прав, этот ныне покойный Л. Почему мы не смеемся над своими горестями, радостями и необычными привычками? Почему для смеха нужен особый повод? Считаем, что тот, кто смеется слишком часто мягко говоря не умен? Экие мы, право, умники. Забываем, что горе-то как раз от ума. Рассуждаем о том уместно или неуместно посмеяться. Боимся даже улыбнуться. И потому серьезностью. Сокращаем себе жизнь.