– Здорово, бобики!
– На себя, тузик, давно в зеркало смотрел?
Нет, ну надо же! Вот такие мы, псы базарные. Нет никто, звать никак, по помойкам мыкаемся, отбросами питаемся, а всё туда же – замашки, словно у чистопородных. Интересно их послушать, когда они, скопом собравшись и гнилых объедков наглотавшись, начинают свои родословные вспоминать. И думаешь себе, неужели не брешут, а правду бают? Хотя, надо признаться, у каждого из нас мыслишка прокрадывается: а вдруг и у меня у самого предки из голубокровных? Не спуталась ли бабка моя с каким-нибудь сенбернаром или, не приведи господь, доберманом. Но всё равно. Терпеть не могу подобный скулёж.
Про себя всегда твержу: я, мол, чистопородная, без примесей, дворняга, чем горжусь безмерно. Нет, конечно, оно неплохо – в тепле, в уюте, на коврах, на пуфиках. Вовремя тебя и накормят, и на улицу выведут. А ты идёшь себе рядом, с гордо поднятой мордой, вскидывая вперёд лапы. Тьфу! Видал я одного такого, Весь тогда по детству своему золотому обскулился, до последней слезинки выплакался, пеняя на свою собачью судьбинушку, глядя на то, как ведут по мясному ряду домашнего пса, чтобы выбрать тому на обед кусок пожирней да увесистей.
Эх, меня бы хоть раз запустили в мясной рай. Где ты, пёсий Бог, обрати на меня своё внимание, одари чудом! Но тщетны призывы к небесам. А впрочем, это я отвлёкся. Чудес на свете не бывает, сказки всё это. В реальности всё гораздо обыденней.
Помню, смотрел я на то, как одна псина носилась сломя голову за палкой, что хозяева бросали. Сам же сидел и с тоской думал: почему я не с той стороны забора? Я же ничуть не хуже! Да за тот кусок мяса, от которого отвернулась эта скотина, я на части слона бы порвал и к ногам хозяина сложил!
Впрочем, что толку от воспоминаний. Молод я тогда был, глуп. Ныне я другой, матёрый. Заставь ты меня сейчас прыгать подобно кенгуру, скакать аки футбольный мяч, бегать, носиться, словом, дурака валять. Ан нет, не выйдет. Дудки, не на того напали. Мне свобода дороже. Жратва от пуза – это хорошо, спору нет. Но чтобы самолично, да на поводок?! Ни-когд-да!
Что там?! Ну, начинается. Как же не подраться, не погрызться за жалкую колбасную шкурку. Без этого нельзя. Сами себя уважать перестанем. Терпеть немогу! Вот отыщет один пёс съедобный кусок, тут же нарисуется тот, кто полезет отнимать. Тяпнуть что ли паршивца за холку, чтобы не обижал малого. Впрочем, не буду вмешиваться. Сам виноват. Нечего на всю улицу визжать от радости по поводу никчёмной находки. Забейся в угол и молча лопай.
Чу, куда все ломанулись? Неужели облава? Терпеть ненавижу облавы. Попался как-то раз по глупой молодости. Насмотрелся, не приведи господь, на всю жизнь науку запомнил. Что там творилось, ни в сказке сказать, ни пером описать. Одно слово – люди! А ещё к нам в друзья набиваются. Сколько там нашего брата полегло. Нет, конечно, и у нас, собак, есть недостатки. Но чтобы так с нами поступали! Как вспомню – шерсть дыбом и новая сединка в шёрстку. Сам не знаю, как вырвался. Свезло, наверное. Не иначе, Господь смилостивился. Получил от одного дубиной по башке. Вырубился сразу, но так, что лишь сознание потерял. Очнулся, глаз приоткрыл – кругом ни души. А они в аккурат выходить собирались. Дверь распахнулась, и солнечный зайчик на меня отдохнуть присел. Тут я как рванул изо всех последних собачьих сил, метнулся в приоткрытый проём и побежал ни лап, ни земли под собой не чуя. Вперёд меня гнали злость и страх. Да ещё радость, что снова со смертью разминулся. В тот раз она мне прямо в глаза взглянула. Признаюсь честно, не понравилось мне в её объятиях. Извини, матушка, как-нибудь в следующий раз. Даже злейшему врагу не пожелаю попасть на живодёрню.
Ах, не, ничего особенного. Вон они все скучковались. Было бы, из-за чего беспокоиться. Ой, а сколько морд знакомых. Вот и молодой тут с боку припёка пританцовывает. Мало за колбаску попало, хочешь ещё и за сучку огрести по полной программе?
Ну, сука она сука и есть. За ней свора лучших рыночных псов волочится, а она мне глазки строить норовит. Нет, я, конечно, красавчик, спору нет. Даже с учётом моей излишне завышенной самооценки. Но всему, же имеются пределы. Короче, не на того напала. У таких, как я, всё схвачено и всё при себе. Меня такие куколки ждут, фотомодели отдыхают. Было время, бился за них не на жизнь, на смерть. Теперь-то я поумнел, остепенился. Хотя и эта ничего, сойдёт для сельской местности.
Помнится, встретился раз с одной. Снюхались, как говорится, и тому подобное. Не знаю почему, но потерял я голову. Позвала на край света, я дурень, и пошёл. Привела она меня, ни много ни мало, на городскую свалку. Вот где дно жизни. Собаки на собак не похожи: лохматые, грязные, паршивые. Но, главное, воняет от них отбросами, хоть нос зажимай. Конечно, мы, псы рыночные, разумеется, сами далеко не благовония источаем. Но, тем не менее, до подобного состояния не опускаемся. Должно же и в собаке что-то оставаться. Где твоё самолюбие?! Нельзя свой облик терять. Как говаривал один мой знакомый японский мопс: “Надо сохранять морду”.
Псы на свалке откормленные, словно порося. Ещё бы, со всего города отбросы свозят. И злобные. Эти твари за свой надел любого волкодава с потрохами сожрут, и не поморщатся. Я еле ноги унёс. С той самой поры зарёкся за всякой швалью бегать. Пусть даже за самой симпатичной обаяшкой.
Но куда денешься от любви, когда, как говорится, она нечаянно нагрянет. В одном дворе, как-то раз приметил одну особу. Понятно, что далеко не принцесса, но строит из себя такую недотрогу, мама не горюй. Гляжу на неё, слюнки сглатываю. Она – ноль внимания. Тут я готов был на луну завыть. Душу мог бы заложить, только бы рядом с ней, пусть даже в ошейнике, оказаться. И хоть бы хны. Морду воротит, словно я – последний забулдыга. Ну, да ничего. Я своё ещё получу. Вот нагрянет весна…
Что-то я замечтался. До весны сколько ещё ждать, а на улице сильно похолодало. Встряхнуться надо, побегать, полаять, чтобы разогреться.
Р-р-р-р! А, это ты, молодой? Чего, дурашка, вскочил. Не трону я тебя. Вижу, потрепали тебя изрядно, братец. Ничего, молодо-зелено. Залижешь свои раны, отлежишься, придёшь в себя и снова продолжишь путь по нашей жизни собачьей. Правда, всё больше по помойкам, среди отбросов промышлять, чтобы с голодухи не сдохнуть. Но что поделаешь. Судьба. А помрёшь, никто над твоим хладным трупом не взгрустнёт. А смерть за нами всегда по пятам ходит. И всегда настигает зазевавшегося пса без сожаленья, заключая в свои ледяные объятия.
Что тут поделаешь, уж больно короток век собачий. Не чета человеческому. Слышал я однажды от одного пса, жившего у профессора, что, мол, души у нас вечные. После смерти мы не в рай попадаем, как твердят, а в некое подобие чистилища. Там обретаемся какое-то время (что для вечности лишняя тысяча лет?), после чего возвращаемся обратно, но уже в другом облике. Колесо Сансары, называется, круговорот вечных душ в природе.
Хочется верить, что моё сознание попадёт в человеческое тело. Вот где никаких забот. Всё у тебя есть, ни в чём себе не отказываешь. Всё в твоих лапах, то бишь в руках. Хочешь – ешь до отвала, хочешь – спи до одури. Не надо бороться за выживание, не нужно подчиняться беспощадным законам эволюции. У людей говорят, даже за стариками бережно ухаживают, а не выбрасывают беспомощных на улицу подыхать, заботятся, чуть ли, не с ложечки кормят. Словом, не жизнь, а малина. Одно слово – рай!
Хорошо бы, если всё, что рассказывал профессорский терьер, оказалось правдой. И возродимся после смерти в новом обличье и будем жить лучше. Ой, как хочется в это верить. Верить и надеяться, что однажды…
О-хо-хо-хо-хо-хо-хо! Боюсь, что всё это россказни выжившего из ума старикашки терьера. Вот она – реальность. Помойка. А остальное – от лукавого. Ну да ладно, философствовать хорошо на полный желудок, а сейчас в животе пусто. Помню, что где-то я мозговую кость припрятал, до чёрных времён. Пойду, отыщу. Завтра наступит завтра. Мне же ещё долгий вечер прожить надобно.