ДОМА МЫ НЕ НУЖНЫ
книга пятая: "Мир вечного лета"
Глава 4. Александр Салоед. В голодном заточении
Для Александра любой сезон на озере был милым для сердца. Даже вот такой - когда рыба ушла вниз по течению реки, и не меньше трех месяцев оставалось до того благословенного дня, когда форель снова пойдет вверх по течению тучными "табунами" - наевшаяся, нагулявшаяся...
- И нагулявшая, - улыбнулся он, глядя в окно на замершую гладь озера, - нагулявшая бесчисленные тонны икры, малую часть которой надо будет изъять, и запасти впрок - чтобы хватило до нового нереста. Потому что нет ничего вкуснее и полезней на завтрак, чем толстый слой красной икры, намазанный на сливочное масло, натуральней которого в мире просто нет, и на теплую лепешку, испеченную арабскими помощницами Зинаиды. Да чтобы рядом сидела, и смотрела, как я щурюсь от удовольствия...
Салоед никак не мог прочувствовать до конца, что он - это не тот человек, который восемь месяцев назад приехал к матери, в несчастную Украину; что это не его ждет дома, в России, жена и дочь, и что это совсем другой Александр распоряжается сейчас на Чистых прудах, что расположились совсем рядом с трассой М-7; практически на середине пути из Москвы в Нижний Новгород. Умом он все это понимал, а сердцем - никак. Что бы ни твердил ему новый закадычный друг Толик Никитин.
- Тебе хорошо говорить, - продолжил он нескончаемый спор с товарищем, который сейчас был далеко, в городе, - тебя никто в твоей деревне не ждал. Вот и охмурил ты самую гарную дивчину в лагере - Бэйлу, снайпера. А я...
Он прищурился, когда в глаз скакнул солнечный зайчик от плеснувшей волны в озере, и улыбнулся, вспомнив ту, из-за которой, собственно, и тянулись бесконечные споры, и при виде которой сладко щемило сердце. Вера Балабаш, единственная белоруска в городе, как-то быстро прибилась к дружной украинской тройке - самому Александру, и его друзьям.
- Таким друзьям, - еще шире улыбнулся Салоед, - что не разольешь водой. А точнее (посуровел он лицом) связанным кровью; смертями близких людей.
Он невольно вспомнил сейчас страшные испытания, что пришлось пережить добродушному здоровяку Миколе и хохотушке Даринке; ну, и самому Александру, конечно. Вспомнил отчаянное, помертвевшее лицо девушки, когда ее пышную косу наматывал на кулак отъявленный грузинский мерзавец, прихвостень бандеровской банды. Салоед мотнул головой, отгоняя неприятное видение. Что-то кольнуло в сердце; обычно те страшные минуты возвращались в сознание предвестьем беды. Ее – беды, в лагере, потом городе, было не так много. Но случалось многое. И сейчас…
- Лучше бы нам остаться в городе, вместе со всеми, - подумал он, вспоминая теперь, какая тревожная атмосфера нависла над окрестностями в тот день, когда вахтовку – четырех человек во главе с Салоедом – вышел провожать сам полковник Кудрявцев.
Это уже само по себе было событием неординарным. Ведь рейд группы к озеру, где ее ждала дежурная смена (тоже из двух пар) был рутинным мероприятием. И Салоед вдруг вспомнил, как вот так же екнуло в сердце, когда командир вышел дать последнее напутствие. Александр попытался тогда высказаться; в том смысле, что ничего с озером не случится; что не украдут его за неделю, и что он, главный в городе по рыбным промыслам, лучше бы в городе и остался. А полковник Кудрявцев словно прочел его слова, так и не прозвучавшие, и покачал головой:
- Не надо сгущать краски, Александр Леонидович. Работаем строго по плану; и не только ваша группа…
Группа по плану отработала. Хотя, что это была за работа? – отдых; лучше, чем на самом элитном курорте. Сам Салоед ни на какие курорты никогда не ездил. Чистые пруды были для него и домом, и курортом, и всем на свете. А здесь, в новом мире – вот это озеро, от которого никак не хотелось уезжать.
На руке чуть задрожал ремешок рации.
- Ну, ты скоро там? Мы уже в машине сидим!
Голос Веры был не рассерженным; скорее нетерпеливым. И Салоед расплылся теперь совсем уже в широкой улыбке. Это нетерпение девушки, которая заняла прочное место в его сердце, он отнес не к городу, куда стремился и сам, а к себе родимому. Он небезосновательно считал, что Вера тоже питает к нему нежные чувства. Опустив руку, он бросил последний взгляд на озеро, и пообещал себе:
- Сегодня же и скажу! Вот вернемся в город, и сделаю ей предложение…
Именно в этот момент мир полетел кверху тормашками. В буквальном смысле этих слов. Замок - именно так называли все нерушимый пост – завалился набок, словно невидимый великан вырыл под ним огромный котлован; или выдернул из-под основания скалу, нависшую над озером. Полетевший в угол комнаты Александр, попытался было вскочить на ноги – на стену, вдруг ставшую полом, но сзади на затылок обрушился массивный камин, который Салоед сам попросил командира «изваять» - «Чтобы как в настоящем замке было!». Сознание провалилось в черную пропасть…
- Саша… Саша… Саша…, - голос, бесконечно далекий по расстоянию, и бесконечно близкий чувством, вернувшимся в сердце, - монотонно бубнил в наручной рации.
В нем не оставалось уже ничего – ни надежды, ни отчаяния… ничего человеческого. Казалось, это не Вера Балабаш, а пластинка с ее записанным голосом сейчас крутится в невидимом патефоне, и не дает Александру провалиться в спасительное забытье. Попытка в первую очередь мотнуть головой, чтобы прогнать из нее вязкий туман, закончилась острой вспышкой боли в черепе, а еще - тянущей, сосущей пустотой в желудке. Последнее означало, что в организме идет, а может, уже закончился, процесс восстановления. Симптомы этого волшебного действа ему разъяснял все тот же Анатолий. Конечно, трудно было поверить, что у тракториста за полдня отросла ладонь, а у другого товарища - русского итальянца Марио - восстановилась, и, кажется, неплохо функционирует вся голова, раздробленная в кашу.
Новый спазм в животе заставил Александра шустрее заработать конечностями. Громоздкий камин оказался не таким уж и тяжелым. Через десяток секунд Салоед стоял, чуть покачиваясь, и пытаясь сообразить, что ему делать в первую очередь.
- Вера! - обожгло занывшую опять голову, - надо же ответить!
- Вера! Микола! Даринка! - закричал он что было мочи в рацию, и та взорвалась ответными ликующими криками.
- Все! - отлегло от сердца, - все живы!
- Да живы мы, живы! - явно сквозь слезы прокричала Балабаш, - а ты как? Где ты? Мы уже двенадцать часов не можем докричаться до тебя.
- Как двенадцать часов?! - удивился Александр; в это мгновение даже боль испарилась из головы - все в ней заполнило безмерное изумление, - а что вы делали эти двенадцать часов? Я только что очнулся...
В рации загудел голосом уже Микола, и Салоед понятливо кивнул - время эмоций, пусть очень коротких, прошло, и настал час анализа, принятия решений, и, естественно, исполнения их.
- Заклинило нас, Александр Леонидович, - доложил земляк, - знатно заклинило. Мы ведь в "Эксплорере" тебя ждали; даже движок прогрели уже. А на нас замок упал. Да так удачно... или неудачно, что все двери зажало. Так что мы уже двенадцать часов в заточении.
- А до города, до командира, не пытались дозвониться? - эта мысль была естественной; уже въевшейся в кровь - при малейшей опасности дозвониться, докричаться до того, кто эту самую опасность первой встречал грудью - до полковника Кудрявцева.
- Пытались, - почему-то виноватым голосом (словно он отвечал за связь) ответил Микола, - не отвечают. Помехи какие-то. Что-то прорывается... в общем - голоса слышны, так что кто-то живой в городе есть.
- Что значит, кто-то живой?! - рассердился Салоед, - что с ним... с ними могло случиться.
- А ты посмотри в окошко, Александр Леонидович, - посоветовал земляк, - полюбуйся на пейзаж! У нас тут в лобовое стекло какой-то невероятный пейзажик наблюдается.
Окошко в зале было, и не одно. Только вот часть из них упирались сейчас в землю, почему-то рыжего, даже оранжевого, цвета, а до других - в том числе и до того, в которое Александр любовался (двенадцать часов назад!) чудесными видами озера - было не достать. Ширина этой комнаты, сейчас ставшая высотой, была ровно десять метров, и достать до окон, пропускавших сквозь себя невероятно яркие и жаркие солнечные лучи, добраться было невозможно.
- Зато этажом выше - чердачное помещение, - вспомнил Александр, - а там окна по всему периметру - сплошной пояс из прозрачной пластмассы. Где тут у нас лестница?
Лестница не понадобилась. К широкому проему, ведущему на самый верхний этаж замка, Салоед прошел прогулочным шагом. Там поднырнул в дверь, в которой метровая ширина стала высотой, и замер на чердаке, ослепленный потоками ослепительного света.
- Что-то я сегодня туплю, - очнулся он, наконец, - я же в рейдовом камуфляже! Где тут мой шлем.
Шлем оказался там, где ему и было положено - закрепленным меж плеч так хитро, что его одним движением руки (некоторые ухитрялись и без рук - дернув плечами определенным образом) можно было определить на место - на голову. А там уже волшебный артефакт, подчиняясь программе, заложенной в него еще более волшебным даром полковника Кудрявцева, сам регулировал все.
- Сначала освещенность! - пробормотал Александр, когда шлем уже выполнил эту функцию.
Салоед могучим усилием воли изгнал сосущую боль из желудка, и бросился к окну. И охнул - громко; так, что включенная рация тут же отозвалась хором встревоженных голосов.
- Потом, все потом, ребята, - невольно бормотал он, успокаивая товарищей, - дайте сначала оглядеться.
А оглядывать было особо нечего. В глаза, прежде всего, била бескрайность оранжевого поля, по которому ветер лениво гнал длинные волны. И еще совсем недалеко - метрах в пятидесяти, вокруг поверженного набок замка, цепочкой брели самые обыкновенные коровы.
- Нет, - присмотрелся Салоед, - не обыкновенные. Какие-то горбатые, словно кто-то буренок с верблюдом скрестил. Но кто же их гоняет по кругу? Вон они уже и тропинку нехилую натоптали. Словно караул несут!
Больше за окном ничего не было - ни с этой стороны, ни с противоположной; туда Александр метнулся с проворством, достойным тренированного атлета. Не было скал, дороги, ведущей к городу. А главное - не было озера! Александр едва не заорал от отчаяния и бессилия, осознав вдруг, что это навсегда - что он никогда больше не окунется в его ласковые волны; что не посидит на зорьке с удочкой, и не порадуется, когда Зинаида с довольной улыбкой будет принимать тяжелые тушки форели. Впрочем, в последнем он погорячился. Форель была; должна была быть!
- Как знал... как чувствовал! - шептали его губы.
Салоед вспоминал, как он горячился, как буквально выпросил у Кудрявцева право на внеочередное строительство прудов у города; и с каким трепетом выпускал в первый из них молодь форели. Во втором пруду рыбы было поменьше; это был речной улов, организованный после того, как в Волге были уничтожены гигантские спруты. Удивительная это была рыбалка; еще удивительней был улов. Александр Леонидович, опытный рыбак, большинство рыбешек не признал - видел впервые в жизни.
- Но уха из них получилась знатная! - невольно вспомнил он, и тут же согнулся от колик в животе.
Единственным средством от боли у Салоеда было переключить внимание от этой очень важной, но сейчас никак не регулируемой потребности человеческого организма на что-то более важное. Варианта было два - разглядывать тех самых коров, или продолжить разговор с товарищами.
- Микола, - вызвал он друга и помощника, - а что вы там сидите? Вылез бы, да в разведку сбегал. Тут такие диковинные коровы пасутся - с горбами, и выменем почти до земли. Эх, и вкусное, должно быть, молоко у них.
Последняя мысль вырвалась самопроизвольно; живот тут же свело жестокой судорогой. Хорошо, что Микола ответил, отвлек внимание:
- Да машину заклинило удачно... или неудачно - для нас. Ни одна дверца не открывается.
- Так вышибли бы окно, - посоветовал Александр, - силенок-то у тебя - о-го-го!
- Ну, ты даешь, Леонидыч, - рассмеялся Микола; слышно было, как девчата рядом с ним тоже хихикают, - я тоже в первый момент сдуру пытался выдавить лобовое - и руками, и ногами. А потом вспомнил, чем покрыт наш "Эксплорер". Если уж его целый замок своим весом не раздавил, то что ему мои ноги?
- Это да, - вынужден был согласиться Салоед, - тут разве что командир смог бы.
- Вот и мы решили, Леонидыч, что нужно ждать - вот товарищ полковник приедет, и разберется со всем - и с "Эксплорером", и с замком...
- А еще пожрать привезет! - едва не заорал Салоед.
Несчастный Хохол не ко времени вспомнил про неприкосновенный запас в багажнике внедорожника; порадовался за парня, и за девчат, у которых было все для комфортного ожидания - и еда, и вода.. Зря он подумал о последнем! Теперь захотелось и пить - безумно; чуть ли не сильнее, чем есть. И Александр, не сознавая уже собственных действий, застучал кулаками в перчатках камуфляжа по несокрушимому пластику, и заорал, замахал кулаками на коров:
- Ну что вы бредете, как заведенные?! Идите сюда, поделитесь молочком! Жалко, да?!
Какие-то остатки рассудительности за пару мгновений до этой отчаянной попытки заставили руку отключить рацию. Так что товарищи никак не могли ужаснуться, отреагировать на его безумные вопли. А вот коровы отреагировали! Точнее одна, ничем не отличавшаяся от остальных ни мастью, ни размерами, ни прежним монотонным существованием. Сейчас она запнулась всеми четырьмя ногами, и едва не грохнулась на оранжевую тропу. А потом повернула голову к Александру. И Хохол вдруг устрашился, хотя на таком расстоянии не мог даже различить глаз "буренки". Животное словно выстрелило в него чем-то жутким и невидимым - чем-то, что не смогли удержать даже волшебные окна замка.
Корова шагнула из круга, и так же медленно, как прежде, потопала прямо к Александру. Салоед, невольно мелко крестивший свою грудь (чего он не делал уже очень давно), еще медленней отступал к противоположной стене. Они подошли одновременно - корова к окну, к которому так неосмотрительно "пригласил" ее Александр Леонидович; сам Хохол в это же мгновение уперся спиной, покрывшейся крупными холодными каплями пота, в такую же прозрачную преграду - в десяти метрах от животного, от ее глаз, оказавшихся вполне обычными... в первое мгновение. Потом эти карие коровьи глаза стали расти, заполнять собой весь мир - когда ноги Салоеда сами понести туловища к ним. И вот уже два взгляда, две сущности разделяет только толстое стекло. Мысли неведомого животного эта преграда не мешала:
- Ну, что же ты? Звал, просил... иди же ко мне, прильни к вымени, полному молока. Свежего, холодного, и безумно сладкого...
Александр забился всем телом об окно. Самая разумная часть его внутреннего мира забилась в дальний уголок души, и уже там отгородилось от всего сущего единственной мыслью: "Не думай, не вспоминай, где лежит пульт от створок окна! Ты не знаешь об этом; его бросило от удара в дальний угол, и в какой из них, тебе не известно!". Но какая-то предательская струнка звенела, пыталась перекричать этот голос разума: "Да вон же они - и угол, и сам пульт! Иди, и возьми его; нажми сразу на все кнопки, и устремись навстречу доброй подруге, навстречу огромному вымени, молоку, которое, конечно же, слаще материнского!".
Тело вдруг пронзил острая, нестерпимая боль. Это не желудок, это весь организм отреагировал на ужас, заполнивший глаза коровы. А потом эти глаза - уже вполне обычного размера - стали пустыми; затем принялись стремительно заполняться бесконечным блаженством. Как это смог понять человек? Ведь эта нега была исключительно для внутреннего потребления животного; корова не приглашала Салоида к ней! Тяжело, со скрипом, повернулась шея Александра. Он уставился на то, что разорвало его страшную и сладкую связь с молочным зверем. По виду это был червяк; но червяк невероятно громадных размеров. Поначалу практически бесцветный, и не очень толстый - он двигался кверху, поглощая плоть животного. Двигался очень быстро, меняя цвет на интенсивно-красный. Вот уже все коровья нога поместилась в толстой бурой кишке; лопнувшая сбоку почка превратила червя в сиамских близнецов, вторая голова которых тут же присоединилась к пиршеству. Корова уже была без задних ног; уже две части кольчатой твари, ставшей толщиной не меньше двухсотлитровой бочки, соединились, чтобы вместе поглощать необъятное туловище...
Александра всего передернуло, когда исчезло набухшее вымя. Он, наконец, махнул рукой, словно отгоняя дурманящую волну, которая заставляла остатки коровы все так же корчиться в блаженстве. Что-то - может, это резкое движение руки - остановило "карусель" во второй раз. Так же неспешно, почти с ленцой, к замку зашагал товарка несчастного животного, исчезнувшего в беззубой пасти червя уже наполовину. Передняя половинка не падала, поддерживаемая хищником, который вытягивался из земли, и рос прямо на глазах. Формы животного еще смутно различались внутри него. Салоида, наверное, стошнило бы прямо на окно - если бы было чем.
- Хоть какая-то польза от пустого желудка, - усмехнулся он страшным оскалом, не в силах оторвать глаз от этого "кино".
Очередной актер - вторая корова - сразу вмешиваться в действо не стала. Она остановилась метрах в трех от "съемочной площадки", и тупо уставилась на драму. На Александра она даже не глянула, и тот еще раз перекрестился - уже осознанно. Терпению этой коровы можно было позавидовать. В то, что у нее, очевидно, неразумного существа, могли быть какие-то свои расклады и планы на ближайшее будущее, как-то не хотелось верить. Как и в то, что эта корова сама принесла себя сюда на заклание. Последнее, как оказалось, в планы животного (а они все-таки были!) не входило. Корова одним неуловимым скачком повернулось к стаду передом, а к червю, и, значит, к Салоеду, задом - в тот самый момент, когда неприятно-мягкие "губы" кольчатого хищника сомкнулись над рогами первой жертвы. Отреагировать на атаку врага этот толстенный бурый бурдюк не успел. Корова взбрыкнула задними ногами - совсем как необъезженная лошадь - и окатила червя, и половину огромного окна содержимым своей прямой кишки. Если она у нее, конечно, была.
Александр отшатнулся, инстинктивно закрыв глаза, и перестав дышать. Ему показалось, что все лицо сейчас залеплено вязкой, дурно пахнувшей массой. А когда рука огладила совершенно сухую, покрытую чуть отросшей щетиной, кожу, он несмело открыл глаза, и едва не заорал от ужаса - в очередной раз за последние несколько минут. Огромный червяк извивался, разбрасывая куски собственной плоти ("И не только собственной", - бесстрастно фиксировал тот самый хладнокровный наблюдатель в душе). Больше того - тело хищника, и содержимое буквально таяло, плевалось, словно вулкан лавой, и стремительно таяло в размерах. Из норы, откуда этот червяк напал на свою жертву, валил густой серый дым: очевидно, что там продолжалась цепная реакция, вызванная "ядерным" оружием коровы.
Все закончилась минут за пять. Александр предусмотрительно закрыл глаза, ожидая новой ментальной атаки, но победительница даже не мазнула по нему взглядом.
- Наверное, потому что я не позвал ее, не попросил о помощи! - Салоед поспешно прогнал крамольную мысль, и включил рацию.
- Саша! - в голосе Веры опять была нешуточная тревога, и Александр улыбнулся: "Точно сегодня сделаю предложение... если не сдохну от голода.
Впрочем, он с удивлением отметил, что боль стала вполне терпимой, и с шуточками; наверное, даже показывая в лицах (зеркала здесь не было) рассказал товарищам о беспримерной битве, и как он сам едва не испачкал...
В рацию хихикнули уже дуэтом - Вера с Даринкой.
- А у нас тут тоже попахивает, - сообщила непосредственная хохлушка, - только Микола все двенадцать часов терпит, стесняется!
- Это ты зря, друг, - попенял Салоед, - сейчас главное - выжить. Так что давай - ищи уголок поукромней и...
Мысль, а вместе с ней и слова Александра резко затормозили - вместе с коровой, которая так и не дошла до бесконечной круговой цепи своих товарок. Она перебирала своими ногами, чтобы влиться в карусель чуть в стороне от того места, где покинула ее. Теперь же что-то ее заинтересовало - примерно в половине пути до натоптанной дорожки. Заинтересовало настолько, что корова подняла к небу, к яростному солнцу рогатую голову, и огласила мир...
- Наверное, огласила, - пробормотал Александр, - ни черта из-за этого стекла не слышно!
Как бы то ни было, ее товарки подругу услышали. Топота бегущих коров тоже не было слышно, но Хохол был готов дать голову на отсечение, что ощутил, как неподъемная тяжесть замка задрожала от слитного топота копыт. И вот уже десятков пять "коров", стоят голова к голове, окружив неведомое нечто, и взяв на прицел окрестности дулами "орудий", прятавшихся под короткими хвостами. Но атаковать никого не стали. Этот стадо, подобно единому организму, вздохнуло огромной грудью, и неожиданно развернуло свои горбы, выпуская наружу широкие крылья. Эти придатки, которые Александр никак не ожидал увидеть у мычавшего стада, были вполне функциональны. Одним взмахом коровы взмыли в небо. Салоед даже вдруг предположил, что эти летающие животные сейчас собьются в журавлиный клин, и, сделав широкий круг над поверженным набок замком, унесутся в неведомые края.
Это предположение оказалось ошибочным; зато пришло воспоминание из босоного детства. Хохол, вместе с дружками, подрабатывал летом подпаском, и привык видеть, как стадо, в котором перемешались коровы, овцы и козы, бредет без разбору, в поисках особо сочного и вкусного пучка травы. Вот так же и сейчас животные, медленно и размеренно двигая крыльями, скрылось в неизвестности.
А Александр вздрогнул в очередной раз, а потом завопил от радости. Чуть слышимый прежде в рации треск вдруг исчез, и комнату заполнил знакомый, и усталый голос Марии Котовой, которая – как догадался Салоед – уже в тысячный, или десятитысячный раз повторяла одно и то же:
- Озеро, ответьте Городу… Озеро, ответьте Городу…
- Озеро! Есть Озеро! Слышу вас, Марья Васильевна!
К его безумной радости присоединились радостные вопли пленников «Эксплорера». Котову сменил суровый голос сержанта Левина:
- Здорово, Александр Леонидович! Куда пропал?
- Не поверишь, сержант, у нас тут такое…
- Поверю, - в голосе начальника охраны тоже прибавилось усталости, - у нас тут тоже… весело. Как вы там? Помощь нужна?
- Нужна, товарищ сержант, - перешел на казенный язык начальник смены, - у нас тут «Эксплорер» придавило – с Миколой и девчатами. Как их вызволить, ума не приложу?
- «Варяг» поможет?
- Пожалуй… нет. На машину весь замок упал. Завалило капитально.
- Да-а-а.., - протянул Левин, - тут, пожалуй, без командира не обойтись. Так что, ребята, пару-тройку часов потерпите. Выдюжите?
- Постараемся, - Салоед мужественно прогнал боль из живота, - а что с товарищем полковником? Где он?
- Спит, Александр Леонидович, - это уже продолжила Мария Васильевна, - крепко спит…