Он зарезан в таверне. Он сам виноват:
Он наушником был и шпионом.
И на острове нашем зеленом
Все о смерти его говорят.
Да, писал он стихи. Вроде, даже без рифм,
Все равно называя стихами.
Да вы только послушайте сами:
В них, ей-богу, пленительный ритм!
Он зарезан в таверне. В висок
Нож вошел без препятствий, как в масло.
И в мгновенье навеки угасло
То, что он бы взрастить в себе мог.
Молод был он. Был алчен и лжив.
Был горяч, на язык не воздержан
И теперь неизвестным повержен
В неизвестной могиле лежит.
Он зарезан в таверне. И с ним
Век шестнадцатый тоже зарезан -
Вот такой же: несвежий, нетрезвый,
Но последний, что богом храним.