7
Проклятая погода никак не желала приходить в норму. Ночью вроде совсем решила откатить к зимней стуже, крупчатой изморозью выбелила некошеные с прошлой осени газоны, тонким узорным полиэтиленом сковала лужи на выщербленном асфальте. В пять же утра, когда приспичило по нужде и, заодно, покурить, прапорщик Зубов с досадой ощутил на лице ледяные капли весеннего дождя. Все бы ничего, да начинает в этакую неустойчивую влажную погоду нечеловечески ныть шея, левая щека догоняет подбородок и из левого же глаза бегут слезы.
Паршивая пуля, быстрая винтовочная, «натовская», триста восьмой «Винчестер»… Лучше бы снайперы Исламской миротворческой бригады стреляли экспансивными. Тогда, прилетевши из волнующегося под порывами горного ветра моря дагестанской зелени, пуля разорвала бы в клочья шею Ивана Зубова, фрагментами изрезала сонную артерию, оборвала бы раз и навсегда тягучую жизнь.
Видно, судьба другая написана. Острая восьмиграммовая железяка навылет прошила шею, краешком зацепила позвоночник и улетела прочь. Спустя десять лет все так же адски болит горло и лицо, время от времени рот ползет вниз углом и из него вытекает за обедом столовский суп. Левый глаз отвис набрякшим розовым веком, слезится почти всегда, если не закапать в него особой микстуры.
Зубов опять вспоминал. В последние годы он часто копался в памяти, вернее, она сама его догоняла в редкие минуты покоя. Жизнь прапорщика развалилась пополам – на довоенную, где были жена, сын, служивые товарищи и нужное дело, и на ту, что настала потом.
После госпиталя комиссовали вчистую. Наград и пенсии не предложили. Особист еще в палате намекнул едва оклемавшемуся на третий месяц Зубову:
- Иван Николаевич, у нас войны с гражданами России не ведется. Вы участвовали в контртеррористической операции. Мы сейчас выясняем, каким образом ваше подразделение оказалось в жилом районе Ведено в последней декаде ноября…Там находились армейские соединения 31 воздушно-десантной бригады. Можете пояснить, кто отдавал приказ вашему сводному батальону СОБР выдвинуться на деблокирование армейцев?
Зубов хотел презрительно вернуть обвинения особисту, а получилось жалко – глаз и щека плясали, гнусавый получился и голос:
- Там десантников прижали крепко… К нашему подходу у них уже тридцать «двухсотых» было. Это только в роте на моем участке. Разведка говорила, атаковал тогда сам Абу аль-Валид, иорданцы наступали. От моей ячейки до позиции снайпера метров четыреста было… Вот вы можете за полкилометра человека в шею выцелить, товарищ майор?!
- Ну – ну, - примирительно поднял ладони особист, - Что ты на меня, прапорщик, щеки-то дуешь?! Я с тобой по-товарищески, можно сказать. Зачем поддержку на поселок вызывали, спрашиваю?! «Точками» сравняли с землей и больше – ноль эффекта. Старики, старухи, да еще какие-то иностранцы. Хаттаб и аль-Валид ушли. В 31 бригаде – почти триста потерь, твой батальон – рожки да ножки остались. Кто приказал вам выступать в ночь, без подготовки?!
- Это у командира узнавайте, - Зубов отвернулся, - Я за свое отделение только ответчик. Ребят двоих вытащить успел. За остальное не спрашивайте…
- А вот спросим, будь уверен, - майор захлопнул блокнот, поднялся со стула, - Подлатают тебя маленько, приедут вместо меня с округа. Гляди, до трибунала рукой подать…
Никто, однако, с округа не приехал. Комиссовали на гражданку. Дома местное командование плечами пожало – небоевая рана, товарищ Зубов. Как же так, кадровый прапорщик, в оружейной комнате в канун вероятных боестолкновений – и вдруг – случайный выстрел себе в шею? Не самострел ли?! И нечего глазами вращать – в документах все прописано. Идите, товарищ Зубов, много у нас гражданских профессий.
Бычок в руке давно потух, дотлел до пальцев. Рассветать и не думало, потому что – пасмурно. Иван Николаевич помял онемевшую десять лет назад щеку, щелкнул зажигалкой, снова закурил.
Все же, самое больное в этой истории – ее предательство. И раньше-то, правду говоря, фыркала, мол, пора на учебу собираться, офицера получать. Отнекивался, время тяжелое было – уеду на учебу, Ирка, чего жрать с сыном станешь?!
Как пришел домой летом 2001 года, косоглазый да криворотый, еще и уволенный по травме в запас, - месяца не прошло, съехала Ирина к мужику. Сына Вовку с собой забрала из принципа, хоть и не следила за ним никогда особо, ни к чему таким бабам дети.
Бывший прапорщик Зубов десять лет крутил баранку «УАЗа» в местной коммунальной конторе. От работы не отказывался, обиды засунул в самый дальний уголок измученного сердца. На подхвате у бетонщиков и у каменщиков, на аварийных работах, зимой и летом. Оставил себе маленькую отдушинку – сам продолжал занятия и даже пацанов тренировал рукопашному, а самое главное – ножевому бою. Бывшие товарищи подкидывали ребят для обучения регулярно и ученики эти не давали Ивану утонуть в горестях.
Три года назад умер в Воронеже истерзанный дезоморфином сын Володька. Чего их с мамашей туда закинуло, думал Зубов, и сам отвечал на свой вопрос – носило по стране шалаву.
В позапрошлом году Ивана вызвали в ГУВД. Когда проводили по первому этажу в актовый зал, когда поднимались навстречу шеренги молодых ребят в новой полицейской форме и на трибуне, отдавая честь, выпрямился сам начальник – седой и вечно хмурый полковник Репин – Зубов почувствовал, как совсем съехал набок рот и из левого собачьего глаза потекли слезы. Орден Мужества, серебряный крест с закругленными лучами, прикрепили прямо на свитер. Не сказали ведь заранее, зачем звали, сюрприз хотели сделать.
- Это, Иван Николаевич, награда – всем ребятам погибшим память… И тебе, конечно, поклон, - Репин уже в кабинете, наплескав в рюмочки коньяк, чуть поклонился Зубову, искренне обнял, - Спасибо за службу, товарищ прапорщик!
Подошли к столу заместители начальника, начштаба, командир СОБРа – высокий рыжий майор Шварев.
Зубов, спеша, поднял руку, заволновался, хрипло проговорил:
- Товарищ полковник. Андрей Борисович. Прошу вас, рапорт подам на службу. По здоровью пройду. Я вам пригожусь, слово даю…
Репин вздохнул удивленно, вопросительно мотнул головой Швареву:
- Вернем ветерана, Юра?
- Так точно, - майор заулыбался. Считай, добрых три года тренировал его Зубов рукопашке, - Я бы отделение Ивану Николаевичу доверил.
- Ну, пока об отделении рано говорить, - Репин покачал головой, по-товарищески приобнял Ивана за плечо, - Передашь товарищу прапорщику спецподготовку. Дальше поглядим. Устраивает, Иван Николаевич?!
Воспоминания оборвала крякнувшая сигнальная сирена. Зубов бросил окурок, поспешно вернулся в казарму. Последние полгода он сюда переехал с концами, самый первый из всех бойцов, еще до официального объявления ЧС.
Дежурное отделение, сопя, хлопало шкафчиками, собиралось на выезд. Майор Шварев уже подъехал, из командирской коморки слышался его голос.
- Иван Николаевич, первое отделение выдвигаю к горсовету, - пожал Зубову руку, - приказ сейчас с ГУВД поступил. Информация прошла, провокация там готовится. Представляешь, - понизил голос, - Команду мне Репин лично продублировал. Самому велел оставаться на базе, собирать отряд к обеду в полном составе. С областным штабом связи нет. Андрей Борисыч пояснил, что дело плохо. Дал понять, заваруха начинается. Я тебя прошу, Иван Николаевич, поддержи сейчас ребят у горсовета. Командир отделения, Саша-то Дроздов, совсем пока зеленый.
Зубов улыбнулся так радостно, что Шварев даже напугался его кривому оскалу, с сомнением глянул в зверское лицо.
- Спасибо, Юрий Дмитрич, - прапорщик крепко сжал ладонь командира, - Уважил старика.
- Иван Николаевич, ты не забудь, дружище – Оккупантов там нет. Наши, земляки. Аккуратно очень. На провокации не поддаваться. Пресекать насилие, буйных задерживать. Оружие не применять до крайнего момента. Но приказ тебе передаю дословно – личному составу выдвигаться с боекомплектом согласно расписанию контртеррористической операции. Такие дела, брат…
- Не переживай, командир, - Зубов чувствовал неуверенность и напряжение Шварева, - Не подведем. Разрешите выполнять?
- С Богом, с Богом, - майор обнял старого товарища, отвернулся к окну, - Ступайте.
Красные электронные часы над казармой обозначали восемь пятнадцать. Дождь теперь хлестал в полную силу. Зубов подумал – пусть себе поливает. Во-первых, снег смоет. Наконец-то. Во-вторых, трудно будет провокаторам долго удерживать толпу под холодным дождем. Главное, не допустить к зданиям. Пресекать попытки погрома. Потому что, как только разлетится первое оконное стекло – ринется толпа на полицию, начнется потасовка.
Зубов привычно зафиксировал вдоль пояса на пояснице две своих незаменимых «Кобры». Ножевое дело прапорщик полюбил еще со срочной службы и всю жизнь совершенствовал навыки. К пистолету – две обоймы. Пользоваться АКСУ в городских условиях – ненужные, скорее всего, невинные жертвы. А вот ножи не подведут, это точно. Из дополнительного – в кармашек броника монокуляр. И на всякий случай в подсумок РГН. Просто, чтобы была.
- Товарищ прапорщик, - лейтенант Дроздов, высокий сухощавый парень, встречал бойцов у автобуса, - Иван Николаевич, вы с нами! Вот порадовал майор. К девяти утра велено занять позицию.
У Дроздова немного клацали зубы и слегка дрожали в рукопожатии длинные пальцы. Холодно, наверное, - подумал Зубов, хотя ясно было – лейтенант взвинчен до предела.
Автобус, завывая трансмиссией, заковылял по ухабам, выруливал на центральную улицу. Прохожие теперь, даже в будние дни, попадались редко. На перекрестке около закрытого супермаркета выстраивалась ленивая зевающая очередь у цистерны с водой. Солдат в цифровом камуфляже разглядывал проезжающий СОБРовский автобус, высунувшись из башенки БэТээРа.
- Чего они никогда не подсобят? – пробурчал кто-то из ребят с задних сидений, - Торчат тут, полон город армейцев… Толку – хрен.
- Так войны-то нет, - возразил другой голос, - Охраняют сами себя, всех делов…
- Отставить разговоры, - Лейтенант приподнялся с сиденья, - подъезжаем. Приготовиться.
За окном серым мавзолеем выросла трехэтажка горсовета. На крыше чуть шевелится мокрый государственный флаг. У самой границы маленькой площади, под пышными кронами декоративных елей, виднеются небольшие группы людей, пестрящие разномастными плакатами.
Зубов вздохнул, натянул трикотажную черную маску. Лицо сегодня с утра болело так, что аж сердце заходится. Проклятая весна. Может, последняя?..