Николай Викторович застыл у окна кабинета, страдальчески морщился. Воткнул пальцы в жалюзи окна, что-то высматривал. Свободной рукой любовно ласкал здоровенный желвак в половину щеки. На подоконнике дрались воробьи. Толстые стекла не пропускали звуков, и было очень забавно, наблюдать немую битву взъерошенных задир. Если бы не...
"Ох!"- выдохнул Николай Петрович, нечаянно надавив на пульсирующий, непонятно где, нерв. Тонкая жилка взбунтовалась, вылезла из-под толщи лицевой плоти, голая, наглая, гадкая, самоуверенная и злая.
- Зубы? – спросил вошедший коллега, мельком глянул на помятое лицо товарища: - Шел бы домой, какой из тебя работник!
Николай Викторович благодарно кивнул.
- Угу! Всю ночь промаялся! Утром притих, окаянный! – потрогал натертым до боли языком своего мучителя.
Пластинки жалюзи щелкнули, сомкнулись. Драчуны слетели с арены боя, перенесли сражение на ветку дерева. Рядом возбужденно подпрыгивали серенькие зрители.
- Тупые! - проворчал Николай Викторович.
- Кто, воробьи?
- Нет! Зоологи!
- Они то, при чем? Зоологи не дантисты!
- Недавно читал: утверждают, что коты и птицы не видят через стекло! Ничего подобного, еще как видят. Мой кот не только видит, но еще и чует, особенно сосиски.
- Да-а! - неопределенно произнес коллега, сочувственно глянул в желтое как лимон лицо страдальца.
- Ты прости! - повинился тот: - Боюсь что ночь повторится, вот и несу чушь, отвлекаюсь. Понимаешь, за ночь столько пережил и передумал, и не поверишь! С самого вечера, гад, разболелся! ...Помнишь, я когда-то, монеты на спор, зубами зажимал а пальцем гнул?
- Ну!
- Баранки - гну! – ругнулся Николай Викторович: - Догнулся, сам кончил зуб! - и тихонько прибавил не очень хорошее словцо: - Вот оно… Как рюмка, так и пошло, поехало, молодечество расейское… Дом Два… Так, по глупостям здоровье и теряем! Но не в этом дело! Слушай! – обрадовавшись слушателю, уселся поудобней в кресло и продолжил: - Заныло дупло. Я, ба-бах-х, по нему, двойным набором кеторола! Дело привычное, пройдет. Ни хрена не отпустило! Еще вброс таблеток. И еще… Ну, ни в какую! Болит еще сильнее! Будто я его подкормил! Что делать? Терплю! Не скорую же вызывать… Уже и полночь! Наташка спит, сын спит! Я торчу! Телек работает, комп включен… Только зачем оно мне? Кувалдочки, в самых мозгах – бум, бум, куют! По всему телу боль… В час ночи стало мне любопытно: а как люди–пауки, по стенам лазят? Ужас, как интересно! Был бы худой как ты, точно попробовал бы! Что ты ржешь?
Николай Викторович обиделся, с укором смотрел на товарища.
- А мне не до смеха было! Часа в три, стал я на потолок поглядывать! Так и тянет, с разгона и по потолку: дык – дык… Беда, брат! – шумно засопел, вспоминая пережитые страсти: - Ну, ясно дело, не полез. Потолок – это не выход! А он, зуб проклятый, совсем осатанел, все хлеще, самые обороты набирает! Кажется, что череп распух – и каждая косточка его живая и шевелится… Ужас!!!
Грустно вздохнул. Коллега старательно изображал внимание и сочувствие.
- В четыре утра, я подумал – почему мы с тобой пистолет не купили! Помнишь, в девяностых, прапорщик с Сахалина за шестьсот штук деревянными предлагал? Ей – ей, не вру! Был бы тот «ТТ», и один, ма-а-аленький патрончик – застрелился бы! Вот как допек, паскуда! – Николай Викторович цвыкнул слюной, искал сочувствия, заглянул другу в глаза.
- И пистолета нет! Ни с патронами, ни без! Вообще, ничего нет: только зуб и я! Эта тварь, все мироздание в себя всосала, и, вместе со иной - гробит его! У-нич-то-жа-ет! Физически! Обессилел я, не голова – чугун серый! Безысходность – очумелая! Тварь, думаю, погоди у меня! Доживу до утра, в 8.00 у зубного на пороге стоять буду! … И что ж ты думаешь? Словно услышал, сволочь - притих! - Николай Викторович недоуменно поглядел на друга: - Он что, сам по себе? Отдельной жизнью во мне живет, так? Притих и все тут! Тогда и дреманул я часок до работы… Вот такие дела!
- И слава богу! Но ты, все-таки…
- Погоди! – недовольно поморщился больной: - Вечно ты торопишься! Не дослушал главного, а уже резюме подвел! Что за манера у тебя!
- Так я, Коля – по хорошему! – улыбался товарищ, глядя на насупившегося друга.
- Дурень ты, Ванька! Тридцать лет про это долблю, и все мимо! По хорошему, он! - ворчал Николай Петрович: - Раз по хорошему, то зачем ржешь как лошак? Ладно, слушай дальше!
- Так вот! - хлебнул водички, осторожно проглотил: - О главном! Я ведь не шучу, вымотало меня так, что и впрямь, в пору стреляться было! Но больше всего меня измучил не зуб, а, не поверишь – время! …Вот спроси, когда Новый Год был? И я тебе отвечу: вчера! А прошло - полгода! Время, оно летит быстрее некуда, особенно после пятидесяти… Но тогда, в эту ночь, оно - исчезло! Умерло, провалилось в прорву. Вытекло куда то, и нет его! Встану перед часами, утро жду, вроде как полчаса стою, а стрелка – тик… Секунда! Еще полчаса – снова тик… Еще секунда! Стрелки те, словно гвоздями в циферблат вбиты! Почему так, не думал?
- Не-а! Как - то не приходилось!
- Вот, вот! Именно – не приходилось! Когда ты здоров, делами занят, так время своим обычным ходом идет! Ты его не замечаешь, и оно тебя - тоже! Взаимно! А мне, прошлая ночь, казалось, с вечностью сравнялась! А почему? Потому, что всё познается относительно чего-то! Вот такая брат, теория! Не помнишь, что Эйнштейн про это говорил?
Иван отрицательно замотал головой.
- И я не помню! – сказал Николай Викторович, осторожно поднимаясь с кресла: - И впрямь, пойду я потихоньку, отоспаться надо! Машины не надо! Пешком пойду,
проветрюсь… и подумаю! Над теорией! Как то надо понять все, осмыслить…
- Иди к зубному, чего мучиться?
Николай Викторович, уже в дверях, остановился, подумал.
- Нет, не пойду! Жалко, пусть еще послужит! Мучения мои отработает. Не всегда же он болеть будет!
- Ну иди, думай! … А знаешь? – оживился улыбающийся коллега: - Не вырывай! Ты следующего приступа дождись! Лучше мыслить будешь! Ньютона яблоком трахнуло, а тебя зубом! Эйнштейн, ты наш! – и уже не скрываясь, громко захохотал, смачно повторяя: - Коля Эйнштейн из управления!
Сердитый Николай Викторович излил презрение на не в меру развеселившегося товарища, и вышел, хлопнул дверью.
Хлопнул не как обычно, гораздо громче!