Цикл
Жизнь прошла под этим небом, под морских валов угрозы,
что сказать, не уксус быта помню, а любви вино;
средь секвой гигантских в парках так цвели на клумбах розы,
что об их шипах не помнить было здесь немудрено.
Над яйлой, над милой Ялтой, плыли облака куда-то,
понял, беды разгоняя, что любовь всегда права;
я писал стихи о жизни, может быть, витиевато,
но всегда я через сердце пропускал в строку слова.
Повидал людей, дай боже, даже рожи попадались,
сколько было лжепророков, лжеучёных, лжеидей:
что «кердык» Советам будет, предсказал когда-то Даллес,
потому что знал он души прохиндеистых людей.
Ладно, в эту сферу влазить не советует мне Муза,
я и сам уже не мальчик, сам совет могу ей дать:
нынче собрались на рейде две баржи, три сухогруза,
видно, будет шторм с норд-оста, и решили переждать.
Иоанна Златоуста храм гордится колокольней,
Александро-Невским храмом залюбуется любой,
у судьбы дорог не мало, где прямых, а где окольных,
и важна, поверьте, Вера, чтоб не сбиться, и - Любовь.
И заходит в порт наш славный лайнер белый, иностранный,
к речи разной закордонной в Ялте я давно привык,
но сегодня, кто б подумал, остаётся очень странным,
что нуждается в защите здесь, в Крыму, родной язык.
Жизнь прошла под этим небом, ну ответь, не благо ль это,
в этом городе у моря, где всё знаю я «на ять»;
под другими небесами вряд ли стал бы я поэтом,
впрочем, времени об этом не осталось размышлять…
ЛЮБВИ БЕЗНАДЁЖНОЙ ПОЧТИ НЕ БЫВАЕТ НА СВЕТЕ
Любви безнадёжной почти не бывает на свете,
иначе откуда бы ангелы взялись, откуда бы дети?
На нашем примере постичь эту можно науку,
ты жизнь отдала, а я сердце всего лишь и руку.
И слово рождалось на свет, и во мрак уходило,
когда Эрато вдруг запала сама на дебила
и стал он поэтом, хоть вовсе не смыслил в сонете,
любви безнадёжной почти не бывает на свете.
Не будем о грустном: есть воля, покой, даже счастье,
а нет их, так что же, утешит людское участье,
от Бога наградой считаю любовную муку,
куражатся звёзды, они предрекают разлуку.
Пройду через ад на земле в двух кварталах от рая,
подсохшие раны души на ходу раздирая,
и в Лету войду, чтоб забыть все невзгоды, все плети:
любви безнадёжной почти не бывает на свете.
ЛЮБИ МЕНЯ
Над морем снег порхающий,
чуть пенится прибой.
Люби меня, пока ещё
мы молоды с тобой!
Ещё не скучен в слове я,
ещё полно друзей,
а море – всё лиловее,
а небо – всё темней.
Нам хорошо. И всё же, –
за что казнишь, страна? –
предчувствую – о Боже! –
иные времена.
Тетрадь, не потому ли
пылится на столе,
что петь легко в июле
и трудно – в феврале.
Ужели будет не с кем
обмолвиться порой
с грустинкою и блеском
рифмованной строкой?..
Пройдёт озноб по коже,
плеснет на мол волна,
всё чудятся – о Боже! –
иные времена.
Там устаём мы за день,
там не цветные сны,
там звёзды виноградин,
так слёзы, солоны.
Там, – как бы мы ни бились, –
я знаю и про то,
что всё, чем мы гордились,
ушло, как в решето.