Газотрасса Там, за большим Атлымом

                К ЧИТАТЕЛЮ
Есть книги для того, чтобы убить время, есть – чтобы получить знания. Есть просто хорошо написанные произведения, читая которые, ты будешь смаковать каждое слово. Есть те, которые пройдут через твою жизнь, как проезжающий мимо полустанка поезд, не оставив после себя ничего! А есть книги, прочитав которые, ты захочешь лечь под этот поезд! Их авторам наплевать на тебя и на твою жизнь!
Но мне важен ты, мой читатель! Именно поэтому написал эту повесть для тебя. Знаю: ты возьмёшь из неё то, что покажется тебе открытием, – моя непростая жизнь. Не рассказать о ней я просто не мог. Я люблю этот мир и считаю, что каждый из нас может сделать его чуточку совершеннее.
Знаю и о том, что моя повесть будет для определённой категории читателей неинтересной. В этом нет ничего необычного, ибо на вкус и цвет… В этом случае надо просто пройти мимо. Для этих читателей есть множество других историй.
Ещё деталь: в моей повести вы не найдёте пространных описаний, это не монография на тему..., не увидите научного подхода в описании какого-либо производственного явления. Хотите научности — прочтите учебник.
Кому интересен мой взгляд на описанные события в повести – добро пожаловать. Уверен: книга обязательно понравится тем, кто любит охоту, рыбалку, романтические истории, истории страстных, порой противоречивых личностей. Истории любви неземной во всех смыслах этого слова.
                Автор

                Первостроителям газопровода
                Уренгой – Помары – Ужгород
                посвящается


                БОЛЬНИЦА

Последнее, что помнил Максим, — как сваренная в плеть труба диаметром около полутора метров, длиной более 30 метров и весившая почти тридцать тонн, медленно наезжала на него. Убежать, упасть, уклониться уже не было времени. Громко захрустели кости, ноги перестали слушаться, и он упал на землю. Удивился: почему не потерял сознание? Почему над ним всё ещё качается труба? Наступила полная апатия. Ничего уже Максима не волновало. Ничего… Просто хотелось отключиться, чтобы не чувствовать той ноющей боли, которая уже достигла предела и была нестерпимой.
В больницу его везли в салоне вахтовки на подстилке из изоляционной плёнки, чтобы не залить кровью машину. Машинист трубоукладчика, который сопровождал, отворачивал лицо, чтобы не видеть торчащую кость из живота и постоянно повторял:
– Ты потерпи, потерпи. Уже скоро…
Хотелось спросить, что он имел в виду, говоря «скоро»? Но голос тоже пропал – получился какой-то свист.
В приёмном покое боль заполнила всё тело, и когда Максим увидел перед собой склонившегося над ним доктора, чуть слышно прошептал:
– Отключи меня навсегда.
Наступила полная темнота...
Сознание возвращалось откуда-то из глубины: казалось, Подвинцев медленно плывёт по тоннелю, обитому красным бархатом, в качающейся лодке. На душе тихо и спокойно. Вдруг сбоку послышался голос:
– Долго ещё?
– Зашиваю.
– Тогда добавьте наркоз, он вроде бы приходит в себя,– и Максим опять погрузился в тоннель, обитый красным бархатом.
Очнулся, когда люди в белых халатах склонились над его ногами, только ног он не чувствовал. Узнал колдовавшего над ним врача-хирурга, с которым был знаком давно, — оба увлекались рыбалкой и охотой. Боли не было.
– Уже десять часов оперируем, наркоз больше не давать.
Подумалось: «Слава Богу, значит, пронесло»,– и он опять впал в забытьё.
В реанимации было удивительно тихо: никто не стонал, медсёстры передвигались неслышно, говорили вполголоса. Максим, опутанный неимоверным количеством трубок и шлангов, с подвешенным на ноги грузом со специальными приспособлениями, огляделся — оказывается, в палате был один. Появился оперировавший его хирург.
– Лёня, что у меня сломано? – слабым голосом спросил Подвинцев.
– Ну что, очнулся? Молодец! Давай сразу поставим точки над «и»: проще сказать, что у тебя не переломано. Так что не мешай делать перевязку.
Максиму вдруг стало всё безразлично. Он отрешённо смотрел в потолок и вспоминал, как же очутился в этом богоугодном заведении под названием больница.
                СПОР

Шесть лет назад Максим Подвинцев на банкете по случаю окончания факультета журналистики престижного московского ВУЗа ткнул пальцем в географическую карту и торжественно произнёс:
– Вот сюда и поеду нести людям доброе, вечное и правдивое!
– Ну, во-первых, всё это уже до тебя донесли знаменитые Аграновский, Овечкин и иже с ними, – оборвал его пламенную речь Витька Ситников, товарищ по жизни и неимоверный критик всего короткого жизненного пути начинающего журналиста Максима. – Во-вторых, посмотри: ты пальцем попал в Западно-Сибирскую низменность, которая состоит на девяносто процентов из непроходимых болот и лесов. У медведей интервью будешь брать? Или у болотных кикимор?
– А хотя бы у них. До сих пор такие интервью были только в русских сказках. Я буду первопроходцем в этом нелёгком, но благородном деле. Тем более, что у меня живёт родственник там. Между прочим, не последнюю должность имеет в его славной столице — граде Тюмени.
– Спорим, что завтра же струхнёшь и останешься в первопрестольной, – Витька протянул руку.
– Давай, – Подвинцева понесло, как это часто бывало, когда он был разогрет спиртным. – На что спорим?
– На мою волчью шубу против твоей дублёнки, – вошёл в раж Ситников, для которого волчья шуба была не только гордостью, но и незабываемым напоминанием о его героической работе в геологической партии в Магадане.
Эти два обстоятельства говорили всей компании о серьёзности пари.
– Замётано, – в руках появились рюмки с водкой, которые вся бывшая студенческая гвардия тут же опустошила. Банкет продолжился…
Утром, с трудом оторвав голову от подушки, Максим тоскливо подумал: «Вот это погуляли, даже раздеться не смог. Круто». Тут в памяти всплыл спор с Витькой: «Ладно, пошутили — и будет. Чего по пьянке не бывает». Повернул голову к кровати друга и неожиданно увидел, как тот внимательно и абсолютно трезво смотрит на него.
– Ну что, брат, не забыл пари? Вся группа договорилась через пять лет снова встретиться здесь и решить: кто же выиграл. Дело чести.

                РОДСТВЕННИКИ

Неделю спустя Подвинцев робко стучался в двери квартиры своего двоюродного дяди Андрея Ивановича Тихомирова, который был ответственным работником в областном главке по строительству газопроводов и проживал в Тюмени.
– И где ты собираешься трудиться? – после традиционных радостных возгласов и воспоминаний обратился к Максиму дядя.
– Диплом вольный, в любую газету могу, были бы вакансии, – хорохорился будущий журналист.
– Не-а, в любую не позволю, а вот в многотиражку нашего объединения устрою. И зарплата приличная, и частые командировки по трассе, и контроль за тобой: всё в одном флаконе, как говорится. Мне же всё равно перед батей твоим отчитываться за тебя придётся. Так что соглашайся.
Андрей Иванович был мужем сестры отца. До этой встречи Максим его никогда не видел, но слышал о нём много хорошего: умница, студент-отличник, выпускник с красным дипломом, один их тех инженеров, которые ценятся за добросовестность, трудолюбие и доскональное знание своего дела.
Работа отнимала у него почти всё время. Может быть, поэтому семейная жизнь у него складывалась не совсем удачно. Первый брак распался из-за того, что супруга не хотела иметь детей, откладывая на «потом» по причине частых командировок мужа в тайгу и на трассу, отсутствия постоянного жилья, элементарных бытовых условий для семьи. При этом дядя никогда не стремился постоять за себя тогда, когда это касалось продвижения по службе, зарплаты. Зато помочь ближнему – в первую очередь!
Последней каплей  для жены стал момент, когда муж, чтобы ей не было скучно, предложил идти работать! Та была в шоке от такой наглости и мужланства и, дождавшись отъезда мужа в очередную командировку, обменяла их квартиру на Подмосковье. Отгрузила двумя контейнерами всю имеющую в квартире мебель и уехала к матери. Там, как позже узнал Андрей, её уже много лет ждал бывший сокурсник, влюблённый в неё с детства.
Тихомиров сильно переживал. Даже ударился в запой, как нередко в таких ситуациях делает русский мужик. Это продолжалось примерно месяц, а потом его вызвал к себе директор объединения и сказал напрямую:
– Пей ещё неделю. Затем бери отпуск и отваливай в тайгу поохотиться. 15 дней тебе даю. И чтобы я твою опухшую рожу больше не видел. Замечу — выгоню к чёртовой матери с волчьим билетом. А с квартирой помогу – есть у меня ещё резерв. Но только однокомнатную.
Андрей Иванович, ничего не сказав, вышел из кабинета.
Ровно через 20 дней, в назначенный срок, Тихомиров появился у себя в кабинете чисто выбритый, подтянутый и, как всегда, деловой. А ещё через год женился на молодой, красивой, слегка взбалмошной женщине по имени Клавдия.
– Можешь не работать, денег у нас хватает, занимайся чем хочешь, но чтобы в доме всегда были уют и порядок. Если загуляешь – убью! А родишь сына или дочь – буду твоим рабом до гробовой доски.
Клава, девушка деревенская и практичная, сразу поняла всю серьёзность разговора. Молча прижалась к Андрею и тихо прошептала:
– А можно я просто буду любить тебя?
У мужика всё внутри сладостно сжалось, сердце чуть не выскочило из груди. Так же тихо, как и жена, ответил:
– Давай вместе.
С тех пор семейная жизнь Тихомировых стала образцом для всего объединения. Жёны коллег восхищались созданным уютом в их доме, мужики были без ума от организованных застолий и разнообразия различных блюд, всегда ухоженной и необыкновенно притягательной Клавдии. Андрей молча смотрел на это и тайно гордился своей второй половиной.
Единственное, что огорчало обоих Тихомировых, – отсутствие детей. Вернее, беременности у Клавдии периодически случались, а выкидыши, как злой рок, преследовали семью. Клава, конечно, догадывалась, что причиной могла быть её давняя нежелательная беременность, от которой юная девчушка избавилась у бабки-повитухи. Жена откровенно рассказала об этом в своё время Андрею и активно лечилась, но положительных результатов пока не было.

                ЛЮБОВНЫЙ БУМ

В коллектив редакции Максим влился естественно и органично. Там работали молодые люди, для которых газета была не только работой, но и смыслом их жизни. Всё крутилось вокруг, как пелось в песне, «ради нескольких строчек в газете». Репортажи с трасс, интервью с ведущими газостроителями, встречи с интересными людьми, чьи биографии были настолько необычными, что впору книги писать о них – всё это не позволяло журналистам ни на минуту расслабиться и потерять ритм и динамику будней.
Ста дорог разматывая ленты,
В белый свет – сквозь годы и моменты,
Всё, что есть вокруг, корреспонденты
Пробуют, как на зуб, на строку.
Всё, что было, всё, что ждёт в грядущем,
Горе – не беда им, вездесущим,
Любопытным, на ходу жующим,
Интервью берущим на бегу.
Помнят их мотели и вокзалы.
Ценят их газеты и журналы.
И живут, бессонны и усталы,
Эти смельчаки и остряки,
Эти вечно бающие байки,
Непоседы, спорщики, всезнайки.
Правдолюбцы. Лжехолостики.
Чья судьба их беспокоит? Гласности.
Без чего им не судьба? Без ясности.
Будни бесприютного жилья.
Зачастую старость в одиночку.
Вдаль корреспонденты тянут строчку:
Надо ли спешить поставить точку,
Если честно пишется статья?..

Это стихотворение было написано рабкором многотиражки Геннадием Шуклиным. Оно было положено на музыку и считалось гимном редакции.
Со временем Подвинцев, благодаря протекции дяди, получил однокомнатную квартиру, в которой часто собирались коллеги поспорить о литературе, своих материалах, мечтах. Иногда там появлялись девушки, но долго не задерживались: Максим не собирался обременять себя семьёй в то время, когда жизнь была полна неожиданностей и приключений, в которых «ячейка общества» казалась лишней. Единственное, в чём не ограничивал тогда себя, –  это в употреблении алкоголя. Вино лилось рекой, широкой или скудной – в зависимости от имеющихся в наличии денег. Застолья сменялись одно за другим. Сменялись коллеги, подруги. Вся редакция знала: у Подвинцева всегда можно найти выпить и, если необходимо, переночевать.
Изредка, чтобы не особо надоедать, Максим приходил в гости к Тихомировым, где его ждал радушный приём и укоризненный взгляд Клавдии. Макс сразу заметил к себе особое отношение жены дяди. При его присутствии глаза женщины блестели по-особому: радостно и с призывной лукавинкой. А случайные прикосновения бедром, рукой или плечом приводили его в экстаз. Подвинцев не заметил, как влюбился в Клаву. Теперь она занимала все его помыслы.
Одновременно было стыдно перед Андреем Ивановичем. Как мужик, он понимал, что надо поговорить с ним, но не хватало духу. Тем более, он не знал, как отнесётся к нему Клавдия, когда узнает о его любви. И всё ждал момента для объяснения.
Правда, иногда, ради приличия, по приглашению дяди приезжал к ним: пил чай, отвечал на дежурные вопросы о текущей жизни и старался побыстрее убраться в свою «берлогу», как шутливо он называл свою квартиру.
Время летело незаметно, как это бывает у молодых людей. Однажды Подвинцев получил телеграмму из первопрестольной от старого товарища, с которым последнее время связь была потеряна из-за того глупого спора, который резко поменял жизнь Максима. А возможно, их пути просто разошлись по идейным или жизненным соображениям. Тем не менее, Ситников приглашал его на встречу выпускников, о которой они договаривались пять лет назад.
Вначале Макс хотел отказаться от приглашения: намечалась очередная интересная командировка в тундру на газораспределительную станцию. Но потом вспомнил трезвые, холодные глаза товарища после спора и решил поехать. Поехать, чтобы рассказать, что он человек слова, известный журналист в регионе, что московские паркетные кабинеты не для него. Ну и потешить свое самолюбие: под одобрительные аплодисменты сокурсников забрать волчью шубу, которую честно выиграл по пари.
Быстро собрал необходимые вещи, купил авиабилет и позвонил Тихомирову, чтобы доложить о своей поездке в Москву. Но трубку взяла Клавдия:
– Алло, Максик, добрый день. Что-то совсем забыл нас. А Андрей в командировке. Будет отсутствовать целую неделю, – помолчала, – приезжай, вместе поужинаем. Я приготовила много всяких вкусностей… Мне почему-то грустно, одиноко и… неспокойно.
Максим уже привык к частой перемене настроения молодой тёти. Все зависело от сиюминутного случая: будь то дождь, снег или жара. Но в этот раз почувствовал нечто такое, что заставило поддаться настроению Клавы. Видимо, наступил момент истины. Он выпил для храбрости и был готов к определённым действиям лирического толка.
Клавдия встретила его в прихожей, как будто давно ждала. Была в лёгком домашнем халатике, который при малейшем движении то и дело обнажал её полную грудь или бедро. Поздоровавшись, она на секунду прижалась к Максу, и этого оказалось достаточно, чтобы парень, потеряв голову от близости женского тела, впился в её губы, одновременно увлекая в спальню.
Это был фейерверк любовных эмоций. Без всякого стыда они отдавались утехам, которые она, да и он тоже, не только никогда не делали со своими партнёрами, но даже не допускали о них мысли. Макс полностью растворялся в любимой женщине, возвышался над ней, как единственный мужчина в мире, властвуя над любым её движением.
– С тобой так хорошо и уютно мне, – Подвинцев нежно гладил всё её тело, – я люблю тебя, искренне и чисто. Я хочу всегда быть с тобою рядом и обещаю сделать тебя, моё солнышко, самой счастливой на свете. Ради тебя я готов на любые испытания.
В ответ Клавдия, чувствуя единение, моментально угадывала его желание, любой взгляд был тут же истолкован именно так, как хотел её властелин.
– Почему ты сказал, что я живу без любви? Это неправда. Моя любовь – в тебе, – шептала она ему на ухо, – я буду всегда любить только тебя, дарить одному тебе теплоту и ласку. Ты заслуживаешь это всё. И я дам тебе ещё больше, если ты захочешь! Мне для тебя, любимый, ничего не жаль. И себя отдаю без остатка… Я искала тебя всю свою жизнь. Я готова кричать о своей любви на весь мир, слышишь? И мне многого не нужно взамен: просто будь со мной рядом.
Любовники не заметили, как наступило утро. Клава отправилась в ванную. Вдруг раздался громкий женский смех. Макс соскочил с кровати и увидел хохочущую Клаву, указывающую на празднично накрытый стол, на котором не было тронуто ни одно блюдо:
– Ну и поужинали мы с тобой на славу. Может быть, продолжим? – шутливо предложила она.
Макс с удовольствием закивал головой в ответ, и… они опять оказались в кровати.
Опомнились любовники через неопределённое время, когда неожиданно раздался телефонный звонок.
– Да, я слушаю, – лицо Клавдии вдруг, как показалось Максиму, исказила боль, – да, да. Жду. Когда приедешь? Завтра? Хорошо, – женщина положила трубку и беспомощно посмотрела на любовника.
– Муж приезжает, – она впервые так назвала Андрея. – Что делать?
Подвинцев помолчал, затем выдавил из себя:
– Встречай ненаглядного, что же делать… А я сегодня улетаю на встречу выпускников. Вернусь через неделю.
– Как же нам?….
– Остановись, ничего не говори, приеду, всё обсудим. Мне надо подумать. Только знай: я тебя очень люблю! – Макс сильно, до хруста костей, обнял возлюбленную.
                ДРУЖЕСКАЯ НИЧЬЯ

Ресторан, где собрались сокурсники-журналисты, был небольшим и уютным – понравился Максиму. К нему кинулся Витька Ситников с возгласом:
– Вот он, сибирский медведь, – оглядел его фигуру друг, – давай обнимемся старина! Заматерел, заматерел-то как! – Ситников искренне радовался старинному товарищу. Подвинцев уловил это сразу. И исчезла напряжённость, с которой он шёл на эту встречу. Макс почувствовал, что находится действительно в кругу своих друзей.
Дальше всё было традиционно: длинные тосты, поцелуи, похлопывание по плечу мужчин и по другим местам женщин со словами: «А помнишь…». Уже под конец встречи слово попросил Ситников:
– Ребята, все вы помните наш спор с Максом пять лет назад, где призом должна стать моя волчья шуба и его дублёнка. Я проиграл! Торжественно вручаю мою реликвию своему другу: он действительно стал знаменитым журналистом в Сибири.
В ответ Подвинцев вышел в раздевалку и вынес оттуда свою дублёнку:
– Виктору в Москве она нужней. Так что – ничья!
Аплодисменты не смолкали долго…
Расставались в аэропорту по-мужски: обнялись, посмотрели друг другу в глаза и почти в унисон произнесли:
– Пиши хоть изредка и помни меня!
Горько рассмеялись, понимая, что, возможно, видятся в последний раз и разошлись. Один сел в такси и уехал дальше покорять Москву, другой скрылся в здании аэропорта, чтобы через три часа быть рядом со своей любимой женщиной и неизвестностью, которая ждала его впереди.

БОЛЬНИЦА (продолжение)

Выздоровление Подвинцева шло своим чередом. Тем более, что сам травмированный всеми своими действиями способствовал выздоровлению: выполнял рекомендации врачей — хирурга, травматолога, массажиста. Был заводилой и весельчаком в больничной палате, где находился уже четыре месяца. Медицинские светила предполагали, что на костыли сможет вскоре встать.
Единственное, что не поддавалось лечению, – это бессонница, которая длилась со дня получения травмы. Невропатологи, психологи, психотерапевты не могли объяснить происходящее. Не помогали ни лекарства, ни гипноз, ни отвары. Он просто не хотел спать – не было желания. Макс приспособился к ночным бдениям: надевал наушники от музыкального центра, который ему принесли друзья, и слушал любимую музыку. Но самое интересное было то, что при кажущейся полудреме почти каждую ночь у Максима перед глазами, как в кино, день за днём проносилась его жизнь, вспоминались родственники и близкие.

                НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ

«Ну вот я и дома», – выходя из самолета, подумал Подвинцев. Тут же поймал себя на мысли, что за какие-то пять лет этот город стал ему родным и близким. Город, где ждала интересная работа, проживала любимая женщина, с которой он скоро встретится. А ещё появились проблемы, так неожиданно возникшие на «любовном фронте». Правда, как разрубить этот «гордиев узел» – не имел представления.
Бросив вещи в своей халупе, Макс отправился на квартиру к дяде. Решил поговорить честно и откровенно, как бы сложно ни было. Но чем ближе он подходил к Тихомировым, тем меньше в нём оставалось решимости.
– Ладно, будем по обстановке ориентироваться, – неожиданно громко произнёс молодой человек. Так громко, что на него обратил внимание проходящий мимо мужчина.
– Надо всё делать по обстановке, тогда неожиданностей не будет, – шутливо подхватил он и компанейски подмигнул. Как ни странно, это успокоило Максима.
На звонок долго никто не реагировал. Затем послышались лёгкие шаги и грудной голос Клавдии спросил:
– Кто там?
– Я, – хрипло ответил Подвинцев и неожиданно добавил: – Вот с командировки вернулся.
Дверь резко распахнулась, и к груди Макса прильнула любимая женщина.
– Ты одна? – поинтересовался любовник.
– Да, Андрей опять на газотрассу подался, – Клава потянула его за руку, – пойдём в квартиру, что на площадке стоять, ещё соседи увидят. – Макс с удивлением посмотрел на неё: с каких это пор Клава стала стесняться соседей?
На кухне она усадила мужчину за стол:
– Нам надо серьёзно поговорить…
– Обязательно, я за этим и приехал, – перебил её Подвинцев. – Как жить дальше будем? Надо дяде Андрею всё рассказать и поставить точку в нашем любовном треугольнике.
– Никаких точек ставить не надо. Ничего не было. Я хочу жить в этой квартире, моим мужем остаётся Андрей Иванович. А то, что случилось между нами, – случайность, лёгкая интрижка, и ничего более.
Максим с трудом воспринимал услышанное: в голове загудело, заломило затылок. Слова Клавдии доходили до него с трудом.
– Ты, ты … шутишь!? Ведь мы…
– Ничего не было, – жёстко оборвала его женщина, – и прошу: уезжай куда-нибудь. Так будет легче нам обоим.
Дальше она стала говорить, что испугалась остаться пусть с любимым, но не определившимся в жизни молодым человеком, у которого эмоции на первом месте, её не прельщали. Испугалась, что придётся лишиться всех благ, которые были в этом доме, испугалась уйти от солидного, обеспеченного мужчины к молодому, бесшабашному. Испугалась того, что вдруг забеременеет (в этом почему-то была уверена). Поэтому большая просьба к Максу: если он её любит, согласиться с её доводами и расстаться навсегда!
Максим пришёл в себя, когда перед ним с визгом затормозила машина, откуда выскочил водитель и, матерясь, стал оттеснять парня с проезжей части.
– Ты ох…л, паря!? Сдохнуть хочешь? Пожалуйста, только делай это в одиночку, чтобы впоследствии за тебя, мудака, никого не посадили!
Эти слова вернули Подвинцева в реальность. Он потряс головой, извинился, развёл руками и зашагал в сторону своего жилья. Тело не чувствовалось, не чувствовалось вообще ничего; не было мыслей, желаний, ни – че – го!
Запой длился несколько дней. За это время Макс поочередно попрощался со своими коллегами, а в промежутках между пьяным угаром и похмельем умудрился присмотреть себе северный городок, где шло строительство знаменитого газопровода. Туда и запланировал уехать после получения трудовой книжки.
Бросив якорь
В посёлке Советском,
Я живу
В столице тайги.
Перед новым
Районным центром
Сосны вытянусь,
Тихи;
Перед станцией,
Дюжим краном,
И с тобой, самолётный гром
И державною
Стройкой с флагом –
Словно флагманским
Кораблём.
Здесь в электро-
И телесвете
Вижу смуглость
Рабочих лиц.
Я живу
В посёлке Советском…
Вся Сибирь
Из таких столиц!
Это стихотворение попалось на глаза Макса, когда он в гордом одиночестве после очередного стакана плакал и жалел себя: «Это именно тот город, где я обязательно должен себя проявить, это про меня».
Стих был написан местным поэтом, занимающим должность заведующего промышленным отделом районной газеты Владимиром Фомичёвым. Подвинцев знал его по семинарам молодых писателей, которые часто проводились областной писательской организацией. Он сам иногда принимал участие в них как начинающий поэт.
– А что, – пьяно хвастался уже уволенный журналист собутыльникам,– во-первых, заработаю кучу денег, во-вторых, добуду материал для написания книги, которая потрясёт интеллигенцию и рабочий класс, ну и в-третьих, вдоволь поохочусь и порыбачу, о чём мечтал последние пять лет.
Он не стал сообщать о своём отъезде дяде, тем более его жене. В своей биографии Максим вычеркнул их, как ему казалось, навсегда. У него начинался новый этап в жизни, полный неизведанности, неожиданностей, приключений. Именно об этом он думал, пролетая на самолёте сплошные болота, озёра, тайгу и речки. Думал и мечтал…

            ВСЯ СИБИРЬ ИЗ ТАКИХ СТОЛИЦ…

Город встретил жарой, оводами и хрустом песка на зубах. Рядами стояли деревянные двухэтажки, частные дома со своими огородами, банями, теплицами. Отдельно – несколько пятиэтажек в центре. Бросалась в глаза разбросанная где надо и не надо политическая реклама, которая, очевидно, должна была восприниматься как признак нового этапа социалистического развития в стране.
Прямо из аэропорта Подвинцев отправился в редакцию газеты, рассудив, что газетчики помогут ему адаптироваться на новом месте. Ну и «одной крови», как-никак…
– Значит, так, – начал свою речь Володя Фомичёв, к которому и обратился Макс в первую очередь, как к старому знакомому, – оформляться на работу пойдёшь в понедельник. У тебя какая-нибудь профессия, кроме журналиста, есть? Стропальщиком в юности работал? Это хорошо. Пройдёшь месячный курс подготовки и будешь трудиться дипломированным стропалем на строительстве газопровода, который здесь возводится по решению партии и правительства. А это, брат, биография с большой буквы, – держа в руках стакан портвейна, напутствовал молодого человека завпромотделом редакции, – я периодически буду приезжать к тебе в бригаду за материалом для газеты. Собирать фактуру для этого будешь ты. И предполагаю, что очерки с газотрассы будут иметь грандиозный успех среди руководящих работников районного пошиба, да и нашего знаменитого автономного Ханты-Мансийского округа. Рубрика, предположим, будет называться «Письма с газотрассы».
Володя так разошёлся в своих фантазиях, что его притормозил редактор:
– Тимофеич, остановись, мы ещё не знаем, как пишет наш визави. Вот принесёт пробный материал в газету, тогда посмотрим.
«Редакционная летучка» продолжалась до позднего вечера, пока не закончился портвейн «777». «Всё, как во всех редакциях», – пьяненько думал Макс, укладываясь на редакционном диване спать. «Прекрасные ребята, мне повезло», – и провалился в бездну.


                БОЛЬНИЦА (продолжение)

Приближалось время очередной операции, от которой зависело: встанет и пойдёт Подвинцев своими ногами или останется прикованным к инвалидному креслу. И чем ближе становилась дата операции, тем больше волновался Макс. В голову лезли всякие дурные мысли, которые он тщательно гнал от себя, стараясь вспоминать только хорошее, что было у него в жизни.
В эту ночь, ему показалось что  он оказался в кругу своей семьи. Он, молодой студент, сестра – библиотекарь, работавшая в Свердловской областной библиотеке. За стол сели во главе с родителями: мамой – Таисьей Александровной и отцом – Михаилом Семёновичем. Они отмечали Новый год – их семейный праздник...
 
                СЕМЬЯ

По сложившейся традиции детьми в семье Подвинцевых — их воспитанием, контролем за учёбой, поведением — руководила мама. Длинными зимними вечерами рассказывала она малышам сказки, всякие истории. Вспомнилась прочитанная притча «Про маму и двоих её детей»: «Мама заболела и просила их подать ей кружку воды. Дети расшалились и не слушали её, так и не выполнили мамину просьбу. Тогда она превратилась в птичку и улетела…»
Со слезами на глазах Макс кинулся тогда к матери со стаканом воды:
  – Только не улетай, мамочка, – всхлипывал он, принимая сказку как укор невнимания к ней.
Подвинцев помнил, как, нашалив на улице, прибегал домой, залезал к матери на колени и клал голову ей на плечо. Она ласково улыбалась:
– Ну, рассказывай, что опять натворил?
Выскажет ей всё, поделится своими мальчишескими заботами, обидами и… не заметит, как уснёт. Потом сквозь сон услышит, как заботливые руки мамы укладывают его в постель.
А когда первый раз принёс заработанные деньги, мама светилась от радости:
– Вот ещё один помощник подрос.
И по-своему, по-матерински, с гордостью рассказывала об этом соседкам, знакомым. А Макс, приходя с работы, уставший, но довольный, степенно ужинал, докладывая ей о производственных делах.
По ночам чувствовал, как мать поправляет спадавшее одеяло, украдкой крестит и тихо шепчет:
– Господи, дай Бог ему здоровья, счастья в жизни, – утром будила: – Сынок, вставай, на работу пора.
Вскакивал. На кухне пахло чем-то вкусным.
– Когда же ты успеваешь? – интересовался.
– Такая уж материнская доля, – улыбалась она.
Мама хорошо пела, знала толк в музыкальных инструментах. А как она играла на гитаре! Тихонько перебирая струны, напевала старинные романсы. И они с сестрой слушали, затаив дыхание, — ведь играла их мама! Особенно любили «Черная роза – эмблема печали…», «То не ветер ветку клонит…».
Отец был степенен и неразговорчив. Так сложилось, что Максим с сестрой видели его практически только по выходным. В обычные дни недели он уходил на работу, когда сын и дочь ещё спали, возвращался – уже спали. Был религиозен, перед сном обязательно читал вслух молитву и крестился. Макс часто просил:
– Папа, помоли меня тоже.
Михаил Семенович с серьёзным видом подходил к его кровати и крестил, бормоча что-то приятное, но непонятное. И Макс засыпал сном праведника. Иногда замечал, как отец читает Библию – очень толстую книгу в деревянном переплёте. Но поскольку это было не принято в то время, читал украдкой.
В посёлке его уважали. К бате ходили за советом, приглашали быть мировым судьёй в каком-нибудь споре. Он был одинаково ровен в отношениях и с бывшим зэком, и главой семьи, и с подростком. Если что-то обещал, обязательно выполнял.
Построил дом практически один. Три комнаты, кухня, прихожая, веранда, большой ухоженный двор – это всё заслуга отца.
Считался знатным грибником. Особенно по сбору сухих груздей. Знал, под какой берёзой растут эти грибы-невидимки. Домой возвращался всегда с полной корзинкой. В лес ходил, как он говорил, пообщаться с природой.
Михаил Семёнович был гостеприимен. По рассказам мамы, в доме всегда находились посторонние люди: приживалки, дети соседей, бывшие односельчане.
Как-то почти год у них в доме проживал его земляк. Работая на сплаве, сильно простудился. Признали плеврит — серьёзное заболевание лёгких. Работать не мог. На что жить? Семьи не было, родственников тоже, чтобы поддержали в трудную минуту. Случайно на улице встретил отца. Тот, не задумываясь, предложил посильную помощь. Вот и привёл в дом. Мама лечила его различными отварами и прочими народными средствами. Благодаря материнской заботе, папин земляк через несколько месяцев встал на ноги. Но сразу не уехал. Жил ещё полгода.
Или пожилая женщина по имени Марьюшка. Макс не знал, откуда она и как появилась в их семье. Вроде сначала попросилась переночевать. Отец с матерью не отказали. Потом заболела мама. Марьюшка стала помогать по дому: доила корову, обихаживала детей, готовила обеды. Когда мама поправилась, низко поклонившись всем, продолжила свой путь дальше. Куда? Никто не знал.
Ещё Подвинцев хорошо помнил, как каждую весну из соседнего посёлка приезжал знакомый отца. Звали его Коля-сапожник. Он приводил в порядок потрепанную обувь за несколько дней. Потом неделю-другую просто отдыхал, в основном, сидя на крылечке со скрученной «козьей ножкой» из табака-самосада и с удовольствием пил парное молоко нашей коровы Зорьки. Затем исчезал до следующей весны…

БОЛЬНИЦА (продолжение)

Наутро видение превратилось в явь: в палате появились сестра и родители.
– Вы чего это все собрались, как на похороны, – хотел съязвить Макс, но голос выдал его чувства к своим близким, и он громко разрыдался от любви к ним, уткнувшись в подушку.
– Прекрати. Приехали, потому что ты получил серьёзную травму, да и давно не виделись. Знаешь ведь пословицу: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Когда бы ещё собрались вместе? – обнимая младшего брата, объяснила сестра Валентина. – Видим, что идёшь на поправку, смеёшься, бодрый, значит, скоро встанешь на ноги, и будет у тебя жизнь лучше прежнего…
Родители молча держали его за руку, словно пытались передать своё здоровье и силу. И такое настроение поднялось у Макса, что если бы не трёхкилограммовый груз, висевший на ногах для вытяжки, пошёл бы в пляс. На следующий день его прооперировали…
                НАЧАЛО

 Максим Подвинцев устроился в бригаду автоматического комплекса контактной сварки «Север», благодаря ставшему уже почти родным завпромотделом газеты Фомичеву.
Он же помог поселиться в ведомственном общежитии, больше похожем на перевалочный пункт в армии: кто-то приезжал с вахты, тут же – уезжали. В комнату приходили совершенно незнакомые люди, устраивались на ночлег, а утром исчезали, передав привет то Николаю, то Станиславу, о которых парень никогда не слышал.
Месяц обучения азам стропальщика прошёл успешно: во-первых, Макс стремился действительно узнать об этой профессии побольше, во-вторых, было даже интересно вместо институтской напыщенной теории познавать практику рабочей специальности. Тем более, что их группа, состоявшая из таких же, как он, будущих специалистов, регулярно практиковалась на ведомственной площадке, организованной в черте города.
– Считай, что по блату и под мою ответственность, – напутствовал его новый друг перед отъездом на вахтовый посёлок газотрассы, который был расположен в нескольких десятках километров от базы, – не лезь «вперёд батьки». Там работают ребята ушлые, побывавшие на многих стройках, и, заметь, практически у половины высшее образование, хотя и работают простыми работягами. Спросишь, почему так? Люди всякие: кто из-за длинных рублей пошёл в рабочие, а кто захотел, как ты, – романтики… В общем, на месте разберёшься.
Несмотря на строгость, царившую на важной стройке, эта бригада газовиков чудила постоянно: то лопнет у них стык при испытании участка трассы, то человека в трубе забыли и заварили жерло так, что забытому приходилось пробираться в трубе диаметром почти полтора метра до следующего участка сварных работ километра два-три, то генератор, вырабатывающий ток, неожиданно выйдет из строя по непонятной причине. А всё по одной и той же традиции: на строительстве газопроводов негласно не рекомендовали сдавать объекты в эксплуатацию в штатном режиме. Обязательно – аврал, нечеловеческое напряжение усилий и употребление спиртного.
Выпивки случались ещё и потому, что выдержать вахту можно было двумя способами: либо не пить вовсе, либо пить через день. Но железным правилом было употреблять спиртное только после работы, когда дежурный повар приготовит на ужин что-нибудь «такое-эдакое», но обязательно вкусное. Вот именно в такую бригаду и был направлен Максим Подвинцев.
Добраться до пункта назначения было не так просто. Газовики трудились примерно в двухстах километрах в тайге, где болота перемежёвывались с непроходимыми дебрями и небольшими речушками, кишевшими рыбой различных пород.
Максима и немолодого мужчину, представившемуся сотрудником лаборатории по испытанию швов при сварке труб, отправили на вахтовке, как на персональном автомобиле. Прорубленная в тайге просека для будущего газопровода служила чётким ориентиром.
Через три часа они благополучно предстали перед прорабом участка. Инспектор дружески поздоровался с ним и быстро пошёл к трубе, где разлетался фейерверк огней: это заваривал очередной стык газосварщик, для проверки его работы и прибыл сотрудник лаборатории.
Максим представился, показал документы и в ожидании замер. Мужчина, критически осмотрев с ног до головы новичка, произнёс:
– Надолго к нам: за деньгами или за запахом тайги?
Максим, чувствуя неприятие прораба, едко ответил:
– Конечно за длинным рублём, нанюхаться тайгой, думаю, тоже успею.
– Ну, ну, посмотрим, — многозначительно произнёс прораб. — Запах-то у нас здесь с мошкой, комарами и оводами летом и сорокаградусным морозом зимой. Давай знакомиться. Меня зовут Юрий Павлович,– и протянул руку.
– Максим.
– Шагай вон к тому вагончику, – прораб показал в сторону жилых вагончиков. – Там живёт бригада, в которой будешь работать. Трудиться начнёшь с завтрашнего утра. Бригадир определит круг твоих обязанностей. Ну, а с членами бригады, надеюсь, познакомишься вечером. А я поехал сдавать комиссии три километра сваренной трубы.
Юрий Павлович сел в урчащий «УАЗик», и его машина тронулась по дороге, прорубленной вдоль трубы, туда, где должны были пройти испытания только что сданного участка газопровода.
Дверь в вагончик была не заперта. Максим легонько толкнул её вперёд и вошёл в балок. Осмотрелся. Справа и слева вдоль стен стояли двухъярусные сколоченные из досок топчаны, заправленные синими одеялами, заваленные различной одеждой и ещё непонятно чем. У изголовья – узкие тумбочки, тапочки.
«Для личных нужд»,– отметил он про себя. Обратил внимание на добротную железную печку, стоящую на выходе у двери вагончика. Возле неё – охапку берёзовых поленьев.
В углу один топчан был свободным. На нём сиротливо лежал матрац, свёрнутый в рулон. Заглянул в тумбочку – пустая. Место, значит, не занято.
Сняв рюкзак, развязал. Достал туалетные принадлежности, пачку чистых листов бумаги, шариковые ручки и положил в тумбочку. Полотенце повесил на спинку кровати. Это был знак ещё по студенческой жизни – спальное место занято. В ту пору, случалось, придя к себе в комнату после занятий, на своей койке заставал спящего однокурсника. Тогда Максим, а потом и соседи по комнате стали на спинках своих кроватей оставлять полотенца, тем самым давая бездомным варягам метку: у койки имеется конкретный хозяин, который в любую минуту может здесь появиться. Этот нехитрый приём срабатывал. Бездомные студенты уже не решались занять спальное место.
Засосало под ложечкой. Не ел с раннего утра. Порылся в рюкзаке. Достал кусок хлеба и бутылку молока. Вытащил и несколько бутылок водки (обмыть вступление в бригаду), купленных перед поездкой в гастрономе, который почему-то в народе назывался «Бабьи слёзы». С удовольствием перекусил.
Вышел на улицу. Вокруг – ни души. Как успел перед отъездом сказать ему прораб, бригада по случаю ввода в строй конкретного участка магистрального газопровода в сторону райцентра отбыла на торжество. Об этом же ему поведал и местный сторож, охранявший жилые вагончики и различную технику.
– А далеко мероприятие?
– Километра два от нас. Можешь посмотреть на праздник.
«Почему бы и нет?» – подумал Максим, отправляясь по маршруту, подсказанному сторожем. Через полчаса был на месте.
Мероприятие действительно выглядело грандиозным. На поляне стояло десятка полтора служебных машин высокопоставленного начальства. Суетился среди гостей фотокорреспондент районной газеты, которого Макс запомнил по первой встрече в редакции, так как его редактор постоянно посылал в магазин за портвейном, когда тот заканчивался. В стороне толпились сварщики (он узнал их по специфической робе). Видимо, переживали, отметил про себя Подвицев, глядя, как те нервно переминались с ноги на ногу и беспрерывно курили, обмениваясь какими-то фразами.
Кусок отводного газопровода был небольшим, но диаметр трубы 1420 миллиметров (так принято было говорить среди сварщиков), – это серьёзно. Как прочитал в справочнике о строительстве газопроводов Максим, испытание должно было проходить следующим образом: участок подключался к компрессору, который мог «давить» до десяти атмосфер. При продувке давление воздуха поднимали до шести. Этим самым проверялось качество сварки швов и прочность.
Кроме того, хотя перед сдачей в эксплуатацию трубу внутри старались очистить от посторонних предметов, всё равно там оставались песок, куски электродов, камни, другой мусор. Это оттого, что после сварки трёх труб «в плеть» их подтаскивали к месту монтажа трубоукладчиком. Вот здесь-то и набивался в трубу всякий хлам.
Заработал компрессор. Стало очень тихо, даже жутко. Главный инженер управления махнул рукой:
– Давааааай!
Люди, затаив дыхание, стали прислушиваться и ждать, когда донесутся первые звуки "симфонии продувки". Через секунду из трубы послышался приближающийся звук брякающих по стальной обшивке камушков. Пошёл лёгкий пылевой дымок. Вот «добрякал» первый и, смачно чиркнув по отводу, пулей пролетел дальше. Честно сказать, стало как-то нехорошо оттого, что он улетел в небытие, а к наблюдающим, судя по звукам, приближалась даже не волна, а цунами с неимоверным количеством камней.
Все замерли в ожидании. Жерло трубы стало с бешеной скоростью и лязгом выплёвывать камни и булыжники вперемешку с сотней килограммов пыли и песка. Главный инженер стоял в напряжении. Это было видно по побелевшим костяшкам пальцев, которыми он сжимал рацию. Видимо, молил Бога, чтобы тот не позволил плети лопнуть по швам. Всегда суровое лицо его и сейчас не исказилось гримасой страха, а скорее выражало удивление и вопрос, который он обычно озвучивал так:
– "Ни х...!!! И – какого х...!!!»
Сжатый воздух выдувал всё, что находилось в трубе. Когда камнепад закончился, командой на выход прозвучал рёв главного инженера:
             – Увооолю нахх... всех. Почему плохо очистили трубу?! – но лицо инженера не могло скрыть радости. Главное, испытание прошло удачно – ни один стык не сифонил, не было свищей в сварке.
            Никто никого не уволил, никто никого не наказал. Ведь он сам благословил этот метод очистки отвода трубы как самый качественный.
Как и положено, вечером в вагончике Максим «проставился» среди членов бригады. Вначале все лично знакомились с ним, пожимали руку, пытливо рассматривая молодого парня. Затем пили водку, закусывали, трепались о житье-бытье. После пятой рюмки бригадир Стас Даманский, похлопав Подвинцева по плечу, проникновенно сказал:
– Вижу, ты в доску свой парень! В обиду не дам!
            – Конечно, не дадим! – вторили «бугру» напарники.

                БРИГАДИР

Стас Даманский – добродушный, весёлый тридцатипятилетний парень.
Оператор контактной сварки, по совместительству руководитель малого звена. Он закончил институт электросварки имени Патона в Киеве. Одно время заочно учился на философском факультете в Московском университете. К сожалению, не закончил. Отчислили за неуспеваемость и пропуски занятий. Так получалось, что во время сессий находился на пуске важных участков строительства какого-нибудь газопровода. И хотя фамилия его напоминала о кровавых событиях на китайской границе во второй половине 20-го века, в армию не взяли по состоянию здоровья. Врачи определили у него плоскостопие.
По натуре Стас был философом, да ещё со сложным генетическим кодом. Родители – диссиденты. Они активно поддерживали людей, выступавших против ввода войск в Чехословакию, открыто поддерживали Солженицина. В общем, были на контроле у наших недремлющих органах госбезопасности. Но благодаря тому, что работали в ракетостроении – были «неприкасаемые».
Сын пошёл по их стопам. Нов космос не попал – остановился на сварочных науках, где превзошёл многих теоретических учёных, применяя свои познания на практике.
Глядя на него, многие говорили: « Какой оптимист!» Впрочем, всем известно, что оптимист – просто плохо информированный пессимист. Однако мнение друзей да и просто знакомых о нём всегда было одинаковым. Они считали Стаса не любителем пустопорожних разговоров, с непререкаемым и необыкновенным авторитетом. Говорили, что трудно встретить такого умного, умеющего слушать собеседника.
Досужее выражение «Не делайте умное лицо, ведь вы же простой трудяга» к нему не относилось никак. При этом некоторые намекали, что он немного вроде бы блаженненький. Очевидно, из-за глаз, которые голубели как от наивности, так и от ненависти. И все сходились в одном: Стас – человек неординарный, отзывчивый, совестливый и справедливый. Так что, расхожая формула «Совесть как покладистая старуха: слепа на оба глаза и глуха на оба уха» к нему не подходила.

                НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

Уже в завершение банкета кто-то поскрёбся в дверь.
– Небось Лохматый желает познакомиться с новым членом бригады, – со смехом открыл дверь машинист трубоукладчика по фамилии Добрый.
Макс его запомнил именно из-за фамилии. Уж очень она не соответствовала внешнему облику мужика — угрюмого, смотрящего на всех исподлобья, со зловещим прищуром глаз и страшным шрамом от подбородка до виска.
Но сейчас это был совершенно другой человек — улыбавшийся, ласково гладивший собаку. Подсовывая ей куски колбасы, он приговаривал:
– Ну что, Лохматый, соскучился? Ничего, сегодня больше никуда не уйду.
Пёс, будто бы поняв речь человека, вильнул хвостом и улёгся у дверей на отведённое ему место.
– Это Лохматый, я сам кличку эту придумал. Видишь, какая у него длинная шерсть, – и без перехода продолжил: – Ты что, журналист? – Анвар, так звали мужика, обратился к нему.
– Угу, – Макс кивнул головой, – был, но весь вышел. Вот решил напрочь сменить профессию, да и образ жизни тоже.
– А ты знаешь, журналист, что собака самый лучший друг из всех живых существ на земле, – вдруг произнёс он. – Я это знаю точно, потому как убедился лично в преданности этих животин. Они чувствуют и понимают всё. Даже то, что мы, люди, не воспринимаем в повседневной жизни. Пойдём, покурим, хочу поведать тебе одну историю, которую ещё никому не рассказывал. Почему? Потому, что страшно…
– Ты небось про Афган много чего слышал? Да кто теперь об этом не знает. Я там тоже был, – Анвар нервно прикурил сигарету. – Охраняли перевал, ведущий к границе с Пакистаном. В основном, было тихо, но когда шли караваны «духов» с оружием или наркотиками, начинался твориться ад. Прячешься во время обстрелов за камнями и думаешь, что сейчас всё – крышка. Тем более, у них проводники были местные. Там ещё какие-то мины были необычные: они не шелестят, как обычно, а по-другому проявляются... Во, словно собака за спиной бежит и дышит. И бьют мощно...
– Да, про пса, – перескакивает он на другую тему, – у нас тоже была собака, мы его также Лохматым звали. Огромная такая дворняга. К нам прибилась, наверное, отстав от каравана… Здорово боевой дух в отряде поднимала. Чуйка у пса фантастическая была! Если мы обстреливали «духов» – никак не реагировал, а вот если стреляли в нашу сторону – заранее искал щель и прятался. Знал, что через несколько секунд обязательно «ответка» прилетит. Тем и предупреждал нас об опасности. Лохматый несколько раз ранен был, но не скулил. Однажды только и завыл, когда прямое попадание в палатку было, где наши ребята отдыхали. Увидел разорванные тела солдат и завыл... Стал к нам перетаскивать их по кусочкам... Страшно это видеть: найдёт кусок тела, сядет, завоет и тащит к нам, живым. Когда меня ранило, сопровождал до бронетранспортёра и всё вилял хвостом, словно подбадривал: мол, будет хорошо. Так и случилось. Вскоре нас сменил другой отряд. Я бы обязательно там памятник этой собаке поставил... Жаль, не сфотографировал его в своё время…
Опять закурили, думая каждый о своём. Затем Анвар, видимо, что-то вспомнив, усмехнулся:
– Я потом по госпиталям долго мотался, но выкарабкался. Комиссовали вчистую.
– Анвар, а как ты оказался там? – Макс с уважением посмотрел на собеседника.
– У меня отец татарин, мать украинка, а дед по матери русский. Родился на Донбассе. Жил в Ростове-на-Дону, на родине деда. Когда призвали в армию и сказали, что надо исполнить интернациональный долг, ни секунды не сомневался: значит, надо! Тем более, что отец мусульманин…
– А фамилия почему такая?
– Это батя виноват. В деревне, где мы жили, он, если делал что-нибудь хорошее для земляков, всегда приговаривал: «Добрый я, видишь ли». Так и закрепилось за ним это прозвище. Когда я родился, он в сельсовете при получении свидетельства о рождении был настолько пьян, что ничего говорить не мог. А когда спросили, как его фамилия, сосед вместо него ответил: «Да Добрый он». Так меня и записали: фамилия – Добрый. Спохватился я только при получении паспорта. Но исправлять не стал…
– А кем больше себя ощущаешь: татарином, русским или украинцем? – в Подвинцеве проснулся газетчик.
– Дурацкий вопрос, – машинист затушил очередную сигарету. – Я православный, а значит, русский, какая бы кровь во мне ни текла, – помолчали. – Пошли спать, завтра в семь утра на трассу.
Они тихонько пробрались в вагончик, где храпела уже вся бригада, улеглись. «Ну вот, я и начал новую жизнь…», – подумал Максим и провалился в темноту.
Утром новоявленный стропальщик приступил к своим обязанностям. Работа оказалась очень тяжёлой физически. В функции стропаля входила не только основная работа, но и подготовка трубы или плети к сварке. Именно он обязан был очистить её от грязи, зимой от снега шлифмашинкой (болгаркой, как её любовно называли рабочие), снимать двадцать-тридцать сантиметров металлических швов в торце, толщина их достигала двух сантиметров.
Первое время к концу рабочего дня Подвинцев валился с ног от усталости, с трудом забирался в вахтовку и моментально засыпал до приезда в посёлок. Ужинал и… опять спал до утра. Но уже через пару месяцев прошла усталость, появилась сноровка. Бригадир даже изредка разрешал ему «центровать» плети для сварки, хотя контролировал лично и постоянно поправлял его.
Товарищи в коллективе нередко обращались к нему за советами, зная его журналистское прошлое. Мало того, с ним откровенно делились рабочие недостатками в деятельности участка:
– Слышь, журналист, ты расскажи об этом в газете. Пусть начальство зашевелится. А то зажирело совсем.
Максим вникал в суть проблемы и писал свои «письма с газотрассы» в газету. Начальство фыркало, но связываться побаивалось – газета ведь. Так что через год Подвинцев уже пользовался заслуженным авторитетом не только в бригаде, но и в управлении.
Даманский к членам бригады относился одинаково ровно. Но все знали его настоящих друзей, которых он таскал с собой на все стройки по России и, не скрывая, патронировал их. Это Валерка Тихонов, Сашка Возовиков и Пашка Козьменко. Они значительно отличались от него, но было у них и общее: все они – романтики и, по меткому определению прораба участка, люди с хорошими идеями в голове. Как тут не вспомнить крылатое выражение известных академиков: чем больше у человека извилин в голове, тем у него извилистей судьба. Все они впоследствии стали друзьями и Подвинцева.
(Бульдозерист – Валерка Тихонов) В Советской армии Валерка служил в Приморье, недалеко от города Дальнереченска, как раз в тот момент, когда там произошли события на острове Даманский (опять совпадение). И хотя в боевых столкновениях участия не принимал, остро переживал за наших солдат с заставы Нижне-Михайловская, которые первыми приняли участие в боях с китайскими солдатами. Тихонов со многими из них был знаком ещё в «учебке» связистов. Особенно это становилось заметно, когда выпивал некоторое количество спиртного. В такие моменты Валерка горько плакал, рассказывая, какими его хорошими друзьями были погибшие в том мартовском снегу Петька или Васька.
Вскоре его перевели на Сахалин, где Тихонов, влюбившись в океан, остался на сверхсрочную. Там познакомился с местной красавицей Светланой. Любовь разгорелась не на шутку, и вскоре повёл он ненаглядную под венец.
Родились у них дети: два мальчика-погодки. Однако вскоре жизнь молодой семьи разладилась. Причиной стала тёща. Вначале она потребовала, чтобы все финансовые средства были у неё. Затем начала дозировать продукты питания в семье. А когда систематически стала появляться без разрешения в спальне молодых супругов по утрам и вечерам, Валерка не выдержал. Вопрос встал ребром: или он или тёща! Светлана выбрала мужа и отца своих детей. Но поскольку квартира, в которой жила семья Тихоновых, была собственностью нелюбимой тёщи, им пришлось искать другое место жительства. Так Тихоновы появились в родном Прикамье.
Приютили их родители Валерки, отдав в пользование небольшой домик. Он стоял в тот момент пустым, т.к. отец получил благоустроенную квартиру как участник Великой Отечественной войны. Однако вскоре местное предприятие железобетонных конструкций, куда устроились на работу молодые, прекратило существование. Так что они оказались временно без работы.
Надо было срочно что-то предпринимать. Не жить же на пенсию престарелых родителей. Посовещавшись с женой, Валерка написал брату в Сибирь письмо: так мол и так – помоги… Тот без обиняков пригласил родственника к себе на Север. Раздумывать не стал. Оставив Свету с детьми у родителей, поехал разведать, как и что будет на новом месте…
Брательник встретил Валерия радушно. Не один вечер они просидели за бутылкой вина, обдумывая, где лучше приложить силы. Остановились на газотрассе — там требовались бульдозеристы. (Ещё до армии Тихонов закончил техническое училище, где получил эту специальность, и даже успел поработать на бульдозере). У них и зарплата приличная, и льготы на обустройство семьи гарантированы, и, самое главное, была возможность от души поохотиться в тайге, что Валерка любил безумно.
Судьба это или случай, но Тихонов в конторе управления столкнулся со Стасом Даманским, который в этот момент разговаривал с прорабом, требуя в бригаду бульдозериста. Валерка тут же представился и попросился к нему. А когда узнал, что фамилия бригадира «Даманский», вообще уверовал в судьбу. С тех пор они были неразлучны, как сиамские близнецы: куда один, туда же без рассуждения второй…
Был у Валерки, как сказано выше, большой «недостаток». Без охоты, считал Тихонов, жизнь ненастоящая. Пресная, что ли. На тему охоты мог говорить часами.
– Промысел зверя или птицы – это наиглавнейшее дело в жизни настоящего мужчины, – утверждал он. – Это и промысел Божий, и исполненный созидающего начала народный промысел в самом широком русском смысле. Например, сибирский медвежий промысел, который, несомненно, вбирает в себя все ипостаси этого удивительного слова. Где ещё можно разрядиться от стрессов, как не с ружьем в лесу? Но главный же смысл промысла не в самой охоте, а в тех охотничьих просторах и разговорах о них, которые ведутся, бывает, до утра.
Вот вы знаете, что у нас в Среднем Приобье весенние глухариный и тетеревиный тока начинаются в начале мая. В это время ещё лежит снег в лесу. Поэтому охота на глухарей приобретает азартный, увлекательный характер. Одновременно создаёт и определённые трудности. Ведь начало любовных песен птиц приходится на три-четыре утра, когда ещё практически ничего не видно в двух шагах. Попробуйте в таких условиях тихо и незаметно подойти к токующему глухарю по насту, запинаясь о кочки и коряги, которые создают такой шум, что, кажется, слышен на много километров вокруг. Глухарь, несмотря на свое название, очень хорошо слышит и видит.
А как он поёт! Откуда-то изнутри всего его существа, из широко раскрытого клюва раздаётся горловое «тек, тек, тек, тек…», затем завершающая песню дробь: «т -р - р -р…». Ты замер, затаив дыхание. И только в момент окончания своей серенады самец ничего не слышит и не видит. Всего две секунды! Но тебе надо именно за эти мгновения сделать один-два шага. И так пройти, проскакать, пробежать до полукилометра, пока подойдёшь на расстояние выстрела.
Сердце, кажется, вот-вот выскочит из груди, Зрение, слух обостряются настолько, что видишь любое движение в радиусе ста метров, слышишь ещё дальше. Наконец наступает апогей охоты – один-единственный выстрел, который ставит последнюю точку, ради которого ты столько перетерпел, перенервничал. С трепетом смотришь, как красавец-глухарь падает под дерево, на котором ещё минуту назад пел песню любви.
Всё! Тебя полностью покидают силы. Но ты победитель! Ты добытчик! Весь мир у твоих ног!
Надо сказать, что Тихонов был убеждён: отношение у местных деревенских и городских к охоте разное. Местному достаточно убить время и стереть ноги, конечно, при нормальном обеспечении спиртным, посидеть у костра.
Наш деревенский любитель-охотник может отстреляться и по бутылкам. Конечно, профессионалы – не в счёт. Например, где-нибудь в глухом населённом пункте идёт абориген на охоту: ружьё потёртое, приклад изолентой подмотан, минимум патронов в патронташе. А возвращаясь домой, несёт три-четыре утки.
Городскому же подавай комфорт и объект охоты. Его видно сразу. Во-первых, одежда специальная: новая охотничья униформа, не то, что у местного жителя – с иголочки одежда, сапоги, ремень. Ружье – загляденье, патронов – полмешка. Правда, к концу охоты патронов не остаётся. Все исстреляны по пенькам, банкам, бутылкам. Канонада, как на фронте. Трофеев тоже нет, если здешний охотник не подарит. Домой приезжает со страшным перегаром, перемазанный непонятно чем, но отвратительным с виду. Домашняя анаконда, которая сама себя считает рабыней Изаурой, грозно вопрошает: «Ну что, отвёл душу, снял стресс? Теперь до следующего выходного?»
Мастерство настоящего промысловика всегда видно, – доказывал всем Тихонов. – Настоящие охотники стреляют только тогда, когда ясно видят цель. И даже не всегда отстреливают. Скажем, старых секачей. Зачем? Их мясо всё равно не едят – очень жёсткое. Живые же, они для потомства пригодятся. Кроме того, охота развивает юмор, а это ведь хорошее настроение. Какие весёлые охотничьи истории только не случаются?! Например, кто слышал, как мы с корешом убили медведя-шатуна?
В тот раз мы охотились на лося. С вечера объехали на машине вокруг вырубленной лесосеки и увидели след лося, уходящий в заросли молодняка. Выхода из него не было: значит, зверь остался ночевать в нём. Чуть брезжил рассвет. Погода ясная и прохладная — октябрь как-никак. Снег лежит тонким слоем, поэтому видна ещё земля. Однако и лосиные следы проступают чётко. Зверь ещё оставался в мелколесье. Машина, в которой мы находились, медленно двигалась по волоку, оставшемуся после вырубки леса.
– Стой! Остановись! – попросил напарник, – я выйду и пойду в чащобу, а ты двигайся дальше по кругу, – надев поверх фуфайки белый маскхалат, он скрылся в ельнике.
Не проехав и ста метров, услышал выстрел, почти следом второй. Быстро развернулся и рванул на звук. На дороге, улыбаясь во весь рот, стоял кореш. Весь его вид показывал, что дело сделано.
– А лось-то совсем рядом был. Лёжка метрах в тридцати.
Бык оказался громадный. По отросткам рогов – восемь лет.
– Килограммов на триста потянет, – обходя лося, прикинул я.
Достали ножи, топор и приступили к разделке туши. Это только легко сказать: «приступили к разделке туши». На самом деле это тяжёлая работа, которую закончили только к трём часам дня, ни разу не присев перекурить. Мясо было уложено в машину, шкура и внутренности закопаны — в общем, всё сделали как надо.
– Давай доберёмся до магистрали и там попьём чаю, перекусим, а то от голода даже голова кружится, – предложил я.
Напарник согласился, и машина двинулась в сторону дома. Выехав на большак, остановились. Разложив на сидении нехитрую снедь, принялись утолять голод.
Вдруг сбоку раздался громкий треск, и на дорогу выскочила лосиха. Не обращая внимания на транспорт, крутанула головой, кинулась через дорогу в чащобник. Следом за ней на обочине появился… медведь! Увидев нас, резко затормозил, встал на дыбы. В это же время, не сговариваясь, мы выскочили из машины и одновременно выстрелили в хозяина тайги. Тот рыкнул, развернулся и рванул обратно. Только тогда у меня затряслись руки и стали подгибаться ноги. Напарник, видимо, испытывал то же самое. Мы дружно уселись на корягу и нервно закурили.
– Сходи, посмотри, где он, – затягиваясь, предложил мне кореш.
– Я что, похож на идиота? Пойдём вместе посмотрим, сделаем круг.
Если выхода нет, значит готов.
Докурив сигареты, отойдя друг от друга метров на двести, пошли закольцовывать территорию. Следов медведя не было! Теперь уже смело пошли в чапыжник, куда он скрылся. Мишка лежал почти рядом с дорогой. Точно, в горле – отверстие от пули.
– Вот это точность, ты что, прицеливался?
– Откуда? Навскидку бил, от страха, наверное, попал, – остановил я товарища.
Напарник засуетился около туши, прикидывая, как её разделать. Совсем стемнело.
– Значит, так, – распорядился он, – сейчас быстро снимаем шкуру вместе с головой и лапами, а за мясом приедем завтра утром.
Когда начали ошкуривать, удивились: подкожного жира практически не было.
– А мишка-то – шатун, оказывается. Жиру совсем не нагулял… И всё потому, что хромой был. Видимо, где-то поранился. Последняя надежда на лося была. Если бы завалил, лёг бы на зимовку спокойно. Но, видимо, не судьба, – ловко орудуя ножом, просвещал меня кореш.
Закончили работу уже ближе к полуночи. Шкуру медведя с головой положили на сидение. Да так, чтобы голова и лапы были видны сразу, как только открывалась дверца. Это был сюрприз для моей супруги. Домой подъехали уже потемну. Жена, как обычно, начала ворчать, что ездим зря.
  – Ты что, спишь уже? Иди, принимай дары леса. Там в машине рюкзак с лосятиной. Принеси.
Жена, не ожидая подвоха, подошла к машине, открыла дверцу и…. завизжала во весь голос от страха. Ещё бы, нос к носу столкнулась с медведем, вернее, с его головой и лапами, которые торчали из-за сидения.
          Шутку мою она не оценила: не разговаривала целую неделю.
 В общем, хорошее дело – охота. К сожалению, не у всех на это занятие хватает времени. Одним словом, времени на охоту мало, а историй про охоту много, – закончил свое повествование Валерка.
Однако бульдозеристом Тихонов был виртуозным, непревзойдённым асом. Мог ножом бульдозера сделать вал при засыпке траншеи под углом сорок пять градусов. Да и семьянином был отличным: в доме – идеальный порядок, большое подворье и любящие жена, дети.
(Механик по ремонту импортной техники – Александр Возовиков) когда-то работал в совхозе водителем молоковоза. Мастер на все руки. У него был добротный дом, покладистая жена, дочь-школьница. Казалось, что ещё нужно деревенскому жителю на этом свете? Однако нет-нет да вспыхивал в глубине души огонёк неудовлетворённости: правильно ли живёт, верно ли определился для будущей жизни? Это состояние грузом лежало на сердце, вызывало ностальгию. Наконец понял: душа требует перемен.
Однажды случилось подвезти ему до железнодорожной станции незнакомого мужчину. В дороге разговорились. Пассажир приезжал в соседнее село навестить престарелых родителей. Вот теперь уезжает обратно на Север. Там участвует в строительстве газопровода. Последние слова занозой засели в голове Возовикова.
И вот настал день, когда не выдержал, объявил дома, что хочет поработать на строительстве газопровода. Тёща – в слёзы, жена – в крик. Одна только дочь твёрдо встала на сторону отца: пусть едет. Обустроится — переедем к нему жить. Не век прозябать в деревне.
На трассе Возовиков познакомился со Стасом Даманским. Подружились сразу. Прижился и в коллективе. Умел всё. По хозяйственной части и по технической. Ни зимой, ни летом не сидел без дела. Водоснабжение, поддержание территории в надлежащем состоянии, ещё много других дел – всё это круг его обязанностей. С ними справлялся без замечаний.
Однажды  зимой стояли сильные морозы. Из-за этого вышел из строя глубинный насос. Срочно потребовалась дефицитная запчасть. Александр не стал жаловаться на отсутствие ЗИПов, писать докладные начальству, а принялся за работу, что называется, «засучив рукава». В течение дня смотался в районный центр и привёз, к удивлению прораба, необходимую деталь. Глубинный насос заработал в прежнем режиме.
Как у любого жителя Севера, у Александра тоже была страсть. Не к чужим женщинам. Жену свою он любил. Страстным рыболовом слыл.
Настоящий рыбак, считал Возовиков, ещё с вечера должен поглядывать на облака, пытаясь определить погоду на завтра. Только рыбак знает, какая это горькая потеря, когда у него с крючка срывается рыба. Только он понимает толк в приманках и мормышках. Если ему в руки попадал рыболовный крючок, мог часами комментировать его особенности, хотя с виду там ничего особенного не было. Вот таким был одержимым рыболов Возовиков.
А ещё считал, что в своих рассказах рыболовы не уступают охотникам. Утверждал, что рыбаки – фанаты похлеще, чем болельщики московского «Спартака». И в самом деле, кто, как не рыбаки, не моргнув глазом просидят весь день, глядя на не шелохнувшийся за всё время поплавок? Кто, как не рыбаки, смогут полдня простоять в стылой воде, зарабатывая ревматизм? Недаром ведь в рыбацкой молитве говорится: «Боже! Дай поймать такую рыбину, чтобы врать не пришлось!»
– Рыбалка – этот спорт или искусство? – подначивая его, нередко задавали вопрос друзья.
– Когда ловишь рыбку – спорт, когда рассказываешь про это – искусство. В рыбалке улов не главное, важен процесс, – отвечал Сашка.
До самозабвения любил слушать, а потом рассказывать Возовиков рыбацкие байки. Добросовестно записывал их в заветную тетрадь. Вот одна из них.
…Очередное посещение реки обещало быть уловистой поездкой. Возовиков договорился с мужиками из аппарата управления отправиться на место, где, по их словам, рыба сама выпрыгивает из воды.
Ровно в пять утра собрались у вахтовки — машины, которая доставит на заветное место. Основательно устроившись в салоне, тут же сгоношили импровизированный стол-самобранку. Тронулись. На АЗС заправились под завязку. Тут к машине подошёл пожилой мужчина в рыбацкой одежде с пайвой за плечами и попросился подвезти его.
– А куда тебе? – поинтересовался водитель.
– Мне всё равно, Лишь бы на речке с удочкой посидеть.
В салоне он устроился в самом конце и задремал. Вскоре все забыли о нём. После раннего завтрака стали играть в карты, ведя беседу, как всегда, на извечную тему – рыбалки. Постепенно разговор перешёл на то, кто, когда и где поймал самую крупную рыбину. Были самые разнообразные размеры: от «длиной по локоть» до «глаз окуня с пятикопеечную монету». Причём, после каждого монолога очередного рыбака хохот стоял такой, что кузов машины трясло, как картонный. Наконец, фантазия у всех иссякла.
Вдруг неожиданно раздался голос попутчика:
– А вот я однажды поймал щуку. Величиной с… — в общем, три пальца засунул в анальное отверстие ей и даже ничего не порушил.
В салоне наступила полная тишина — немая сцена, как по Гоголю. Каждый пытался представить размер этого экземпляра, крутя перед собой пальцы.
Затем люди застонали от хохота.
Не прочь был Александр и поделиться различными рецептами приготовления ухи.
– Сегодня расскажу про уху по-хантыйски, – поставил он в известность коллектив  бригады за очередным ужином.
– Это как? – приготовились слушать мужики.
– Очищенную рыбу режете на большие куски, тщательно их промываете. Затем берётесь за потроха. Рыбий пузырь, молоки, кишки – всё прополаскиваете и кладёте в кипящую воду. Добавляете лаврушки. В последнюю очередь бросаете в бурлящее варево куски рыбы. Картошку – боже упаси, – по глубокому убеждению Возовикова, если её положить, уха не получится. Рыбный суп будет.
– Когда всё готово, выкладываете в отдельное блюдо сваренную рыбу и круто посыпаете её крупной солью. Юшку с потрохами разливаете в большие кружки. Затем со смаком кушаете рыбу, запивая ароматным наваром и балдеете от удовольствия.
Или уха по-сибирски: в ведре сначала отваривают дикую утку. (Её потом скушаете на второе.) Затем в этом бульоне на костре готовят уху. Опять же – никакой картошки. Вначале в марле отвариваете мелкую рыбёшку типа ершей, окуней. Выбрасываете. Закладываете крупные куски щуки, язя или обского карася. Варите до готовности. Специи по вкусу. В конце добавьте немного водки. Перед тем как ставить котелок на стол, опустите в уху тлеющую головёшку из костра. Уха по-сибирски готова!
В бригаде был ещё один человек, который органично вписался в коллектив, это – сварщик Павел Козьменко.
У Козьменко было два хобби: награды России и женщины. В коллективе над ним постоянно подшучивали за постоянные разговоры о сексе или об орденах и медалях. На эти темы он мог говорить часами. В его коллекции ордена деда – полного Георгиевского кавалера, получившего Кресты в Первую мировую, медали и ордена отца – участника Великой Отечественной войны, кавалера боевых орденов Красной Звезды, Боевого Красного Знамени, Отечественной войны 1 степени, медаль «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов», орден Жукова. Были и гражданские награды: ордена «Знак Почёта», Дружбы, медали «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», «За освоение недр и развитие нефтегазового комплекса Западной Сибири».
Отдельно Пашка коллекционировал награды Российской империи.
Вся биография семьи Козьменко была отражением тех политических и жизненных ситуаций, которыми богата была Россия в двадцатом веке. Дед и бабка по отцовской линии – обрусевшие вогулы – жили на севере Свердловской области. Советская власть объявила их «малым народом» и усиленно заставляла учиться новой социалистической жизни. Для «полного счастья» стали называть их народностью манси.
На заре советской власти они поселились в леспромхозе. Работать устроились — в силу своих национальных обычаев – лесниками. Там же семейной паре выделили небольшую двухкомнатную квартиру.
Вскоре родилась девочка, которую назвали Полиной. Та, достигнув совершеннолетия, привела в дом молодого человека.
– Это Миша Козьменко из Украины. Он будет моим мужем, — и увела, не дождавшись ответа родителей, в свою комнату.
Так в семействе вогулов-манси появился зять. Это был хороший муж, но задиристый мужик. Однажды за драку чуть не загремел в тюрьму – обошлось.         Когда началась война с фашистами, попросился добровольцем на фронт. Полмесяца учебки — и на фронт. В эшелоне выдали по одной винтовке на двоих и по десятку патронов к ней. Первый бой… Ранение. Опять передовая, и снова госпиталь. Комиссовали вчистую.
Жили Михаил и Полина душа в душу, но Бог почему-то не давал детей. И только после того, как Поля стала посещать церковь, поверив в Господа нашего, забеременела. Так на свет появился Павел Козьменко.
Пашка рос, как и все дети развитого социализма, в соответствующей среде рабочего класса: с трудом учился, в меру хулиганил. После восьмилетки окончил курсы газоэлектросварщиков. В армии служил радистом. Побывал на различных стройках народного хозяйства, но нигде долго не задерживался: то скучно становилось, то женщины вставали на пути. В общем, менял места жительства часто.
Характер был покладистый. Что бы на него ни навешивали, чего бы про него ни говорили, всегда охотно соглашался со всеми. Частенько получал за это тумаков, но считал происшедшее издержками современной жизни. Самокритикой не занимался и никогда не унывал.
Вот и в этот раз на трассу его занесло лихим ветром. Вернее, уголовно-любовным.
…Пашка был влюбчив до крайности. Поэтому в разных областях нашей необъятной родины в своё время имел несколько законных семей. Все с детьми. Вот что значит сорванные цветы удовольствия.
Первая жена была хохлушка. Любовь прошла скоро. Расстались без сожаления. Вторую встретил в одном из санаториев Кавказских Минеральных Вод. Через полтора года женщина из некогда внимательной супруги превратилась в чистую мегеру. Ей не нравилось даже то, как он спит, держит ложку. С третьей супругой он сам дал серьёзный промах: она застала его на даче с молодой студенткой. Не простила измены.
Говорят, мужчина за свою жизнь бывает счастлив два раза: когда женится и когда разводится. Вот и посчитайте, сколько раз был счастлив Козьменко. Алименты начал платить в двадцать лет и всегда по полной схеме. Подрастали первые дети, рождались вторые — и так непрерывной чередой. Даже здесь, на Севере, он успел жениться дважды.
Однако среди его детей никогда не было дочки. Он даже бороду ставил в заклад на случай, если будет девочка. Ан нет, борода всё время почему-то оставалась целой. Если бы ввели звание «отец-герой», то Пашка мог бы запросто претендовать на него.
После расставания с очередной женой Павел обычно начинал заглядывать «на огонёк» в ресторан, на дискотеки, кинотеатр. Вот и в тот раз в увеселительном заведении полно было посетителей. Большая часть отдыхающих танцевала. Но, та единственная,  стояла в стороне, скучала.
Женщина сверкала, как шампанское в бокале, переливаясь сверкающей бижутерией. Притяжение к этой красавице у местного Казановы было таково, что его сердце тут же пало к её ногам, как мокрые штаны с ног. Оно заставило позабыть всё на свете. В этот момент и возникло одно из тех скоропалительных решений, о которых потом сожалеют всю жизнь.
Её тело могло расплавить бутерброд с сыром через расстояние танцевального зала. Боевая раскраска и волосы цвета перца с солью тоже делали свое дело. Мини-юбка напоминала набедренную повязку полинезийских островитянок, что очень гармонировала с ногами. Вызывающе возвышалась грудь, как орудие для потери самообладания. Да ещё чувственный до безумства ротик. Кроме того, она умело стреляла бедрами. При таком виде даже у лошади закружилась бы голова, не то чтобы у нашего товарища.
Так как его сердце вмиг стало постукивать вопросительно и пар задымил из ноздрей, он смело вступил на тернистую дорогу, то есть, загарцевал к избраннице. А щекочущий запах ее духов вгонял в обморок.
На спиртное он не скупился, регулярно предлагал выпить то под предлогом, что «между первой и второй промежуток небольшой», то есть, десять секунд. То говорил, что между второй и третьей не должно быть больше десяти жевательных движений. Дама охотно поддерживала словесный пинг-понг. Так началась то ли безумная страсть, то ещё чёрт знает что из этого разряда.
«Ищите и обрящете», — сказано в Библии. На предложение продолжить знакомство в другой обстановке фея охотно согласилась. Поехали к ней домой. Ночь была бурной. Утром, выходя из чужого подъезда, Козьменко чувствовал, что по его телу будто прошла рота танков. На последней ступеньке поскользнулся и чуть не упал. Чужие лестницы круты.
Так начался любовный роман с новой пассией, которую звали Лола. Она быстро поняла, что появилась возможность быстро починить свою неудавшуюся биографию. «Куй железо, пока горячо», пока мужик не опомнился. Дождь не может идти вечно. И через полгода Козьменко сдался.
В ЗАГСе их зарегистрировали за один день. Чиновница была подругой феи. Так Паша в который уже раз нашёл и сразу же потерял величайшее из благ – свободу. Брачное счастье залавливало в свои сети и не только таких орлов, как он!
Когда всё слишком хорошо – это не может долго продолжаться. Не всё золото, что блестит. Уже на торжественном ужине в честь бракосочетания Козьменко чётко увидел, что молодая совсем не молода. Что скажешь? Но не портить же праздник, накидывающий брачное ярмо, которое носит ласковое название «узы».
Как-то быстро закончилась ярость в кровати «молодой», зато новой жены. Теперь Павел, как библейский Моисей, всё чаще в постели наблюдал лишь её зад, извините, спину. В доме стали появляться какие-то дамы и господа, которые вели непонятные разговоры о будущем нации, возрождении казачества, своём привилегированном положении в обществе. Всё было глупо и пусто.
Поэтому Козьменко стал чаще ловить себя на мысли, что и на этот раз не нашёл близкую себе душу. Былой пар опять быстро ушёл в свисток.
Любовь как озоновый слой, её не хватишься, пока она есть. Лола, как она выражалась, «пахала на работе», то есть, регулярно задерживалась допоздна. Работала секретарем в полиции. А какая секретарша не становилась любовницей какого-нибудь начальника? То-то!
Вот так в очередной раз Пашка нарвался на крушение любовного корабля. Однажды он застал в доме незнакомого мужчину, который страстно лапал его жену руками. Она не сопротивлялась. На правах законного мужа Козьменко возмутился. Раздел любовника догола. Затем, измазав его в дерьме, погнал по улице до здания районной милиции, т. к. выяснил, что тот занимал должность заместителя по воспитательной работе среди личного состава.
Козьменко отлично понимал, что после содеянного времени у него, чтобы остаться не посаженным или не покалеченным, очень мало. Поэтому быстренько собрав документы, рванул попутками до областного центра. Там срочно заключил договор с газостроительным трестом и в тот же день отправился в Ханты-Мансийский автономный округ. А через неделю уже был в вахтовом посёлке бригады Стаса Даманского.
Если бы не Паша, то на трассе среди рабочих вряд ли бы прижились многие крылатые выражения, которыми, казалось, он был напичкан по самое-самое: например, «языком капусту не шинкуют», «языком — как рычагом…», «языком трепать – не дрова рубить». Он мог благодаря своему языку трепаться на различные темы: от технологии производства до секретов гинекологии и устройства космических кораблей. Или о жизни подводных миров, которые в глаза не видел. Мог запросто затеять спор о преимуществах поверхностной обработки земли по сравнению с глубокой пахотой.
Члены бригады всегда охотно слушали трепотню товарища. Когда же ловили на незнании темы, не обижались. Да и сам Пашка ни на кого не обижался. К тому же Козьменко не прочь был выпить. Однако никто его ни разу не видел растёкшимся мордой по столу, хотя по утрам проявлялись признаки похмелья: периодически прикладывался к графину с водой.
На немой укор прораба неизменно отвечал: «В пьянстве замечен не был. Но по утрам пил много холодной воды и при этом громко крякал».
Зато в своей профессии ему не было равных. Мог без перекура, не отрываясь, проварить на два раза подряд стык полутораметрового диаметра. Шов у сварного считался эталоном у экспертной службы. На любых соревнованиях или конкурсах по ручной сварке Козьменко всегда первенствовал. Его опыт приезжали перенимать специалисты со всей страны. И он с удовольствием показывал людям то, что знал сам.

                БОЛЬНИЦА (продолжение)

Очередная операция прошла более чем успешно. И через несколько недель Подвинцев на костылях, но выписался домой. А за неделю до этого эпохального события Макса неожиданно посетил Андрей Иванович Тихомиров. Посочувствовал, посокрушался о травме племянника, пообещал любые лекарства для лечения.
– Слушай, а у меня ведь радость в доме: сын Лёшка растёт! Мы с Клавдией без ума от него. Парнишка – весь в меня! Правда, чернявый, в вашу породу, видимо. Я-то блондин, но Алексей – копия я в детстве.
Макса словно ударило током: по его расчётам, это как раз время романа с Клавдией. Пробормотав свои поздравления, он перевёл разговор на производственную тему.
– В бригаде меня ждут уже ребята. Даже отдельный балок на трассе приготовили. Буду настоящим «трассовиком» с пропиской «в трубе», – пошутил он.
Надо сказать, свою тюменскую любовь Подвинцев скрывал от всех. То ли оттого, что его бросила женщина, то ли потому, что это была первая. Он старался не вспоминать те сладострастные минуты, от которых до сих пор холодело в груди и болело сердце.
Со временем Максим всё реже и реже вспоминал любовный городской роман. Но сейчас, после посещения Тихомирова, чувства вновь захлестнули его. «Обязательно надо позвонить Клавдии, поговорить…». Но о чём собирался поговорить с женщиной, не решил.
В общежитии Макса встречали почти как героя. По такому случаю практически вся бригада собралась в его комнате. Все, кроме одного… — того, кто был виноват в производственной травме его –  Максима Подвинцева.
Юрки Щварцмана, новоиспечённого машиниста трубоукладчика.
ТОРГОВЕЦ ПИРОЖКАМИ

Родом Шварцман был из Одессы. В школе звёзд с неба не хватал, но всегда в нужный момент оказывался рядом с лидерами — будь то отличники в классе, классный руководитель или директор школы. Может быть, поэтому его знали многие «нужные» люди, ну а уж он готов был служить им верой и правдой… но за деньги. Одесса – город, где практически все знают всех. Поэтому, помыкавшись в различных организациях, связанных так или иначе с дензнаками любой страны,  Юрка пристроился торговать на Привозе – самом знаменитом рынке города – пирожками. Одновременно занимался мелкой фарцовкой и распространением слабых наркотиков.
В какой-то момент попал на заметку местной милиции. Решение напрашивалось одно: свалить куда-нибудь подальше. Однажды встретил одноклассника, который работал электросварщиком на строительстве газопровода в Западной Сибири. Порасспросив его подробно, твёрдо решил уехать. Так Шварцман попал в Ханты-Мансийский автономный округ.
В силу своих способностей: быть полезным всем – в столице округа по случаю познакомился с начальником управления на строительстве газопровода. Долго рассуждал за рюмкой в ресторане о мечте трудиться именно у газовиков. После выпитой бутылки коньяка вынудил-таки пригласить его к себе на работу.
– Однако имей в виду, инженерных должностей у меня нет, только рабочие вакансии. Вот создаётся новая комплексная бригада автоматической контактной сварки «Север», например. Очень перспективная, да и заработки в ней приличные. Нужен стропальщик.
– А что это за сварка такая? – поинтересовался Юрка.
Начальник в ответ покопался в своём портфеле, достал потрёпанную брошюру, полистал и ткнул пальцем:
– Изучай, может, поймёшь, что это такое.
Сосредоточившись, собутыльник прочитал: «При автоматической контактной сварке электрический ток способен нагревать металлические изделия при прохождении через них, при определённых условиях происходит плавление материала. Создаваемое усилие сжатия, передаваемое на заготовки, вызывает соединение свариваемых деталей на молекулярном уровне».
– Переведи на нормальный язык, – жалобно попросил Шварцман, – ничего не понял.
– Понимаешь, это такой электрический агрегат, который помещается внутрь трубы, она стыкуется с другой, нагревается до температуры более 1000 градусов и сильнейшим ударом впрессовывается одна в другую.
– А какие обязанности у стропаля?
Ответ был кратким:
– Зацепил трубу – отцепил, отцепил — пошёл опять цеплять…
И хотя Юрка ничего не понял и ему не хотелось трудиться физически, с удовольствием согласился поработать в этой бригаде, где «деньги гребут лопатой».
Коллектив принял Шварцмана прохладно. Уж слишком не тянул, в силу своего характера, на простого работягу. Зато был готов выполнить любое поручение «бугра», мастера, прораба, что, несомненно, нравилось последним. Мог договориться, пробить, убедить кого надо. Всегда оказывался рядом с начальниками. В общем, стал незаменимым человеком в бригаде. Через полгода он уже был вроде ординарца у бригадира – Стаса Даманского. Какая у него была профессия или должность в бригаде, никто не знал. Но Юрка очень гордился своим положением и даже иногда пытался командовать коллективом.
В это время в управлении был расширен участок строительства, и для этого понадобились дополнительно машинисты трубоукладчиков. Чтобы не отрывать людей от основной работы, было решено пригласить преподавателей – специалистов из профессионального училища — в управление, обучать рабочих новой профессии на месте. Так были открыты курсы по подготовке данной категории рабочих на производстве в вечернее время. Первый, кто туда записался, был Шварцман.
Оказалось, что у него нет никакой специальности, кроме краткосрочных курсов поваров. Надо отметить, что готовить пищу он любил и умел. Поэтому с удовольствием курировал этот процесс в бригаде. Но и тут Юрка только руководил и пробовал блюда. Всю черновую работу: заготовить дрова, начистить картошки и так далее – выполнял кто-нибудь другой.
Ещё он активно варил самогон. Для бригады, но за деньги. Все были довольны: самогонщик получал деньги, бригада – дешёвое самопальное спиртное. Поэтому вечерами в вагончиках был каждый день праздник по любому поводу. Ну, а преподаватели курсов практически жили в вагончике, где обитал Юрка. К концу учебы курсант был уже на «ты» с любым из них, называя просто по именам.
Через несколько месяцев Шварцман радостно тряс новеньким удостоверением машиниста трубоукладчика.
– Ты хоть бы практиковался чаще, – отчитал как-то его «бугор», – а то задавишь ещё кого-нибудь, не дай Бог. Хотя на трубач я тебя всё равно не поставлю – посидишь дублёром пока.
Как в воду смотрел Стас Даманский. В тот день сварных работ не было – переезжали на другую стоянку. Бригадир утром зашёл в вагончик к Подвинцеву:
– Слышь, Максим, надо с трассы перебазировать пару сваренных плетей к магистрали. Там их подберут водилы-плетевозники и перевезут на новое место. Всей бригаде делать нечего – сегодня выходной, но ты с Анваром и Юркой съездите, погрузите трубы.
Макс поморщился. Он уже несколько месяцев был на зачистке усилений в трубе, что считалось более квалифицированной работой.
Даманский понял его взгляд:
– Дело в том, что только у тебя есть удостоверение стропальщика, выручай.
– А Шварцман зачем? – поинтересовался Подвинцев.
– Наше начальство тоже должно там быть, пусть покрасуется перед ними. Ему это очень нравится, да и я дал команду обработать прораба, чтобы тот подписал прошение о выделении нам в бригаду вездехода «Лендровер». В управлении пообещали, надо форсировать…

                ЖИТЕЙСКАЯ МУДРОСТЬ

Ехали молча. Подвинцев был занят своими мыслями. В голове возник давний разговор с Тихомировой, вскоре после выписки из больницы. Клавдия ойкнула, услышав в трубке голос Макса.
– Как здоровье у тебя? Как вообще живешь? Нравится жить за тридевять земель? – всё это она выпалила без остановки, видимо, чтобы не давать парню времени на ответы. – Вот сынишку воспитываем с мужем. Сорванец!
– Мой? – резко перебил её Подвинцев.
В ответ она нервно засмеялась, потом тихо прошептала:
– Да! – и бросила трубку.
Неделю Макс ходил под впечатлением разговора. Это заметил бригадир и пригласил его к себе вечером в свой вагончик. Выставил на стол бутылку водки, два стакана и кусок колбасы:
– Рассказывай, что случилось? Вижу, ходишь как неприкаянный… – он ловко разлил спиртное по полному стакану и аккуратно поставил пустую тару у входа. – Давай махнём, – и лихо, двумя глотками, отправил содержимое в рот.
Подвинцев последовал его примеру. Помолчал, ожидая, пока горячительная влага разойдётся по всему телу, и всё как на духу выложил товарищу: про дядю, несчастную любовь, свою кучерявую жизнь. Всё – до донышка!
Стас слушал, не задавая ни одного вопроса. Затем достал из тумбочки ещё бутылку, налил по полстакана, молча выпил, махнув рукой Максиму — мол, давай тоже. Произнёс:
– Знаешь, есть такая житейская мудрость: «Мужчина в своей жизни должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына». Стремись к этому, и своё пребывание на этой грешной земле оправдаешь. Остальное – сопутствующее, не обращай внимания. А теперь иди спать, завтра в бой – на газотрассу!
Подвинцев с лёгкой душой отправился по адресу, указанному бригадиром, и впервые за последнее время спокойно заснул.

                РАБКОР

Он также вспомнил, как через три недели работы в качестве новоиспечённого члена бригады, которая реально вела строительство газотрассы, исчисляя её в километрах сваренной в единое целое трубы, он передал в редакцию газеты с приехавшим его навестить Володей Фомичёвым первый критический материал о проблемах на участке.
Дело было в том, что в разгар рабочего дня бригада, трудившаяся на изолировке (в обязанности газостроителей входило обматывать снаружи трубу специальной плёнкой), вместо того чтобы заниматься, делом, играла в вахтовом автобусе в карты.
На вопрос «Почему не работаем?» «бугор» «шамотников» (так на трассе называли изолировщиков), обречённо ответил:
– Ждём деталь для трубоукладчика.
– А когда привезут? – поинтересовался Подвинцев.
– Когда рак на горе свиснет, – пошутил «бугор». – Снабженец, чёрт его побери, пропал. Ему по фиг: у него, в отличие от нас, оклад…
Запчасть установили только через два дня, и то после большого скандала в управлении.
Макс возмутился данной ситуацией, в результате появилась корреспонденция в газете. Но чтобы не накалять обстановку на участке (как-никак сам являлся работником этой организации), он попросил Фомичёва поставить вместо его фамилии псевдоним.
А через неделю после публикации в газете нештатного корреспондента пригласил к себе завпромотделом и показал на конверт — мол, читай! На трёх листах машинописного текста за подписью начальника участка полностью отрицалось содержание корреспонденции.
Во-первых, он утверждал, что на участке не было никакого журналиста с такой фамилией, которого попутно обозвал «тупым писакой», ничего не понимающего в работе изолировщиков. Одним словом, обвинял во лжи. К официальному ответу прилагались боевые листки, молнии, стенные газеты, которые свидетельствовали: на трассе кипит ударная работа.
– Что будем делать, Макс? Этот м…к в райисполком копии послал. А там приказали провести служебное расследование.
– Готов хоть сейчас доказать, что я прав. Ребята за простой получили по тарифу, а могли сдельно получить в три раза больше…
Надо заметить, что давление на Фомичёва было мощным. В последующие дни звонил в редакцию начальник управления, было организовано два или три письма якобы от рабочих. Они писали, что в их бригаде работа идёт отлично, а их позорят в прессе...
Разбираться на трассу выехал сам редактор – Марат Мухаметшин, человек, который пользовался авторитетом и в райкоме партии, и в управлении. Что он там проверял — неизвестно, но через пару дней вернулся с остаточными явлениями алкогольного отравления на лице и с бумагой, где начальник участка признавал, что несколько перегнул палку, защищая честь мундира, и извинялся за необъективное письмо в редакцию перед автором статьи.
Вечером на планёрке Марат высказал завпромотделом, что он думает о его протеже на газотрассе.
– Писать надо так, чтобы даже у господа Бога не возникало сомнений в тексте. Посему объявляю тебе выговор, нештатному корреспонденту с газотрассы фиг, а не гонорар за статью. Будем её считать редакционной, тем более, там стоит псевдоним вместо настоящей фамилии.

                НАЧАЛЬСТВО
 
Адам Семёнович Цай, так звали начальника участка, в молодости носил фамилию Цап. Как известно, на украинском языке так называлось двурогое, дурно пахнущее домашнее животное. На русском так обзывали упрямых и неумных людей. Переводилось оно – козёл! И конечно, Адаму Семёновичу такая фамилия не нравилась. Поэтому перед поступлением в лётное училище он сменил его на более звучную – «Цай».
Успешно окончив военное заведение по специальности авиационный техник-механик, в армии долго не задержался. Бардак, который там тогда процветал, приводил его в ужас. Тут подвернулся товарищ, который уже уволился из армии и успешно трудился механиком в строительном объединении. Он предложил Адаму Семёновичу сменить род деятельности и слинять из вооруженных сил к ним в организацию.
Механиком Цай был классным и вскоре был рекомендован начальником участка на строительстве газопровода. Дело было новое, но интересное. Сутками Адам Семёнович пропадал на трассе: вникал в каждую мелочь, учился у опытных специалистов-трассовиков. Заочно окончил нефтегазовый институт и через десять лет стал классным специалистом по строительству газопроводных ниток.
У начальника участка было одно неоспоримое, с точки зрения работяг, положительное качество: он никогда не вмешивался в конкретную работу специалистов, но если они допускали брак или не выдерживали определённые допуски сварки, «разбор полётов», как выражался бывший авиатор, был громким и поучительным. Об этом знали все работающие на участке и воспринимали как должное.
Любил рано утром выезжать на трассу — посмотреть, как идут дела в бригадах. Ознакомившись с положением дел, не спешил давать указания по устранению неполадок, а по возвращению, сидя в кабинете, звонил по рации в бригады и просил рассказать о положении дел в коллективе. Если «бугры» ничего не скрывали – хвалил за честный отчёт, если врали – советовал подумать и говорить правду, одновременно предупреждал, что данный коллектив будет лишён месячной премии за конкретный брак в работе. Работяги удивлялись: откуда начальник знает всё, что происходит на газотрассе, пока сторожа не рассказали им о приездах Цая, одновременно покаявшись, что по его просьбе не говорили об этом бригадирам из-за обещанной премии.
Но что особенно не нравилось Адаму Семёновичу – это когда на трассе играли в карты на деньги. Заходя в вагончик, он громко кричал:
– Опять в карты на деньги играете!? Кварталки лишу, если поймаю за «храпом» или «секой». Быстро все на уборку территории!
Макс, зная, что в карты в основном играют в салоне вахтовки по дороге на работу, удивился: отчего Адам так не любит игры в карты.
– Однажды в бригаде землеройщиков игра пошла по-крупному: на кону стояла сумма, равная стоимости легковой машины, – рассказал ему Стас, – тракториста, проигравшего деньги, жена выгнала из дома и нажаловалась в трест, что на участке бандиты во главе с начальником обыгрывают рабочих в карты. Цай получил выговор с занесением в учётную карточку по партийной линии и был переведён на полгода в прорабы. После этого у Адама Семёновича глаз начинал дергаться при виде колоды карт и он  приходил в неистовство. Мог за это премии лишать неоднократно…. Так что смотри – не попадайся. Будешь самым большим его недругом.
Любил Цай на людях быть щедрым меценатом. Однажды на районном совещании возник вопрос о предоставлении квартиры местному поэту, студенту-заочнику литературного института имени А.М Горького. Цай тут же попросил слово и с трибуны пообещал квартиру в течение полугода. А спустя шесть месяцев, пригласив местную и окружную прессу, торжественно вручил ключи семье поэта. Потом с гордостью по делу и по случаю обязательно рассказывал об этом на всех общественных мероприятиях. Вот такой был начальник участка Адам Семёнович Цай!
  ОСЕНЬ СЫПЛЕТ НА ДОРОГУ ЛИСТЬЯ…

…Приехали на место. Стояло бабье лето – сентябрь. Это время, когда с летом уже вроде попрощались, а оно внезапно возвращается и снова радует нас. В этот момент солнце как бы играет позолотой на янтарных листьях деревьев и кустарников. Паутина, такая лёгкая и ажурная, гонимая ветром, летит в разные стороны и цепляется за кусты и деревья. Лес, кажется, укрылся золотой вуалью, как будто прячась от невзгод погоды.
Листья всех оттенков нежно покрывают трассу множеством «ладошек». Сквозь полуголые ветки огромных лиственниц и елей проглядывает голубое небо. Мягко ложатся под ноги их тени, когда идёшь вдоль трубы. Да… Бабье лето!
Макс очнулся от своих мыслей и двинулся к сваренным плетям, находящимся чуть в стороне. В голове непроизвольно возникли строчки:
Ах, отава, милая отава
Отшумела жалящим напевом,
От меня идет направо Слава,
Я, не видя свет, иду налево.
У неё лицо зимы белее,
У меня калиной заалело,
Хочет Слава пламя Прометея,
Мой огонь земной не захотела.
                Осень сыплет на дорогу листья,
Осень горько плачет журавлями,
Мы уходим дальше понемногу,
Осень, осень, осень между нами.

Под ногами, к изумлению Подвинцева, оказалась небольшая кулишка с брусничником. Кустики были все покрыты крупными ягодами. Он непроизвольно нагнулся и стал собирать лесной урожай. От этого занятия его отвлёк звук работающего трубоукладчика. Макс машинально сунул ягоды в карман курточки и двинулся к нему. Подхватил стропы, зацепил плеть. И только выходя из опасной зоны, заметил, что за рычагами сидит не Анвар, а Шварцман. Неожиданно плеть стала приподниматься и по инерции пошла вперёд без команды стропальщика. «Почему трубоукладчик двигается?» – промелькнула мысль.
…Последнее, что помнил Максим, — как сваренная в плеть труба, диаметром около полутора метров, длиной более 30 метров и весившая почти тридцать тонн, медленно наезжала на него. Бежать, упасть, уклониться уже не было времени. Громко захрустели кости, ноги перестали слушаться, и он упал на землю. Удивился: почему не потерял сознание? Почему над ним всё ещё качается труба?
Наступила полная апатия. Ничего уже Максима не волновало. Ничего… просто хотелось отключиться, чтобы не чувствовать той ноющей боли, которая уже , достигла предела и была нестерпимой…

                ЗЕМЛЯ, ОНА КРУГЛАЯ

– Мужики, – дрожащим голосом Макс открыл маленький сабантуйчик, – мужики, вы моя семья. Хотя бы потому, что теперь во мне течёт ваша кровь, которую отдали не задумываясь. Братья, я никогда этого не забуду, – он залпом выпил стопу водки и заплакал.
–Ну, нахвалил, неудобно даже слушать, – Стас Даманский обнял товарища. – Давай выздоравливай окончательно и приступай к работе, а её непочатый край: переезжаем на новый участок. Там у тебя будет новая должность в связи с лёгким трудом, предписанным врачами. И должность эта будет называться сторож! А это означает что? – обратился он к бригаде. Все хором ответили:
– Много времени для рыбалки и охоты!
– Именно так, – Анвар придвинулся к другу,– сторожить нужно будет технику, что оставляем на трассе. Лихих людей развелось много… а день будет в личном распоряжении, тем более, тебе ноги разрабатывать необходимо.
Вечеринка продолжилась песнями, традиционным «Ты меня уважаешь?» и решением производственных проблем.
– Курнём? – предложил Анвар.
На свежем воздухе закружилась голова:
– А куда пропал Шварцман? – задал давно мучавший  вопрос Подвинцев.
– Не хотели тебя расстраивать. После того случая он срочно рассчитался и уехал домой в Одессу. Вскоре его, земляк, работавший на соседнем участке, сообщил нашему «бугру», что Юрку ночью ограбил бандит. При этом пробил ему голову. Так что он сейчас тоже в больнице. Находится в коме. Уже месяц не приходит в сознание.
– Жаль… его, – посочувствовал Макс. – Неудобно даже как-то, вроде как бы из-за меня…
– Брось ты ерунду пороть, знаешь пословицу: «Земля круглая – как начнёшь, так и закончишь». Это про него -- сам виноват. Хотя я тоже был не прав в этой истории. Уговорил  меня доверить ему рычаги – чёрт попутал – разрешил… Дело пустяковое вроде: плеть перетащить… Ладно, всё, забыли про это. Пошли к мужикам, слышь — поют мою любимую песню «Офицеры», её исполняет обычно Газманов. Кайф!
Так началась третья эпопея в жизни Максима Подвинцева.

                ВСТРЕЧА

…Максим провёл ладонью по щеке и сбросил на пол пригоршню комаров. Многовато их здесь всё-таки в тайге. Ему раньше рассказывали: идёт человек по лесу, а вокруг него висит комариное облако, словно некий ореол. Думал, что это преувеличение. Но сегодня было именно так.
Сначала, правда, показалось: не такие они здесь злые, как городские кровопийцы. Вроде бы и кусают не так больно, и ночью иной раз дают поспать. Но когда через день-два взглянул в зеркало, стало ясно: зря подозревал гнус в излишней мягкотелости. И снадобья всевозможные, от которых физиономия обретает фактуру кирзового сапога, его не смущают. Ты мажешься – они кусают.
В это лето мошка и оводы озверели совсем. Гудящей тучей залепляли лицо, глаза. Различные репелленты уже несколькими слоями пропитали кожу лица, шеи, рук. Это на какое-то время сдерживало кровопийцев, однако не защищало в целом.
Ощущение слоя прилипшей мошки вызывало нервную дрожь, отвращение к этим мелким, но столь жестоким вампирам. Спонтанно рождалось агрессивное стремление давить, давить… и уничтожать, заживо пожирающих тело и пьющих кровь.
Не намазанные мазью губы, глаза – не защищены от нападения. Укус одного ничтожно малого насекомого крайне болезнен. Губу, например, раздувало напрочь. Твёрдая горящая опухоль обезображивала, невыносимо зудела, мешала есть и говорить.
Ночью, во сне, мошка укусила глаз Максима. Веко раздуло, нестерпимо стало чесаться. Место укуса стало терять чувствительность, словно оно было анестезировано обезболивающим уколом.
Рой мошки норовил залезть даже в белки глаз, залетал в нос, рот. В не продуваемом лесу нет возможности полноценно дышать. Каждую минуту надо останавливаться, чтобы извлечь насекомых из глаз и ушей. От залетевших в горло – откашляться. Только сильный ветер – надёжный спаситель всего живого от орд кровососов.
Страдала от гнуса и собака по кличке Соболь. Её серая шерсть начинала чернеть от тысяч насевших насекомых. Вымотавшись, животное, как правило, искало продуваемые места, нервно и жалостно поскуливало. Оно непрерывно перебегало с места на место. Мошка залепляла собаке глаза, набивалась в нос, уши. Собака, опустив морду и закрыв глаза, ожесточённо скребла их согнутой лапой, счищая непрерывно впившихся кровососов.
Особенно сильно доставалось ушам. Они были не защищены от гнуса – внутри уха нет шерсти. Мошка, напившись крови, увеличивалась в несколько раз – словно, резиновая. Нежная ушная поверхность пса делалась бугристой от десятков присосавшихся насекомых. Собаке оставалось лишь терпеть.
Извлекать самостоятельно из уха гнус она не умела. Уставшая от боли и зуда, она не выдерживала. Тогда подходила к Максу – совала голову в хозяйские руки, прося  помощи. В эти минуты Подвинцев заботливо счищал кровопийцев с ушей друга. Соболь, почувствовав облегчение, по-свойски благодарил и убегал.
Очередной выходной Максим решил посвятить охоте. В окрестностях трассы ребята заметили несколько семей глухарей. Но фортуна на этот раз изменила охотнику. Пробродив целый день по тайге, он так ничего и не добыл.
Уже поздно вечером устроился на ночлег у небольшого озерца. Развёл костер, вскипятил чай из чёрной смородины и с удовольствием потягивал его. Расслабился, лежа у огня. Ему думалось, что костёр на берегу озера являлся для человека не просто источником тепла, временным прибежищем. Скорее всего, это был свидетель пути, с которым ты каждый раз расстаёшься после таёжной ночи. И этот свидетель умел быть добрым и внимательным, он успокаивал, согревал, помогал тебе в тайге и не мешал оставаться наедине со своими мыслями.
…Она вышла из темноты неожиданно и бесшумно. Отблески костра высветили тонкую фигурку женщины и собаку, жавшуюся к её ногам. В руках держала преломлённое ружье. Одета в дождевик, под которым были видны куртка и штаны, заправленные в короткие сапоги.
Подвинцев молча смотрел на невесть откуда взявшуюся «амазонку», не зная, с чего начать разговор. Машинально посмотрел на часы – была половина четвёртого утра – время далеко не для прогулок по урману для женщины.
Гостья присела у костра и спросила:
– Можно передохнуть? Немного устала.
Макс молча кивнул головой. На вид девушке было лет двадцать. Выглядела она довольно симпатичной. Помолчали. Парню было неудобно сразу расспрашивать гостью: кто она и откуда. В свою очередь, гостья, видимо, не считала нужным рассказывать незнакомому мужчине о себе. Он предложил ей кружку смородинного настоя. Приняла с благодарностью.
– Костёр было видно далеко, вот я и подошла, а чай душистый!
Опять наступила пауза.
– Ну, спасибо за гостеприимство, пойду в свой лагерь, – встала «амазонка».
– Куда же вы? Как вас зовут, прекрасная незнакомка? Ещё заблудитесь, – Максим попытался её остановить.
Та снисходительно посмотрела на него:
– Так белые ночи сейчас, и я уже почти дома. Наш лагерь геологов в километре отсюда. А ходила я в хантыйский поселок, здесь недалеко, искала шамана. Не встретила, говорят, ушёл в тайгу. Утром же на своих угодьях необходимо быть. Мастера должны объявиться с буровой за нашими изысканиями. Не приду – скандалить будут. А зовут Екатерина, что с греческого переводится как «очищение», и в народе говорят, что это «царское имя». Фамилия очень даже русская – Иванова. Так что я почти царица! Вот так, – пошутила она.
– Вы кем там работаете? – поинтересовался Подвинцев.
– Будущий геолог, а сейчас практикантка, – с гордостью тряхнула головой девушка.
Подозвала собаку и растворилась в тайге. Охотник удивлённо поозирался по сторонам. «Вот это видение», – подумал он. – Расскажи кому – не поверят».
…К вечеру вернулся в вахтовый поселок. Добежав до вагончика, на ходу сбросил рюкзак. Чиркнул спичку и поджёг кусок бересты. Разжечь с одного раза буржуйку не получилось – глаза опухли от укусов гнуса. Но вот огонь всё-таки занялся. В печку летят сосновые и берёзовые поленья. Потрескивает смольё. Хорошо!
Наконец-то настала долгожданная возможность не давиться мошкою, сплёвывая её с отвращением, не проглатывать, едва сдерживая рвоту. Можно глубоко вздохнуть и постоять хотя бы минут пять без ежесекундного чесания, встряхивания, обмахивания.
Вечером, когда со смены вернулась бригада, стало известно, что репеллент «диэтилтолуамид», в народе называемый «Дэта», которым люди спасались от мошки и оводов, закончился.
– Будет только в конце месяца, – объявил начальник участка, – лимит выбрали.
– Как спасаться от гнуса будем? – задал резонный вопрос Возовиков.
– Как-нибудь продержитесь, ребята, до конца месяца, – стал успокаивать газовиков начальник.
Не помогло. Недовольство среди рабочих возрастало. И тут Максим вспомнил про симпатичную девушку-геолога. Очень хотелось увидеть её ещё раз. Вот если бы одолжить у геологов этот «диэтилтолуамид» чёртов, одновременно вновь увидеть «ночное видение».
Своими мыслями Подвинцев поделился с товарищами, не упоминая про девушку. Предложение всем понравилось. Одобрил его и Цай.
– А что? Давай завтра наведайся к соседям – авось повезёт! Два дня хватит?
– Конечно!
На другой день, к вечеру, Подвинцев добрался до геологов. В таборе (так называли своё временное жилище его обитатели) встретил  средних лет женщину, пожилого мужчину и свою знакомую с лицом, закутанным от мошки платком.
– Надо же, и здесь гнус не даёт покоя, хотя место вроде открытое и постоянно дует свежий ветерок, – вместо «здрасте» заметил Максим.
Познакомились. Выяснил, что все геологи сейчас «в поле», прибудут только к концу недели. Здесь, в таборе, – повариха, завхоз и его ночная визави. Вполне симпатичная, улыбчивая. Было в ней что-то необъяснимо привлекательное. Бывают такие девушки. Вроде ничего особенного с виду, но, точно, мимо не пройдёшь.
Свою задачу гость решил без проблем. Климентий Анатольевич Зайко, так звали завхоза, сразу пообещал поделиться вожделенной жидкостью. Как-никак, государственное дело свершают и газовики.
А вечером была упакована в рюкзак пятилитровая канистра с «Дэтой». За знакомство на радостях выпита фляжка с водкой, выделенная завхозом. И Максим уже влюблённо смотрел на Катеньку, как звал её Климентий Анатольевич.
Невесть откуда повариха по имени Дуня принесла гитару.
– Спойте что-нибудь для души, – попросила она молодёжь, сидящую у костра, – я в кино видела: студенты всегда поют хорошие песни у костра…
Максим взял в руки гитару, которую не держал со студенческих лет, помолчал, настроил струны и тихонько запел:
В горнице моей светло –
Это от ночной звезды.
Матушка возьмёт ведро,
Молча принесёт воды...
Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.
Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень.
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!
Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе.
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе...
В горнице моей светло –
Это от ночной звезды.
Матушка возьмёт ведро,
Молча принесёт воды...
Песня закончилась, но какое-то время эхом по лесу разносились ещё аккорды гитары.
– Это русский поэт Николай Рубцов написал стих… – Максим посмотрел на присутствующих. Завхоз, опустив голову, что-то старательно вычерчивал на земле прутиком, Дуня громко всхлипывала от переизбытка чувств, а Катюша смотрела на него своими огромными глазами, в которых светилась надежда, вера и, конечно, любовь к Подвинцеву.
Вскоре куда-то заторопился Климентий Анатольевич, а следом исчезла и повариха. Катя прижалась к Максиму, гладя его руку. И как-то незаметно для себя оказалась в объятьях молодого человека. Первый поцелуй, нежный и робкий, был прелюдией к их любовной игре. Второй и третий – страстные и многообещающие. Катенька не заметила, как руки молодого человека стали гладить её грудь, возбудилась от прикосновения в лоно ниже живота и застонала от любовного желания немедленно отдаться этому мужчине. Через минуту они очутились у неё в палатке, срывая друг с друга одежду. Он и она слились воедино! Время для них остановилось!
…Отдышавшись, любовники нежно смотрели друг на друга и не могли насмотреться.
– Где же ты раньше была, – шёпотом произнёс Макс, – почему я тебя не встретил? Как же я обходился без тебя, Котёнок?
– А я росла для тебя и ждала, когда придёшь. И сюда, в тайгу, поехала потому, что знала: тебя встречу! Ты не думай про меня плохо, – и неожиданно добавила: — У меня в Москве два жениха. Ей-ей – не вру. Вот только не знаю, кого выбрать, – счастливо засмеялась, – сейчас придётся обоим отказать, ведь правда? – отвечала она ему. – У меня наверняка и дите будет от тебя. Я чувствую это.
От близости с желанной девушкой, впервые после Клавдии, молодой человек ощутил нежность к Кате как к женщине. От её откровенности у Подвинцева кружилась голова. В эту минуту он был согласен со всем, о чём говорила ему любимая.
С головою, кружащейся от поцелуев и интимной близости, Максим всю ночь провёл у Екатерины в палатке. Только под утро ушёл в свою. Полог от комаров не был повешен, но он не стал возиться с ним. Засунув руки в рукава куртки и замотав полотенцем лицо, чтобы комары не сожрали, решил поспать хоть пару часов. Разбудили его раскаты грома. Выглянул наружу. Дождь лил как из ведра. С удовольствием подумал: «Не идти же в такую погоду на базу».
Это намерение одобрил и Климентий Анатольевич, заглянувший к нему в палатку:
– Чего в дождь попрёшься по тайге, пережди. А сейчас пойдём на кухню. Завтрак готов.
В столовой вместе с поварихой суетилась Катя. Она помогла Дуне накрыть стол, потом принесла дымящуюся пшённую кашу на молоке и кофе с булочками. Есть кашу Максим не стал, а вот кофе выпил с удовольствием.
– Пойдём ко мне,– потянула за руку Екатерина, – я тебе свои стихи почитаю.
– Пишешь стихи? – удивился Подвинцев. – Вчера об этом ни разу не заикнулась.
– Не всё сразу, – улыбнулась девушка.
Дождь продолжался целый день. Поэтому Максим и Катя не расставались ни на секунду. Даже на обед не пошли, хотя Климентий Анатольевич приглашал два раза – боялись хоть на мгновение расстаться.
– Хорошим людям всегда рады! Побудь с нами денёк-другой, всё веселее. Конечно, любовь! – вздыхал он. – Что тут непонятного…
Не ушёл Подвинцев и на третий день.
А вечером неожиданно объявился начальник геологической партии Александр Стрельников:
– Екатерина, в таборе больше делать тебе нечего, хватит сидеть, – ревниво сделал ей выговор, – надо материал для диплома собирать, звонил твой руководитель проекта. Поэтому завтра с нами поедешь на Горячие ключи, – тоном, не терпящим возражения, объявил он. Было видно, что он тоже неравнодушен к девушке.
Что было делать? Максим пошёл прощаться с Катей. Она сидела в палатке и горько плакала, потому что ей не хотелось уезжать. Честно говоря, Подвинцев был в растерянности. Что можно было сказать на прощание? Конечно, что они обязательно ещё увидятся. Вот только, когда? В Москве, где училась Катенька? Или в этом северном затерянном городишке, с которым так сроднился Максим? Ни он, ни она не знали.
Кто знает, как сложилась бы их дальнейшая судьба, если бы она осталась в партии? Непременно встречались бы каждую неделю. Ловили на горной речке хариусов и варили уху. Только они одни. Он бы помогал ей отбирать минералы для написания диплома, а она заполняла бы полевой дневник аккуратным почерком, блистая знаниями минералогии, определяя состав пород в точках отбора проб. Катя бы увидела, какой Максим неутомимый, неунывающий, умелый и заботливый. И все женихи её непременно были бы забыты, останься Подвинцев работать в партии…
Но жизнь оказывается всегда суровее, чем в мыслях влюблённых. Через три часа беспрерывных прощаний и клятв они договорись, что осенью Максим берёт отпуск и едет в Москву к Катерине. Там они регистрируются и обговаривают дальнейшую совместную жизнь. Свидетелями же, конечно, должны быть Климентий Анатольевич и Дуня!!!

                ТАЙГА ШУТИТЬ НЕ ЛЮБИТ

Чем ближе становилась осень, тем сильнее волновался Подвинцев. Он почти ежедневно звонил Катерине. Расспрашивал о её житье-бытье, повседневных радостях и разочарованиях, выяснял проблемы. Макс просыпался и ложился спать с именем Катеньки на устах. Его любовь граничила с каким-то безумием. В очередном телефонном разговоре Катя в шутку обмолвилась, что неплохо, если бы в их семейном гнездышке в прихожей лежала шкура медведя как символ их встречи в тайге. Подвинцев горячо поддержал эту идею!
– Обязательно привезу, – заверил он, – и брошу к твоим ногам вместе со своим сердцем!
С этих пор мысль добыть хозяина тайги стала идеей фикс для Максима.
…Однажды он ушёл в тайгу на охоту и к заходу солнца на базу не вернулся. Не появился и на следующий день. Такого за ним раньше не случалось. С охоты всегда возвращался в строго оговорённое время. А тут прошло два дня. Ни собаки, ни добытчика. Не иначе — что-то случилось. Начальник участка газотрассы Адам Семёнович Цай забеспокоился. Мысли одна тревожнее другой, что случилось что-то нехорошее, не давали ему покоя. Переживал и бригадир Стас Даманский. Максим числился у него вроде помощника и был его лучшим другом.
– Заблудиться в тайге парень не мог, он прекрасно ориентируется в лесу, – успокаивал Цая бригадир. – После больницы всерьёз занялся спортом, ходьбой – дай Бог каждому. Любое бездорожье не помеха. Вернётся.
– А если заболел или в форс-мажорные обстоятельства – что тогда?! В общем, так. Если завтра в течение дня не придёт на участок, будем организовывать поиск. Мы не должны оставаться в неведении.
– Может, повременим ещё день-два? Ведь запросто может случиться так: уйдут люди в тайгу на поиск, а потерявшийся человек через час сам нарисуется на участке.
– Нет! – отрезал Цай. Вопрос решён. Я отпустил его в тайгу и в первую голову несу ответственность за него, да и за всех вас.
Ночь прошла в тревожном ожидании. Утром начальник участка собрал в своём вагончике прорабов участка, бригадиров. Люди уже знали, что одним из вопросов совещания будет организация поиска Максима Подвинцева. Так оно и случилось. После пятиминутного разговора с бригадирами о делах на газотрассе Адам Семёнович с тревогой в голосе произнёс:
– Товарищи, вы, наверное, уже все знаете, что у нас пропал человек. Его уже более трёх суток нет на базе. Это Максим Подвинцев.
– Не похоже это на Максимку, охотник он удачливый, тайгу знает, как домашние угодья. Не иначе, что-то приключилось, – высказался Пашка Козьменко. Надо искать нашего промысловика.
– Пашкины предки когда-то жили в этих местах, его дальние родственники до сих пор в тайге находятся. Пусть с ними пообщается, может, что-нибудь прояснится, – поднялся водитель вездехода Сергей Куприянов. — Его обязательно надо включить в поисковую группу. Думаю так: в группе прежде всего должны быть его закадычные друзья: Тихонов, Возовиков, Козьменко, Добрый. С последним он – не разлей вода. Вместе работают, вместе отдыхают, вместе по бабам шастают.
– Конечно, Максима надо искать, любую помощь окажем, если потребуется, – загудела и бригада изолировщиков.
Споры сразу прекратились, и желающие найти Максима Подвинцева стали подходить к столу начальника участка с просьбой записать их в список поисковиков. Через несколько минут Адам Семёнович захлопнул блокнот.
– Ограничимся двумя группами по три человека. Это оптимальный вариант в данной ситуации. Дальше – видно будет. А то как бы не пришлось разыскивать самих следопытов, – подвёл итог дискуссии Цай.
Если с поисковиками всё было ясно: в тайгу пойдут самые опытные таёжники, то в каком районе искать Макса? Здесь разгорелся нешуточный спор. Валерий Тихонов настаивал, что надо в первую очередь обследовать сосновые боры вдоль Оби. Они с Максимом не раз там охотились и рыбачили. Богатые дичью места. Накануне вроде он говорил, что хочет ещё раз побродить в тех местах.
– А мне нахваливал охотничьи угодья возле заповедника,– поделился размышлениями Саша Возовиков, – давайте в этом направлении организуем поиск. Скорее всего, он подался туда. Помните, неделю назад к нам на участок заглядывали местные манси за бензином. Взамен предлагали медвежьи шкуры. Бахвалились, что за день в том районе легко добыли и несколько оленей. Животные, видимо, мигрировали туда за сочными кормами. Точно, там найдём Подвинцева.
Не удержался и Козьменко:
– Я не удивлюсь, если Максим объявится в посёлке соседнего лесопункта. Там у него немало знакомых барышень. Сами знаете, здесь он не промах…
– Хватит болтать, – оборвал разговор Даманский. – Он давно этим делом не занимается. Невеста его ждёт в Москве. Поэтому в подарок ей и пообещал медвежью шкуру, добытую самолично.
Адам Семёнович открыл сейф, несколько минут рылся в ворохе бумаг и достал серую папку. В ней лежала квартальная карта района. Аккуратно разложив её на столе, пригласил поисковиков.
– Вот нужный нам район, – Цай очертил карандашом круг, внутри которого оказались сосновые боры вдоль Оби. – Это то место, которое предлагает обследовать Тихонов.
– Уверен, именно там находится Максим, – подал голос Валерка.
– Вот и хорошо! Туда и направишься с товарищами. Сам же говорил, что охотился в тех местах. Знаешь там каждую кочку, куст, дерево…
– Да это я для красного словца выражался.
– Знаю. Тем не менее, материализуй на практике своё предположение. После обеда выдвигайтесь по маршруту. Через два дня чтобы все были на базе. Понятна задача?
– Что ж тут непонятного?
– Кого ещё дадите со мной?
– Бери Николая Казанцева и Валентина Малкова. Они неплохие таёжники.
– Теперь район, который граничит с заповедником. Туда выдвинутся Возовиков, Козьменко и Добрый, – Адам Семёнович поставил крестики против их фамилий. В этих ребятах он был уверен, как в себе.
Все газовики, кто не был задействован в поиске, разошлись по своим рабочим местам. Вагончики опустели.
Цай вышел на улицу. Дождь почти закончился, но мелкая водяная пыль продолжала сеяться на землю сквозь низкие тучи. И так вторые сутки. Кругом сыро, неуютно. В такую погоду не то что идти в тайгу, из дома выходить не хочется. Начальник участка заглянул в вагончик, где жил Подвинцев. Здесь было задымлено. Возовиков пытался затопить буржуйку — не получалось. Дрова совсем отсырели.
– Плохо выполняете обязанности дежурного по помещению, – заметил он. – Придут люди, где им просушиться?
– Исправлюсь, товарищ начальник, – заверил Возовиков. – К концу рабочего дня всё будет сделано как надо…
– Смотри у меня… – погрозил пальцем начальник. – Где Добрый с Козьменко?
– На складе. Резиновые сапоги получают. Видите, какая погода стоит…
– Как экипируются, пусть к штабному вагончику подходят.
…Когда группы вышли в тайгу, пошёл сильный дождь.
 – Для ночёвки устанавливайте палатку здесь, – отдал Тихонов распоряжение. – А я пока осмотрю кромку леса, которая рядом. Собаку возьму с собой. Так веселее будет. Лайка будто поняла слова хозяина, подбежала и села возле ног.
– Пошли, Умка! Ты – мои глаза и уши.
Но как только собака и человек отошли от стоянки, животное тут же исчезло за деревьями. «Видимо, дичь почуяла, – рассудил Валерий, – вот и сбежала». Как набегается, вернётся. Тем не менее, позвал собаку один раз, другой, третий… Умка не откликалась.
Тихонов минул огромную валёжину, вырванную с корнем сильным ветром, преодолел заросли можжевельника и всё прислушивался: не донесётся ли лай Умки или хаски Подвинцева по кличке Соболь. Собаки друг друга чуют на большом расстоянии. Нет, молчала тайга.
Присел на первый же подвернувшийся пень, достал пачку сигарет. Дальше идти расхотелось. Сумерки всё больше и больше поглощали окружающее пространство. Очертания предметов стали неясными, тени деревьев казались живыми враждебными существами. Малейший шорох, точно внезапный удар колокола, потрясал тело. Никогда ещё слух не был таким чутким.
Внезапно появилось облачко комаров. Оно безмолвно зависло над головой и стало липнуть к лицу. Слишком короткая у кровопийц жизнь, чтобы пренебречь возможностью напиться крови. Тихонов решил возвратиться к палатке. Благо, она в каком-нибудь километре от него. Поправив за плечами карабин, двинулся в обратную сторону.
Невдалеке хрустнула сухая ветка. Через секунду звук повторился. Откуда он? Сам по себе появиться не может. Значит, рядом или зверь, или человек. Валерка протёр глаза, внимательнее посмотрел в ту сторону, откуда донёсся треск. Может, псина вернулась? Нет, не похоже. Она бы обязательно, почуяв хозяина, подала голос.
Вот чёрное пятно появилось у коряги. Шевелится. Неужели медведь? Тихонов инстинктивно сдёрнул с плеча карабин, передёрнул затвор. Чёрное пятно поднялось, вытянулось. Ба… да ведь это человек! Кто он? Как попал в эту глушь? По телу пробежал предательский холодок. А неизвестный всё приближался и приближался. Уже можно было различить двустволку за плечами, его одежду. Она, правда, какая-то необычная, не деревенская, но и не спецовка газовиков. Чужой. Руки газовика ещё крепче сжали приклад карабина. В эту минуту он готов был решительно встретить любую неприятность. Хотел рассмотреть лицо незнакомца, но оно было неразличимо в густом вечернем сумраке.
– Эй, кто идёт? Отзовись!
– Люди, – послышался голос незнакомца, – моя тебя видит, зачем стрелять? Я твоя друзья!
«Видимо, местный житель», – пронеслось в мозгу у Тихонова. Знакомый начальник лесопункта как-то говорил, что в этом районе находится поселение манси.
Сразу прошла напряжённость в теле. Пульс, который минутой назад отдавался даже в ушах, заработал в прежнем ритме. Валера подошёл к хилому на вид человечку. Поздоровался. Тот ответил чуть заметным кивком головы.
– Куда путь держишь, человек?
– Далеко, однако.
– Понятно. В гости не заглянешь?
– Посему не заглядывать? Васа же близко живёт?
– Как узнал?
– Сладкий дым от костла чувствую рядом.
Через четверть часа Тихонов и незнакомец были у палатки. Рядом горел костёр, на тагане висел небольшой казан. Вкусно пахло распаренной гречкой с тушёнкой. Абориген непроизвольно потянул воздух носом, сплюнул обильную слюну.
– Давно не кусал такая еда, – виновато произнёс он.
– Ужин готов? – спросил Валерка у Малкова, который вызвался быть поваром.
– Минут через пятнадцать. Осталось только подождать, когда чай закипит.
– Присядь, – Тихонов показал гостю на пенёк, – сейчас накормим.
Тот заулыбался и одобрительно кивнул головой.
– Теперь расскажи, кто ты и куда путь держишь?
Из путаного рассказа вечернего гостя стало известно, что он манси, зовут Яшкой, держит путь к родственникам, которые живут за большой рекой – Обью называется. Расстояние в три перехода. В силу возраста и ненастной погоды он не сумел засветло дойти до места, где намеревался переночевать. Вот так и встретились в тайге с Тихоновым.
– А ты сто тут делаешь?
– Потерялся товарищ на охоте. Вот ищем его.
– Давно пропадал?
– Четвёртый день, как ушёл в тайгу.
– Шибко плохо, если пропал охотник, – огорчённо произнес Яшка.
– Да что уж тут хорошего…
– Дас патроны к ружью, будем вместе искать вашего товарися. Эти места холосо знаю.
– Воспользуемся услугами гостя? – Тихонов посмотрел на спутников.
– А почему бы и нет? – высказался сразу Николай Казанцев. – Лишний следопыт не помешает.
Предложение взять в свою команду манси Яшку, единодушно поддержал и Валентин Малков.
– Каша поспела, – доложил Валентин.
Люди потянулись к костру. Неожиданно из леса появилась Умка.
– Набегалась? – укорил её Малков. Собака виновато посмотрела на повара. – Не смотри на меня так, не разжалобишь.
– Не мучай собаку, накорми, – вступился за Умку Казанцев, – в следующий раз она будет дисциплинированной.
Он поставил на землю миску с едой, лайка тут же жадно накинулась на пищу. Закончив трапезу, она тщательно вылизала чашку и тихо удалилась. Люди, покурив, тоже отправились отдыхать.
Утро выдалось пасмурным. До обеда поисковики решили обследовать два близлежащих урмана. Рассредоточившись друг от друга на несколько метров по сторонам, мужики вошли в лес. Умка бежала впереди. Через пару часов стало ясно, что здесь Максим никогда не был. Никаких следов. Приняли решение вернуться обратно к палатке.
Намечая план дальнейших действий, Тихонов решил поискать следы Подвинцева на болоте. Оно большим клином примыкало к реке. Там в конце августа вызревают морошка и брусника, да и голубицы полно. На щедрый урожай в это время года кто только не спешит из пернатых. Да и медведи любят эти места.
– С Яшкой я зайду в болото с северной стороны, остальные – с восточной. Будем двигаться к Оби. Видите, в неё с одной стороной вклинивается заповедник. Думаю, к вечеру маршрут осилим.
Валерий с манси несколько километров прошли краем болота, потом углубились в лес. Умка была настороже. Несколько раз поднимала на крыло стайки рябчиков, но Валерий не реагировал. Во-первых, не так было близко. Во-вторых, кто охотится с карабином на птицу? Другое дело Яшка. Он совсем извёлся, когда лайка в очередной раз спугнула выводок. Сорвал с плеча двустволку, припал на колено, прицелился, но так и не выстрелил.
– Однако, далековато, – оправдывался он, – дробь не достанет, да и дифисит патронов у меня. Трелять надо наверняка.
После сплошного чапыжника попалась куртина с высокими соснами и лохматыми елями.
– Вот здесь немного передохнём, – старшой бросил на землю рюкзак.
– Очень холосо! – обрадовался напарник, и тут же плюхнулся на чуть заметный замшелый бугорок, усыпанный клюквой.
– Поспела ягода?
– Посипела, посипела, дазе немноско сладкая, – запихивая в рот пригоршню витаминов, авторитетно заявил манси. – Вот бы сюда с пайвой за ягодой.
– Запоминай место, придёшь после!
Сначала зарычала, а потом залаяла невдалеке Умка. Через секунду взвизгнув, жалобно завыла.
– Что-то неладное с собакой, – Тихонов схватил карабин. Вот невысокая лиственница, кедр. Отсюда доносился лай собаки. Но где она? Свистнул. Умка заскулила совсем рядом. Пригляделся. Она лежала под деревом. Увидев хозяина, поползла, волоча задние ноги. Поисковик попытался поднять её на руки, чтобы вынести на открытое место, но Умка тут же поймала пастью его руку, будто предупреждая, что ей больно.
– Какая сволочь успела покалечила тебя? Убью!
– Медведь, однако, нападала на собаку, – сделал вывод, подоспевший Яшка. – Видись, вокруг его следы. Шибко большой.
И тут только Тихонов рассмотрел, что на небольшом пятачке вытоптан брусничник. По-видимому, обнаружив хищника, Умка облаяла его. Тот попытался уйти, но собака не отпускала. Тогда медведь набросился на лайку. Умка увёртывалась от его мощных лап. Но в какой-то момент оказалась в чапыжнике. Он и помешал ей увернуться от очередного удара когтистой лапы.
– Дурная, разе мозно одной с таким зверем борося? – Яшка присел на корточки и погладил Умку.
В глазах собаки стояли слезы. Вдруг по телу пошли судороги, из пасти потекла пена. Умка глубоко вздохнула раз, другой и затихла.
– Умерла, однако, собачка, – заключил манси, – залко, холосая лайка была.
Валерка был потрясён смертью любимого пса. С ним у него были связаны многие годы работы в тайге.
– Ты, Яшка, похорони Умку и жди меня здесь. Я скоро. Не должен зверь далеко уйти. Он опасен.
Манси поймал Казанцева за полу телогрейки и, посмотрев в глаза, сказал:
– Сагай осторозно, этот зверь мозет подкараулить. Будь насторозе.
Вот и след. Было видно, что медведь шёл размеренным шагом. Временами зверь останавливался и ел бруснику, которой здесь было красным-красно.
Охотник прислушался. Ни звука. Однако Валерий всё время чувствовал что-то предательское в этой тишине, поэтому был предельно внимателен. Выбросил из ствола карабина одиночный патрон и загнал в магазин обойму. С осторожностью рыси стал красться по следу. Глаза не упускали ни одного отпечатка медвежьих лап.
Кедрач закончился. Впереди показалась неширокая заболоченная полоска открытого места. Медведь не свернул, так и пересёк напрямик это препятствие, вывернув на противоположной стороне гору ржавого мха. Тихонов обошёл стороной это болотце. След на какое-то время потерялся, но зоркий глаз таёжника подметил, что на одной из карликовых березок обломана ветка, чуть дальше – сломано уже деревцо. Значит, охотник и зверь двигаются в одном направлении.
Впереди показался сосновый бор. Тихонов не успел сделать и трёх шагов, как из-под голубичных кустов, метров в пятнадцати, показалась огромная бурая глыба. «Медведь!» – мгновенно зафиксировал опасность мозг. Ноги по-предательски сразу стали ватными, тело застыло, словно, в гипнозе. «Что делать? Стрелять? Убегать?..», – промелькнуло в голове.
Хищник поднялся на задние лапы и не сводил своих маленьких глаз с человека. Злобно зарычал, изрыгая по сторонам брызги слюны. Затем, подминая под себя болотную траву, побежал на охотника. Только сейчас Валерий отчётливо осознал страшную близость огромного зверя. Вместе с тем, он отметил, что зверь ранен – весь бок был пропитан кровью. Не целясь, нажал на спусковой крючок. Выстрел свалил медведя на землю. Но через мгновение он был уже снова на ногах. Валерка машинально произвёл ещё несколько выстрелов на надвигающую цель. Широко раскинув лапы, медведь копной упал на кусты голубики в нескольких метрах от стрелявшего. «Надо же, грохнул… наповал убил! Хозяина завалил!» – пронеслось в голове у Тихонова.
Сил не было. Он сел на первую попавшуюся кочку. Кровь сильными толчками отзывалась в висках. Только через несколько минут шоковое состояние прошло. Валерий встал, приблизился к зверю и сделал контрольный выстрел в голову. Из рассказов бывалых охотников знал, насколько бывает живуч этот хищник. Лобастая голова медведя застыла на седом ягеле. Теперь всё! Теперь зверь никому не причинит зла!
Тихонов возвратился к своему спутнику, который прятался, привалившись к дереву. Манси не задал ни одного вопроса, будто заранее знал, что случилось с медведем. Не мог не знать.
– Где похоронил Умку?
– Однако, сдесь, у берёзки, – Яшка показал на небольшой холмик.
– Прости, собачка, – отдал последнюю почесть своему четвероногому другу хозяин.
–Я тозе попращалася с ней. Поклонился.
– Пойдём к убитому медведю, желчь забрать надо. Мясо, по- видимому, заражено паразитами. Принимать в пищу нельзя.
– Посли! – Яшка поднял с земли рюкзак и засеменил своими кривыми ножками за старшим.
Зверь так и лежал рыжей горой на правом боку, держась передними лапами за кочку. Яшка ловко вскрыл ему бок, вырезал желчный пузырь, наполненный мутной жидкостью.
– Хоросое лекарство от простуды, зелудок лечит, музскую силу даёт.
Он аккуратно завернул пузырь в тряпицу и спрятал её в рюкзак.
…Маршрут, который определил начальник участка Александру Возовикову и его напарникам – Анвару Доброму и Павлу Козьменко, оказался невероятно сложным. Ребятам то и дело попадалась топь, высокий кочкарник, маленькие ручейки. Пришлось даже запастись прочными слегами. Это на случай, если вдруг кто-нибудь провалится в трясину. Лучшего средства вызволить пострадавшего из гиблого места тут не придумаешь.
Единственное, что скрашивало путь поисковикам, это обилие клюквы и морошки на каждой кочке. Мужики на ходу ели ягоды, что называется, от пуза. Во второй половине дня группа увидела впереди лес.
– Наконец-то выбрались из этого чёртова болота, – радостно потёр руки Козьменко.
– Почти, – поправил товарища Анвар.
– Хватит придираться к словам, – парировал Возовиков, – здесь где-то недалеко должно находиться озерко, о котором говорил Цай. Там у нас с группой Тихонова встреча намечена.
– Отдохнём здесь немножко, – предложил Пашка, – потом с новыми силами вперед!
Выбрав место посуше, поисковики прилегли на мох.
– Можно и перекусить, – подал мысль Добрый.
Но все настолько устали, что никто даже не потянулся к рюкзакам.
– Вечером пообедаем и поужинаем! – сострил Возовиков.
– А это кому как – не согласился Козьменко, – я, например, не проголодался, с меня достаточно съеденных ягод. Калории что надо!
Старший группы поднялся и отошёл в сторонку. По нужде. Неожиданно его внимание привлекли вороны. В метрах двухстах от привала они низко кружили над землёй.
«Не иначе как падаль высмотрели, – подумал про себя Возовиков. — Надо посмотреть». Таёжники наставляли его, что в ходе поиска нужно обращать внимание на любую деталь, которая вызывает интерес. И он тут же поделился своими соображениями с товарищами.
– Конечно, сходи туда, – резонно заметил Анвар Добрый. – Вдруг что-нибудь интересное узнаешь.
То, что увидел Александр на месте скопления птиц, повергло в шок. Между двумя кочками лежало растерзанное тело Соболя – хаски Подвинцева.
– Ребята! – что есть силы закричал старшой. – Сюда, быстрее! Быстрее сюда!
Через минуту Козьменко с Добрым были на месте.
– Картина не для слабонервных, – заметил Козьменко, – надо повнимательнее осмотреть прилегающую местность. Кто мог это сделать? – Пашка снял ошейник с трупа собаки, отошёл в сторону.
– Смотрите, да здесь везде медвежьи следы, – испугался Добрый, – глядите, – Анвар показал на огромные отпечатки лап на мху.
– Понятно, – выдавил из себя Возовиков, – надо как можно быстрее уходить отсюда. Хищник может быть недалеко, а у нас только одни старенькие ружья да патроны с дробью…
– Что ж ты, мать твою, старшой, про пули-то забыл? О чём думал? А вдруг «хозяин» рядом? – заматерился Добрый.
– А ведь Максима нужно искать именно в этих местах, – перебил его Пашка.
– Согласен, – отозвался Возовиков, – но начнём только тогда, когда встретимся с группой Тихонова, – и друзья дружно направились на место встречи.
– Вот и озерко, о котором говорил наш начальник, – Козьменко показал на водную гладь впереди. Здесь будем ждать Валеру.
Ребята развели небольшой костерок и только принялись за еду, как к ним вышли Тихонов и Яшка. Через пару часов появились Казанцев с Малковым, для которых поход оказался простой прогулкой по тайге. Поисковики тут же обменялись своими впечатлениями и находками. Стало понятно, что медведь, которого застрелил Тихонов был, по всей вероятности, убийцей Соболя – хаски Подвинцева. Всё случилось недалеко друг от друга.
– Этот хищник, по-моему, напал также и на Максима, – заметил Казанцев. – Он наверняка был рядом с собакой, когда та нарвалась на медведя. Искать его будем в этом районе.
– Начнём с утра, – подвел черту Тихонов.
Как только солнце взошло над лесом, поисковики вернулись к месту гибели хаски. Тут манси Яшка сразу продемонстрировал мастерство следопыта. По едва видимым только ему внешним признакам он через полчаса нашёл место, где состоялась встреча зверя и человека: под одной из лиственниц обнаружил ружейную гильзу.
– Однако, вас товарис трелял в медведя, – сделал заключение Яшка, – Видис, впереди кончик ветки багульника оторваны.
– Да, – поддержал манси Казанцев. – Тут кровь вокруг.
– Насяльника, – завопил Яшка, – смотри, тут насол след, где медведь тассил васего товарися.
Все кинулись к манси. Он держал в руках резиновый сапог Максима. А на мху чётко прослеживалась полоска от тела человека, которого волокли по земле. Справа и слева – следы хищника. Видно было, что это удавалось ему с трудом. Вот и место, где зверь спрятал жертву. Ребята быстро разгребли мох, откинули в стороны ветки, но никого не нашли.
– Однако, вас товалис сам покинул это место, – сделал заключение манси, – медведь сюда больсе не приходил!
– И не придёт: я убил его, – заметил Тихонов.
– Максим, может быть, ещё жив, если покинул место медвежьего захоронения, – сделал предположение Пашка.
Однако мечты друзей не оправдались… Три дня искали они товарища – тщетно! Поняв бесплодность дальнейших поисков, Тихонов привёл всех опять к месту трагедии:
– Мужики, к сожалению, мы не всемогущие. Макса нам не найти. Видимо, он погиб, когда уполз с места схватки. Надо мужественно это признать. Предлагаю здесь поставить памятный знак. Нет, не как место захоронения Подвинцева, а как место борьбы за жизнь между зверем и человеком. Нам остаётся самое тяжёлое: сообщить родственникам об этом событии, – и он стал помечать площадь будущего памятника товарищу. Товарищи молча помогали ему.

                СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА
 
…Двигаясь кромкой болота к лесу, Подвинцев неспешно лакомился брусникой. Уродилась в этом году ягода. Неожиданно среди густого подлеска невысоких болотных лиственниц увидел медведя. Тот тоже ел ягоду. Вид спокойного хищника завораживал и не вызывал тревогу.
Решение добыть медведя было спонтанным, хотя никогда не забывал о просьбе своей Катеньки Расстояние всего-то около 30 – 40 метров. Будучи неплохим стрелком, Максим не сомневался, что возьмёт зверя одним выстрелом в голову. Но у этого медведя, пожалуй, была быстрая реакция, могучий, не знающий преград характер. Медведь не хотел ссоры и предпочёл бы уйти, узнав о близости человека. Но тот явно хотел смерти зверя.
И тут Максим замешкался. Ещё в момент выстрела понял: что-то пошло не так. То ли зверь, увидев его, сделал резкое движение в сторону в момент выстрела, то ли рука дрогнула, но пуля попала медведю в бок, а не в голову. От выстрела он громко рявкнул, мгновенно развернулся и бросился на Подвинцева. Тот выстрелил вновь… Но хлопка не последовало – осечка! И уже через секунду Максим был свален с ног огромной силой удара медвежьей лапы. Ещё удар. Отлетело в сторону ружьё. Нож, последнее спасительное средство, лежал в далёком для такой ситуации рюкзаке – за плечами.
Отступать было поздно, да и некуда… У зверя всё-таки тяжёлое ранение. От мгновенной смерти человека спасла рука, которую он воткнул в пасть животному. Охотник почувствовал, что её свирепо пережёвывают челюсти зверя.
Как в тумане, Подвинцев услышал жалобный визг хаски. Сквозь пелену заметил, как ударом лапы медведь сорвал с себя пса. Но каждый раз, когда хищник предпринимал попытку навалиться на охотника, верный пес вцеплялся в мохнатый зад медведя. Тот оставлял Максима и бросался на своего ненавистника. Через секунду атака повторялась. Однако в какой-то момент Соболь просчитался, и огромные когти хищника достали кобеля.
Вновь он увидел небо через несколько минут. Оно казалось красным и мутным от крови, залившей лицо. Вернувшаяся память напомнила о неудачном выстреле, «нулевом» втором, о ревущей пасти зверя… Окончательно очнулся Максим от резкой боли в левой ноге. Медведь волочил его куда-то, ухватив зубами за стопу. Только что восстановившееся сознание подсказывало: терпи и молчи, иначе – смерть!
Охотник старался не подавать признаков жизни. Подтащив тело к небольшому углублению в земле, медведь начал собирать ветки, нагребать траву, мох на свою добычу. Стало трудно дышать от сыпавшегося в нос и рот мусора, нестерпимо болели ребра, ныла и кровоточила рана на голове...
Прошло уже около часа, как медведь прикопал охотника, но присутствие зверя рядом ещё ощущалось, слышались недалёкие шаги, сопение, звуки зализывания полученной раны от первой пули.
Минул ещё час. Максим понимал, что истекает кровью, тело слабело, сознание начало уплывать куда-то вдаль. Ждать дальше уже было нельзя, надо выбираться. Если не сделать перевязку, то он никогда не вылезет из этой ямы. Звуков зверя не было слышно. Ушёл?
Осторожно освободив голову от мусора, Подвинцев попытался оглядеться – никого. Каким-то образом умудрился снять с плеч рюкзак – достал нож. Сделал из нарезанной полосками майки и подкладки телогрейки повязку на бедре, попытался остановить кровотечение. Потом, собрав остатки сил, пополз. Вскоре сознание покинуло охотника. Сказалась большая потеря крови.
Очнулся Максим оттого, что кто-то пытался его клюнуть в пропитанную от крови повязку. Шевельнул рукой, и от него отлетела большая ворона. Зрение проявлялось медленно: догадался рукой протереть лоб от крови, и очертания предметов стали чётче. Прислушался к себе: казалось, что всё тело было погружено в огонь, но, тем не менее, слушалось хозяина. Глубоко вздохнув, раненый двинулся в неизвестность.
Урман, так зовут на севере тайгу, — штука серьёзная. Урман не одолеешь ни на машине, ни на лошади, особенно летом. Ни дорог, ни троп. Нетронутый дикий лес: чаща, бурелом, болота. Слабому нет здесь пути. Слабых урман губит. Подвинцев сейчас был не просто слабым, а израненным и обессиленным человеком.
Сколько раз терял он сознание, сколько прополз, неизвестно. Последнее, что увидел раненый, – падающую яркую комету. Наступила темнота — как та, на газотрассе, когда его придавила труба…

                БРАКОНЬЕРЫ-СПАСИТЕЛИ

– Чёртов урман, когда же кончится, – ругался Колька Спиридонов, – где река, где лодка, провизия? – спрашивал он то ли у себя, то ли у напарника Тольки Мамедова, с которым уже вторую неделю браконьерил, добывая мясо северных оленей. Через пару часов совсем стемнело.
– Давай на ночлег устраиваться, – обратился он к товарищу, бросая свой рюкзак рядом с валежиной, – ставь палатку вон возле той ели.
Толька молча поплёлся устанавливать временное жилье: от усталости ему не хотелось разговаривать.
– Мать твою… – вдруг заорал он, – мертвяк здесь!
– Не может быть, – Колька медленно стал приближаться.
В багульнике у дерева без признаков жизни лежал человек, со снятым скальпом, окровавленными лицом и рукой!
– Послушай – живой или кранты ему? – приказал Толяну.
Тот торопливо приложил ухо к груди, потом пощупал пульс:
– Вроде дышит. Что делать будем? Уйдём отсюда, останемся?
Николай присел на корточки (привычка ещё тех пор, когда он отбывал срок за хулиганку). Помолчал:
– Что мы, нелюди какие-нибудь? Раз жив человек, надо попытаться помочь ему. Если умрёт – хоть похороним по-христиански. Давай осмотрим его: что с ним приключилось.
– Да–а, видимо, с «хозяином тайги» повстречался мужик. Видишь, скальп сорван прямо на лицо. Парень, видимо, старался руку медведю в пасть засунуть – значит, уже раньше имел с ними дело. Это профессиональный приём, чтобы зверь прекратил терзать охотника, – Спиридонов аккуратно стал снимать порванную в хлам одежду раненого. – Ба, даже перебинтоваться успел – кровь пытался остановить… Во! Смотри-ка, документ есть… Так, Подвинцев Максим Михайлович, 19…, вот чёрт, залито дальше всё кровью – не прочитать. Фотка … Девушка какая-то изображена. Красивая! Видно, жена или подруга, раз хранил вместе с удостоверением. Да ладно. Этого нам вполне достаточно для знакомства в таких условиях.
Они положили Максима на наспех приготовленный стланик из веток пихты. Попытались угостить его водкой из фляжки. Раненый вначале никак не отреагировал, но когда несколько обжигающих капель всё же попали в рот, сделал несколько судорожных глотков. Через несколько минут он очнулся…
– Молодец, паря, молодец, – одобрительно кивал головой Мамедов, раз водку пьёшь, значит, жить будешь.
Подвинцев то шевелил пальцами рук, то дёргал ногой, при этом губы пузырились кровавыми шарами.
– Слышь, Колян, он вроде сказать что-то хочет, только ничего не понять. Ты успокойся, мужик, лежи не двигайся, – обратился Анатолий к Подвинцеву, – предполагая, что тот слышит его. – А мы уж будем думать, что делать с тобой дальше.
Напарники разбили небольшой бивак. Сварганили шулемку из макарон с тушёнкой, вскипятили чай и молча уставились на огонь. Обоих обуяла тревога и непонятный страх. Разбухшие тёмно-серые тучи придавили урман, и он сердито ворочался, кряхтел, постанывал. Беспокойно, суматошливо раскачивались ветви. Под громадными стволами палатка, освещённая колеблющимся пламенем костра, казалась очень уж маленькой и жалкой, как и люди, попавшие в непростые обстоятельства.
– Ну что, Коля, будем делать, как спасать раненого? – Мамедов пристально смотрел на напарника.
– А что тут придумывать: дотащим до лодки, спустимся до Марфы Слепой, оставим у неё: она не откажет, знаю, а дальше как Бог даст: выживет – к добру, нет – значит, судьба его такая.
Знали бы друзья-браконьеры, что их ждёт перед встречей с местной хантыйкой, которая одиноко жила в старом стойбище и которую они знали уже много лет, – наметили бы другой путь. Но не дано людям знать своё будущее, поэтому и живут, не задумываясь, сегодняшним днём. Наутро они двинулись в путь.
…Северный ветер налетел неожиданно и резко. Небо затянули свинцовые облака. На реке вначале появилась рябь, затем волны. Они казались тяжёлыми, и лодка двигалась так медленно, что стало страшно. Раненый Макс Подвинцев лежал на старых сетях и бредешках, тихо постанывая. Дождь превратился в град, который больно бил по лицу.
– По такой погоде мы долго не протянем, да и этот мужик кончится от холода. Надо к берегу двигать, переждать непогоду, – Толян вопросительно посмотрел на напарника.
– Согласен, – Колька повернул лодку к берегу. – Попробуем переждать падеру.
На берегу, пока напарник перетаскивал Макса из лодки на гриву, Спиридонов сооружал нодью.
Нодья! Спасительница многих рыбаков и охотников. Она дарила жизнь, казалось бы, в безысходных ситуациях. Кто изобрёл её, неизвестно. Скорее всего, она была придумана людьми, которые были на грани жизни и смерти в экстремальных условиях либо в тайге, либо на реке.
Её создание гениально и просто. Заготавливаются четыре сухары и два свежих бревна. Складывается на две сухары одно свежее бревно с одной стороны и точно такое же кострище с другой, поджигается. Между ними расстояние, чтобы можно было обсушиться и не обгореть. Когда сухары прогорают, сгребают угли, и на них укладываются сырые, чуть подгоревшие, брёвна. На месте, где был костёр, настилается лапник ели или сосны – делается спальное место. Сверху натягивается тент. Снизу тепло, сбоку тлеют бревна. Обогревать они будут долго — до утра. Дождь или снег уже не достаёт.
К утру одежда сухая, кости не ломит, и хочется жить дальше.
– Чего стоишь? Помогай. Сейчас снег пойдёт.
Друзья споро принялись за дело. Полчаса спустя было непонятно: то ли промокли до костей, то ли вспотели. Так или иначе, когда запылало два костра, сухих вещей их телах не было.
…Управились часа за два. Когда всё было готово, пошёл снег. Быстро перекусив, уютно устроившись между двух костров, положив в середину раненого, заснули.
Между тем, погода продолжала буйствовать. Ветер завывал, как настоящей зимой. Волны на реке были полутораметровые, что редкость в среднем Приобье. По приметам, ждать улучшения не приходилось, поэтому решили выбираться прямо сейчас.
– Рискнём? – Колян был как никогда серьёзен, – иначе куковать на этом месте ещё суток трое.
– Только за рулём ты, – поставил условие Толька, – честно говоря, я боюсь.
Уложили вещи непрошеного попутчика, который опять впал в беспамятство, закрыв их полиэтиленовой плёнкой. Завели мотор и тронулись к заветной цели. Но чем дальше отплывали от берега, тем больше становилась волна и всё чаще стала проваливаться между ними. Сердца плывущих, казалось, выпрыгнут из груди, появился холодок в желудке – признак того, что происходит нечто страшное. Напарники уже не разговаривали. Вода пеной бурлила за бортом.
 Спиридонов, вцепившись за руль, старался лодку вести по гребню, чтобы не захлестнуло.
Он вдруг почувствовал себя на реке песчинкой, которую совсем нетрудно смыть. Мотор ревел и периодически захлёбывался. В эти моменты казалось, что всё кончено – сейчас накроет водой и лодка камнем пойдёт ко дну. Минуты тянулись так медленно, противоположный берег был так далёк, что, казалось, этому кошмару не будет конца.
Но вот стало стихать. Люди почувствовали, что швыряет лодку реже – приближались к берегу. И тут, видимо, последними усилиями, не желая их отпускать, волна накатила прямо на корму, залив мотор! Стало тихо-тихо. Спиридонов, открыв глаза, увидел растерянное лицо товарища и очередную волну, набегавшую на них. Моментально лодку закрутило, как щепку. Колян в отчаянии крутанул руль, и, о чудо, их вынесло опять на гребень, по которому пролетели те нужные метры, чтобы лодка не перевернулась. Не сговариваясь, схватились за вёсла и что есть силы стали грести: в трёх метрах находился куст ивняка.
Лодка ткнулась в песок, и её тихо поволокло в заводинку. Друзья сидели, бессильно опустив руки, ни о чём не думая и не разговаривая. Было всё равно: идёт ли снег, дует ли ветер, целы ли мотор и вёсла, не выпал ли раненый. Апатия охватила их тела, которые тоже не хотели двигаться. Просидев так минут двадцать, Колька подал голос:
– У нас водка есть?
– В бардачке.
– Доставай!
Толян торопливо отвинтил пробку и протянул бутылку напарнику. Тот взял ёмкость двумя ладошками и стал из горлышка поглощать живительную влагу. Сделав три больших глотка, отдал бутылку. Проделав то же самое, Мамедов в изнеможении откинулся на сидение. Через несколько минут он развернул тряпьё, в которое был замотан раненый, силком влил в него немного водки и стал растирать его тело остатками. Максим застонал.
– Живой, слава Богу, – и опять плотно укутал лежащего.
      
                СВАДЕБНЫЙ ПОДАРОК

…Возвратились поисковики в вахтовый поселок тихо и незаметно: хвастаться было нечем. Доложили начальнику участка о ходе поиска. Цай долго молчал, нервно меряя кабинет шагами. Сел за стол:
– Значит, так, друзья, шума поднимать в городе не будем, достаточно, что весь вахтовый гудит… Шутка ли – человек в тайге пропал. А вот кто его невесте Катерине сообщит? Дело непростое, можно сказать, интимное.
– Давайте, я к ней в Москву съезжу, меня как раз пригласили на очередной слёт афганцев, – Анвар Добрый вопросительно посмотрел на присутствующих, – лучше лично рассказать, как всё случилось. Чтобы непоняток не было…
Адам Семёнович тут же позвонил в управление, чтобы Анвару выписали командировочное удостоверение в стольный град.
На следующий день Добрый уже робко стучался в квартиру Кати Ивановой. Дверь открыла сама Катерина. Увидев Анвара, тихо ойкнула, присела на трюмо, стоявшее в коридоре:
– Вы от Максима? – не то спросила, не то подтвердила девушка. – С ним что-то случилось? Несчастье? Он жив? Уже неделю ни одного телефонного звонка нет, – Катя не сводила взгляд с мужчины.
– Я всё расскажу, всё по порядку, – Добрый, прислонясь к косяку, нервно мял в руках сумку.
Катя слушала молча, с окаменевшим лицом рассказ товарища Подвинцева о том, как тот решил добыть шкуру медведя на свою свадьбу для любимой девушки – Катерины. Как схватился в рукопашный бой со зверем. Поведал, как проходил поиск товарища, как нашли они место схватки, как устанавливали памятный знак на месте предполагаемой гибели.
– Мёртвого его никто не видел, никто не видел и живого. Вот так! В жизни всякое бывает. Вон наши ребята, пропавшие без вести, из афганского плена возвращаются до сих пор, хотя прошло уже много лет. Я всё рассказал, девочка, – Анвар помолчал, затем вытряхнул из сумки шкуру медведя, добытого Тихоновым, – это тебе от бригады…
Глянув на подарок, Екатерина жутко завыла и стала топтать шкуру ногами, рвала её ногтями рук. Добрый схватил девушку в охапку, не давая пошевелиться. Катя потеряла сознание. В этот момент из комнаты выскочили две заплаканные женщины:
– Несите Катеньку сюда, – приказала та, что помоложе, показав комнату, – я её мама Валентина Михайловна. Вторая, видимо, бабушка, горестно прижимала к глазам мокрый носовой платочек.
Он унёс девушку на диван, не зная, что делать дальше. Но в этот момент она пришла в себя — встала, поправила платье и тихим безразличным голосом произнесла:
– Я всё поняла, спасибо. Обязательно приеду к вам в гости, – помолчала, – с дочкой вместе. Она появится на свет через полгода. А теперь уходите, я хочу побыть одна, – выпроводила мужчину.
Мать горестно смотрела вслед уходящему человеку, украдкой перекрестив.
Через полгода после трагедии, случившейся на строительстве газопровода Уренгой – Помары – Ужгород, органы городского ЗАГСа выдали официальные документы родственникам на без вести пропавшего Максима Михайловича Подвинцева. Получила такое известие и семья Тихомировых. Андрей Иванович крякнул, прочитав справку, побледнела Клавдия, перекрестившись. Они уже знали историю, приключившуюся с их племянником. Вечером Тихомиров помянул его стопкой водки, а жена сходила в церковь, поставила две свечки: за упокой и за здравие.
Екатерине Ивановой отказали в выдаче справки о без вести пропавшем женихе. Вот если бы это был её муж…
…Как и обещала, Катя вместе с дочкой Оксаной приехала в тот северный городок. Вместе с ней прибыли завхоз Климентий Анатольевич и повариха Дуня – его супруга. Только это случится через десять лет. Бывшие члены бригады Стаса Даманского, выбравшие постоянным местом жительства Советский, показали им памятный знак на месте схватки Подвинцева с медведем. Заодно побывали и на стоянке геологического лагеря, где зародилась любовь молодых.
Но это будет потом – десять лет спустя…

                МАРФА ИЗ РОДА ХАНТЫ 

Издревле повелось: ханты и манси селились в лесу, недалеко от рек и озёр. Их имен и фамилий никто толком не знал: обращались только по прозвищам. Так, одинокую мансийку звали Екатериной Первой. Мужиков – Николаем Первым, Николаем Вторым. За ними шёл Павел Первый. Кто первый назвал их царскими именами, неизвестно. Но прозвища к аборигенам приклеивались намертво. Были и простые имена, но обязательно подчёркивалась какая-то черта их характера или поведения. Люди привыкали к ним и спокойно откликались на эти прозвища.
Вот к такой хантыйке по имени Марфа Слепая и пытались добраться Спиридонов, Мамедов и раненый Подвинцев. В лодке у них были заранее припасены сухари, спички, сахар, крупа в подарок женщине. Она всегда с благодарностью относилась к этому, по-детски радуясь. У нее же мужики собирались оставить Макса на лечение.
…Лодка свернула на горную сторону Оби и шла по протоке ходко, маневрируя на частых изгибах реки. Притормаживала перед завалами и большими поваленными деревьями. За световой день охотники преодолели не более трети намеченного пути.
С ночёвкой определились не сразу: долго искали подходящий берег. Наконец подходящее место нашли. Выгрузились, поставили палатку и разожгли небольшой костерок. Поужинали консервами. Ночь прошла спокойно, не считая того, что пару раз их бивак посещала росомаха, пытавшаяся узнать, кто это вторгся на её территорию.
Утром, после чаепития, тронулись дальше. Приключений особых не было, не считая того, что периодически налетали на топляки и меняли шпонки на винте. После полудня в глубине соснового бора, что мысом выпирал в протоку, увидели дым, струящийся из трубы небольшой избушки.
– По-моему, это и есть жильё знаменитой Марфы Слепой, – заметил Спиридонов.
Он аккуратно причалил к берегу. Их тут же окружила стая собак. Они не лаяли, не виляли хвостами, а внимательно, почти по-человечески следили за людьми.
– Не делай резких движений, – посоветовал Колян Мамедову, – это зверовые собаки, реагируют на незнакомых без промедления.
Тут в дверях избушки появилась женщина с палкой в руках. Она уверенно двинулась к ним.
– Здравствуйте, – ну и собаки у вас… Прямо личная охрана, – заметил Колька.
– А оно так и есть, – добродушно откликнулась хантыйка, – и охрана, и добытчики, и просто товарищи по совместному проживанию. Да вы сейчас их не бойтесь. Они уже убедились, что не принесёте мне зла, – не тронут. Понимают, как люди.
На вид ей было не более 40 лет. Хотя хантыйские женщины старятся быстро, судя по уверенным движениям, она была женщиной в расцвете сил. Единственное, что выбивалось из реальности, – неподвижный взгляд, который, казалось, пронизывал насквозь. От этого было не по себе.
Гости стали выгружаться.
– Ты извини, Марфа, мы не просто так, хотя продукты, конечно, привезли. Раненый с нами. Незнакомый человек, в тайге подобрали. Его медведь помял сильно. Уже несколько дней без сознания. Может, возьмёшься, полечишь? Знаю, что ты многих увечных «хозяином тайги» в урманах вылечила. Таёжные люди говорят: шаманка ты, всё умеешь. – Николай в нерешительности посмотрел на неё.
– Несите в дом, положите на топчан, посмотрю его, – Марфа двинулась по тропинке.
В избе, на удивление, были чистота и порядок. На плите – горячее варево.
– А я вас ждала, – усмехнулась хантыйка, – ваш мотор услышала ещё час назад. Здесь речка петлю делает. Очень слышно.
На ужин женщина предложила вкуснейший кулеш из глухарятины и чай, заваренный смородиновым листом.
Перед сном, закурив, Марфа поведала о себе.
Родилась она в пятидесяти верстах от этого места. Семья жила дружно и в достатке. В лабазе было полно мяса и рыбы. Добытые шкурки соболя, горностая, белки отец сдавал охотоведам, навещавшим эти места. Взамен получал необходимые продукты: соль, спички, сахар, муку и т. д. Шкуры зайца, лисы, оленя и волка пускали на личные нужды – шили себе одежду и обувь.
Пришло время — Марфа вышла замуж. Суженый – казымский ханты, переехал жить в их родовое угодье. Тут и начались несчастья. Вначале на реке утонули братья (по хантыйским обычаям, если человек выпал из лодки, сопротивляться не должен – дух воды позвал к себе жить). Затем отца задрал медведь. После этих несчастий мать стала угасать на глазах, потеряв интерес к жизни. Ушла в тайгу и не вернулась.
– Детей бог мне не дал. Вскоре мужа забил лось, когда тот его подранил. От переживаний и навалившихся несчастий начала слепнуть. Пришлось учиться жить заново. Пока видела – охотилась, благо, собаки были хорошие: загоняли зверя прямо к избушке. Оставалось только прицельно выстрелить. Через год зрение практически исчезло. Вижу только силуэты. А поскольку обо мне знали в округе все охотники и рыбаки, стали помогать кто чем может. Вот так и живу, на судьбу не жалуюсь, – задумчиво закончила женщина. – Каждый должен нести свой крест до конца. Кстати, я крещеная. Отец настоял, когда была ещё маленькой. Считал, что молиться Богу и поклоняться своим духам хорошо. Шаманкой стали звать, когда раненого от самострела охотника вылечила — вот и пошла молва…
Хантыйка не спеша вновь закурила. Немного помолчав, произнесла:
– Однако, пора отдыхать! Завтра рано вставать.
Покидали напарники по браконьерству Марфу со смешанными чувствами, передав ей удостоверение нештатного корреспондента газеты Подвинцева и фотографию молодой женщины, что нашли у раненого:
– Если выживет парень, верни ему. Может, в будущем пригодятся. Про нас шибко не распространяйся, не хочется с милицией связываться. Ну, низкий поклон за хлеб-соль, дай Бог тебе здоровья, – Спиридонов и Мамедов попрощались с гостеприимной хозяйкой и долго махали ей шапками, пока лодка не скрылась за поворотом.
Пророками оказались случайные спасители раненого охотника. Спустя почти тридцать лет, в глухой тайге, эти документы помогут объединить родственные сердца людей… навсегда!
 
                МЕЖДУ СМЕРЬТЮ И ЖИЗНЬЮ

Нечто большое и тяжёлое давило его тело. Где-то в подсознании ему казалось: это уже было с ним. Но когда? Вспомнить не мог. Знал только, что тогда это была просто тяжесть, а эта ещё и отвратительно смердила. Было больно. Он знал эту боль раньше, знал — когда от неё нестерпимо не хочется жить и ждёшь успокоения в смерти. И она наступила. В этот момент Максиму стало хорошо.
…Он плыл по небу в облаке, которое ласково касалось его бренного тела и подталкивало вперёд. Облитое алой глазурью близкого рассвета, оно перетекало жемчугом и перламутром, стягивалось то в грозовую тучу, навевая тревогу, то становилось нежной, убаюкивающей синевой – постелью.
Душа Подвинцева, его память, мозг двигались спокойно и деловито. Они вспоминают и мечтают. Вот Макс плывёт по своим прожитым годам. Школа. Любимая учительница Нина Александровна читает им, восьмиклассникам, стихи Александра Блока. Предлагает послушать классическую музыку Чайковского «Времена года».
Вот невдалеке, толпятся студенты во главе с его другом Витькой Ситниковым с волчьей шубой в руках. Рядом по аллее идет Клавдия с мальчиком, держащим её за руку. Он долго всматривается в лицо ребёнка, но никак не может вспомнить — кто это.
– Это же твой сын, – добродушно смеётся Андрей Иванович Тихомиров, – хотя ты же его никогда не видел… – и они уходят в свою квартиру.
Вдруг вся земля озаряется всполохами бенгальских огней – Максим узнаёт родную газотрассу и работу его бригады по сварке плетей. Он приветственно машет им и очень разочаровывается, когда ему никто не отвечает.
До боли знакомая елань в тайге… Палатки… Из одной появляется молодая женщина. Видно, что она ждёт ребенка. Медленно бредёт в сторону озерка… Подвинцеву очень хочется увидеть её лицо… И она оборачивается…
«Катя, Катюша, любимая моя, жена моя, это же я, твой Макс», – он резко направляется к земле. Женщина вглядывается в приближающееся облако, машет руками и кричит:
– Максимушка, где ты? Мы не верим, что ты пропал навсегда. Ждём, любим… Я и наша неродившаяся дочь. Вернись!!! – её голос, вся боль, раздираемая её сердце, пронзили ещё живой мозг Макса.
Подвинцев резко тормозит облако, зависает над поляной и бросается к земле на зов. Моментально его тело опять наполняется невыносимой болью. Но он уже понимает, что проскочил ту незримую черту, которая разделяла его душу и телесную оболочку. Воссоединившись, опускается на грубо сколоченные нары в таёжной избушке. С трудом пытается пошевелить пальцами рук.
– Вроде очнулся, – слышит он чей-то голос, – пусть окончательно придёт в себя. Слышишь, собачка, – женщина обращается к находившемуся в помещении псу, – нам остаётся только ждать.
…Глаза долго не открываются. Они почему-то не подчиняются его воле. Сильно болит лицо. Невыносимо ноют рука и нога. Но определить, какая рука и какая нога – не получается. Просто он знает, что они нестерпимо болят. На губах ощущает горьковатую влагу. Пытается её слизнуть языком, но тот тоже не слушается. Окончательно осознав свое бессилие, раненый впадает в забытьё.
В этот раз он пришёл в себя от монотонного бормотания женщины, которая делала какие-то только ей известные движения. Она то ли пела, то ли рассказывала что-то, обращаясь к стоящему на столе небольшому идолу, вырезанному из цельного куска дерева. Вся избушка была наполнена неизвестным запахом. Сильно пахло палёным. Но от этого запаха Максиму почему-то становилось легче. Он с удивлением заметил, что отчётливо видит женщину, которая творила обряд. «Слава Богу, вижу!», – и снова заснул.
Эта пища была безвкусным месивом:
– Учись глотать, – женщина аккуратно подносит к его рту ложку с кашей. – Понемногу, не торопись.
Максим внимательно смотрит на её руку и кивает головой. Разговаривать он всё ещё боится – вдруг не получится? Несколько ложек пищи — и больной обессиленно закрывает глаза.
– Устал?
Только сейчас заметил, что женщина не русская. «Скорее всего, мансийка или хантыйка, – подумал он. – Интересно, где это я?»
– Поспи сколько можешь. Сон — это здоровье. Потом я тебе всё расскажу, – хозяйка говорила практически без акцента, – много чего расскажу.
День сменялся ночью, неделя уступала своё место другой неделе. Выпал первый снег. Подвинцев увидел снежинки, когда хозяйка открывала дверь, выпуская собаку на улицу. Жестом показал, что хочет подержать снежинку в руках. Марфа засмеялась, поймала несколько штук и быстро положила в ладонь Максиму. Он не увидел их – почувствовал влажность и тихо прошептал:
– Си-и-бо.
– Вот, молодец, уже говорить начинаешь, меня Марфа зовут.
– М-а-ф-а, – старательно повторил мужчина.
– Вот, вот: Марфа Слепая кличут. Да, да, я слепая уже много лет. Но это отдельная история. Давай-ка лекарство будем принимать, – хантыйка стала копаться на полочке, где хранились всякие мази, травы и настои.
Через несколько дней раненый попытался встать, но получилось только приподняться на локтях.
– Э-э, раньше, чем через неделю, не получится. Сил ещё маловато. А вот помыться тебе необходимо. Гигиену ещё никто не отменял: запашок от тебя ещё тот. Так что вечером устроим банный день, – Марфа ловко перебинтовывала Максу изуродованную голову. – Здорово тебя медведь помял, да скальп снял… Хорошо ещё, что вовремя кожу успела обратно вернуть, а то бы приросла буграми на лбу…
– Как я очутился у тебя? – прошептал он. – Я помню только, что…
– Погоди, потом расскажешь, а пока отдыхай, – хантыйка заботливо укрыла его медвежьей шкурой.
– Вспомнил я, на медведя ходил на охоту. Шкуру для невесты хотел добыть. Подранил, но он напал на меня… И всё… дальше темнота, – у раненого затряслись руки. — Как я оказался у тебя?
– Всё, вечером поговорим, – категорическим тоном оборвала его женщина.
 Марфа наносила ведром воды из родника, что сразу за избушкой. Управлялась ловко. Видно было, эту процедуру она делала неоднократно. Её движения были выверенными. Чувствовалось, всё под контролем: и тропа, и родник, и деревянная колода, куда наливала холодную воду, и жарко натопленная печка с ведром горячей воды.
Стемнело. Хантыйка зажгла керосиновую лампу. Подтащила к топчану корыто. Налила кипятку. Вспотела. Не раздумывая, сняла с себя одежду, оставаясь в нижней рубахе. Под ней угадывалось красивое женское тело с нерастраченной энергией. Стала потихоньку стаскивать Макса в корыто. Однако не хватило сил.
– Ну что ж, будем купать прямо на топчане, – и принялась раздевать больного.
Пять минут спустя Максим лежал абсолютно голый. Женщина очень нежно стала протирать его тело тёплым, намоченным водой ягелем. Касания были чуть слышные, но приятные. А когда она коснулась его мужских достоинств, те нервно вздрогнули и напряглись. Лицо мужчины в этот момент выражало возбуждение и наслаждение. Он застонал, но это был стон вожделения. И тогда Марфа, не сдерживая себя, сдернула рубаху, огладила свои, ещё упругие груди: ущипнула правую. Ойкнула. Осторожно забралась на Подвинцева, подставила свою женскую таинственность под его торчавший, как гвоздь член и ввела в себя. Макс открыл глаза и часто задышал в такт её движениям. Лицо порозовело:
– Хо-ро-шо,– он пытался погладить грудь Марфы – не получалось.
Тогда она наклонилась и уткнулась своими прелестями в его губы. От такой нежности раненый вскрикнул и от избытка чувств укусил сосок.
Через некоторое время они, тесно прижавшись друг к другу, лежали на топчане и отдыхали – очень много сил отдали помывке.
– Муж у меня слабым был по мужской части. Пил водки много. Пьяного и забил его раненый лось в тайге. Родственники тоже все вымерли – одна я. Болезнь прицепилась – ослепла. Но люди помогают кто чем может: продукты привозят, вещи. Охочусь понемногу недалеко от избушки, собаки помогают. Дрова заезжие заготовляют – спасибо им. Я в ответ шаманю для них, лечу отварами, мазями.
– Людям всегда рада. А тут тебя мужики знакомые привезли почти мёртвого. «Лечи,– говорят,– у тебя получится. – Нет, так похорони по-людски». Ты сильный, сам себя вылечил практически. А может, молились за тебя шибко. Вот твой Бог и оставил тебя на земле. Значит, нужен ты кому-то в этой жизни. Только не отдам я тебя никому – себе нашаманила! Если уйдёшь – умру тут же, – пошутила женщина.         
– Сейчас ты быстро пойдешь на поправку: мужская сила поможет, – она нежно погладила у него низ живота. Так и заснули: он положил ей руку на вожделенную грудь, она, не убирая свою оттуда, где ему было приятно.
С этого дня Максима словно подменили. Через неделю уже потихоньку передвигался по избушке, выходил на улицу и подолгу сидел на пеньке у берёзы, вспоминая свою прошлую жизнь.
По вечерам старался пораньше забраться на топчан и ждал Марфу. Ему очень нравилось, когда та при свете керосиновой лампы раздевалась перед ним. От этого он испытывал особое удовлетворение. Она чувствовала это. И поэтому совершала все движения медленно и с большим удовольствием.
Вот Марфа, наклоняясь, снимает шерстяные носки – при этом отчётливо вырисовываются её ягодицы. Затем стаскивает с себя платье вместе с нижней рубахой, обнажая смуглое тело с вызывающими розовыми сосками. Длинные, чёрные, как смоль, волосы в этот момент гривой разбросаны по плечам. В заключение, вихляя бедрами, снимает штаны с трусами, обнажая черный треугольник, стоя точно перед головой Максима, чтобы он всё видел. Откидывает в сторону медвежью шкуру, кладёт руку на готовый уже к любовному действию мужской орган и ложится. Ждёт минуту, затем взбирается на Подвинцева и начинает то тайное действие, ради которого люди совершали подвиги, предавали, сходили с ума.
– У меня было две женщины, которых я любил и люблю, – Макс говорил тихо, с остановками. Было видно, что монолог даётся с трудом. – Первая пыталась разбудить во мне жажду любви, вторая предназначалась для семьи. Ни того, ни другого не случилось. И это судьба! А вчера я нашёл у тебя осколок зеркала… Посмотрел в него… Это хорошо, что ты слепая – не видишь меня. Теперь я, как говорят на Большой земле, «невъездной» поскольку лицо, как таковое, отсутствует. Помнишь, в фильме-сказке «Финист – ясный сокол», волшебник превратил голову героя в медвежью? Так моя ещё ужаснее, и, к сожалению, она не сможет превратиться в нормальную после того, как побывала в медвежьих лапах, – раненый горько усмехнулся, – так что «твой я навеки», Марфа. Обратной дороги в цивилизацию у меня нет. Прошу только, не рассказывай обо мне никому, даже своим близким, знакомым. Отрезать так отрезать!
Хантыйка в ответ ласково погладила по руке, кивнула и прошептала:
– Отныне ты мой хозяин! Все твои желания выполнять буду! Верная, как собака буду! А то, что слепая, так это и хорошо. Любовь тоже слепа… Ты будешь моими глазами…
Так началась таёжная часть жизни человека по прозвищу Леший, которое ему дали обские аборигены. Человека, решившего навсегда покончить с прошлым.
 
                КАТИНЫ ПРИЧАЛЫ

Лето – чудесное время года. Долгие солнечные дни сменяют короткие тёплые ночи. Чаще всего стоит ясная погода и бескрайнее синее небо простирается над головой. Деревья пышно убраны в яркие зелёные одежды. Под ними всюду густо растёт трава, усеянная цветастыми огоньками летних цветов: колокольчиков, ромашек, ноготков, клевера, пижмы… А над ними порхают бабочки и жужжат всякие мушки да стрекозы.
Именно в это время, в июне, у Кати родилась девочка. Как назвать дочку — проблем не было. Заранее молодая женщина со своей мамой и бабушкой решили: если будет мальчик, назовут Максимом, девочка – Оксаной.
У новоиспечённой мамы появились важные нелёгкие обязанности с первых дней рождения ребёнка. Надо было кормить  каждые четыре часа, носить по врачам, делать прививки, ежедневно купать. Первое время Катя уматывалась так, что стоило ей прикоснуться к подушке, как она мгновенно засыпала.
Спасибо родственникам. В эти часы они брали заботу о малышке на себя. А та была неспокойной, болезненной и плаксивой.
Часто в гости заглядывали Климентий Анатольевич Зайко и его жена Дуня. Бездетные, они с большим удовольствием возились с девочкой, отдавая ей свою нерастраченную родительскую любовь. Тем более, они так сблизились с бабушкой Катерины, Галиной Петровной, что казались родственниками. Так что доставалось всем.
А какое обаяние имеют детки до года! Интересно смотреть, как быстро они растут. Прошёл месяц – уже изменился взгляд, через два – первые перевороты на живот, через полгода – встаёт на четвереньки. И вот почти год прошёл. Кроха стоит на ножках, держась за стенку, делает свои первые шажки.
Декретный отпуск истекал. Посоветовавшись с домашними, Катя продлила академический ещё на год. Решила, что доучиваться будет после того, как Оксанка пойдёт в садик.
Молодая мама старалась быть «правильной» родительницей: дочку кормила по часам, после еды читала ей книжки, учила первым словам. Не всегда получалось, как хотелось бы. Девочка, казалось, медленно росла, нечётко выговаривала отдельные буквы алфавита, часто капризничала. Тогда Катя огорчалась: ругала себя за несдержанность, излишнюю требовательность к малышке. Это потом она разберётся в этом. Не вдруг и не сразу придёт понимание, что критичность и принципиальность не всегда уместны в воспитании подрастающего ребёнка.
…Утро началось как обычно. С утра у дочки – завтрак, развивающие игры, прогулка по парку, затем – сон. Это «окно» в распорядке дня молодая мама, по обыкновению, использовала для хозяйственных дел: стирки, глажки белья, уборки помещения. Утрата Максима в своей жизни и осознание того, что он остался в прошлом, больше никогда не появится, со временем успокоили её женскую душу.
                Через два года Катя настолько привыкла к такому ритму жизни, что у неё стали появляться мысли: а стоит ли заканчивать институт? В поле она уже никогда не пойдёт, да и камералкой заниматься не будет. Не для нее всё это. И добираться от дома родителей до института – целая проблема. В один конец – не меньше двух часов. Этой мыслью поделилась со старшими женщинами. Те на дыбы:
– Пока живы, должна закончить институт – и точка! Поможем материально, обеспечим всем необходимым ребёнка и воспитаем его. Вопрос закрыт окончательно!
Настал день, когда Оксана переступила порог детского сада, а её мама восстановилась в институте. В семь утра Катерина торопилась на автобусную остановку, чтобы успеть к первой лекции, через час бабушка с прабабушкой собирали внучку в садик.
Жизнь вошла в нормальную колею городской женщины. Теперь можно подумать и об отдыхе с дочкой летом. Подруга давно звала к себе в Крым. Там море, солнце, фрукты. Но выстроенные стереотипы, случается, неожиданно ломаются. Перед летней сессией на кафедре был вывешен приказ ректора. Он предписывал: студентам четвёртого курса за летний период в обязательном порядке пройти камеральную стажировку. План провести каникулы на море вместе с дочкой рушился.
Когда-то Катя была тихой, стеснительной девочкой. Иногда слишком стеснительной. Живший тогда с ними папа Коля очень переживал по этому поводу и всегда учил: «Дочка, если что не знаешь или захочешь добиться – подойди, улыбнись, попроси».
Вначале этот совет давался девочке с трудом. Только к подростковому возрасту она научилась потихоньку этим пользоваться. К удивлению, осечек никогда не было. Так случилось и на этот раз. Она появилась в кабинете ректора с просьбой оставить её при институте по семейным обстоятельствам. В результате, ей разрешили в качестве исключения, пройти практику в городе.
Свою малую родину она любила с детства. Особенно рано утром, когда ещё были ярко освещены газетные киоски, когда по улицам одна за другой шли машины и поливали мостовые, когда народ деловито спешил по своим делам. Любила в метро наблюдать за поднятыми лицами людей, едущих на встречном эскалаторе вверх. Казалось, у всех такое выражение, как будто они к чему-то прислушивались. А какое разнообразие лиц в вагоне электропоезда! Ей всегда хотелось их рассмотреть, запомнить. Потому что все они были по-своему интересны.
По пути в институт Катя больше половины расстояния преодолевала в метро. Затем пересаживалась в автобус и ехала ещё полчаса. В нём ей всегда попадался кто-нибудь из однокурсников. Вот и сегодня встретился одногруппник Толя Колесников. Он очень смешной. Длинный, с детским выражением на лице и большими руками. Тоже будущий геолог. Курит и вообще всячески доказывает, что он уже состоявшийся мужчина. Обидчив и совсем не ценит юмор Кати, без которого она не мыслит свою жизнь.
– И мой Толечка со мною, – громко говорит Катерина, пробравшись к нему.
Он тут же становится пунцовым. Знает: шутит однокурсница.
– А потише нельзя?
Ему кажется, что на него все смотрят. Ему всегда что-то кажется. Об этих странностях Колесникова знают все на курсе.
– К семинару готовился? – Надо же о чём-то говорить Кате.
– Готовился…
– На тебя вся надежда, Толечка!
– Надейся на себя, – бурчит он.
Автобус резко накренился на повороте. Девушка ухватилась за его локоть. Нечаянно, конечно. Тут же отпустила. Толя смотрит по сторонам: не увидел ли кто. Пугливый такой.
Вот и остановка. Колесников с Ивановой пошли по аллее к институту. Утро солнечное, тихое. Позади послышались голоса: это их нагоняли однокурсники. Среди них Катерина увидела Риту Литвиненко и Вальку Тарасова.
– Привет, детки, – протянул Тарасов руку сначала Толику, затем Кате.
– Привет, – буркнул Колесников.
– Почему у тебя сонный вид? – шуткой ответила Катя.
– Он ночевал у любовницы, – ответила за Вальку Рита. — Спать не давала.
– Понятно!
– Никогда не спрашивай у взрослого мужчины, где он ночевал, – это неприлично, – сделал замечание Тарасов.
– Я не знала, что у тебя есть любовница, – смутилась Иванова.
– У всех мужчин, достигших определённого возраста, этот факт имеет место быть! У всех, кроме Колесникова… Не красней, Толик. Я же сказал, что к тебе это не имеет отношения! – Тарасов похлопал товарища по плечу.
Толя оторвался от толпы и быстро зашагал впереди.
– Какой он нескладный, долговязый! Мне его почему-то жалко, – посмотрела вслед Рита и безнадёжно вздохнула.
– Мне кажется, что он безнадёжно влюблен в Иванову. Но, по причине своей стеснительности, никогда об этом не сознается. Катюха, займись мужиком – перспективный! – Валька Тарасов обратился к сокурснице, – и заметь, не скандальный и не капризный, как я.
– Хороший парень, наверное, будет и отличным мужем. Вот только сердцу не прикажешь, – Катя развела руками.
Студенты гурьбой ввалились в помещение. Но получить очередную порцию знаний не получилось. Преподаватель заболела. Интересная была женщина. На курсе её прозвали «Дамой с серёжками». Уж больно солидных размеров клипсы выглядели в её ушах. На лекциях она была обаятельна во всех отношениях, но на зачётах и экзаменах проявляла строгость несоразмерную. Могла половине группы поставить неудовлетворительные оценки.
…До следующей лекции два часа. Катюха зашла на кафедру и взяла у секретарши план прохождения практики. До конца учебного года оставались считанные недели – надо успеть подготовиться.
Прошёл ещё год. Катя успешно закончила вуз, нашла престижную работу. Дочка по-прежнему находилась на попечении бабушек. Всё было хорошо. Единственное, что не получалось, – личная жизнь женщины. Она так и не складывалась. Не получалось забыть Максима, не верила в его бесследное исчезновение в тайге. Не смогла найти мужчину своей мечты.
И всё же молодость брала своё. Случилось так, что проектный институт, в котором работала Иванова, возглавил новый руководитель. Неженатый. Об этом судачили все кому только не лень. А товарки Кати стали замечать, что их генеральный Валерий Петрович Девяшин слишком часто стал звонить им в отдел. Регулярно интересовался нюансами лабораторных исследований, приглашал к себе в кабинет персонально Катю на чай, не скупился на комплименты.
Молодайке нравились эти знаки внимания. Она стала более тщательно следить за своим внешним видом. Похорошела. Даже домашние заметили эту перемену. Видимо, сказалось длительное отсутствие у неё ярких эмоциональных переживаний, эффект неожиданности, приятная внешность и обходительность Валерия, а может, это был пресловутый кризис молодого возраста? Она не задумывалась.
Повышенное внимание к себе женщина стала замечать и от товарищей по работе. Комплименты сыпались как из рога изобилия. Начальник одного из отделов стал предлагать вместе ездить на машине на работу. Оказалось, он живёт в соседнем доме. Другой сотрудник в обеденный перерыв на салфетках писал ей приглашения в кафе, третий ловил в коридорах, чтобы обсудить исключительно рабочие моменты… На эти знаки внимания мужчин Катя улыбалась и деликатно отказывалась от всех предложений.
Активные события с руководителем проектного института начали разворачиваться осенью и накала своего достигли на пике зимы, когда мужчина попытался объясниться в любви. И она вроде поверила ему. Вечерами влюблённые сидели в мягко освещённом кабинете напротив друг друга, пили кофе, обсуждали «между строк» всё больше нерабочих тем. Несколько раз Валерий подвозил Катю к своему дому, но в гости ни разу не пригласил. Это удивляло молодую женщину. Общение так и не выходило за рамки рабоче-влюблённых стен.
Прошло ещё полгода. Никаких подвижек в «служебном романе» Катерины так и не произошло. Переживали за родную кровиночку и родственники. Даже чета Зайко периодически интересовалась амурными делами названой дочери. Все они желали ей только счастья, чтобы, наконец, устроила свою личную жизнь. Да и Катюхе самой хотелось определённости в отношениях с Валерием. Но он словно специально держал её на расстоянии, не позволяя их отношениям перейти в интимную связь.
Они по-прежнему общались во время обеденных перерывов в кафе, изредка ходили в кино или театр. Катерина всё отчётливее понимала: так больше продолжаться не могло. Пошла на отчаянный шаг. На стол Девяшину легло заявление от сотрудницы Ивановой с просьбой уволить её по собственному желанию. Катя ждала расспросов по поводу заявления, объяснения о их дальнейшей судьбе, любопытства, в конце концов.
К удивлению, генеральный без лишних расспросов положил заявление в свою рабочую папку на подпись, так ничего и не сказав. Через пару дней её уволили без обязательной отработки. Иванова обалдела… обиделась и стала подыскивать себе новую работу.
Обзвонила с десяток подобных фирм, но дельного предложения ни от кого не получила. Помог счастливый случай. Как-то, гуляя в воскресный день с дочкой в парку, ее неожиданно окликнул  мужской голос. Обернулась. Навстречу шёл высокий человек в плаще.
– Катерина, здравствуй!
– Здравствуйте, – Иванова с удивлением посмотрела на мужчину.
– Не узнаёшь?
– Нет!
– Вспомни лето 1981 года, базу геологов в Западной Сибири.
Глаза Ивановой удивлённо расширились.
– Александр Петрович Стрельников, неужели вы?
– Кто ещё! Конечно, я – начальник геологической партии, который когда-то курировал практику стажёрки Кати Ивановой, – улыбался он.
– Ну, рассказывай, как у дела, успехи? Закончила институт?
– Закончила, но только не сразу, академку брала.
– Что так?
– У меня родился ребёнок, пришлось брать отпуск по уходу за малышом.
– Понимаю. Отец ребёнка — молодой человек с газотрассы, который потом потерялся в тайге?
– Он,– глаза Кати тут же наполнились слезами.
– В милицейской сводке, кажется, проходил, как Максим Подвинцев, – вспомнил Александр Петрович. — По-моему, его так и не нашли?
– Я знаю.
– Сына воспитываешь?
– Нет, дочь.
Помолчали минуту.
– Ты где сейчас трудишься? – неожиданно спросил старый знакомый.
– В данном случае – нигде.
– Почему?
– Так сложилось, с начальством не сошлась характером.
– Отлично! – обрадовался Стрельников. – Я сейчас подбираю себе кадры для новой лаборатории. Назначен её руководителем. Будем заниматься камеральной обработкой геологических образцов горных пород. Давай ко мне. Помню: именно по этой теме у тебя была курсовая работа.
– Я подумаю, Александр Петрович.
– Думай быстрее, время не ждёт. Отзвонись обязательно мне на неделе, – Стрельников протянул Кате визитную карточку.
– Спасибо!
Домашние сразу заметили изменение в настроении Катерины. Было видно, что она о чём-то упорно думает и решает. Через день позвонила бывшему начальнику партии, объявив, что согласна работать у него в лаборатории.
– Пиши тогда заявление на моё имя и быстренько в отдел кадров, – дал он команду.
Спустя неделю Иванова уже  работала в новом коллективе. Катерина быстро вошла в курс дела. Подружилась с сотрудниками. Наладила деловую обстановку. В общем, всё складывалось неплохо. Начался новый этап в её жизни.
Единственное, что связывало её с недавним прошлым – Валерий Девяшин, который, к сожалению, не исчез с поля зрения после её увольнения. Он надоедливо продолжал звонить по телефону, напоминал о себе в письмах. Какой теперь у них статус отношений, Катерина не могла понять, но и прекратить связь с ним не торопилась. Валера до сих пор ей нравился, хотя и поняла, что это человек не герой её романа в жизни, тем более, в любви.
Так прошло несколько лет. В семье Ивановых случилось очередное горе: умерла бабушка Кати – Галина Петровна – время никого не щадит. А 85 — возраст приличный. Погоревали, помянули. Стали жить дальше…
В один из сентябрьских выходных сотрудники лаборатории решили организовать за городом пикник. Инициатором, конечно, был Александр Петрович. Он не скрывал, что скучает по лесу, многодневным переходам по дремучим дебрям, таёжной тиши. Поэтому при любой возможности вытаскивал подчинённых на природу.
– А можно, я дочь с собой возьму? – спросила Катя. – Девочка большая, в этом году пошла в пятый класс, да и бабушка отдохнёт от нас.
– Не можно, а нужно! – подмигнул Стрельников. – С нами будут дети других сотрудников. Так что твоя Оксана не заскучает.
– Что бы я делала без вас? – Катерина чмокнула Александра Петровича в щёку.
– Прости, небритый я сегодня, – засмущался тот.
– Я вас и такого люблю! Вы для меня второй папа.
Мужчина вздрогнул от неожиданности и, к удивлению женщины, покраснел.
– Я давно хотел с тобой поговорить об этом, но как-то не решался… – пробормотал он.
Однако Катя, не дослушав, рассмеялась и убежала на поляну, где играли в волейбол коллеги.
Любовь – это неожиданное и очень спонтанное чувство. Никто не знает, в какой именно момент сердце защемит от сладкой привязанности и, вопреки здравому смыслу, человек начнёт совершать необдуманные поступки. Женатый мужчина – не исключение и часто даже первый кандидат на такую влюблённость. Ведь семейная жизнь с годами приедается, а мужская натура любит приключения. Вот такое чувство стало зарождаться у Стрельникова по отношению к бывшей своей практикантке.
Пикник удался на славу. Скучно не было никому. Каждый занимался своим делом. Пока женщины готовили на импровизированный стол закуску, мужчины играли в волейбол, дети собирали в лесу последние осенние грибы – волнушки. Их было так много в мелколесье, что за полчаса кузовки ребят наполнились до верху.
– К столу! – скомандовал начальник. – Угощенье ждёт!
Никого уговаривать не нужно было. Взрослые подняли рюмки за здоровье присутствующих. Дети за отдельным столиком употребляли сок. Затем все дружно налегли на закуски. На природе всегда отменный аппетит.
Тосты произносились один за другим. Но больше всего рюмки поднимались за женщин. Все были едины во мнении, что российские женщины самые умные, самые верные и самые красивые в мире.
После застолья разбрелись: кто по палаткам, кто – в лес. Катя оказалась рядом со Стрельниковым. Сначала говорили о мелочах, потом вспомнили базу геологов, повариху Дуню, завхоза Климентия Анатольевича.
– Они, между прочим, поженились, – сообщила Александру Петровичу женщина, — и живут недалеко от моего дома. Часто бывают у нас в гостях. А когда Оксанка была маленькой, водились с ней регулярно. Кстати, два года назад я с ними и дочкой побывали в тайге, там, где пропал мой жених – Максим Подвинцев. До сих пор не могу себя простить за ту дурацкую просьбу о медвежьей шкуре, которую попросила добыть к нашей свадьбе. Друзья Макса из бригады строителей газотрассы специально организовали нам поездку в то место… в тот урман, как называют его местные жители. Красивое место! Ребята обустроили там что-то похожее на базу отдыха. Регулярно приезжают на выходные, празднуют свой День газовой и нефтяной промышленности. А под лиственницей вырубили из молодых деревцев силуэт охотника с ружьём. Там всегда лежат свежие цветы – привозят молодые пары, решившиеся сочетаться браком… – Катерина расчувствовалась и уткнулась в плечо мужчине.
– Ну ладно, не плачь. Это всё в прошлом, – Стрельников погладил её по голове, перевёл разговор на другую тему. – Колоритные личности работали там, в тайге. Да и студентка там работала – красавица! – шутливо отметил он, поглядывая на Катерину.
– Это вы обо мне?
– Конечно!
– Мне приятно это слышать. Спасибо!
– Катя, ты знаешь о том, что мы с женой хоть и числимся семейной парой, но давно уже живём каждый сам по себе. Не пришлись ей по душе мой образ жизни, моя профессия.
– Знаю! Больше того, некоторые наши сотрудницы давно положили на вас глаз. Не замечали?
– Ещё как замечал!
– Ну, и что вы?
– А ничего. Я тебя давно люблю. Ещё с тех пор, как увидел в тайге. Выходи за меня замуж. Буду хорошим, заботливым мужем.
У Кати кровь толчками запульсировала в висках. Настолько неожиданным было предложение Стрельникова. Наконец, справившись с собой, спросила:
– А не смущает, что вы мне почти в отцы годитесь?
– Нисколько! Разница в шестнадцать лет не критическая.
– Александр Петрович, давайте отложим этот разговор до лучших времён. Я не готова сейчас принять однозначного решения.
– Хорошо, подожду! Тем более, мне наконец надо уладить все дела с бывшей женой – развестись!
Дома Екатерина рассказала матери о предложении Стрельникова стать его женой. Та сразу встала на сторону жениха – давно навела справки о новом начальнике дочери и о их отношениях.
– Доченька, – мать всплеснула руками, – тебе уже за тридцать, дочь почти выросла, а ты так и не устроила свою личную жизнь. Нет в живых твоего Максима, поэтому хватит его ждать. Послушай моего совета: выходи замуж за Стрельникова, по твоим словам, он положительный мужчина. У него своих детей нет, поэтому будет хорошим отцом для Оксаны.
– Ох, не знаю, мама, – Катя всхлипнула, – но, наверное, ты права.
В октябре жених предложил невесте свадебную романтическую поездку на Кипр. Взвесив все «за» и «против», согласилась. Тем более, будущая тёща поддержала будущего зятя. Одобрили круиз и старинные друзья – Зайко. Свадьбу решили отметить на Новый год.
После Кипра вдруг объявился Валерий. То есть, это Иванова так решила, что он объявился. На самом деле, в отличие от предыдущего общения, он просто стал реже звонить. Вновь предложил встретиться. Катерине он был далеко безразличен. Но она решила повидаться со своим несостоявшемся женихом или другом: она так и не смогла дать этому мужчине характеристику по жизни.
Девяшин, к удивлению, позвал к себе домой, но Катя, само собой, отказалась. Тогда он, как обычно, назначил рандеву в кафе. Отдав символичный «долг» пожеланием крепкого здоровья и успехов в личной жизни, Валерий попытался вновь намекнуть ей о своей любви. Екатерина остановила старого ловеласа жестом руки:
– Погоди, я не люблю тебя, это во-первых. Во-вторых, ты из тех людей, которые «семь раз отмеряют и ни разу не отрежут», в-третьих, тебе никто не нужен, кроме самого себя. Так что давай расстанемся спокойно! Хорошо? – она оставила на столике деньги за невыпитый кофе и вышла на улицу. Теперь Катя чувствовала себя полностью свободной!
С тех пор прошло три года. Катерина стала любящей женой Стрельникова. У них подрастала ещё одна дочь, которую назвали Галиной, в честь бабушки. Работа, в основном, приносила удовольствие. Правда, иногда случались лёгкие стычки между мужем-начальником и женой-подчинённой по поводу командировок «в поле». Но они быстро проходили, когда бабушка соглашалась «повоспитывать» Оксану и водить в детский сад маленькую Галю. Часто в этом им помогала чета Зайко, которые давно уже стали членами семей Ивановых – Стрельниковых.
А весной раздался звонок. Мужчина попросил к телефону Екатерину Иванову. Она не узнала ни его голос, ни номер его телефона, пока Валерий не назвал её «Катюнчиком» (так Девяшин её иногда называл). Без предисловий, нетрезвым фальцетом спросил:
– Катя, а у тебя, как всегда, в жизни ничего глобального не произошло за это время? – он особенно выделил «как всегда». – Ну, ты понимаешь, о чём я?
Иванова засмеялась:
– Я уже несколько лет замужем! У меня растёт вторая дочь и имеется прекрасный муж!
Наступила пауза. Раздались короткие гудки…

                «Я ВИДЕЛ ДНО…»   

Учительница положила перед Клавдией классный журнал. Боже мой, сколько двоек нахватал Алёшка за месяц. Аж дурно стало. А посещаемость? Неделя прогулов…
– Ну всё, дома спущу шкуру с этого охламона! – в бешенстве мать сломала шариковую ручку.
– Но это ещё не всё, – Анна Ивановна горестно вздохнула. – Недавно администрация школа провела психологическое тестирование старшеклассников. И знаете, кто в классе оказался в аутсайдерах? Да, именно Алексей! Это имеет научное название – «интроверт». Вот как оно трактуется: «Обращённый в себя подросток, с трудом вступающий в контакт с окружающими, ориентированный в основном на собственные чувства, пессимистичен, и поэтому вряд ли из него получится хороший организатор».
Для  одноклассников он – недалёкого ума человек! Ну и соответствующее отношение к нему. Вы же знаете, какую жестокую реакцию на это имеют современные дети… Всё остальное – вытекающее: учеба, поведение, контакты.
Клавдия совершенно не воспринимала сказанное педагогом. Очнулась только тогда, когда та сказала:
– Обязательно сводите ребёнка к психологу. Обследуйте его состояние. А за так называемую учёбу придётся оставить Алексея на второй год, если, конечно, он не изменит своё отношение к ней.
– Как психолог, какой второй год? – не поняла Клавдия. – Он же учится в девятом классе.
– А что вы хотите? Ваш сын совершенно не усваивает программу обучения. К тому же поведение – отвратительное. Совсем стал неуправляемым на уроках. Вчера, например, принёс в школу колоду игральных карт.
– Фокусы показывал?
– И фокусы тоже. С соседом по парте пытался сыграть в подкидного дурака.
– Вот, возьмите, – классный руководитель вытащила из ящика стола колоду карт, которыми Клавдия изредка гадала на свою судьбу. Она их узнала по внешним рубашкам. – Спрячьте их подальше.
– Спасибо!
– Вы знаете, ваш Алёша – умный мальчик, – на прощанье учительница подсластила пилюлю, и мог бы учиться только на «хорошо». Отличная память. Но, по-моему, вы упустили что-то в его воспитании.
– Наверное, – согласилась Тихомирова.
– Постарайтесь уделять ребёнку самое пристальное внимание. Иначе будет печальный финал.
– Я вас понимаю. Теперь никаких вечерних гуляний и самый жёсткий контроль за учёбой. Не думала, что сын обманывает меня. Ведь говорил, что давно исправил плохие оценки.
Шагая по улице, Клавдия мысленно последними словами ругала мужа: «Ишь ты, хорошо устроился. Живёт себе в удовольствие на даче… Никаких забот. Всё на мне. Сейчас позвоню, пусть немедленно приезжает и сам разбирается со своим отпрыском». И тут же поймала себя на мысли, что обманывает сама себя. Это ведь «его – Максима Подвинцева — сын», о чём она никогда никому не рассказывала.
Дома Тихомиров-младший на всю катушку крутил магнитофон. Музыка была слышна до первого этажа. Мать без слов подошла к электрической розетке и обесточила прибор.
– Ты уроки сделал сегодня? – задала она первый вопрос.
– Успеется!
– Будешь решать задачи по математике и учить английский в полночь?
– А что тут такого? Ночью никто не отвлекает.
– Я только что была в школе. Твоя классная руководительница такого мне наговорила о тебе, что я не знала, куда от стыда деться. Мало того, что учишься на двойки, ты ещё и пропускаешь уроки, да и поведение – хуже некуда. Думаешь об этом? Не маленький уже. Неужели не стыдно при уважаемом в городе отце?
– Не преувеличивай, мать! Вечно напрягаешься не по делу.
– Я не по делу? А как ты среагировал на тестирование в классе? Значит, «недалекого ума»? Что, класс весь с тобой не общается? Сейчас же позвоню отцу, пусть знает, какой у него сын растёт, – рассчитывая побольнее задеть сына, Клавдия не заметила, как перешла грань допустимого.
Алёшка резко откинулся в кресло, побледнел, стиснув зубы, прошептал:
– Ты, ты откуда это узнала? Что за сука тебе рассказала? Убью гадину, – изо рта подростка появилась пена. Он забился в истерике.
– Мать оторопела от увиденного, затем, взвизгнув, стала набирать номер «скорой»:
– Скорее, умоляю – скорее. Сын умирает, у него, наверное, падучая, – женщина была сама на грани обморока. Толком уже не соображая, стала звонить мужу. Заметив это, Алексей вцепился в трубку:
– Не делай этого, ты же знаешь, что папе нельзя волноваться. Сердце.
– Ещё как сделаю! У меня больше нет сил с тобой бороться. Давно надо было поставить на учёт у милицейского инспектора по делам несовершеннолетних. Там быстро воспитают.
Это была последняя капля, переполнившая подростка. Он схватил куртку, быстро надел кроссовки и громко хлопнул входной дверью. Мать бросилась к окну:
– Куда ты? Сейчас скорая приедет! Тебе лечиться надо!
Только сейчас она заметила, что держит в руках телефонную трубку, из которой доносился голос Тихомирова-старшего:
– Что случилось?
В ответ  услышал  взволнованную жену.
– Сбежал, сбежал твой отпрыск! – Клавдия зашлась в истерике, – немедленно приезжай!
В этот день они не нашли сына. Не обнаружили его и на следующий. Алёшку объявили в розыск. На третий Андрею Ивановичу позвонили из милиции:
– Объявился ваш сын.
– Где, когда? – Клавдия вырвала из рук мужа трубку.
– У вас ведь есть родственники в области?
– Да, сестра…
– Вот у неё и нашли беглеца. Да не волнуйтесь вы так. С ним всё нормально… не считая, что он выпивает в компании местной шпаны.
…Андрей Иванович, оставив жену в машине, увидел сына первым. Алёшка был навеселе.
– Папаня, – полез обниматься, – а я здесь с друзьями гуляю. Ты извини, что не позвонил – забыл… – по всему было видно, что он смущён. – Я знал, что ты приедешь!
– Пойдём домой, – предложил Андрей Иванович.
– Не против!
– Ну, и как это понимать? – отец грустно посмотрел на сына.
– Ребята угостили, всего полстакана вина выпил, – начал оправдываться Алёшка.
– Стоп, – Андрей Иванович говорил тихо, но твёрдо, – ещё раз увижу в таком состоянии – покалечу, понял?
Сын поднял глаза и встретился с жёстким взглядом. Понял – покалечит!
– Батя, даю слово…
– Верю. Хочешь газировки с булочкой?
Алёшка кивнул. В сквере сели на скамейку. Андрей Иванович молчал, ждал, что скажет сын.
– Папа, я хочу жить с тобой!
– Мне бы тоже этого очень хотелось, сынок. Но мама не согласится. По крайней мере, сейчас. Давай поговорим по этому поводу сразу после летних каникул, хорошо?
– Нет, – резко возразил подросток. – Не заставляй меня возвращаться обратно домой. С мамой трудно. Она совсем не понимает меня. Во всём навязывает свою волю. До сих пор считает, что я детсадовский ребёнок. Чуть что, грозится поставить меня на учёт в детской комнате милиции. И потом, больше занята собой. Обращает внимание на меня тогда, когда случается какой-нибудь скандал. Возьми меня к себе. Я буду хорошо учиться, обещаю. Исправлю все оценки…
– Хорошо, поживёшь у меня. В соседнем посёлке есть сельская школа. Будешь в ней учиться.
– Вот здорово! – обрадовался Алексей.
К удивлению Андрея Ивановича, Клавдия спокойно отнеслась к предложению пожить мальчику у отца. Она быстро собрала необходимую одежду для сына, и Тихомировы пошли к машине. Мать помахала им рукой вслед из окошка. По пути заехали в школу, забрали документы, и в этот же день Алексея приняли в новую.
…Прошло три дня.
– Лёха, вставай! – отец распахнул дверь в комнату сына. – Уже семь часов. В твоём распоряжении осталось всего полчаса, чтобы умыться, одеться и позавтракать.
– Угу, – сонно пробормотал мальчишка, – сейчас, встаю, папа…
Андрей Иванович приготовил бутерброды, положил в кулёк пару бананов, яблоко и всё это затолкал в школьный рюкзак Алексея: «Пусть мать не думает, что у отца ребёнок лишён витаминов!» Допив свой кофе, взглянул на часы: половина восьмого.
– Ты идёшь? – громко позвал Алёшку. В ответ – тишина.
– Так дело не пойдёт! – разозлился отец. – Вставай немедленно. — Алексей лениво приоткрыл глаз:
– Пап, ещё пять минут! Ну, пожалуйста…
– А ну-ка, немедленно поднимайся! – Андрей Иванович стянул с сына одеяло. – Раз, два!..
Тихомиров-младший посидел на кровати, потом поплёлся в ванную… В результате в школе был за минуту до звонка.
Вечером отец приказал:
– Сегодня ляжешь ровно в двадцать три часа.
– Хорошо, — согласился Алексей. – А что у нас сегодня на ужин?
– Котлетки с овощами. Замечательно, правда?
– Как у матери… Я бы предпочёл пиццу…
– Ладно, так и быть, оставим котлетки на завтра. Звони, заказывай пиццу.
Поужинали, немного поболтали и разошлись по своим комнатам. Андрею Ивановичу хотелось хорошенько обдумать тактику воспитания сына, Алексей же должен заняться уроками. Во всяком случае, Тихомиров-старший так полагал. Но когда вошёл в комнату сына, оказалось, что тот весело болтает с кем-то по телефону. Отец обречённо махнул рукой. На следующий день оба проспали…
– Не переживай, пап. У нас всё равно нет первого урока. Училка заболела, – успокоил Алексей.
– Сегодня генеральная уборка дома, – вечером объявил Андрей Иванович, – тебе навести порядок на кухне и вымыть все чашки. Они ещё нам с тобой пригодятся.
– О’кей, – согласился Алексей и пошёл к себе.
Тихомиров-старший подумал, что сын хочет забрать из комнаты кучу немытой посуды и отнести на кухню. Но прошло полчаса, а он так и не появился. Зашёл в комнату. Тот спокойно сидел в кресле с учебником.
– Зубришь?
– Зубрю! – сын зевнул.
Пришлось отцу самому наводить порядок в доме. Не отрывать же ребёнка от занятий.
– Завтра меня не буди, – предупредил Алёшка отца. – Занятия начинаются с третьего урока. Сам доеду.
…Прошёл ещё месяц. В очередной раз позвонила Клавдия. Андрей Иванович доложил, что дела у Алексея идут неплохо. Плохих отметок нет. Учится нормально, да и с дисциплиной – без проблем.
– Не верю. Не может наш охламон за месяц исправиться. Ты видел его дневник?
– Нет! Алексей сказал, что в книжном магазине их пока нет, а если и есть, то только для учеников младших классов.
– Всё ясно. Лапшу на уши вешает. Завтра же съезжу в новую школу Алёшки.
– Как хочешь!
Утром Клавдия была уже в школе. Постучала в дверь учительской. В помещении была только одна женщина. Клавдия представилась.
– Как же, хорошо знаю вашего сына, – сказала учительница, – я веду в классе математику. Очень правильно, что пришли сами в школу. Я как раз выставляю оценки. К сожалению, вынуждена поставить Алексею двойку за месяц. Вот, сами посмотрите, – она подвинула классный журнал. – Несколько раз вызывала его к доске, и каждый раз не был готов к уроку. А потом совсем перестал ходить на мои уроки, – с обидой добавила математичка.
Стало ясно: с тех пор как Алексей переехал жить к отцу, стал, как и прежде, самостоятельно устраивать себе «выходные»! И образ жизни был таким же, как раньше.
«Маленький негодяй!» – Клавдия чувствовала: внутри у неё всё закипает.
Опрометью выбежала из школы и поехала на дачу. Переступив порог дома, тут же набросилась на Андрея Ивановича с упреками:
– Ты был в школе у сына?
– Нет, но собирался сходить в ближайшее время.
– А я вот сейчас была.
– Ну и что?
– А то, что твой отпрыск по-прежнему учится на двойки и прогуливает занятия. Нет от тебя никакого толка. Сегодня же забираю мальчишку домой! Хватит!
Зашли в комнату сына. Тот сидел за игровой приставкой и увлечённо нажимал на кнопки джойстика.
– Ты почему не в школе? – заорала Клавдия.
– Сегодня в школе санитарный день. У всех свободный день.
– Алексей, что же ты творишь? – не выдержал Андрей Иванович. Сын молчал. – Ты же обещал взяться за учебу. Конец года, необходимо заниматься… От тебя же больше абсолютно ничего не требовалось. Эх ты… Так меня подвёл!
– Да ты сам подвёл нас обоих! – взвизгнула Клавдия. – В общем, как хочешь, а сына забираю обратно. До переэкзаменовки в августе никаких игр и никаких друзей. Ни-че-го! Ясно?
– Клава, успокойся, пожалуйста, – но та, как говорится «закусила удила».
– Алексей, немедленно собирай вещи! – мать повернулась туда, где только что стоял сын. Но его уже и след простыл! Входная дверь распахнута…
– Как же это? – Клавдия заревела.
Обошли вокруг дома – никого. Сели в машину и медленно поехали вдоль окрестных улиц. Пусто.
– Не мог Алексей за несколько минут уйти далеко, – сказал Андрей Иванович, – возвращаемся домой. Там подождём. Если он не вернётся до вечера, будем думать, как поступать дальше.
– Я поеду к себе, – Клавдия вышла из машины, – может, Алёшка ко мне приедет?
– Поезжай, конечно, если так надо…
Про себя подумал: «Она, наверное, права: здесь только моя вина. Относился к ребёнку, как к взрослому парню. Да, действительно, отец из меня никакой…»
Клавдия уехала. После обеда позвонила:
– С Алёшкой беда! Из дома опять убежал, – заплакала Клавдия.
– Жди! Через час приеду, – лаконично ответил муж, не подав вида, что это сообщение больно ударило его прямо в сердце.
Не прошло и часа, как Андрей Иванович открыл дверь своей квартиры. Клавдия тут же накинулась на мужа с обвинениями, что, мол, устранился от воспитания ребёнка, давно живёт отдельно от семьи и мало интересуется учёбой и поведением сына.
Андрей Иванович оторопело слушал обвинения жены, впервые видя, что его «единственная» из красивой, умной, семейной женщины превратилась в сварливую бабу, создавшую свой мирок, считая его единственно правильным.
– Согласен, я виноват, что сын пошёл не по тому пути, но не ты ли всегда опекала его по мелочам, потакала всем капризам, всю его работу по дому делала за него? Если я делал замечания, ты закатывала скандалы. Вот и вырос Алёшка бездельником и эгоистом.
– Искать, искать его надо срочно. Обзванивай друзей сына. Может, сейчас он у них, – Клавдия протянула мужу записную книжку.
Через десять минут стало ясно: Алексей там не был.
– Поехали на вокзал. Чувствую, там наш беглец. Он частенько в детстве любил смотреть, как прибывают и отправляются железнодорожные составы. Всё собирался путешествовать. Думаю, что найдём его там, если, конечно, уже не катит в общем вагоне куда-нибудь на север…
Клавдию это поразило больше всего. «Опять «север», там пропал Максим Подвинцев. Для чего это он вспомнил?» – женщина нервно ёрзала на сидении автомашины.
…Алёшка сидел на перроне и отрешённо наблюдал за вагонами, которые прибывали, останавливались. Из них выходили люди, торопясь по своим делам. Всех их ждали дома. Всех… кроме его, Алёшки.
«Эх, жизнь моя жестянка, да ну её в болото…», – неожиданно вспомнил он песню из мультика. – Прямо про меня».
Его внимание привлекла группа подростков, дефилирующая по перрону. У них был беззаботно-отрешённый вид. Дружно хохоча по любому поводу, они приставали к людям, выбирая молодых девушек и ребят. Приблизившись к Алёшке, белокурая девчонка лет пятнадцати, оглядев его с ног до головы, спросила:
– Слышь, мэн, чё тут загораешь? Не желаешь с нами покайфовать? Судя по твоему прикиду, предки у тебя баре? – она игриво повела худосочным бедром, показывая свою сексапильность.
– А пойдём, – Алёшка решительно поднялся, – где ваш рай?
– Скоро увидишь, – засмеялся обритый наголо конопатый мальчишка, – тебе понравится.
– А башли у тебя есть?
– Что, – не понял Тихомиров.
– Ну, деньги. Надо же на что-то приобретать пятновыводитель, дихлофос, чтобы «абстяк» почувствовать. Сейчас придём на «блат-хату» всё увидишь и поймёшь, братан, – приобнял Алексея новоявленный знакомый.
Парня настораживало их развязное поведение, непонятный жаргон… но жажда нового, ещё неизведанного пересилила и они толпой двинулись искать приключения, как считал Тихомиров.
Первое, что поразило парнишку, – квартира — трёхкомнатная блат-хата.
– Всё в коврах, специально для кайфа оборудовано, чтобы с комфортом, – объяснила ему новая знакомая Галюся, как она представилась Алексею, – здесь ведь как вмажутся, все лежат с полотенцами на глазах. Так лучше на коврах, чем на простом полу.
Компания как бы растворилась по комнатам – одни манипулировали с приобретёнными пузырьками и бутылками, другие готовили пластиковые пакеты, третьи – что-то смешивали в небольших ёмкостях.
Блондинка Галюся врубила на полную мощь магнитофон. Прислушался – оказался тяжёлый рок. Он проникал во все фибры его души. И давил, давил, давил… на сознание, мозг, сердце.
В полутёмной каморке Лёшка увидел, как мальчишка лет десяти опустил голову в полиэтиленовый пакет и усиленно втягивал ртом и носом пары мутной жидкости.
– «Домает», – пнула его ногой подружка.
– Не понял? – Алексей опять вопросительно посмотрел на неё.
– Ну, нюхает пары пятновыводителя, – терпеливо разъяснила блондинка, – скоро «астру» поймает и уйдёт в «аут». Тогда и «галюны» пойдут – кайф!
У Тихомирова голова шла кругом. Он с трудом воспринимал речь девушки. Этому ещё способствовала и громко звучащая музыка. Галюся опустилась на ковёр, увлекая за собой парня и стала целовать его взасос. У Алёшки захватило дух. Ему это нравилось, и было немного страшновато.
– Давай, «булочка», пробуй.
– Что?
– Ну, пора «заразиться».
– Чего сделать? – испуганно посмотрел на неё Тихомиров.
– Фу, какой тупой мальчик. Ну, оттопыриться для начала дихлофосиком. Не бойся, это слабый торчун. Как раз для тебя, – Галюся подала ему уже приготовленный раствор. Сейчас такой кайф поймаешь, что обоссышься от удовольствия, – блондинка потрепала его по щеке, – я тоже «заторчу».
Дальше всё происходило словно не с ним. «Удар в мозг, лёгкость, приятная истома и… потеря совести», – как потом объяснял врачу Алексей. То есть, отпустились все "тормоза". Ушли абсолютно все проблемы в его жизни.
Он помнил, как рвал кофточку на Галюсе, бессовестно руками забирался в интимные женские места, как впервые испытывал эротическую истому и хохотал вместе с окружающими его новыми друзьями над голым телом подружки, как она тоже повизгивала то ли от получаемого удовольствия, то ли от отвращения…
Следующая картинка: ещё один посетитель притона синеет на глазах у хохочущей компании. Появляется огромное мокрое пятно между ног, по квартире распространяется тяжёлый запас человеческого дерьма. Присутствующие словно этого не замечают и оттаскивают мальчишку на балкон. Но его вид кого-то не устраивает и через минуту он летит вниз… Наступает темнота, тошнота и непреодолимая рвота с кровью.
Затем холодная вода, удары по щекам... опять рвота... И крик единственного родного человека – отца. Он узнал его по голосу. Глядя на сына, тот кричит матом и подгоняет врачей, чтобы быстрее доставить его, Алёшку, в больницу.
«Почему так сильно болит голова? Почему он привязан в кровати простынями? Что тут делают его отец и мать? Где он, в конце концов?» – все эти мысли одновременно появились у парнишки, когда он глядел сквозь опущенные ресницы на снующих вокруг него родителей и людей в белых халатах.
– Та-к, – пожилой врач осмотрел больного, – что испытываем, больной? Какие жалобы?
– Дяденька, мышцы сильно ломит. Живот болит. Голова шумит.
– Также присутствуют насморк, слезотечение, озноб, повышена температура тела и артериальное давление – верно? Это признаки «отходняка» – наркотического похмелья! Ты, дружок, отравил свой организм так, что я не удивлюсь, если останешься калекой на всю жизнь. Наркотики – вещь тяжёлая! Практически неизлечимая. Давно подсел?
От его слов Алёшка чуть вновь не потерял сознание:
– Да я в первый раз, – заплакал мальчик.
– И как?
– Страшно, дяденька. Очень страшно. Никогда не забуду…
– Что не забудешь?
– Как Галюсю… как парнишку сбросили… Он жив? Как папа там оказался? – всё это Тихомиров-младший выдал на одном выдохе.
– Ну, папа тебе сам всё расскажет, а сейчас давай поставим укольчик, и ты отдохнёшь.
В этот раз Алёшка проснулся почти бодрым. Рядом, словно никуда не отлучались, суетились родители.
– Пап, как я очутился здесь? Как вы меня нашли?
– Тебя видел на вокзале дежурный милиционер с компанией местной шантрапы. Мелкие воришки, начинающие наркоманы – они давно стоят на учёте в детской комнате милиции. Знали их адреса. По одному из них и обнаружили тебя. Врач сказал: ещё час — и итог был бы плачевен. Такое чудовищное зрелище я, взрослый человек, увидел впервые. Лёша, – голос Андрея Ивановича звенел на самой высокой ноте, – как же так случилось? Почему? Что ты натворил, что ты натворил? – Тихомиров был близок к истерике. – Ты бы хоть о матери подумал, обо мне…
Алексей смотрел на родителей с такой болью и тоской в глазах, что, казалось, зрачки вот-вот с треском разлетятся по палате.
– Мама, отец, я видел дно. Самое-самое. Я понял такое, что не опишешь. И точно знаю: мне там места нет. Если можете – простите. А себя я, наверное, никогда не прощу… Если можете, – он схватил руку Клавдии и начал исступлённо её целовать. Мать и отец вместе с ним заливались слезами…
Андрей Иванович и Клавдия к вечеру вернулись домой. Впервые между ними состоялся откровенный разговор. Жена оправдывалась, плакала, снова оправдывалась.
– Если бы я не потакала ему во всём, не игнорировала его мнение, умела бы сдерживать себя, наверное, Лёша не вырос бы таким… Нет, не один ты, Андрюша, виноват. Я тоже хороша… Надо было чаще общаться с сыном, вникать в его проблемы, ходить в школу, поближе узнать его друзей. Найти к нему подход, в конце концов, а не только приказывать и дёргать его без конца.
– Успокойся, мать. Мы оба виноваты.
Слёзы у Клавдии катились ручьём.
– Вот что я подумал сейчас, – сказал Андрей Иванович. – Вначале надо сделать так, чтобы эта история не вышла за пределы нашей семьи и лечащего врача. Затем необходимо вернуть его в прежний класс. И, наконец, мы должны воспитывать сына вместе. Я перееду с дачи жить в городскую квартиру. Видишь, что получается, если жить порознь…
– Я давно ждала от тебя этих слов. А то не поймёшь – семья мы или нет, – горестно поддержала его жена.
На другой день Андрей Иванович перебрался в город. Алексей теперь постоянно в поле зрения родителей.
Началось его медленное выздоровление. Мать стала курировать гуманитарные дисциплины сына. Отец – математику и физику. В семье наступили мир и спокойствие.
К концу учебного года Алексей был уже «хорошистом». Он изменился не только внешне: стал мускулистым, спортивным, но и внутренне — обрёл спокойствие, наполнился душевной силой. Его зауважали одноклассники, учителя. Стал много читать, увлёкся химией, геологией. Девчонки были от него без ума.
Годовые экзамены сдал успешно. Из школы Алексей выбежал улыбающийся, размахивая над головой табелем.
– Четвёрки! По всем основным предметам!
Дома Алексея ждал праздничный обед и трёхнедельная путёвка в туристический лагерь, о котором он так мечтал.
А через год среднюю школу Тихомиров-младший закончил в числе лучших учеников и без труда поступил в нефтехимический университет. В этом учебном заведении когда-то учился его отец…

               НА ТОЙ СТОРОНЕ, ГДЕ ПЕЧАЛЬ И РАДОСТЬ

После того, как его бросила очередная пассия – Алёна, Тихомиров-младший первое время, как говорится, был сам не свой. Стал пропускать лекции, на вопросы друзей отвечал невпопад, целыми днями валялся на кровати, ничего не делая. Кореша старались развеселить, рассказывали всякие смешные анекдоты, пытались вытащить в выходные дни за город – не помогало.
Алексей был влюблён и постоянно тосковал по девушке. С любовью перекладывал с места на место мохеровый шарф, подаренный Алёной на день рождения, подолгу рассматривал большую морскую раковину, привезённую из Тайланда, а авторучку «Паркер» не выпускал из рук. Чувствовалось, подарки дороги ему. Они представлялись ему частью самой Алёны. А она? Бросила его – красивого, доброго, умного! Лёшка был в шоке.
Как помочь товарищу — мнения были разные. И только Вадька Савельев, одногруппник, был уверен: клин вышибается клином.
– Как это? – не понял товарищ.
– Очень просто, нужно познакомиться с другой девушкой, более яркой, более привлекательной!
– Ну и где найти такую? Ведь знаешь же, у нас на курсе одни «синие чулки!»
– Сейчас многие знакомятся в интернете. На сайт знакомств заходил?
– Нет!
– Вот и попробуй. Найдёшь какую-нибудь красавицу и сразу забудешь свою Алёну.
Тихомиров промолчал, внимательно слушая Савельева.
– После учёбы я подрабатываю, – продолжал Вадька, – приходится много времени проводить за компьютером, поэтому на знакомство с девушками вживую у меня нет времени. Поэтому использую социальные сети. Знаю: абсолютное большинство девчонок сегодня смотрят на улице не по сторонам, выискивая симпатичных парней, а идут, уткнувшись в экраны своих смартфонов, высматривая в них фотографии симпатичных ребят. Вот и воспользуйся достижениями современной электроники.
– А что? Предложение дельное, – подхватил Егорка Макеев – Попробуй, Алёшка! Ничего не теряешь.
– Не сейчас! – буркнул Алексей.
Прошло ещё несколько недель. Тихомиров стал успокаиваться. В один из вечеров, вспомнив совет Вадьки, зашёл на сайт знакомств под названием «Мамба». Написал однотипные сообщения с предложением познакомиться сразу полдюжины привлекательных девушек. Ответили все. Но их письма не внушали доверия. Во-первых, в нескольких строчках они сумели наделать немало грамматических ошибок. Во-вторых, стиль изложения их мыслей был настолько примитивен, что, казалось, ни одна из них так и не окончила школу. Эта переписка  длилась недели две.
Но вот неожиданно пришло письмо, которое вселило надежду. Девушка написала, что рассталась со своим парнем, курсантом военного училища, и хотела бы познакомиться с новым другом. Послание понравилось Тихомирову. Тем более, с фотографии на него смотрела симпатичная девушка с огромными глазами. Он тут же ответил незнакомке.
Переписка не прекращалась ни на один день. Алексей узнал, что Оксана Иванова, так звали девушку, учится на вокальном отделении института культуры в соседнем областном центре, живёт с сестрой, мамой и отчимом. Они её очень любят и во всём помогают.
Алексей попросил номер телефона. Теперь он не только переписывался в социальных сетях, но и периодически звонил. Ему нравился её бархатный грудной голос, нравилось болтать с ней обо всём на свете. Это невозможно было объяснить. Наверное, случилось то, что в народе называется совпадением энергетической волны, на которой находится другой, понимающий тебя человек. От этого становится легко на душе и не надо ни о чём задумываться.
Перед Новым годом Оксана сама позвонила новому знакомому. Сказала, что приезжает на конкурс вокалистов в их город. Лёшка был на седьмом небе от счастья. Он увидит ту, с которой больше полугода общался виртуально.
Встретились в кафе-мороженом. Тихомиров любил бывать в нём. Здесь всегда тихо и уютно. Нашёл это заведение случайно, гуляя по парку. В нём везде стояли цветы и разные экзотические растения. Лилась приятная приглушённая музыка. Попробовал мороженое, коктейль – понравилось. Стал приходить регулярно.
В этот день на улице шёл противный снег с дождём. Спешили за окном куда-то люди. Алексей с Оксаной пили горячий кофе с пирожными и говорили, говорили, говорили. Казалось, они знакомы тысячу лет. В их общении не чувствовалось ни капли пошлости, а было чистое общение глаз, души и сердца. Лёгкость витала между молодыми людьми. Похожие судьбы, похожие истории, даже родились с разницей в один день!
Оксана оказалась девушкой коммуникабельной. Алексею не нужно было придумывать шутки, чтобы веселить её. Ей хватало того, что она просто сидит в кафе с парнем и разговаривает.
– Расскажи подробнее о себе, – попросил Тихомиров.
– Хорошо! – улыбнулась Оксана. – Мама у меня геолог. Отчим тоже. Работают в институте геологии.
– А где родной отец?
– Его я совсем не знаю. Мама рассказывала, что он работал на строительстве газотрассы в Западной Сибири, где она с ним познакомилась. Пропал в тайге на охоте. Она долго его ждала – думала, выжил. Но, увы, так и не нашёлся. Потом вышла замуж за своего начальника. Живут счастливо.
– Ты в институт культуры пошла учиться по призванию?
– Не знаю. Сначала хотела после школы пойти в геологический, но меня отговорила школьная учительница пения. Сказала, что надо учиться вокалу. Голос у меня какой-то особенный, сказали специалисты.
– Давно увлекаешься пением?
– Выступаю на сцене с шести лет. Сначала пела в школе, потом в музыкальном училище, теперь вот учусь в институте культуры. А ещё пишу стихи и сочиняю музыку. На конкурс вокалистов приехала в числе исполнительниц эстрадной песни среди высших учебных заведений.
– Ты по своему желанию поступал в нефтехимический институт?
– Да! Решил пойти по стопам отца. Он был строителем-газовиком. К сожалению, его сейчас уже нет в живых. Умер два года назад – инфаркт. Стоящий мужик был. Однажды помог мне в одной плохой ситуации остаться порядочным человеком… Вечная ему память.
– Извини.
– Я на будущий год заканчиваю вуз. Хочу попросить направление на газотрассу, туда, где когда-то начинал свою трудовую деятельность мой отец.
– А я вот не знаю, куда получу направление на работу. Скорее всего, преподавателем в музыкальную школу.
– Как же большая сцена? Неужели не мечтаешь?
– Мечтать никому не запрещено. Но успех сопутствует тем, у кого известный продюсер. Такого у меня нет.
– Хочешь, помогу найти? – Тихомиров улыбнулся. – Подниму все бывшие связи отца. Они у него были серьёзные.
– Не нужно, лучше приходи завтра в Дом культуры. Там состоится региональный конкурс вокалистов. Адрес я тебе дам.
– Конечно, приду. Приведу и однокурсников. Будет тебе группа поддержки.
– Спасибо!
– Если удобно, расскажи про своего бывшего парня. Почему расстались? Кто он?
– Курсант военного училища.
Алексей почувствовал, что эта тема неприятна для Оксаны, поэтому не стал её развивать. Разговор переключился на литературу. Оказалось, они оба очень любят читать книги.
– Какой автор у тебя сейчас на слуху? – поинтересовался Тихомиров.
– Фантаст Рэй Брэдбери! Зачитываюсь его рассказами. «Марсианские хроники» оригинально написаны.
– Что ж, классно. Автор стоящий.
– Ещё люблю Шукшина, Распутина, Астафьева, Рубцова. Ты читал что-нибудь из их произведений?
– Конечно, наши русские писатели были, есть и будут лучшими в мировой литературе.
– У Астафьева есть «Ода русскому огороду». Бесподобная вещь. Дух России, национальная гордость сквозят через его рассказы о глубинной Руси. А какие стихи у Рубцова?! Читаешь и видишь родную природу, чувствуется, что он бесконечно любит свой край. И это пророческое: «Я умру в Крещенские морозы, я умру, когда трещат березы…» Сердце замирает!
Конечно, много и мусора сейчас издают. Графомания процветает. Последнее время даже раздаются голоса, чтобы их признать, как настоящую литературу. Мол, есть же люди, которые читают произведения дилетантов – значит, кому-то нравится?
– Идиотов хватает в любой стране, особенно на сегодняшнем демократическом Западе.
– Хочешь, лекцию прочитаю по литературе? – пошутил Алексей.
– Не-а. Лучше по немецкой. Она тоже интересная.
– В следующий раз, обязательно.
– А знаешь, кого я считаю истинным мастером слова? – с хитринкой спросила Оксана.
– Бунина? – утвердительно произнёс молодой человек.
– Как ты угадал? – воскликнула девушка, – да ты экстрасенс!
«Вечно болтаю лишнее, – подумал Алексей. — Лучше бы сказал, какая она красивая и интеллектуально развитая, это ведь так нравится девушкам. Ладно, об этом скажу потом». Посмотрел на часы. Кафе через полчаса закрывалось.
– Где остановился ваш коллектив?
– В гостинице «Нефтяник»».
– Я провожу тебя.
– Ой, как здорово! Тем более, что уже стемнело…
Молодые люди вышли из кафе. Подмораживало. Снег прекратился. Небо очистилось от облаков, высыпали яркие звезды. Алексей взял Оксану под руку, чтобы она не поскользнулась, и они побрели в гостиницу.
На второй день, как и обещал Тихомиров, группа поддержки в лице его однокурсников была самой активной в зале. После выступления Оксаны все бурно аплодировали с криками «браво», размахивали плакатом «Оксана – ты лучшая!»
Две песни, с которыми она выступила на конкурсе, действительно, имели успех. Компетентная комиссия единогласно присудила ей приз зрительских симпатий.
Вечером Алексей проводил Оксану на поезд. Договорились летом встретиться.

                ЗАПАХ МЯТЫ И ПОЛЕВОЙ РОМАШКИ

Перед дипломной практикой Алексей решил съездить домой. Отдохнуть недельку, набраться сил и сменить обстановку перед решающей битвой за диплом. Мать дома не застал. Последнее время она неделями жила на даче.  Тихомиров заказал такси и через полтора часа был за городом.
– Сынок приехал, какой красавец стал! – мать прижала Алексея к груди. – Как я соскучилась!
– Ладно, мама, успокойся. Вот я! – приласкался сын. – На целую неделю к тебе!
– Вот и хорошо! Пойдём на кухню. Накормлю.
После обеда сходили на кладбище. Помянули отца. Вечером пришла соседка. Разговаривали об учёбе, планах на будущее, несостоявшихся Алёшкиных невестах. Как-никак уже третий десяток. И об этом надо было подумать серьёзно. Так считала мама Клава. Прощаясь, соседка напомнила:
– В посёлке работает клуб. По выходным там организуют дискотеку. Так что имей в виду…
– Постараюсь воспользоваться вашей информацией, – улыбнулся Тихомиров-младший.
Неделя пролетела как один день. С утра Алексей бежал к озеру, плавал час, затем завтракал и принимался помогать маме Клаве по хозяйству. Пилил и колол дрова, складывал их в поленницу. Вечером читал Чехова или смотрел детективные сериалы.
Перед отъездом вспомнил напутствие соседки и отправился в клуб. Это здание ему было хорошо знакомо с детства. С пацанами в своё время облазил все закоулки чердака, знал потаённые места постройки. Да и знакомых ребят в посёлке было полно.
В клубе Алексей появился в середине вечера. В зале играла музыка, танцевала молодёжь. У входа стояла кучка местных пацанов. Многих знал в лицо, да и они сразу узнали его. Обменялись приветствиями. И тут неожиданно для себя обратил внимание на девушку, которая стояла у сцены. В её глазах стояли слёзы.
«Интересно, кто её обидел?» – подумал Алексей.
Пробрался через толпу. Протянул руку. Она тут же схватилась за неё так, как схватился бы утопающий за спасательный круг.
– Потанцуем? – обнял за талию. Она тут же откликнулась, прижалась. И закружилась земля под ногами у молодых.
– Я Таня. Помоги мне уйти отсюда. Вот тот пьяный парень пристаёт ко мне, – она взглядом показала на мордастого детину, стоявшего у окна.
– Но я… – начал было Лёшка.
– Проводи. Сама бы ушла, но боюсь, – девушка с мольбой в глазах смотрела на него.
– Хорошо, пойдём! – вывел девушку на улицу. — Теперь куда?
– Если хочешь, можно пойти ко мне.
– А где живёшь?
– Тут, недалеко, в общежитии сельхозтехникума.
В комнате Татьяны ничего лишнего. Диван, шифоньер, телевизор, холодильник, стол, два стула – всё к месту. Потоптавшись у входа, спросил:
– Ты одна обитаешь?
– Подружки на выходные уехали домой. Так что сегодня одна. Ты проходи. Сейчас пировать будем, – как будто они были знакомы вечность, девушка поставила на стол бутылку шампанского, вазу с яблоками, коробку конфет.
Попросила зажечь свечи. Их было три в подсвечнике. Алексей чиркнул спичкой. Таня выключила свет. От огоньков почувствовался мягкий запах расплавленного стеарина. Запах детства. Его Тихомиров хорошо помнил, когда с отцом приезжали к знакомому леснику, жившему на берегу озера.
– Как открывать шампанское? С шумом или без него? – пошутил он.
– Без фейерверка нельзя. Мужчина в доме – это праздник, как говаривала моя мама.
Алексей внимательно посмотрел на Таню:
– Как скажешь! – ослабил проволоку на горлышке бутылки, встряхнул ёмкость. Пробка с шумом рванулась к потолку, белая пена стала выплёскиваться на стол, стулья, пол. Татьяна вскрикнула и счастливо засмеялась:
– Получилось! Настоящий фейерверк! Спасибо тебе, Алёша!
Парень с удивлением посмотрел на хозяйку комнаты. Не называл ей своего имени. Откуда знает? Таня всё поняла и снова улыбнулась:
– Иногда умею угадывать имена. А если серьёзно, в посёлке о тебе сразу доложили, как только ты появился. Я работаю в фельдшерском пункте медицинской сестрой. Так что доклад про молодого симпатичного мужчину ко мне поступил практически сразу. Да и многие знают тебя с детства. Говорят, хулиган был отменный.
– Да, всякое было в далёком детстве, – засмеялся Лёшка, – хорошо с тобой! Будто всю жизнь знакомы…
– Мне тоже! Почти так же, как было в четвёртом классе, когда влюбилась в мальчишку, который сидел со мной за одной партой. Случайно прикоснуться к нему боялась, дух захватывало.
Таня положила свою руку на плечо Алексея и заглянула в глаза снизу вверх, словно пыталась приподнять своим взглядом его веки и погрузиться в него.
– Пьём?
– Пьём!
– За знакомство?
– За знакомство!
Они чокнулись бокалами и выпили.
– А теперь выпьем на брудершафт, – осмелев, предложил Алёша.
– Давай!
Татьяна вновь наполнила бокалы, встала. Руки их сплелись. Тихомиров услышал дыхание девушки, ощутил прикосновение распущенных волос. Медленно выпили. Поцеловались. Алексей невольно прижал Татьяну к себе! Она молчала и только смотрела в лицо пристальным взглядом. Потом сама крепко обняла Алексея и прошептала:
– Не уходи сегодня никуда!
Как под гипнозом, Алексей поднял Таню на руки и осторожно опустил на диван. Что запомнил? Запах мяты и полевой ромашки. Так пахли её волосы. Запомнил гибкое тело – жаркое и открытое… Ночь пролетела как одно мгновение. Ушёл, как только рассвело, тихонько поцеловав девушку.
Она открыла глаза:
– Не забудешь? – он кивнул головой.
Таня зажмурилась:
– Уходи, чтобы я не видела, как ты закрываешь двери. Твой запах тогда останется ещё какое-то время в комнате. И это приятно мне.
Тихомиров шёл домой и думал о новой знакомой. Интересная девушка. Без претензий. Ничего не попросила, не предложила. И очень добрая и красивая…
Дома, чтобы не разбудить мать, снял туфли и в одних носках прошлёпал на кухню. Хотелось есть. Открыл холодильник. И тут услышал, как матушка с кем-то увлечённо разговаривает по телефону.
Нашла с кем болтать в такую рань?» – удивился Алексей.
По отдельным репликам определил, что это давняя подруга мамы. Выступает, как обычно, в роли свахи. Прислушался. Обсуждалась очередная кандидатура в его невесты. Ничего интересного. Тихомиров хотел уже плотнее прикрыть дверь, как мама Клава сказала:
– Нет, Алёша не знает, что Андрей Иванович не  его биологический отец… Да-да! Не знает. И не должен знать…
«Может, не обо мне речь? – было первой мыслью Алексея. – «Скорее всего, оговорилась мать…»
Но зерно сомнения было посеяно. Наскоро проглотив бутерброд, постучался в комнату матери. Та сидела в кресле с телефонной трубкой в руке.
– Алёшенька, как хорошо, что заглянул. Сейчас тётя Зина, моя подруга, позвонила. Хочет познакомить тебя с великолепной девушкой. Автоледи, умница, красавица! Лучшей невесты и не найдёшь.
Сын отмахнулся от этих слов, спросил:
– Мама, я действительно неродной сын папы? Об этом пять минут назад ты сказала тёте Зине. Случайно услышал.
Лицо Тихомировой мгновенно стало багровым. На лбу выступили капельки пота.
– Тебе это послышалось, сынок! – с трудом выговорила она.
– Нет, мама, я чётко слышал!
Клавдия закрыла платком лицо, заплакала.
– Успокойся, родная. Я тебя и папу одинаково очень люблю. Ведь не тот отец, который родил, а кто воспитал. Но мне всё-таки интересно узнать, кто же был моим настоящим отцом?
Мать молчала.
– Ну, мама? Скажи!
– Это далёкий родственник папы, Максим Подвинцев, – с трудом выдавила она из себя. – Мы любили друг друга. Но ещё больше я любила свою семью. Поэтому и расстались. Он пропал во время охоты, когда работал на строительстве газотрассы в Западной Сибири. До сих пор числится как без вести пропавший.
Откровение матери повергло Тихомирова-младшего в глубокое раздумье. Похожую историю рассказывала Оксана о своём отце. Вот только фамилию не назвала. Но мало ли подобных происшествий случается в тех краях?
На другой день он уезжал в институт. У матери обнаружилось высокое давление, поэтому попрощались дома. Провожать на вокзал пришла только Татьяна. Она долго махала платком вслед и что-то кричала. Алексей ничего не разобрал. Слишком громко стучали колеса электрички…
В родном институте Алексей первым делом отправился в деканат. Надо было уточнить место прохождения его преддипломной практики. Требовалось также утвердить тему дипломного проекта.
В секретариате документы были готовы. Открыв папку, Тихомиров с радостью увидел, что его определили в институт геологии, где работают родители Оксаны. Он тут же ей позвонил. Радости у девушки не было конца. Теперь они будут встречаться каждый день…
         
                ЛЕШИЙ
    
Осенней порой вышел из охотничьей избушки человек с карабином за спиной. Прихрамывая, пошёл по тропинке к заводи, где была пришвартована лодка. Его путь был неблизким: на моторке до Шаман-горы к своей заимке, спрятанной в урмане. Там у него стояли ловушки на соболя, горностая, белку, были переходы оленей и лосей. А на реке, он добывал ондатру и выдру. Единственное, на что для него было наложено табу, – это охота на медведя. Его следы охотник обходил стороной.
Он ещё дома встряхнул свой рюкзак, чтобы ничего в нём не бренчало. Такая привычка осталась смолоду – на охоте лишнего шума быть не должно.
В тайге было тихо. Природа будто замерла в ожидании зимы. Только вчера выпал первый снежок. Его в лесу было не так много – земля ещё местами чернела под елями. На чистых местах, на припорошенной белой земле видны были звериные следы. Охотнику было ясно: вот прошёл соболь, а вот и белка соскакивала и перебегала с сосны на сосну, здесь кормился лось. «Будет чем поживиться в эту зиму», – подумал человек.
Эта заимка охотника находилась на берегу маленького лесного озера. Оно было знаменито тем, что уже много лет на нём гнездилась пара лебедей. Хозяин заимки любил наблюдать за ними.
Смотреть на них и верить: любовь на земле существует не только среди людей, но и птиц. В момент любовных игр самец нежно кладёт ей на шею свою голову. А если появляется малейшая опасность, широко раскинув крылья, прикрывает лебёдушку, пока та не взлетит.
Человек был знаком с ними не первый год, поэтому они его не боялись и вели себя спокойно. Каждый год он провожал их на юг, долго махая рукой вслед, вспоминая свою последнюю земную любовь – Катерину…
Таких заимок вдоль Оби у охотника было построено больше десятка. Каждая была полностью оборудована для полноценной жизни человека в тайге в любое время года: запас продовольственных припасов, патронов, пороха, дроби, пыжей. Болотные сапоги, комплекты одежды на все времена года, капканы, ловушки и прочие причиндалы, необходимые охотнику. Даже запас дров в печку и спички всегда лежали сухими в избушке.
На это он потратил несколько лет. Помогали вертолётчики, которые частенько прилетали закупить у него пушнину, мясо или обменять на боеприпасы и прочие необходимые в хозяйстве вещи. Для этого пришлось даже расчистить несколько площадок, чтобы винтокрылые машины могли безопасно приземляться.
Охотник присел на пенёк, подставив своё изуродованное лицо лёгкому ветерку, который успокаивал мужчину. Леший (а это был он), которого когда-то звали Максим Подвинцев, обитал в этих местах уже двадцать лет.
Почему «Леший?» Как-то редкий гость, охотник с Большой земли, остался ночевать в гостеприимной избушке. Удивился.
– Я не спрашиваю, почему ты живёшь, как в заколдованном лесу. Но даже вид у тебя, как у Лешего в сказках. А твоя Марфа – вылитая языческая шаманка.
– Возможно, зато здесь редко, очень редко, появляются плохие люди. Тайга их не принимает. Поэтому здесь и обитаем.
– Хотите создать Эдем в отдельно взятом лесу? – пошутил гость.
Хозяин помолчал:
– Я, конечно, мог бы тебе процитировать, что такое рай в жизни, но не буду. Мог бы рассказать, что такое ад! Но это страшно. Так что живи своей, а мы будем жить своей жизнью, пусть даже в заколдованном лесу. Так будет справедливо…
Слух о том, что на речке Большой Атлым у шаманки Марфы Слепой поселился Леший, быстро распространился среди рыбаков и охотников. Незваные гости очень редко появлялись в тех местах. Знакомых же, если объявлялись, ждал хороший приём: пища, ночлег, необходимая помощь. Всё то, чем могли помочь им затерявшиеся в сибирском урмане мужчина и женщина.
В последнее время он редко вспоминал ту, прошлую, жизнь, в которой был красивым молодым человеком. Учёба в университете, работа журналистом на строительстве газопровода, первая любовь к женщине, разочарование, новая любовь – всё это осталось там, в облаках, когда он летел в небытие.
Но судьба всё же подарила ему в хантыйской избушке шаманку по имени Марфа. Марфа… Кто она оказалась для него? Врачом, который вытащил его с того света? Шаманкой, научившей всем премудростям народной медицины? Или любовницей, обучившей всему, что знает женщина в интимной ситуации? А может быть женой, обогревшей и наполнившей его существование семейным счастьем? Леший редко задумывался об этом. Просто знал: не встреться она на его пути, был бы уже на небесах.
Шаманка полностью вылечила его после драматической встречи с медведем. Но предупредила, что больше он не должен переходить дорогу «хозяину тайги». Табу. И Макс истово выполнял это указание. Много раз в лесу он мог убить медведя, но всегда помнил напутствие Марфы и уходил в сторону.
…Хантыйка почувствовала свою смерть задолго до кончины. Однажды, насытившись любовными усладами, она, разгоряченная, с распущенными волосами, подошла к своему богу Хота Нини, олицетворяющему семейное счастье, и начала петь песню на родном языке. Затем упала на пол и долго что-то шептала, протянув руки вверх. Поднялась, подошла к мужчине, легла рядом и отрешённо заявила:
– Скоро злой дух Куль-Отыр заберёт меня к себе в подземелье.
– Почему? – Подвинцев удивлённо посмотрел на неё.
– Не знаю. Возможно, ему не нравится, что мы нашли друг друга, что живём дружно и ладно.
– А что ему это даст?
– Он думает: если зло победит добро, то он будет существовать вечно.
– Получается, любовь и счастье уничтожают его дух?
– Поэтому он и хочет забрать меня в своё царство, – Марфа погладила покусанную зверем руку мужчины. – Но ты не бойся. Тебя он не сможет наказать – ты другой веры. Да и бессилен Куль-Отыр против той девушки, которая своей любовью спасла тебя, забрав из звёздной дороги в небытие опять на землю.
Максим удивлённо посмотрел на неё:
– А откуда ты об этом знаешь?
– Ты в бреду разговаривал с ней и дочкой. Они позвали тебя к себе, и ты вернулся.
– Какой дочкой?
– Она тогда ещё не родилась, но тоже хотела, чтобы ты выжил.
– Да, помню что-то такое, как в тумане, думал, причудилось мне.
– Нет, не причудилось. Ваша встреча произойдёт, только не знаю когда. Наверное, нескоро. Но ты жди. Жди здесь возле моей могилки, хорошо? И ещё: там, в шкафчике, лежит твоё удостоверение журналиста и фотография той девушки, на которой ты собирался жениться. Я прятала их, думала, не пригодятся. Сейчас понимаю — зря.
Подвинцев автоматически кивнул.
…Зима закончилась, как всегда, наступлением весны. Весну сменило жаркое лето, которое часто бывает в Сибири. Леший и Марфа находились на болоте – собирали морошку.
Эта ягода с уникальным, ни на что не похожим вкусом и запахом. Поэтому не всем приходится по нраву: некоторые не любят её за излишнюю приторность и водянистость. Другие, напротив, отмечают её излишнюю кислотность. И тем не менее, в народе морошку называют «царской ягодой». Это за её целебные свойства. Жители обских поселений делали из неё квас, морс, кисель. Это питьё нередко готовила Марфа, и оно очень нравилось её сожителю.
Когда Макс умирал от рваных царапин и укусов на теле, Марфа прикладывала листья морошки, смазанные рыбьим жиром, к гноящимся ранам. Результат был ошеломляющим: остановилось кровотечение и раны стали быстро затягиваться. А если поднималась температура, отвар из морошки помогал ее сбить. Поэтому каждый год они специально отводили неделю, другую на сбор этих удивительных ягод.
Решили отдохнуть. Леший прилёг на кочку, Марфа присела у его ног, положив голову на колени. Лёгкий ветер набежал на кроны карликовых берез, прошелестел что-то и тут же унёсся куда-то... Рядом дятел-трудяга выколачивал хлеб свой насущный из сухой пихты: упорно, сосредоточенно, прерываясь лишь на короткое время... Вдалеке прокричала какая-то одинокая птица, так и не показавшись на глаза... Наверное, были и иные звуки, которые и возбуждали, и успокаивали. Люди слушали их и не слушали. Они просто жили в этом мире природы.
– Пора домой, – Леший надел ведёрную пайву, наполненную оранжевой ягодой, на плечи.
– Пошли быстрее, пока морошка не потекла.
Марфа тут же подхватилась, и они двинулись в обратный путь.
Перед выходом из болота Макс обратил внимание на какое-то шевеление на кромке. Внимательно всмотрелся. Его объял тихий ужас: метрах в ста за кочкой наклонился и смачно чавкал он – медведь! Посмотрел на хантыйку. Та, увидев зверя, быстро обошла Подвинцева и медленно двинулась в сторону «хозяина тайги», при этом громко разговаривала на своём языке и махала руками. Зверь поднялся во весь рост. Сразу стало видно, насколько он громаден и насколько ничтожен человек.
Мужчине показалось, что медведь внимательно выслушал женщину, рыкнул и пошёл прочь. Марфа бессильно опустилась на мох… Домой хантыйку Леший принёс на руках – самостоятельно двигаться она не могла. Видимо, вся сила ушла на внутреннюю борьбу с этим зверем.
«Сгорела» она быстро. Не помогали ни снадобья, ни заговоры, которым она научила Максима. Неделю спустя он последний раз поцеловал Марфу, ставшую последние пятнадцать лет для него женой и святой женщиной.
– Я буду ждать тебя там, в другой жизни, – хантыйка слабо пожала руку, – но ты не торопись ко мне. Сделай все свои дела на земле, посей добро и любовь, если сможешь, и тогда… Я умею ждать.
У Макса непонятно откуда в голове возникли строчки:
Ты заболела, милая.
Дом опустел и смолк.
Тянет тоскою стылою
От торопливых строк.
Кажется, вечность рушится,
Мне предрекая смерть,
Лишь бы хватило мужества
Эту беду стерпеть…
Так началась поэтическая жизнь человека, обречённого всю жизнь обитать в дикой природе. Позже он при случае вспомнит, что, оказывается, к творчеству подвигла эта женщина.
Максим похоронил Марфу у священного дерева, привязав её платок на толстый сук. Его было видно издалека, когда Леший приходил на могилку проведать и рассказать о своём житье-бытье, пожаловаться на свои болячки, которые в последнее время всё чаще и чаще давали о себе знать.
…Всю осень Леший готовил свой промысловый участок к зимней охоте. Настроил ловушки, петли, капканы на мелкого зверя. Подновил кормушки солью, пометил соболиные путики. Много занимался заготовкой провизии на зиму: вялил рыбу, солил мясо, заготавливал впрок ягоды, сушил грибы.
Подновил лабаз, ледник. Почистил родник и проложил новый тротуар до реки. В общем, занимался рутинной работой, без которой в трескучие морозы в тайге не выживешь. А когда стал лёд на озере и реке, двинулся к постоянному месту жительства – к избушке, где похоронена его жена Марфа-шаманка.

                ТАМ, ЗА БОЛЬШИМ АТЛЫМОМ
      
Для преддипломной практики Тихомиров-младший сознательно выбрал компрессорную станцию на Среднем Приобье. Во-первых, там когда-то начинал свою трудовую деятельность отец. Во-вторых, прошлым летом он целый месяц отработал оператором ЭВМ в дирекции магистральных газопроводов, находящемся в его родном городе. Именно тогда и загорелся желанием непременно побывать на северном направлении газотрассы, там – за рекой Большой Атлым.
Не только он, все его однокурсники считали, что обслуживать газопровод в этом районе престижно: зарплата в полтора раза выше, льгот больше, да и проезд в любую точку страны один раз в два года бесплатный. Наконец, романтики, как говорится, полный рот – дремучая тайга, около тысячи рек и озёр, рыбалка, охота, изредка бывает северное сияние…
Тихомиров получил направление в бригаду обслуживания техников компрессорных станций. Четыре часа утомительной тряски в кузове вахтовки — и их группа подъехала к вертолётной площадке. Приняв на борт пассажиров, «МИ-8» поднялся в воздух. Алексей прильнул к иллюминатору. Внизу простиралось «зелёное море» тайги. Затем она плавно перешла в серо-коричневый ландшафт болот.
Показалась широкая просека газотрассы. Трубопроводы тёмной извилистой змеёй уходили за горизонт. Зрелище было захватывающее. Алексей на мгновение даже закрыл глаза, так захватило дух от величия родного края.
Через несколько часов полёта были на месте. Двухэтажное здание центрального диспетчерского пункта газораспределительной станции было по-хозяйски ухожено: цветочные клумбы, аккуратные пешеходные дорожки. Все подсобные помещения расположены по периметру зоны отчуждения, органично вписываются в группы деревьев, образуя видимость городского парка.       
Единственное, что разрушало идиллию, – тучи мошки и оводов. Отмахиваясь от них, новосёлы почти бегом устремились к жилым домикам.
Алексею досталась комната совместно с Василием Бобровниковым, для которого это была не первая командировка. Поэтому он сразу проявил себя как хозяин положения.
– Забил место у окошка, – объявил Бобровников Алексею и бросил на койку свою сумку.
– Старожил, что ли? – поинтересовался Тихомиров.
– А как думаешь? Не первый год здесь! Ты, как понимаю, студент?
– Дипломник!
– Ну вот что, дипломник! Располагайся, а я схожу в административный корпус. Узнаю, что у нас по распорядку дня сегодня.
Бобровников пришёл через полчаса. Объявил:
– После обеда для всех инструктаж по правилам техники безопасности в ЛПУ. Сбор в классе техучёбы. Занятие проводит старший оператор смены.
Сменную бригаду здесь ждали. В отдельном подсобном помещении лежала приготовленная новенькая спецодежда, средства гигиены, аптечки. Специально для каждого припасли спрей от гнуса. В столовой, по случаю прибытия группы, был приготовлен праздничный обед.
Ровно в 15.00 начались занятия.
– Пётр Федорович, может, отпустите из класса, – через пятнадцать минут после начала инструктажа не выдержал Бобровников, – ровно полтора месяца назад на прошлой вахте вы мне в этом классе уже рассказывали о мерах безопасности на объекте. Всё наизусть знаю.
– А вот знает ли эти меры безопасности Сергей Потапов, Алексей Тихомиров и Виктор Ефименко? – Зубарев посмотрел в записную книжку, запоминая новые фамилии. – Сомневаюсь. Они здесь первый раз. Так что сиди и слушай. Количество всегда переходит в качество. Диалектика!
– Вот, так всегда. Сиди и трать время зазря. А мог бы сейчас какой-нибудь журнальчик полистать или почитать книжку, – тихо, чтобы не слышал старший, бурчал Василий.
– После занятий всем подойти ко мне, – распорядился Петр Фёдорович, – нужно расписаться в ведомости за проведённый с вами инструктаж.
Заботливое отношение начальства к своим сотрудникам проявлялось во всём. На это Тихомиров обратил внимание с первых дней своего пребывания. К примеру, работа вахтовиков на объекте была организована таким образом, чтобы каждый человек после трудового дня смог полностью восстановить силы. В отдельно стоящем помещении располагался тренажёрный зал, сауна, небольшой бассейн.
Но в то же время здесь строго спрашивали за нарушение мер промышленной безопасности, халатность. Если, например, кто-то из специалистов на промплощадке оказывался хотя бы без одного из элементов стандартной экипировки, скажем, без каски, то запросто мог лишиться и премиальных.
Как-то Алексей появился на объекте без спецодежды – тут же получил замечание от мастера и был отправлен в модуль за экипировкой. Сначала Тихомиров хотел возразить: мол, не кадровый рабочий, а всего студент-преддипломник, но, посмотрев на строгое лицо старшего товарища, промолчал. В душе был полностью согласен с замечанием.
– На нашем объекте ни для кого нет исключений. Все обязаны строго соблюдать установленные правила, – сказал мастер, когда увидел уже облачённого в спецодежду Алексея.
Прошло две недели. Тихомиров добросовестно собирал информацию для защиты диплома, беседовал со специалистами, вникал в детали производственного цикла.
На объекте его уже узнавали, приветливо здоровались, охотно отвечали на все вопросы. Но эта, как считал Алексей, праздная жизнь, до чёртиков стала надоедать ему. Душа требовала большего. И вот, встретив мастера, Тихомиров попросил:
– Александр Васильевич, поговорите с шефом, чтобы меня определили в помощники к кому-нибудь конкретно. Надоело разгуливать по станции. Я уже на два дипломных проекта набрал материала.
– Правильное решение принял, студент, одобряю! – похвалил Алексея Андреев. – Непременно переговорю с Петром Фёдоровичем по твоему вопросу.
Слово сдержал. На очередной планёрке рассказал Зубареву о просьбе дипломника.
– Согласен! Надо студента к настоящему делу приобщать. Парень он серьёзный, дисциплинированный. А это немаловажно в нашей трудовой деятельности. К тому же он любое поручение старается выполнить без замечаний. Не исключаю и того, что после окончания института приедет к нам. Готовый специалист будет. Давайте определим его стажёром оператора в машинный зал, – предложил Петр Фёдорович.
– Это как раз то, что надо. Тема его дипломного проекта. Знакомился, – поддержал разговор Андреев.
– Вот и отлично! Оформляйте подопечного. Будете куратором. Если что... строго спрашивать буду с обоих.
Работа нравилась Тихомирову. Он скрупулёзно вникал в схемы движения газа по терминалу, изучал принципы работы всех основных его узлов, техническую документацию и, конечно, во время дежурств внимательно следил за бесперебойной работой приборов.
Трудовая деятельность студента-стажёра этим не ограничивалась. Случались авральные работы. Тогда Алексею приходилось быть в качестве разнорабочего: помогал операторам технологического процесса менять фильтры на станции, ремонтировать узлы для электродвижков, когда надо, драил пол в машинном зале. В общем, сочетал умственный труд с физическим. Не унывал и не обижался.
В один из дней сентября, на первой смене, Тихомиров на несколько часов остался за «главного» в машинном зале. Оператор, с которым дежурил, попросил разрешения у начальника смены сходить в медпункт за таблеткой – поднялось артериальное давление. Тот добро дал. Знал, его может на короткое время заменить стажёр.
Прошло полчаса – напарник не появился. Алексей забеспокоился, позвонил врачу. Оказалось, тот не отпустил его. Заставил полежать на кушетке, пока давление не придёт в норму.
В какой-то момент дверь цеха распахнулась. Вошёл дежурный из компрессорного. Тихомиров знал его только в лицо, ближе познакомиться ещё не успел. Это был крупный, крепкий, седой, но не старый мужчина.
– Где Анатолий, оператор? – поинтересовался он с порога.
– Так нет его.
– А где?
– В медпункте. Скоро будет.
– А ты, как я понимаю, стажёр?
– Угу.
– Что же мне делать? – с отчаянием в голосе гость развёл руками.
Алексей растерялся:
– Может, я смогу чем-то помочь вам?
– У нас произошёл компьютерный сбой. Не можем перезагрузить программу. А твой напарник как-то говорил, что у него такое уже случалось.
– Я в прошлую практику работал оператором ЭВМ. Может, попробую вам помочь?
– Сумеешь?
– Постараюсь.
Однако через минуту в зале появился выздоровевший Анатолий.
– Ба, вот и заболевший. Как здоровье?
– Всё в норме, пара уколов помогла.
– Тогда вперёд, на амбразуру, – пошутил дежурный компрессорной.
– Какой схемой перезапуска компьютера пользовались? – поинтересовался Алексей.
– Вот этой инструкцией, – дежурный вытащил из ящика стола небольшую брошюру. – Она не раз выручала. Но почему-то на этот раз не сработала, сколько ни пытались.
– А вот той схемой пользовались? – Тихомиров показал на тоненькую тетрадку, которая лежала на стопке книг у окна. – Её, правда, совсем недавно опробовали. Я наблюдал её испытание в институте.
– Нет пока. Побаивались – новая же схема, мало ли что может случиться.
– Давайте попробуем.
Алексей у себя на факультете с электроникой был, что называется, «на ты». Вот и тут он щёлкал тумблерами, включал и выключал монитор, набирал на клавиатуре различные комбинации цифр. Наконец на мониторе устойчиво загорелся зелёный огонёк, возвестивший о нормальном функционировании компьютерной системы.
Появился Андреев. Дежурный доложил ему об устранении студентом-дипломником неполадки. Лицо Александра Васильевича засветилось радостью.
– Молодец! – похвалил он Тихомирова. – Хороший инженер из тебя получится. Объявляю благодарность.
И закрутилась производственная жизнь будущего инженера. Время летело быстро. Преддипломная практика подошла к концу. Алексей красиво оформил свой отчёт о практике и принёс его к начальнику цеха Зубареву. Пришёл за подписью, потому что Петр Фёдорович был у него официальным руководителем от производства.
Размашисто поставив свой автограф на титульном листе, Зубарев полуторжественно произнёс:
– После окончания института, студент, ждём тебя здесь. Такие специалисты, как ты, нам нужны.
Проводы прошли весело. Бобровников, прощаясь с новым другом, во всеуслышание заявил:
– Леха, приезжай. Будем надеяться, перспективный специалист по перекачке газа не откажет нашему коллективу поработать вместе. Вы уж соизвольте!!! – все дружно поддержали выступавшего.
На другой день вернулся «МИ-8». Он привёз новую смену вахтовиков, забрал отработавших. С ними на Большую землю отбыл и Тихомиров, будущий генеральный директор концерна магистральных газопроводов Сибири и Урала. Но об этом никто не догадывался. Ни он сам, ни даже Василий Бобровников, который в будущем по итогам всероссийского конкурса станет лучшим диспетчером компрессорной станции среди родственных предприятий…
               
                БРАТ И СЕСТРА
      
Город встретил Алексея ненастной осенней погодой. Но в метро было тепло и сухо. Стоя в вагоне электропоезда, он, от нечего делать, достал из папки свой отчёт. Ласково погладил рукой по обложке, подумал: «Какой же я молодец, что эту работу написал непосредственно на рабочем месте». В результате появилась неделя свободного времени. Столько отводилось на написание отчёта. Но куда деть эти свободные дни? Съездить домой? Несколько месяцев назад там был, да и Тани нет – уехала в отпуск. Накануне его отъезда из тайги она послала СМСку, что уезжает с подругой на три недели в Турцию – подвернулись горящие путевки.
Отношения с этой девушкой у Алексея переросли в нечто большее, чем любовные. Он чувствовал, что привязывается к ней всё больше и больше. Поэтому на последней с ней встрече они договорились пожениться.
Тихомиров вышел из вагона и встал на эскалатор. И тут ему пришла в голову мысль: а не позвонить ли Оксане? Обещал ведь, что приедет в гости, как только появится свободное время. Сказано – сделано. На улице первым делом набрал номер её телефона. После нескольких длинных гудков услышал в трубке знакомый приятный голос.
– Слушаю… Говорите…
– Привет! Тихомиров-младший беспокоит.
– Как хорошо, что позвонил! – обрадовалась девушка. — Ты куда пропал? Я уже соскучилась: так давно не было от тебя никакой весточки.
– Тайга, комары, медведи! Именно они не давали мне общаться с тобой, – пошутил Алексей, – а если серьёзно, то там не было нормальной связи с Большой землёй. Сигнал еле-еле улавливали только рации.
– Ладно, не оправдывайся. У тебя что, появились свободные дни? Может, появишься у меня в гостях? С родителями познакомлю…
– Дома у себя поселишь?
– А где ещё? Ты – мой гость!
– Хорошо! Утром встречай!
…Оксану он увидел на перроне с букетиком полевых цветов.
«Неужели мне? – была первая мысль. Тут же успокоился: – Кому ещё? Хотя я дурак. Мне бы надо ей цветы подарить». Спрыгнув с подножки вагона, быстрыми шагами пошёл навстречу. Поравнявшись, обнял Оксану, поцеловал в щёчку.
– Здравствуй! Эти цветы мне?
– Да!
– Спасибо! Но я возвращаю их тебе и извиняюсь за свою бестактность. Это мне нужно было…
Вышли на привокзальную площадь.
– Вам куда? – подошёл пожилой таксист.
– Мы экономим, – улыбнулся Тихомиров. – Пройдёмся пешком.
– Правильно, – поддержала Оксана. – Живём недалеко от вокзала.
– Ну, рассказывай, что у тебя нового? – Алексей взял девушку под руку.
– Всё по-старому, занятия в институте начались, как и положено, первого сентября. Лекции, репетиции, выступления.
– Понятно. А у меня учёба подошла к концу. Сдаю отчёт по практике и – ГОСы. После них – защита диплома.
–Тебе проще, без пяти минут инженер! А мне ещё год учиться, – так за разговорами они не заметили, как подошли к дому.
– Вот здесь я с мамой и отчимом живу. Заходим?
– Конечно!
Их уже ждали. Мама Катя накрывала стол. Отчим Александр Петрович, как говорится, был у неё на подхвате: строгал салаты, резал колбасу, расставлял бутылки со спиртным и минералкой.
– Мама, вот Алексей, о котором я тебе говорила.
– Проходите, не стесняйтесь, – засуетилась Екатерина Николаевна. – Будьте как дома.
– Спасибо.
– А это Александр Петрович, – представила отчима Оксана, – мой второй папа, родного, к сожалению не помню…
– Алексей! – отрекомендовался Тихомиров.
– Будем знакомы! – Стрельников протянул руку.
Стол был накрыт. После первой рюмки завязался непринуждённый разговор. Тихомиров охотно рассказывал о своей будущей профессии, о том, как проходил практику на газотрассе в Сибири.
– Я и Катерина в своё время были в тех местах, – поддержал разговор Александр Петрович. – Тогда газопровод только начинался. Наша геологическая партия вела изыскательские работы рядом. Рабочие с трассы были частыми гостями в нашем таборе, да и мы не раз посещали газовиков.
– Вот здорово! – обрадовался Алексей. — Живой свидетель истории! Наверное, знаете немало интересных историй?
– Да, есть что рассказать!
– Товарищи мужчины, у вас ещё будет время поговорить. Сейчас попробуйте моё жаркое, – Екатерина Николаевна принесла блюдо с ароматно пахнущим мясом.
– Это по-нашему! – Стрельников принялся за еду.
– Давайте ещё выпьем, – Александр Петрович наполнил рюмки.
– Мне хватит, – Тихомиров отодвинул от себя коньяк, – пью только один раз – привычка.
– Мы присоединяемся к Алёше, – мама Катя с дочкой тоже решительно отодвинули рюмки.
– Как хотите, а я выпью, под такое вкусное мясо грех не пропустить ещё одну рюмочку.
– Алексей, вот смотрю на тебя, – неожиданно сказала Екатерина Николаевна, – как вы с Оксаной похожи друг на друга.
– Родственники, наверное, – смутился Тихомиров, – мы же хомо сапиенс…
Обед затянулся. После десерта мужчины вышли на балкон перекурить, женщины занялись грязной посудой.
– Вы обещали рассказать интересный случай из истории строительства газопровода в тех местах, – напомнил Александру Петровичу Тихомиров.
– Всяких разных историй в ходе строительства трассы было немало. Но один случай связан с моей женой. Однажды в тайге во время охоты на медведя пропал рабочий. Его тогда почти неделю искали.
– Нашли?
– Только место, где на него напал зверь, а самого – нет. Как в воду канул.
– И больше ничего?
– Отыскалась убитая зверем его собака и кое-что из одежды. Я даже помню его фамилию.
– Правда?
– Она проходила по сводкам – Максим Подвинцев!
– Как вы сказали? – у Алексея выступил пот на лбу.
– Максим Подвинцев! Кстати, скажу тебе по секрету, студент: он – биологический отец Оксаны. У Екатерины Николаевны, когда она была студенткой геологического института, случился с ним роман. Они собирались пожениться. Я был тогда начальником партии, Катя — студенткой-практиканткой в экспедиции.
Последняя новость шокировала Алексея. Мать тогда тоже называла фамилию Максима Подвинцева! Его настоящего отца! Значит… значит, он и Оксана – брат и сестра? Вот так история! Кому рассказать – не поверят. Голова шла кругом.        Извинившись, гость вышел на улицу прогуляться, не разрешив Оксане его сопровождать. Та, конечно, обиделась, хотя не понимала причину такого поступка своего друга.
Через день, поблагодарив гостеприимных хозяев, Тихомиров уехал в институт. Спустя полтора месяца, успешно защитив диплом, он по запросу начальника ЛПУ отправился на трассу, коротко сообщив об этом Оксане. В их отношениях наступила пауза, в которой девушка винила Алексея.
   
                ТОСКА

Вот и настала очередная зима. Столько планов было, столько идей и задумок... Хотел открыть новые путики в разных направлениях от избушки: к реке, к озёрам, вверх по ещё не изведанному ключу, переставить капканы. Но никогда ещё так не чувствовал своего одиночества Леший, как сейчас.
В сумерках возвращался старый охотник к избушке. Устало садился на нары, долго сидел не раздеваясь, не подтопляя печурку. Сидел, молчал.
– Вот, кажись,– рассуждал он сам с собой вслух, сидя на нарах, – почти всю жизнь в тайге провёл, а такой тоски никогда не бывало. Верно я говорю, Лапа? – обратился он к собаке. – Старею, что ли?
А Лапа, которому очень хотелось погрызть косточку, в знак согласия вилял хвостом.
– Ладно, эту зиму переживём, потом будем думать, как жить дальше, – Леший кряхтя поднялся и начал готовить ужин себе и псу.
Последнее время Максим чувствовал постоянное недомогание. Не помогали ни настои по рецепту Марфы, ни таблетки, оставленные вертолётчиками. В организме чего-то просто не хватало в принципе. И это пугало охотника. Особенно тяжело становилось под утро, когда начинал чуть брезжить рассвет. Сердце билось с перебоями, не хватало воздуха, переломанные в молодости кости ныли тупой нестерпимой болью. «Синдром Шварцмана» — так шутливо называл это состояние Подвинцев.
Много лет Леший не вспоминал этого человека. Однако появившаяся в последнее время ноющая боль всегда вызывала ассоциацию с Юркой. В этот момент до мельчайших подробностей вставала та, давняя картинка: как труба медленно наезжает на него, как трещат кости, разрывая тело, и отстранённо-равнодушный взгляд Шварцмана, сидящего за рычагами. Затем постепенно стихала боль, и с ней исчезало лицо Юрки. «Чудеса, да и только», – усмехнулся Макс.
Сегодня он решил навести порядок в своих записях, которые вёл уже много лет. В дневниках описывал свою повседневную жизнь, рассуждал о смысле бытия, вспоминал Марфу, писал стихи. Этот удивительный у себя дар Подвинцев обнаружил давно — в дни смерти Марфы, при наступлении очередного приступа тоски и в порыве облегчить состояние.
Мне судьба преподнесла экзамен,
И за что так выпало страдать?
Вновь тоска, гнетущая, как камень...
Как её, проклятую, прогнать?
Написал… и стало легче на душе. С тех пор, когда наступало соответствующее настроение, брался за карандаш.
Достал шкатулку, в которой Марфа хранила обереги и хантыйского божка, свой паспорт с оторванной фотографией, старые фотографии родителей, случайно сфотографированных заезжим рыбаком. Взял отдельно завёрнутые в целлофан удостоверение нештатного корреспондента районной газеты на имя Максима Подвинцева, залитое кровью, небольшую фотографию Катерины. Он помнил, как выпросил её у Кати в таборе геологической партии. В сотый раз всматривается в родное, любимое лицо, впитывая каждую чёрточку, каждую морщинку на её лице. Фотка Марфы лежит рядом с его, вырванной из паспорта. Она взглядом одобряет действия своего мужа. Она не ревнует Максима, словно понимает, что первая любовь – святое!
Пересмотрел тетради – их шесть. Одну отложил в сторону. Здесь самое ценное для охотника-рыболова: от руки нарисованные карты местных кварталов с указаниями лабазов, где хранятся капканы и шкурки пушнины в больших количествах, путиков на соболя, токов глухарей и тетеревов, переходов лосей и оленьих стад.
Отдельно – река Обь. На ней показаны места, где построены охотничьи избушки, вертолётные площадки. Расчищенные места лова муксуна, нельмы, ямы, где зимуют осетры, – всё есть в этой тетрадке.
Вытащил новую – седьмую, поставил число, месяц, год. Написал:
…Пусть плохое останется в прошлом,
Мы не будем о нём вспоминать.
Как-нибудь мы споём о хорошем,
Словно жизнь начинаем опять...
Мы сойдёмся когда-нибудь вместе.
И в весеннем, нездешнем краю
На колени к любимой невесте
Каждый голову склонит свою.
Посмотрел на родившиеся строчки и повторил:
– Как-нибудь, как-нибудь, как-нибудь…
К горлу подкатил ком, стало трудно дышать: «Останусь, однако, сегодня в избушке, отлежусь». Леший подкинул несколько поленьев в печурку и прилёг на топчан, стараясь успокоить то состояние, в котором пребывал.
Утром резко поднялся. Умылся, позавтракал и отправился на путик – день обещал быть фартовым, следующий — тоже… Потому что скоро весна…
 
                МЫ СОЙДЁМСЯ КОГДА-НИБУДЬ ВМЕСТЕ…
            
Последний учебный год для Оксаны был плодотворным и насыщенным: сольные концерты, приглашения на различные торжества вперемешку со сдачей экзаменов, выбор будущего места работы не давали ей расслабляться. Но мысль, что в их отношениях с Алексеем происходит непонятное, не покидала её ни на минуту. Она считала, что была в него влюблена. Чувствовала, что и ему небезразлична.
Но почему он вдруг после встречи с родителями повёл себя странно? Охладел? Нашёл другую? Она терялась в догадках. И чем больше об этом думала, тем сильнее зрела мысль – необходима личная встреча.
Будто прислушиваясь к её желанию, позвонил руководитель ансамбля Виктор Григорьевич Колодуб, в молодости много лет проработавший культработником в одном из районов Обского Севера:
– Оксаночка, у руководства возникла мысль сделать турне по Оби, с заездами в национальные деревни и посёлки, а также с посещением газовиков, которые обслуживают газопроводы. Ну, концерты, выступления, общение с местными жителями… Кстати, это инициатива руководства одной из компрессорных станций. Фамилия начальника, кажется, Тихомиров. Они же проплачивают поездку. Как ты относишься к этой идее? Согласна? Я не сомневался ни на минуту. Выезжаем через неделю.
Девушка от неожиданности чуть не выпустила из рук телефон. Видно, существует Бог на небе, если её мысли так быстро превратились в реальность. Взволнованно обратилась к Екатерине Николаевне:
– Мама, я редко интересовалась, но теперь хочу знать: где ты проходила практику в Сибири? Как познакомилась с Александром Петровичем и… моим настоящим отцом? Слухи были разные, но ты никогда не рассказывала о тех временах. Может, поведаешь о своей молодости?
– Ой! Видимо, пришло время, чтобы ты знала всё, – заплакала Екатерина Николаевна. – Только не перебивай меня. Ведь это моя боль, которую я пронесла через всю жизнь. Нет, ты не думай, я Александра Петровича люблю и благодарна ему за всё добро, которое он сделал для нас. Но то была моя первая любовь. Искренняя, первая! Я ни на минуту не задумывалась, как вести себя с Максимом – отдалась ему с желанием без сожаления. Он был первым мужчиной в моей жизни. Короткая была наша любовь. Бурная и, казалось, навсегда… как нам думалось тогда. Уговори я его в тот день остаться в нашей экспедиции – всё пошло бы по другому, ан нет – ушёл к своим строителям газопровода… Пожениться собирались осенью. В Москве, с медвежьей шкурой у моих ног, будь она проклята!
– Почему, мама?
– Из- за неё Макс и пропал на охоте. Я в шутку попросила на свадьбу подарить её мне. Он и загорелся: обязательно, говорит, добуду. Ушёл в тайгу и пропал. Нет, мёртвым его никто не видел, но и живым тоже. Это же сибирская тайга. Там потеряться человеку — раз плюнуть. А шкуру эту мне его друзья принесли, вон она валяется у порога. Выбросить рука не поднимается – всё-таки память о Максе. Вот так и живу с этим…
– А как фамилия отца?
– Красивая фамилия – Подвинцев, – Катерина вытерла платочком слёзы, – а почему сейчас об этом спросила? С чего вдруг?
– Предложение поступило: турне по Сибири совершить с нашим ансамблем. Мне кажется, как раз по тем местам, где ты в молодости работала. Смутно помню: мы с тобой бывали в тех местах. Северный городок, памятный знак, куда молодёжь приходит в день свадьбы… Это место, где пропал мой отец?
– Да, мы с тобой действительно были там, но тогда тебе ещё не было десяти лет. Молодец, что запомнила. Получится – побывай там ещё раз, поклонись… Маршрут-то у вас какой?
– На теплоходе по Оби, затем на компрессорную станцию, где работает Алексей. Непонятны наши с ним отношения. Встречу, хочу поставить все точки над «и». С ханты и манси пообщаемся, с концертами выступим.
– Ну что ж, ты правильно решила. Проветрись после учёбы. Да и впечатлений новых наберёшься. А с Лёшой, действительно, неладное что-то. И мне кажется это связано с разговором Александра Петровича о нашей тогдашней экспедиции. Даже не знаю, что он там ему поведал, только не в себе мальчик уехал от нас. Я поинтересовалась было у мужа, Но он так зыркнул на меня – больше и не заикалась.
– Позвонить бы надо, но он мне даже телефон не оставил.
– У Петровича, точно, есть. Слышала, как они переговаривались.
Просьба Оксаны отчима не удивила. Он продиктовал цифры и попросил при разговоре передать Алексею Андреевичу персональный привет от него:
– С чего бы так официально, – удивилась падчерица.
– Так начальник он уже, просто по имени неудобно, – хмыкнул в ответ Александр Петрович.
Разговор с Тихомировым получился сумбурный:
– Приезжаешь? Когда? Обязательно встречу в райцентре. Да, Октябрьский называется. Буду сопровождать вас лично от начала до конца вашего турне. Очень рад! Разговор будет серьёзный.
Положив трубку, Оксана поняла, что, в основном, говорил Алексей и что он очень хочет с ней встретиться. «Ну, что ж, разберёмся на месте», – подумала девушка.
До знаменитого города Тобольска вся группа добралась на самолёте. Там их ансамбль встретил представитель магистральных газопроводов:
– Меня зовут Михаил Израилевич Флейншер – директор департамента по связям с общественностью дирекции магистральных газопроводов. А доверено мне быть вашими мамами и папами в поездке на уникальном трёхпалубном теплоходе «Дмитрий Букаринов».
Кстати, назван так в честь простого местного жителя Октябрьского района Ханты-Мансийского автономного округа. Человека, который налаживал телефонную и телеграфную связь в посёлках и хантыйских поселениях в районе.        Знаменит был ещё тем, что после Отечественной служил в Берлине связистом у знаменитого Чуйкова, с которым переписывался до самой смерти маршала. На каждое празднование Дня Победы бывал у него дома в гостях, – хотя представитель был одет по последней московской моде, говорил с явным сибирским акцентом – растягивая слова. Звучало смешно.
– Плыть будем пять дней и четыре ночи. Нас ждут весенние рассветы и закаты неповторимой Оби. Будут встречать в поселениях малочисленных народов ханты и манси. А также в посёлках и сёлах так называемых спецпереселенцев. В простонародье – кулаков, врагов народа и сочувствующих им, коих было очень большое количество. Но это уже история…
Да, с концертами определитесь сами. Тем более, что ваш руководитель ансамбля, которого я знаю уже много лет, в этих местах почти местный: в своё время со своей агитбригадой «Лесовик» посетил практически все населённые пункты от Тюмени до Салехарда.
На газокомпрессорной станции «Большой Атлым» вас встретит его начальник Тихомиров Алексей Андреевич. Дальше поступаете в его распоряжение. Ну, содержание, обслуживание, сопровождение – всё это будет осуществляться за счёт средств компрессорной.
Оксана впервые видела сибирскую реку. Её поразила спокойная величавость и берега этой водной артерии. Один – высокий, с соснами и кедрами и изредка изрезанный ручьями. Второй – густо заросший тальником и речным камышом.
Ещё заметила девушка: течение на горной стороне гораздо сильнее, чем на луговой. Но особенно Оксану удивил закат. Огромное солнце, красное до невозможности, в матовой дымке медленно опускается за горизонт. В этот момент она почувствовала себя песчинкой, поняла свою земную не значимость и в то же время величие русской природы — её мощь и силу.
Световой день проходил активно: репетиции, лекции Флейншера о строительстве газовой системы в России, о мощных вспомогательных производствах, людях, работающих здесь.
– Река должна быть в любой биографии; без неё невзрачное детство и неинтересная молодость; старость без неё наступает раньше, человеческая мысль делается сухой и несвободной, – начал очередную речь Михаил Израилевич, чем вызвал большое удивление и восторг артистов. – В преддверии любой веры должен быть свой Иордан, – Оксана поняла, что здесь, в Сибири, лектор не зря носит специфическую фамилию. – Море приносит человеку больше солёных слёз, чем счастья, светлые гении рождаются только при слиянии рек в широком и спокойном водном просторе. Но это моё личное мнение о наших, российских могучих реках – таких, как Обь, Иртыш, Енисей, Лена… господа-товарищи. Живут и трудятся в этих местах настоящие люди – патриоты России. Один их них – Тихомиров Алексей Андреевич, начальник компрессорной на Большом Атлыме, куда мы и направляемся.
С этого момента Михаил Израилевич Флейншлер стал для гостей из столицы не только самым умным работником «Газпрома», но и был приравнен к когорте великих философов современности.
В райцентр, где артисты должны были закончить свой водный вояж, их встречала большая делегация газовиков. Алексей Тихомиров стоял у кромки пристани и внимательно всматривался в лица гостей, словно боялся пропустить Оксану. Увидел девушку, беспардонно расталкивая толпу, кинулся к ней.
– Оксаночка, ну наконец-то дождался! – приобнимая девушку, громко, не стесняясь, рокотал он. – С этой девушкой я знаком давно и очень хотел её увидеть (Иванова заметила, как заматерел голос Алексея). – А теперь все грузятся в автобус — и в гостиницу. Номера-люкс приготовлены для всех.
– А бассейн? – подал голос Колодуб.
– Обязательно, поскольку наслышан о вашем увлечении плаваньем и рыбалкой. В процессе дальнейшего пребывания на нашей сибирской земле программа будет расширена с учётом всех пожеланий. Газовики – народ очень даже гостеприимный!
Оксана узнавала и не узнавала Тихомирова. В своих действиях и поступках он оставался всё тем же приятным и весёлым парнем. В то же время чувствовалась уверенность в поступках, действиях, даже жестах. Говорил негромко, но присутствующие слушали его внимательно и, что приятно поразило девушку, беспрекословно выполняли все поручения и просьбы. Позже Оксане объяснят, что в «Газпроме» любая просьба начальника – это как военный приказ. Газовая и нефтедобывающая промышленности очень важные и стратегические. Отсюда полувоенная дисциплина.
Наконец молодые люди остались наедине:
– Оксана, нам надо серьёзно поговорить о наших отношениях. Они настолько запутались, что я даже не знаю, с чего начать. Моя мама в молодости встретила и полюбила молодого человека… – и Алексей поведал девушке о романе матери, о том, как случайно узнал тайну своего рождения.
– Отнёсся я спокойно к тому, что мой отец не Андрей Иванович, а другой. Ведь не тот отец, кто родил, а тот, кто воспитал. Матери так и сказал. Поинтересовался, кто он? Мать назвала. Его звали Максим Подвинцев.
– Как ты сказал? Подвинцев? Не может быть. Ведь эту фамилию называла и моя мама…
– Вот, вот. Помнишь, у вас в гостях я разговаривал с твоим отчимом. Тогда он и сообщил фамилию твоего отца… Макс Подвинцев! Это оказался и твой отец! Ты представляешь, что творилось в моей душе? Ведь мы – родные брат и сестра!
– Ужас! Как же это? Почему? Я ведь люблю тебя… Уже, наверное, любила. Хотя, нет. Как сестра, продолжаю… – совсем запуталась Оксана. — Ты уйди сейчас. Мне надо побыть одной. Всё обдумать.
Алексей не заметил, как оказался на улице. В голове сумбур. Ни одной дельной мысли. Дома он, не раздеваясь, прошёл в комнату, достал из бара бутылку коньяка, налил полный стакан и залпом выпил. Сел в кресло и только тут вспомнил, что одет. Усмехнулся про себя: такими дозами спиртное он не пил никогда, но и опьянения не почувствовал.
Проснулся Тихомиров, как всегда, в шесть утра. Подошёл к селектору, подключился к ежедневному совещанию служб. Поздоровался, выслушал доклады. Дал очередные указания. Всё как всегда. Но мысль об Оксане, их судьбах ни на секунду не покидала его.
А артистов закружила культурная жизнь. Концерты, встречи с малыми народами Севера, участие в национальных праздниках чередовались с охотой и рыбалкой на Оби, посещениями местных музеев под открытым небом и стационарных, и т.д.
Алексей и Оксана встречались каждый день. Разговаривали, смеялись, участвовали в концертах, бывали на банкетах, но продолжения памятного для обоих разговора не начинали. Словно каждый ждал другого, боясь начать сам.
Однажды Виктор Григорьевич Колодуб подкараулил Тихомирова у кабинета:
– Алексей Андреевич, есть серьёзный разговор, без предисловия начал он, – вы отличный организатор нашего турне. Показали почти все достопримечательности, но про одно забыли – священные места ханты и манси – деревья, их настоящие поселения в тайге.
Вы в курсе также, что много лет я работал в этих местах и слышал, что на реке Большой Атлым проживает Леший. Конечно, он никакой не леший, а охотник, это его прозвище. Но жена у него была шаманка Марфа. Местные жители и охотники утверждают, что умерла она, спасая русского мужа тем, что отвела от него  медведя, уничтожив духовные силы зверя. Многие, кто бывал у неё и лечился, рассказывали, что словно заново рождались – преображались внутренне и внешне. Уходили болезни, пороки. Появлялась внутренняя сила, способная горы, как говорится, свернуть.
У Алексея что-то сверкнуло в голове: «охотник, медведь, пропал, а не погиб Подвинцев – его отец…»
– Где живёт, как до него добраться? Обязательно надо посетить. И взять с собой Оксану…
– У меня есть знакомый охотник по имени Григорич, он бывал в тех краях и может быть проводником, – Колодуб радостно потирал руки, – не думал, что вы так быстро согласитесь.
«Ещё неделю назад я бы сам назвал это бредом, но то, что происходит со мной и Оксаной, тоже в какой-то степени бред…», – подумал он.
– Пусть подготовят вертолёт, проложат ориентировочный маршрут. Вылетаем завтра. Оксану предупрежу сам.
Вечером Тихомиров зашёл к Оксане:
– Есть предложение посетить священное место хантов, их святое дерево. Кто его увидит – проживёт сто лет, – шутливо закончил он. – Говорят, там леший живёт… из русских, – и совсем тихо, – это место, где пропал наш отец.
Девушка всё поняла:
– Когда выезжаем?
– Завтра.
Они летели в вертолёте уже два часа. Григорич периодически поглядывал на свою самодельную штурманскую карту и о чём-то переговаривался с вертолётчиками. Наконец, дав круг над едва заметной охотничьей избушкой, приземлились на крутояре – хорошо приготовленной вертолётной площадке.
Когда стих шум винтов, четыре человека двинулись к добротно срубленной избушке, где их встречал мужчина в шапке, глубоко надвинутой на лицо. Как-то неожиданно вновь взревел двигатель, и вертолёт взлетел, направляясь в обратный путь.
Во главе группы шёл Григорич, демонстративно преломив ствол ружья, неся его на локте так, чтобы было видно – он безопасен. Встречавший их человек, слегка кивнув головой, пропустил гостей в помещение.
– Здравствуйте, хозяин. Не помешали? Как вас величать? – Тихомиров с интересом рассматривал встречавшего.
– Зовите просто Леший, по крайней мере, последние 28 лет меня так называют местные жители. Не удивляйтесь этому, – и он, сняв шапку, повернулся лицом к гостям.
Те в ужасе застыли, видя то, что раньше называлось лицом человека. Отсутствие верхней губы, глубокие шрамы, рассекающие веки, обрывки левого уха вызывали и жалость, и неудобство, и просто неприятие увиденного.
Леший вновь натянул шапку на лицо:
– Понимаю ваше состояние. К этому надо привыкнуть. А пока хочу поинтересоваться о цели вашего визита ко мне. Я проживаю в тайге, никому не мешая и не нарушая наши законы. Жить на Большой земле, как вы понимаете, для меня проблематично. Как говорится, «что позволено Юпитеру, не позволено быку», – неожиданно на чистейшей латыни произнёс Леший.
Гости удивлённо слушали речь хозяина. Знание иностранного языка, давно забытого в цивилизованном мире, чистота разговорного русского языка, его глубокое знание и понимание – всё это никак не согласовывалось с глухой тайгой и уродливым человеком в избушке.
– А вы?..
– Да, в своё время я закончил журфак. Работал в газете, на строительстве газопровода.
– Чем докажете?  – голос Оксаны от волнения сорвался в фальцет. – Как ваша фамилия, в конце концов?
Леший внимательно пригляделся к девушке и неожиданно попросил:
– Снимите шапочку, – дождавшись выполнения его просьбы, продолжил: – Распустите волосы, пожалуйста, – ещё раз рассмотрел Оксану.
– Не может быть, не может быть…– он проковылял до полки, достал шкатулку и вытащил из неё фотографию девушки, показал присутствующим, – одно лицо, это Катенька моя, несостоявшаяся жена. А ты кто? Кто ты?
Оксана дрожащими руками гладила фотографию:
– Это, это… моя мама, Екатерина Николаевна Иванова. Значит, вы мой отец? – прошептала она. – Вы живой! Мама совсем недавно рассказала о вашей любви и о своей беременности.
– Да, моя вторая жена Марфа рассказывала о том, что вы спасли меня, когда я летел в облаках после встречи с медведем… Она многое предсказывала. Перед смертью Марфа предупредила меня о нашей встрече в этой жизни. Я отнёс это к её бреду перед уходом в мир иной. Надо же, сбылось!
Хотя гости практически ничего не поняли из монолога Лешего, сразу же поверили безоговорочно его словам.
– А вот моя фотография, вклеенная в удостоверение журналиста.
В этот раз фотографию перехватил Алексей, впился глазами, затем побелевшими губами произнёс:
– А здесь почти я.
Тут уже охнули Григорич с Колодубом:
– Так что, Алексей Андреевич, получается, вы сын… Как ваша фамилия, в конце концов?
– Подвицев Максим Михайлович.
– Ёлы-палы, вот это дела. Кому расскажи, не поверят. Тысяча и одна ночь, – Григорич пнул Колодуба, – выйдем на воздух. Чувствую, тут без нас разберутся.
В избушке повисла тяжёлая тишина. Каждый как мог усваивал произошедшее. Первым в себя пришёл Подвинцев.
– Не гоже гостей голодными держать. Давайте, зовите своих друзей, будем ужинать.
Во время трапезы Колодуб извлёк из своего рюкзака фляжку со спиртным. Предложил выпить за чудо в жизни. Выпили все. Повторили – за знакомство, чопорно представились друг другу. Потом Макс показывал Григоричу  записи о своих охотничьих угодьях, которые тот, с разрешения хозяина, лихорадочно перерисовывал в свою.
Записи со стихами отдал Алексею.
– Алёша, как-нибудь прочтёшь… на досуге. Может, поймёшь мою жизнь...
– Обязательно, Максим Михайлович, – Тихомиров старался не смотреть на Лешего.
…Он и предположить не мог, что спустя несколько лет издадут сборник стихов его отца – Лешего. А тиражи экземпляров сборника с каждым годом будут расти, разлетаясь по всей России. Редактором книги станет знаменитый писатель Виктор Ситников, студенческий товарищ автора. Но это будет позже.
Дочери Максим Михайлович подарил оберег Марфы, выполненный из оленьего рога. Он по жизни помогал ей в трудные минуты.
– Надеюсь, поможет и тебе… – Оксана чмокнула отца в щёку.
Перед сном жарко натопили печку. Но заснуть никто не смог. Оксана лежала тихо, переживая услышанное. Алексей изредка вздыхал. Григорич периодически кашлял, а Виктор Григорьевич Колодуб вообще ушёл на берег реки и сидел, прислонившись к кедру, до утра. Леший остался сидеть за столом, что-то записывая в тетрадь.
Когда рассвело, все отправились на могилу к хантыйке, где недалеко росло святое дерево. Издалека был виден платок Марфы, привязанный к нему. Гости подошли к последнему пристанищу шаманки. Леший, сославшись на усталость, не доходя, присел на пенёк.
Постояли у могилы – помянули. С интересом рассмотрели святое дерево. Оставили свои метки. А когда через полчаса дети и гости вернулись к Максиму, он был уже холодным.
– Папа! – заплакала навзрыд Оксана. — Как же так? Мы же хотели с Алексеем забрать тебя с собой.
Потекли слёзы и у Алексея. Он обнял сестру. Гости стояли в стороне, сняв головные уборы.
– У вашего отца в руке какой-то листок бумаги, – сказал подошедший Григорич.
Алексей встал на колено и осторожно разжал кисть. На тетрадном листке в линейку было написано последнее стихотворение Лешего:
Брожу беспросветно по свету,
Никто не откроет ворот,
Печаль по минувшему лету
Покоя душе не даёт.
Лишь холод в душе и страданье,
Лишь ветры мне песни поют,
Но зреет благое желанье
Найти, наконец, свой приют.
– Никто не знает, где его последний приют, – Григорич аккуратно положил Лешего на еловые ветки, помолчал и повторил: – Никто, кроме Господа Бога!
Он не мог и предположить, что спустя время сам найдёт свой последний приют не в кровати, а в одной из проток реки Обь…
 
                ПОСЛЕСЛОВИЕ
      
Как только молва прошлась по Среднему Приобью, что скончался Леший, десятки лихих людей кинулись в тайгу искать его избушки и лабазы, где, по рассказам охотников, были в несметном количестве шкурки соболя, ондатры и прочей пушнины. Кроме того, их интересовали другие припасы: капканы, оружие, различное снаряжение. Каждый хотел застолбить его участки, понимая, что это самые «хлебные» места в тайге.
Особым вниманием был окружён Григорич, который по пьяне проболтался об охотничьих тетрадях Лешего с картой его факторий. Ему предлагали большие деньги, особняк в райцентре за их копии или оригиналы. Но старый абориген отказывал всем, говоря, что это он нетрезвый наврал, чтобы было больше авторитета среди местного населения. Не помогло: через полгода Григорича нашли в протоке. Официальная версия: утонул, запутавшись в старых сетях. Прокуратура приняла её за основную…
А избушки Лешего рыбаки и охотники случайно находят до сих пор. Набрёл на такую и Василий Бобровников, проводящий свой очередной отпуск в приобских урманах на охоте. Чувствовалось, что в ней не было людей уже много лет – везде паутина, толстый слой пыли…
Охотник испытал угнетённое состояние. Он постоял у озерка, на берегу которого притулилась избушка, оглянулся на неё, словно пытаясь навечно запечатлеть в памяти, и ушёл своей дорогой.
Единственное место, куда боялись сунуться люди, – к святому дереву, где были похоронены шаманка Марфа и сам Леший.
Алексей и Оксана поставили небольшой крест в его честь. На табличке надпись: Максим Михайлович Подвинцев (Леший) – поэт, романтик, житель тайги… и годы жизни. … И ниже четверостишье из поэтической тетради:
              Пусть плохое останется в прошлом,
              Мы не будем о нём вспоминать.
             Как-нибудь мы споём о хорошем,
             Словно жизнь начинаем опять...
 
В ногах посадили рябину, которая со временем разрослась, создавая тень в солнечный день над скамейкой у могилы.
Прошло несколько лет. Оксана помирилась со своим бывшим курсантом, теперь уже старшим лейтенантом, и вышла за него замуж. Женился на Тане и Алексей. Семьи подружились. Практически каждый год они проводят свой отпуск вместе – там, за Большим Атлымом…
Мама Клава и мама Катя познакомились. Оказалось, что они даже похожи друг на друга. Тем более, что их объединяли воспоминания о юности, любимом человеке и дети. Они как могли опекали сводных брата и сестру, помогали воспитывать маленьких внуков.
О том, что некогда возлюбленный этих женщин Максим Подвинцев ушёл из жизни так и не узнали: Алексей и Оксана решили не посвящать родителей в эту тайну, чтобы не бередить воспоминаниями души матерей, считая, что память о живом Максе лучше, чем о мёртвом…
Жизнь продолжалась.