Глава 29.
1. В прошлых двух главах мы видели, как Сенека осмысливает начало личностного проекта и его завершение. Ну а как насчет середины? В этой главе мы посмотрим как Сенека использует комбинацию месономного опосредования с гипономикой НАВ в контексте третьего (планировочного АF), четвертого (концентрирующего FJ) и пятого (продуктивного JH,где J месономное контекстное поле смысловых взаимодействий в середине центральной вертикальной инструментальной линии FH) шагов основного алгоритма идентичности для разрешения антиномии необходимости и случайности в контексте проблемы "правильной" жизни. Ниже я привожу целиком текст посвященного этой теме двадцать третьего письма к Луцилию.
Сенека приветствует Луцилия!
Ты думаешь, я буду писать тебе о том, как мягко обошлась с нами эта зима, не слишком холодная и недолгая, какой коварной оказалась весна с ее поздними холодами, и о прочих глупостях, по примеру ищущих, о чем бы сказать. Нет, я буду писать так, чтобы принести пользу и тебе, и себе. Но тогда о чем же мне писать, как не о том, чтобы ты научился правильно мыслить? Ты спросишь, в чем основание этой науки. В том, чтобы не радоваться по-пустому. Я сказал "основание"? Нет, вершина!
Достиг вершины тот, кто знает, чему радоваться, кто не отдает своего счастья на произвол других. Не знает покоя, не уверен в себе тот, кого манит надежда, если даже предмет ее рядом, и добыть его легче легкого, и никогда раньше она не обманывала.
Вот что, Луцилий, сделай прежде всего: научись радоваться. Ты думаешь, я тебя лишаю множества наслаждений, если отвергаю все случайное и полагаю, что нужно избегать надежд – самых сладких наших утех? Совсем наоборот: я хочу, чтобы радость не разлучалась с тобой, хочу, чтобы она рождалась у тебя дома. И это исполнится, если только она будет в тебе самом. Всякое иное веселье не наполняет сердце, а лишь разглаживает морщины на лбу: оно мимолетно. Или, по-твоему, радуется тот, кто смеется? Нет, это душа должна окрылиться и уверенно вознестись надо всем.
Поверь мне, настоящая радость сурова. Уж не думаешь ли ты, что вон тот, с гладким лбом и, как выражаются наши утонченные говоруны, со смехом в очах, презирает смерть, впустит бедность к себе в дом, держит наслаждения в узде, размышляет о терпеливости в несчастье? Радуется тот, кто не расстается с такими мыслями, и радость его велика, но строга. Я хочу, чтобы ты владел такою радостью: стоит тебе раз найти ее источник – и она уже не убудет.
Крупицы металла добываются у поверхности, но самые богатые жилы – те, что залегают в глубине, и они щедро награждают усердного старателя. Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы. Зато та, о которой я говорю и к которой пытаюсь привести тебя, нерушима и необъятна изнутри.
Прошу тебя, милый Луцилий, сделай то, что только и может дать тебе счастье: отбрось и растопчи все, что блестит снаружи, что можно получить из чужих рук, стремись к истинному благу и радуйся лишь тому, что твое. Но что есть это "твое"? Ты сам, твоя лучшая часть! Запомни, что тело, хоть без него и не обойтись, для нас более необходимо, чем важно; наслаждения, доставляемые им, пусты и мимолетны, за ними следует раскаянье, а если их не обуздывать строгим воздержанием, они обратятся в свою противоположность. Я говорю так: наслаждение стоит на краю откоса и скатится к страданию, если не соблюсти меры, а соблюсти ее в том, что кажется благом, очень трудно. Только жадность к истинному благу безопасна.
"Но что это такое, – спросишь ты, – и откуда берется?" – Я отвечу: его дают чистая совесть, честные намерения, правильные поступки, презрение к случайному, ровный ход спокойной жизни, катящейся по одной колее. А кто перескакивает от одного намерения к другому и даже не перескакивает, а мечется под действием любой случайности, как могут они, нерешительные и непоседливые, обрести хоть что-нибудь надежное и долговечное?
Лишь немногие располагают собой и своим добром по собственному усмотрению, прочие же подобны обломкам в реке: не они плывут, а их несет. Одни, гонимые волной послабее, движутся медленней и отстают, других она влечет быстрее, те выброшены на ближний берег стихающим течением, эти унесены в море стремленьем потока. Поэтому следует установить, чего мы хотим, и добиваться желаемого с упорством.
Здесь кстати и заплатить тебе долг. Я могу привести слова твоего Эпикура и так выкупить это письмо: "Тяжко всегда начинать жизнь сначала". Или, если так лучше можно передать смысл: "Плохо живут те, кто всегда начинают жизнь сначала".
Ты спросишь, почему: ибо эти слова нуждаются в разъяснении. – Потому что жизнь у них никогда не завершена. Не может быть готов к смерти тот, кто едва только начал жить. Поступать нужно так, будто мы уже довольно пожили. Но так не может думать тот, кто едва приступает к жизни.
Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А если тебе это кажется удивительным, я могу удивить тебя еще больше: некоторые кончают жить, так и не начав.
Будь здоров.
2. Сенека предлагает своему адресату выделить в составе жизни необходимое (внутреннюю глубинную реальность, на которую Сенека указывает своей метафорой глубоко залегающей металлической жилы) и случайное т.е. данность в ее изменчивом мимолетном облике. Жизнь, по мнению Сенеки должна быть ориентирована не на случайность данности(контекстное поле мира/рынка D)a на универсальные принципы (контекстное поле А), на прекрасные и существенные пребывающие формы (контекстное поле В)и наконец на опосредующее принципы и формы расположенное между ними над серединой соединяющей их верхней горизонтальной сигнификативной линии АВ месономное контекстное поле I платоновского "блага" т.е. смысловых соответствий.
3. Истинное благо, по мнению Сенеки может быть достигнуто лишь в ходе активности самого индивида. Но такая активность индивида ориентированная на универсальные принципы А и совершенные природные формы В, предполагает перемещение мыслящего индивида из положения ролевой личности (контекстное поле С) в положение внутреннего независимого наблюдателя т.е. в месономное контекстное поле К, расположенное ниже контекстного поля ценностей/объектов Н на нижнем продолжении центральной вертикальной инструментальной линии FH и соотнесенное с месономным полем блага/смысловых соответствий J, расположенных выше контекстного поля власти F на верхнем продолжении той же линии.Иными словами мы видим здесь КАВ то есть обращённую вверх модифицированную философскую парадигму гипономики НАВ с К вместо Н. Истинное благо J, по мнению Сенеки и есть "вершина" человеческих стремлений, его достижение дает подлинную, внутреннюю, а не внешнюю радость.
4. Соблюдение меры как основа правильного образа жизни является здесь не самоцелью, не источником а результатом стремления к истинному благу. Это очень важный момент, который нужно особо подчеркнуть. Вне и помимо такого стремления к благу меру в повседневных удовольствиях соблюдать невозможно, ибо они эти удовольствия по определению лишены собственной меры и не имеют внутреннего тормоза. Поэтому человек, забывающий о стремлении к благу неминуемо порабощается и становится заложником наслаждений, их беспомощным орудием. "Только жадность к истинному благу безопасна". Очевидно что она безопасна потому, что истинное благо в отличие от наслаждений заключает в себе собственную меру, оно упорядочено по своей природе.
5. Люди, не укорененные в стремлении к истинному благу, мечутся от одного плана к другому под влиянием случайных желаний и изменчивых обстоятельств и в результате ничего не достигают. Эта укорененность стремления к истинному благу выражается в выборе позиции независимого наблюдателя в месономном контекстном поле смысловых ориентаций К, находящемся на нижнем (корни!) ниже поля ценностей Н продолжении центральной инструментальной линии FH. Это контекстное поле смысловых ориентаций K в свою очередь соотнесено с находящимся на верхнем продолжении той же центральной вертикали FH и выше контекстного поля власти F месономным контекстным полем J смысловых соответствий, то есть блага.
6. Эту позицию независимого наблюдателя в месономном "корневом" поле смысловых ориентаций К рекомендовал занять своим ученикам Иисус, советуя им наблюдать за тем, как они воспринимают его слова. Для него эта позиция была отчетливо связана с корнями, поскольку в непосредственно следующей за этим советом притче говорится о людях которые "не имеют в себе корня" и потому легко "соблазняются" с изменением внешней или внутренней обстановки-ситуация описанная Сенекой в приведенном выше письме.
7. Таким образом мы еще раз убеждаемся в центральном значении месономного опосредования и связанных с ним контекстных полей смысловых ориентаций К, смысловых взаимодействий I и смысловых соответствий J в разработке философских и религиозных подходов к разрешению проблем, поставленных третьим экзистенциальным кризисом древних средиземноморских обществ.
Глава 30.
1. В прошлой главе мы обсуждали как Сенека использует антиномию необходимого и случайного для решения вопроса о "правильной" жизни. Но такая жизнь,по его мнению, предполагает не только умение довольствоваться необходимым, но и чувство меры, которое, как мы сейчас увидим, связано с восьмым оценочным/эстимационным шагом ЕН алгоритма идентичности. В этой главе мы посмотрим,как Сенека пользуется этим шагом для разрешения антиномии умеренного и чрезмерного. Ниже я привожу посвященный этой теме отрывок из 39 письма Сенеки к Луцилию.
Я напишу то, что ты хочешь, только на1 свой лад. А покуда у тебя есть немало других, хотя я не знаю, достаточно ли соблюдаешь ты порядок в их чтении. Возьми в руки какой-нибудь "Перечень философов"2: увидав, сколько их ради тебя потрудилось, ты уже и от этого поневоле проснешься и захочешь стать одним из них. Ведь лучшее свойство благородного духа – это легко пробуждающееся стремление ко всему, что честно. Человек с возвышенной по природе душою не находит удовольствия в низменном и презренном, его манит ввысь зрелище великих дел.
Подобно тому как пламя прямо вздымается вверх и не может ни гнуться и стелиться по земле, ни тем более затихнуть, так и наш дух всегда в движении и тем беспокойней и деятельней, чем больше в нем пыла. Счастлив тот, кто направит порыв духа на благо: он уйдет из-под власти фортуны, будет умерять удачу, одолевать неудачу, презирать то, чем другие восхищаются.
Великая душа пренебрегает великим и предпочитает умеренное чрезмерному, ибо первое полезно и животворно, второе вредно, потому что излишне. Так обилие зерна валит колосья, так ломаются от тяжести плодов ветви, так не вызревает слишком богатый урожай. То же случается и с душами: чрезмерное счастье сокрушает их, так как они пользуются им не только в ущерб другим, но и в ущерб себе.
Кто из врагов бесчестит человека так, как иных – собственные наслаждения? Таким можно простить их невоздержность и безумную похоть только по одной причине: они сами страдают от того, что творят. И недаром терзает их это неистовство: страсть, стоит ей перейти естественную меру, непременно теряет и всякую меру. Все желания имеют предел, кроме суетного и рожденного похотью: ему предела нет.
Необходимое измеряется пользой, излишнему где найдешь границу? Так и погружаются в наслаждения, без которых, когда они вошли в привычку, уже нельзя жить. Поэтому нет несчастнее зашедших так далеко, что прежде излишнее становится для них необходимым. Наслаждения уже не тешат их, а повелевают ими, они же – и это худшее зло! – любят свое зло. Тот дошел до предела несчастья, кого постыдное не только услаждает, но и радует. Нет лекарства для того, у кого пороки стали нравами.
Будь здоров.
2. Если использовать матрицу идентичности для анализа этого текста Сенеки то можно заметить что речь идет о двух парадигмах идентичности: хреономике ВЕН и параномике BFD. Обе они начинаются в точке В (контекстное поле жизненных форм).
3. Однако стоический мудрец считает внешние обстоятельства и удовольствия чуждыми себе и пользуется ими как подарком (седьмой дарительный шаг алгоритма идентичности ВЕ) и только по необходимости в связи с приносимой ими пользой (восьмой оценочный шаг алгоритма идентичности ЕН, связывающий чуждое Е с контекстным полем ценностей Н)и рассматривает саму эту пользу как меру их ценности, сохраняя при этом различие между тем, что безусловно важно для него (характером, как фундаментальной жизненной формой В) и тем, что имеет только условное, временное второстепенное значение (условные вторичные ценности в контекстном поле ценностей Н.
4. В матрице это различие между безусловными жизненными формами В, такими как характер, и условными временными ценностями Н отображается дифференциальной линией ВН хреономики ВЕН.
5. А обычный человек В начинает с того, чтобы бесконтрольно и безмерно пользоваться удовольствиями и наслаждениями, предоставляемыми миром/рынком D, как находящимися в распоряжении его свободной субъективной воли F (контекстное поле субъекта власти F и распорядительная/диспозитивная линия FD,связывающая его с контекстным полем мира D).
6. Но внутри этого бесконтрольного и безмерного пользования избыточными благами мира сама человеческая субъективная воля F и душа В постепенно утрачивают свою собственную внутреннюю меру и тем самым попадают в унизительную зависимость от удовольствий, становятся их рабами. В поисках дополнительных наслаждений они постоянно нарушают внутренний, а порой и внешний закон ( номос ). Отсюда название этой парадигмы идентичности параномика BFD (греческий предлог пара может иметь значение против ).
7. В конце концов эти поиски все новых удовольствий и связанное с этими поисками параномное поведение превращаются в привычку и тем самым создают новую жизненную форму, новый характер личности. В матрице этот процесс "интеграции вниз" отображается формативной диагональю BD, совпадающей по контуру (но не по направлению!) с шестым интеграционным шагом основного алгоритма идентичности. Эта же линия/вектор BD (не DB!)входит в состав параномной парадигмы идентичности, завершая ее формирование. Как замечает Сенека (см. конец цитированного выше письма) "Нет лекарства для того, у кого пороки стали нравами".
8. В этом слишком категоричном заключении выражается ограниченность знаковой энергетики стоического миросозерцания, о которой я писал в одной из предшествующих глав. Определявшаяся характерным для стоического подхода преобладанием абстрактных принципов А над конкретными формами В в верхней части матрицы утечка контекстной энергии вниз к порочным, несовершенным, но конкретным данностям мира D ограничивала интеграционные возможности стоической философии (мы уже не раз видели это в контексте трудностей, связанных с шестым интеграционным шагом алгоритма).
Глава 31.
1. В этой главе мы продолжим анализ динамики идентичности в римском стоицизме. В первых главах этой книги я писал о распространении рыночной экономики и рыночных отношений в средиземноморском обществе эпохи Ранней Империи. Это (как и в более поздних обществах) приводило к постепенному разрушению структуры неформальных общественных связей основанных на принципе безусловной взаимной лояльности и к кризису самого общества. В терминах матрицы идентичности это означало поляризацию общественных связей на горизонтальные (например рыночная сделка)и вертикальные (государство, бюрократия и армия).
2. 37е письмо Сенеки к Луцилию использует эту характерную для имперской эпохи поляризацию для того чтобы представить личный проект одновременно в терминах рыночного контракта и военной присяги. Эти два выражения имперской действительности сходились в договоре, подписываемом теми, кто планировал выступать на арене в качестве гладиатора. Сенека использует контракт гладиаторов для того чтобы обозначить безусловность и абсолютность философского призвания. По его мнению философ ради свободы, которая дается мудростью должен был быть готов отдать все, включая саму жизнь. Вот этот текст.
Сенека приветствует Луцилия!
Ты обещаешь быть человеком добра, а это самый надежный залог благомыслия. Ты уже приведен к присяге. И только в насмешку могут тебе сказать, будто служба твоя будет легкой и удобной, я же не хочу тебя обманывать. В твоем почетнейшем обязательстве и в обязательстве самом позорном1 стоят одни и те же слова: "Даю себя жечь, вязать и убивать железом".
Кто отдает руки внаем для арены, кто за пищу и питье платит кровью, – от них берут ручательство в том, что они вытерпят все, хоть и против воли, а от тебя – что ты все вынесешь добровольно и с охотой. Им дозволено опустить оружие, попытать милосердие народа2, а тебе нельзя ни опустить меч, ни молить о пощаде: ты обязан умереть стоя, непобежденным. К тому же что пользы выгадать несколько дней либо лет? Для нас, коль скоро мы родились, нет избавления.
Ты спросишь: "Как же мне стать свободным?" – Избежать неизбежного нельзя – его можно только победить. "Сила путь пролагает себе"3. Этот путь откроет перед тобою философия. Обратись к ней, если хочешь не знать ущерба, быть безмятежным, счастливым и, главное, свободным. Иным способом этого не достичь.
Глупость – вещь унизительная, гнусная, презренная, рабская, подвластная многим жестоким страстям. Но от этих тягостных повелителей, которые приказывают то по очереди, то все вместе, избавит тебя мудрость, она же – единственная свобода. К ней ведет одна дорога, и притом прямая: с нее не собьешься, шагай уверенно! Если хочешь взять власть над всем, отдай власть над собою разуму! Многим будешь ты повелевать, если разум будет повелевать тобою. Он научит тебя, как и за что браться, и ты перестанешь наталкиваться на то или другое дело случайно.
Ты не назовешь мне никого, кто, желая чего-нибудь, знал бы, откуда это желанье взялось, ведь он пришел к нему не по размышленье, а натолкнулся на него сходу. Фортуна сама находит нас не реже, чем мы ее. Стыдно не идти, а нестись по течению и в водовороте дел спрашивать, опешивши: "Как же я сюда попал?"
Будь здоров.
3. Теперь посмотрим как матрица идентичности может помочь нашей интерпретации этого письма. Поскольку речь идет о власти и силе (контекстное поле субъекта власти F), о разуме (контекстное поле универсальных принципов А) о власти разума над личностью философа (левая половина AF верхней горизонтальной сигнификативной линии/второй шаг алгоритма идентичности ) и о том, что философ должен быть готовым превратить себя в обьект безусловной инструментальной власти разума (центральная вертикальная инструментальная линия FH и контекстное поле объектов/ценностей Н) речь идет о регуланомике (регула по латински значит правила) AFH. Но причем здесь свобода? Ведь Сенека пишет о безусловном подчинении правилам разума?
4. Регуланомика это часть гипономики АНВ, ее левая (а от наблюдателя правая) половинка. Гипономика же, как мы видели, и особенно модифицированная гипономики, усиленная месономными контекстными полями и связями (блага, т.е. смысловых соответствий I, над серединой сигнификативной линии АВ, т.е. выше контекстного поля субъекта власти F например в платоновской Апологии Сократа и внутреннего независимого наблюдателя/смысловых ориентаций K, например в платоновском Критоне."Корневое" контекстное поле К в матрице идентичности находится ниже середины нижней горизонтальной репрезентационной линии личность/мир CD под контекстным полем объектов/ценностей Н) использовалась такими людьми как Сократ и Иисус для противостояния деспотизму власти/силы государства или большинства там, где это большинство/власть отклонялись от смысловых принципов разумного А и прекрасного В.
5. Такое противостояние конечно можно и уместно интерпретировать как борьбу за внутреннюю свободу. Но у Сенеки здесь речь идет совсем о другом. От гипономики осталась только левая "разумная" половинка, другая не абстрактная а конкретная половинка агономика BHF не задействована (во всяком случае явно) и речь идет не столько о свободе, сколько о принудительной, насильственной власти правил разума, проповедуемых философией над философствующим индивидом. Да и самому индивиду в качестве награды за подчинение обещается власть над собой и обстоятельствами. Так сказать производство из философских солдат в философские генералы.
6. И на ум здесь приходят уже не Сократ и Иисус, а скорее Игнатий Лойола (с его системой духовных упражнений и принципом беспрекословного не рассуждающего подчинения церкви), Декарт (добросовестный ученик иезуитского колледжа)и Спиноза с его Правилами для руководства рассудком. А в качестве антитезы всему этому направлению приходит на ум кто нибудь другой, ну например Лев Шестов с его протестом против односторонности философского разума или Кьеркегор.
7. Нет здесь у Сенеки никаких месономных смысловых полей и смыслового опосредования. Оно бесследно исчезает. А ведь мы видели его в других письмах к Луцилию. Но здесь на его место приходит некий философский эквивалент римского милитаризма. И сложности нуждающихся в месономном опосредовании и в избавлении от характерной для всякой полуправды односторонности экзистенциальных позиций и дилемм тоже нет. Все ясно: с одной стороны "наши" мудрость (контекстное поле "своих" G), с другой "чужие", гнусные супостаты "глупость" (контекстное поле "чужих" E).
8. Ополовиненная гипономика, не выдерживает себя, требует власти и влияния и срывается в парадигму идеологического антагонизма, в неономику АGD,с типичным для нее противопоставлением "своих" G и "чужих" Е, с которыми нужно вести борьбу на уничтожение.
9. Складывается впечатление, что философские и религиозные движения нередко существуют параллельно сразу в трех вариантах: 1) творческий/преобразующий который стремится к подлинной интеграции и новому синтезу; 2) редукционистский/воинствующий (см. выше) и наконец 3)заместительный/компенсаторный, о котором пойдет речь в следующей главе. Причем иногда один и тот же человек может, как в данном случае Сенека сочетать в себе черты более чем одного из таких вариантов
Глава 32.
1. В прошлой главе мы видели как Сенека определяет философское призвание в терминах рыночной экономики с типичным для нее распадом неформальных знаковых систем и общественных связей. Но такая ситуация безусловно вела к кризису традиционного римского общества с его культом предков и их обычаев. Сенека учитывает это обстоятельство и адресует свою проповедь к изолированному индивиду. Вот как он делает это в 44 письме.
Сенека приветствует Луцилия!
Опять ты передо мною уничижаешься и говоришь, будто сперва к тебе была враждебна природа, потом фортуна, между тем как ты мог бы вырваться из толпы и подняться к величайшему счастью, доступному людям. Но если есть в философии что хорошее, так это то, что она не смотрит в родословную. Все, если взглянуть на изначальное происхожденье, ведут род от богов.
Ты – римский всадник, и вошел в это сословие благодаря собственной предприимчивости. А есть, право же, много таких, для кого закрыты четырнадцать рядов1. Курия допускает не всех, лагерь, принимающий для трудов и опасностей, придирчив в отборе. Благородство духа доступно всем, для этого все мы родовиты. Философия никого не отвергает и не выбирает: она светит каждому.
Сократ не был патрицием, Клеанф носил воду, нанявшись поливать садик, Платона философия не приняла благородным, а сделала. Почему же ты не надеешься с ними сравняться? Все они твои предки, если ты будешь их достоин, а достойным их ты станешь, только убедив себя в том, что родовитостью ты никому не уступаешь.
За всеми нами одинаковое число поколений, происхожденье всякого лежит за пределами памяти. Платон говорит: "Нет царя, что не произошел бы от раба, и нет раба не царского рода"2. Все перемешала долгая череда перемен и перевернула вверх дном фортуна.
Кто благороден? Тот, кто имеет природную наклонность к добродетели. Только на это и надо смотреть! А иначе, если мы доберемся до глубочайшей старины, окажется, что всякий происходит из тех времен, прежде которых ничего не было. От начала мира до наших дней вела нас череда перемен, то блистательных, то убогих. Благородны мы не потому, что наш атрий полон закопченных портретов3. Никто не жил ради нашей славы; что было до нас, то не наше. Благородными делает нас душа, которая из любого состояния может подняться над фортуной.
Вообрази, что ты не римский всадник, а вольноотпущенник; и тогда ты можешь своими усилиями стать единственным свободным среди свободнорожденных. – "Каким образом?" спросишь ты. – Если будешь определять благо и зло не по мерке толпы. Смотреть нужно не на начало, а на конец пути. Что может сделать нашу жизнь блаженной, то и есть благо, ни от чего не зависимое. Во зло его извратить нельзя.
В чем же заблуждаются все люди, когда желают счастливой жизни? В том, что принимают средства к ней за нее самое и чем больше к ней стремятся, тем дальше от нее оказываются. Ведь начало и конец блаженства в жизни – безмятежность и непоколебимая уверенность, а люди копят причины для тревог и не то что несут, а волокут свой груз по жизненному пути, полному засад. Так они уходят все дальше от цели и чем больше тратят труда, тем больше себе мешают и самих себя отбрасывают вспять. Так бывает с теми, кто торопится пройти через лабиринт: сама спешка их запутывает.
Будь здоров.
2. Мы видим здесь элементы уравнительной, эгалитарной идеологии которая в этом смысле несколько напоминает раннее христианство с его уравнительными тенденциями. Каким образом матрица идентичности может помочь нам лучше понять этот текст?
3. Типичной парадигмой идентичности, характерной для иерархически организованных обществ (особенно если иерархию понимать как социальное господство традиционной знати, как аристократию, а не как идеократию)является морфономика BDH. Эта парадигма идентичности образована формативной BD линией("природа", т.е. совершенные отфильтрованные поколениями доблестных предков аристократические формы В господствует над миром D, в котором царит хаотическая случайность, это господство выражается в понятии судьбы, которое не следует путать с понятием удачи/фортуны).
4. Удача/фортуна, на нехватку которой жалуется Луцилий, связана с левым (а от наблюдателя правым) отрезком DH нижней горизонтальной репрезентационной линии, связывающей личность собственника С с ресурсами мира/рынка D и отображающей в матрице процесс присвоения собственником определенной части ресурсов мира, которые в точке Н (контекстное поле ценностей)превращаются в меновые ценности. Благодаря своей предприимчивости Луцилий, как отмечает Сенека, накопил достаточно таких ценностей, чтобы быть принятым в сословие всадников. Но этого оказалось мало для честолюбивого друга Сенеки и он продолжает жаловаться на удачу/фортуну, которая оказалась недостаточной, чтобы восполнить недостатки "природы" (низкое происхождение). Очевидно Луцилий стремится достигнуть высшего сенаторского сословия, но для этого его деловых талантов недостаточно и путь туда ему закрыт.Его положение на третьей дифференциальной НВ линии морфономики остается невысоким. Что же предлагает ему Сенека?
5. Философ обьясняет своему другу, что философия (то есть философская парадигма идентичности гипономика АНВ, где А это "закон", контекстное поле абстрактных общих принципов, В "природа" контекстное поле совершеннных жизненных форм, а Н контекстное поле ценностей/обьектов, связанных с формами дифференциальной полувертикальной линией НВ, определяющей иерархию единичных поступков/обычаев и социальных степеней, а с А, симметричной ей референциальной полувертикальной линией НА, определяющей иерархию общих правил и норм поведения) может сделать его лучше и благороднее, если он, поставив себя в положение обьекта Н философского назидания, будет добиваться не внешнего, а внутреннего благородства путем собственных усилий, начав с нуля, как это делают вольноотпущенники, и добившись в конечном счете самодостаточности и независимости от внешних благ, низкого происхождения ("природа"), чужого мнения и превратностей случая и судьбы.
6. Таким образом Сенека в данном случае сознательно переосмысливает хорошо знакомый его современникам социальный тип делового человека из низов, бывшего раба, который пробился наверх и стал богачом в результате собственной настойчивости, смекалки, ответственности и надежности. Приобретенное им на рынке положение и заработанное богатство сделало его независимым и теперь он готов бросить вызов традиционным социальным предрассудкам морфономного (о морфономике см. выше) общества.
7. Вот речь такого вольноотпущенника (соотпущенника задающего пир богача Тримальхиона) из романа Сатирикон, написанного современником Сенеки Петронием Арбитром. Гермерот (так зовут вольноотпущенника, как мы узнаем из ответа Тримальхиона на цитируемое ниже выступление)разозлен тем, что приглашенные Тримальхионом на пир трое образованных молодых разгильдяев, издеваются на неотесанностью и вульгарностью хозяина:
"
Так как Аскилт, в необузданной веселости, хохоча до слез и размахивая руками, издевался надо всем, то соотпущенник Тримальхиона, тот самый, что возлежал выше меня, обозлился и заговорил:
- Чего смеешься, баран? Не нравится, видно, тебе роскошь нашего хозяина? Видно, ты привык жить богаче и пировать слаще? Да поможет мне Тутела этого дома! Если бы я возлежал рядом с ним, уж я бы заткнул ему блеялку. Хорош фрукт - еще смеет издеваться над другими! Ах ты, кикимора, бездомовник, собственной мочи не стоящий! Одним словом, если я его кругом обо.., он не будет знать, куда ему деваться. Право, меня нелегко рассердить, но в мягком мясе черви заводятся. Смеется! Ему, видите ли, смешно! Подумаешь, его отец не зачал, а купил во чреве матери на вес серебра. Ты римский всадник? Ну, так я - царский сын. Ты, пожалуй, спросишь:
"Почему же ты стал рабом?" - Потому что сам добровольно пошел в рабство, предпочитал со временем сделаться римским гражданином, чем вечно платить подать. А теперь я так живу, что меня никто не засмеет. Человеком стал, не хуже людей. С открытой головой хожу. Никому медного асса не должен; под судом никогда не бывал. Никто мне на форуме не скажет: "Отдай, что должен!" Землицы купил и деньжат накопил, двадцать ртов кормлю, не считая собаки. Сожительницу свою выкупил, чтобы никто у нее за пазухой рук не вытирал. За свой выкуп я тысячу динариев заплатил. Севиром меня даром сделали. Коли помру, так в гробу, надеюсь, мне краснеть будет не от чего. А ты что, так занят, что тебе и на себя оглянуться некогда? На другом вошь видишь, на себе клопа не видишь? Одному тебе мы кажемся смешными. Вот твой учитель, почтенный человек! Ему мы нравимся. Ах ты, молокосос, ни "бе" ни "ме" ни в чем не смыслящий, ах ты сосуд скудельный, ах ты ремень моченый! "Мягче, но не лучше"! Ты богаче меня? Так завтракай дважды в день, дважды обедай! Мне доброе имя дороже клада. Одним словом, никому не пришлось мне дважды напоминать о долге. Сорок лет я был рабом, но никто не мог узнать, раб я или свободный. Длинноволосым мальчиком прибыл я сюда: тогда базилика еще не была построена. Однако я старался во всем угождать хозяину, человеку почтенному и уважаемому, чей ноготь стоил дороже, чем ты весь. Были в доме такие люди, что мне хотели то тут, то там ножку подставить. Но - спасибо гению моего господина! -я вышел сух из воды. Вот это настоящая награда за победу! А родиться свободным так же легко, как сказать: "Пойди сюда"…
Я не учился ни геометрии, ни критике, вообще никакой чепухе, но умею читать надписи и вычислять проценты в деньгах и в весе. Словом, устроим-ка примерное состязание. Выходи! Ставлю заклад! Увидишь, что твой отец даром тратился, хотя бы ты и риторику даже превзошел. Ну-ка! кто кого? "Далеко иду, широко иду. Угадай, кто я". И еще скажу: "Кто бежит, а с места не двигается? Кто растет и все меньше становится?" Кто? Не знаешь? Суетишься, мечешься, словно мышь в ночном горшке? Поэтому или молчи, или не смей смеяться над почтенными людьми, которые тебя и за человека-то не считают. Или, думаешь, я очень смотрю на твои желтые колечки, которые ты у подружки стащил? Да поможет мне Оккупон! Пойдем на форум и начнем деньги занимать. Увидишь, как велико доверие к моему железному кольцу. (Петроний, Сатирикон гл. 57/58)
8. Если для Гермерота заместительную роль играет приобретенное им на рынке богатство и уважение других дельцов и покупателей, которое компенсирует, заменяет ему низкое социальное происхождение и отсутствие образования, то по мнению Сенеки сходную заместительную роль может сыграть философия для тех людей, которые готовы заниматься ей всерьез. Однако поскольку социальный и культурный престиж философии в греко римском мире был не слишком высок, заместительные возможности философии, как альтернативной формы социального продвижения были весьма ограничены. Ситуация была иной в иудейском обществе римской эпохи, где знание устного и письменного религиозного Учения/Закона (Торы)могло действительно серьезно поднять социальный статус индивида. Соответственно там (а впоследствии и в христианском обществе поздней античности и средневековья) заместительная версия религиозности получила гораздо более обширное развитие и распространение несмотря на существующий и в раввинистическом иудаизме и в христианстве принципиальный запрет использовать знание Писания для повышения собственного социального статуса и получения материальных выгод.