Полоса чего-то затянулась. Не то что бы черная, а такая серовато-болотная. Как-то совсем уж чересчур. Надо как-то вытаскивать себя из этого болота, подобно барону Мюнхгаузену. Ничего из окружающего как-то совсем не радует, не впечатляет, не бодрит, не вызывает слюноотделения. А ведь еще совсем недавно радовало, впечатляло, бодрило, наполняло рот влагой. Хотя, если уж совсем объективно, это все окружающее не так уж серо, скучно и безнадежно. Но вот объективно пока не получается. Объективно, это когда через голову, а она сейчас плохо работает. Вернее наоборот, работает она сейчас на отлично, на полную мощность можно сказать в авральном режиме, только вот КПД этого вот процесса почти, как у паровоза. Там в голове, взмокшие от невыносимого напряжения, «спасатели» молотят горячими кувалдами в кость черепа. Три одиночных удара, потом три сдвоенных, затем опять три одиночных. Через короткую паузу все повторяется. Три точки, три тире, три точки. S.O.S.
Просыпайся. Просыпайся. Открывай глаза. Ты проспишь весь этот мир. Всю жизнь. Не можешь? Дурак. Дурак. Дурак… Хорошо. Подожди. Не можешь открыть глаза, впусти в себя хотя бы звук. Впусти в себя хоть что ни будь. Впусти в себя жизнь.
Я слушаю блюз. Какая-то неизвестная группа. В предельной искренности, приговоренного к смерти, надрывается солист. С безучастностью метронома отсекают ритм барабаны. Бешенный запил струн. Максимум муки, извлеченного из куска дерева, пластика и метала.А в самом конце композиции, когда тишина внезапно воцаряет над миром, вся эта предельно измученная собственной песней группа внезапно хором пропевает «Ха-ха». Я даже вздрагиваю. Это было неожиданно. Это было здорово. Я улыбаюсь.
На работу устраивается маленького роста девушка милой наружности, с говорящей фамилией – Курочкина. Я даю ей анкету для заполнения. В графе родственники она старательно записывает сначала отца, потом мать, а затем сразу пять сестер. Пять. То есть с ней шесть. Все естественно Курочкины. Я набираюсьв легкие воздуха и наглости, спрашиваю или почти констатирую: «У вас наверное очень упорный отец, сына хотел?», она как-то смущенно пожимает плечами. Я улыбаюсь.
Вспоминаю недавнее. На дне рождения именинница рассказывает историю, как наши общие знакомые котозаводчики разгоняют к чертовой матери свою, ставшую приносить слишком много хлопот, ферму. Весь имеющийся усатый и весьма породистый британский приплод продают по себестоимости. Я впадаю в легкий ступор: «По чем продают?». «По себестоимости», - невозмутимо отвечают мне. «Это как?», - процессор моего мозга, на некоторое время, безнадежно зависает. Кот по себестоимости? Чем измерит себестоимость кота? В каких единицах? И как их потом конвертировать в денежные знаки? Бред. Видя, что из моих ушей уже пошел дым, надо мной сжаливаются: «Стоимость кастрации». Во как! Себестоимость. Я улыбаюсь.
Я выхожу на улицу покурить. В коробке закончились спички. Я подхожу к группке дам, в поиске огня: «Барышни позвольте прикурить от пламени ваших сердец». Одна из них ухмыляется, протягивает мне зажигалку и прищурившись изрекает: «Я сегодня в таком настроении, не искушайте». Я улыбаюсь.
Я иду с работы, два рыжих котенка играются во дворе старого и красивого дома. За ними благодушно наблюдает полосато-серого колера кошка-мать. И тут, как-то очень для себя не вовремя, во двор впархивает белая бабочка. Видимо полет по городским кварталам утомил ее и она хочет сесть, но к ней уже, сбивая друг друга, мчатся два разъяренных мини тигра. Два рыжих солнечных зайчика бликуют на разомлевшей от лета зеленой траве. Лето. Лето еще не прошло. Поживем курилка. Я улыбаюсь.
28.07.2017