Под конец сентября, на огонек Лиходеевского дома заглянул двоюродный брат Степана, Иннокентий Бологов. Посидел, послушал похабщину мужиков, выпил пару стаканов крепкой самогонки, а потом, закусывая, усмехаясь,в усы произнес:
- Пока вы тут на кулак сопли мотаете, ребятня уже орудует.
- Кто орудует? Ты о чем?- разливая по стаканам самогон, взглянул на брата Степан.
- Все о том же...Слушай дальше. Иду я сегодня по коридору, гляжу, а Толик со своей шпаной на шпиндельном участке открутили кожух с движка и чего-то там пилят.
- Ну-у...Степан поставил бутылку на стол.
- Вот и н-у..на днях узнаем чем все обернется.
Федотов, разглаживая широкой ладонью доски стола, недовольно гудел:
- Так-то тоже не дело.Своими руками, да свой же завод грабить.
- А они тебя подпускают к "твоему заводу-то?"- спросил Савелий,- то-то и оно то.
Нехай сами делают и сами отвечают. А нас как отставили в сторонку, там мы и постоим и посмотрим.
- Я с сызмальства на заводе.,- глухо бурчал Федоров,- Сердце аль не живое?
- Ну докладывать я тоже не побегу.- снова берясь за бутылку, проговорил Степан.
Выпили еще, закусили.
Разговор уже не клеился.Встревоженная необычной тишиной в комнату заглянула Пелагея.
Первым ушел Бологов.,- Спасибо за угощения..пойду,- сказал он пожимая руку хозяину,- далеко добираться. Выпив на "посошок", стали расходится и остальные.
На дворе сияла ночь. Искристые переливались звезды. С сокрытых темнотой полей улавливался густой аромат отжившего камыша. Степан проводил гостей до калитки, потом долго смотрел на склонившийся возле ограды безымянный тонкий стебелек.