Лиза. Часть 12

Элем Миллер
Она поднималась во тьму впереди меня по частым, невысоким ступенькам, неторопливо и молча, осторожно держа в одной руке маленький подсвечник, похожий на бронзовую чашку с ручкой, а другой чуть приподнимая длинную юбку, низкий край которой при каждом шаге задевал деревянные ступени, открывая моему взору плоские каблучки блестящих тёмным атласом туфелек.
Весь её вид, поникшие плечи, медленные шаги, непривычное молчание выдавали усталость и сильное волнение. Я и сам волновался не меньше Лизы, не понимая, почему мы, выйдя из зала, не пошли в ту комнату, где она лежала вчера, а свернули вдруг к этой лестнице и, не говоря ни слова, стали подниматься вдвоём в темноте? Словно угадав мои мысли, Лиза оглянулась, переступая самую последнюю ступеньку.

-- Вот мы и пришли. Моя комната здесь, подле девичьей. А там, внизу, я лежала, покуда жар был... Так папа настоял. -- она остановилась у невысокой белой двери, поднесла к изогнутой, латунной ручке свечу,  --  Мы с Любой здесь жили, с ближней сестрой моей, до самого её замужества. Теперь я одна...

Она схватилась за ручку и решительно распахнула дверь, приглашая следовать за ней в полную темноту.

В комнате было очень тепло. Знакомо пахло свечным воском, едва уловимым розовым маслом и ещё чем-то непонятным, удивительно свежим и возбуждающе приятным, что всегда наполняет комнаты молодых девушек и так необъяснимо волнует нутро, когда, переступая порог, вдыхаешь в себя этот неповторимый запах. Справа, в дальнем красном углу тлела под фигурным багровым стеклом лампадка, освещая едва различимым светом три тонкие цепочки, на которых она была подвешена к невидимому потолку, и позади неё - лик Богоматери с Младенцем. Внизу смутно поблёскивали золочёные оклады ещё каких-то небольших икон, но этот, освещённый во тьме образ почему-то в одно мгновение успокоил сердце, лишив его всех тягостных волнений и сомнений. Нутро осознало вдруг простую и ясную, как этот Святой Лик, истину - под его сенью в человеке не может быть пошлости и греха ни в словах, ни в мыслях, ни в самом глубоком и тайном подсознании.

Лиза принялась зажигать свечи на этажерках и шкафчиках, уютно расставленных по правой стене, и тёмная комната наполнилась привычным уже янтарно-медовым свечением. Я оказался в широком, просторном мезонине с невысоким потолком и огромным, не зашторенным полукруглым окном посреди передней стены. Как и во всём доме, оно было поделено на небольшие квадраты, и квадратные стекла блестели в зимней вечерней тьме всё тем же, непроглядно-чёрным лаком.

С левой стороны, не доходящая до потолка деревянная филёнчатая стена, подобно ширме, отгораживала ещё одну комнату с чуть приоткрытой дверью. Там, в узкой дверной щёлке виднелась кровать, край низкого столика и пёстрый переплёт лежащей на столике книги. В дальнем углу справа, под свисающей с потолка лампадой, на маленьком изящном столике стояло несколько икон, закреплённых в узкой, высокой раме в виде небольшого иконостаса. С самой верхней и самой большой иконы под лампадкой смотрел нас тот самый образ Богородицы в матовом золочёном обрамлении. Зажигая на этом столике  пару свечей, Лиза склонила голову и, что-то торопливо прошептав, быстро перекрестилась. Показалось вдруг, что это крестное знамение и произнесённые слова придали ей немного спокойствия и решимости.

-- Вот здесь я живу, -- с прежней, почти беспечной лёгкостью улыбнулась она, отходя от икон и ставя подсвечник на маленький комод у диванчика рядом с одиноко стоящей фарфоровой Луизой,-- Вы, верно, удивлены и смущены, что я позвала Вас к себе в столь поздний час?

Я невольно улыбнулся её проницательности.

-- Да, есть немного...
-- Не гневайтесь, прошу Вас. По воле Божьей Вы сделались моим доктором. А к докторам стыда и смущения быть не может. Так папа всегда говорит.

Я ещё раз улыбнулся её словам.

-- Как ты себя чувствуешь?

Было приятно снова перейти с ней на "ты" и снова видеть, что ей по душе такая перемена в общении.

-- Хорошо чувствую. Лишь самую малость устала... День нынче вовсе удивительный. На улице хмуро, а я радуюсь всему, будто в детстве. Вот и Луиза столько нежданной радости принесла.

В дрожащем свете свечи  фарфоровая девушка казалась такой же живой, как те пёстрые бабочки на круглом столике. Но в тонких и удивительно естественных чертах сквозила не только иллюзорная видимость жизни. Вся её поза, выражение милого, чуть худощавого личика, протянутая в безыскусной искренности ручка с крошечным алым цветком, выдавали в ней такие же искренние, трепетно чистые, не прикрытые ни светской фальшью, ни кокетливым жеманством, чувства. Казалось, что сквозь хрупкий фарфор в ней светится, затмевая огни свечей, самая настоящая, чистая, чуть наивная, но удивительно добрая и открытая к ответной доброте душа. Я нагнулся над комодом, чтобы лучше разглядеть чудесную статуэтку, и вдруг поймал себя на желании также же искренне, от всего сердца поцеловать эту милую девичью ручку.

-- Какая в ней удивительная душа, -- вырвалось из уст в совершенно искреннем изумлении.

Показалось, что внезапно сказанные слова также сильно и неожиданно изумили Лизу.

-- Вы тоже это увидели?

Уже не терпелось узнать, почему девушку с цветком зовут именно Луиза, но Лиза первой прочла мои мысли.

-- Мастер, верно, влюблён был, и все свои чувства душевные порцелину передал. Даже имя её начертал... Вот, глядите.

Она осторожно взяла двумя руками статуэтку и перевернула боком, поднеся чуть вогнутое донышко подиума к огню свечи. По самому краю, под нарисованными от руки скрещенными и дважды перечёркнутыми шпагами, той же тёмно-синей краской было написано аккуратными мелкими буквами "Meine Liebe Louise"

-- Она и, вправду, будто живая,-- снова непроизвольно вырвалось из уст, едва Лиза поставила девушку на место, и я, уже не в силах сопротивляться желанию, осторожно притронулся кончиками пальцев к фарфоровым волосам, чтобы убедить себя, что это - всего лишь фарфор.

-- Да... Карл Францевич ни за что не желал с ней расставаться...

Она протянула руку в том же непроизвольном желании дотронуться до удивительной девушки. Её пальцы оказалась так близко от моей руки, что их нежное, трепетное тепло, легко проникнув сквозь кожу, мгновенно добежало до сердца, принуждая его забиться странным, давно забытым волнением. Это волнение, сбив на секунду дыхание, заставило по-детски смущенно убрать руку и торопливо подняться.

Отводя во все стороны глаза и пытаясь успокоиться, я вытащил из кармана пластинку Зитролида.

-- Лиза, тебе надо выпить лекарства и ложиться отдыхать.
-- Да, непременно, -- Она смущённо потупила взгляд, пытаясь скрыть, что всё ненароком увидела и почувствовала, -- Не гневайтесь. Я поступила столь безрассудно... Простите меня, Бога ради. День сегодня удивительно странный, я многого не успела сказать Вам...

В наступившей тишине уставшее сознание тут же убедило себя, что, потеряв в один миг всю свою прошлую жизнь, мне уже нечего терять в этом мире; что я честно выполнил возложенную на меня миссию, и эта ночь должна поставить всё на свои привычные места.

Одной улыбки и одного согласного взгляда было достаточно, чтобы Лиза, чуть успокоившись, поняла всё без лишних слов.

-- Давайте присядем?

Она перенесла свечу от Луизы на большой круглый стол посреди комнаты, накрытый бледно-салатовой скатертью с пёстрыми цветами и птицами, и легко присела на диванчик. Я выбрал себе стул по другую сторону стола, прямо напротив неё, и, чтобы ничем уже не смущать Лизу, принялся разглядывать диковинных райских птиц, порхающих по гладкому шёлку среди ярких цветов и витиеватых лиан. Каждая секунда молчания лишь усиливала мучительную неловкость, и я понимал, что, как мужчина, обязан начинать разговор первым, о чём угодно, на любую тему. Не зная, с чего начать, я сказал, что утром собираюсь ехать в Юрьево искать свою машину, и что Яков Иванович уже дал распоряжения Луке Тимофеевичу насчёт лошадей.

-- Вы отыщите свою диковинную автомобиль и умчитесь в ней обратно в грядущее?
-- Боюсь, что теперь это не в моих силах, даже в автомобиле.
-- В чьих же?
-- Бог не поведал мне, каким путями привёл к вашему дому.
-- Бог милостив...

Лиза замолчала, словно не договаривая что-то очень тайное, известное лишь ей и Богу, но странным, невероятным образом я услыхал в ночной тишине, как она произнесла вслед уже в мыслях: "Я буду молить Бога, чтобы Он оставил Вас здесь".

Она вдруг неожиданно встала и молча подошла к тёмному полукругу окна. Не решаясь подойти слишком близко, я встал у холодного, черного стекла в нескольких шагах справа.

-- Там Юрьево, -- она кивнула головой в непроглядную черноту за окном, и от разбежавшихся волнами волос вновь повеяло тонким ароматом розового масла, -- в полутора верстах всего, лишь домов не видать, все в низине.
-- Да, я знаю... Это всё мои родные места.
-- Ваш дом за прудом стоит или по нашу сторону?
-- По Вашу...

Она опять замолчала ненадолго, опустив взгляд в пол, но через секунду вновь подняла к стеклу.

-- Странный сон мне на днях привиделся. Будто выхожу я из дома, на улице солнце, мороз, небо синее-синее. Снег такой белый, что глаза слепит, и я во всё белое одета, тонкое, будто пух невесомое, и в тех невиданных одеждах мне вовсе не холодно. Оглянулась, гляжу - а дома нашего нет, и флигелей, и конюшни, и амбара. И сада вокруг нет, и беседки, и деревни нашей. Ничего вокруг нет, одна лишь трава сухая в снегу, странная, жёлтая вся, доселе невиданная, да такая высокая, что в ней не видать ничего. Я уж блудить в той траве стала, дом свой искать, страх смертный меня одолел. Глядь - дорога и человек ней, будто на Вас похожий, идёт, что-то говорит и улыбается, и за что-то ругает меня. И от слов его мне так хорошо и покойно сделалось. В жизни так хорошо не было, как в том сне... Очнулась от того, что Софья виски мои уксусом трёт, мама рядом, папа, все плачут...

Негромкие слова её странного сна откликнулись в сердце непроходящей тревогой и удивлением. Нет ни домов, ни деревни, ничего нет, одна лишь сухая, жёлтая трава... Канадская "желтуха", ведь это она заполонила в последние годы все окрестные луга и поля сплошными, совершенно непроходимыми зарослями. Вспомнилось, как год назад проезжал в этих местах зимой, и как по обе стороны от просёлка стояли жёлто-коричневой стеной высоченные, сухие стебли. Выходит, если моё существование в этом мире - всего лишь сон или видение о прошлом, то её странный сон в том, далёком девятнадцатом веке стал таким же невероятным видением будущего? Значит... Значит всё случившееся две сотни лет назад уже ведало о далёком будущем и случилось здесь ещё до моего появления? Уставшие мысли начали путаться, теряя последний смысл и логику столь непростых рассуждений.

Лиза подняла руку, задумчиво приложила ладонь к окну.

-- Я всё думаю нынче, что с нашим домом в грядущем станется? --  медленно опуская ладошку, она несколько раз прикоснулась кончиками пальцев к чёрному глянцевому стеклу, оставляя на нём забавные дорожки из матовых кружков осевшей на холодном стекле влаги, -- Каков он, спустя столько лет? Полонские в нём живут? Иль кто иной? Обо мне уж верно и не вспоминает никто?

Вопрос сдавил сердце тревожной, мучительной болью. Я ждал и панически боялся его, словно сказанная сейчас, запретная для всех смертных правда о далёком будущем могла сотворить в наших настоящих и будущих жизнях что-то страшное и непредсказуемое. Совершенно ясным  было лишь одно - врать и увиливать от ответа уже нельзя.

-- Лиза ...-- Я испугался, что мои слова могут обидеть её, -- Я прошу тебя... Не спрашивай об этом. Не знаю почему, но мне страшно говорить тебе о будущем...

Она тут же повернулась ко мне, отчаянно прижимая к груди сжатые руки.

-- Простите меня, Георгий Яковлевич! Бога ради, простите! Клянусь, я никогда более не спрошу Вас! Одно лишь слово скажите... Верно мой сон был вещий?

Сдавшись на её и на Божью милость я в согласном кивке тяжело опустил голову.

-- ... Да...

Она приняла сказанное на удивление смиренно и спокойно, лишь согласно кивнула головой и опустила в полнейшей усталости взгляд. Надо было срочно уходить, не мучить больше ни её, ни себя. Я достал из халата таблетки.

-- Лиза, давай принимать лекарства и отдыхать. Всё будет хорошо. Утро вечера мудренее.
-- Да, непременно...

Дождавшись, пока она проглотит две капсулы и запьёт их пахучим лимонным Терафлю, я протянул ей последний пакетик и пластинку с оставшимся антибиотиком.

-- Лиза, оставь это у себя. Завтра вечером допьёшь последнее.

Она отрицательно качнула головой.

-- Нет, пусть они останутся у Вас...

И снова из ночной тишины долетело до сверхчуткого внутреннего слуха её мысленное окончание: "Пусть Бог оставит Вас здесь хоть на один ещё день". Я с радостью и странным облегчением сунул лекарства обратно в карман, словно искренне веря, что именно от этого зависит теперь моё пребывание здесь.

На негромкой оклик, спустя десяток быстрых секунд, в оставшуюся раскрытой дверь вошла из кромешной темноты Агафья. Выслушав приказ проводить меня до комнаты и, не мешкая, возвращаться для приготовления ко сну, девушка молча зажгла в маленьком подсвечнике свечу и также неслышно шагнула с ней в коридор.

-- Пойдёмте, барин...

Я пожелал Лизе доброй ночи, улыбнулся ей на прощание и, стараясь ни о чём уже больше не думать, отбросив все нужные и ненужные сомнения, решительно шагнул в черноту.

***

В глухом, абсолютно неподвижном и непроглядном безмолвии кружились лица моих новых знакомых. Седой Яков Иванович, всё ещё симпатичная Екатерина Дмитриевна, юная Софья, старый Антип, озорная Дуняшка, застенчивая Агафья, строгая Инесса, пышная Матрёна и поверх всего этого кружения - Лиза... Я вглядывался в её лицо, стремясь всеми силами запомнить каждую его черточку, чтобы навсегда, на веки вечные сохранить в своей памяти.

Из дальних глубин дома донёсся сонный, словно разбуженный среди ночи, перезвон часов. Неохотно отзвенев все положенные ноты, незатейливая мелодия замолкла перед боем, и я, стараясь не шевелиться и не дышать слишком шумно, повернул голову на мягкой подушке, приготовившись сосчитать, который пробьет час...

Один... Два... Три... Четыре... ...

Громогласные трубы взорвали тишину оглушительным маршем. Их подхватил бравый оркестр, и в темноте за моей спиной пионерский хор бодро запел знакомую до последнего звука, пионерскую песню.

Поздно утром только сони
Спят, свернувшись калачом,
Мы встаём, лишь солнце тронет
Нас своим косым лучом!

Рассчитайся по порядку,
Снова солнцу, снова солнцу улыбнись!
Рассчитайся по порядку,
На зарядку, на зарядку становись!

==============================================
Часть 13: http://www.proza.ru/2017/08/02/1316