Глава первая
В восемнадцать лет девушкам положено думать о разных вещах. Но явно не о том, как приобрести деньги на существование. Пойти работать? Торговать собственным телом? Воровать? Во-первых, второй пункт можно объединить с первым, это тоже работа, кто бы что не говорил. Во-вторых, рабочих мест, кроме торговли, куда меня совершенно не тянуло, нет, а идти на панель не давала привитая родителями в детстве порядочность… Одно из ярких воспоминаний: маленькая весёлая девочка с косичками, я бежала, пересекая облитую солнцем поляну, где росли одуванчики. Спешила, чтобы успеть к обеду, наступая на жёлтые цветы, из-под босой ноги выныривали разные насекомые и уносились прочь… Сегодня на небе нет солнца. Вчера не было. Завтра не будет. Солнце, как цветочные поляны и Советский Союз, осталось только в памяти людей. Вечно серое небо зависло низко над головой. Будто ты попадаешь в стереотипный анекдот про Санкт-Петербург с его постоянно дождливым небом. Но теперь это над всей Россией, включая и наш маленький город на юге страны. Ужасная катастрофа ядерного характера украла солнце и жизни родителей… Когда я прибегала домой, родители велели ступать в ванну отмывать ноги, серые от пыли и жёлтые от сока одуванчиков. На обед – борщ. На десерт – мороженное, тающее под солнечными лучами…
Я шагаю между торговых палаток и шатров и чувствую на себе восхищённые взгляды. Такое внимание явно не мне. Далеко не красавица, так ещё одета в одежду цвета хаки, массивные ботинки на ногах и плоский головной убор, покрывающий мои короткие чёрные волосы, – мелькнуло в памяти, это берет, – все эти вещи не давали увидеть во мне представительницу прекрасного пола. Понимаю, что смотрят на моего питомца, которого я веду на поводке. Чили, мутирующий пёс, идёт, немного обгоняя хозяйку, держит нос близко к земле и временами взирает на окружающих со сдержанным любопытством. Слышу возгласы типа «Эй, красавица, хочу купить твоего пёсика за очень большую сумму денег! Ну, куда же ты?!» с кавказским акцентом. Друзей не продают. Правда, дружище? Я чешу за ухом, и он по поскуливает от удовольствия. И… вот же сукины дети глазастые, увидели-таки, какой у меня пол… «Леди, даю тридцать тысяч за эту собаку». Торгаши забыли, что такое дружба. Мимо, мимо, мимо скорей!
Я стою около палатки, долго смотрю на её тёмно-зелёный цвет, туго натянутые канаты, сдерживающие от бурь данное сооружение, вспоминая, что мне надо купить. Рядом в очерченном белыми кирпичами круге тлеет костёр, испуская облака сизого дыма. Над ним висит пустой котелок. Вхожу. Работающий здесь старый еврей встречает меня с радостной улыбкой. Как всегда.
– Сонька! – дружелюбно восклицает он, подняв вверх кулак правой руки, – Привет!
– Здравствуй, Марк! – отвечаю тем же жестом.
Торгаши забыли, что такое дружба, но не он. Друг и товарищ, который был знаком с моими родителями. Владеющий огромной информационной сетью и маленькой торговой палаткой тёмно-зеленого цвета, Марк рассказывает последние новости, пока я выбираю товар. Хотя многие назвали бы это сплетнями.
– Ты по-прежнему на первом месте по популярности в этом городе и нескольких соседних, укротительница «варанов».
Так называют диких собратьев моего питомца. «Вараны». Они нападают на людей, держат их в страхе. Никому не удавалось их приучить. Никому. Кроме меня. Просто повезло…
МАРК. Вчера «варан» напал на трёх охотников.
МАРК. От голода умерло десять человек. По слухам, вождь общины сделал из них котлеты.
СОНЯ. А есть хорошие новости?
МАРК. Какое тут веселье, только аномалий нет.
СОНЯ. (усмехается) А что, было бы весело…
МАРК. Прости, ничего хорошего. Рады, что ещё живы…
Чили с ноткой презрения коротко гавкает.
Я выкладываю на стол охапку товаров.
Патроны для пистолета.
Патроны для двустволки. А вот и сама двустволка – отбиваться от грабителей и диких зверей.
Нож, гранаты, дымовые шашки, бинты и целая бутыль спирта.
И целая куча самых разных консервов на любой вкус.
Пока Марк считает конечную сумму за всё это, я заряжаю пистолет новенькими патронами. Этого нельзя делать, а мне – пожалуйста. Остальное падает ко мне в рюкзак.
Скидка.
Протягиваю старый кассетный плейер с наушниками в придачу:
– Это тоже посчитай.
– Бери бесплатно.
Глава вторая
Я нашла Чили слабым и беспомощным щенком в лесу и выходила. Теперь он меня охраняет, огромный волк с чешуйчатой как у варана кожей, мощными шипами вдоль позвоночника и массивным раздвоенным хвостом. Держит нос близко к земле, иногда поглядывая на торговцев со сдержанным любопытством. Они предлагают обменять пса на всю Россию и половину Европы – ту, что ближе к нам…
Позади раздаётся голос:
– Дамочка, не угостите сигареткой?
Никогда не курила. Рука плавно ложится на рукоять пистолета.
За спиной спрашивают противно:
– Леди, может помочь вещи донести?
Нескрываемая насмешка.
Нездешний акцент.
Приезжие?
Я оборачиваюсь, боковым зрением отмечаю, что торговцы бесследно исчезли. Трусливые, право, создания! Итак, пять человек мужского пола. Молодые люди с пропитыми лицами. У каждого в руке по пистолету. В моё детство их нарекли бы гопниками. Один говорит:
– Ты ещё не поняла, принцесса?
Другой подхватывает:
– Сюда всё, что у тебя имеется! Живо!
– Господа, я бы не советовала, – говорю.
– Заткнись!
Достаю пистолет, стреляю в воздух.
Первое и последнее предупреждение.
Нет эффекта.
Кто-нибудь объяснит им, что у меня на поводке дикий зверь? Тут случится небольшой инцидент. Зовите врача.
Говорю:
– Разбой – это плохо.
Жестом, коим многие артисты моего детства швыряли микрофон об пол для гудящего звука в конце песни, я отбрасываю поводок. Почувствовав свободу, Чили бросается на грабителей.
Пытаюсь увернуться от свинцового града. Безуспешно. Несколько пуль впивается в плечо. Стреляю в ответ. «Варан» перегрыз горло одному, взялся за другого. Третьего настигла пуля, остальные два – пустились на утёк.
Чили с довольным видом сидит и громко дышит, высунув язык.
Кровавые слюни капают на трупы.
– Хороший мальчик. Иди сюда.
Хватаю повадок.
Итого: три трупа против одного окровавленного плеча – достижение!
Рана кровоточит, пульсирует болью. Отправляюсь домой.
Община выделяет некоторое количество ресурсов на строительство изб. Одна вмещает от двух до четырёх персон. Я прихожу, истекающая кровью и уставшая.
И меня приветствует разочарованное:
– Ещё не сдохла?
Прямо с порога:
– Что на месте не сидится? Шило в одном месте?
Да, я, женщина, и моё дело – рожать для общины больше детей.
Привязываю Чили на входе и велю сидеть тихо.
– Со своим дрянным пуделем-мутантом!
И финальное:
– «Рожай детей, живи без затей» – лозунг и неоспоримое правило для женщин в общине.
Яна сидит на сундуке и кормит грудью.
Сажусь на нижний этаж двухъярусной кровати.
В коляске спит младенец.
Откупориваю из рюкзака извлечённую бутыль спирта, делаю глоток. Чтоб руки не тряслись.
Яна морщится.
Выливаю небольшое количество на рану и чувствую ужасную боль. Красный этанол капает на пол.
Орудую ножом. Ковыряюсь в собственных мягких тканях, доставляя себе адскую боль, а полу – больше кровавых подтёков.
Яна, худая пятнадцатилетняя девушка, сейчас находится на шестом месяце беременности и ходит с оформленным, но ещё не слишком большим животом.
Если мужчина насилует женщину, то он становится героем.
Если женщина сопротивляется всяческим попыткам продолжения рода – насильственный секс отныне признан одним из основных способов продолжения рода – то она автоматически становится изгоем.
Все меры направлены на восстановление и сохранение популяции.
Изгоем вроде меня.
Три пули с грохотом валятся на пол, в кровавые лужи. От этого ребёнок в коляске начинает плакать. А младенец на руках, видимо, прокусывает млечную железу. Яна противно взвизгивает и чертыхается.
Будущая мама ворчит:
– Не пугай мне детей.
Я в последний раз обрабатываю рану и перевязываю её чистым бинтом.
Очередной глоток спирта.
Будущая мама говорит:
– Зачем добро впустую тратить? Дай мне!
Даю.
Из рук в руки.
Будущая мама, оплот и надежда целой общины, несколькими глотками осушает бутыль спирта.
Живите дольше.
Рожайте больше.
Пока женщины рожают, мужчины добывают еду. Не важно, как. Тебя должно волновать только количество.
В интересах общины!
Цель оправдывает.
Убивай.
Занимайся охотой и рыбалкой.
Занимайся земледелием и собирательством.
Приноси продовольствие для ничтожного скопления людей, которым знакомо только два чувства: голод и страх, и частью которого ты себя так гордо считаешь.
Занимайся сексом.
Насилуй.
Занимайся восстановлением популяции.
Оберегай общину.
Оберегай Вождя.
Оберегай кучу самок, большая половина которых носит твой набор генетического материала.
Тебе воздастся…
Если у тебя женский пол – иди в свиноматки. Штампуй личинок.
И никакой медицины.
И никакого образования.
И никой культуры.
Тупое и послушное стадо вместо поколения. Да-с, это то, что нужно, продолжай в то же духе…
Яна говорит:
– Кстати, ты изгнана из общины!
– Когда принято решение?
– Прошлой ночью, на совете.
Ну, наконец-то…
– Ничего не делаешь, где-то шатаешься, делая мужскую работу, да ещё пытаешься учить самого Вождя, – продолжает она.
– Я уйду, но прежде кое-что заберу, – говорю и лезу под кровать.
Коробка с кассетами. Хиты зарубежного и отечественного рока. Много джаза. И хорошая, на мой вкус, танцевальная музыка. Моё сокровище. Отправляется в рюкзак.
Молча ухожу.
Следующая остановка – бар.
Часто задумываюсь, что оставлю после себя своим прямым потомкам кроме последовательности аминокислот. Отсутствие характера? Паранойю и склонность к насилию? Сомнения и тревоги? Даже врагам не пожелаешь. Что я могу дать своим детям? Ничего, а ведь так хочется сделать их счастливыми. Тем более, эта отрасль находится в надёжных руках общины. Есть кому рожать, есть кому страдать.
Сажусь четвёртым человеком в компанию мужчин. Это моя банда.
Самый младший член говорит:
– О, наша дама с собачкой!
Одна из моих кличек. И она мне нравится больше чем «укротительница “варанов”». Из-за своей поэтичности. Думала, рассказы Чехова никто не помнит. Оказалось, это поколение ещё не такое потерянное.
«Собачка» оценивает шутку и издаёт краткий звук с насмешливой интонацией.
Самый младший член банды – его зовут Богдан – сидит между остальными двумя, по правую руку от него расположился худощавый блондин в хаки Илья, по левую – мужчина в строгом костюме и шляпе с именем Андрей. Сижу напротив и чувствую себя атаманшей из старого мультика, одного из тех, на которых росли мои родители. Игральных карт не хватает для полноты образа и… собственно, полноты не хватает для полноты образа.
Беру со стола приготовленный для меня стакан. Осушаю залпом. Виски заставляет щёки вспыхнуть алым цветком. Чувствую ничего – к чёрту двойное отрицание…
– В меня стреляли, – говорю.
Шайка удивляется, поднимает гомон, который, впрочем, быстро утихает. Лишь Андрей, будучи старше всех, держится сдержанно. Он делает несколько глотков вина из своего бокала, спрашивает:
– Сколько их было?
– Пятеро. Одного я застрелила, двоих поцеловал мой зверёк.
– Красиво сказано, Соффи.
Чили гордо подаёт голос.
Илья вздрагивает и заявляет:
– Меня пугает этот пёс. Дай ему волю – и он загрызёт всех в этом баре, возможно, даже в городе.
Пёс виновато опускает голову, облизываясь.
– И начнёт с тебя, – добавляет Богдан.
– Мнение семнадцатилетних никто не спрашивал.
– Заткнитесь оба, – спокойно говорит Андрей.
Выяснив отношения, мы берёмся обсуждать грядущее дело.
Вообще-то они дружные. Знаю их с детства. Богдан учился на год младше меня, в классе с той же буквой. Илья ходил в параллель, но подружились мы с ним в драматическом кружке. А Андрей был другом нашего семейства. Писал стихи. Пишет, кстати, до сих пор.
Глава третья
Раньше здесь жило более десяти тысяч человек, сейчас это город-призрак… Ой, не туда. Дом-призрак, я хотела сказать. И жило в нём человек пятнадцать от силы, включай обслуживающий персонал и обслуживающих обслуживающий персонал. Иначе говоря, дом был очень богатым. По неведомым причинам хозяева покинули его.
СОНЯ. Кстати. Меня выгнали из общины.
АНДРЕЙ. И как тебе вкус свободы?
СОНЯ. Спиртом отдаёт…
…Чернобыль уже занял почётное место в списке атомных катастроф…
АНДРЕЙ. И где это находится?
СОНЯ. Километра два от города. Оружие у всех при себе?
ВСЕ. (кивают).
СОНЯ. (выкладывает на стол патроны) Разобрать. Каждому по две коробки. Должно хватить каждому.
Хватило.
Мы заходим в дом, и я даю команду разойтись по одному в разные направления. Здесь темно, поэтому у нас по фонарику. Ещё одна установка от меня: забирайте всё, что сможете унести. Называю это охотой.
Иду по длинному коридору с источником фотонов наперевес и «вараном», неслышно следующим за хозяйкой. На стенах висят чьи-то портреты и старинные картины. Особо не вглядываясь в изображения, кладу в рюкзак всё, что попадается.
Выбрала третий пункт и пошла воровать. Меня выгнали из общины, потому что этим должны заниматься мужчины. А моих друзей исключили «за пособничество персоне, подрывающей светлые идеалы общины». Это сблизило нас ещё сильней. И мы пошли воровать. В стране экономический кризис, и многие так делают. Одни грабят, другие обчищают пустые дома. Выгодно обменивают на воздух, точнее. Воздух нужен всем, верно? Поэтому не удивляюсь, встретив конкурентов в первой комнате, что мне попалась. Их двое.
Луч падает на лица.
Парочка простых и молодых ребят.
Фонарик освещает их лики.
Узнаю. Те, что хотели меня ограбить, но убежали после перестрелки.
Они меня не замечают, хотя свет бьёт прямо в глаза.
Один говорит другому:
– Сегодня очень жарко, я весь день потел, и теперь от меня несёт.
– Это ерунда. Та дура мне колено прострелила.
Последнее сказано очень экспрессивно.
Они продолжают не видеть меня.
– Теперь я хромаю.
Бедняжка.
Да, помню, как попала одному из них в ногу.
Он сообщает, зубы стиснув:
– Если увижу – прибью на месте.
Я стою перед ним и слеплю его морду, а он не видит…
Замечаю в них странности.
Во-первых, плесневые пятна на коже лица и рук. Похоже, они действительно давно не мылись. Во-вторых, пустые глаза, совсем пустые. Без зрачков и радужной оболочки. Одна белизна. Будто в мультиках, когда создателям не хватило на зарплату художникам, и те объявили забастовку...
Парочка не видит меня.
Его напарник изрекает:
– Не стоит тратить на неё время. Её друзья строят против неё козни…
– Откуда знаешь.
Тот пожимает плечами:
– Слухи.
Ничего не понимаю и мне страшно.
Из рюкзака достаю двустволку. Целюсь.
Два выстрела – два трупа.
Кровавые брызги украшают стену.
Призовые очки за двойной выстрел в голову, помноженные на два. Как в компьютерных играх моего детства.
Моргаю – всё исчезает.
Ни тел.
Ни крови.
Лишь два сдвоенных ранения в стене.
Чили глядит на меня, озадаченно наклоняя свою голову то на один бок, то на другой. Он в шоке? Как и я, даже, возможно, больше…
По-прежнему ничего не понимаю и мне страшно.
Что происходит?
Этот вопрос эхом отдаётся позади. Оборачиваюсь и вижу Андрея.
– Зачем ты стену расстреливаешь?
– Нервы шалят, – отвечаю, – думаю, хватит на сегодня. Много собрал?
– Достаточно. Я войну стенам не объявлял.
Я смеюсь, откинув голову назад.
МАРК. Сегодня утром Укротительница «варанов» убила троих из пяти напавших на неё молодых людей. Это случилось на рынке.
МАРК. Этим вечером банда нашей горячо любимой дамы с собачкой проникла в заброшенный дом, по глупости построенного близ психоделического источника.
МАРК. Двух молодых людей в мёртвом виде нашли в лесу. Их загрызла стая диких «варанов». У одного из погибших на момент смерти было прострелено колено.
Глава четвёртая
Я лежу на диване и слушаю музыку в заброшенном доме Старого Города. Оставленная квартира с признаками запустения. Пыль и заросшие мхом стены. На полу и потолке тоже что-то растёт – хорошо, что не плесень. От пыли я избавилась, а растения трогать не стала. Когда-то уровень радиации здесь был убийственно высок, из-за чего люди покинули этот дом. А вернуться забыли. Район-призрак: прозвали Старый Город, лично мне при упоминании такого названия вспоминается Прага. И дома здесь оплетены зеленью, которая медленно разрушает строения. Природа восстановилась и собралась одерживать верх в битве с цивилизацией… Моя семья посещала Чехию, когда мне исполнилось двенадцать. Нам очень понравилась страна. В городе летала мистическая и таинственная атмосфера, готическая архитектура поражала возвышенностью. И вкусная кухня. Второй раз не заставил себя долго ждать. Уже без родителей, с друзьями. Через три года Илья, Андрей, Богдан и я полетели в Прагу. Тогда мною впервые было опробовано пиво…
Интересно, в Чехии ещё живут? А в Европе? Или это коснулось только России?..
Никогда не забуду тот день. Пятнадцатое августа. Горела ночь, фонари освещали путь. Мы весь день гуляли по историческому центру и сейчас возвращались через Карлов мост. Отель расположился на другом берегу Влтавы. Андрей и Богдан о чём-то активно спорили и ушли немного вперёд. Я шагала и жевала трдельник. Булочка из дрожжевого теста, – его по спирали наматывали на вертел, – посыпанная корицей. Рядом шёл Илья. Он ел то же мучное изделие, но намазанное сверху шоколадной пастой. Классический десерт подавали с корицей, и признаю я только его…
Приняв душ, располагаюсь горизонтально на диване.
Чили лежит на ковре, поросшем травой, сложив голову на лапы, и спит. Мощный хвост покоится напротив морды. Он спит, степенно дышит, изредка зевает с наслаждением, обнажая пасть.
В окно видна сплошная пелена серого цвета.
Хочу поплевать в потолок, но понимаю, что против меня выступит гравитация. Брошенное вверх падает вниз. Законы физики не меняются даже сейчас.
Кратковременная идиллия.
Тогда, на мосту, освещённом фонарями, Илья признался в любви. Кусок трдельника встал поперёк горла, вызывая кашель.
Чили вдруг открывает глаза, приподнимает голову и начинает лаять. Не без причины – в комнату неведомым образом залетает комар. Комаром это существо называется только из-за его пристрастия к крови. На этом сходства кончаются. Размером с небольшую летучую мышь, это насекомое оснащено грызущим ротовым аппаратом. Сейчас этот комар завис в воздухе, намечая жертву. Не шевелись. Вот так. Мушка на мушке. Спускаю курок – и колибри взрывается мокрыми ошмётками. Для подобных визитов у меня под подушкой спрятан пистолет.
Тогда, на мосту, вытолкнув из горла посторонний предмет, я посмотрела на Илью. Ромео улыбался, глядя мне в глаза. Что он во мне нашёл?
СОНЯ. Как много ты выпил пива?
ИЛЬЯ. Немного. Лишь пару стаканов.
СОНЯ. Уверен ли ты в своих чувствах?
ИЛЬЯ. Конечно.
СОНЯ. Дело не в тебе, на твоём месте мог бы быть любой. Я не вижу смысла в отношениях вообще. Прости…
Разорванное тело комара станет удобрением для зелёного ковра.
– Спасибо, Чили, – говорю, и пёс самодовольно гавкнул один раз, после чего снова прилёг.
Продолжаю лежать на диване и слушать музыку из моей юности. Необходимая релаксация после непростого дела. Бренный мир и что есть реальность? Реальна только музыка, раньше её умели делать, а сейчас – на это просто не остаётся времени, лишь бы выжить этот день… Хотя, возможно, во мне играет ностальгия, но это идеально: она мурашками блуждает по уголкам моего тела. Современной музыки просто нет. Люди заняты другим.
Люди стараются выжить.
Люди пытаются изо всех сил не умереть сегодня.
Россия живёт прошлым. Впрочем, как всегда. Лучшие времена для кино, литературы и изобразительного искусства остались в минувших днях.
Мысли о невозможности плевка в потолок заставляют меня вспомнить Ньютона и яблоки. Если сейчас на голову упадёт яблоко, оно проломит череп. Великие открытия должны делаться вовремя. Следом за Ньютоном в мои мысли пожаловал Архимед. Не знаю, с чем это связано. Может быть, то, что, как и английский учёный, его древнегреческий коллега сделал своё главное открытие случайно? Не знаю. Мысль в голове так его ошеломила, что он голым пробежал по улице, объявляя всем «эврика!». А я делаю невеликие вещи, думая о великих людях. Почти как в «Обломове». Прости, Ньютон. Прости Архимед. Мы всё потеряли…
Я просыпаюсь. Чёрт, мне удалось поспать. Первый отдых за столько лет.
Чили отсутствует на поросшем зеленью ковре.
– Чили, Чили, Чили, – зову.
Сколько я проспала?
И где мой пёс?
Глава пятая
Бар.
Андрей сидит по центру и говорит. По делу. О последней нашей вылазке. Мои галлюцинации он оставил за кадром, дабы не вредить моей репутации.
– Не переживай, – сказал он, пока мы находились в доме, – Это место не совсем нормальное.
С помощью фонарика он осматривал отверстия в стене.
Затем развернулся в мою сторону.
– У меня тоже здесь возникают видения.
Луч его фонарика слепил глаза. Понимая, что те двое точно были нереальны, я зажмурилась и закрылась от светового потока ладонью.
Кивнула.
– Просто у тебя нервы слабее, – продолжал он.
Снова согласилась движением головы.
Из-за пределов нашей комнаты раздались голоса.
– Не переживай. Я им ничего не скажу.
– Спасибо, ¬– сказала я тогда.
Андрей сдержал обещание. Илья и Богдан сидят в неведении и с открытыми ртами слушают его доклад. Тренируясь, читая публично чужие и свои стихи, – в основном, конечно, чужие, – он развил довольно внушительный навык оратора.
Все трое сидят напротив меня. А я думаю о своём.
В душном полумраке бара мои мысли заняты Чили. Где он? Сам ушёл или его похитили? Если первое – вернётся ли? Если второе, то кто? Опустошённая душа льёт слёзы, лишившись чего-то важного, а тело пытается скрыть это. Лишилась друга или даже родственника, и в течении этого времени мне ничего не хочется. Лишь хочется увидеть Чили. Погладить его чешуйчатую голову. Собаки с шерстью по прошествии долгих лет уже кажутся дикостью. Хочется посмотреть в его глаза, обнять и поиграть с ним. Я, ничего не чувствуя после немалой дозы виски, сижу напротив трёх мужчин и слушаю их с остекленевшим взглядом, устремлённым в пространство за ними. Они возбуждённо громко обсуждают последнюю вылазку.
– Эту картину нарисовал Пикассо…
– …настоящие бриллианты…
– …не нарисовал, а написал…
– …статуэтка прямиком из Африки…
– …я думаю, это Малевич…
– …и маски оттуда же…
– …это же Америка… ацтеки…
– …или Дали…
– …или майя…
Я отпиваю виски. До меня доносятся невнятные обрывки фраз.
– Соня, где Чили? – спрашивает у меня кто-то.
Отвечаю игнорированием, молча встаю, и, чуть покачиваясь, направляюсь к выходу. Улица провожает меня ветром. Куда-то иду. Вдруг осознаю, что меня никто не спрашивал про «варана», мне показалось…
Марк как всегда встречает меня с улыбкой. Он сидит за столом, накрытым чёрной скатертью и пьёт чай. Предлагает мне. Отказываюсь и просто сажусь за стол, напротив. Нас разделяет самовар.
Я спрашиваю, знает ли он про питомца.
Кивает.
МАРК. Дама с собачкой осталась без собачки. Почему? Это предстоит выяснить.
Комментирует:
– Новости быстро разносятся.
Вспоминаю песню Высоцкого…
– Я просто задремала, очнулась – его и след простыл, – говорю.
– Это странно загадочно, – замечает Марк, – Кто знает, где ты ночуешь?
– Вся моя банда.
– И я.
– И ты, – соглашаюсь, – А ещё, возможно, люди с общины.
– Да, у них определённо имеются шпионы. Кроме них некому. Никто кроме…
Он спотыкается на полуслове.
В глубине торговой палатки слышится знакомый лай. Чи-ли. Моё тело подбрасывает с сидения на этот звук раньше, чем я успеваю понять это.
– Чёрт, – тихо говорит Марк, – Я думал, он спит…
Его руки уже под скатертью, а моя рука тянется к оружию…
Хлопок.
Следом – оглушающая тишина.
Его губы беззвучно шевелятся.
Мир дрогнул и стал медленно поворачиваться на девяносто градусов вправо.
Я понимаю, что падаю, но ничего сделать не могу.
Чили!
Мир темнеет, а моё тело продолжает тянуться к земле.
Чи…ли…
Теряю сознание…
Глава шестая
Сколько я провела без сознания?
Слух вернулся первым, но глаза всё ещё покрывала завеса беспроглядной тьмы.
– Она уже проснулась?
Я слышу голос Ильи.
– Кажется, я видел, как она пошевелилась.
А это Богдан.
– Тише, а то она проснётся раньше, чем мы того хотим…
И Андрей здесь.
Вся троица в сборе.
Предатели.
Следующими проснулись тактильные ощущения и чувство равновесия. Меня привязали к стулу и зафиксировали руки за спиной.
В голове крутится одна мысль, отдающая тяжестью с боков:
«Предатели».
Я слышу шум из голосов на заднем плане. И понимаю, где нахожусь. Сижу привязанной к стулу заложницей. С пока спящим зрительным анализатором. Голоса на заднем плане: громкие, зовущие к себе, суетливо-торопливые, принадлежат торговцем. Мы на рынке. Держу пари, когда глаза восстановятся, обнаружу себя в торговой палатке. В окружении трёх предателей. Хуже некуда. Но тебя ещё не убили. Так что расслабься и жди.
Илья и Богдан о чём-то шепчутся, Андрей молчит в стороне. Из обрывков диалога узнаю, что Чили находится в клетке под охраной Марка, в одной из соседних палаток. «Варана» собираются продать за баснословные деньги, а с Марком мы ещё разберёмся. Как и со всей троицей.
Слышу приближающиеся шаги.
Затем голос:
– А, спит.
Женский.
Далее следует короткий смешок.
Узнаю Яну. Она подходит близко, что слышно её дыхание.
– Слишком много себе в последнее время позволяет эта девица.
Снова смешок.
Кто бы говорил…
– Вождь будет доволен. Пойду позову его.
И уходит.
Значит, община тоже замешана. А кто-то сомневался.
БОГДАН. (шепчет) И им не стыдно беременную женщину на побегушках держать…
ИЛЬЯ. (шепчет) Я не заметил у неё живот… хм… точно, прошёл слух, что у неё случился выкидыш, и ей светит изгнание. И поэтому она к нему подлизывается, выполняя его поручения. Говорят, даже стала его любовницей.
БОГДАН. (шепчет) Вон оно как…
«Вот оно как», – повторилось у меня в голове звонким эхом.
Делаю очередную попытку прозреть.
Ибо времени мало.
Открываю один глаз. Так, чтобы этого не увидели.
Торговая палатка. Как завещано, не Марка.
Три предателя возле меня.
Трое не видят моего пробуждения.
Андрей замечает мой взгляд, прикладывает палец к своим губам: «ни звука». Что он задумал?
– Вы не хотите проведать Марка?
– Андрей, хорошая мысль, – говорит Илья.
– А ты пока следи за ней, – вторит Богдан.
– Вдруг этот «варан» съел Марка, вам надо спешить, – Андрей продолжает подогревать интерес к экспедиции в соседнюю палатку. Конечно, не в соседнюю, полагаю, но до неё всё равно не долго идти.
Они уходят.
Поэт стал меня развязывать, рассказывая. Илья давно вынашивал план твоего устранения. После моего изгнания, он заручился помощью общины. Они хорошо заплатят за мою поимку. И всё это на почве того, что когда-то давно я не разделила его чувств.
– Да ты шутишь! – не верю я.
Выходит, галлюцинация была права? Никогда бы не подумала.
– Нет.
Развязав, он вручает мне пистолет. Верчу оружие в руках, спрашиваю:
– Зачем ты мне помогаешь?
– Кто-то же должен. И я тобой восхищаюсь.
– Правда?
Кокетливо поправляю причёску.
– Нет. У нас мало времени, а дела ждут. Пошли.
Глава седьмая
Мы подкрадываемся к палатке Марка, стараясь, чтобы нас никто не видел.
Я прокручиваю в голове сцену в Праге. Ведь, это началось там. Острая боль, задетая гордость, разбитое сердце и спрятанная до лучших времён месть. Это началось там, на залитом светом мосту в крупном европейском городе.
В палатке Марка самого Марка не нашлось.
Мы проходим мимо стола с чёрной скатертью и самоваром на ней. Клетка с Чили стоит в самом дальнем углу. Богдан с Ильёй находятся около и разговаривают.
Андрей останавливает меня:
– Жди сигнала, – шепчет, а сам проходит вперёд и начинает с ними беседовать.
Он подходит к клетке и говорит:
– Где Марк?
Ему отвечает Богдан:
– Он вышел обновить товар.
Илья смотрит на поэта:
– С Соней всё хорошо?
– Да, – следует ответ, – Она ещё спит.
– За живую больше дадут.
Андрей говорит:
– Да, я знаю. Я просто хочу, чтобы мы, все четыре, вернулись.
Богдан переспрашивает:
– Четыре?
Поэт смеётся досадно:
– Ой, оговорка по Фрейду! Простите, – и подмигивает в мою сторону.
Я понимаю, что это сигнал и демонстративно издаю кашляющий звук.
Они разворачиваются.
Переносят взгляд на Андрея, тот уже достал пистолет
– О, соня-засоня проснулась! – воскликнул Богдан. Он явно берёг эту фразу для другого случая, когда преимущество могло быть на их стороне.
– Молчать! – ору, ¬– И руки вверх!
Пистолет – на вытянутой руке.
Пистолет направлен на предателей.
Предатели поднимают руки.
– На колени!
Повиновение.
Напарник завязывает им руки за спиной.
Они говорят что-то. Скорее всего, что-то про освобождение. Эти предатели просят освобождения. Плюю им в лица. Мысленно. Они лишили меня питомца, а я заберу их свободу. Кажется, честно. Нет?
– Как тебе удалось его похитить? – спрашиваю я у Ильи.
Сначала он несколько лет изучал повадки «варанов», ища звук, на который мой пёс прибежит. Когда нашёл, воспользовался им, отвёл его в удобное место и использовал дротик со снотворным.
Всё просто.
Заклеиваю им рты, освобождаю Чили, и мы уходим.
Андрей, Чили и я.
Дама с собачкой снова с собачкой.
Невозможно описать это счастье…
МАРК. Вождь общины убил свою подчинённую из-за неверной информации.
МАРК. Банда Соньки распущенна из-за убийства двух участников торговцем. Сама Сонька отправилась в тайгу.
Глава восьмая
Я вдыхаю лесной воздух. Вдыхаю запахи хвои и костра.
Город на ладони.
– Марк вернулся к себе и пристрелил Илью с Богданом.
– Правда? Как так?
Андрей кивает.
Мы стоим на вершине сопки. Около костра лежит Чили и греется. Недавно он притащил убитую мной из двустволки утку. Птица не изменилась. Наверное, прилетела из мест, где нет радиации. Туда я и хочу отправиться. Утка – птица, которую я помню с детства, – сейчас запекается на огне.
– Марк живёт по принципу «сначала стреляй, потом спрашивай», – говорит Андрей.
– По-моему, это глупо. Они же уже были внутри…
Мы стоим на скалистом выступе и смотрим на город. Я решила, что больше не вернусь туда, буду жить в лесу и питаться дичью. Консервы, когда-то купленные у Марка, тайком передала в общину. Если они узнают, откуда они, то непременно выбросят. Поэтому действовала скрытно.
Андрей спрашивает:
– Значит, с воровством покончено?
– Да.
– Жаль. Знаешь, что сказал президент Трумэн? Мы должны снизить стоимость жизни.
– Чтобы стоимость упала ниже нуля? На страну итак без слёз не взглянешь. Но я всё равно буду время от времени этим заниматься.
– А я буду приходить и рассказывать последние новости города.
– Не надо. Просто приходи. Этого достаточно.
Мы взялись за руки.