Глава 3
СОЛДАТСКИЕ ПУТИ...
После долгих проводов на московском вокзале призывников рассадили в общие вагоны скорого поезда «Урал». Машинист свистнул, состав заклацал всеми вагонами по очереди и медленно стал набирать ход. Поначалу в вагоне было тихо, вчерашние студенты с тоской следили за убегающими картинами родного подмосковья, потом понемногу сгруппировались за столиками, зашуршали домашней снедью и забулькали припасенным.
Моня с Федей подняли граненые стаканы.
– Ну, за прошлые деньки и за скорый дембель! – провозгласил Федяй.
Они чокнулись и разом хватанули по полстакана. Закусывали еще теплыми домашними пирожками с капустой.
Войсковая часть встретила московских призывников бестолковой суетней, начавшейся еще с вокзала. Новобранцев построили на перроне в одну длиннющую шеренгу и младшие командиры, поминутно матерясь, начали сверять списки вновь прибывших, а после заставили это пестрое сборище рассчитываться на «первый-второй-третий!»
Оказывается, их по головам делили на взвода. Так чтобы попасть в один взвод с Федькой, Моня в процессе этого рассчета после: «первый!» – тоже выпалил «первый!», и шагнул за Федькой вперед, попав таким образом в тот же первый взвод.
После стрижки и бани им выдали обмундирование, которое, конечно же, никому не было впору. Поэтому еще час в казарме стояла примерочно-обменная кутерьма, пока, наконец, их, одетых и обутых, не выстроили на плацу.
Мордатый прапорщик, замкомвзвода Бубуев, медленно обошел вверенное ему подразделение, с тоской оглядел торчащие во все стороны складки форменного прикида и скривился, как от хронической изжоги.
– Ррравняйсь! Смирррррна!! – прорычал он, багровея от натуги и растягивая окончания слов для придания им особого веса.
– Слухать судаааа! Прохождение службыыы – эта почетная повиннааасть, и не понимают этого только разгильдяииии! И щас передо мной не строй, а одни разгильдяииии!! Три минуты – заправить обмундирование и на построение! Вольнооо! Ррразойдись!!..
Эти бесконечные перестроения и оттачивание ходистики продолжались до вечера, и еще недели три подряд, пока их роту не направили в учебный центр на освоение ракетной техники, ради которой их и сгребли в этот «Мухосранск». С прапорщиком Бубуевым встречались теперь только после технических занятий, душевно выколачивая пыль из строевого плаца кирзовыми сапогами под опостылевшую хуже рекламы прокладок песню: «Орлята учатся летать!.. Ать-два!!..»
В увольнение их не пускали, так как увольняться было, по большому счету, некуда. Гарнизон стоял в глухом лесу, а позиционные районы, куда выезжали для несения боевого дежурства, стояли верст за двадцать от гарнизона, ощерившись в небо остриями ракетных установок под камуфляжной сеткой. По воскресеньям занятий не было, офицеры уезжали в жилгородок к семьям, а весь личный состав слонялся по территории части, маясь от безделья .
– Федяй! – ныл Монька, – с этим надо что-то делать, мы уже полгода ходим трезвяком, у меня уже глюки! Вчера на стрельбах, навожу автомат на мишень, а у меня в прицеле заместо «яблочка» – пузырь водки! Конечно я в нее бить не стал, что я варвар, что-ли, палил рядом, вот и схлопотал «неуд».
– Да, тяжелый случай, надо что-то срочно предпринимать. Я тут обратил внимание, что наш прапор каждый выходной гоняет на своем горбатом «Запорожце» через КПП куда-то по лесной дороге, а потом возвращается с довольной харей. Я как-то пристроился к нему с подветренной стороны и меня обдало волной давно забытого перегара!
– Я чувствую, – оживился Моня, – во мне просыпается скаут-следопыт! Меня уже тянет на эту сивушную тропу.
– Только вот через проходную нас ни одна собака не пропустит, а лезть через колючую проволоку под носом у часового с автоматом – это суицидный экстрим!
– Между прочим, – деловито заметил Монька, – сегодня ребята из второго взвода заступают в караул, а часовые такие же люди, как и мы, с одного призыва. И вообще, замечу, Устав караульной службы – не догма, а основа для творческой интерпретации!
– Черт, убедил! Пойдем в караулку, поговорим с ребятами, чтоб в нас не целились, когда полезем через проволоку, а начкараула пускай собирает «бабки» на банкет.
До построения на ужин оставалось еще часа четыре, и друзья решили не тратить драгоценное время попусту. Прихватив рюкзак и вырядившись в задрипанные камуфляжные куртки, в которых провинившиеся обычно драют сортиры, наши следопыты направились через охранную зону к периметру. Часовой, уже предупрежденный по спецсвязи, вышел из блиндажа навстречу.
– Эй, мужики! Тут наши скинулись на водяру, берите на все! – сказал он, протягивая Федьке мятую денежную пачку.
– И осторожно, не цапайтесь за колючку, она под напряжением! Сейчас позвоню, чтоб отключили!
– Ты давай, сруби штык-ножом пару рогатин и обеспечь проход в проволоке, – выдал свой инструктаж Моня, – когда придем обратно – свистнем, понял?
Преодолев заграждение, наши «вин-скауты» направились через лес искать заветную бубуевскую дорожку, и вскоре обнаружили хорошо накатанные колеи. Дорога петляла между громадными елями извилистыми кренделями, рассчитанными лишь на радиус поворота малютки «Запора».
Вскоре лес поредел, дорога пошла краем поля, и вот уже показалась небольшая деревенька, дворов на двадцать, с раздолбанной, как водится, трактором единственной улицей. Здесь следы бубуевского скакуна обрывались, видимо, он спешился перед непреодолимой преградой.
Друзья пошли по тракторной колее между двух рядов приземистых изб за глухими почерневшими заборами. Ленивый собачий лай, напоминавший сонное подвывание при зевоте, давал понять, что этим псам в высшей степени плевать на непрошеных гостей, так как, по их собачьему разумению, красть у их хозяев было абсолютно нечего.
Наконец наши друзья заметили на лавочке перед забором старика в треухе и залатанном ватнике, на котором красовались почему-то сразу две юбилейных медали: «100 лет В.И. Ленину». По-видимому, дед заранее готовился достойно отпраздновать двухсотлетний юбилей вождя пролетариата.
– Дедуля! Доброго здоровьичка, – радостно приветствовал его Федька. Дед степенно приподнял одно ухо шапки, мол: «здорово и слухаю!»
– Погодка сегодня превосходная! – начал издалека Монька, но дед не дал ему развить эту тему, сразу переходя к делу:
– Шо будете брать: «шмурдяк» али «первачок»?
– А что, магазина у вас тут нет? – поинтересовался Федяй, на что дед догадливо осведомился:
– Первогодки, значить? Ну-ну. Слухайте суды, бойцы. Магазин у деревню приижжаить на ЗИЛе от вашего же гарнизону раз в неделю. Они нам тушенку, бакалею, всяко барахло, а с нас – самогонку. Бартер, ити во мать!
Этим пришлым словом дед завершил экскурс в систему товарного оборота: в/ч – деревня – в/ч, и повторил, как заправский сомилье:
– Дак «шмурдяк» али «первачок»?
– Дедуля, мы не местные, – заискивающе начал Федя, – ты уж прости нашу серость, но – что есть «шмурдяк»?
– Это, милок, самогонка скорой выделки, не рафинирная, потому и вдвое дешевше.
– Сивуха, значит, – резюмировал Монька, – за версту выдаст.
– Не скажи, малой, – обиделся дед, – сивухой у вас на вокзалах торгують, людей травлють, а у нас продухт экологичский, и всего двух категориев: хороший и очень хороший! «Шмурдяк», он хоть и попроще, но дурь держить исправно. А насчет душка – это у нас отработано, не подведем солдатика. Впридачу даем фирменный закусон – маринованный на можжевельнике с хренком чесночок! Отшибаить весь дух вчистую! Ну, айда в избу, неча лясы точить попусту!
Полутемная дедова изба провоняла так, будто они залезли в бочку из-под скисшего пива. Всюду валялись ящики со стеклотарой и корзины с прошлогодней свеклой да хреном. В большой горнице топилась огромная печь, на которой стоял, утробно булькая, квадратный бак из нержавейки.
Подойдя к нему, дед постукал мозолистым пальцем по торчащему сбоку манометру, подкрутил вентиль и деловито доложил:
– «Шмурдяк» на подходе, а «первачок» должон пройтить не токмо змеевик, а и скрозь фильтру. Так што, к утру надысь, не ране.
– А как насчет попробовать? – предложил Моня, – для ориентиру на будущее, так сказать.
– Сидайте за стол, ща внесу, – изрек дед и скрылся за ситцевой занавеской. Вскоре он показался с двумя поллитровыми бутылками в руках, в одной из которых содержимое было прозрачным, зато вторая была наполнена, казалось, жидким клеем для обоев.
– Вот он, первачок, слеза девы Марии! – потряс он бутылкой с прозрачным содержимым, – нихто лучше меня не гонить! С его и начнем, а «шмурдячком» лакирнем опосля. Дед благоговейно разлил напиток в граненые стопарики и пододвинул к парням графин с каким-то бурым настоем.
– Ну, со свиданьицем, ребятки! – провозгласил он, поднимая стопарь и разглаживая побитые махоркой усы. – Дай Бог, не последняя!
Они дружно чокнулись и разом осушили стопари. У Федьки с Моней сразу перехватило дыхание, будто им влили в глотки расплавленного олова!.. Продукт был явно градусов под 70, а Моньке так показалось, что в нем все 120!!
Слезы брызнули из глаз, а пищевод разгорался, как раскаленная труба от буржуйки. Дед, ехидно ухмыльнувшись, подал им хлебнуть зелья из графина. Рот сразу связало, а в нос шибануло смесью смолы с гуталином... Первый угар прошел, но «колосники» еще дымились.
– Ну, как мой термояд? Нешто сравнишь с вашим-то, городским. У меня тута весь ваш гарнизон отовариваетси, от вас, бедолаг, до генерала!
– И наш прапор Бубуев тоже захаживает? – произнес Федька неестественно сиплым голосом, когда к нему вернулся дар речи.
– А-а, ентот бугай ваш командир? Да он в хороших напитках ни бельмеса, ему «шмурдяк» – самое оно!
– И что, вся деревня у вас в этом бизнесе? – интересовался Федька, – местная власть не ловит самогонщиков?
– Раньше ловили, ещщо при совке. Участковый, мать его, усе шнырял по домам, вынюхивал. А чо вынюхивать-то, коды из кажной трубы волокло за версту! Спился потом, сгорел на работе! А теперя у нас вааще никакой власти. А на кой она нам, мать ея разъетить, токмо от дела отрывать!
– А что это за настой в графине? – уже подал голос Моня, вытирая слезы кулаком.
– Это мой фирменный квасок: можжевельник с черноплодкой на осиновой коре настоянный. От простуды держу, да вот таким, как вы, начинающим подношу, шоб прочухались. Ну, а все ж, хорош первачок-то?
– Да, дед, полный улет, – честно похвалил Федяй, – отродясь такого не пробовал. А интересно бы сравнить со «шмурдяком»?
– Хлебни, дерьма не жалко, тольки пей сразу, не смакуй!
Дед налил им из второй бутылки и немного отодвинулся от стола.
По вкусу второй напиток отчаянно напоминал сорокаградусную перцовку мухосранского разлива, но пролитую на пол свинарника и заботливо собранную черпаком обратно в бутыль...
В желудках у них заколдобило, благородный первачок яростно протестовал против слияния с непрошенным пойлом и выталкивал его ногами. Тут дед сунул им в рот каждому по дольке маринованного чеснока, и эта новая вкусовая гамма разом угомонила конфликтующие стороны. Чеснок явно отбивал привкус сивухи, а заодно и способность соображать.
От принятой хмельной смеси чувство реальности притуплялось, а ноги и мозги стали одинаково ватными.
– Э-э, бойцы! Повело вас, однако... До части дойдете, али как?
– Нормалек, дедуля! Где наша не пропадала! – успокоил его Федька. – Нас там почетный караул заждался. Так что, давай шесть бутылок «шмурдяка» и одну для нас фирменного.
Они расплатились, погрузили спиртное и пакетик с чесноком в рюкзак, по-братски обнялись с дедом и нетвердой поступью вышли из избы. Хозяин проводил их до околицы, показав кратчайшую, хорошо утоптанную дорожку до гарнизона.
Когда они подошли к периметру, уже вечерело. Было прохладно и отчаянно хотелось жрать. Моня попытался свистнуть, но рот еще толком не развязался от дедовых деликатесов. Тогда они стали, как заправские партизаны, изображать крики совы, но у них получались вопли пьяного лося, проспавшего брачный период...
И тут же слева и справа за колючкой замигали фонарики. Это весь караул, заждавшись ходоков, побросал посты и выстроился в нетерпеливом ожидании. Проход в проволоке был заранее обустроен так, что Федьке с Моней, проходя сквозь него, даже не пришлось нагибаться.
– Ну, где вас носило?! – выпалил начкараула, – на животах что-ли ползли? И чем это так разит, вы что – дегтем вымазались, чтобы сбить собак со следа?
– Похоже на то, – несвязно отреагировал Федяй, – разбирайте гостинцы, но одна бутылка – наша. Моня, проследи!
Забрав свой первачок, друзья благоразумно удалились восвояси. Бутылку, копая пряжками ремней, зарыли в клумбе перед казармой, а тут и подоспела команда строиться на ужин.