9
Если бы машин на дороге не было вообще, то Громов добрался бы от здания Комитета до ресторана «Ставрополь» минут за двадцать, но из-за пробок и дорожных работ имперского размаха Громов ехал больше часа.
Под вечер, когда Громов, наконец, вошёл в ресторан, здесь было тихо и спокойно, несмотря на то, что залы уже привычно заполнялись завсегдатаями. Негромко, не мешая разговорам гостей, играла музыка; свет не бил по глазам, но был достаточным для того, чтобы отчётливо видеть всё происходящее.
Накрытый белой скатертью столик на первом этаже к приезду Громова уже был уставлен разными закусками, в центре призывно возвышался графин с водкой, Покрошин ждал его, не приступая к трапезе. На огромной плазменной панели мелькали какие-то картинки. Они уже осушили полграфина, а Покрошин всё трещал с присущим ему и раздражающим окружающих энтузиазмом, рассказывая о своих подвигах на служебном поприще.
Он вёл следствие по делу фонда «Помощь», который на бумаге занимался поддержкой пенсионеров и инвалидов, а на деле – воровал выделяемые ему деньги. По крайне мере, к такому выводу пришёл Следственный Комитет. Фонд частично финансировался за счёт федерального бюджета, частично – привлекал средства заграничных инвесторов. Именно на западные счета и выводил фонд деньги отечественных налогоплательщиков. Всё это делалось через адвоката, которого вчера задержали: «Мы его чуть помяли, он пока не признаётся. Ну, ещё помнём», – поделился с Громовым своими планами в отношении Фонда и его адвоката Покрошин и выпил. «Меня даже по телеку показывали», – ухмыльнулся он.
И, правда: вдруг на экране плазменного телевизора на стене напротив, как по волшебству, появился повтор новостей. Покрошин, в форменном кителе, строгий и подтянутый, отвечал на вопросы корреспондентов, которые беспардонно лезли к нему со своими микрофонами. Отвечал чётко, размеренно, совсем не так, как в обычной жизни. Громов вспомнил, как он сам выглядел в новостной программе, когда у него последний раз брали интервью. Видеть себя на экране ему было приятно, это поднимало самооценку. Он не гнался за популярностью, но внимание федеральных каналов считал достойным завершением громких дел.
На огромной плазме, тем временем, показывали, как за спиной Покрошина по мраморным ступенькам два гвардейца Пахана в балаклавах и синем камуфляже выводили из здания, заломив ему руки за спину, мужчину в синей помятой рубашке. Он пытался что-то говорить, вскрикивать, брыкаться, но, конечно же, безуспешно.
Громов заметил, что всё время в нижней части экрана идут субтитры. Он чуть прищурился и прочитал слова Покрошина: «Этот, с позволения сказать, адвокат, получал деньги британского миллиардера Вильяма В., предназначенные для ведения антигосударственной деятельности».
«В чём эта антигосударственная деятельность выражалась?», – спросила репортер.
«В финансовом ослаблении мощи нашего государства и подрыве Русской Национальной Идеи», – последовал ответ.
Громов усмехнулся.
– Что тут смешного? – Спросил Покрошин, на минуту перестав жевать.
– Подрыв Русской Национальной Идеи, значит? – Лениво спросил Громов, – серьёзная статья.
– Ты что Сань, я об этом минут пять говорил, – удивился Покрошин, – опять не слушал?
Громов промычал в ответ что-то нечленораздельное, продолжая пялиться в экран. Там у мраморных ступенек стоял большой джип с открытыми дверьми, рядом с ним лежали ещё двое мужчин, держа руки за головой. Над ними ходили гвардейцы с автоматами. Один из лежащих попытался приподняться, что-то сказать, но тут же, получив сильный пинок от гвардейца, замолчал.
Появился текст: «За всеми махинациями Фонда уже несколько месяцев следил Следственный Комитет. Операцией руководил следователь Алексей Покрошин. Арест был произведён бойцами гвардии Пахана».
– Знаешь, сколько я бабок за это получил? – Покрошин съел зелёную оливку и разлил по рюмкам водку.
– Даже боюсь себе представить. – Громову была явно неинтересна вся эта возня. – У меня к тебе разговор есть, – серьёзно начал он тему, его живо интересовавшую. – У меня появилось новое дело; вы им тоже занимаетесь. Знаешь, о чём я?
Покрошин кивнул и поднял рюмку. Они выпили.
– У меня к тебе – тоже, – согласился Покрошин.
Стало понятно, что оба они говорят об одном и том же деле – малолетнего убийцы из города К.
– Ты знаешь, кто папаня этого ублюдка, Михаил К.? – Спросил Покрошин.
– Ювелир какой-то, я пока не разбирался, – Громов начал ковырять в зубах зубочисткой.
– У него в К. добыча, переработка, скупка, перепродажа золота. Словом, большой бизнес, несколько компаний. Он уже давно там заправляет, наши из Москвы им заинтересовались. Только думали, что ему предъявить, как разрулить: там дел много накопилось. А тут как раз сынок подвернулся, зарезал кого-то.
– А что за тип его сынок? – Спросил Громов.
– Да вконец мозгами поехавший, говноед полный, – охарактеризовал Евгения К. Покрошин, отправляя в рот маленький помидорчик, брызнувший красным соком на скатерть. – Я его даже видел – пару дней назад в Москву на обследование привезли. Ёбнутый в конец, сидел как-то боком, то щурился, то хихикал, даже заржал в один момент. Так что этого говнюка закрывать точно надо.
– Хорошо, – кивнул Громов, – а раз вам надо, что же вы всю семейку сразу не убрали? Местные с ним уже два месяца возятся, или даже больше. – Он выковырял что-то из зубов и сплюнул на ковёр.
– Так вот, – начал объяснять опьяневший Покрошин, делая паузы через каждые два-три слова, – у бати там – крыша. Он головорезом был диким в девяностые, а сейчас ему даже губернатор кланяться ходит. Половина ментов – старые друзья. Вот местный СК и начал тормозить. Но! – Он поднял указательный палец, – теперь от них ничего не зависит. Мы его сыночка в Москву на экспертизу вытащили, а дело вам, – он сделал паузу, – тебе передали. Меня Церберев попросил с тобой поговорить, мол, помоги-пособи.
– Я посмотрю, что можно сделать, – Громов потянулся за графином. Как только он до него дотронулся, Покрошин положил ладонь на запястье Громова, не давая разлить содержимое по рюмкам.
– Саня, ну ты что? Не волнуйся, мы тебя точно крайним не сделаем, сам знаешь.
Громов одобрительно кивнул.
– Ты пойми, – Покрошин чуть наклонился над столом и зашептал. – Фонд я решил. Если сейчас ещё и вопрос с этим К. решу, мне точно повышение светит.
– Да тебе и так его дадут, – сказал Громов, разливая водку по рюмкам.
– А так – быстрее. Так что, прошу, как друга. – Он приложил руку к груди и наклонил голову.
Громов несколько минут молчал, обдумывая предложение приятеля. Покрошин ждал ответа. Наконец, Громов улыбнулся.
– Хорошо. Но только у меня есть одно условие.
– Какое? – Спросил Покрошин, наполняя рюмки.
– Пусть Церберев сам встретился с Михаилом К. перед вынесением приговора, – неожиданно для Покрошина предложил Громов.
Покрошин замер с полной рюмкой, потом аккуратно и медленно поставил её на стол, не разлив ни капли.
– Это ещё зачем?
– Как зачем? – Притворно удивился Громов. – Виктор Павлович у нас такой актёр. Вот пусть и покажет своё мастерство.
Тут Громов не соврал. Виктору Павловичу Цербереву, председателю Следственного Комитета России, и, правда, был присущ какой-то особенный артистизм. Он числился в разных театральных сообществах и даже был членом Союза писателей. Часто и с удовольствием писал статьи с рассуждениями об истории России, о путях её развития, критиковал деятелей культуры, ему лично не симпатичных. Особенно Виктор Павлович любил рассуждать о Русской Национальной Идее и её неотъемлемой роли в развитии русского человека и в строе современной России.
Он даже стал председателем одного литературно-художественного совета, где его мнение стало ключевым. Всем прочим членам этого совета, а также журналистам и писателям, которые хотели в него войти, приходилось учитывать это, создавая свои опусы. Собственное мнение Виктор Павлович утверждал своеобразно: иногда доходило до того, что оппонентов вывозили в лес, где с ними проводили воспитательные беседы. Правда, до таких мер дело доходило редко.
Виктор Павлович обладал не только глубокими знаниями в сфере литературы, но также прекрасно разбирался в музыке. Правда, его музыкальные вкусы были какими-то однобокими: Церберев с молодости любил рок и блюз, не изменив с годами своих пристрастий. Став главой СК, он часто приглашал музыкантов к себе в рабочий кабинет.
Артистизм его натуры проявлялся в манере исполнения служебных обязанностей. Он, например, не мог организовать арест или даже простое задержание, не разыграв настоящую театральную постановку: недавно по его приказу арестовали какого-то провинциального чиновника в самом дорогом ресторане Москвы: под телекамеры, пометив предполагаемую взятку специальной краской, святящейся под инфракрасными лучами и отпечатавшейся на руках чиновника. Один раз он приказал установить подслушивающее устройство в самовар, а другой – даже в зубные щетки! Он переодевал работников своего ведомства в священнослужителей, которым исповедовались прихожане храмов. Иногда доходило даже до того, что людей арестовывали просто ради представления! Родится в голове Церберева изощренный план, а реального объекта-то и нет. Тогда начиналась постановка: за кем-то, кто даже не подозревал за собой никаких грехов, организовывалась слежка, его телефонные разговоры прослушивались, специально обученные люди подходили на улице и задавали провокационные вопросы, записывая ответы. В полном замешательстве ничего не подозревающая жертва театральных наклонностей Церберева начинала паниковать. Сцены почти никогда не повторялись, фантазии Церберову было не занимать, и хватало её абсолютно на всех.
Каждый из своих планов Церберев тщательно и долго обдумывал, просиживая ночи напролёт и просчитывая каждую деталь, долго выбирал подходящих следователей – актёров, писал за них наводящие вопросы для вопросов – диалоги. Он получал от этого процесса истинное удовольствие и видел в такой подготовке больше свой высокий уровень профессионализма, нежели склонность к театральности и внешним эффектам. Обвинения в свой адрес казались ему абсурдными и пошлыми, не имеющими ничего общего с реальностью.
Но не только журналистишки, которых Церберов откровенно презирал, находили его не профессиональным, но и Громов. Именно поэтому, чтобы ещё раз всласть посмеяться над ухищрениями руководителя СК, Александр и придумал свой план. «Вот пусть и покувыркается», – зло усмехнулся про себя Громов.
– А как ты ему это скажешь? – Ничего пока не понимая, протянул Покрошин.
– Я? – Удивлённо поднял брови Громов, – а я ему ничего говорить не буду. Он же знает, что мы с тобой обязательно увидимся перед тем, как мне встречаться с Михаилом. Ведь так?
– Так, – насторожился Покрошин.
– Вот ты ему и скажешь. Он тебя спросит, ну как всё прошло? А ты ему и отчитайся: мол, всё прошло, как по маслу, только встречаться с Михаилом придётся вам.
Покрошин молчал. Он плохо себе представлял, в какой форме донести эту новость до Церберева.
– Не волнуйся, – успокоил его Громов, – я тоже пойду, не оставлю вас двоих с этим монстро-родильцем. Посмотрю, как Виктор Павлович сам всё ему распишет.
– Саша. – Покрошин задумался, – ты же понимаешь, как это может обернуться?
– Как? – Усмехнулся Громов. – А мне-то он что сделает? И за что? Я не приступал закон. Это он в прямом эфире может посадить вертолёт на крышу моей едущей машины, чтобы меня остановить. А посидеть за одним столом с жертвой – кишка тонка? А то привык отдавать приказы, пусть теперь сам что-нибудь сделает. Я же не прошу его выныривать из сортира с автоматом и кричать, чтобы никто не двигался, – засмеялся Громов.
Настроение пьяного Покрошина окончательно испортилось. Он понял, наконец, что не сразу оценил громовскую выходку.
– Ладно, Саш, я скажу, – неохотно согласился он.
Громов разлил по рюмкам остатки водки из графина и резко сменил тему разговора.
– Как там твоя Вика?
– Что как, нормально. Я же содержу её и спиногрызов. Что ей возникать?
Изрядно напившись, они отправились по домам.
10
Громов сидел у себя в кабинете. Проведя шершавым языком по сухим дёснам, он налил себе в стакан воды из графина, залпом выпил. Головная боль, мучавшая с утра, чуть утихла. Громов уже хотел ехать на встречу с К., когда секретарша сообщила по громкой связи селектора, что к нему рвётся Витя Лизогуб. Не успел Громов что-либо ответить секретарше, как дверь в кабинет распахнулась, и вбежал Витя. Его свинячьи глазки возбуждённо бегали, надутый, как мяч, живот колыхался от нетерпения под белой сорочкой. Всем своим видом он показывал, что у него есть неотложная новость. Он пошаркал коротенькими ножками по ковру и уселся в кресло сбоку от стола Громова.
– Привет надзирателям над порядком, – весело прохрюкал Лизогуб.
– И тебе привет, Витя. – Громов отвечал холодно, надеясь, что Витя надолго не задержится. – Что случилось?
Толстые Витины губы искривились в улыбке. Он придвинулся прямо в кресле к столу и положил на него локти.
– Я к тебе прямо из Думы. Там такое было! Драка! Давно таких не было! – Глазки Лизогуба заблестели. – Идёт, значит-ся, заседание. Что-то там, – он на секунду остановился, – а, что-то об иностранных инвесторах, обязательные доклады опять какие-то, доходы, расходы, как всегда. Да не важно. Есть у нас один тип, Григорьев, слышал, может?
Громов отрицательно покачал головой.
– Так вот, залезает этот Григорьев на трибуну и начинает… Что же он там такое…
– А зачем ты ко мне пришел? – Перебил его Громов.
– Да, вот, вспомнил, – Витя хлопнул ладонью по лбу, – залезает он, значит-ся, достаёт какой-то мятый листок и начинает громко говорить в микрофон.
Громов закатил глаза и громко вздохнул. Как любой человек, которому было не дано улавливать настроение собеседника по выражению его лица, Лизогуб не заметил абсолютного безразличия Громова к своей истории. Он продолжал.
– … И он начал, – Лизогуб понизил голос, передразнивая выступавшего. – «Да что же вы творите? Нам же эти инвестиции – как воздух; у нас же без них такие проблемы…». Все как-то сразу притихли, а он продолжает: «вы всё забыли? Зимой-то девяносто первого? Они страну от голода спасли! Кто зерно нам поставлял, когда у нас хлеб заканчивался? А деньги на реформы наши кто давал? Свиньи вы неблагодарные…». Тут все, понятно, завозмущались, закричали, начали гнать его с трибуны. Ты, прикинь, такое ляпнуть! Это же прямо против Русской Национальной Идеи! На днях могут ещё и за клевету задержать. Тут началось: шум, гам, крики. В общем, стащили его с трибуны, начали бить. Так ему и надо. Наверняка же заплатили. А если дознаются, что заплатили, ему ещё и антигосударственную деятельность припишут, – усмехнулся Лизогуб.
– Витя, – перебил его Громов. – Тебе что надо?
Лизогуб остановился, широкая улыбка снова появилась на его лице.
– Ты ведь ещё не ездил к Михаилу К.? – Спросил он.
Громов начал догадываться.
– Нет ещё. А ты откуда про это знаешь? – Спросил он с недоверием.
– Там, если его закроют, такие движения могут быть, тек-то-ни-чес-кие. Всё его добро должно перейти мне, – скривился в ухмылке Витя.
Громов хмыкнул, помолчал.
– Какое ты словцо выучил. – Громов покачал головой. – Хотя, я мог бы сам догадаться. Вы с Покрошиным оба до хера болтаете.
– Ну, Саш, – Лизогуб сменил тон на подобострастный, – ты ведь всё правильно сделаешь?
Он придвинулся почти вплотную к Громову.
– Это твой хлам там стоит? – Спросил он тихо, кивнув за окно, в сторону парковки. – Ты что, ещё на этом барахле ездишь? Саня, сколько лет прошло, а ты всё, как нищеброд, – Он откинулся на спинку стула и громко засмеялся каким-то квакающим смехом.
– Витя, ты сейчас пойдешь нахер, – зло сказал Громов. – Да что вы все к моей машине-то пристали?! – Возмутился он.
– Саша, – сказал Лизогуб, икнув, – мы ж тебя не оставим, не волнуйся, пособим. Свои же люди.
– Лизогуб, я вчера Покрошину сказал и тебе повторю…
– Ой, да всё я знаю, – замахал руками Лизогуб.
– Не удивлён, – ответил Громов.
– Ну, а мне-то что? – Пожал плечами Лизогуб, – ну и пусть. Если тебя устраивает, то – без проблем. Ты главное, Александр Сергеевич, не подведи.
Он встал и зачем-то отряхнулся.
– Вот ведь как получилось у этого Михаила, – усмехнулся Лизогуб. – А то лучше бы за дитём приглядывал, чем за бабками. Вот мы его и сцапали.
– Раз ты такой проницательный, то почему бы тебе самому с ним не встретиться, – недовольно пробурчал Громов.
Лизогуб рассмеялся и, придерживая колышащийся живот, вышел из кабинета.
* * *
Громов никогда не отказывался от сотрудничества со смежными структурами, в том числе и со Следственными Комитетом. С одной стороны, они делали одно общее дело, а потому надлежало друг другу помогать. С другой – у каждого в любом деле были свои собственные интересы, которые можно было использовать. Не говоря уж о том, что такие люди, как Михаил К., не были чужими в силовых структурах. А уж если кто-то допускал просчёт или оплошность, то грех было ими не воспользоваться. Что Громов с успехом и делал.
Предстоящее Громову дело, к тому же, предоставляло прекрасную возможность утереть нос Виктору Цербереву, хотя бы ненадолго лишив его привычного комфорта. Не сказать, чтобы Громов испытывал к нему особенную неприязнь или искал повода его уличить в некомпетентности, просто он никогда не упускал возможности поразвлечься, а тут был как раз такой вариант. Навлечь на себя гнев главы СК Громов не ждал, а потому и не боялся. Этому способствовал его достаточно высокий статус в системе правоохранительных органов. Да, собственно, чего он хотел от Церберева? Что бы тот переговорил с бизнесменом. Обычная деловая встреча.
Громов приехал по адресу шикарной столичной девятикомнатной квартиры семьи К., где Женя под тщательным присмотром родителей ожидал третьей и, наверное, последней психиатрической экспертизы.
У подъезда Громова встретили охранники и проводили до лифта. Поднявшись на восемнадцатый этаж, он столкнулся ещё с двумя охранниками, которые и довели его до массивной чёрной двери. Громов вошёл в просторный холл квартиры. Ему помогли снять пальто и проводили в кабинет хозяина.
Михаил К. оказался выше, чем казался на телеэкране. Чуть сутулый, но крепкий нестарый мужчина. Синяки под глазами свидетельствовали о бессоннице последних нескольких ночей – сказывался стресс от пережитого. Но теперь Михаил К. не был жалок, как несколько дней назад на телеэкране, когда его впервые увидел Громов. Он не плакал и ничего не просил. Напротив, стремительно вышагивая по просторному кабинету, он что-то быстро говорил: кого-то проклинал, кого-то порицал, матерился, обещал что-то; в общем, пребывал в сильно возбуждённом состоянии. Его жена – Владлена К., высокая худощавая женщина с бледным заплаканным лицом, стояла здесь же, опершись о стол одной рукой; в другой она держала бокал, в котором играл свет, падающий из огромного панорамного окна. На стуле сидел осунувшийся мужчина средних лет – немного старше Михаила. Опустив голову, он тупо смотрел себе под ноги. Привстав, он вяло пожал руку Громова. Это был полицейский, начальник уголовного розыска из К. – тот самый старый друг Михаила. От предложения Владлены выпить Громов с негодованием отказался – как можно, на службе?!
Поздоровавшись с Громовым, Михаил продолжил свой монолог, прерванный появлением Александра, но теперь уже обращаясь к вошедшему.
– Он же пытался себя убить! У меня на глазах! Представляете вы это или нет!?
Его глаза бегали из стороны в сторону, а руки постоянно делали какие-то судорожные движения.
– Я читал ваши показания, – железным голосом сказал Громов, – а где сам Евгений?
– Я вас проведу к нему,– предложила Владлена, допивая из бокала.
Выйдя из кабинета, она указала на комнату в конце коридора. Комната была какая-то слишком убранная, и, наверное, поэтому производила впечатление нежилой: у стены стояла аккуратно застеленная широкая кровать, рядом – большой шкаф-купе, два мягких удобных кресла. Оживлял обстановку лишь плазменный телевизор, стоящий на низком стеклянном столике. По экрану, на зелёном лугу, беззвучно бегал табун лошадей, фыркая и тряся головами. Их хвосты и гривы, как коричневое пламя, развивались на ветру; вдалеке виднелся густой лес. Между телевизором и креслами в позе лотоса сидел молодой худощавый парень, одетый в обычные джинсы и майку. На вошедшего Громова он не отреагировал, продолжая шумно и размеренно дышать. Даже когда Громов несколько раз обошёл просторную комнату, он не повернулся в его сторону.
– Лошадок любишь? – Язвительно спросил Громов, подойдя вплотную к Евгению.
Тот не отреагировал. Громов повторил свой вопрос, решив, что парень мог его не услышать, погрузившись в свои мысли. Евгений опять промолчал.
– Ты зачем девчонку зарезал?
После того, как Женя не ответил и на этот вопрос, Громов легко толкнул его в плечо. Голова Жени вдруг резко, как будто включили какой-то механизм, повернулась; он уставился на Громова.
Громов опешил. На него и впрямь смотрело лицо не человека, а какого-то почти животного существа. Ярко зелёные глаза с узкими длинными чёрными зрачками глядели зло, насквозь пронизывая Громова, замершего на месте. Под стать глазам был рот: он был открыт намного шире, чем обычно открывает рот нормальный человек: у Жени это была, скорее пасть – с острыми клыками. Из пасти дымом начала выходить тьма, окутывающая комнату и Громова, поглощающая свет. На мгновение стола темно, как ночью, и Громов видел только два зелёных светящихся глаза. Сквозь тьму пронёсся животный, глубокий рык. Даже привычному ко всему Александру стало не по себе.
– Да я бы и тебя, мент поганый, зарезал.
Изрыгнув из себя угрозу, пасть всосала тьму обратно и закрылась, сомкнув клыки. Голова так же резко и машинально отвернулась от Александра.
Громов глубоко вдохнул ставший вдруг спёртым воздух, с силой зажмурился, широко раскрыл глаза и вышел из комнаты.
Михаил уже успокоился и сидел за обеденным столом рядом со своим приятелем-полицейским. Владлена бросилась к Громову и быстро заговорила. Громов сначала не понял её путанную, сбивчивую речь, но потом, сконцентрировавшись, он разобрал слова.
– Ну что? Как? – Умоляюще спрашивала она, – он же хороший, правда? Вы ведь сами видите... Он никогда бы ничего подобного не сделал... Ведь в молодости, в отчаянии, многие пытаются наложить на себя руки?.. Ну, послушайте!
Громов, взяв её за руки, немного отодвинул от себя. Она закрыла лицо руками и зарыдала.
Молча пройдясь по кабинету, он подошёл к окну и начал всматриваться в панораму Москвы, открывающуюся с восемнадцатого этажа. Высокие жилые и офисные комплексы отсюда казались игрушечными домиками, а многочисленные девяти- и двенадцатиэтажки – маленькими кубиками. Виднелся шпиль одной из сталинских высоток; из трубы вдалеке слева шёл белый пар и растворялся в сером небе. Почти на горизонте выделялась скученная группка небоскрёбов бизнес центра. Внимание Громова привлекло что-то, чего он не замечал раньше. Совсем далеко, как казалось, за городом, на фоне серого неба появилась чёрная длинная туча. Вблизи оно бы укутывало всю землю под собой.
– Что это там, вдалеке? – Он спросил у присутствующих.
– А что там? – Лениво переспросил начальник уголовного розыска после паузы, не отрывая взгляда от стола.
– В небе что-то. Чёрное облако, вроде.
– Грозовые тучи, наверное, – неохотно ответил начальник розыска.
– Нет. Слишком чёрное. – Нахмурился Громов.
– Тогда опять какую-то грязь выпустили, загрязняют небо…
– Да скажите нам уже что-нибудь, – истеричным, с надрывом шёпотом выдавила из себя Владлена. – Что вы тянете? Что его ждёт?
Громов сел напротив Михаила.
– Вариантов у вас немного, – укоризненно сказал Громов. – Как же вы так воспитали ребёнка? – Произнёс Громов заученную фразу. – Почему не следили? Мало времени, значит, уделяли…
Владлена замерла, слёзы тихо текли по щекам. Она не решалась ответить на замечания Громова.
– Вот я на вас смотрю: семья вы, вроде, приличная, дружная, – сказал он наставительно, – а такое допустили. Недосмотрели… Ваша вина, целиком и полностью. Государство всё для вас делает, старается, а вам только-то и надо, что ребёнка своего человеком воспитать… – Он погрозил пальцем, как родители грозят нерадивому отпрыску, – а вы что? Думали, если власти о вас и ваших детях заботятся, то самим можно вообще обо всём забыть, только наслаждаться жизнью?..
– Но мы же.., – еле выдавила из себя Владлена. Михаил понурился; он воспринимал слова Громова молча, как провинившийся ученик. И только полицейский из К. не удивлялся нравоучительной речи Громова – как работник правоохранительных органов, он и сам не раз проводил такие душеспасительные беседы с родителями проштрафившихся подростков.
– Вот ведь, что получается, – продолжал Громов, – у Комитета столько дел. А тут приходится разбираться с проблемами воспитания, – он вздохнул, как бы сокрушаясь из-за зря потраченного времени. – Ну, да, ничего. Служба у нас такая. Всё для людей и их благополучия.
– А нам-то что делать? – Спросил Михаил, жалобно взглянув на Громова.
– Ну, такие вот, значит, дела, – серьезно подытожил он, – с вами встретится глава Следственного Комитета, он вам всё разъяснит.
– Александр Сергеевич, – Михаил пребывал в сильном замешательстве, – зачем? Решение же зависит полностью от КНОПБа? В чём смысл той встречи, с главой СК?
– Вы правильно понимаете ситуацию. – На лице Громова появилась усмешка, – даже не от КНОПБа, а лично от меня. – Он сделал ударение на последнем слове, – Но, я, всё-таки, очень вам советую с ним встретиться. Я даже считаю, что это необходимо. В конце концов, наш премногоуважаемый Виктор Павлович взял ваше дело под личный контроль, – соврал Громов. – Сам долго разбирался в деталях происшествия, хотел добиться правосудия. Будет очень обидно, если все его старания пресекутся инициативой Комитета, хоть и законной.
– Как под личный контроль? – Взволновался Михаил, – мне никто ни о чём таком не говорил.
Начальник уголовного розыска поднял голову и выпучил глаза.
– Никто не говорил? – Немного переигрывая, удивлённо переспросил Громов. И продолжил, чуть помедлив, – да, не говорили. Мы посчитали, что дело пойдет быстрее, если об этом никто не узнает. Тогда никто не сможет помешать следствию. – Громов заговорил штампами, не вкладывая в сказанное особенного смысла.
– А кто мог помешать следствию? – Удивлённо спросила Владлена.
– Понимаете, у Комитета – огромное количество дел. Предложенная помощь Виктора Павловича очень ценна, он ведь тоже без дела не сидит. Мы поручили ему довести это дело до конца. И оно уже почти завершено.
– Какая разница, сколько у Комитета дел? – Насторожилась Владлена, обратив внимание на некоторые нестыковки в словах Александра, – вы же сказали, что лично занимаетесь этим делом, и всё зависит от вас.
– Не лезь! – Цыкнул на неё ничего не понимающий пока Михаил.
– Да, – протянул Громов, – от меня зависит, да. Но и от вас тоже. От вас требуется доскональное понимание ситуации, а потому, я настоятельно советую увидеться Михаилу с Виктором Павловичем.
– Я согласен, – выдавил из себя Михаил. Он уже начинал понимать, что такое повышенное внимание в его сыну со стороны всех государственных правоохранителей – только предлог.
– Вот и славно. – Улыбнулся Громов. – Ваша встреча назначена на двадцать первое. И я лично советую вам согласиться со всеми предложениями Виктора Павловича.
– Со всеми? Какими это? – Насторожился Михаил.
«Тьфу, ну что он доебался. Ещё эта баба начнёт на мозги давить», – подумал Громов и бросил взгляд на Владлену.
– На этой встрече всё и узнаете. Я говорил с Виктором, он рассказал мне о ходе своего расследования. У него к вам есть несколько предложений. Вы не волнуйтесь, ситуация хоть и тяжёлая, но решаемая. Я уверен, Виктор Павлович сделает вам предложения, от которых вы не сможете отказаться.
– Не смогу? – Михаил откинулся на спинку стула. Он, кажется, начинал понимать, что визит Громова это – начало конца. Его конца. Он обречённо посмотрел на Громова.
– А может быть, мы с вами договоримся? – Спросил он без особой надежды. – Должно же быть решение?
Громов усмехнулся, покачал головой.
– Решение вынесет суд. И только после психиатрической экспертизы. Виктор всё объяснит.
Тяжёлое, напряжённое молчание повисло в кабинете.
– Не переживайте, я буду присутствовать на встрече.
Михаил снова опустил голову.
– Мне пора. – Громов встал. – Вам пришлют все детали встречи: где, когда. Всего хорошего и до встречи.
Михаил встал и неуверенно, не смотря ему в лицо, пожал руку.
– Кстати, у вас есть портрет Пахана? – Громов решил таким образом поставить точку в разговоре.
Хозяин престижной столичной квартиры растерялся.
– В гостиной, на почётном месте. – Неуверенно соврал Михаил, бросив испуганный взгляд на жену.
– Вот и хорошо, – наставительно сказал Громов. – Человеку вашего статуса обязательно нужно иметь такой портрет. А то как же. – Он улыбнулся. – Всего хорошего, – повторил он.
Громов вышел в холл. Его, наспех утерев слёзы, провожала Владлена. Она исчезла, как только в холле появился начальник уголовного розыска. Он, приблизившись к Громову почти вплотную, угрожающе прошептал.
– Вам это с рук не сойдёт. Вы понимаете, с кем вы сейчас говорили?
Громова удивился, но не виду подал. Надев серое пальто, спросил злым и холодным тоном:
– Ты-то кто такой? И откуда вы, такие защитнички, берётесь?
– Вы бы лучше не трогали эту семью. Я вам по опыту говорю.
Громов всмотрелся в глаза полицейского.
– Шёл бы ты … водку пить. – Сказал, как выплюнул, он и вышел из квартиры.