С самого начала Квай-Гон не хотел брать его себе в ученики. Оби-Ван был резвым, шумным и неудержимым мальчишкой, совершенно необузданным и неуправляемым. Он был своенравен и не признавал авторитетов, по любому поводу у него имелось своё мнение, и он был готов буквально драться за него. Как сладить с таким, было неясно. Но магистр Йода настаивал, чтобы именно Квай-Гон стал его мастером, и тот с тяжёлым сердцем повиновался, не желая огорчать учителя. Он предвидел проблемы, много проблем на пути становления этого юного воина. И чутьё его не подвело. Он лишь ошибся с характером этих проблем.
Если с Оби-Ваном – ребёнком ещё можно было хоть как-то договориться, то с Оби-Ваном – юношей эти приёмы уже не работали. Конечно, с течением времени он стал более выдержан и уравновешен, приобрёл рассудительность и обычно не свойственную столь юному возрасту мудрость… но вся эта мудрость и рассудительность развеивалась в прах, как только его зоркий глаз выхватывал из толпы новое красивое личико или стройное тело. Мускулистый и статный, с мягким голосом и игривой улыбкой, он пользовался феноменальным успехом у представителей обоих полов всех антропоморфных рас. Его обожали, ему завидовали, его ненавидели. Точнее, хотели бы ненавидеть, но не могли: юный обольститель умел расположить к себе почти любого. Девушки, с которыми он прежде встречался, автоматически считались привлекательнее других: у Оби-Вана был отменный вкус, а недостатка во внимании он не испытывал, и потому мог выбирать самых лучших – и неизменно выбирал, чтобы вскоре разочароваться и увлечься новой красавицей. Все знали о его похождениях, которые он не слишком-то и скрывал, но никто не мог на него повлиять. Квай-Гон с отчаянием смотрел, как его ученик без малейших усилий раз за разом покоряет сошедших на землю богинь красоты, и лишь тяжко вздыхал. Чары его падавана были сильны, и устоять перед ними было сложно даже обладающим Силой. И чары эти затуманивали взор не только бесконечной череде его девушек.
Однажды терпение Квай-Гона наконец лопнуло. В тот вечер его падаван, находясь в баре в окружении девиц, увлёк сразу нескольких из них, и шумная компания, весело смеясь, скрылась в неизвестном направлении, по пути собирая на себе жадные взгляды публики. До самого утра Оби-Вана никто не видел, но на тренировку он явился в точно назначенное время – аккуратный и собранный, и только искры в его глазах были отблеском бурно проведённой ночи. Вплоть до самого обеда Квай-Гон любовался безукоризненно отточенными грациозными движениями своего падавана, нехотя отрывая взгляд от его молодого гибкого тела, когда тот замечал слишком пристальное внимание учителя и начинал беспокоиться, что где-то допустил ошибку. Вечером, переполняемый мыслями, не покидающими его даже во время медитации, Квай-Гон, собравшись с духом, наконец обратился за помощью к учителю. Выслушав его, великий магистр долго думал, а затем поднял глаза на своего бывшего ученика и сказал то, что мастер меньше всего ожидал от него услышать:
— Останавливать не нужно тебе его. Перепробует твой ученик всё, что хочет, пусть.
Квай-Гон застыл, как вкопанный, и молча слушал, не в силах вымолвить ни слова, и Йода продолжил:
— Отшельником великим станет однажды он, заглядывал уже в будущее его я. Вероятно, сам видел то же Оби-Ван, либо предчувствие тягостное имеет ученик твой. Покрывают достоинства его распутность его, и корить его нужды не вижу я. Жизни много слишком в нём, но будет не всегда так. Познаёт Силы сущность необычным образом он, но делу на пользу идёт это. Жить эмоциями дай сейчас ему, потом мог чтобы разумом жить он. Спектр весь желает увидеть он, и ищет ощущений новых раз за разом оттого. Так и будет пусть. Имеешь если что сказать ему, держать глупо внутри слова свои. Учителем быть взялся коли, так и веди ученика своего путями теми, что подходят лучше для него. Быть может, ближе пути лежат ваши, чем думаешь сам ты об этом.
С этими словами великий магистр отпустил Квай-Гона размышлять над сказанным, одарив напоследок хитрой улыбкой.
Когда пришло время для нового занятия, мастер подозвал к себе Оби-Вана и пригласил присесть рядом. Тот повиновался и приготовился слушать.
— Я хотел бы поговорить с тобой.
— Да, учитель. Я весь внимание.
Чистый взгляд небесно-голубых глаз пронзал насквозь и поражал своей невинностью. Хотелось закрыться – рукой, Силой… или погрузиться в них и утонуть. Раствориться без остатка, забыв обо всём. Несколько долгих мгновений спустя всё же оторвавшись от этих двух бездонных озёр, обещающих всё и даже больше – любому, но только не ему, – мастер заговорил – медленно, словно каждое слово давалось ему с большим трудом.
— Твои похождения…
Юноша вскинул голову, и смирение сменилось холодной решимостью.
— Простите, учитель, но, при всём моём уважении…
Квай-Гон внимательно посмотрел на него и поднял руку, пресекая всплеск Силы, спровоцированный его своенравным падаваном. Поток энергии, льющийся из него, сбивал дыхание и мешал сосредоточиться.
— Подожди. Не перебивай меня, — слова прозвучали сухо и жёстко, как удар палки для спарринга.
Оби-Ван мгновенно взял себя в руки, но решимости не утратил. Он склонил голову и всем своим видом стал походить на нашкодившего щенка, пойманного с поличным, но не готового понести наказание. Квай-Гону стало жаль его, но он должен был сказать всё.
— Так вот. Твои похождения причиняют мне много боли, Оби-Ван. Мне тяжело видеть и знать, что ночь за ночью ты распутничаешь, и не видно этому ни конца, ни края.
Голубая вспышка – юноша поднял на своего учителя взгляд, полный смятения.
— Простите, учитель. — Мягкий голос звучал робко, и чувствовалось, что он говорит о своих поступках искренне – возможно, впервые за долгое время. — Но моё поведение имеет свои причины. Пожалуйста, позвольте мне объяснить. Каждый раз во время… — он осёкся и затем продолжил, тщательно подбирая слова. — То, что видите вы и видят все другие – это лишь малая часть того, что происходит на самом деле. Если вы думаете, что я жаден до плотских удовольствий, то вы, учитель, ошибаетесь во мне, и мне жаль, что я не смог убедить вас в обратном своими успехами в других, более благородных, областях. Отдаваясь в объятия похоти, я имею возможность не только дополнительно тренировать своё тело, но ещё и по-новому обращаться к Силе и изучать её природу, и теперь я лишь ищу того, кто помог бы мне – вольно или невольно – открыть нужный мне канал. Когда я справлюсь с задачей, мой образ жизни круто изменится, хотя должен признаться, мне нравится физическая близость, и, несмотря на все запреты Ордена, я буду продолжать идти выбранным мной курсом. Простите мне мою дерзость, учитель, но вы даже не представляете, насколько я смог продвинуться именно благодаря своим, как вы выразились, распутствам. Быть может, теперь, когда я рассказал о своих мотивах, они будут доставлять вам меньше боли.
Квай-Гон покачал головой:
— Боюсь, что теперь станет лишь хуже. Не распутность твоя меня беспокоила всё это время. И не запреты Ордена. Как тебе доподлинно известно, я и сам иногда обхожу Кодекс.
— Но что же тогда, учитель?
Ещё вспышка – кажется, в этих глазах пляшут молнии. С таким взглядом на какой-нибудь слабо развитой планете мальчишка легко мог бы сойти за бога-громовержца. А уж к поклонению ему не привыкать. Квай-Гон поник и словно бы сжался, готовясь к удару.
— За всё это время ты успел перепробовать много партнёров, и, насколько мне известно, среди них были и некоторые из членов Ордена. Всех цветов и рас, невзирая на пол и возраст. И при всём многообразии твоих любовников ты ни разу не взглянул на того, кто действительно мог бы помочь тебе в достижении твоей цели. На того, кто всегда был рядом. Нужно было лишь подойти ближе.
Голубые озёра подёрнулись рябью.
— Учитель, я не понимаю.
Грозовые тучи начали собираться над неспокойными водами, и новые всплески Силы стали разливаться вокруг, заставляя всё живое чувствовать себя неуютно. Квай-Гон не стал подавлять эти возмущения.
— Я люблю тебя, мой юный падаван. И всегда любил. Не как сына, не как ученика или брата. И каждый раз, когда ты удалялся развлекаться в новом обществе, я с горечью думал, что на этом месте мог бы быть я. Тысячи раз я представлял нас, вышедших на новый уровень отношений, и тысячи раз не решался сказать.
Первые молнии прорезали тёмную синеву. Оби-Ван моргнул и отстранился. Он не поверил в услышанное и выглядел оскорблённым до глубины души.
— Учитель, зачем вы так со мной? Я открылся вам, как никому другому… Вы могли бы воздействовать на меня как-то иначе, зачем же фактически смеяться мне в лицо? Простите меня, но я должен удалиться на время. Я снова приступлю к занятиям, как только буду готов. Прошу, не гневайтесь.
Он резко встал и практически вылетел из комнаты, и в течение недели никто, даже магистр Йода, не знал, где его можно найти. Когда Оби-Ван вернулся и, как и обещал, возобновил занятия, он выглядел спокойным и уверенным, и Квай-Гону казалось, что его ученик резко повзрослел. Его отношение к учителю не изменилось, но создавалось впечатление, что что-то в юноше как будто надломилось. В свободное время он больше не предавался плотским утехам, а медитировал, гулял или читал в библиотеке древние тексты. Изменился с тех пор и сам Квай-Гон. Поговаривали, что он снова просил аудиенции у великого магистра, и на этот раз длилась она больше суток. Неизвестно, правда ли это или нет, но вскоре магистр Йода на время удалился от дел, сославшись на усталость, а Квай-Гон, напротив, выглядел посвежевшим и преобразившимся, словно с его плеч сняли тяжкую ношу. К тому разговору мастер и его юный падаван больше никогда не возвращались.
RF 8 VIII 2017