de omnibus dubitandum 1. 3

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. УКРАИНА "В ДВУХ ВАГОНАХ"
   
    Если не брать во внимание борьбу поляков за независимость и выступление декабристов "Южного общества" то, фактически, весь XIX век до самого начала XX, в пределах Южной Руси, в политическом отношении, всё было относительно спокойно.

    Свидоми, при всём своём старании, не найдут сколь-нибудь значительного факта народного возмущения, не то что против москалей как народа, но даже против московского правительства. Крестьянские восстания, конечно, иногда наблюдались, но происходили они в Малороссии не чаще чем в остальных регионах России. Пожалуй, самые серьёзные волнения происходили в 30-е годы.

    В 1830-1831 годах отмечались крестьянские волнения на Волыни, в 1833 году - в Киевской губернии, в 1834 - Харьковской. Особенно широкое и массовое движение развернулось в эти годы на Подолии, под руководством Устима Кармалюка*.

*) КАРМЕЛЮК Устим Якимович (УстИм ЯкИмович КармалЮк (КармелЮк)(черкас)(27 февраля (10 марта) 1787, Головчинцы, Подолье, Речь Посполитая — 10 (22) октября 1835 в нынешней Хмельницкой области) — украинский крестьянин, предводитель крестьянского движения на Подолье в 1813—1835 гг. А.М. Горький назвал его «украинским Робин Гудом».
    Родился в селе Головчинцы Литинского уезда, Подолье (ныне село Кармалюково Жмеринского района Винницкой области), в крестьянской семье.
    В возрасте 17 лет был отдан к помещикам на 25-летнюю службу в царскую армию. В 1813 дезертировал из 4-го уланского полка, который размещался в Каменце-Подольском. Вскоре был пойман и приговорён к 50 ударам плетью, после чего был направлен в крымский штрафной батальон. На пути к Крыму Кармелюк сбежал из-под стражи.
    В 1814 году возглавил восстание крестьян против польской шляхты и русского дворянства. В 1817 году был схвачен жандармами и приговорен к смертной казни. В последний момент казнь была заменена на 25 ударов плетью и 10 лет каторжных работ в Сибири.
    Однако во время пересылки Кармелюку удалось бежать из Вятского этапного лагеря. Возвратясь на Подолье, продолжил борьбу, пока опять не был схвачен во время облавы. Воспользовавшись знанием русского языка и соответствующими документами, во время следствия выдал себя за костромского солдата.
    После заточения в Каменец-Подольской крепости Кармелюк вместе с другими заключёнными организовал свой четвёртый побег. При попытке к бегству был ранен,  схвачен и прикован к каменному столбу в башне Юлия II (Папской, позже названной Кармелюковой).
    Зимой 1824 года его наказали 101 ударом плетью, заклеймили раскалённым железом и опять отправили этапом в Сибирь. Следующие два года Кармелюк вместе с другими каторжниками был отконвоирован в Тобольск. В 1825 из Тобольской каторжной тюрьмы переведен в Ялуторовск. Вскоре он опять бежал, но был схвачен и приговорен к ещё более суровым условиям содержания. Следующий побег — один из самых знаменитых задокументированных случаев. Осенью, во время ночной бури, Кармелюк выломал решетку, собрал рубашки всех сокамерников и связал их в длинный канат. К концу каната привязал камень и перебросил его через тюремный частокол. При помощи этого приспособления прямо из окна друг за другом бежали все каторжники — к утру камера была пуста.
    В 1828 году опять был схвачен и отправлен в Сибирь на Боровлянский стеклодувный завод в Тобольской губернии. Затем опять побег, а в 1830 году — очередной арест. Спустя 2 года Кармелюк разобрал потолок в своей камере и сбежал из Литинской тюрьмы.
    В 1830—1835 крестьянское движение под руководством Кармелюка охватило все Подолье, соседние с ним районы Бессарабии и Киевщины. В восстании принимали участие около 20 тысяч человек. На протяжении 23 лет борьбы крестьянские отряды Кармелюка совершили более тысячи нападений на помещичьи усадьбы. Захваченные у помещиков деньги и ценности раздавались крестьянским беднякам. В повстанческом движении принимали участие не только украинцы, но и поляки и евреи.
    Для борьбы с восставшими российское правительство в ноябре 1833 года создало т.н. Галузинецкую комиссию.
    В 1835 году Кармелюк был убит из засады шляхтичем Рутковским; по преданию — не пулей, а серебряной пуговицей. С целью устрашения непокорных крестьян растерзанное тело Кармелюка ещё долго возили по городам и сёлам. Похоронили его в Летичеве, где позже, в 1974 году был установлен 5-метровый памятник. Допросив 2700 лиц, правительственная комиссия установила, что Кармелюк поднял на борьбу до 20 тысяч повстанцев.
    В Головчинцах резонанс судебного дела Кармелюка был столь велик, что вся его многочисленная родня была вынуждена во избежание репрессий отказаться от своей фамилии. Подавляющее большинство родственников взяли себе фамилию Карман: такой была кличка соратников Устима. После 1955 года, когда село было переименовано в Кармалюково, начался обратный процесс смены фамилий: почти все Карманы опять пожелали стать Кармелюками.
    До наших времен дошло лишь описание внешности Кармелюка, и единственный достоверный его портрет кисти Тропинина (известен в нескольких копиях), одна из которых хранится в Русском музее. По словам свидетелей и очевидцев, Кармелюк был не очень высокого роста, но широкоплеч, чрезвычайно силен, отличался незаурядным умом, немного говорил по-польски и совершенно свободно — по-руськы, (самоназвание украинского языка до 20 ст. в тоже время великорусский язык называли московским). Учитывая тот факт, что Устим был родом из Подолии, то вполне вероятно, что по- московски он говорил с сильным акцентом.
    Феномен Кармелюка отобразили в своих произведениях Михаил Старицкий, Марко Вовчок, Степан Васильченко, Василий Кучер и др. Харьковский композитор Валентин Костенко — автор оперы «Кармелюк». Устные народные легенды о народном герое собирали Николай Костомаров и Тарас Шевченко (последний назвал его «славным рыцарем»). Также Кармелюку иногда приписывают авторство ряда украинских народных песен.

    Оно охватило всё Подолье и соседние с ним районы Бессарабии и Киевщины. Более чем за двадцать лет борьбы с помещиками крестьянские отряды Кармалюка совершили более тысячи нападений на помещичьи усадьбы. За эти годы в восстании принимали участие около 20 тысяч человек. Захваченные у помещиков деньги и ценности часто раздавались крестьянам беднякам.

    Но опять же, эти вспышки народного возмущения, не преследовало каких-либо политических или национальных целей, а являлись протестом крестьян против жестокого гнёта помещиков.

    В этом повстанческом движении принимали участие не только малороссы, но и поляки, евреи и другие народности. Так, долгие годы верными соратниками Кармалюка были евреи Аврум Ель Ицкович, Абрашко Дувидович Сокольницкий, Арон Виняр и Василий Добровольский, а также поляки Ян и Александр Глембоцкие, Феликс Янковский и Александр Витвицкий.

    Восстания эти, происходили в основном на правобережной, польской Украине, где практически все помещики были поляками. После подавления последнего польского восстания в 1864 году и отмены крепостного права, сведений о народных возмущениях становится совсем мало. Даже советская историография, любившая ярко осветить любую вспышку народного возмущения в царской России, с сожалением констатировала, что крестьянское движение после реформы было невелико.
 
    Но, к концу XIX века состояние украинского села ухудшилось. Слишком высокий выкуп за землю, подати, голод связанный с неурожаями - все это отнюдь не способствовало процветанию крестьянства. И хотя к началу XX века примерно 3/4 всей пашни (без лесов, водных массивов и неудобий) принадлежали крестьянам, и около 1/4 - всем остальным сословиям (в первую очередь - дворянству), земли крестьянам не хватало. Из-за нехватки земли многие крестьяне были вынуждены эмигрировать на восток - в Сибирь, Казахстан и на другие земли. В 1914 году там находилось более 2 миллионов выходцев из Малороссии.
 
    Дворянские сословия, как и прежде, обладали как общими, так и особенными правами и преимуществами. Дворянство по-прежнему имело право на особые титулы, родословные книги, гербы, особые формы землевладения (майоратные, заповедные земли), оставалось собственником земли, хотя уже не единственным. Экономический вес дворянского землевладения падал, ибо часть дворян, не умевших выживать в новых рыночных условиях, разорялась, закладывала свои имения, или продавала их в руки разбогатевших крестьян и буржуа.

    Всего к началу XX века в России насчитывалось 1 миллион 800 тысяч потомственных и личных дворян (вместе с членами семей), что составляло около 1,5 % населения. Национальный состав дворянства в России был чрезвычайно пёстрым. Лишь чуть более половины дворян считали родным русский язык, за русскими шли поляки, составлявшие около 30% российского дворянства, далее грузины, турецко-татарская, литовско-латышская и немецкая группы.
 
    Несмотря на ухудшившееся к началу XX столетия положение крестьян, Малороссия тех лет всё же являлась житницей Европы. 90% всей экспортированной Россией пшеницы вывозилось из Украины. Крупнейшие помещики стремились превратить свои имения в сельскохозяйственные капиталистические предприятия, и около 2 тысяч дворян влились в начале XX века в состав крупных предпринимателей России.
 
    На территории Украины интенсивно (по тем временам) строились железные дороги, которые предназначались и использовались в основном для вывоза сельскохозяйственного сырья.
 
    В период с 1870 по 1900 год активно развивается Донецкий угольный бассейн и Криворожский бассейн по добыче железной руды. Здесь добывалось 70% всего угля империи и более половины железной руды. Из-за нехватки земли и обнищания многие крестьяне переселяются в города, формируя тем самым пролетарские массы города. В связи с этим явлением быстро растут города Малороссии. Так, с 1860 по 1897 год население Одессы выросло с 113 тысяч человек до 404 тысяч человек, Киева - с 55 тысяч до 248 тысяч.
 
    Ухудшившееся к началу XX века положение крестьянства вызвало в самом его начале новую волну возмущений охвативших Харьковскую и Полтавскую губернии. И если раньше были единичные крестьянские выступления, то в 1902 году они имели совершенно иное проявление. Выражалось оно в том, что выступление крестьян одного селения по самому заурядному поводу (непомерно высокие цены за аренду земли и непомерно низкие цены за рабочие руки, скверные условия труда, произвол и т.п.) служило детонатором для выступления крестьян в соседних селениях, а эти в свою очередь детонировали выступления в других.

    Но, несмотря на различия поводов выступлений, все они уходили своими корнями в крестьянское малоземелье. Многие выступления сопровождались захватами помещичьих земель, взломом хлебных амбаров и вывозом зерна, поджогами усадеб, часто принимали характер восстаний с открытым сопротивлением полиции и даже войскам.

    Вот характерное описание крестьянских действий в телеграмме одного из пострадавших помещиков на имя министра внутренних дел (1 апреля 1902 г., Полтавская губерния): "Несколько дней совершается систематический грабеж крестьянами помещичьих хлебных запасов, грабят же неимущие. Обыкновенно являются в усадьбу поголовно целые соседние деревни с подводами, с мешками, в сопровождении жен, детей, врываются в усадьбу, требуют ключи от амбаров, при отказе отбивают замки, нагружают в присутствии хозяина подводы, везут к себе... В дома не входят, но что попадается в амбарах сверх хлеба, все забирают".

    В ряде случаев крестьяне захватывали земли и торопились их запахать и засеять в надежде, что отобрать ее не посмеют.
 
    Материалы судебных процессов (суду было предано 1092 крестьянина) позволяют отчётливо увидеть причину, которая поднимала деревню на революционные действия, на прямые столкновения с карательными силами, она отнюдь не национально-освободительная.
   
    "Позвольте рассказать вам о нашей мужичьей, несчастной жизни. - говорит на суде обвиняемый, некто Киян. - У меня отец и 6 малолетних (без матери) детей и надо жить в усадьбе в 3/4 десятины и 1/4 десятины полевой земли. За пастьбу коровы мы платим... 12 руб., а за десятину под хлеб надо отработать 3 десятины уборки. Жить нам так нельзя, - продолжал Киян. - Мы в петле. Что же нам делать? Обращались мы, мужики, всюду... нигде нас не принимают, нигде нам нет помощи".
 
    Высокопоставленный сенатский чиновник писал в Министерство юстиции: "Присматриваясь к длинному ряду лиц, проходящих перед моими глазами на суде, - прислушиваясь к их показаниям и говору, я выношу убеждение, что крестьяне устрашены, но вовсе не убеждены. Крестьяне меня поражают еще и не замечаемой в годы моей бывшей службы на местах не то своей одичалостью, не то особой сосредоточенностью. Во всяком случае, недоверчивость к начальству, полная от него отчужденность проглядывается во всем".
   
    Полтавская и Харьковская губернии, выделявшиеся помещичьим засильем и крестьянским малоземельем, сыграли решающую роль в событиях 1902 года. За март - начало апреля крестьянское движение охватило здесь 165 селений, оказались разрушенными 105 помещичьих экономий. Движение было подавлено с использованием войск. Случались и прямые столкновения, и огнестрельные залпы по толпе с убитыми и ранеными.

    Волна крестьянских выступлений в 1902 г. прокатилась и по другим губерниям Украины и России, отмечавшимся высокой концентрацией помещичьего землевладения - Киевской, Черниговской, Орловской, Курской, Саратовской, Пензенской, Рязанской...

    Всюду отмечались небывалые раньше решимость в поведении крестьян и радикализм их требований. Можно говорить, что уже в 1902 году на историческую сцену выступил новый крестьянин - крестьянин эпохи социальной революции, а социальный взрыв 1902 года не был напрасным и бесследным.

    Самодержавие начало "уступки" крестьянству: в феврале 1903 года было провозглашено обещание облегчить выход из общины, в марте ликвидирована круговая порука общинников, в августе 1904 года отменены, наконец, телесные наказания крестьян - позорный пережиток крепостного рабства.
 
    Одновременно с крестьянским движением усиливается и борьба за свои права городского пролетариата. Борьба рабочего класса усилилась в период экономического кризиса, наступившего на рубеже XIX - XX столетий. Главным оружием промышленного пролетариата, как известно, являлись стачки.

    Если в 1895 году прошло 214 стачек, то в 1901 - 353, а в 1903 - 382. При этом рабочее движение развивалось не только количественно, но и качественно.

    Забастовщики все чаще выдвигали политические требования: в 1903-1904 гг. политическими являлись свыше 50% стачек. Стачки приобретали наступательный характер: рабочие требовали не возвращения сниженных заработков, а новых повышений. Рабочие начали оказывать сопротивление. Появилась новая форма забастовки - всеобщая, когда бастовали рабочие всего города, региона или отрасли.

    Такая стачка охватила в июле-августе 1903 года весь юг России - от Киева и Одессы до Тифлиса и Батума. В ней участвовало свыше 200 тыс. рабочих различных национальностей. Но, все же, нет ни одного указания на то, что рабочий Малороссии требовал автономии или федерации, требовал, чтоб его называли украинцем.
 
    А в РУП уже в апреле 1903 года появился новый проект политической программы, предложенный Киевским комитетом партии. Идеологической основой проекта был марксизм, что не могло не вызвать возражений у членов партий народнического направления.

    Основное противоречие лежало в отношении к сельской общине. Тогда как народники видели в ней основу социализма, проект требовал ликвидации общины как феодального пережитка.

    В результате конфликта народники во главе с Никитой Шаповалом, Александром Мицюком и Виктором Чеховским покинули РУП. Позднее, в 1907 году, они создали Украинскую партию социалистов-революционеров (эсеры).
 
    Программный документ - "Проект программы Революционной Украинской партии, созданный Центральным комитетом", был подготовлен Н.В. Поршем*.

*) ПОРШ Николай Владимирович (евр.)(19 октября 1879, Лубны, Полтавская губерния, Российская империя — 16 апреля 1944, Берлин, Третий Рейх) — государственный и дипломатический деятель, посол УНР в Германии (1919—1920), член Учредительного собрания, экономист..
Родился в немецко-еврейской дворянской семье в городе Лубны. Отец Николая был юристом.
Учился в Лубенской гимназии, позже — в Киевском университете св. Владимира. С 1890-х годов Порш, придерживавшийся марксистских взглядов, принимал участие в украинском национальном движении и в скором времени примкнул к кружку РУП, а к 1903 году фактически возглавил его. В 1905 году он сменил Дмитрия Антоновича, вместе с которым ранее редактировал газету «Труд», в качестве лидера РУП и занялся созданием новой программы партии, в основу которой ложилась переориентация с крестьянства на рабочий класс. После ликвидации партии он был вынужден эмигрировать во Львов.
В 1906 году, вскоре после основания УСДРП, Порш, наряду с М. Грушевским, Д. Антоновичем, В. Винниченко и С. Петлюрой, стал одним из её лидеров.
В ноябре 1917 года, вскоре после Октябрьского переворота, Порш был назначен военным министром УНР. В период его нахождения на этом посту украинские войска потерпели ряд существенных поражений (например, под Крутами) и утратили контроль над более чем половиной своей территории. В 1917-1918 годах Порш также состоял в ЦК УСДРП, возглавлял Украинский Совет рабочих депутатов.
В эпоху правления Директории был назначен послом в Берлин, где пребывал с 1919 по 1920 год. В 1920 году отошёл от политической деятельности. После ликвидации УНР обосновался в Германии.
В эмиграции жил в Германии. Писал труды по экономике, переводил на украинский язык сочинения Карла Маркса.
В 1944 году погиб в Берлине (по другой версии — пропал без вести).

Библиография
Про Автономію, etc / Mikola PORSH, pp. 124. Киів, [1907.]

    В проекте программы РУП заявляла о признании основных принципов, конечных целей и тактики международного социал-демократического движения.

    Для осуществления радикальных демократических преобразований в Российском государстве программа требовала установления демократической республики, высшая власть в которой должна принадлежать Законодательному собранию народных представителей, избранному на основе всеобщего равного избирательного права, широких демократических прав и свобод (слова, печати, совести, собраний, союзов, забастовок, референдумов и др.), уничтожения сословных, классовых, религиозных, национальных и иных привилегий, замены постоянной армии народным ополчением, выборность и независимость судей, отделения церкви от государства, всеобщего бесплатного образования, прогрессивного налога, широкого местного и краевого самоуправления.

    В национальном вопросе - гарантии права каждой нации на свободное культурное и общественное, развитие, национальное самоуправление, автономия Украины.

    В рабочем вопросе установление 8-часового рабочего дня, запрещение использовать детский труд, ограничение труда женщин, государственные пенсии по старости и инвалидности, запрещение штрафов и платежей натурой.

    "В интересах свободного развития классовой борьбы на селе и развития сельского хозяйства" - уничтожение выкупных, оброчных и иных платежей, чересполосицы, законов ограничивающих право крестьян свободно распоряжаться землей; предоставление права раздела общественной земли; конфискация кабинетских, удельных, церковных и монастырских земель, передача их в собственность местных (краевых) органов власти.

    Необходимым условием проведения этих преобразований являлось "свержение революционным народом с пролетариатом во главе самодержавного режима" и созыв Народной исполнительной рады (совета) на основе всеобщего избирательного права.
 
    Но РУП постоянно пребывала в состоянии конфликтов, которые не редко возникали даже не по политическим разногласиям, а в борьбе за лидерство в партии (как и сегодня Рада). Внутри ее шла и идейно-политическая борьба между представителями левого (социалистического) и правого (национал-демократического) течений, завершившаяся, как уже отмечалось, в начале 1902 года выделением представителей последнего в Украинскую народную партию. Большинство РУП (Д. Антонович, П. Андриевский, С. Андриевский, А. Жук, Б.Н. Мартов) настойчиво стремилось к превращению партии из аграрно-социалистической в пролетарскую, социал-демократическую, к сотрудничеству с российской социал-демократией.

    В 1903 году в партии уже доминировали представители социал-демократического течения. С осени 1902 года упрочились контакты партии и с представителями городского пролетариата. В июне 1903 года в РУП влилась Украинская социалистическая партия, созданная ещё в 1900 году украинцами польской культуры Богданом Ярошевским* и Марьяном Меленевским*.

*) ЯРОШЕВСКИЙ Богдан -

*) МЕЛЕНЕВСКИЙ Марьян

    Но объединение было непродолжительным: в декабре того же года Б. Ярошевский с группой бывших социалистов вышел из партии. К расколу привела борьба руководителей обеих партий за лидерство.
 
    В 1904 году А. Гуком был создан еще один проект программы РУП, в котором наряду с другими содержалось требование автономии для Украины. Это вызвало протест со стороны Заграничного комитета РУП, который в условиях эмиграции находился под влиянием российских социал-демократов и воспринял их позицию по национальной проблеме.

    Вначале конфликт носил скрытый характер. ЦК продолжал "украинизацию" партии, а Заграничный комитет в своей деятельности (он выполнял функции партийного издательства) избегал освещения спорных вопросов.

    Открытым конфликт стал на съезде во Львове в конце декабря 1904 года. Поводом для противостояния стало непризнание полномочий ряда участников съезда, что дало повод сторонам обвинить друг друга в подтасовке делегатов.

    В ходе дискуссии сформировалось три группы.

    А. Гук, Н. Порш, С. Петлюра, В. Винниченко выступали за разрешение украинской проблемы путем создания национальной государственности в виде автономии в составе федеративной России и объединение с РСДРП только в случае признания последней этих требований.

    М. Меленевский, П. Канивец, Н. Ткаченко стремились к принятию национальной программы российских социал-демократов и полному слиянию с их партией.

    Промежуточную позицию занимала группа во главе с Д. Антоновичем, который считал национальный вопрос "несуществующим", и ликвидацию национальной социал-демократии - невозможной.

    После нескольких дней безуспешных дебатов на съезде, сторонники полного объединения с РСДРП объявили о своем выходе из РУП и создании новой организации под названием "Украинская социал-демократия". Вскоре она примкнула к меньшевикам.

    Съезд прекратил свою работу, но конфликт продолжался. Теперь он проявил себя в споре за имущество РУП: библиотеку, кассу, архив. Лишь при посредничестве Украинской социал-демократической партии Галичины и РСДРП спор был разрешен.

    13 января 1905 года группа Меленевского выпустила декларацию под названием "Раскол РУП" и вскоре оформилась в "Спилку" (Украинский социал-демократический союз), вошедший на началах автономии в РСДРП.

    Группа Порша созвала в декабре 1905 г. II съезд РУП, объявивший о ее преобразовании в Украинскую социал-демократическую рабочую партию.

    В 1905 году возникла и Украинская Радикально-демократическая партия, которая в 1908 году эволюционировала в Товарищество украинских поступовцев (прогрессистов), которое возглавил "великий историк" Грушевский.
 
    Но сделанный мною набросок бурных политических событий Украины первых лет XX столетия был бы далеко не полным, если бы мы обошли вниманием ещё одно движение.

    Это националистическое движение русских монархистов, так называемых "черносотенцев". Доменом черносотенного движения, наряду с центральными губерниями России, отличавшимися прочными православно-монархическими традициями, как ни странно, в первую очередь являлась Украина, где социально-экономические проблемы, характерные для всей империи, дополнялись ещё и национально-религиозными противоречиями.
 
    Немаловажным фактом для нас, который следует отметить, является то, что и монархические, и русские националистические партии черносотенцев не делали различия между великороссами и малороссами и потому на Украине они объединяли в своих рядах и тех, и других.

    По сведениям, представленным генерал-губернатору Юго-Западного края, "чисто великорусских организаций не имеется, а те, в которых эти элементы являются преобладающими, называются просто русскими и в них входят как великороссы, так и малороссы".

    Украинцы здесь, как правило, не идентифицировались как отдельная нация, тогда как представителям других, а в особенности неславянских национальностей, на вступление в черносотенные организации требовалось согласие общего собрания.
 
    Если в национальном вопросе черносотенники были весьма щепетильны, то в сословно-классовом ограничений не существовало. Тут можно было вместе с разного рода лавочниками и торгашами, мелкими буржуазными элементами и деклассированной публикой встретить и интеллигенцию и дворян и священников.

    Так что интеллигенция, как и всё русское общество, оказалась расколотой и не малая часть из тех 32% считавших себя этнично-украинской интеллигенцией входила в эти ультраправые организации. Так в период с 1906 по 1913 годы среди активных деятелей правых можно назвать академика А.И. Соболевского, ректора Новороссийского университета С.В. Левашова, профессоров А.С. Вязигина и Д.И. Пихно, известного историка Д.И. Иловайского, писателя Д.И. Голицына (Муравлина) и ещё много других.
 
    Большим влиянием черносотенный Союз русского народа (СРН) пользовался и в среде украинского пролетариата. Только в Киеве Союз русских рабочих, согласно донесению киевского вице-губернатора в Департамент полиции от 7 декабря 1907 года, объединял в своих рядах 6500 человек, то есть, фактически каждый десятый мужчина из рабочей среды Киева, и это не считая черносотенцев из других сословий города.

    Существовало несколько филиалов этой организации: в Чигирине (85 членов), в Бердичеве, Екатеринославе, в Каменске Екатеринославской губернии (3000 членов) и на рудниках Ауэрбаха Бахмутского уезда той же губернии (300 членов), а также в городе Каменце-Подольском (512 членов) и в местечке Дунаевцы Ущицкого уезда Подольской губернии (78 членов). В Николаеве Херсонской губернии тоже имелся Союз рабочих русского народа.

    Часто рабочие не создавали свои черносотенные организации, а входили в обычные местные отделы существующих монархических партий. Подтверждением этому служит факт создания Кассы взаимопомощи рабочих-членов Харьковского СРН при местном отделе этой организации.

    В Одессе к СРН присоединилось свыше 600 рабочих из Партии правого порядка, прекратившей свою деятельность после выборов в 1-ю Думу . Кроме того, еще 1350 человек работало в принадлежащих Союзу портовых артелях грузчиков.
 
    Особой популярностью черносотенные идеи пользовались среди железнодорожных рабочих и служащих. Так к примеру в Славянске СРН поддерживало 2000 рабочих железнодорожных мастерских. По сведениям начальника Киевского губернского жандармского управления, в 1911 году "рабочие в железнодорожных мастерских, за исключением молодежи, все элемент консервативный".

    Результатом таких верноподданнических настроений стало создание в Киеве сразу четырех железнодорожных отделов черносотенных организаций: два входили в Союз русского народа, один железнодорожный и извозопромышленный отдел находился под эгидой Союза Михаила Архангела и еще один являлся филиалом независимого Киевского СРН. Известна численность только одной из этих организаций. По данным Киевского охранного отделения, в 1909 г. в составе 2-го железнодорожного отдела СРН насчитывалось 523 члена.
 
    Активную агитацию черносотенцы развернули и среди крестьян, где особым успехом она пользовалась опять таки на Украине. Крестьяне здесь, как правило, продавали произведенную продукцию не прямо потребителю, а посреднику, которым чаще всего выступал еврейский торговец, теряя, естественно, при этом часть своей прибыли.

    Так по некоторым данным, в черте оседлости на тысячу торговцев зерновыми продуктами приходилось 930 евреев. Многие товары для собственных нужд крестьяне покупали у этих же торговцев. В отчете Киевского губернатора за апрель 1913 года говорилось: "Отношения между крестьянами и евреями по-прежнему недружелюбные, и это особенно резко замечается в тех местах, где наряду с еврейской торговлей открыты русские потребительские общества, терпящие убытки от конкуренции... в торговле".

    Другой официальный документ свидетельствует: "Евреи остаются верны себе в отношении стремления к засилью в сельских местностях. Поведение их получает должную оценку в глазах крестьянства и отношения между последним и евреями далеко не дружественные".

    Агитаторы СРН всячески поддерживали антиеврейские настроения на селе, а иногда их разжигало и местное духовенство. Агитаторы Союза (в основном из числа тех же священников) выступали также за передачу земли помещиков-католиков крестьянам, чтобы ослабить позиции сторонников католической церкви в регионе.

    Поэтому крестьяне вступали в СРН целыми селами, но вступали они конечно не для борьбы с "врагами Престола и Отечества" и противодействия "засилью инородцев", а для того, чтобы диктовать свои условия помещикам. В итоге в Юго-Западном крае СРН за счет крестьян значительно пополнил свои ряды, но вместо предполагаемого укрепления на селе "порядка и законности" участились крестьянские волнения и выступления.

    Положение в Киевской, Подольской и Волынской губерниях стало настолько серьезным, что министр внутренних дел Н.А. Маклаков вынужден был в письме к начальнику Юго-Западного края требовать "принять самые решительные меры к недопущению подобной деятельности местных отделов Союза русского народа".
 
    Затянувшийся с начала века экономический кризис, поражение в русско-японской войне, вылились и в кризис политический в виде первой русской революции 1905 года. Началась она 3 января 1905 года стачкой на Путиловском заводе в Петербурге. Рабочие требовали восстановления на работе уволенных с завода четырех рабочих. Стачку поддержали другие заводы.

    8 января стачка стала всеобщей и в ней участвовало 150 тысяч рабочих. Руководитель "Собрания фабрично-заводских рабочих" печально известный священник Гапон предложил устроить шествие к царю и подать ему петицию с изложением рабочих нужд.

    В воскресенье 9 января 1905 года празднично одетые рабочие двинулись к Зимнему дворцу искать у царя справедливости и защиты. В мирном шествии участвовало более 140 тысяч человек. Но доступ рабочим к царю преградила полиция и войска. У Нарвских ворот и Дворцовой площади войска открыли стрельбу.

    В этот день на улицах было убито свыше 1 тысячи человек и около 5 тысяч ранено. Это событие всколыхнуло всю страну. Трудящиеся массы Украины также активно включились в революционное движение.

    В знак солидарности с антисамодержавным восстанием в Петербурге забастовали рабочие Киева, Харькова, Екатеринослава. На улицах Одессы появились лозунги "Долой самодержавие!". Рабочие Днепровского металлургического завода в поселке Каменское (ныне г. Днепродзержинск Днепропетровской обл.) прислали в Петербург обращение, в котором писалось: "Мы приветствуем вас, петербургские рабочие, и присоединяем наш голос к вашему могучему призыву: "Да здравствует народная революция!".

    В ходе забастовочной борьбы во многих городах и поселках Украины, в частности в Киеве, Екатеринославе, Луганске, Каменском, Горловке, Енакиево, возникали Советы рабочих депутатов. В создании и деятельности Советов рабочие опирались на свой предыдущий опыт организации забастовочных комитетов. С Советами сотрудничали представители русских и украинских партий - социал-демократы и эсеры.

    Местами недовольства народа вылились в вооружённые столкновения с войсками и полицией. Своего наибольшего развития вооруженная борьба против царизма достигла в декабре 1905 года. В Украине вооруженные восстания вспыхивали в Харькове, Екатеринославе, Александровске (ныне г. Запорожье).

    Самый широкий размах приобрело вооруженное восстание рабочих Донбасса. Центром событий стала Горловка. Тут 16 декабря полиция и войска открыли огонь по безоружным забастовщикам машиностроительного завода. Было убито 18 и ранено свыше 50 рабочих. В тот же день забастовочный комитет телеграфировал всем боевым рабочим дружинам Донбасса: "Мы все без оружия, нуждаемся в немедленной помощи...".

    И уже на следующий день из разных городов, поселков и железнодорожных станций в Горловку прибыло 8 поездов с дружинниками. Вместе их собралось около 4 тысяч. Но повстанцам катастрофически не хватило оружия. Они имели в своем распоряжении только 100 винтовок, 500 револьверов и охотничьих ружей. Большинство вооружалось чем придётся: самодельными саблями, копьями и кинжалами.

    Созданный при Горловском забастовочном комитете штаб повстанцев объединил все боевые дружины в три больших отряда: первый возглавил преподаватель горного училища большевик А. Гречнев, другой - горный мастер угольной шахты беспартийный П. Гуртовой, третий - школьный учитель эсер П. Дейнега.

    На рассвете 17 декабря восставшие отряды пошли в наступление против царских войск и после двухчасового боя заставили их отступить в степь. Но через несколько часов, получив значительное подкрепление, царские войска уже превосходящими силами пошли в атаку. Повстанцы проявили стойкость и мужество, они решительно отклонили предложение сложить оружие. После шестичасового боя, потеряв убитыми около 300 своих товарищей, дружинники оставили Горловку.

    Несмотря на поражение, декабрьское восстание в Донбассе сыграло значительную роль в утверждении и развитии рабочих традиций борьбы за социальную справедливость. К тому же это восстание ознаменовалось тем, что рабочих Горловки поддержали крестьяне из окрестных селений, которые пришли на помощь восставшим.
 
    Вообще осенью 1905 года крестьянское движение охватывало более половины Европейской России, практически все регионы помещичьего землевладения. Современники говорили о начавшейся в России крестьянской войне против помещиков, за передачу всей земли тем, кто ее обрабатывает своим трудом. По разным подсчетам за 1905 - 1907 гг. в Европейской России было уничтожено от 3 до 4 тыс. дворянских усадеб - от 7 до 10 % их общего количества. По числу разгромленных помещичьих усадеб выделились Саратовская, Самарская, Тамбовская, Курская, Киевская и Черниговская губернии.
 
    Разгром помещичьих усадеб далеко не всегда являлся обычным актом вандализма. Зачастую крестьяне, по их собственным словам, сжигали жилые и хозяйственные строения для того, чтобы выдворить помещика из деревни хотя бы на два-три года и чтобы не допустить размещения там отрядов карателей.
 
    О масштабах крестьянских выступлений говорит и приказ министра внутренних дел П. Дурново киевскому генерал-губернатору о том чтобы: "...немедленно истреблять, силою оружия бунтовщиков, а в случае сопротивления - сжигать их жилища... Аресты теперь не достигают цели: судить сотни и тысячи людей невозможно". Этим указаниям вполне соответствовало распоряжение тамбовского вице-губернатора полицейскому командованию: "меньше арестовывайте, больше стреляйте..." Генерал-губернаторы в Екатеринославской и Курской губерниях усмиряли артиллерийским обстрелом взбунтовавшееся население. Первый из них разослал по волостям предупреждение: "Те села и деревни, жители которых позволят себе какие-либо насилия над частными экономиями и угодьями, будут обстреливаемы артиллерийским огнем, что вызовет разрушения домов и пожары".
 
    Подавление революции вооруженной рукой сопровождалось запоздалыми правовыми "уступками" крестьянству, включающими прекращение в 1907 году выкупных платежей за "освобождение" от крепостного права; созданием Государственной думы - псевдопарламента, где все же в 1906 - 1907 гг. крестьянские депутаты смогли заявить о действительных нуждах и интересах деревни; а, главное, аграрной реформой П.А. Столыпина, направленной на разрушение общины и передачу общинных земель в частную собственность отдельных общинников.
   
    В 1905 году в политике правительства наметились и перемены в отношении украинского языка. После издания манифеста 17 октября 1905 года в России начинают выходить около 40 газет и журналов на украинском языке. Первую украинскую газету в России после наступления "свобод" в 1905 году стал издавать в городе Лубны лучший друг Михновского, неистовый украинский "діяч" небезызвестный нам Владимир Шемет, называлась она "Хлібороб". Правда вскоре её постигла та же участь что и большинство украиноязычных изданий, число которых значительно уменьшилось, в основном потому, что читать их было некому, и они не все смогли себя окупить. "Даже, микроскопическая Латвия, с населением около миллиона латышей, - пишет А. Дикий в "Неизвращённой истории Украины-Руси" - имела больший тираж своих газет, чем 35-миллионная Украина. Факт этот настолько известен и неоспорим, что его не решаются оспаривать далее сепаратисты. Они только дают этому свое объяснение: будто бы российская администрация препятствовала распространению органов печати на украинском языке и репрессировала подписчиков этих изданий. Но ни одного документального доказательства своих голословных утверждений привести не могут". Да и не мудрено, ведь такая же картина с "популярностью" украинских изданий в Украине просматривается и сегодня. Не зря же в мае 2000-го года известный политик (ныне глава Национального союза писателей Украины) Владимир Яворивский жаловался в своей авторской радиопрограмме, что на всю многомиллионную Украину лишь несколько десятков тысяч человек по-настоящему владеют украинским языком. И вот этот исковерканный русский у нас называется "рідна мова" - для кого?
  В 1906 году основывается также ряд культурно-просветительных украинских организаций. - "Просвиты", "Наукове товариство", различные клубы.
  Видимо, чтобы хоть как-то поправить дела с читательской потребностью населения украинской литературы, в марте 1908 года 36 депутатов внесли в государственную Думу законопроект об обучении на украинском языке в начальных школах Украины в 1908-1909 гг. с сохранением обязательного преподавания русского языка. Но этот проект был отвергнут на начальной стадии обсуждения комиссией государственной Думы по народному образованию. Совет министров так же категорически выступил против инициативы депутатов Государственной думы принять закон о начальном обучении украинцев на родном языке. В декабре 1909 года Дума отклонила законопроект о введении украинского языка в местном судопроизводстве. И вообще с приходом на пост председателя Совета министров правительства П.А.Столыпина, политика в отношении Украины вскоре вновь стала возвращаться в прежнее русло. Связано это было с тем, что в Австро-Венгрии всё более активно начали заявлять о себе украинофилы, а русское движение фактически загонялось в подполье. В своем усердии в искоренении русофильства в Галиции австрийцы дошли до того, что хранение сочинений русских классиков или Евангелия на русском языке почиталось ими государственным преступлением.
  Посол в Вене князь Л.П. Урусов писал, что русское правительство не может ни официально поддерживать национально-русское течение в Галиции, ни развивать среди населения надежды на отделение от Австрии и присоединение к России. Но благоразумная и осторожная материальная и духовная поддержка русской народной партии желательна, "тогда как пропаганда соединения с Россией в более или менее ближайшем будущем" может "при нынешних условиях лишь повредить русскому национальному движению"
  Поэтому формальная инициатива в организации поддержки русской партии в Галиции и Буковине принадлежала в начале ХХ века русским общественным организациям националистического толка. Распределение и передача государственных сумм на поддержание и развитие русских культурно-просветительных учреждений прикарпатских славян были полностью в ведении депутата Государственной Думы В.А.Бобринского и камергера Гижицкого. Правительство доверяло им указанные суммы, не контролируя их и не требуя отчета в расходовании денег. Это делалось, в первую очередь, для того, чтобы исключить возможные осложнения на дипломатическом уровне. Выделяя средства, российское правительство полностью устранялось от того, как и на что они используются. Помимо государственных субсидий еще 10-12 тысяч рублей ежегодно давали частные пожертвования. Все перечисленные средства в соответствии с уставом находившегося в Питере Галицко-русского общества должны были расходоваться на культурно-просветительные цели. Фактически это были самые разнообразные мероприятия как культурного, так и политического характера. Центральное место в культурной работе отводилось распространению русского языка в Галиции, поскольку вопрос о культурно-языковой ориентации составлял основу программы галицийских "москвофилов" и с 1909 года приобрел политическое звучание. Опасность проникновения в Россию идей украинского сепаратизма из Галиции заставила в 1909 году министерство внутренних дел и министерство финансов принять решение о регулярном выделении средств на "помощь прикарпатским русским", а на территории Российской империи принимались меры к ограничению украинофильских течений. 20 января 1910 года был издан циркуляр за подписью П.А.Столыпина, который обращал внимание губернских властей на несоответствие русским государственным задачам образования обществ, преследующих узкие национально-политические цели, так как, по его мнению, объединение на почве национальных интересов вело к усугублению национальной обособленности и розни и могло вызвать последствия, угрожающие общественному спокойствию и безопасности.
   В записке по польскому вопросу чиновник МИД Олферев в 1908 году писал: "Пока в Галиции живет еще русский дух, для России украинство не так еще опасно, но коль скоро австро-польскому правительству удастся осуществить свою мечту, уничтожив все русское в Галиции и заставить на веки забыть о некогда существовавшей Червонной Православной Руси, тогда будет поздно и России с врагом не справиться". А граф В.А.Бобринский по этому поводу писал: "Если русское движение будет окончательно сломлено и восточная Галичина и Буковина будут совершенно обукрайнены, то тогда вся сила вражеского натиска будет направлена на нашу Малороссию и украинская пропаганда у нас значительно усилится. Поэтому ясно, что защита русского дела на Днестре и Сяне есть защита его на Днепре и, работая в Галичине, мы работаем для нашей национальной самообороны".
   Когда же в 1910 году, согласно оперативных данных спецслужб России стало известно, что в Галиции состоялось тайное совещание, на котором присутствовали Эрцгерцог Франц-Фердинанд и деятели украинского движения как Галиции, так и Надднепрянщины: Е. Олесницкий, А. Шептицкий, Е. Чикаленко, Н. Лысенко и Н. Михновский, В. Липинский, Л. Юркевич, В. Степанковский и др., где решено было создать организацию, которая в случае войны выступила бы на стороне противников России, то очнувшись от спячки, российское правительство стало больше уделять внимания русскому движению Галичины. В частности, в 1911 году П.А.Столыпин отпустил единовременно 15 тыс. рублей на расходы по выборам в австрийский парламент. Естественно, что речь шла о помощи организациям "москвофильской" ориентации.
  Но старания России - это, ни что по сравнению с теми потугами, которые предпринимала Германия, со стороны которой особенно мощная пропаганда украинизации началась накануне первой мировой войны. Правительство Германии израсходовало на подрывную деятельность против России 6 миллиардов марок, это на 20 % больше, чем за 15 лет строительства своего военного флота! Но немцы с лихвой вернули свои затраты после того, как в 1917 - 1918 годах, в Киеве к власти пришли их ставленники. Плоды трудов немецкой политики тех лет мы пожинаем ещё и сегодня ("древняя" украинская культура в Галичине) Но если бы правительство России уделяло русским людям Галичины хотя бы половину того внимания которое уделялось немцами и поляками её украинизации, то вероятно не о каком сепаратизме и национализме сегодня не было бы и речи.
  "У нас, на Руси, таких оснований и условий для сепаратизма нет,- говорил Семен Юрьевич Бендасюк, в докладе прочитанном 12 декабря 1938 года в Секции русских студентов во Львове, на курсе культурно-просветительной работы, - но он возник и держится вот уже десятки лет по двум главным причинам: мы, русские, не даем ему надлежащего отпора, а он получает всемощную поддержку извне, с вражьей стороны. Поскольку мы, русские, с ним не боремся, мы также его виновники. Поскольку он служит чужим силам, враждебным Руси, он - зло, несчастье для всего русского народа, и особенно для малороссов... Довоенная Россия несет ответственность за то, что во второй половине истекшего века дала у себя возможность возникнуть и развернуться украинскому сепаратизму. Здесь, в Галичине, наши предки, альтрутены, ответственны за то, что не воспрепятствовали образоваться здесь украинскому Пьемонту после известного неудачного царского указа 1876 года, заставившего украинцев перенести свой центр сюда и отсюда готовить расчленение России".
  Если первое время, после русского возрождения австрийцы преследовали лишь оборонительную задачу: отстоять Галицию от влияния и поглощения ее Россией, то по мере того, как связи между Веной и Берлином становились все теснее и теснее и руководство австрийской внешней политикой переходило в руки Германии, оборонительный австро-германский союз обратился в наступательный. В связи с этим и возник в Берлине план - использовать Галицию в качестве плацдарма украинского сепаратизма, долженствующего в конечном итоге привести к отторжению всей Малороссии от России и присоединение ее к короне Габсбургов. Поэтому, не случайно депутат австрийского парламента, небезызвестный "украинец" Николй фон Василко, обратился 13 января 1917 года с письмом к австрийскому министру иностранных дел графу Черни напоминая о том что: "Уже сначала, после объявления войны, национально настроенные антирусские русины возбудили ходатайство об употреблении официального наименования "украинцы", чтобы не иметь ничего общего с старо-русинами и русинами-русофилами". Не нужно быть большим умником, чтобы понять, что русским людям Малороссии, мысленно уже захваченной немцами, заранее дали новое название, которое должно было окончательно оторвать Малороссию от России.
   
   
     Кому война, а кому мать родна.
   
     "В действительности Украина-это дело моих рук, а вовсе не плод сознательной воли русского народа. Я создал Украину для того, чтобы иметь возможность заключить мир хотя бы с частью России" - говорил начальник штаба Восточного фронта генерал Гофман.
  Трудно поверить, что какой-то там немецкий генерал способен создать страну или народ, но, как это не парадоксально выглядит, огромная доля правды в хвастливом заявлении немца присутствует. Именно руководитель немецкой делегации на переговорах в Бресте генерал М. Гофман "убедил" украинских националистов полностью порвать все связи с Москвой и объявить УНР независимым государством. Так на свет появился IV универсал Центральной Рады, а германские войска получили возможность под видом "миротворцев" оккупировать Украину. Но давайте всё по порядку, давайте восстановим ту цепочку событий которая закончилась этим самым IV универсалом.
  "Я был твёрдо убеждён, что всемирная война неизбежна, причём, по моим расчётам, она должна была начаться в 1915 году... - писал в своих мемуарах герой этой войны генерал А.А. Брусилов. - Мои расчёты основывались на том, что хотя все великие державы спешно вооружались, но Германия опередила всех и должна была быть вполне готовой к 1915 году...". Русский генерал немного ошибся в своих расчётах - Германия была готова к войне уже в 1914 году. И подготовилась она к ней не только технически, но и психологически.
  В 1920 году в Токио была напечатана брошюра участника этой войны генерала Юрия Дмитриевича Романовского, которая была основана на секретных австрийских и германских материалах, раздобытых русским Генеральным штабом летом 1917 года. В ней в частности сообщалось: "В 1914 году в Вене состоялось тайное совещание по украинским делам, на котором кроме членов министерств иностранного и военного, присутствовал граф Бертхольд, Шептицкий и не более ни менее как главный большевистский агент и одновременно германский шпион знаменитый Парвус (Гельфанд). На этом совещании были окончательно установлены предстоящие мероприятия после занятия Малороссии австро-германской армией. План предстоящей деятельности Австрии в Малороссии, разработанный в деталях, с намеченными лицами для занятия административных должностей, был также найден в архиве Шептицкого. Одновременно Грушевский, проживавший в Галиции и бывший в курсе всех этих планов, через особо доверенных лиц поддерживал сношения со своими агентами в России".
  Давайте внимательней присмотримся к вышеуказанным лицам, принадлежащим славянской нации. Начнём хотя бы с Шептицкого.
  Андрей Шептицкий - польский граф из древнего боярского галицко-русского, вдальнейшем опляченного рода, младший брат будущего военного министра в правительстве Пилсудского. Начав свою карьеру австрийским кавалерийским офицером, он, впоследствии, из-за слабого здоровья принял монашество, сделался иезуитом и с 1901 по 1944 гг. занимал кафедру львовского митрополита. Все время своего пребывания на этом посту он неустанно служил делу отторжения Украины от России под видом ее национальной автономии. Деятельность его, в этом смысле, один из образцов воплощения польской программы Духинского на востоке. Но надеясь, что в случае победы Германии и Австро-Венгрии над Россией он получит сан митрополита всех завоёваных земель, а возможно даже и патриарха всея Руси, он полностью перешёл на позицию немцев отодвинув интересы Польши на второе место. Кандидат богословия В.И. Петрушко в статье "К предполагаемой беатификации униатского митрополита Андрея Шептицкого" приводит упомянутый выше разработанй Шептицким плап и жизненный путь митрополита. Считаю - выдержки из статьи кандидата богословия и приводимого в ней документа будет достаточно чтобы понять с кем мы имеем дело. Но сначала обратите внимание на высакзывание в германском учредительном собрании министра Эрцерберга: "Русский вопрос является не чем иным, как частью большого спора, который немцы ведут с англичанами в целях господства над миром. Нам нужны Литва и Украина, которые должны быть аванпостами Германии. Польша должна быть ослаблена. Если и Польша будет в наших руках, то мы закроем все пути в Россию, и она будет принадлежать нам. Для кого не ясно, что только на этом пути лежит будущность Германии". Вступив на этот путь, Германия 1 августа 1914 года объявляет войну России. Ну а далее цитирую В.И. Петрушко.
  "С началом Первой мировой войны активность униатского митрополита возрастает еще более. Честолюбие тайного примаса русских католиков еще более подхлестывает Шептицкого, в случае победы Австрии и Германии он может надеяться на патриаршество всея Руси. Митрополит Андрей активно поддерживает акции австрийского правительства, направленные на формирование украинских военных подразделений - так называемых "сечевых стрельцов",- призывая их к исполнению воинского долга во имя габсбургской Австро-Венгрии. Уже в первые дни войны Шептицкий обращается к своей пастве с посланием: "Дорогие мои, в очень важное время ведется война между нашим цесарем и московским царем, война справедливая с нашей стороны. Московский царь не мог перенести, что в Австрийской державе мы, украинцы, имеем свободу вероисповедания и политическую волю. Он хочет забрать у нас эту свободу, заковать нас в кандалы. Будьте верны цесарю до последней капли крови"
  Правда, Шептицкий не считал за лицемерие еще в марте 1914 г. направить Николаю II тайное послание, в котором он уверял императора в своей верности и называл его "объединителем славянства". Очевидно, граф желал подстраховаться на случай неблагоприятного для Австрии исхода войны
  Тем не менее в конце июля 1914 г. Шептицкий как сенатор участвует в тайном совещании в Вене, где его просят подготовить рекомендации относительно политики австро-немецкого командования на случай оккупации Украины. Граф выполнил это поручение правительства и создал грандиозный проект который в равной мере учитывал и запросы Австрийской монархии, и прозелитические интересы Ватикана, и личные амбиции митрополита. Вот текст этого документа (с незначительными сокращениями):
  "Как только победоносная австрийская армия пересечет границу Украины, перед нами встанет тройная задача военной, социальной и церковной организации страны. Решение этих задач должно <...> содействовать предполагаемому восстанию на Украине, но также для того, чтобы отделить эти области от России при каждом удобном случае как можно решительнее, чтобы придать им близкий народу характер независимой от России и чуждой царской державе национальной территории. Для этой цели должны быть использованы все украинские традиции, подавленные Россией, чтобы возродить их в памяти и ввести в сознание народных масс так метко и точно, чтобы никакая политическая комбинация не была в состоянии ликвидировать последствия нашей победы.
  I. Военная традиция должна быть построена на традициях запорожских казаков (отсюда и "сечевые стрельцы" в память о Запорожской Сечи - В П) <...> Самый выдающийся военачальник мог бы после великой победы быть наречен нашим кайзером "гетманом Украины" <...> (на роль будущего "гетмана" впоследствии был выдвинут австрийскими властями эрцгерцог Вильгельм Габсбург, который также перешел в униатство и стал именоваться на украинский манер - Василем Вышиванным - за ношение украинских вышитых сорочек - В. П.). Он мог бы в ранге походного командира или фельдмаршала получить определенную автономию в рамках нашей военной администрации, чтобы создавать верные военной администрации кадры, среди которых могли бы найти себе место восставшие украинцы. Национальный характер должен проявиться в названиях воинских должностей (атаманы, есаулы, полковники, сотники), далее - в обмундировании, воинских группах и т. п. Гетману должно быть позволено отдавать "универсалии" (приказы и обращения) к армии и народу, назначать есаулов, атаманов и др. К нему должен быть приставлен человек, знакомый с историей Украины, который мог составлять официальные бумаги, помогать советом, словом и делом. Подобная военная организация легко распространилась бы на всю страну, а также могла бы способствовать и регулированию движения украинцев."
  II. В продолжение войны должна быть принята во внимание также правовая и социальная организация, чтобы доказать населению, сколь многие направления русского законодательства были несправедливы и угнетали его. Наряду с провозглашением свободы, терпимости и т. д. (основные законы) должна быть также опубликована австрийская Конституция (в аутентично популяризованном украинском переводе) и всевозможные другие австрийские своды законов. Комиссия из австрийских и русских (украинских) юристов должна будет подготовить суммарную кодификацию. В первую очередь должны быть рассмотрены те стороны общественной и частно-правовой жизни, в которых украинцы - народ - массы чувствуют себя наиболее угнетенными.
  III. Церковная организация должна преследовать ту же самую цель - Церковь на Украине необходимо по возможности полнее отделить от российской. Оставляя в стороне доктрину, сферу догматики, было бы необходимо издать серию церковных распоряжений, например об отделении Украинской Церкви от Петербургского Синода, о запрещении молиться за царя, о необходимости молиться за цесаря. Вместе с тем великорусские московские святые должны быть удалены из календаря и т. д. Все эти декреты должны быть изданы авторитетом церковным, а не исходить от гражданской или военной власти - чтобы таким образом избавиться от российской системы. Также было бы абсолютно нецелесообразно устанавливать Синод (по образцу Петербургского Синода). Митрополит Галицкий ("и всея Украины") мог бы этими декретами устанавливать то, что согласно с фундаментальными принципами Восточной Церкви и традициями Митрополичьего престола и было бы одобрено военной администрацией. Я как митрополит мог бы это сделать, поскольку в соответствии с каноническими правилами Восточной Церкви и традициями моих предшественников имею право, подтвержденное Римом, пользоваться данной властью во всех сферах. Если начерченный мной план будет принят - а так оно, наверное, и будет,- на Украине будет установлен единый центр духовной власти и Церкви как организма, представляющего собой невидимое целое. И он будет целиком отделен от Российской Церкви.
  Определенное число епископов, а именно те, которые родом из Великороссии, и те, которые откажутся присоединиться к унии, должны быть устранены и заменены другими - теми, кто признает украинские и австрийские убеждения. Рим бы согласился в этом случае на эти распоряжения и назначения. Восточные Патриархи, оплаченные из средств правительства, также одобрили бы их.
  Оставляя народу все, что могло бы быть ему дорого в виде обрядов и обычаев, освобождая клир от тяжкого ярма синода и консистории и обращая клир от его полицейской и политической деятельности до чисто церковной и христианской сферы, можно надеяться на универсальное согласие и послушание.
  Таким образом, единство Украинской Церкви будет сохранено или достигнуто, а ее отделение от Российской Церкви будет решительно и полностью утверждено. Канонические основания для таких действий с католической точки зрения являются благоприятными, а с точки зрения восточного православия они легальны, логичны и не требуют объяснения.
  На все это я мог бы получить подтверждение из Рима или, если быть более точным, я в значительной степени уже закончил приготовления. Православие Церкви не было бы уничтожено. Оно должно быть сохранено во всей его полноте. Нужно только очистить его самым радикальным образом от московского влияния"
  (подлинник - в Haus-Hof und Staatsarchiv Politishe Abteilung, Вена, Австрия, цит. по нем тексту из книги: Семен. В. Савчук і Юрій Мулик-Луцик Історія Української Греко-Православної Церкви в Канаді т 2, Winnipeg 1985 С 611-612).
  Как видно из приведенного текста, "Украинский Моисей" абсолютно лоялен к австрийской монархии Габсбургов и отнюдь не помышляет ни о какой самостийности для Украины, предлагая для нее лишь куцую автономию в пределах Австро-Венгрии.
  Однако планам Шептицкого не суждено было воплотиться в жизнь. Русская армия стремительно наступала, и уже 3 сентября 1914 г. российские войска вступили во Львов. 19 сентября митрополит Андрей был выслан в Россию. Вскоре из Киева униатский митрополит направляет письмо императору Николаю II, содержание которого способно вызвать немалое удивление после всего, цитированного выше. Письмо написано, как указывает в нем Шептицкий, по поводу "успехов российской армии и воссоединения Галичины с Россией, за что трехмиллионное население Галичины с радостью приветствует российских солдат, как своих братьев" (опубликовано в газете "Новое время", Петроград, август 1917, цит. по Семен. В. Савчук і Юрій Мулик-Луцик Історія Української Греко-Православної Церкви в Канаді т 2 С 619). Здесь есть такие строки "Православно-католический митрополит Галицкий и Львовский, от многих лет желающий и готовый ежедневно жертвовать свою жизнь за благо и спасение Святой Руси и Вашего Императорского Величества, повергает к ногам Вашего Императорского Величества сердечнейшие благопожелания и радостный привет по случаю завершающегося объединения остальных частей Русской Земли".
  Перемены, происшедшие в настроениях "Украинского Моисея" за месяц с небольшим были столь разительны, что Государь на полях письма митрополита собственноручно начертал лаконичный ответ "Аспид?" При этом Николай II еще ничего не подозревал о существовании вышеизложенного плана переустройства Украины, черновик которого был обнаружен в тайнике под свято-Юрским собором во Львове в феврале 1915 г. 27 июля 1916г. министр внутренних дел Штюрмерг направил Николаю II донесение по поводу обнаруженного документа, в котором кратко излагались его основные положения. В связи с этим последовала еще одна резолюция Государя в адрес Шептицкого: "Какой мерзавец?"
  Я думаю всякий порядочный человек согласися с мнением Николая II и далее описывать жизненный путь митрополита Шептицкого пока незачем. Поэтому перейдём ко второй личности.
  Итак: Алекса;ндр Льво;вич Па;рвус, от латинского Parvus - маленький. Кличку (псевдоним) получил очеввдно за свой гигантский рост и массивную фигуру. Другие псевдонимы: Александр Молотов, Александр Москович. Настоящее имя и фамилия Изра;иль Ла;заревич Ге;льфанд, (родился 27 августа 1867г., Березино, Минская губерния - скончался 12 декабря 1924г., Берлин) - деятель российского и германского социал-демократического движения, публицист, сотрудник газеты "Искра" и журнала "Заря", доктор философии. Близко знаком с Плехановым, Засулич, Цеткин, Троцким и многими друими революционными деятелями. Именно от него перенял Троццкий теорию "перманентной революции". Своеобразной оценкой деятельности Парвуса в Первой русской революции могут служить слова М.Горького, который в письме к И.П. Ладыжникову в 1905 году о нём писал: "Противно видеть его демагогом а ля Гапон". Возможно высказывания по поводу Парвуса у "Буревестника революции" были несколько предвзятыми - повод для этого был. Вот что рассказывает в очерке "В.И.Ленин" сам пролетарский писатель: "К немецкой партии у меня было "щекотливое" дело: видный ее член, впоследствии весьма известный Парвус, имел от "Знания" (издательства И. Фроянов) доверенность на сбор гонорара с театров за пьесу "На дне". Он получил эту доверенность в 902 году в Севастополе, на вокзале, приехав туда нелегально. Собранные им деньги распределялись так: 20% со всей суммы получал он, остальное делилось так: четверть-мне, три четверти в кассу с.-д. партии. Парвус это условие, конечно, знал и оно даже восхищало его. За четыре года пьеса обошла все театры Германии, в одном только Берлине была поставлена свыше 500 раз, у Парвуса собралось, кажется, 100 тысяч марок. Но вместо денег он прислал в "Знание" К. П. Пятницкому письмо, в котором добродушно сообщил, что все эти деньги он потратил на путешествие с одной барышней по Италии. Так как это, наверно, очень приятное путешествие, лично меня касалось только на четверть, то счел себе вправе указать ЦК немецкой партии на остальные три четверти его. Указал через И. П. Ладыжникова. ЦК отнесся к путешествию Парвуса равнодушно. Позднее я слышал, что Парвуса лишили каких-то партийных чинов,- говоря по совести, я предпочел бы, чтоб ему надрали уши. Еще позднее мне в Париже показали весьма красивую девицу или даму, сообщив, что это с нею путешествовал Парвус. "Дорогая моя, - подумалось мне,- дорогая". И. П. Ладыжников, через которого Горький известил ЦК немецкой социал-демократической партии о неблаговидном поступке Парвуса, сообщает дополнительные подробности: "Парвус растратил деньги, которые он присвоил от постановки пьесы "На дне" в Германии, растратил около 130 тысяч марок. Деньги эти должны были быть переведены в партийную кассу. В декабре 1909 года по поручению М. Горького и В. И. Ленина я два раза говорил в Берлине с Бебелем и с К. Каутским по этому вопросу, и было решено дело передать третейскому суду (вернее, партийному). Результат был печальный. Парвуса отстранили от редактирования с.-д. газеты, а растрату денег он не покрыл".
  8 января 1915 года Парвус явился к германскому послу в Константинополе фон Вагенхейму со следующим заявлением: "Российская демократия может достигнуть своей цели только через окончательное свержение царизма и расчленение России на мелкие государства. С другой стороны, Германия не будет иметь полного успеха, если ей не удастся вызвать в России большую революцию. Но русская опасность для Германии не исчезнет и после войны до тех пор, пока Российское государство не будет расчленено на отдельные части. Интересы германского правительства и интересы русских революционеров таким образом идентичны".
  Германия не рассчитывала, что война на восточном фронте против России так затянется. Ее экономика не выдерживала дальнейшего продолжения военных действий. Поэтому германское руководство стремилось всеми доступными средствами принудить Россию к сепаратному миру. Одним из средств давления на нашу страну немцы избрали революционное движение, а именно живших в эмиграции революционеров. Они готовы были щедро профинансировать такую подрывную деятельность. Я не стану приводить здесь весь проект этого плана, он довольно объёмный скажу только что он не обходил стороной и Украину о которой в частности говорилось: "Образование независимой Украины можно рассматривать и как освобождение от царского режима, и как решение крестьянского вопроса". Стоит отметить, что при чтении документа становится видно, что Ленин в 1917 году действовал именно в соответствии с этим планом. Но эта очень интересная и обширная тема, в рамки наших поисков Украины, как государства или нации, не вмещается, и посему, давайте лучше обратим наше внимание на третью личность, упомянутую генералом Романовым. С ней мы сталкивались уже не раз и хорошо знакомы. И вот что говорит об этой личности американский историк доктор Джеймс Э. Мейс:
  "Сегодня, присматриваясь к идейно-теоретическому наследию М.С.Грушевского, можно только удивляться, как смогли большевистские "теоретики" настолько исказить взгляды и содержание деятельности этого, безусловно, убежденного социалиста-демократа, великого гуманиста, что именно его имя надолго стало символом украинского буржуазного национализма и контрреволюционности. "Вина" Грушевского заключалась в одном - он слишком серьезно отнесся к идее украинского государства в рамках федеративной России, слишком искренне верил в интернационализм русских политиков, - короче говоря, он чересчур серьезно отнесся к идеям социалистического интернационализма".
  Но, наряду с этим мнением, которое сегодня в Украине разделяют (или делают вид что разделяют) многие, существует другое. И вот что писал о Грушевском русский историк в эмиграции Н. Ульянов - отнюдь не "большевистский теоретик".
  "Если враждебных выпадов его против России можно насчитать сколько угодно, то трудно привести хоть один направленный против Австро-Венгрии. Особого внимания заслуживает отсутствие малейшего осуждения Духинщины. Прежнее "поколение белых горлиц" не по одним научно-теоретическим, но и по моральным соображениям отвергло это расово-ненавистническое учение. Грушевский ни разу о нем не высказался и молчаливо принимал, тесно сотрудничая с людьми, взошедшими на дрожжах теории, которой так удачно воспользовался в наши дни Альфред Розенберг.
  По отношению к России, Грушевский был сепаратистом с самого начала. Сам он был настолько тонок, что ни разу не произнес этого слова, благодаря чему сумел прослыть в России федералистом типа Драгоманова. Даже летом 1917 года, когда образовалась Центральная Украинская Рада и тенденция ее основателей ясна была ребенку, многие русские интеллигенты продолжали верить в отсутствие сепаратистских намерений у Грушевского. Кое кто и сейчас думает, что будь Временное Правительство более сговорчиво и не захвати большевики власть, Грушевский никогда бы не встал на путь отделения Украины от России. И это несмотря на то, что он летом 1917 г. выдвинул требование выделения в особые полки и части всех украинцев в действующей армии. Еще в 1899 г., в Галиции, при создании "Национально-Демократической Партии", он включил в ее программу тезис: "Нашим идеалом должна быть независимая Русь-Украина, в которой бы все части нашей нации соединились в одну современную культурную державу". Отлично понимая невозможность немедленного воплощения такой идеи, он обусловил его рядом последовательных этапов. В статье "Украинский Пьемонт", написанной в 1906 году, он рассматривает национально-территориальную автономию, "как минимум, необходимый для обеспечения ее свободного национального и общественного развития".
   Заполучив себе в союзники униатскую церковь в лице митрополита Шептицкого, большевиков из РСДРП и сепаратистов - украинцев, правительство Австро-Венгрии и Германии 1 августа 1914 года объявило войну России. Но объявление войны вызвало неожиданный для немцев национально-патриотический подьём во всей Российской империи. Несмотря на то, что все три купленные ими формации добросовестно отрабатывали полученные ими от немцев деньги (униаты с первых дней войны благославляли свою паству и призывали "быть верными цесарю до последней капли крови", большевики вели активную агитацию проти войны с немцами, а самостийныки во главе с осторожным Грушевским хоть и высказывались против войны но, заняли выжидательную позицию), российская армия с первых дней войны перешла в наступление на всём фронте. В частности на юго-западном направлении, в самом начале Первой мировой войны в ходе Галицийской битвы 18 августа - 21 сентября 1914 года, российские войска одержали крупную победу, в результате которой 2 сентября был взят Галич, 3 сентября - Львов. После четырехмесячной осады 22 марта 1915 был взят Перемышль и вся Галиция была занята российской армией. В это время в Галичине было образовано Галицкое генерал-губернаторство. Военным генерал-губернатором Галиции был назначен граф Георгий Александрович Бобринский.
  С. Ю. Бендасюк, в своём докладе, прочитанный 12 декабря 1938года в Секции русских студентов во Львове, на курсе культурно-просветительной работы говорил: "С занятием русскими войсками Галичины и Буковины в 1914-1915 годах здесь все украинское движение моментально и бесследно исчезло, как пыль, сдутая со стола, хотя репрессий никаких со стороны русских властей не было. Арестовывались ими и вывозились отсюда только украинцы, причастные к сечевикам и вообще к военной украинской акции против России. Оставшиеся здесь главари украинства - Грушевский, Шухевич, Павлик, Окуневский и другие - ориентировались на Россию и публично высказывали свою радость по поводу наступившей перемены".
  Украинский же историк, кандидат истерических наук Виктор Гусев в своей с статье "Украина в Первой мировой войне: между молотом и наковальней" совсем иначе описывает приход русских войск в Галичину. "Путем террора и жестоких репрессий, - пишет он, - царская администрация, которая прибыла в этот край, стала превращать украинское население в "настоящих русских".... Осуществлялись массовые депортации в далекую Сибирь представителей украинской интеллигенции, которые проявили себя как борцы за национальное возрождение".
  Я отлично понимаю этого "талантливого" "историка". Он правильно, с современным понимание дела истинного свидомого украинца осветил всю несправедливость и жестокость "репрессии царской администрации". Его, несомненно, в перспективе ждёт светлое будущее в области той науки, которую он имеет честь представлять (брехология). Правда, он не подумал о том, что показывая с неприглядной, можно сказать с самой худшей стороны русских, он своим "истЕрическим поносом" здорово обгадил, прежде всего, украинцев. Ведь ещё перед началом Галиццкого наступления командующий Юго-западным фронтом генерал Н.И. Иванов ("царская администрация") издал приказ за номером 40, который гласил буквально следующее.
  "Обращаю внимание командующих армиями на отношение офицеров и нижних чинов всех частей и учреждений Юго-западного фронта к населению Галичины и предписываю своевременно озаботиться необходимыми разъяснениями применительно к нижеследующему.
  При сношениях с поселянами помнить, что крестьянское население восточной Галичины представляет из себя коренной русский народ. Поселянин в этих областях говорит на малорусском наречии, а интеллигент - на чистом русском языке.
  Необходимо помнить, что если в западной Галичине население главным образом составляют поляки, отношение наших войск к населению определиться в зависимости от отношения к ним галицких поляков, - в восточной Галичине, населённой русскими, отношение наших войск, особенно к крестьянам, должно быть доброжелательным и мягким, чтобы они могли видеть в нас действительно избавителей зарубежной Руси от австрийского гнёта.
  Доброжелательное отношение к населению Руси может выразиться в следующем:
  1.Особая осторожность при реквизициях.
  2. Уважение к местным святыням. Необходимо помнить, что русские восточной Галичины - униаты, по духу и стремлениям весьма близкие к православию. Посещение униатских храмов и поддержка их нашими войсками рекомендуются. Желательна раздача населению крестиков и икон (бумажных) из Киева и Почаева, так как эти святыни особенно почитаются русскими галичанами.
  3. При приветливом, без заигрывания, отношении необходимо усвоить некоторые местные русские обычаи, например приветствие при встрече: "Слава Иисусу Христу", и ответ: "Слава навеки"
  4. В особо уважительных случаях войска должны пойти навстречу голодающему русскому населению, которое может встретиться, выдачей муки и хлеба.
  5. Гуманное и предупредительное отношение к перешедшим на нашу сторону раненым и пленным русским галичанам, которые оказались в рядах австрийской армии.
  Необходимо ознакомить всех офицеров армии с нынешним состоянием Галичины по разосланной в штабы всех армий брошюре "Современная Галичина", составленной при военно-цензурном отделении штаба главнокомандующего. Ознакомление командного состава всех армий с положением и знанием каждого из элементов (русского, польского еврейского и немецкого) поможет разобраться и установить необходимые отношения к той или иной части населения.
  Необходимо помнить основы австрийской политики в Галичине, опирающейся на чиновников из поляков и в последнее время (с 1907 г.) на так называемую "украинофильствующую" интеллигенцию (мазепинцы), мечтающую об отложении от России нынешней Малороссии и распространяющей свои идеи в части крестьянского населения.
  Таким образом нашим войскам придётся встретиться в Галичине наряду с пассивно-доброжелательным отношением к нам коренного русского населения с выжидательно-враждебным отношением "украинофильствующей" партии, особенно интеллигенции, и, наконец, с активным сопротивлением той части польского населения, которая заинтересована как держатель власти в крае и опирается на свои полувоенные сокольские организации (бойскауты), вооружённые австрийским правительством и обученные австрийскими офицерами. Активного сопротивления некоторой части населения (поляков, мазепинцев и социал-демократов) следует ожидать главным образом в городах: Тарнополе, Бережене, Львове, Стрые, Пермышле, Коломые, Станислове, Черновицах, Бориславе, Дрогобыче.
  Во всех случаях рекомендуется опираться на русскую часть населения, сознательно идущую навстречу России.
  К брошюре "Современная Галичина" приложена схема с показанием тех пунктов, в которых находятся стоящие "за Россию" члены галицкого "Русские народного совета" (необходимо отличать от "Народного комитета" - украинофильской организации) и сознательные сторонники русской народной партии. В числе последних на первое место надо поставить представителей читален имени Михаила Качковского (находятся во всех селениях с русским населением), а также "русские дружины". Что касается духовенства, то часть униатских священников, бесспорно, идёт навстречу России.
  Католическое духовенство требует более осторожного к себе отношения. Особой бдительности и осторожности в отношении к себе требуют монахи "базилианских монастырей", являющихся в последнее время центрами мазепинской агитации в Жолкиеве, Крешове, Крестинополе, Дрогобыче, Михайловке, Уневе, (Холочевского уезда) и Львове.
  При вступлении наших войск в Галицию мы во всех случаях должны смотреть на дружественное нам русское население как на родных братьев, сыновей единой Руси, от которой Галицкая Русь отпала в силу случайно сложившихся исторических условий.
  Ныне, при объединении славянства, теснимого германским миром, родная нам по крови Галичина с открытым сердцем и добрыми чувствами должна войти в лоно великой матери-Руси".
  Как видим, "царская администрация" никаких жестоких репрессий не предусматривала, и призывала "смотреть на дружественное нам русское население как на родных братьев". И коль Гусев смог обнаружить "жестокие репрессии" то, значит, войска не выполняли приказ главнокомандующего? Но кто они, эти войска?
  В начале войны, русская армия после мобилизации насчитывала 5 миллионов 338 тысяч человек. До мобилизации вней насчитывалось 1 миллион 423 тысячи человек. Приказ о всеобщей мобилизации был отдан 30 июля, буквально за 2 дня до начала войны. Откуда в первую очередь производилась мобилизация? Естественно, с тех мест откуда быстрее солдат можно доставить к линии фронта. То есть, с Белоруссии и Украины. Позже уже подтягивались части из-за Урала, из Сибири, Кавказа и прочие. Стало быть, в первые дни войны армия более чем на половину состояла из украинцев. И чтож это вы господин историк так историю Украины похабите? Это украинцы-то, вопреки приказу командования, репрессиями занимались? В своём ли вы уме? Видать, не правильно вы понимаете свою задачу, как "правдивого историка". А вообще, на всякий случай, для гусевых, хочу сказать, что за невыполнение приказа, по крайней мере до Февральской революции, в российских войсках крали строго.
  Мой дед был участником той войны и был солдатом Австрийской армии. Так вот в своём повествовании о свой жизни он описал один эпизод из этой войны. Было это в Перемышле. Когда город капитулировал после довольно длительной его обороны австрийскими войсками. Для подготовки города к сдаче русское командование дало сутки. За эти сутки, как вспоминает мой дед оброняющиеся решили уничтожить всё что могло бы послужить русским. Уничтожали спиртовые, продовольственные склады, оружие, боеприпасы, убивали коней. Дед вспоминает, как всюду солдаты готовили шашлыки из конины. Видимо запах шашлыка был так привлекателен, что русские солдаты не выдержали положенных 24 часа и вошли в город раньше времени - на шашлычёк, в гости. Ну естественно к шашлыку пытались раздобыть ещё кое что. Солдаты кинулись к уцелевшим складам. Многие нашли свой конец на спиртовых складах. Задохнулись в подвалах от разлитого спирта, так как нанюхавшись уже не могли выскочить назад из-за напиравшей у прохода толпы. Когда в городе появились российские офицеры они стали наводить порядок. Мой дед с каким-то русским солдатом, набрав в уцелевшем складе консервов, на выходе из него столкнулись с русским офицером.
  - "Что это?" спросил офицер у солдата.
  - "Да вот ваше благородие решил консервами поживиться"
  - "Приказ нарушать!"
  - "Так, ваше благородие..."
  Но договорить солдат так и не успел. Офицер выхватил наган и застрелил беднягу.
  "И я понял - пишет мой дед - что русские офицеры "ще дурнише от наших".
  Дело в том, что незадолго до этих событий австрийские войска попытались вырваться из перемышльской крепости. Солдатам раздали консервы на случай прорыва и длительного продвижения к своим. Но дед мой пишет - бой был такой, что он решил, что ему уже не жить. Не желая умирать голодным, он, забившись в какое-то укрытие, быстренько "приговорил" весь "НЗ". Когда же после боя с него потребовали вернуть консервы - их у него естественно не оказалось. За это он был подвешен за руки и провисел так до тех пор, пока не потерял сознание. Отсюда и такой глубокомысленный вывод. Ведь за те же самые консервы его только подвесили, а русского солдата офицер застрелил. (Я так понимаю как мародера) Так что как видите, в русской армии с нарушителями приказа разговор был коротким. А быть пристреленным только из-за того что из тебя вовсю прёт жестокость, желающих найдётся немного.
  В 1996 году вышла книга моего земляк "Почётного гражданина г. Луганска" профессора, доктора философии Локотоша Бориса Николаевича "Записки штабс-капитана (Документальная повесть о почти забытой войне 1914 - 1918 гг.)" в основу которой положены письма и дневник участника этой войны, русского офицера - деда автора книги. Вот одна из записей в дневнике, в которой штабс-капитан рассказывает, как был взят город Станислов:
  "Где было возможно, войска наши в города вступали строем, со знамёнами и музыкой. Первыми в Станислов вошли наши донские казаки. В ратуше Станислова были церемонии нашего коменданта с бургомистром. Ему вручались инструкции и приказы. Никаких утеснений не предписывалось ими, если нашим войскам не чинилось вреда. На улицах я нигде паники не видел. Улицы были весело оживлены, некоторые дамы чуть ли не "чепчики бросали в воздух", господа, (по местному "паны") были сдержаны, но не враждебны. Магазины и кафе открыты были уже к вечеру того же дня, когда наши войска вошли в город. Вывески на немецком и польском языках. От наших поляков в Луганске я немного научился по-польски. Боже, как мне это здесь пригодилось! Я уже не говорю о прислуге в ресторанах и кафе, но "паненки"...
  Вообще к русским воинам здесь относились без вражды, а с любопытством. Нам приказано платить за всё. Мародёрства среди наших солдат почти нет".
  Как видим, не о какой жестокости нет и речи. А вот у австрияков, как раз, с этим было налажено по полной программе. Так в "Записках штабс-капитана" можно прочесть отмеченное 23-м октябрём 1914 года такое печальное сообщение: "Должны вступить в бой в 7 часов утра... Не могу не отметить известные мне зверства противника, особенно мадьяр, по отношению к нашим пленным и раненым. Видел повешенного нашего казака. У которого были выколоты глаза. Австриякам, по рассказам пленных внушают, что русские пленных пытают и убивают. Доказать противное мы им можем только на действительных примерах, коим нет числа...". Не говорит ни о каких жестокостях и рукопись моего деда. Он пишет, что когда они были в плену в Казахстане, то кормили их там плохо, поэтому приходилось посылать кого-нибудь в город за покупкой продуктов.
  Когда я служил в армии, нас даже в нашей "плоть от плоти народной" в город за продуктами за здорово живешь не выпускали. Да и с финансовым вопросом у нас, наверное, дела похуже, чем у австрийских пленных обстояли. А потом из Казахстана моего деда и ещё гриппу пленных перевели на шахты в Донбасс, где он вообще жил, как и все рабочие, здесь ещё раз женился на моей бабушке и остался навсегда.
  Австрийские же войска не только с пленными обращались, мягко говоря, не гуманно но и с мирным русским, да и украинским населением не лучше. Хотя о том, какое это было "украинское" население, вполне доходчиво описал общественный галицкий деятель И.И. Тёрх, который писал, что накануне войны в Галичине проживало 4 миллиона, так называемых, украинцев: - "Да и эти четыре миллиона галичан нужно разделить надвое. Более или менее половина из них, т.е. те, которых полякам и немцам не удалось перевести в украинство, считают себя издревле русскими, не украинцами, и к этому термину, как чужому и навязанному насильно, они относятся с омерзением. Они всегда стремились к объединению не с "Украиной", а с Россией, как с Русью, с которой они жили одной государственной и культурной жизнью до неволи. Из других двух миллионов галичан, называющих себя термином, насильно внедряемым немцами, поляками и Ватиканом, нужно отнять порядочный миллион несознательных и малосознательных "украинцев", не фанатиков, которые, если им так скажут, будут называть себя опять рускими или русинами. Остается всего около полмиллиона "завзятущих" галичан, которые стремятся привить свое украинство (то есть ненависть к России и всему русскому) 35-ти миллионам русских людей Южной России и с помощью этой ненависти создать новый народ, литературный язык и государство". Так вот эти "завзятющие" украинцы, по возвращению немецких и австрийских войск, с великим удовольствием "сдавали" своих односельчан-украинцев, которые имели неосторожность угощать русских солдат, стирать им бельё или проявить ещё какое-то доброжелательное отношение к ним. О том, что ждало несчастных дальше документальных свидетельств огромное количество. Так один из узников Талергова пишет:
  "ВсЪ тЪ случайныя свЪдЪнiя объ этомъ жестокомъ перiодЪ, какiя попадали въ печать, не могли претендовать на полноту и элементарную безпристрастность именно потому, что были современными и писались въ исключитительно болЪзненныхъ общественныхъ условiяхъ, въ oбcтановкЪ непосредственнаго военнаго фронта. Современныя газеты сплошь и рядомъ пестрЪли по поводу каждаго отдЪльнаго случая этой разнузданной расправы свЪдЪнiями беззастЪнчиво тенденцioзнагo характера. Этoй преступной крайностью грЪшила, за рЪдкими исключенiями особенно галицкая польская и "украинская" печать. Въ ней вы напрасно будете искать выраженiя хотя-бы косвеннаго порицанiя массовымъ явленiямъ безцеремонной и безпощадной, безъ суда и безъ слЪдствiя, кровавой казни нашихъ крестьянъ за то только, что они имЪли несчасгье быть застигнутыми мадьярскимъ или нЪмецкимъ (австрiйскимъ) полевымъ патрулемъ въ полЪ или въ лЪсу и при допросЪ офицера-мадьяра или нЪмца, непонимавшаго совершенно pyccкагo языка, пролепетали фатальную фразу, что они всего только "бЪдные русины"! А что пocлЪ этого говорить о такихъ случаяхъ, когда передъ подобными "судьями", по доносу въ большинствЪ случаевъ жалкаго "людця"- мазепинца, цЪлыя села обвинялись въ откpытомъ "pyccoфильствЪ"? He рЪдко кончались oни несколькими разстрЪлами, а въ лучшемъ случаЪ сожженiемъ села. Широкая публика объ этомъ не могла знать подробно въ тЪ знойные дни всеобщаго военнаго угара, а еще меньше она знаетъ сейчасъ".
  Подобных указаний на жестокость австрийцев хватает с избытком, тогда как касательно россиян вы их, пожалуй, не встретите. Разве только у "специалистов историков", и первым кто "приловил" русских на "горячем" был, конечно же Грушевский. Именно с его подачи сегодня любят пописывать о том, как с Галичины "осуществлялись массовые депортации в далекую Сибирь представителей украинской интеллигенции, которые проявили себя как борцы за национальное возрождение". Более того сгоняли женщин, детей.... Так во всяком случае в своей "Иллюстрированной Истории Украины", вышедшей осенью 1917 года в Киеве, писал Грушевский. В ней он в частности пишет что ему "...рассказывал очевидец, врач из Москвы, как, принимаючи такие "беженские" (выселенческие) поезда, он видел товарные вагоны, набитые только детьми, которые поголовно вымерли или посходили с ума". Правда, приводя такое серьёзное обвинение, профессор истории не называет ни имя врача, ни станцию, где этот врач столкнулся с таким великолепным сюжетом для фильма ужасов. Скорее всего, Грушевский видел, что так действовали австрийцы, сгоняя русских людей перед войной вглубь империи и "пакуя" ими концентрационные лагеря. Как результат, когда была занята русскими войсками Галичина и канцелярия губернатора нуждалась в вольнонаемных "писцах", однако "среди местных галичан, владеющих русским языком и более или менее знакомых с канцелярскою работой, вовсе не оказалось подходящих лиц". Пришлось привезти "писцов" из России. Вся интеллигенция все грамотные люди оказались в лагерях или казнены. В лагерях оказались и многие униатские священники, не пошедшие за своим митрополитом. Гусев же излагает всё с точностью до наоборот: "Особым преследованиям, - пишет он, - подвергалась греко-католическая церковь, многие ее служители были отправлены в глубь России, проводилась работа по превращению ее приверженцев в православных. В сентябре 1914 года из Львова был вывезен и заключен в Суздальский монастырь А.Шептицкий, где он находился до свержения царского самодержавия, снискав себе авторитет у своих земляков бесстрашным поведением. Шовинистическая политика царской оккупационной администрации в Галиции вызвала возмущение демократической общественности".
  Конечно, депортация явных врагов России производилась, но совершенно не в том громадном масштабе, как её показывают гусевы и грушевские. Что же касается Шептицкого, то Брусилов по этому поводу писал: "Униатский митрополит граф Шептицкий, явный враг России, который с давних пор неизменно агитировал против нас, по вступлению русских войск во Львов был, по моему приказанию, предварительно арестован домашним арестом. Я его потребовал к себе с предложением дать честное слово, что он никаких враждебных действий, как явных, так и тайных против нас предпринимать не будет, в таком случае я брал на себя разрешить ему остаться во Львове с исполнением его духовных обязанностей. Он охотно дал мне слово, но, к сожалению, вслед за сим начал опять мутить и произносить церковные проповеди, явно нам враждебные. В виду этого я его выслал в Киев в распоряжение главнокомандующего".
  На самом деле, вероятно, религиозный вопрос русской администрацией решался вполне тактично. 28 сентября 1914 года Николай II дал указание "осторожного разрешения религиозного вопроса в Галиции". В особенности это касалось перехода жителей края из униатства в православие, что, как мы уже знаем, имело место в Галичине и на Буковине ещё задолго до прихода туда русских войск. Последовавшие же практические распоряжения если и вызывали недовольство, то только у местных русофилов, которые были более последовательными и решительными сторонниками пророссийской и антипольской политики, чем российская администрация. Методы российской администрации исключали насильственный и ограничивали стихийный переход греко-католических приходов в православие. Переход разрешался, только если 75 % явившихся на сход представителей дворов, вместо своего постоянного униатского священника пожелали бы иметь православного. Но и в этом случае православный священник обязывался предоставить оставшемуся униатскому священнику возможность совершать богослужения и пользоваться церковной утварью. От униатских и католических священников не требовались молитвы за российского императора, но были запрещены молитвы за австрийского цесаря. Не редко прихожане сами упрашивали, чтобы им поставили священника, так как прежние были схвачены австрийскими властями.
  Вы никогда не задумывались над тем вопросом, что заставляет нас врать. Почему врёт своим гражданам государство: президент, депутаты, министры? Почему нам врут историки? Что порождает враньё?
  Вспомните ваше детство. Вы приходите со школы, и насилу тащите свой портфель. Его оттягивает огромная пара в дневнике. А на вопрос родителей - "Как дела в школе"? Отвечаете -"Всё нормально".
  - "А что сегодня получил?"
  - "Да ничего не получил - не спрашивали".
  Вы знаете, что всё равно не сегодня - завтра о двойке узнают, но всё же сказать боитесь. Вас накажут, посадят на весь день за уроки, и про улицу придётся забыть, а как раз сегодня у вас важный футбольный матч с ребятами из соседнего двора. Вы боитесь наказания. Именно страх заставляет вас врать. Врёт тот, кто боится.
  Кого боится государство, а особенно, такое как у нас? Оно боится своего народа.
  Кого боится историк - государства? Возможно. Но ещё он боится быть не признанным. Это особенно касается тех, кто чувствует, что силёнок и таланта, для какого-нибудь сенсационного открытия, для гениальной работы у него маловато. В мире науки сиять ему не светит, а хочется. Но есть выход. Помоги государству - оно поможет тебе. И историк помогает государству обманывать людей. Конечно, далеко не каждый, а только особо блистающий трусостью и бездарностью. Вот потому брехолог Гусев и пишет: "Отступление русских из захваченных западноукраинских земель принесло новые тяжелые испытания населению Галиции, откуда оккупационными властями начались массовые выселения украинцев. Значительная часть из них без необходимого обеспечения, продуктов питания, медицинского обслуживания, элементарных бытовых условий по дороге к Уралу и еще дальше погибла".
  О массовых выселения жителей вглубь страны писал и современник тех событий Андрей Полетика. Тот самый Полетика, одного из предков которого считают причастным к написанию "Истории Русов" и который о себе писал: "Род наш, по-видимому, вышел из Польши и за время XVI-XVII столетий осел на левобережной Украине, где в XVIII и первой половине XIX веков Полетики владели большими поместьями на территории Полтавщины, Черниговщины и Харьковщины. Не занимая высоких государственных постов, представители нашего рода были связаны с политической и культурной жизнью России и Украины, отличаясь любовью к науке и литературе". Сам Андрей Полетика решил пойти по стопам своих предков и взял на себя не лёгкую задачу, описать для будущих поколений те бурные события начала XX столетия, свидетелем которых он был. В своих "Воспоминаниях" он пишет, что действительно: "Отступление армии сопровождалось эвакуацией населения, промышленных и торговых предприятий, скота и т.д. Но... - "Из Галиции вывезли, главным образом, военные учреждения, склады, подвижной состав Галицийских ж.-д. (12 000 вагонов), для чего на приграничных железных дорогах были построены более узкие пути". То есть, всё что удалось захватить решили не оставлять противнику и при отступлении отправляли в Россию. О мирном населении, сгоняемом за Урал, нет ни слова. В тоже время, опасаясь, что враг способен продвинуться вглубь Российской империи эвакуировали всё ценное - всё то, что могло послужить противнику и оттуда. "При эвакуации областей Российской империи, - пишет Полетика, - вывозилось не только огромное количество военного имущества, но эвакуировали и целые густонаселенные промышленные районы, и крупные города (Варшава, Лодзь, Вильно) с их фабриками и заводами, мастерскими, административными учреждениями, лазаретами и многими тысячами жителей". Действительно, с территории Российской империи которой угрожал захват противником выселения производились и условия в которых оказывались выселенцы, особенно евреи, которых, как известно, в России, мягко говоря, не жаловали, порой были очень тяжёлыми. - "Мне пришлось видеть некоторых из этих беженцев (евреев Н.Г.) осенью и зимой 1915 г. в Саратове, - читаем у Полетики, - и их рассказы об "эвакуации" нельзя было слушать без негодования и боли". Но, будучи сам в эвакуации в городе Саратове он об условиях своей эвакуации особо не возмущался и писал: "Угроза Киеву стала настолько осязательной, что правительство летом 1915 г. решило эвакуировать Киевский Университет в Саратов...
  В середине сентября наш университет - профессура и студенты - уехали в Саратов. Нам дали 2 или 3 поезда. Библиотека, лаборатории и оборудование остались в Киеве. Базой наших занятий стал организованный накануне войны (1912 г.) Саратовский университет.
  Новый учебный год в Саратове я начал хорошо. Нас, студентов, поселили в здании Саратовской консерватории, построив в аудиториях нары. Жизнь была шумная, неустроенная и неуютная. Студенты ходили группами по городу в поисках комнат на частных квартирах. И тут мне повезло...".
  Если мы посмотрим на положение нынешних беженцев из так называемых "горячих точек", то увидим, что их положение часто бывает намного хуже. К тому же, читая мемуары участников войны, в том числе и записки моего деда я подозреваю Полетику в некоторой предвзятости и сгущении красок. Причина весьма банальная - он был, как и большинство молодёжи того времени, сторонником демократических перемен, и всё что делал царь и его правительство не могло не вызывает в нём справедливого негодования.
  Действительно же в Россию с отступающей русской армией ушло более двухсот тысяч одних только галицких беженцев. Но только вот принудительным выселением ли это было? - как это пытается преподнести Гусев.
  Священник из села Побережье Иван Бирчак рисует эту картину совсем иными красками: "Въ маЪ 1915 г. началось отступленіе русскихъ армій, a за ними тянулись длинными вереницами обозы бЪгущихъ изъ боязни передъ мадьярами, крестьянъ". - писал он в то время. Штабс-капитан Локотош (в книге он Михаил Сабов) в своём дневнике, подтверждая этот факт, записал что "...по всему фронту, особенно севернее нас дороги кишат обозами и беженцами". А генерал Деникин, вспоминая о генерале С. Л. Маркове, писал: "Помню дни тяжкого отступления из Галичины, когда за войсками стихийно двигалась, сжигая свои дома и деревни, обезумевшая толпа народа, с женщинами, детьми, скотом и скарбом... Марков шел в арьергарде и должен был немедленно взорвать мост, кажется, через Стырь, у которого скопилось живое человеческое море. Но горе людское его тронуло, и он шесть часов еще вел бой за переправу, рискуя быть отрезанным, пока не прошла последняя повозка беженцев". Вот так выглядело русское насилие и террор.
  Так что, пожалуй, единственная правдивая информация, которую можно почерпнуть у Гусева это то, что после довольно успешного начала военных действий и захвата Галичины, удача отвернулась от российской армии, и она стала сдавать завоёванные позиции. Сказалась та не готовность к войне, о которой писал генерал Брусилов. Нехватка снарядов, отставание в современной военной технике, особенно тяжёлой артиллерии, слабое и не своевременное снабжение войск всем необходимым. А ещё, в неудачах русской армии есть большая доля наших знакомых, о которых шла речь выше.
  Война стала приобретать затяжной характер. Воспользовавшись, и без того трудным положением России, свой план, предложенный Парвусом германскому командованию ещё в январе 1915 года, стали проводить в жизнь большевики. Часть этого плана выглядела так. Цитирую выдержку из него:
  "Агитация в нейтральных государствах будет иметь сильное обратное влияние на агитацию в России, и наоборот. Дальнейшее развитие в большей степени зависит от военных действий. Русское патриотическое настроение первых дней пошло на убыль. Царизму нужны быстрые победы, а он получает кровавые поражения. Если русская армия в течение зимы также будет привязана к своим бывшим позициям, то разлад пойдет по всей стране. Планируемый агитационный аппарат будет использовать этот разлад, расширяя и углубляя его по всем направлениям. Стачки то здесь, то там, голодные бунты, нарастающая политическая агитация - все это введет в заблуждение царское правительство. Если оно прибегнет к репрессиям, это вызовет растущее негодование, если оно будет проявлять терпимость, то это будет воспринято как знак слабости, что приведет к возрастанию революционного движения. В этом отношении опыта 1904-1905 годов предостаточно.
  Если тем временем русская армия потерпит крупное поражение, то движение против режима может принять небывалые размеры. Во всяком случае, можно рассчитывать на то, что если все силы будут направленно действовать по разработанному плану, то весной может произойти массовая политическая забастовка. Если массовая забастовка будет иметь большой размах, то царизм вынужден будет сконцентрировать вооруженные силы внутри страны...".
  Большевики знали что говорили, и слов на ветер не бросали. Они начали ещё более решительно выступать против войны. Они разъясняли ее пагубность и указывали на смертельно опасный для России, но единственно, по их мнению, возможный выход: поражение в каждой воюющей стране своих правительств и превращение войны империалистической в войну гражданскую. В центре и на местах большевики развернули пропагандистскую работу, выпускали огромную массу листовок. В связи с этим уже с января-февраля 1915 года в стране начался подъем стачечной борьбы, связанный в первую очередь с усилением тягот войны. В том, что Украина являлась в те годы, во всех отношениях единым целым с Россией показывает тот факт, что большевистская агитация одинаково хорошо работала как в Москве и Питере, так и на юге России. Так, на Северном Кавказе уже с осени 1915 года стало заметно некоторое оживление стачечной борьбы, но особенно подъем произошел в мае-июне 1916 года. За этот период состоялись 84 забастовки, что в 8,4 раза было больше, чем в августе 1914 - июле 1915 годов. Большую активность проявили нефтяники Грозного и металлисты Кубани. Если в 1915 году на Украине было 113 забастовок (48 тысяч участников), в 1916 - 218 забастовок (свыше 196 тысяч участников). Только на предприятиях, подчиненных фабричной и горной инспекции бастовало: в Екатеринославской - 11,5 тысяч; в Харьковской - 42,6 тысяч; в Донской области - 11, 3 тысячи рабочих.
  Летом 1916 года поднялась волна крестьянских выступлений. Возмущения крестьян проходили повсеместно. Активное участие в нем принимали женщины. Эти выступления носили стихийный, неорганизованный характер, сопровождались разгромами лавок и магазинов. Огромные массы крестьян и сельского пролетариата, достигавшие порой до 10 тысяч человек вступали в столкновение с полицией и казаками.
  Не дремали и украинские сепаратисты. Правда в Малороссии им делать было нечего, зато в Австрии из четырех эмигрантов - В. Дорошенко, Д. Донцов, М. Зализняк и А. Жук, был создан "Союз Визволення Украiни" который 4-го августа 1914 года выпустил обращение к "Украинскому Народу в России" с призывом к измене России и сотрудничеству с Австрией. Вскоре, Союз Визволення Украіни (сокращенно СВУ) перебрался в Вену, где австрийский генеральный штаб, пополнивши СВУ еще двумя членами А. Скоропис-Йолтуховским и М. Меленевским, предоставил ему самые широкие возможности для его деятельности, чем незамедлительно воспользовался СВУ.
  Ещё до вступления Турции в войну СВУ выступил с обращением к турецкому народу. Это обращение наши свидоми историки воспринимают как "первый официальный документ в новых отношениях между Украиной и Турцией". Само собой разумеется, что обращение СВУ нашло отклик в стоящей на позиции "Центральных государств" Турции. В турецкой прессе стали писать о тех ужасных притеснениях, которым подвергались украинцы под гнетом России. Это в той Турции, которая уже в 1915 году целенаправленно уничтожала народ Армении, где за три года геноцида погибло более полутора миллиона армян. Ну и друзей мы себе подыскивали. Как говорится, скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты. Кстати эта народная мудрость и сегодня не потеряла свою актуальность. И наш всеукраинский Кум в маленькой Грузии устроил бойню не хуже чем Энвер-паша в Турции. Правда нашим панам, своими повадками напоминающих "СВУшников", сегодня незачем утруждать себя эмиграцией и они неплохо устроились в Киеве, но от народа они так же далеки, как и те. Правда сегодня их гораздо больше.
   Журнал "Терджиман-и-Хакикат" утверждал, что украинский народ мог сохранить свой собственный язык и себя как нацию только благодаря правам, которыми пользовались украинцы в Австро-Венгрии. Понятное дело, а как же иначе. А газета младотурок "Жен Тюрк" отмечала, что "интересы украинцев тесно связаны с интересами Турции. Украинское государство, к которому стремятся украинцы, отделило бы Россию от побережья Черного моря. Создание нероссийского славянского государства избавило бы Турцию от политики интриг и прихотей российской монархии, стремящейся господствовать над Константинополем и морскими проливами". Поэтому все враги России, в том числе и СВУ, были очень довольны, когда Турция вступила в войну на стороне Германии. Теперь можно было подумать и о более плодотворном сотрудничестве. Начали ломать голову над тем, как бы подготовить условия для создания украинского воинского соединения, которое бы вместе с турецкими войсками высадилось на Кубани или в северном Причерноморье, в районе Одессы, и создать там национально-освободительное движение украинского населения против гнета царской России. Восстание на Кавказе и на Кубани готовилось специальным немецко-турецким комитетом; рассматривалась возможность участия в акции украинских эмиссаров, чья деятельность распространялась также и на организацию восстания на российском Черноморском флоте. Планировалось, что после высадки в одном из пунктов российского побережья Черного моря небольшого украинского подразделения, естественно при поддержке значительных турецких сил, украинцы попробуют вызвать там революционное движение. Энвер-паша, поддержав такую операцию, назвал ее условием достижение абсолютного господства турок на Черном море. Но в последний момент руководитель СВУ А.Скоропис-Елтуховский, пересчитав на пальцах силы своей повстанческой армии, пришёл к выводу, что, мол, вы извините браты турки, но из этого рая не выходит ничего - маловато нас. К тому же национальное самосознание кубанцев невысокое, можно сказать никакое. Поэтому их нужно еще убедить, что запланированная в Константинополе акция будет осуществляться не ради турок и турецких интересов, а в пользу политических интересов украинского народа. Народ - это, надо полагать СВУ, то есть 6 эмигрантов, являющихся послушным орудием австрийского генерального штаба, на иждивении которого они и находились. А так как кубанцы народом не являются, то они и не поймут, почему это в их интересах, на Чёрном море должны господствовать турки.
  О целях и задачах СВУ член "Союза" историк Д. Дорошенко в своей "Истории Украины" пишет: "Союз Освобождения Украины взял на себя представительство интересов Великой Украины перед центральными государствами и, вообще, перед европейским миром"... Вот так вот у нас украинцев - знай наших. Мы народ демократичный, а потому даже "сообразив на троих" вы можете представлять интересы "Великой Украины" где угодно и перед кем угодно. Можете даже решить какая форма правления будет в вашем государстве "на троих", а если соберётся две компашки по 3 человека, ну, то есть, "держава", то можно уже и выбрать "на два пана три гетьмана". "Формой правления Самостийной Украинской Державы, - пишет Дорошенко, - должна быть конституционная монархия с внутренним демократическим строем и однопалатной законодательной системой". Можно было бы конечно и две палаты, но людей пока маловато и на двухплаточную законодательную систему малость не хватает. Нет - серьёзно, украинцев действительно катастрофически не хватало. Правда, созданная во Львове в августе 1914 года из представителей национально-демократической, радикальной и социал-демократической партий во главе с К. Левицким Головна Українська Рада (с мая 1915 года - Загальна Українська Рада) вскоре на базе небезызвестных "Сечей" сформировала национальное военное подразделение - Украинский легион, который позже стал громко именоваться Легионом Украинских Сичевых Стрельцов, в состав которого вошло аж 2 тысячи молодых парней. Только это всё галичане, а там, как известно, украинцы "од віків" и как юный пионер, всегда свидоми. Учебник истории для 7-го класса повествует, наверное, именно о них, когда уверяет что "история украинского народа насчитывает 140 тысяч лет". Я думаю за это время можно, если хорошо постараться, нарожать такую кучу "непереможних вояків". Кроме этих из галичан набралось, правда, ещё несколько тысяч вояк, но они не в счёт о тех, в своём дневнике штабс-капитан Сабов (Локотош) писал "...у австрийцев по-прежнему русины толпами сдаются в плен...". Ну хоть так, и то австрийцам польза - хоть заботой о пленных противника обременяют. Ну, а что делать надднепрянским украинцам? Ведь 6 человек это же не серьёзно. И отправились "представители народа" с "Великой Украины" - паны из СВУ, с позволения своих хозяев австрийцев и германцев, в лагеря военнопленных перековывать в украинцев тех, россиян, что попали в плен. "С первого года войны пленные малороссы были выделены в отдельные лагеря и там подвергались "украинизированию", для наиболее восприимчивых было устроено в Кенигсберге нечто вроде "академии украинизации..." - писал современник тех событий князь А. Волконский.
  СВУ принялся формировать из военнопленных национальные вооруженные подразделения по примеру Легиона украинских сичевых стрельцов, которые влились бы в армии Четверного союза. Эта их деятельность имела некоторый успех и привела к появлению Синежупанной и Серожупанной дивизий, которые вместе с УСС приняли участие в попытке присоединить Малороссию к Австро-Венгрии и посадить на престол "конституционной монархии с внутренним демократическим строем" австрийского принца Василия Вышиваного. Тот по такому случаю, как уже отмечалось, даже поменял свою католическую веру на униатскую грекокатолческую. Правда, за время гражданской войны в Украине "жупанники" почти все разбежались, кто к "белым", кто к батьке Махно, а кто и к большевикам. Но ещё до того как о этих ряженых "казаках" стало известно в Малороссии, российской контрразведкой, как писал генерал Романовский, "...было обращено внимание, что при обмене военнопленными-инвалидами немцы стали препровождать в Россию совершенно здоровых людей, преимущественно уроженцев Малороссии. Наблюдением и опросом их удалось установить, что они посланы немцами для пропаганды украинского сепаратизма и по прибытии в Киев должны были получить инструкции от специальных агентов, группировавшихся около газеты "Новая рада", руководимой ближайшим сотрудником Грушевского, неким Чикаленко". Сам же Грушевский, как известно, по подозрению в шпионаже, по приезду из Вены в Киев 28 ноября 1914 года был арестован и сослан в Симбирск, оттуда в Казань, а в 1916 году переведен в Москву и активно участвовать в событиях связанных, с так называемым, национальным движением в Украине не мог. "Тем не менее, несмотря на то, что Грушевский и его единомышленники обставили свою деятельность большой конспиративностью, русскому генеральному штабу удалось в течение лета 1917 года собрать исчерпывающие доказательства их сношений с Германией" - пишет генерал Романовский. И действительно после событий Февральской революции 1917 года и возвращении из Москвы в Киев Грушевского, забот у российской контрразведки поприбавилось.
  "В июне 1917 года в руки нашего генерального штаба попала переписка между председателем швейцарского Украинского бюро графом Тышкевичем и одним видным румынским деятелем, отличавшимся германофильскими тенденциями. В переписке предлагалось тесное соглашение между Украиной и Румынией в целях заключения сепаратного мира с Германией, причем указывалось, что проект этот встретит поддержку со стороны Грушевского" (Романовский).
  Подтверждением того что Грушевский был агентом австрийского командования служат и "Спогади" гетмана Скоропадского, который вспоминая о том как в начале июля 1917 года он ехал с фронта в Киев, писал: "Ми ночували в Житомірі у Франсуа. В реставрації - памятаю - сиділи якісь пани і розмовляли про пана Грушевського, якого, видко було, вони дуже не любили. Другого дня тільки аж над вечір ми добралися до Київа, де я зупинився у В. К. Він на мої запитання, що таке Центральна Рада, висловився проти неї вважаючи, що "це купка підкуплених австрійцями осіб, які провадять українську агітацію", що "в народі ця агітація не зустрічає співчуття", що "тут замішана ще таємна робота Шептицького, який стремить до того, аби наших малоросіян повернути до унії...".
  Если к этому добавить тот факт, что в период Февральской революции 1917 года ещё заметнее активизировались большевики, и политические забастовки произошли в Харькове, Екатеринославе, Макеевке, Горловке, на ряде шахт Донбасса. В январе - феврале 1917 на Украине состоялось 50 забастовок (свыше 40 тыс. рабочих). Победа 27 февраля 1917 года революции в Петрограде вызвала в Киеве, Харькове, Екатеринославе, Луганске, Николаеве, Херсоне и других городах Украины многотысячные демонстрации и митинги солидарности. Повсеместно упразднялась царская администрация, создавались Советы рабочих и солдатских депутатов. Становится отчётливо видно, что выше указанное пересечение путей троицы: Парвус, Шептицкий, Грушевский на Австро-Германском перекрёстке было не случайным. И хоть у каждого из них интересы были разными, но с интересами австро-германского командования они совпадали почти полностью. И то что уже в июле 1917 года, практически за 8 месяцев до заключения сепаратного договора между у УЦР и странами "Четверного союза", в народе поговаривали, что Центральная Рада "це купка підкуплених австрійцями осіб, які провадять українську агітацію", кое о чём да говорит. Во всяком случае, понятно, почему в Центральной Раде, возникшей в Киеве в марте 1917 года, напрямую связанный с австрийским правительством профессор истории Михаил Грушевский, по той причине что сам он находился в Москве, был заочно избран председателем (спикером). "Никто так не подходил для роли национального вождя, как Грушевский", - писал член СВУ, известный сепаратистский деятель тех лет Дмитрий Дорошенко, которого после свержения самодержавия, в марте 1917 года, временное правительство утвердило краевым комиссаром Галиции и Буковины. Видемо не без оснований генерал Романовский писал: "В итоге к концу августа 1917 года в руках нашего генерального штаба было собрано достаточно данных для предъявления Грушевскому и ближайшим его сотрудникам совершенно обоснованного обвинения в сношениях с Германией, то есть - в государственной измене. Трагические корниловские дни и наступившее вслед за ними полное банкротство власти Керенского не дали возможности их использовать". В итоге Грушевский занял самое видное место в Центральной Раде.
  Как была организована эта "Рада" описывают украинские мемуаристы, члены УЦР М. Жученко и Е. Чикаленко: "Сначала совет ТУП-а хотел сам стать общей объединяющей организацией, но на его заседание явились Стешенко, Антонович и Степаненко как представители украинских социалистических организаций и добивались, чтобы в совет было принято такое же число представителей этих организаций, какое есть в данный момент в совете ТУП-а. Чтобы не разбивать сил и не создавать двух центров, совет ТУП-а согласился на требования социалистических представителей с тем, чтобы в новый центральный орган, для которого принято название Центральная Рада, входили впоследствии и представители от разных новых организаций". В итоге число членов Рады составило 600 "представителей Украинского Народа" как об этом сообщала сама Центральная Рада. Что из себя представляли эти 600 "представителей Украинского Народа", сообщает в своих мемуарах бывший член пророссийски настроенной в Центральной Раде оппозиции В.М. Левитский. Вот что пишет он в своих воспоминаниях:
  "Немедленно по получении депутатских карточек мы произвели подсчет, находившихся в зале, депутатов (на этом заседании решался вопрос о подчинении Временному Правительству и были мобилизованы все силы). Украинских депутатов в Раде оказалось 117 человек. Из них 1 священник, 20-25 представителей интеллигенции, несколько крестьян, остальные - солдатские шинели, мирно дремавшие в креслах. Мы сейчас же избрали своего представителя в мандатную комиссию. Появление его в комиссии вызвало в рядах украинцев настоящую панику. Пользуясь малокультурностью и растерянностью секретаря, наш уполномоченный завладел папкой с депутатскими документами и принялся за их внимательное изучение. Вечером мы собрались, чтобы выслушать его доклад. Доклад не вызывал никаких сомнений. Никаких выборов в Центральную Раду нигде не было. Депутаты из армии заседали на основании удостоверений, что такой-то командируется в Киев для получения в интендантском складе партии сапог; для отдачи в починку пулеметов; для денежных расчетов; для лечения; и т.п. Депутаты "тыла" имели частные письма на имя Грушевского и других лидеров, приблизительно одинакового содержания: "посылаем, известного нам"... В конце - подпись председателя или секретаря какой-нибудь партийной или общественной украинской организации. Наш представитель успел снять копию с полномочий депутатов г. Полтавы. Все они были избраны советом старшин украинского клуба, в заседании, на котором присутствовало 8 человек. Всего депутатских документов оказалось 800. На официальный запрос, секретарь смущенно ответил, что здесь не все документы. Остальные депутаты (около 300) - это Грушевский, Винниченко, Порш и другие члены президиума, которым "передоверены" депутатские полномочия и каждый из них равняется 10-15-25 депутатам.
  Наконец, пояснил секретарь, часть депутатов еще не успела зарегистрироваться, но таким, успокоил он, мы выдаем вместо депутатских билетов, только квитки на обед.
  Тайна украинского парламента была разоблачена. Мы, сложили свои полномочия и ушли из Рады".
  Что собой представляли большинство из тех "депутатов" что фактически присутствовало можно прочесть и ещё у одного члена "Рады" В. Андриевского. Он вспоминал: "Нравственный и умственный уровень простых рядовых членов Центральной Рады я знал хотя бы по образцам полтавских депутатов: солдата Матяша и того солдата, который "в окопах кровь проливал". Огромное большинство было в том же роде. Поэтому и неудивительно, что люди, которым случалось заночевать в общежитии для депутатов (Институтская, 17), зачастую на другой день не отыскивали своих часов или кошелька".
  Вот тут, по правде говоря, даже гордость за наших нынешних депутатов берёт. Чувствуется возросший уровень культуры, интеллекта, ну и потребностей. Нынешний депутат мелочь по карманам тырить не будет. Он ворует миллионами. Ворует газ, нефть, заводы и т.п. Прогрессируем.
  В течение всего 1917 года шло формирование националистических органов власти в Киеве. Именно в Киеве, ибо, как уже показывалось, "никаких выборов в Центральную Раду нигде не было", поэтому никого кроме киевских националистов созданная 20 марта "Рада" и не представляла. Собралась горстка членов националистических организаций Киева и объявила себя правителями всего Юга Российской империи. Их право выступать от имени народа было примерно таким же, как и у эмигрантов из Союза Освобождения Украины (СВУ) живших в Австрии выступать от имени "Великой Украины".
  Некто А. В. Стороженко (Царинный), наблюдения которого были напечатаны в 1925 году и который о себе сообщал: "Свой труд автор писал в беженстве, в провинциальной глуши одной из славянских стран, приютившей часть русских эмигрантов, постепенно спасавшихся от ужасов большевистского ада, - писал вдали от умственных центров и библиотек, без необходимых справочных книг. Поэтому возможно, что в изложение вкрались неточности, за которые автор просит снисхождения". Но мне кажется, что тем его работа и ценна, что писалась без "шпаргалок" из личных наблюдений, сугубо из памяти, отнюдь, не о далёком прошлом. Так вот он писал: "Центральная рада, Малая рада, кабинет генеральных секретарей (министров) - производили кое-какое впечатление только в самом Киеве. Но если "украинская" власть была почти призрачной в городе, то у городской черты она кончалась. Далее же открывалось широкое поле для анархии, которая все более усиливалась по мере того, как приливали с фронта разложившиеся вследствие крушения империи войсковые части. В течение всей осени 1917 года нам пришлось проживать в деревне вблизи Киева. Ни о какой "украинской" власти не было там и помина. Вся местность была наводнена бежавшими из-под Тарнополя частями тяжелой артиллерии особого назначения (ТАОН). Вырвавшиеся из уз дисциплины артиллеристы по целым дням митинговали, расхищали казенное имущество своих частей, и крали что попало у местных жителей. Чувствовалось, как постепенно разрушались все те скрепы, которыми держится нормальное человеческое общежитие. "Украинской" власти как будто не было до всего этого никакого дела".
  Как же нам преподносят деяния Центральной Рады сегодня.
  Доктор исторических наук Владислав Верстюк с появлением Рады и приездом в Киев Грушевского связывает какое-то "мощное развитие стихийного низового национального движения". Пишет что "Показателем его стали две украинские массовые демонстрации, 12 марта в Петрограде и 19 - в Киеве. Первая собрала 20 тысяч, а вторая - 100 тысяч участников". Есть в нашей историографии кое-где даже указания на то, что в Питере демонстрация собрала 100 тысяч, а в Киеве 200 тысяч человек. И не смотря даже на вот такое вполне реальное объяснение такой массовости: - "В украинском селе, благодаря его самоорганизации через Крестьянский союз и сеть крестьянских кооперативов, объединенных Центральным украинским кооперативным комитетом, украинские социалисты всегда могли мобилизовать тысячи крестьян для городских манифестаций. В этом ключ к разгадке силы украинского движения и его органа - Украинской Центральной Рады в Киеве". - Факты и свидетельства современников заставляют здорово сомневаться в правдивости их изложения. Спора нет, эсеры, входящие в состав Рады, имели определённое влияние на крестьянство и могли привлечь крестьянские массы выйти "помахать флажками". Но сознательно ли делал это крестьянин, считал ли он себя украинцем или он вместе с рабочим ориентировался на социалистическое, а не национальное движение.
  В. Липинский, по вопросу о характере революции на Украине вынужден был признать: - "Понятие Украина подменивалось понятием "десятины" земли, обещанной тому, кто запишется в украинскую партию эсеров и будет голосовать "за Украину". Вместо патриотизма героичного, патриотизма жертвы и любви, создавался, нигде на свете невиданный, какой-то патриотизм меркантильный, с расценкой на земельную валюту: за Украину давали десятины".
  После Февральской революции начинает строить свою Украину и Михновский, который с началом Первой мировой войны был призван в царскую армию. В звании поручика он служил адвокатом в судах Северного фронта. Накануне революционных событий 1917 года Михновского перевели в распоряжение Киевского военного окружного суда. Свержение царского самодержавия он воспринял как реальный шанс для образования самостоятельного украинского государства.
  "Часи вишиваних сорочок, (видимо "вышиваная сорочка" первому украинскому националисту чисто украинским атрибутом не казалась Н.Г,) свити та горілки минули і ніколи вже не вернуться" - убеждал своих сторонников Михновский. "Наша нація у свойому історичному життю часто була несолідарною поміж окремими своїми частинами, але нині увесь цвіт української нації по всіх частинах України живе однією думкою, однією мрією, однією надією: одна, єдина, нероздільна, вільна, самостійна Україна від Карпатів аж по Кавказ. Нині всі ми солідарні, бо зрозуміли, через що були в нас і Берестечки і Полтави". А кто, собственно говоря, "всі"? Так, например, жена украинского премьера Голубовича - Кардиналовская в своих воспоминаниях о событиях 1917-1918 годов на Украине, писала, что киевская интеллигенция крайне негативно восприняла украинизацию. Сильное впечатление на жену премьера произвели печатавшиеся в газете "Русская мысль" длинные списки людей, подписавшихся под лозунгом "Я протестую против насильственной украинизации Юго-Западного края". 13 июня 1918 года газета "Голос Киева" опубликовала обращение правления Союза служащих правительственных учреждений Винницы к власти УНР. В нем говорилось, что нет никакой надобности переводить делопроизводство на украинский, поскольку "случаев взаимного непонимания между этими учреждениями, с одной стороны, и местным населением - с другой, никогда не было". "Более того, - говорилось в обращении, - такие случаи возможны именно при введении украинского языка, ибо последний в своей литературной форме почти ничего общего с местным просторечием не имеет".
  Ни на какой подъём национального движения существенно не повлиял и приезд Грушевского о котором А. Дикий в своей "Неизвращённой истории Украины-Руси" писал: "В первое время непререкаемых авторитетом в Раде был Грушевский, который прибыл в Киев из Москвы, где он жил последнее время перед революцией, работая в Московских архивах. Но свой авторитет он не использовал для руководства массами и создания их настроений, а избрал другой путь - самому приспособляться к настроениям масс. Вместо положения вождя, ведущего и направляющего, он добровольно и сознательно избрал положение демагога, плывущего в бурных волнах переменчивых настроений народных масс".
  Настоящей популярностью и авторитетом в простом народе Малороссии, как и в России, на самом деле, в то время пользовался Ленин. Так что доктору исторических наук Верстюку стоило бы сначала пояснить, с чего он взял, как додумался, как пришёл к выводу, что: "В результате взаимодействия этих факторов (стихийное народное движение плюс Грушевский) стихийное национальное движение приобрело определенную организационную форму, которую венчала Центральная Рада. Благодаря мощной поддержке масс она очень быстро приобрела политический вес и авторитет. Произошла любопытная метаморфоза. Украинское движение, которое в первые дни марта было политическим аутсайдером, к началу апреля превратилось в политического лидера в Украине".
  Но вот у А. Дикого, этот подъём национального сознания описан иначе и он пишет:
  "Одни записывались в "украинцы" в надежде скорее попасть на родину; другие, бросивши фронт и болтаясь по тылам, оправдывали свое дезертирство желанием воевать только в украинских частях. И когда, к концу апреля 1917 г., в Киеве накопилось много тысяч дезертиров и их начал "беспокоить" тогдашний Командующий войсками полковник Оберучев, они решили "легализироваться" путем превращения себя в "украинскую часть".
  В последних числах апреля весь Киев был залеплен плакатами: "товарищи дезертиры! все, на митинг на Сырце 30 апреля!" Хотя я не был дезертиром, а, после ранения, находился на излечении в Киеве и передвигался с костылем, я на этот необычайный митинг поехал и был свидетелем всего на нем происходившего".
  Не смотря на выступления многочисленных ораторов, оправдывавших свое дезертирство украинским патриотизмом и желанием бороться, но только "под украинскими знаменами", никто не за кого воевать идти не хотел. "Реальной пользы от этой "украинизации" было немного: - пишет в своей "Истории Украины" Дорошенко, - солдаты разбегались, не доехавши до фронта, а у себя в казармах ничего не делали. Только митинговали, а, в действительности, не хотели даже пальцем шевельнуть, чтобы помочь Украине". О том же что представляла собой в начале лета Центральная Рада, будущий гетман Скоропадский, посетив её, заметил: "В той час всі особи, що там засідали, ще не вбралися в пірря. Всі вони робили вражіння неуків у своїм ділі. Власне кажучи, ніякого діловодства ще не було і, здається, вся їх увага булла звернута на боротьбу з командуючим військами київської військової округи соціял-революціонером Оберучевим...". Но ещё неоперившись, еще ни чем себя не зарекомендовав, Центральная Рада уже вызывала глубокое недоверие к себе народа и судя по всему совершенно не пользовалась популярностью. Украинский деятель Могилянский, которого знали как "глубокого сторонника немецкой общественности, солидарности и культуры" в своих воспоминаниях откровенно писал, что: "в той исторической стадии, в какой жило тогда население Украины, оно было более чем равнодушно ко всяким попыткам и затеям украинизации. Украинцы слишком много лгали на эту тему". Действительно больше было разговоров и шума чем дела. "Возглавители движения, - писал Дорошенко, - начиная с самого Грушевского, не верили, что при помощи чисто национальных лозунгов можно потянуть за собой народные украинские массы. Поэтому они старались разжечь социальные аппетиты и стремления и, под их покровом, провести в жизнь украинские национальные постулаты. Конкуренция со стороны общероссийских левых партий, особенно со стороны большевиков (эта пропаганда выросла стихийно, когда осенью в села нагрянула масса обольшевиченных солдат и начала распространять и проводить в жизнь лозунг "грабь награбленное!"), принуждала и украинских эсеров все больше "склоняться влево", то есть привлекать крестьянство все более радикальными перспективами захвата и раздела помещичьей земли". Но понимая, что Рада никакой реальной властью не обладает, а украинизация населения кроме негодования широких масс иного результата не приносит, украинские сепаратисты пришли к выводу, что без посторонней реальной помощи им долго не продержаться. Украинский писатель, глава правительства Центральной Рады Владимир Винниченко писал: "Я в то время уже не верил в любовь народа к Центральной Раде. Но я никогда не думал, что могла быть в нем такая ненависть. Особенно среди солдат. И особенно среди тех, кто не мог даже говорить по-русски, а только по-украински, кто, значит, был не латышами и не русскими. С каким пренебрежением, злостью, с какой мстительной издевкой они говорили о Центральной Раде... И это была не случайная сценка, а общее явление от одного конца Украины до другого".
  Предчувствуя свою закономерную и близкую кончину, "народные избранники", по-видимому, уже к лету 1917 года решили воспользоваться запланированным в начале войны покровительством врагов России и отдать Малороссию в руки австро-венгерского цесаря. Официально это конечно нигде не объявлялось, что даёт возможность кое-кому из наших историков утверждать, что к германскому командованию Центральная Рада обратилась только потому, что к власти в России пришли большевики, которые стали посягать на самостийнисть Украины. Но это далеко не так и ещё за долго до октябрьского переворота большевиков, в народе о Раде уже ходили слухи, что "це купка підкуплених австрійцями осіб, які провадять українську агітацію". Наверняка знал о том, что не о какой "самостийний державе" не помышляют в Раде и националист Михновский. Ведь если бы это было не так, то к чему бы ему было создавать своё войско ("Полуботковский полк") и пытаться уже в июне сделать переворот.
  "У Міхновського вже в червні 17-го року повстає план проголосити державну самостійність України, - вспоминал Сергей Шемет, - спіраючись на сили Богданівського полку. При тодішнім безвластї (и это при избранной-то "всенародно" Центральной Раде? Н.Г.) ця думка не була фантастичною. Було вирішено повезти полк пароплавами на Шевченкову могилу і там, на цій святій для всякого свідомого Українця землі, проголосити самостійність Української Держави.
  За порадою Клима Павлюка був викликаний з Сімбірську кадровий офіцер Юрко Капкан. Він приїхав, на всіх Полуботківців зробив добре вражіння. Втаємничений в самостійницькі плани Полуботківців, Капкан на всі їхні пропозиції пристав. Міхновський взяв від Капкана урочисту присягу на вірність самостійній Україні і на виконаня цілого того плану проголошеня самостійності. Але Капкан, увійшовши в той-же самий час в зносини з головою обібраного Військовим Зїздом Військового Комітету Симоном Петлюрою і з петлюрівською соціялістичною більшостю цього комітету, присягу свою зломав. План проголошеня державної самостійности України таким чином упав. Верх взяв Петлюра, який вів політику піддержуваня Тимчасового Всеросійського Правительства і виконуваня всіх наказів Керенського. Такою політикою він змарнував весь український національний порив в військах, пропустив найзручніщий момент для сформування Української Армії і в той спосіб підготовив всі будучі катастрофи наших державних змаганнь".
  Вот уж действительно, ни что иное как бардак представлял из себя в то время Киев. Ни кто толком не знал кто в нём власть, что она собой представляет и чьи интересы отстаивает. Находившийся в то время в Киеве автор "Неизвращённой истории Украины-Руси" А. Дикий, наверное и слышать не слышал о таком "великом" украинском деятеле как Михновский и поэтому, воспринял его попытку захватить власть в Киеве как что-то непосредственно связанное с попыткой в начале июля захвата власти в Питере большевиками. Поэтому и писал: "Пример "Богдановцев" (воинское подразделение сформированное из дезертиров Центральной Радой Н.Г.) был заразителен, и вскоре в Киеве сформировался еще один такой же полк - "имени гетмана Павла Полуботка".- Как и "Богдановцы" он о фронте и не помышлял, но зато принял активное участие в попытке захватать большевиками власть в Киеве, в дни большевистского восстания в Петрограде (3-5 июля ст. ст.)".
  В это самое время в Киеве находился и прибывший туда с фронта генерал Скоропадский и об этом событии он написал так: "Другого дня почалася в Київі стрілянина. Був виступ так званих Полуботківців. Подробиць цієї справи я не знаю. Мені казали, що цей виступ було заздалегідь підготовано з метою поваленя влади Центральної Ради і захопленя влади, здається, полковником Капканом, що ніби збірався проголосити себе Гетьманом, але що в останню хвилю він на це не зважився. Полуботковці були здебільшого заарештовані".
   Мне кажется лучше всех в ситуации разобрался А.В. Стороженко (Царинный) который писал: "Вожди украинских социал-демократов и социал-революционеров - Винниченко, Петлюра, Ковалевский, Порш, Антонович, Михура, Садовский и другие - никогда не питали национальных украинских чувств... И вдруг - "самостийность Украины". Можно предполагать, что этот шахматный ход на политической доске подсказан был австрийскими и германскими политиками старому их другу-приятелю М. С. Грушевскому, чтобы иметь предлог разговаривать о сепаратном мире с Украиной и об оккупации ее...". Это же подтверждает и Скоропадский; когда в начале июня он, придя в Раду "вперше зустрів Петлюру", то один из главных украинцев "тоді ще розмовляв зі мною по російськи, а не по-українськи, - вспоминает будущий гетман, и, - взагалі тоді українська мова ще не накидалася силоміць". А уже осенью, но ещё перед октябрьским переворотом большевиков, он вспоминает, "...як в половині жовтня командір 611-го полку доложив мені, що прапорщик Кожушко, повернувшись з Київа, розповсюджує чутки, що Центральна Рада хоче зробити з Німцями сепаратний мир.
  Це була одинока звістка про відносини Центральної Ради до Німців, яка дійшла до мене за весь період мого командування корпусом. Через якийсь час я довідався, що між Генеральним Секретаріатом і деякими впливовими ґрупами корпуса істнують постійні зносини, що з Київа приїздять ріжні панове умовляти офіцерів і солдат не йти на фронт. Після зробленого розсліду вияснилось, що ця агітація виходила од Петлюри, бувшого тоді Генеральним Секретарем, себ то міністром". И хоть как утверждает будущий гетман "звістка булла одинока", но только уже 20 ноября (7 по старому) в III универсале УЦР было запрограмированно начать мирные переговоры с Германией и её союзниками.
  Уже в начале лета Рада во главе с Грушевским начинает воплощение в жизнь плана разработанного Шептицким. А именно его первого пункта, где в частности говорится: "Военная традиция должна быть построена на традициях запорожских казаков... Национальный характер должен проявиться в названиях воинских должностей (атаманы, есаулы, полковники, сотники), далее - в обмундировании, воинских группах и т. п.". Скоропадский по этому поводу вспоминал:
  "Другого дня, бувши в Секретаріаті, я одержав через Скрипчинського телеґраму про те, що 6 жовтня на Всеукраїнському Козачому Зїзді в Чигрині мене одноголосно вибрано Отаманом всього Вільного Козацтва. Про цю організацію "Вільного Козацтва" були такі відомости: Швидко після початку революції у декотрих Українців, вихованих в старих традиціях, зявилося бажання відновити українське козацтво. Ця думка виявлялась в ріжних місцях, але реально вперше була здійснена в Звенигородському повіті, де ще в червні місяці орґанізатором козацтва стала людина на призвище Гризло. Потім подібні ж козачі орґанізації повстали і по инших місцевостях, головним чином на Київщині. В перших часах оце козацтво не мало певної політичної партийної масти. Творилося воно з головною метою підтриманя порядку. Селянська молодь, почасти і старші селяне, охоче приставали до козачих орґанізацій - менше свідомі рада шапок з "китицею" і "жупанів" - більше свідомі захоплювались романтичними малюнками минулого. Було багато козачих організацій хоч-би на Полтавщині, що складалися з хліборобів, переважно заможніх. Ці останні були цілком різко антисоціялістично і антиреволюцийно настроєні. Поруч з цим деякі сотні приймали характер розбишацьких орґанізацій. На чолі останніх звичайно стояли всякі авантюрники, рідко ідейні, здебільшого такі, що мали в тому свої особисті інтереси, а то й просто шукали зручного випадку поживитись чужим добром. Таким чином завжди все залежало від того, хто стояв на чолі частин, будь то сотня, полк, чи кіш. Люде здебільшого на початку ще не були попсовані пропагандою і їх можна було справити в бажаному напрямку. Коли ці козачі орґанізації розповсюдились по Київщині, Катеринославщині, Поділлю, Полтавщині і Чернігівщині - був скликаний в Чигрині зїзд, що і обрав мене 6 жовтня Отаманом всього Українського Вільного Козацтва". На съезде присутствовало 2000 делегатов от 60000 вновь образованного войска "Вільного Козацтва". Кроме головного атамана там был выбран генеральный писарь, которым стал сотник Кочубей и прочие атаманы и полковники, многие из которых вскоре станут главарями бандитских шаек и банд-формирований. Как видим, всё шло как и планировал Шептицкий.
  Вот и выходит, что подписанный 9 февраля сепаратный мир между немцами и Центральной Радой был тщательно спланированной операцией германского командования. Этим дипломатическим трюком германское командование убивало сразу двух зайцев. Во первых: сепаратный мир с украинской Радой заставил быть более сговорчивыми большевиков, которые с первых дней октябрьского переворота стали явно выходить из под контроля и вынудил советское правительство уже 3 марта принять тяжёлые условия мира продиктованные им немцами в Бресте - Литовском. Во вторых: немцы на правах защитников прав и интересов вновь образованного государства "Украина" добились своей давней мечты. Они откололи часть России и стали в ней практическими хозяевами.
Источник: Неделько Г.В. История государства, которого никогда не было.

Глава 130. СВЯЗЬ С ПРОШЛЫМ

    ...комиссия оправдала действия Стесселя. Но если он не виноват, то возникают вопросы: кто и как слепил позорную ложь о Стесселе, кто его оклеветал и почему решение суда оказалось столь несправедливым? Если говорить о подготовке общественного мнения, то здесь важную роль сыграл Ножин, автор книги "Правда о Порт-Артуре". Оттуда общественность и почерпнула "всю правду" о Стесселе.
Ножин - весьма интересная личность, так сказать, хрестоматийный поборник "свободы слова". Он был военным корреспондентом в Порт-Артуре, делал репортажи с места событий. И все бы ничего, если бы не одна деталь: его заметки содержали важную военную информацию, которая попадала японцам в руки. Ножин писал о том, насколько эффективен огонь японцев по нашим укреплениям, отмечал, какими силами выходят русские корабли на рейд, в какое время возвращаются. Рассказывал, кто командует различными участками обороны, описывал тактику боя защитников Порт-Артура. Спрашивается, кому нужна такая информация? Русские солдаты и офицеры и так без всякого Ножина знают, как они воюют. А японцам, которые имели доступ к прессе и читали газету, это бы помогло. Думаю, что в Великую Отечественную войну за аналогичные очерки из осажденной Одессы, Севастополя или блокадного Ленинграда деятеля, подобного Ножину, задержали бы как немецкого шпиона и расстреляли бы в два счета. И дело тут не в пресловутой "кровожадности сталинского режима", а в соблюдении самых элементарных правил информационной безопасности.
Так вот Стессель решил пресечь бурную деятельность этого журналиста, приказав его арестовать. Как ни странно, задача оказалась очень сложной. Ножин вдруг каким-то чудесным образом исчез из осажденного города. Вырваться можно было только по морю, а по настоянию Стесселя вышло распоряжение не брать Ножина на корабли, так что ловкому журналисту удалась штука почище фокусов Дэвида Копперфильда. Впрочем, чудес не бывает, просто у Ножина оказались могущественные покровители: контр-адмиралы Иван Константинович Григорович и Михаил Федорович Лощинский. Они организовали бегство Ножина из города, использовав для этой цели военный корабль! Сначала журналиста тайно переправили на канонерку "Отважный", эту "почетную" миссию возложили на морского офицера Бориса Петровича Дудорова. А потом на миноносце "Расторопный" Ножина вывезли в китайский город Чифу. Миноносец впоследствии еще и взорвали. Все это наводит на мысли о предательстве. Да, приходится с горечью признавать, что в Порт-Артуре все-таки были предатели, но не Стессель, а другие люди.
Здесь уместно привести свидетельство участника обороны Порт-Артура фон Эссена:
"...Но кто здесь главное зло и более всех против меня восстановлен, это командир порта адмирал Григорович, мой бывший ст[арший] офицер на "Корнилове", с которым я поругался окончательно, так как мне противна была его трусость, и я не мог ему не высказать однажды, когда он, после того, как я посланный Ухтомским в бухту Тахэ обстреливать неприятельские батареи, попал на мину и взорвался, упрекал меня в моем будто бы неумении управлять кораблем и моей неосмотрительности. Тогда я, возмутившись, сказал ему, что хорошо рассуждать, сидя забившись в блиндаж в безопасности, а что если он высказывает свое мнение, то мне на его мнение наплевать, я им нисколько не дорожу. С тех пор он мне во всем старался пакостить, но вообще неудачно, так как все воочию увидели, какой он трус, и никто к нему, начиная с офицеров и кончая последним мастеровым, ничего, кроме презрения, не чувствует. Вообще, надо же было набрать в Артур таких начальников!"[50]
Давайте внимательно присмотримся к тому, как сложилась дальнейшая судьба тех, кто организовал Ножину бегство. Предлагаю провести проверку "февралем" и "октябрем". Суть метода в следующем. Революционерам свойственно после победы проводить кадровую чистку и расставлять своих людей на важные посты. Вот в такие исторические моменты и выясняется, кто чего стоит, кто защитник законной власти, а кто ее враг. Лощинский умер в 1908 году, так что к нему "тест на революционность" не применим. А вот карьера Дудорова после Февральской революции резко пошла вверх. Он стал первым помощником морского министра и контр-адмиралом.
С Григоровичем ситуация занятнее. Это вообще интересный человек, с весьма широким полем деятельности. Находился на военно-дипломатической работе в Великобритании. Был начальником штаба Черноморского флота в неспокойные дни первой революции. В 1911-1917 годах он - морской министр. Нетрудно заметить, что годы, предшествовавшие "февралю", - это период, когда именно Григорович стоял во главе морских сил Российской империи, а сразу после "февраля" был отправлен в отставку. То есть он все-таки сторонник законной государственной власти? Не будем торопиться, впереди еще тест на "октябрь", и для всех, кто учился в школе в СССР, слово "октябрь" и слова "матросы", "флот" неразделимы. Напомню, что сразу после "февраля" реальной властью на Балтийском флоте стал "матросский" комитет "Центробалт", во главе которого стоял большевик Павел Ефимович Дыбенко. Ясно, что такая мощная организация не появляется в одночасье. Очевидно, что подготовительная революционная работа ведется задолго до формального часа X. Значит, Григорович по долгу службы должен был сделать все для борьбы с революцией. Простое соблюдение своих служебных обязанностей автоматически превратило бы его в злейшего врага революционеров. И вот пришли к власти большевики, и что же они сделали с Григоровичем? Что такое красный террор, мы знаем. Также прекрасно знаем судьбу поколения Григоровича, людей его уровня. Такие, как он, в массе своей составляли Белое движение либо при первой же возможности бежали из Советской России, а очень многих из тех, кто не успел спастись, ставили к стенке и сажали в тюрьмы. В случае Григоровича картина совершенно иная. Да, при большевиках он никаких заметных постов не занимал, но его, царского морского министра (!), не расстреляли и не посадили. И это в то время, когда за куда меньшие "проступки" ставили к стенке. При советской власти Григорович работал в Петроградском отделении Главного управления Единого государственного архивного фонда, был сотрудником Морской исторической комиссии, потом недолго находился в штате Морского архива. В 1920-х годах Григоровичу разрешили эмигрировать. Перебравшись во Францию, он спокойно дожил свой век и умер в 1930 году в возрасте 77 лет. Непохоже, чтобы Григорович и большевики были злейшими врагами. Есть над чем задуматься, не правда ли?
Измена в Российской империи завелась давно, в 1917-м она лишь вышла наружу. Упомянутый выше морской министр Григорович в дни Февральской революции заявил, что болен и ничего предпринимать не намерен. Этого преступного бездействия достаточно, чтобы его причислить по меньшей мере к тем, кто сочувствовал идее свержения власти. Но есть и свидетельство прямой помощи Григоровича мятежникам. Процитирую генерала Головина:
"К вечеру первого дня восстания [12 марта (27 февраля)] в непосредственном распоряжении генерала Хабалова (командовавшего войсками Петроградского военного округа) оставалось верными Царскому правительству всего 1500-2000 человек. Решено было занять этими войсками Зимний дворец и там, "если нужно, то погибнуть за монархию под Императорским Штандартом". В дворцовом здании войска расположились в коридорах нижнего этажа и во дворе. Но здесь возникло совершенно неожиданное препятствие.
Управляющий дворцом, ген Комаров, опасаясь, что здание и обстановка дворца могут пострадать в случае боя, просил ген. Хабалова вывести войска. Немного погодя во дворец прибыл Великий Князь Михаил Александрович, который поддержал настояния ген. Комарова и потребовал удаления войск из Зимнего дворца ввиду того, что они навлекут на дворец опасность. Тогда решено было перейти в здание Адмиралтейства, расположение которого среди площадей было столь же удобно для обороны, как и здание Зимнего дворца. Но во время этого перехода часть верных солдат ушла; согласно свидетельству очевидца, вывод их из Зимнего дворца произвел на солдат тягчайшее моральное впечатление.
Однако на этом не кончились злоключении оставшихся верными Царскому правительству войск. На следующий день "около 12 часов 28 февраля (13 марта н. ст.) остатки оставшихся еще верными частей, в числе 4 рот, 1 сотни, 2 батарей и пулеметной роты были по требованию морского министра выведены из Адмиралтейства, чтобы не подвергнуть разгрому здание…""[51]
Итак, именно морской министр, то есть Григорович, потребовал вывести остатки верных монархии частей из Адмиралтейства.
Изложенные факты заставляют предположить, что Стессель стал жертвой интриги людей, которые уже в то время взяли курс на подрыв государственной власти в России. Стесселя приговорили к смертной казни, чтобы вывести из-под удара настоящих предателей.
Кстати, знаете, кто судил Стесселя? В числе судей был Николай Владимирович Рузский, то есть именно тот человек, который впоследствии был одним из главных участников свержения Николая II. Стессель вместе с Гучковым и Шульгиным присутствовал при "отречении" царя А знаете, кто на суде представлял обвинение? Александр Михайлович Гурский, которого потом Временное правительство назначило председателем Главного военного суда. Думаю, что дальнейшие комментарии излишни.

Источник: Дмитрий ЗЫКИН. Как оболгали великую историю нашей страны


Глава 130. НОВЫМ СТРОЕМ

[В более раннем журнальном варианте статья назвалась «Новое. Впечатления делегата от станицы» («Русское Богатство». 1917 № 4–5, 6–7), отсутствуют пять начальных абзацев, деление на главы не совпадает с газетным вариантом и статья не имеет окончания – из-за прекращения издания журнала. В газете опущены две главы.]
 
I.
 
    Иной раз кажется, что уже давно где-то все это видел или слышал, в сонных грезах переживал, переболел сердцем, оплакивал и благословлял, встречал кликами приветствия и проклинал. И все то, что совершается вокруг, так именно и должно делаться, не иначе, потому что в учебнике Иловайского к сведению и руководству так было указано [Д.И. Иловайский (1832–1920) – автор учебников по русской и всеобщей истории, по которым учились с 1860-х годов в российских гимназиях].
    
    А иной раз глядишь: нет, это – наше, новое, оригинальное… Свои бытовые черты, самобытное творчество…
    
    Оглядываешься… Да, свое. Плохонькое, но свое…
    
    – Слово принадлежит гражданину Чикомасову…
   
    – Я – урядник Слащевской станицы Перфил Чикомасов…
    
    Провинциальный театр. На сцене, за длинным столом, – «граждане» в военных, судейских, учительских, инженерских тужурках, в пиджаках и сюртуках. Рядом – кафедра. За кафедрой – оратор в серой шинели, потный и малиновый от жары и очевидного смущения. В губернаторской ложе – архиерей в черном клобуке. Против него, в ложах направо, – богатая коллекция медных буддийских бурханов [Бурхан – калмыцкий, монгольский идол, большей частью литый из меди или серебра.…(Даль)] – скуластые калмыцкие физиономии.

    Партер заполнен разношерстной публикой. Рядом с офицерами, людьми в сюртуках, пиджаках, иерейских рясах, в учительских, судейских, инженерских тужурках сидят бородатые люди в «потитухах» на вате, суконных чекменях, в бобриковых «дипломатах» и «теплушках», потные, изнывающие от истомы, удрученные…
    
    Та публика, которая обычно посещает театральные представления, сейчас ютится на галерке.
    
    Это – казачий съезд в Новочеркасске.
    
    Жарко. Томительно. Делегаты в ватных теплушках, не привыкшие подолгу напрягать внимание, громко зевают, крестят рты, вздыхают рыдающим вздохом. Вправо от меня бородач с забинтованной шеей меланхолически посвистывает носом, уронив огненно-рыжую браду на грудь, – поза самого напряженного соображения…

    Беспокойный старичок с серебряными усами, налево, досадливо крякает и вздыхает. Идет доклад земельной комиссии. Догадываюсь, что его казацкому сердцу что-то не нравится.

    Можно сказать, никогда раньше такого беспокойства не было, как ныне, когда приходится толковать о положении казаков и неказаков, крестьян – местных и пришлых.

    Жили они себе на Дону, с казацкой точки зрения, как у Христа за пазухой, плодились, множились, наполняли широкие донские степи; населяли города, промышленные районы, торговали водкой, скупали овец и быков, рыбу и хлеб, шили фуражки, сапоги, лудили самовары, выходили на косовицу…

    И пока казаки несли службу на разных рубежах государства, этот «наплыв» до такой степени разросся, что сейчас на Дону казаков оказывается меньше, чем «Руси», и вся она претендует на земельку – не только частновладельческую, которая в большей части уже перешла в крестьянские руки, но и на казацкую, юртовую…

    Есть отчего беспокойно крякнуть и сжать кулак…
    
    Думаю, что по этой именно причине старичок, мой сосед слева, сердито ерзает на стуле и вздыхает: досада казацкому сердцу…
    
    Как бы отвечая моим мыслям, он наклоняется ко мне и, прикрывая рот ладонью, говорит гулким шепотом:
    
    – Ну, не уедем отсюда, пока архирея не сковырнем!..
    
    Я гляжу на него с недоумением: чт; ему архиерей и что архиерею он?
    
    – Поляк (такой-сякой)… Семашкевич! А? Кабыть у нас своих природных архиреев нет, свово корня?..
    
    Я слегка сконфужен: думал вот, что проникаю в душу своего сородича-станичника, был уверен, что она удручена надвигающимися перспективами необычайной сложности, озабочена новым общественным строительством, а оказывается, что в ней гвоздем сидит одна мысль, одна забота – кого бы «сковырнуть»? И в напряженных поисках за объектами ниспровержения мысль эта дошла до епархиального владыки…
    
    «Сковырнуть» – этот модный мотив момента стал боевым кличем и любимым упражнением в самых глухих, в самых прежде смирных углах взбудораженного нашего отечества.

    Он пришел сюда со значительным опозданием и усвоен был не сразу – старая заячья психология была сильна еще в испытанных умах: «как бы по шапке не попало»... Но когда и газеты принесли весть о том, как сковыривают лиц, перед которыми прежде без шапок стаивали, – и солдаты, и казаки, пешей саранчой двинувшиеся в родные углы, с победоносным увлечением рассказали, как они сковыривали своих начальников, – начали «ковырять» и у нас. И сразу вошли во вкус.

    Сковырнули должностных лиц «старого строя», выбрали новых. Через неделю сковырнули и этих и снова выбирали. Работа занятная, веселая и нетрудная – артелью на одного... Увлекала и возбуждала жажду, как морская соленая влага: раз попил – потом уже трудно залить жар...

    И словно самый воздух был насыщен этим лозунгом: «сковырнуть»... В каждой вести из столиц слышался он, звучал с каждого серого листка-прокламации, в глухих углах именуемого «афишкой»...

    Затаенный зуд ниспровержения, сковыривания, неудержимое желание «пхнуть» кого-нибудь было основным тоном и на съезде. Казалось бы, при массе сложных вопросов, требующих пристального внимания, вдумчивого обсуждения, при массе работы и ограниченности времени – некогда было думать о сковыривании.

    Но с первых же шагов съезд начал сковыривать. Сковырнул делегатов от местных – областных и окружных – учреждений, приглашенных на съезд циркулярной телеграммой Войскового атамана, сковырнул по тому единственному основанию, что учреждения служили «старому режиму», сковырнул представителей от казачьего союза, от офицерского союза, от сословных групп.

    Стоило некоторым шустрым господам, стяжавшим популярность демагогическими речами, просто-напросто ткнуть пальцем – «это, мол, черносотенцы... уверяю вас, граждане!» – и граждане в бобриковых пиджаках, чекменях и теплушках гулким хором, как на станичном сборе, орали:

    – Доло-ой!..

    Сковыривали – без долгих размышлений.

    Я опоздал к открытию съезда, но после слышал, что было бурно и был заряд – сковырнуть и Новочеркасский исполнительный комитет, объявивший себя областным комитетом, и Войскового атамана, провозглашенного уже революцией.
 
    Работа разрушения или даже простого «сковыриванья», особенно артельная, «кучей», – работа не головоломная, легкая, увлекательная – заразила слабые головы видимыми эффектами.

    Как-никак, а шум, гром, гам, безнаказанная кутерьма и веселый штурм власти в первый момент давали картину размаха, общественного подъема и пыла. Даже там, где неожиданные «герои», «борцы» были коротко знакомы – ибо и весь плацдарм гражданской борьбы без труда мог переплюнуть любой малец, игравший в лодыжки, – где с явной для всех очевидностью на гребень неожиданно взмывали или несомненные босяки, или вчерашние мазурики и полицейские, или просто озорные хамы, ничтожные, блудливые и трусливые, – и там сковыриванье облекалось в ризы революционного воодушевления и доныне сохранило вид и образ самодовлеющего действа на пользу «трудящихся»…

    К слову сказать, и самые стихии как бы сговорились в этом году взбунтоваться, размахнуться на революционный манер и наполнили тихие степные станицы и глухие хуторские углы шумом и громом разрушения.

    Зима была суровая, многоснежная, весна – поздняя и дру­жная, снег сунулся разом. И наша речка Медведица, в обычное время такая тихая, лазоревая, с серебристыми песчаными косами, с зелеными омутами, перегороженная «запорами», осыхающая летом до того, что ребята с удочками, засучив штаны повыше колен, свободно перебродят через нее с косы на косу, – вдруг эта самая Медведица взбушевалась, свалила железнодорожный мост, затопила весь лес, луга, сады, левады, прибрежные станицы и хутора с амбарами и гумнами и через край залила тихую степь бедой и нежданной тревогой.

    Не река, а море: из края в край – вода, зелено-золотистыми остров­ками в ней – вербовые рощи и голый дубняк, сверкающая под солнцем зыбь и далеко-далеко, на самом горизонте, синие горы над Доном.

    Ночью – шум разлива, смутный, широкий, несмолкающий. Это река навалила лесу на своем пути и теперь бушует, продолжая работу разрушения, у этой преграды.

    Беспокойно и в воздухе. В теплых сумерках звенят птичьи крики и свисты. Зубчатой трелью дрожат в воздухе голоса жерлянов, и меланхолическим барабаном медлительно ухают какие-то басистые водяные жители. По зорям слышны далекие, серебром звенящие крики лебедей и диких гусей...

    После долгой немоты и оцепенения жизнь шумит, кипит, волнуется безудержным юным волнением.

    Разлив широкий, величественный, небывалый. Скромная речка Медведица предстала перед изумленным взором ее исконного обитателя в невиданной красе, в неожиданной силе, в диковинном могуществе.

    Но сила – обидная, тупая, дикая, разрушительная. Ничего, кроме вреда и убытка... Унесла хлеб из амбаров, сено, солому с гумен, повалила ветхие избенки, опрокинула плетни и прясла, поломала сады, снесла сотни десятин лесу, выворотила ямы, испортила дороги, прорвала мельничные плотины, потопила гурты скота...

    И – главное – разобщила людей между собой, не оживила, не оплодотворила, а придавила жизнь, остановила созидательную работу, затруднила обычные, необходимые сношения...

    А когда упал разлив – осталась та же мелкая, жалкая, заваленная песком речка, с размытыми берегами, голыми песчаными косами и островами, приютом куликов и трясогузок... Да прибавились горы песку на размытом, испорченном лугу.

    Сколько-то песку, сору и обломков оставит в жизни тихих степных углов революция – угадать сейчас мудрено. Но, несомненно, оставит ямы, коловерти, изрытые дороги, разорванные плотины и развалины старинных, привычных учреждений.

    Разлив ее пришел сюда так же нежданно-негаданно, как и разлив речки Медведицы, ошеломил, озадачил, сбил с толку смирного, трудящегося, законопослушного жителя, а догадливых и шустрых молодцов взмыл на гребень зыби с одним-единственным лозунгом на устах: всё и всех сковырнуть!..
 
II.
 
    В моем родном углу – в Глазуновской станице – весть об отречении царя была принята спокойно. Не то чтобы это было равнодушие к судьбам родины, – а просто привычка принимать покорно к сведению или исполнению то, что укажут сверху, не входя в рассмотрение вопроса по существу.

    Были люди, которым весть о перевороте принесла радость.

    Были недоумевающие и спрашивающие: что же это – к лучшему будет, али как?

    Но были старички и старушки, которые и всплакнули, объятые тревогой: как же теперь без царя жить-то будем? что же это будет?

    Однако в обычном, налаженном течении жизни ничто не изменилось: жили, работали, несли повинности, хлопотали и праздновали, молились, бранились, судились и мирились – так же, как и всегда. Пока не появился в станице солдат Клюев из интендантства и строго, как власть имеющий, не вопросил:

    – Это почему у вас тишина-спокойствие? Почему нет исполнитель­ного комитета?..

    Тогда началась революция.

    Собралось у урядника Кудинова человек с десяток станичников, обсудили положение дел, для смелости распили несколько посудин «самогонки» и послали бывшего стражника, бежавшего со службы Ивана Шкуратова, звонить в набат.

    И когда на площадь сбежалось изрядное количество народу с ведрами и вилами – предполагали пожар, – урядник Кудинов, бывшие стражники Василий Донсков и Иван Шкуратов, урядник Мирошкин и еще человек пяток объявили себя исполнительным комитетом, а станичного атамана и других должностных лиц как слуг «старого режима» низвергнутыми.

    Были крики, требования арестовать «старое правительство», но не было определенных и солидных обвинений против него: атаман был человек уважительный, не обижал никого, жил в ладу со станицей.

    Урядник Кудинов придирался, правда:

    – Почему затаил телеграмму?

    – Какую телеграмму?

    – О новом правительстве! Ты должен был ее вычесть на площади.

    – Ее в церкви читали. И манифесты, и телеграммы…

    – Прислужник старого правительства!..

    Немножко больше досталось заседателю [Имеется в виду уездный заседатель или дворянский заседатель, должность нижнего земского суда в царской России] – его должность была такая собачья, что приходилось ловить, пресекать и взыскивать.

    Егор Просвиров кричал:

    – Ты зачем у меня водку отобрал? Я за нее деньги платил, а ты отобрал!

    Павел Хорь наступал:

    – Вентери мои отдай! Отдай вентери!..

    Рыболовная эта снасть еще два года назад была конфискована у Хоря за ловлю рыбы в запретный период.

    За вентери и Ергаков наседал на заседателя и угрожающе махал пальцем перед самым его носом – дерзость, ранее никогда, ни при каких обстоятельствах не мыслимая.

    Но заседатель снес. Оробел... И авторитет власти рухнул в глазах станичников не менее стремительно, чем царский трон.

    На руинах низвергнутой власти стал «исполнительный комитет», возглавляемый урядником Кудиновым.

    Старая власть, конечно, была далека от совершенства. Но и урядник Кудинов, стражник Донсков, гражданин Семен Мантул и другие «комитетчики» не могли рассчитывать на авторитетность в глазах новых граждан.

    – Хи-и, Гос-по-ди! – слышались восклицания нараспев.

    – Что ни самая тоись пакость, а тоже лезет вверх… в число сопатых…

    – Давно ли Кудинов-то три целковых с меня по реквизиции взял – корову мне оставил, а теперь: «народное правление, да то, да се»…

    – Тулупы-то кто крал при старом правительстве?..

    И сам комитет, как видно, не чувствовал прочного упора под собой. Первым его актом была нижеследующая декларация:
 
    «В Облосной временно-исполнительной комитет Облости Войско Донскаго Усть-Мидведицкаго округа Станицы Глазуновской Нижеподписавшись Граждани.
 
    Донисение.
 
    Носиление станицы Глазуновской въ зволновона отом почему Станичной Атаман необевляит носелению оновом провительстве и опресоединении кнему котораго ждали 300 лет когда взойдет сонца и дождались 4-го Марта нам прочтена отричения Царя от пристола прочитена в церкви священником и замолкло. Но у нас много религии разных которои немогли слышить и вот носиления невытерпило 11-го марта Собралися в здания станичного провления попросили Станичнаго Атамана г.;Сухова из его квартиры стали спрашивать почему вы досих пор нам ниобевляитя оновом провительстве он ответил отрицательно уменя ничево неполучено унас встаницы заседальский стан сычас же приглосили заседателя спрашивают почему досех пор нам необъявлено о новом провительстви заседатель говорит я с атаману говорил обявя но силению овсех распоряжениях атаман говорят неговорил сычас же потреболи писаря гражданских дел и между прочим оказалося много распоряжения и телеграмм но силение видит должностных лиц несалидорность кносилению и кновому провительству сычас же приступила кобразованию временному исполнительному комитету»...
Новое станичное правительство, выдвинутое революционным переворотом, ввело, прежде всего, полную свободу правописания, как явствует из вышеприведенной небольшой части «донесения» [В журнальном варианте далее следует фраза: Станичные представители «старого режима» были несравненно грамотнее. Они были и интеллигентнее].

    Что же касается личных репутаций, то у большинства членов исполнительного комитета было как раз то, что требовалось и в «хороших домах» – претерпение в эпоху старого режима, судимость, изгнание с должностей, тюрьма, но... – все это, к сожалению, исключительно на уголовной подкладке...

    Репутации были красноречивее даже грамотности. Но об этом – ниже.

    Прошу позволения сейчас продолжить характеристику революционного станичного творчества тем подлинным документом, который я уже начал цитировать. В дальнейшем привожу его с возможными грамматическими исправлениями.
 
    «Председателем избран был урядник Кудинов. Сейчас же, присоединившись к новому правительству, прокричали ура – все были рады, что свалился с нас гнет, – порешили 12-го числа отслужить на плацу благодарственный молебен. В два часа отслужили молебен и панихиду за павших борцов за свободу. После этого вся публика пошла в станичное правление. Там народ потребовал от комитета и от станичного атамана голосования. Постановили: станичному атаману, заседателю и другим лицам станичного правления, которые занесены на список, – не имеют доверия за неоказание солидарности к новому правительству и новому режиму»...
 
    Далее идет изложение истории борьбы новой власти и старой. Старая власть растерялась и упустила точку опоры. Но и у новой не было «реальной силы», а репутация отдельных носителей новой власти была такова, что население – даже в момент наибольшего революционного подъема – не могло относиться к ним всерьез.
   
    Оттого переворот в станице прошел сравнительно благополучно, то есть без ненужных опустошений и грабежа, – в соседних станицах не обошлось без этого.

    Хотя и у нас член комитета, бывший стражник Василий Донсков призывал разбить шкафы с бумагами в станичном правлении и сжечь. Был призыв и к разгрому потребительской лавки – не без благожелательного подсказа со стороны местных торговцев.

    Подавалась мысль произвести обыски у духовенства и местной интеллигенции и братски поделить съестные запасы, если таковые окажутся у них. И уже собиралась кучка запасливых людей с мешками, желающих поживиться на чужой счет, но... – призывающие в последний момент оробели, и решительный шаг не был сделан.

    Исполнительный комитет предпочел вступить в бумажную борьбу со старой властью.
 
    «13-го числа комитет собрался в правлении. Атаман их выслал, начал иметь на них давление, требовал от комитета постановление подписавших недоверие. Атаман служит восьмой год, привык кричать на подчиненных, что хочет, то и делает. Все боялись сказать слово. Почему? Потому – окружной атаман хвалит его. На выборах, как начинают его болдировать, здесь стоят его агенты, смотрят, куда положил выборный шар. Каждый выборный боится и кладет шар, куда ему приказано, г. Сухов выходит первым кандидатом. Выборные говорят: если не положить шара, агент скажет атаману, тогда атаман не прикажет дать мне из общественной кассы денег. В кассе служит атаманский родной дядя, он же председателем, он же Сухов заведующим по конской переписи, он же щитовод (счетовод), он же и казначеем в раздаче денег беженцам. При мобилизации много вкрадалось зла. С ним служит военным писарем родной брат атамана, помощником – троюродный брат, почетный судья – троюродный брат. Станичные судьи служат по пяти лет, и доверенные служат по пяти лет – атаман не приказывает других назначать»...
 
    И так далее. Бесконечная цепь обвинений – монотонных, зудящих и нудных. Изредка лишь – лирическая вставка, способная слегка повеселить, – и то больше своими орфографическими неожиданностями:
 
    «И вот какой унас в станичном правлении свилси клубок ни похош ли он настарое провительство протопопова штюрмера и александра федоровна Николай 2-й тожа хволил етих лиц атакже Сухомлинова аштожа оказалося»?..
 
    В заключении своего «донесения» глазуновский исполнительный комитет, утеряв нужный тон революционного негодования, «просит», как в заурядной кляузе старого порядка, о ниспровержении «старой власти»…
 
    «За написанием настоящего донесения, просим областной временный исполнительный комитет сейчас же удалить от должности станичного атамана, должность поручить помощнику станичного атамана Сухову, удалить также заседателя г. Рубцова и всех должностных лиц, именно помощника станичного атамана г. Шурунова, общественных доверенных казаков Мохова и Быкадорова, стражника Ветютнева, охотничьего наблюдателя Фирсова, счетовода общественной кассы Сухова, сторожа при правлении Федора Фирсова.

    К сему донесению урядник Иван Ананьев, Дмитрий Шурунов, неграмотный казак Тимофей Котеляткин, урядник Климент Мирош­кин, Иван Давыдов, Яков Попов, Василий Донсков, Петр Рогачов, Иван Шкуратов, Лука Алаторцев, урядник Семен Кудинов».
 
    Подмахнул бумагу полный состав временного станичного правитель­ства. Как уже было выше упомянуто, почти за каждым из этих лиц в прошлом было «претерпение»: урядник Иван Ананьев претерпел за вымогательство и лихоимство, другие – кто за кражу, кто за «захват» чужой собственности и проч.

    Но обыватели, хотя и переименованные в граждан, были настольно озадачены и оглушены внезапностью переворота, что лишь с умеренным ропотом вслух приняли на свои рамена это новое иго и заговорили об избавлении от него лишь тогда, когда стало невтерпеж, когда исполнительный комитет начал упраж­няться в административном творчестве. А начал он лишь тогда, когда областной исполнительный комитет, ничтоже сумняся, признал факт возникновения исполнительного комитета в Глазуновской станице за достаточно законный предлог, чтобы вступить с ним в письменные деловые сношения. Этого и было достаточно, чтобы вчерашние стражники, взяточники и воры почувствовали себя полновластным начальством, призванным «по-новому» вершить общественные и част­ные дела в станице...
 
   
 
V.
 
    В первый год войны – и во второй – замолкала песня в деревенских углах, не слыхать было гармошки, сосредоточенная боль и мука тревожных ожиданий сцепила землю глубокой немотой, и над тихими полями висело торжественное, почти молитвенное безмолвие. Один напев порой прерывисто звучал в пустынных деревенских уличках – напев бабьих причитаний, в наивных импровизациях изливающий бессильные жалобы и темное отчаяние материнского сердца. Каплями расплавленной смолы падал он на сердце и жег его болью жгучей скорби и безбрежного горя своего. И трудно было вздохнуть от этих монотонно вибрирующих, однообразно замирающих, икающих и захлебывающихся звуков. И, завороженные их жгучей горечью, безмолвно слушали их немые поля…

    Было тяжело. Но все думалось: вот-вот будет легче, оживут, зазвучат другими голосами пустые поля, зашумят немые улички деревенские…

    Прошло. Теперь рычит гармошка всюду, звенят песни, шуму – хоть отбавляй, везде – толпы людей, щелкающих подсолнушки, галдящих, спорящих. Почти открытая торговля бражкой, «самогоном», по иной терминологии – «дымкой», «аржановкой». Есть самогон, есть гармошки, и песни, и галдеж, но нет радости, веселья нет, душа по-прежнему придавлена свинцовым грузом…

    Угол наш глухой и сравнительно тихий. Ни заводов поблизости нет, ни рудников, ни железной дороги. Изредка навернется какой-нибудь большевик в образе дезертира или симулянта, спросит строгим голосом: «Это почему у вас тишина-спокойствие? Почему нет комитета?».

    Толпа послушает и разойдется в недоумении: хорошо-то оно хорошо – протрясти брюхо буржуям, да где их взять? Кругом, куда ни глянь, свой брат-землероб. Есть с достатком, есть и голяки. Голяков больше. Да поди-ка тронь его, богатого-то, – зубов не соберешь, сам сдачи даст…

    Долетают и сюда отзвуки совершающегося. Доходят вести о разгроме армий, о позоре родной страны, доносится муть повсюдного развала, докатывается зыбь озорного своеволия и анархического разгула. И нельзя сказать, чтобы равнодушно внимал этим отзвукам мой согражданин, – вздыхает скорбно, и головой крутит, и языком горестно щелкает, но чувствуется, что все это мелко, поверхностно, холодно, не вспыхнет в нем искра, зажигающая пламя порыва, горючей скорби, стыда и негодования за опозоренную родину… Нет огня.

    А он был когда-то в тех же самых людях, простых, черным трудом, повседневной и нудной заботой стиснутых, но временами способных подняться на высоту подвига и самопожертвования…

    Осталось безнадежное уныние, упоительная уверенность, что «все мы – ни к чему».

    – Поглядим-поглядим да либо стукнем лбами японцу в копыта, – вздыхая, говорит мой станичник Иван Панов, гвардеец саженного роста, – возьмись, мол, наведи нам порядок… Ты маленький, да умный, а мы большие – дураки…

    Этот смиренномудрый, но явно утопический проект поправит отчаянное положение отечества – <вот> пока все, что самостоятельно изобрела простодушная мысль моего дюжего согражданина, скорбящего об отечественном нестроении. Практическое осуществление его мыслится в туманной дали, а пока ближайшая будничная суета и мелкота отодвигает заботу об отечестве на задний план, ибо сидит в глубине душ прочная уверенность, что кто-то где-то должен ломать голову об отечестве и потому авось «образуется» как-нибудь.

    Да и не все как будто мрачно в этой картине всеобщей разрухи, грабежа и погрома. Вот в Новочеркасске разнесли лавки на базаре и два завода. Хорошего мало, конечно, а Гришка Турок веселое письмо прислал: «Вторую неделю пиво дуем, надоело даже»…

    Значит, зашибли кое-что при водворении порядка…

    – Василья Прокопова сын пишет: «Любезные родители, попала мне ваканция – ни нам, ни детям нашим не прожить того капитала»…

    – «Пофортунило», – говорят сограждане, вздыхая не без зависти, – послали их для порядка – остановить грабителей, а они сами попользовались случаем. Кто за пивом бросился – старое пиво было на заводе, а Прокопов сумку с бумагами захватил, а бумаги-то денежные… Сейчас жену выписывает к себе, передать ей – тыщи денег, говорят… Шьют ей сейчас юбки разные, веечки-подбеечки, плюшки-рюшки, чтобы фасонисто было, в городе – там аккуратность требуется… С мылом умываться стала – два куска «Семейного» мыла в потребилке взяла сразу…

    Без возмущения, без удивления, без желчи – просто, трезво, практически обсуждается грабительская «ваканция» – главным образом, с точки зрения удачи и безнаказанности.

    А так как теперь шансы ответственности ничтожны, захват пропагандируется как бы в виде нового откровения, во имя свободы и равенства, грабеж практикуется безвозбранно и кладется, по-видимому, в основу нового общественного строительства, – то и «ваканция» Прокопова при ограблении пивного завода расценивается отнюдь не с точки зрения государственного и общественного порядка, а просто – как удачное дело, вроде лихого боевого подвига полузабытого ныне Козьмы Крючкова.

   Повторяю: угол наш тихий. Новый дух, дух «свободы» к нам проникает туго. Был у нас недели две исполнительный комитет, но когда попросил себе жалованье, новые граждане очень дружно заорали в ответ:

    – Это за что? На черта вы нам и нужны, если за жалованье. Нет, послужи за привет, а денег вам ни гроша нет…

    Говорили и покрепче. Комитет вскоре после этого растаял, иссякла революционная энергия без поддержки кредитными билетами.

    Но по соседству, верстах в тридцати, существуют какие-то комитеты, и в них прочно окопались разные военнообязанные, уклоняющиеся от фронта. Окопались и занимаются тем «правотворчеством снизу», которое в старой кодификации обычного права выражалось кратким «сарынь на кичку!».

    Под руководством этих комитетов соседи наши, михайловские хохлы, реквизировали у окружных помещиков инвентарь, зерно и землю. За десятину назначили три рубля, а сами сдали соседям по семнадцати-двадцати рублей. По соседству же бабы громят потребительские лавки, требуя сахару. В соседних лесничествах новые граждане по случаю свободы производят истребительную рубку, вытравливают скотом молодняк…

    Но у нас пока – слава Богу – тихо. И может быть, на единственной стороне жизни отразилось у нас ощутительно веяние свободы – на изготовлении самогона. Под красным флагом революции фабрикация самогона приняла чрезвычайно оживленный и про<ст>орный характер. До свободы власти старого режима принюхивались носами, не пахнет ли где дымком, рыскали по полям, рощам и оврагам, накрывали кустарей-спиртогонов, отбирали их самодельные аппараты. С пришествием свободы все чины присмирели и сократились, а в оврагах, левадах и разных укромных местечках закурились сизые дымки. Создались неожиданные, стремительно быстрые карьеры.
Красой и гордостью местного района на самогонном поприще оказался конокрад и бездомник Филька.

    – Я даже куняк могу изготовить, – с гордостью говорит он. – Из слив такой куняк выгоню – лучше французского…

    Самогон Филькиной марки ценится выше марки Самошкиной, Тимкиной и других – по пяти рублей за бутылку.

    – Градусов шестьдесят крепости и чист как слеза!..

    Моральная оценка деятельности новых промышленников и неожиданных талантов Фильки ведется в тонах нестрогих, добродушно-иронических, снисходительных. Изредка в устах стариков зазвучит негодующая нота против свободы самогонной пропаганды, но большинство граждан отзывается объективно и бесстрастно:

    – Раз свобода, то и свобода…

    – На что-нибудь сказано: «Свобода воли»… Вот и вольничают…
Покорность «свободе» как новому игу в смирном быту смирных трудовых людей носит тот же оттенок, как и безропотное подчинение произволу в доброе старое время.

    – Поди-ка вот, укуси его, Фильку. Он при мне – я сам самовидец – атаману заявил: «Протоколить протокольте, а аппарат я не дам; силой отбирать будете – стрелять буду! Достаточно, отошло время! Нынче власть – народная!».

    – Слобода воли, – вздыхая, говорит стариковский голос уныло и горько.

    Чувствуется в этом оригинальном сочетании великих, волнующих слов то своеобразно-нелепое и уродливое, что вошло в жизнь, бедную светом, достоинством, порядком и правом, и вместо озарения внесло в нее озорство и попрание всякого представления о праве и порядке. Все можно. Успех венчается если не прямой хвалой, то почтительным признанием. И даже то, что вот бездомный и бездельный Филька за пять месяцев нового режима расцвел пышным цветом и ныне, не стесняясь, швыряет деньгами, – даже это возбуждает зависть, почтение и отчасти – чувство национальной гордости.

    – Поди ты вот, – говорит гражданин из солидных и рассудительных людей, – все говорят: немец, дескать, дошлый на все участи – машины там, составы разные, газы, а мы вроде дикарей-эскимосов, которые живут на мысе Доброй Надежды и питаются сырым раком… Темны, ничего не можем. Но вот – Филька: самоучкой коньяк делает – до чего достиг!.. Обулся, оделся, купил лошадь, корову и – чем черт не шутит – может, и тулуп к зиме справит… Вот: безо всякой науки, с двумя чугунами… А обучи его, обтеши мало-мальски – он, может, такой бы удушливый газ сделал, что без ножа Вильгельма зарезал бы…

    – Немец, он, конечно, машинами, а у нас смекалка работает…

    – Машина у нас нейдет – грунт неподходящий, – говорит гражданин из-за спин толпы.

    – Истинно! – подхватывает другой.

    – Я нынешней весной нефтонобиль на бурой кобыле обогнал… Ехал из Михайловки, до Серебряка доезжаю, он мимо меня – ффррр… так и профитилил! Позавидовал я, признаться: удобная, мол, штука, ни корму ей, ни ухода – сел и кати… Однако к Левиным спускаюсь – гляжу: народ… Что за оказия? Подъезжаю ближе, гляди: нефтонобиль сел в сугроб… Фырчит, сопит, колеса ему бичевами обвязали, а нет – не берут пары… Разгонит-разгонит назад, даст с разбегу – вертятся колеса, а пары не берут… Ну, я поглядел и поехал себе… Не успел на гору подняться, он опять уж мимо меня – фрр... и пошел чесать! Ладно, еду себе не спеша. До колодца доезжаю, глядь – опять мой нефтонобиль сел в барачке. Подъезжаю. «Доброго здоровья!». А они округ него суетятся, сдвинуть хотят, а силов нет… «Сколь далече, мол, едете?». «Да едем вот по казенному делу в Слащев. Выручай, пожалуйста». «С моим удовольствием!». Достал бичеву, зачалил за хвост кобыле, кобыла вытащила нефтонобиль на гору. «А в Слащев, говорю, вы не проедете». «Да мы и сами, – говорят, – видим, что не проедем. Только что же нам делать?». «Езжайте назад да наймите лошадок… Дело вернее». Ну, постояли-подумали и повернули назад… Так и зафитилили… А я на своей бурой кобыле, не спеша себе, поехал вперед…

    – Так-то вот оно… Это – не машина!

    – У нас грунт особый…

    – Особый…

    – А ежели бы нас обтесать мало-мало… На всю Европию было бы удивление… Вот, мол, были дураки – средней руки, от земи не подымешь, а что вышло! Какие коньяки делают!..

    – Шутить шути, а Филька вон в буксовых сапогах ходит… Это имеет свою приятность!

    Глухой наш угол остался в стороне от того упоения завоеваниями отечественной революции, в пылу которого некоторые «вожди» неосторожно перелицевали затасканный, старый плакат «шапками закидаем!» в новое, не менее пышное заявление: «Русская демократия покажет миру»… и проч. Глухой угол держался и держится умнее. Легкая ирония над собой, горький результат полученных уроков, стала здесь основным тоном нынешних бесед. На гнев и негодующую, целительную скорбь, по-видимому, пока «нет паров». Патриотический подъем покрылся изрядным налетом пепла, и Бог весть, какой ветер способен раздуть его ныне в пламя яркое и бурное…

    Пока – звучит гармоника, звенят песни.
 
VI.
 
   
 
ПРИЛОЖЕНИЕ

(две главы, опущенные в газетной публикации)

[III.]
 
    Созидательной работы, по которой тосковала душа, не было и тут, в окружном, все-таки до некоторой степени руководящем комитете. То, что делал комитет, делалось более умело, с большим знанием и пониманием дела, чиновниками. Все это понимали, но все притворялись, что то, что они плохо и неумело делают, надо теперь именно им, гражданам, делать. И ни тени не было не только творческого энтузиазма, но даже простого воодушевления.

    На митингах, правда, – по рассказам – даже действительные статские советники с большим подъемом выкрикивали:

    – Товарищи!.. Народ!.. Граждане!..

    Но вся гражданская активность выражалась или в «сковыривании», или в деятельности, похожей на общественную работу граждан Шулей­киных, Ермишкиных и Пузаткиных. Масса же гражданская слушала, с опасением оглядываясь по сторонам, аплодировала ораторам (из опасения или благодушия – всем без различия).

    И редко-редко вслух выражала свое мнение.

    – Нынче на митинге Лежнев здорово махал руками... о свободе...

    – Что же именно?

    – Вообще – к народной части... «Граждане!» И этак вот рукой загребет... Стал пить воду – стакан расплескал... Смеху!..

    Было очевидно творческое бессилие новой России, поскольку она была представлена нашим степным углом. Было очевидно непробудное равнодушие к судьбам родины. Как ни взмыливались громкие словеса, обещание победного конца и т.п. – толпа, обычно встречавшая их заученным шлепаньем ладоней, таила в себе, все-таки забронированное, недвижное выжидание, апатичное и мутное, прикрытое завесой праз­дного любопытства, – недоверие ли то было, усталость ли, или бездонное безразличие – нельзя было постигнуть. И самыми выразительными фигурами при этих кликах о войне до победного конца были серые «герои», поплевывавшие шелухой подсолнуховых семячек...

    К слову, должен сознаться в полной неудаче своих собственных выступлений перед согражданами и попыток созидательной работы. Не могу пожаловаться на враждебный или холодный прием – местами были даже очень трогательные овации, с подниманием на руки.

    И в радости, волновавшей меня в первые моменты, я считал эти приветствия отнюдь не данью моему красноречию – оратор я из рук вон плохой, – а тому призыву – дружно подпереть плечами родину, ей отдать всю мысль, заботу и тревогу, отложив на день грядущий все частное, местное, личные, групповые счеты, дрязги, домогательства. Ничего, слушали хорошо.

    И моментами могло казаться, что зажигались сердца болью о России, в струпьях и язвах лежащей, и вот-вот последует нечто, вздымающее на высоту общественного порыва и восторженного самопожертвования даже самые заскорузлые сердца... То, что было – да, было! – в начале войны...

    Но – увы! Как только начинались прения – местная грызня, дрязги, мотивы собственного корыта смахивали без остатка и впечатление о грозных перспективах, и призывы устремить внимание на Россию, только на Россию, а не на слободы Михайловку, Себровку и Сидорку...

    С горестью, в конце концов, сказал я себе, что мои силенки ничтожны, чтобы сдвинуть эту замокшую глыбу, вдохнуть в нее искру пламенного порыва не на одну минуту, не на дешевый гул словесного пыла, а на подлинную жажду подвига и самоотвержения, которая временами не чужда же была русскому народу. Куда она делась ныне, где запропала? Под каким спудом залегла? Какая сила волшебная властно вызовет ее, какой огонь зажжет?..

    В итоге выходило как будто так, что вся энергия, весь порыв и энтузиазм ушли только на стихийное ниспровержение, опрокидывание, «сковыриванье» и затем, пожалуй, на стадно неосмысленный захват.

    А когда ниспровергать стало некого (я говорю про глухие углы), когда все «прислужники старого режима» были «сковырнуты» – почувствовалась тоска бездеятельности, не могли придумать, куда приложить силы и энергию. В поисках пункта для натиска дошли даже до архиерейского дома.

    Потом начали сковыривать друг друга. На окружной усть-медведицкий комитет восстал комитет слободы Михайловки и... отложился. Образовал автономный удел и комитет хутора Фролова, предводительствуемый каким-то бойким прапорщиком. Прапорщику надо было одно: объявить низложенным полковника Рудакова, окруж­ного атамана, которому станица выразила доверие.

    Объявил мне – не содрогнулся – все уже приобыкли к многовластию и всяческим поворотам; дела, даже очередного, все равно никто не делал, да и делать было мудрено, по-видимому: вздумали было произвести реквизицию на большой скотопригонной ярмарке в Филонове – удалось «замордовать» всего двух лядащих коровенок, и то толпа помяла слегка агента...

    А требование момента было таково, чтобы лица, находящиеся на виду, стоящие во главе комитетов, занимающие командные позиции, все-таки не пребывали в сладостном покое, а проявляли хоть видимость действия, шумели, бурлили. Отсюда пошла полоса междоусобного сковыриванья и барахтанья. Один деятель страшными клятвами клялся в преданности интересам трудящихся и обремененных, соперника же своего на общественной арене обличал ни много ни мало как в провокаторстве. Обличаемый отражал удар еще более страстными клятвами в готовности живот положить за угнетенных, а насчет обличителя кидал как общепризнанную вещь:

    – Ведь это же известный охранник... Спекулировал сеном. И посейчас тайно торгует спиртом...

    Зрелище выходило развлекательное. Перенесенное на столбцы местной печати в виде малограмотных, но занимательных полемических статей, оно давало веселое чтение...

    Кстати, о местных органах печати. Сколько их развелось даже тут, в глухих степных уголках! В одной слободе Михайловке, еще вчера, можно сказать, на поверхностный взгляд представлявшейся темным царством шибаев, прасолов и кулаков, ныне граждане читают уже две собственных слободских газеты – «Свободу» и «Объединение».

    «Свобода» – издание гражданина Скоморохова, претерпевшего при старом режиме (был лишен прав состояния за фабрикацию фальшивых денег), – внятностью напоминает кинематографические листки – рекламы о двухтысячеметровых драмах. «Объединение» – издание союза мест­ных кооперативов – тип маленькой народной газеты. Оригинальнее и красочнее «Свобода». Под рукой у меня единственный номер – 23-й, и в нем две полемические статьи, в которых несколько бледно и смяг­ченно отражены некоторые эпизоды борьбы главных слободских об­щественных деятелей революционного периода – надзирателя винного склада, гражданина Стрижаченко, и прапорщика Лапина.
Орфография подлинника не изменена.
 
    «В № 1 газеты «Объединение», редактором коей состоит прапорщик Лапин, помещена критика, автор которой подписываясь анонимом позволили себе дерзкую и в высшей степени наглядную, насмешку по адресу Акцизного чиновника В.В. Стрижаченко. Будучи уверен, что сотрудниками в этой газете будут силы, принадлежащие только действительно к интеллигентному был поражен, когда автор этой интеллигенции назвал лошадью почтенного Стрижаченко и по мгновению превратил каковую сразу же в птицу. По всей вероятности этот интеллигент, подписавшийся анонимно, есть не кто иной как социал-демократ на истинно-русской подкладке, значит сомнительный… Полагая, что редактор рука об руку с автором этой заметки, я еще более шлю свой ему упрек за его до сих пор не внимание, которым он еще не достаточно проверял г. Стрижаченко, являющимся в Комитет к сожалению лошадью... Отдаю должное г. Стрижаченко, не принявшему на себя этой насмешки, лишь за то, что он оказался на высоте своего прозвания, а по этому умнее и действительно интеллигентнее против ее автора редактора «Объединение» предлагаю по больше объединятся действительно лишь с гражданами достойными внимания. Аллилуев».
 
    Вторая статья переносит вопрос, на первый взгляд, как будто в область исторических и социально-групповых изысканий. Но, в конце концов, спускается все-таки опять в плоскость личных счетов.
 
    «По поводу ст. “Казачий съезд”, написанной Лапиным. Г-н Лапин хвастался, что мы как были казаками так и будем ими, были дворяне, крестьяне, и т.п., а стали теперь граждане, но мы свое звание не теряем... В сущности, кто назывался в старину казаком? Были в старину казаки: Стенька Разин, Ермак Тимофе­евич и Пугачев, которые подводили под свою присягу служить им верно и Казаковать. На общем собрании 12 апреля г. Лапин выразился, что казаки не отдадут без крови добытую потом и кровью завоеванную землю. Спросить у него, кто завоевал ее? Завоевал Ермак Сибирь, а не Дон, да еще с кем завоевал как с крестьянами, которые бежали от господ. Г-н Лапин писал бы о съезде, но не упоминал бы, что казачий съезд, ведь Дума выработала вопрос, чтобы были все граждане, а не мещане, дворяне, крестьяне и казаки. Гг. Депутаты хотели вывести звание казак, а г. Лапин гордится этим званием, если я не ошибаюсь то скажу, что он волк в овечьей шерсти: на общественных собраниях гово­рит, что гг. граждане, нужно объединяться, а сам разъединяет народ. Г-н Н. Лапин говорил, что земля добыта потом и кровью казаков, а где же в это время были крестьяне, мещане и т.п., когда враг шел на Россию! Они защищали ее, да не дано было право говорить им с казаками. Не забыты 1904–5 гг. какое было дано право казаку, что хотел то и делал, а теперь, конечно, отходит все это. Окончили войну с Японией, стала России-матушки чернь земельку просить, ей обещали и вызвали казаков, они и нарезали спины мужикам, но теперь народ стал поумнее, сообразил что не нужен царь, а нужно иметь народное правительство. Вспомните в действительности кто завоевывает землю, как не пехотинцы? Пехотинцы все на позиции кровь свою проливают за свободу да за Русскую землю, а казаки в тылу защищают твои интересы г. Лапин разъезжает то в Петроград то на казацкие выборы в Новочеркасск, нельзя ли граждане выбрать другого председателя, но только не из казаков».
 
    В изустной реальности полемические состязания двух соперничающих групп – сторонников акцизного чиновника и приверженцев прапорщика – были несколько богаче и обильнее крепкими словами, гуще ароматом. Дело естественное – в пылу боевых схваток крепко выражались и сами вожди партий. Для граждан слободы Михайловки и соседних сел, стекавшихся на митинги и заседания исполнительного комитета, тоже похожие на митинги, в зрелище этой борьбы местных титанов было мало поучительного.

    Но самая зловредная заноза была та, что барахтающимся между собой вождям, чтобы удержаться на верхних ступенях популярности, приходилось все больше и больше угодничать перед толпой граждан-михайловцев, сидорцев и себровцев и содействовать проведению в жизнь самых неосмысленных и беззаконных их претензий. И потому, конечно, это прасолывало.

    Людям добросовестным, пробовавшим резонно разъяснить неосновательность, несвоевременность, вред самовольных захватов, например, или особого местного законодательства, утверждаемого на принципах готтен­тотского права и морали, толпа не давала говорить, наносила оскорбления, грозила изгнанием. Вожди делали из этого один вывод: забегай наперед. И забегали. И увеличивали лишь работу разрушения и расстройства жизни.

    Мне пришлось один раз принять некоторое участие в заседании исполнительного комитета слободы Михайловки. В сущности, это был митинг – собралось большое количество публики: крестьяне местные и пришлые, купцы, солдаты, казаки, офицеры, чиновники, местная интеллигенция. Были речи. Был призыв – устремить все внимание на важнейшее в данный момент – оборону родины – и ради этого всемерно поддерживать порядок, усилить трудовое напряжение, помощь, жертву и пр.

    И принято было как будто очень единодушно...

    После этого взял слово оратор вида цивилизованно-мужицкого. В не очень складной речи он коснулся самых разнообразных предметов: требовал надзора за богослужением – ибо духовенство «не очень аккуратно» служило службы, – требовал ревизии местной почтовой конторы, потому что «почта растрачивает наши достоинства», – дал мимоходом пинка какому-то «бабичьему» – по-видимому, женскому – комитету... Закончил неотложной необходимостью «гарнизоваться» по вопросу о помещичьих землях.

    – Вот у наших крестьян нет мягкой земли для распаха, а у помещиков она есть, тут же вот рядом... да они просят непомерно высокую цену... значит, как теперь? Время сеять, государству надо, чтобы земля пустая не осталась, а помещик ломит цену. Крестьянину последнюю рубашку, значит, снять?..

    – Ну, до последней рубашки далеко, Иван Егорыч, – сказал голос из-за стола президиума...

    – Нет. И своя-то осталась, не то что помещичья. Пустили под попас скота....
Говорил крестьянин, не принадлежавший к обществу, которое взяло землю. Прибавил с горечью:

    – Сейчас платим 17 рублей с головы им, господам гражданам, а барину летось платил по пяти целковых... Погреют руки.

    – А что же комитет?

    – Да комитет чего – они же и комитет, их набилось там тьма... По-ихнему и Лапин говорит, и Стрыжаченко.. Комитет – ихний. Рыбу, мол... ловить, мол, во всех водах слободно – в панских, потому что вода текет из высших мочей слободно...

    – «Ладно, очень прекрасно. А в крестьянских?»

    – Крестьянские на аренду сдадены – там не смей...

    – Что же, комитет и эти две мерки установил?

    – Без препятствий... Боятся же сказать правду: заорут, зазевают... Какие у нас народы?..

    Отсутствие элементарного гражданского мужества у комитета, отмеченное моим собеседником, способствовало, между прочим, само­вольному установлению местными извозчиками новой таксы: от слободы до станции вместо вчерашнего полтинника стали требовать два рубля, проезд до Усть-Медведиды – шестьдесят верст – оценили в сто рублей. Правда, пассажир стал хитрить: нанимать стали в складчину человек пять-шесть. Но уж и езда была такая: ехал только мешок пассажира, по большей части, солдата, а сам он шел пешочком около тарантаса и садился лишь «под горку»...

    Поинтересовался я созидательной деятельностью комитета – он заявлял теперь претензии на роль окружного.

    – С продовольствием хлопочут все. Тысячу пудов – это раньше было пожертвовано – отправили. Ну, и местные нужды, пожалуй, заткнут, а уж для армии соберут, нет ли еще – ничего не видать...

    – Это мало...

    – Ничего не попишешь... Некому хлопотать и некогда: сковырива­ют один другого, брухаются – в том и заседания проходят... Поливают один другого неподобными словами... Вчера вот зеленили-зеленили Стрыжаченку, потом за Лапина взялись. Потом мириться стали... поцеловались... Сколь-то надолго?..

    Не было даже усмешки у моего собеседника – что-то безнадежно-унылое, усталое звучало в его голове. Новый строй, очевидно, принес в его жизнь пока один тревожный сумбур и оторопелость. Ни свободы, ничего толкового, бодрящего, наглядно облегчающего жизнь, он пока не видит. Ждет. Верит. И боится верить:

    – Сердце побаливает... Думаешь-думаешь: ялка, мол, к лучшему ли все это: куда, мол, она стрельнет? Словесно-то выходит кабыть и к нашей части, к народной, а у нас вон какой оборот: своя же братья из тебя сок жмет... Кто бы показал путь... по правильности?..
 
[IV.]
 
    Было трудненько ездить по железным дорогам и при старом строе, особенно в последнюю осень и зиму. Но революция внесла в эту сторону расстроенной русской жизни свежую струю, оживившую смутные представления о нашествии гуннов, – на рельсовые пути высыпал несметной саранчой новый привилегированный пассажир – дезертир по преимуществу.

    Он опрокинул и смёл во имя свободы и равенства все обычные понятия о праве на оплаченные места. Ввел в путевую практику захват, самый оголтелый и беспардонный, и вторжения свои начинал непременно с первого класса.

    И люди, искушенные новым опытом и не искушенные, ныне знают, что билет в кармане еще ничего не гарантирует, пока обладатель его не проникнет в вагон – правдами и неправдами. И большим человеком в жизни путешествующего российского гражданина является ныне носильщик – приходится очень лебезить и заискивать перед ним...

    Мне попался, к счастью, парень молодой, белобрысый – из белобрысых бывают ребята ласковые, мягкие; брюнеты – те посуровее и изрядно-таки высокомерны: захрипит ни с того ни с сего, как в доброе старое время какая-нибудь особа пятого класса или швейцар солидного особняка. А этот по человечеству вник, вошел в положение.

    – Нельзя ли как-нибудь там... верхнюю полочку?

    Помолчал, подумал. Долго-таки – очевидно, дело серьезное: меня даже охватило чувство томительной тоски: придется, мол, хлебнуть горя... Кашлянул сиплым тенорком и сказал:

    – Верхнюю? Почему нельзя – можно: поезд сейчас в депо... Дойти – вполне можно сесть. Даже вполне будете покойны, как летом в санях...

    – А можно пройти?

    – Почему нет? Пойдемте.

    Он опоясал холстинным кушаком мой чемодан, взвалил на спину – пошли. Оказалось, дорога неблизкая. Я осязательно почувствовал тут, что только люди опыта и специальных знаний могут не запутаться в этом лабиринте путей и вагонов. И сказал себе, что за знание придется заплатить особо.

    Остановились у одной цепи вагонов. Она ничем не отличалась от рядом стоявших. Но когда из какого-то окна или двери высунулась голова в помятом железнодорожном картузе, прислушалась и повернула в нашу сторону треугольное лицо с татарскими усами, цветом смахивавшее на старую солдатскую голенищу, – носильщик уверенно сказал:

    – Волжский.

    Один глаз из темной щелки приятельски подмигнул ему.

    – Вася, отопри-ка там...

    Влезли. Как хорошо – даже не поверилось сразу: чисто, свободно и – главное – не я первый. Из первого купе выглянул господин в черной феске, в рубахе, подпоясанной шелковым шнуром, бородатый, большой, мягкий, с солидным животом. За ним – студент в путейской тужурке. В соседнем отделении сидел батюшка с окладистой бородой льняного цвета, с Георгиевским наперсным крестом. В коридоре у окна стоял небольшой, сухой, с орлиным носом артиллерийский полковник. Где-то дальше слышались женские голоса. Совесть моя, глухо меня упрекавшая за то, что на заре нового строя я, как закоренелый буржуй, обывательски лукаво обхожу великие принципы равенства и братства и стараюсь захватить себе, в ущерб остальному человечеству, уголок получше, поудобнее, – смолкла и успокоилась: не я первый, не я последний...

    – Вот вам верхняя полочка...

    Я вынул две рублевых бумажки и, высоко размахнув ими, жестом широко тароватого человека отблагодарил своего благодетеля. Он потер бумажки пальцами, поглядел на них вдумчивым взглядом, шмурыгнул носом и лениво, почти нехотя сказал:

    – Прибавить надо бы, господин.

    – Сколько же? – не без страха спросил я.

    Он чуть-чуть подумал:

    – Ну... копеек тридцать, что ль...

    Сумма была неожиданная, не вполне понятная, но вполне божеская – о чем тут разговаривать?

    – Трудна жизнь стала, – сказал я так – себе, на ветер, извлекая две марки с портретом Николая I.

    – Д-да, хлопотно, – отвечал носильщик, пряча монеты в кошелек. – Пассажир, как червь, кипит... Однако, как говорится: «Что потопаешь, то и полопаешь»...

    Легкие деньги, они легко и проходят. А есть нынче легкая деньга, кому пофортунит: у нас один ушел из артели – дрова грузит: не сам, конечно, а сбил человек пяток, они работают, а он заведует. «За неделю, говорит, четыреста рублей отложил...» За неделю...

    – Это не плохо...

    – Имеет свою приятность!..

    Даже не верится, что мы когда-то – и не очень давно – только и знали, что ныли да жаловались на пресную обывательскую жизнь. А теперь? Ах, хоть бы денек теперь пожить в сладкой, тихой, спокойной полудремоте той далекой уже, невозвратной, милой, понятной, неспешной жизни!.. Жизнь и теперь, пожалуй, – как сон. Но какой беспокойный, полный тревог, загадок, невероятия, пугающий сон... И как хотелось бы очнуться от его неожиданностей, волшебных превращений и фантастики! Протереть глаза от пыли и сажи, которая заполнила весь свет, как будто какой-то нелепый, сердитый с похмелья печник пришел в старинный обжитой деревенский дом с низкими потолками, скрипучими половицами, дряхлым балконом, пришел, разворочал все печки, набил мусору, поднял облако пыли, высморкался, сделал цигарку и, подпершись засученной, жилистой рукой в бок, равнодушно смотрит на плоды своей работы, нимало не беспокоясь о том, что потревоженным жильцам некуда приткнуться – все замусорено, завалено, сдвинуто с места...

    Вот я – почему я сейчас здесь, в уголке вагона, где-то на запасных путях стоящего? Почему я бросил свою комнату, письменный столик, приличную работу и устремляюсь сейчас на некий съезд, оттуда – на другой? И вот уже два месяца езжу из края в край по России – как будто и дело делаю, может быть, и нужное, а может быть, ненужное – не знаю...

    А в конце концов – ощущение беспокойного, фантастического сна и бессильное желание протереть глаза и оглянуться. Все существенно, все реально, а понять не могу: что за голоса за стенами, рядом, почему такие пестрые звучат в них ныне отголоски русской жизни – что-то старое, мило-привычное и тут же новое, унылое и смешное, тревожное и досадное?..

    – А продолговато нас держат тут, батюшка...

    По-видимому, голос полковника, приятный баритон с хрипотой и веселыми нотками.

    – Это ничего, – отвечает медлительный, мягкий голос.

    – Я вот кипяточку разжился – раб Божий Василий помог, – сейчас мы чайку. Жаль вот хлебца нет белого... ситничка, иными словами...

    – Есть, батюшка, – отзывается из коридора новый голос, несомненно, принадлежащий проводнику с татарскими усами, рабу Божию Василию.

    – Ой ли?

    – Шикарный даже хлеб – белый калач... Черствый немножко. Саратовский...

    – Давай сюда, милый! – радостно восклицает батюшка.

    – Вся благодать из Саратова...

    – Мерси, товарищ! – весело говорит баритон.

    – Саратовский? Превосходно!

    – Вся благодать из Саратова, – повторяет батюшка и прибавляет:

    – Прежде у одних министров были товарищи, а теперь сами министры стали товарищами...

    Как бы подтверждая и скорбно сочувствуя, проводник говорит на это:

    – По правде сказать, неаккуратно делает масса. Я сам – солдат. Но видать, что мало образованы. Неприятно смотреть. Деспотизм сбросили с шеи – это хорошо, но предпочтение все-таки отдавай... А он непременно норовит сунуть да толкнуть человека в чистой одежде...

    – Заповедь у них первая: «Дай проходящему лорду в морду», – говорит баритон.

    – Так точно, – смеется проводник.

    Вздыхает громко кто-то, может быть, батюшка. И звонким-звонким альтом врывается неожиданно, у самой двери моего купе, детский голос:

    – Га-зет, журналов!..

    – Веселый журнал есть какой-нибудь? – спрашивает баритон.

    – «Огонек» есть... «Вечерняя биржа»...

    – Это что за веселье!

    Голос батюшки деловито спрашивает:

    – А почем «Огонек»?

    – Двадцать копеек.

    – Мм... у-гу!..

    – Не желаете?

    – Горяч больно.

    – Из книг не желаете ли? «Дама с темпераментом»...

    – С темпераментом? – переспрашивает баритон, делая ударение так же, как и малец, у которого звучит это довольно забавно.

    – Бебутовой – «Дама с темпераментом», – звенит бойкий альт, – очень хорошо ее книги идут. Вот Фонвизина – «Свободная женщина»... Данилевский есть. Тут вот есть слово Мясников, то вы читайте – это Мясоедов...

    – Гм... Откуда тебе это известно?

    – Уж это верно! А вот книга про Сухомлинова, есть про банкира Рубинштейна – не знаю, жив он, нет ли... «Народная революция»... «Акафист Распутину»...

    Мелким, звонким бисером сыпал детский голос слова такие забавные в детских устах, и в бойком потоке этих слов вставало смутное отражение жизни с пыльной паутиной у потолка и мусором на первом плане. «Дама с темпераментом», Мясоедов, революция, стихи о Распутине – в пухлом клубке герои и толпа, вкус, спрос и предложение, наследие старого и новое творчество, наспех пекущее нечто пакостное и ничтожное... Было что-то до боли обидное в этом обилии мусора и отсутствии чего-нибудь серьезного, ценного, достойного внимания...

    – Ну, значит, берем «Даму с темпераментом» – сколько за нее?

    – Два рублика.

    – Од-на-ко... Обдираешь ты, брат...

    – Да много ль мне и нажить-то придется? Всего двадцать копеек. По гривеннику с рубля.

    – А много ль ты меня убеждал-то? Две минуты каких-нибудь? Кабы мне за две минуты по двугривенному платили, я бы и службу бросил...

    Нас двинули наконец. В шуме колес утонули голоса, и «Дама с темпераментом», и Сухомлинов. Я заблаговременно взобрался на верх­нюю полку и приготовился к защите своей позиции от сограждан.

    Штурм был бешеный до слепоты, все сшибающий и сокрушительный, с криком, визгом, увещаниями и руганью, скорбно-гражданскими воплями и знакомыми словечками из старого российского лексикона. Опрятный, чистенький вагон мгновенно налился взмокшими от пота человеческими телами, загромоздился чемоданами, корзинами, солдатскими сундучками и сумками. И когда все входы и выходы были закупорены, густой запах – тот особый запах, в котором аромат солдатских сапог, шаровар и шинелей оригинально сочетается с запахом одеколона, колбасы с чесноком и светильного газа, – ласково затуманил сознание и окунул душу в мутный, фантастический полусон-полубред...

    «Не упускайте из виду, говорит, укрепляйте свободу здесь...»

    Я чувствую, что этот тусклый голос жует где-то внизу, в кучке сидящих на полу серых фигур, но почему он толчется у меня над самой душой вместе с едким запахом мерзкой папиросы?

    «Ваше, говорит, дело быть здесь, а там и без вас много. Укреплять свободу... защищать свободу»...

    Свобода... свобода... свобода...

    Перекидывают диковинное это слово сейчас пестрые голоса, густые и топкие, хриплые, гнусавые и детски-ясные, ленивые и нервные, вокруг теснота, смрад, бестолковый гам пререканий, споров, пустословия – и все же чудесно звучит оно, значительное, широкое, как мир...

Глава 131.

Промышленный подъем при Александре III продолжился и при Николае II. Последнему царю предстояло решить сложнейшую, а возможно, и в принципе нерешаемую задачу: дать образование народу, но при этом не позволить "революционерам" раскачать ситуацию в стране.
Сейчас много говорят о "твиттерных революциях", мол, новая технология и т.п. Однако "твиттерный" тип распространения информации процветал уже в XIX веке. Короткая листовка, в двух-трех хлестких фразах передающая лозунг или призыв, что это, если не "твиттер"? Подобные бумаги издавались огромными тиражами и быстро расползались среди народа. Теперь их уже было кому прочитать! Причем "революционеры", то есть государственные преступники, распространяли фальшивые указы царя в крестьянской среде, согласно которым Николай якобы призывал крестьян грабить помещиков. Конечно, большинство населения еще оставалось неграмотным, но было уже немало людей, способных прочитать эти пропагандистские тексты. А потом почтенные, богатые старики, держа перед собой икону (на "богоугодное" дело идут), возглавляли шествия деревенских погромщиков помещичьих усадеб. Заодно крушили все, что попадалось под руку, в том числе больницы!
А уж в Первую мировую русские окопы вовсю забрасывались немецкими и австро-венгерскими листовками, в которых нашим солдатам предлагалось сдаваться. Характерно, что и в этих случаях пропаганда врага ссылалась на русского царя. Вот, пожалуйста, цитаты из двух немецких бумажек, которые сбрасывали с аэропланов.
6 января 1915 года:
"В самом деле, Ваш государь Император Николай II не совершил и не хотел совершать такой великий грех. Он не пожелал это кровопролитие, - он любит свой народ! Виновата другая личность. Великий князь Николай Николаевич! Он заставил Государя начать эту несчастную войну. Но Вам ли, русские солдаты, слушаться этому бессовестному человеку? Позволить ему стать клином между Государем и его народом? Нет, не Вам это терпеть!"[52]
26 февраля 1915 года:
"Мы, Немцы, эту войну не хотели, ни мы, ни наш добрый Государь Император Василий Федорович![53] И именно с Русскими войны не хотели! Но русский Царь император в руках Великих князей, которые деньги взяли от французов! Они продали Россию!.. Освободите Царя из рук мерзавцев и мазуриков, освободите самих себя! Освободитесь из рук чиновников!"[54]
Царь и правительство прекрасно осознавали опасности неграмотности народа, но проблема была в том, что при переходе от необразованности к высокой культуре неизбежно возникает стадия полуграмотности. Мы получим Шарикова, который убежден, что может оперировать не хуже профессора Преображенского, но ему мешает "проклятый режим". Это страшная вещь, особенно когда против России действуют искушенные в печатной пропаганде европейские сверхдержавы.
Влияние агитатора на полуобразованные массы прекрасно описывается биологической метафорой из книги Шовена "От пчелы до гориллы":
"Ломехузы, проникая в муравейник, откладывают свои яйца в пакеты муравьиного расплода так, что ничего не подозревающие муравьи вскармливают чужое потомство. Между тем личинка обладает незаурядным аппетитом и определенно объедает своих хозяев. При случае она пожирает и муравьиные личинки. Но хозяева их терпят, так как ломехуза всегда готова поднять задние лапки и подставить трихомы - влажные волоски, которые муравей с жадностью облизывает. Он пьет напиток смерти, так как на волосках - наркотическая жидкость. Привыкая к выделениям трихом, рабочие муравьи обрекают на гибель себя и свой муравейник. Они забывают о превосходно налаженном механизме, о своем крошечном мирке, о тысяче дел, над которыми нужно корпеть до самого конца; для них теперь не существует ничего, кроме проклятых трихом, заставляющих забыть о долге и несущих им смерть. Вскоре они уже не в состоянии передвигаться по своим земным галереям: из их плохо вскормленных личинок выходят муравьи-уроды. Пройдет немного времени - гнездо ослабеет и исчезнет, а жучки-ломехузы отправятся в соседний муравейник за новыми жертвами".
Вот такие "благодетели" ползали по территории Российской империи от завода к заводу, от деревни к деревне. В роли наркотического яда, которым ломехузы опаивают муравьев, выступала доведенная до совершенства пропаганда, подталкивавшая рабочего и крестьянина к самоубийственным действиям и требованиям, к забастовкам на оборонных заводах в разгар войны, к уничтожению развитых агроцентров, которые создавали "бездельники-помещики" и т. д. Мы, живущие в XXI веке, прекрасно знаем, чем для народа закончились лживые проповеди светлого будущего: голодом, Гражданской войной, репрессиями.
"Фабрики - рабочим, земля - крестьянам, мир - народам", - говорили "ломехузы". На практике крестьяне остались без земли, и мечтой миллионов стало получить жалкие шесть соток, рабочие за малейшую провинность оказывались на улице, а то и в лагере с обвинением во вредительстве, а когда другие народы уже давно жили в мире, в России бушевала Гражданская война.
Но это все потом, а до революции Николай II идет ва-банк и быстрыми темпами создает систему школ для широких масс. По данным исследователя отечественной системы образования Сапрыкина, в 1916 году в России было около 140 тысяч школ разных типов при населении порядка 171 миллион человек. Для сравнения, в нынешней Российской Федерации - 65 тысяч общеобразовательных учреждений, а численность населения - 143 миллиона. Школьная перепись 1911 и 1915 годов показала, что в центральных великорусских и малороссийских губерниях достигнуто полное обучение мальчиков. Школы строились быстрыми темпами даже в разгар войны, вплоть до 1917 года (то есть до "прогрессивной революции"), и в начале 1920-х годов планировалось достигнуть обучения всех детей России. Под этим подразумевался четырех-пятилетний курс начальных школ да так, чтобы ученики могли потом продолжить занятия, но уже в гимназиях. Это говорит о том, что последние остатки сословных перегородок должны были уйти в прошлое уже к 1920-м годам. Как указывает доктор исторических наук С. В. Волков в своей книге "Почему РФ еще не Россия", если к 1897 году среди учащихся гимназий и реальных училищ доля потомственных дворян составляла 25,6 %, а среди студентов - 22,8 %, то в дальнейшем она существенно снизилась, и к 1914-1916 годам находилась на уровне 8-10 %.
Да, согласно Волкову, число специалистов с высшим и средним специальным образованием в 1913 году было невелико - примерно 190 тысяч (1 на 837 работающих). Общая численность образованного слоя составляла около 3 миллионов (2,2 % населения). Но именно в это время были подготовлены все предпосылки для интеллектуального и образовательного рывка. Конечно, Первая мировая война притормозила этот процесс. Но настоящий погром образования случился позже, уже после Октябрьской революции. Значительная часть интеллектуального слоя была уничтожена в боях Гражданской войны, погибла от голода и болезней, эмигрировала или люмпенизировалась. Те немногие, что выжили, остались в России и сохранили социальный статус, оказались один на один с государством, идеология которого была в той или иной степени враждебна мировоззрению значительной части дореволюционной интеллигенции. Хотя советская власть, с одной стороны, остро нуждалась в специалистах умственного труда, а с другой стороны, обоснованно опасалась их идеологического влияния, расходившегося с большевистскими идеями
Поэтому "бывшим" позволили занять довольно высокое положение в управленческих и научно-образовательных структурах, однако установили за ними жесткий контроль. Параллельно власть взяла курс на создание новой, "красной" интеллигенции. Масштабная программа ликвидации безграмотности, которую проводили большевики, была лишь ухудшенным подражанием тем планам, которые начали реализовываться еще до революции. Впрочем, широкие народные слои все же получили реальную возможность значительно повысить свой образовательный уровень. А вот качество высшего образования по сравнению с дореволюционными временами в целом заметно снизилось.
Высококлассных вузовских преподавателей катастрофически не хватало, но проблема далеко не исчерпывалась кадровым голодом. "Декрет о правилах приема в высшие учебные заведения" предоставил право поступления в вузы лицам вообще без образования. Выходцам из образованного слоя "бывших" законодательно закрыли доступ даже в среднюю школу II ступени, за исключением детей особо доверенных специалистов, доказавших свою полную лояльность большевикам.
Только в 1930-х годах ситуация стала меняться в лучшую сторону. Восстановили практику вступительных экзаменов, несколько снизили "классовый контроль" за абитуриентами. Улучшилось и материальное положение лиц умственного труда. Вот так на практике новая власть признала правоту старой. Впрочем, мы забежали вперед, а сейчас пора возвращаться в начало XX века.
Образ дореволюционной элиты тесно связан с офицерством. Бытует представление, что в этом слое абсолютное большинство принадлежало выходцам из дворян. Это - очередное заблуждение, возможно, сформировавшееся под влиянием кино и классической литературы. На самом деле в 1912 году, согласно подсчетам Волкова, дворян среди офицеров было лишь немногим больше половины (53,6 %).
Существенным аспектом состояния общества является имущественное расслоение. Многие думают, что плодами достижений России пользовалась несколько процентов населения, утопавшие в роскоши, в то время как остальной народ прозябал в нищете. Например, в публицистике давно уже гуляет тезис о том, что в конце XIX - начале XX века 40 % крестьянских новобранцев впервые пробовали мясо только в армии. При этом ссылаются на генерала Гурко.
Что тут скажешь? Поразительна живучесть даже самых неправдоподобных утверждений! Судите сами. Согласно уже цитировавшемуся справочнику "Россия 1913 год", на 100 человек сельского населения в 1905 году приходилось крупного рогатого скота - 39 голов, овец и коз - 57, свиней - 11. Всего 107 голов скота на 100 человек. Прежде чем попасть в армию, крестьянский сын жил в семье, а, как мы знаем, крестьянские семьи тех времен были большими, многодетными. Это существенный момент, потому что если в семье было хотя бы пять человек (родители и трое детей), то на нее в среднем приходилось 5,4 головы скотины. И нам после этого говорят, что значительная часть крестьянских сыновей за всю допризывную жизнь ни в своей семье, ни у родственников, ни у друзей, ни на праздниках, нигде и ни разу не пробовали мяса.
Конечно, распределение скота по дворам не было одинаковым, одни люди жили богаче, другие беднее. Но совсем уж странным было бы утверждать, что во многих крестьянских дворах не было ни одной коровы, ни одной свиньи и т. п.
Кстати, профессор Б.Н. Миронов в своей фундаментальной работе "Благосостояние населения и революции в имперской России" показал, во сколько раз доходы 10 % наиболее обеспеченных слоев населения превышали доходы 10 % наименее обеспеченного населения в 1901-1904 годах. Разница оказалась невелика, всего-то в 5,8 раза Миронов указывает еще на один красноречивый факт, который косвенно подтверждает этот тезис. Когда после известных событий произошла экспроприация частных имений, то в 36 губерниях Европейской России, где как раз и было значительное частное землевладение, фонд крестьянской земли увеличился лишь на 23 %. Не так уж и много земли было у пресловутого "класса эксплуататоров".
Имея дело с дореволюционной статистикой, надо всегда делать поправку на то, как сильно отличались реалии той эпохи от нашего XXI века. Представьте себе экономику, в которой львиная доля торговли происходит без кассовых аппаратов и за наличный расчет, а то и бартер. В таких условиях очень легко занижать обороты своего хозяйства со старой как мир целью платить поменьше налогов. Необходимо учитывать и то, что абсолютное большинство населения страны 100 лет назад проживало в деревне. Как же проверить, сколько крестьянин вырастил для собственного потребления?
Между прочим, сбор данных для составления сельскохозяйственной статистики происходил следующим образом. Центральный статистический комитет просто рассылал по волостям анкеты с вопросами для крестьян и частных землевладельцев. Сказать, что полученные сведения оказывались приблизительными и заниженными, - это значит не сказать ничего. Проблема была прекрасно известна современникам, но в те годы просто не существовало технической возможности наладить точный учет.
Кстати, первая всероссийская сельскохозяйственная перепись была проведена в 1916 году. Неожиданно выяснилось, что по сравнению с 1913 годом лошадей стало больше на 16 %, крупного рогатого скота - на 45 %, мелкого - на 83 %! Казалось бы, наоборот, во время войны ситуация должна была ухудшиться, а мы видим прямо противоположную картину. В чем же дело? Профессор Миронов, изучивший этот вопрос, резонно замечает, что данные 1913 года были просто сильно занижены.
Когда речь идет о рационе питания жителя Российской империи, то не стоит сбрасывать со счетов рыболовство и охоту, хотя, разумеется, о ситуации в этих сферах можно судить только на основе приблизительных оценок. Вновь воспользуюсь работой Миронова "Благосостояние населения и революции в имперской России". Итак, в 1913 году промысловая охота в десяти европейских и шести сибирских губерниях дала 3.6 миллиона штук дикой птицы. К 1912 году в 50 губерниях Европейской России ежегодный улов рыбы для продажи равнялся 35.6 миллиона пудов. При этом очевидно, что рыбу добывали не только для торговли, но и для личного потребления, а значит, общий улов был заметно больше.
До революции проводились исследования питания крестьян. Сведения на этот счет охватывают 13 губерний Европейской России за период 1896-1915 годов и характеризуют потребление следующего набора продуктов: хлебные, картофель, овощи, фрукты, молочные, мясо, рыба, масло коровье, масло растительное, яйца и сахар. В исследовании Миронова говорится, что крестьяне в целом получали в день 2952 ккал на душу населения. При этом взрослый мужчина из бедных слоев крестьянства потреблял в сутки 3182 ккал, середняк - 4500 ккал, из богатых - 5662 ккал.
Труд на селе оплачивался следующим образом. В черноземной полосе, по данным за 1911-1915 годы, в период весеннего посева в день работник получал 71 копейку, работница - 45 копеек. В нечерноземной полосе: 95 и 57 копеек соответственно.
Во время сенокоса плата повышалась до 100 и 57 копеек в Черноземье, в Нечерноземье - до 119 и 70 копеек. И наконец, на уборке хлебов платили так: 112 и 74; 109 и 74 копейки. Средняя зарплата рабочих в Европейской России по всем группам производств в 1913 году составила 264 рубля в год. Много это или мало? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать порядок цен тех времен. Используя данные справочника "Россия 1913 год", составим такую таблицу:
Крымская война - пролог Первой мировой
1 августа 1914 года Германия объявила нам войну. Как ни странно, до сих пор люди спорят о том, зачем наша страна вообще ввязалась в Первую мировую. Как всегда, больше всего достается Николаю II, который виноват... в том, что Германия напала на Россию! Более того, иногда Россию (то есть ее руководство, то есть опять царя) даже обвиняют в развязывании мировой войны.
Зная, чем все закончилось, живущие в XXI веке поучают царских дипломатов, как им надо было действовать 100 лет назад. Одни считают, что Россия должна была заключить союз не с Францией, а с Германией. Другие уверены, что Петербургу следовало соблюдать нейтралитет: пусть наши геополитические конкуренты друг друга разоряют, а мы, как США, будем спокойно развиваться, да еще и на военных поставках наживемся.
Поражает самонадеянность и наивность этих рассуждений. Нынешние "эксперты" убеждены, что разбираются в глобальной политике чужой для себя эпохи лучше, чем дипломатический корпус великой империи, укомплектованный профессионалами высочайшего класса.
Многие до сих пор думают, что причинами мировой войны стали сараевское убийство и помощь, которую Россия оказала Сербии. Ну а дальше начинаются глубокомысленные рассуждения о том, что нам надо было "думать о своих интересах, а не гнаться за мифическим славянским единством". Сплошь и рядом люди, анализирующие военно-политические расклады начала XX века, допускают одну и ту же методологическую ошибку. Подспудно они надеются, что изменение одного элемента системы не приведет к изменению и всех остальных элементов. То есть, предлагая России поступить не так, как она поступила в реальной истории, не учитывают, что и все остальные заинтересованные державы сразу скорректировали бы свою позицию.
Приведу конкретный пример. Мы знаем, что в реальной истории война началась в следующей конфигурации: Британия, Россия, Франция против Австро-Венгрии и Германии. Допустим, что царь поступил бы так, как ему советуют из XXI века, то есть пошел бы на союз с Германией. Однако из этого никак не вытекает, что Британия и Франция стали бы воевать против Австро-Венгрии, Германии и России. Для уменьшившейся Антанты такой расклад стал бы равносилен поражению. В этом случае британские дипломаты, а также их французские коллеги повели бы свою контригру, которая могла бы обернуться катастрофой для России. Например, Британия и Франция гарантируют Берлину, что в случае нападения Германии на своего союзника (Россию) они не будут вмешиваться. И что тогда произойдет?
В этом случае "перехитрившая всех" Россия, не заключившая союз с Францией, в итоге окажется одна против Германии, Австро-Венгрии, да, пожалуй, еще и Турции. Неужели все забыли реальный пример из истории, когда именно Германия нарушила договор о ненападении, заключенный именно с Россией (СССР)? Дипломатические маневры и высокая политика настолько циничны, предательства здесь настолько обыденны, что невозможно исключать даже самый подлый сценарий.
Допустим, Россия объявит нейтралитет и приготовится зарабатывать на поставках и кредитах враждующим сторонам. А кто гарантирует, что этот нейтралитет будет признан другими державами?
Рассмотрим и третий вариант: России удалось уклониться от войны. В этом случае Антанта быстро проигрывает, в Европе воцаряется Германия. Что ждет нашу страну в этом новом мире? А вот что:
"Мы должны пустить русскому при случае столько крови, чтобы тот не почувствовал облегчения, а 25 лет был не в состоянии стоять на ногах. Нам следовало бы надолго перекрыть экономические ресурсы России путем опустошения ее черноморских губерний, бомбардировки ее приморских городов, возможно большим разрушением ее промышленности и торговли. Наконец, мы должны были бы оттеснить Россию от тех двух морей, Балтийского и Черного, на которых основывается ее положение в мире. Однако я могу себе представить Россию действительно и надолго ослабленной только после отторжения тех частей ее территории, которые расположены западнее линии Онежская губа - Валдайская возвышенность и Днепр."
Знаете, кто и когда это сказал? В 1887 году Бернхард фон Бюлов, в то время занимавший пост первого секретаря германского посольства в Петербурге, написал эти строки советнику ведомства иностранных дел Гольштейну.[60] Напомню, что впоследствии Бюлов стал рейхсканцлером Германской империи, поэтому к его словам надо относиться со всей серьезностью. Так что рано или поздно Россия все равно получила бы войну с Германией. Но только Франция уже была бы разгромлена, и на нее нельзя было бы рассчитывать. Это и произошло в реальной истории, в 1941 году.
Николая II принято ругать на все лады, в числе обвинений и "глупая" внешняя политика. Хорошо, а как тогда классифицировать действия Вильгельма II? Германский император довел свою страну до смертельного голода и тяжелейших потерь. В конечном итоге Германия потерпела поражение и получила сверхунизительный Версальский мир, который де-факто был самой настоящей капитуляцией.
Идем дальше. А что вы скажете о Франце-Иосифе? Если к нему применить те же критерии, с какими "обличители царизма" подходят к Николаю II, то император Австро-Венгрии окажется полным политическим профаном, ведь по результатам Первой мировой Австро-Венгрия вообще перестала существовать.
Есть очевидные и легко проверяемые факты: в войне участвовали практически все крупные государства Европы; для многих из них это обернулось полным крахом, и даже победители вышли из войны еле живыми. Ну так что ж, назовем дураками руководство всех этих стран? Это кто же тут сейчас такой умный, что считает себя компетентнее и профессиональнее едва ли не всей европейской властвующей элиты вместе взятой?
На самом деле мировая война была порождением чудовищного узла проблем, который завязывался десятками лет. Причины этого события, действительно переломного в истории всего человечества, уходят корнями как минимум в середину XIX века, а на самом деле еще раньше, но для краткости изложения придется несколько сузить рассматриваемый период. Среди важнейших событий, которые имели место в XIX веке, особую роль сыграла Крымская война 1853-1856 годов.
"Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России"[61], - вот такие слова нашел для нашей страны друг русского народа Владимир Ульянов, более известный как Ленин. С этим пошлым клеймом война и вошла в советскую историографию. Давно уже нет ни Ленина, ни государства, созданного им, но в общественном сознании события 1853-1856 годов до сих пор оцениваются именно так, как сказал вождь мирового пролетариата.
В целом восприятие Крымской войны можно уподобить айсбергу. Все помнят со школьных времен "верхушку": оборону Севастополя, гибель Нахимова, затопление русского флота. Как правило, о тех событиях судят на уровне штампов, заложенных в головы многолетней антироссийской пропагандой. Тут и "техническая отсталость" царской России, и "позорное поражение царизма", и "унизительный мирный договор". Но истинный масштаб и значение войны остаются малоизвестными. Многим кажется, что это было какое-то периферийное, чуть ли не колониальное противостояние, далекое от основных центров России.
Упрощенная схема выглядит незамысловато: противник высадил десант в Крыму, нанес там поражение русской армии и, добившись своих целей, торжественно эвакуировался. Но так ли это? Давайте разберемся.
Во-первых, кто и как доказал, что поражение России было именно позорным? Сам факт проигрыша еще ничего не говорит о позоре. В конце концов Германия во Второй мировой потеряла столицу, была полностью оккупирована и подписала безоговорочную капитуляцию. Но вы хоть раз слышали, чтобы кто-нибудь называл это позорным поражением?
Давайте с этой точки зрения посмотрим на события Крымской войны. Против России тогда выступили три империи (Британская, Французская и Османская) и одно королевство (Пьемонт-Сардиния). Что такое Британия тех времен? Это гигантская страна, промышленный лидер, лучший в мире военный флот. Что такое Франция? Это третья экономика мира, второй флот, многочисленная и хорошо обученная сухопутная армия. Нетрудно заметить, что союз этих двух государств уже давал такой резонансный эффект, что объединенные силы коалиции располагали совершенно невероятной мощью. А ведь была еще и Османская империя.
Да, к середине XIX века ее золотой период остался в прошлом, и ее даже стали называть больным человеком Европы. Но не стоит забывать, что это говорилось в сравнении с самыми развитыми странами мира. Турецкий флот располагал пароходами, армия была многочисленна и частично вооружена нарезным оружием, офицеров направляли учиться в западные страны, а кроме того, иностранные инструкторы работали и на территории самой Османской империи.
Между прочим, во время Первой мировой войны уже лишившийся почти всех своих европейских владений "больной Европы" победил Британию и Францию в галлиполийской кампании. И если такой была Османская империя на излете своего существования, то, надо полагать, что в Крымской войне она была еще более опасным противником.
Роль Сардинского королевства обычно вообще не учитывают, а ведь эта небольшая страна выставила против нас 20-тысячную хорошо вооруженную армию. Таким образом, России противостояла мощнейшая коалиция. Запомним этот момент.
Теперь посмотрим, какие цели преследовал противник. Согласно его планам от России должны были быть отторгнуты Аландские острова, Финляндия, Прибалтийский край, Крым и Кавказ. Кроме того, восстанавливалось Польское королевство, а на Кавказе создавалось независимое государство Черкессия, вассальное по отношению к Турции. Это еще не все. Дунайские княжества (Молдавия и Валахия) находились под протекторатом России, но теперь предполагалось передать их Австрии. Иными словами, австрийские войска выходили бы на юго-западные границы нашей страны.
Трофеи хотели поделить так: Прибалтику - Пруссии, Аландские острова и Финляндию - Швеции, Крым и Кавказ - Турции.[62] Черкессию получает предводитель горцев Шамиль[63], и, кстати, во время Крымской войны его отряды тоже воевали против России.
Обычно считается, что этот план лоббировал влиятельный член британского кабинета Пальмерстон, а французский император придерживался другой точки зрения. Однако дадим слово самому Наполеону III. Вот что он сказал одному из русских дипломатов:
"Я намерен... приложить все усилия, чтобы воспрепятствовать распространению вашего влияния и заставить вас вернуться в Азию, откуда вы и пришли Россия - не европейская страна, она не должна быть и не будет таковой, если Франция не забудет о той роли, которую ей надлежит играть в европейской истории... Стоит ослабить ваши связи с Европой, и вы сами по себе начнете движение на Восток, чтобы вновь превратиться в азиатскую страну. Лишить вас Финляндии, балтийских земель, Польши и Крыма не составит труда".[64]
Вот такую судьбу готовили России Англия и Франция. Не правда ли, знакомые мотивы? Нашему поколению "посчастливилось" дожить до реализации этого плана, а теперь представьте, что идеи Пальмерстона и Наполеона III воплотились бы в жизнь не в 1991 году, а в середине XIX века. Представьте себе, что Россия вступает в Первую мировую в ситуации, когда Прибалтика уже в руках Германии, когда Австро-Венгрия располагает плацдармом в Молдавии и Валахии, а турецкие гарнизоны стоят в Крыму. А уж Великая Отечественная война 1941-1945 годов при таком геополитическом раскладе и вовсе превращается в заведомую катастрофу.
Но "отсталая, бессильная и прогнившая" Россия не оставила от этих проектов камня на камне. Ничего из этого не было реализовано. Черту под Крымской войной подвел Парижский конгресс 1856 года. Согласно заключенному договору Россия теряла крохотную часть Бессарабии, соглашалась на свободное судоходство по Дунаю и нейтрализацию Черного моря. Да, нейтрализация означала запрет для России и Османской империи иметь военно-морские арсеналы на черноморском побережье и держать военный черноморский флот. Но сравните условия договора с тем, какие цели изначально преследовала антироссийская коалиция. Это, по-вашему, позор? Это унизительное поражение?
Теперь перейдем ко второму важному вопросу - "технической отсталости крепостной России". Когда речь заходит об этом, то всегда вспоминают нарезное оружие и паровой флот. Мол, у Британии и Франции армия была вооружена нарезными ружьями, а русские солдаты - устаревшими гладкоствольными. В то время как передовая Англия вместе с передовой Францией давно перешли на пароходы, русские корабли ходили под парусом. Казалось бы, все очевидно и отсталость налицо. Вы будете смеяться, но в русском флоте были паровые корабли, а в армии - нарезные ружья. Да, флоты Британии и Франции значительно опережали российский по числу пароходов. Но позвольте, это же две ведущие морские державы. Это страны, которые на море превосходили весь мир сотнями лет, и всегда российский флот был слабее.
Надо признать, что и нарезных ружей у противника было намного больше. Это правда, но правда и то, что в русской армии было ракетное оружие. Причем боевые ракеты системы Константинова значительно превосходили западные аналоги. Кроме того, Балтийское море надежно прикрывали отечественные мины Бориса Якоби. Это оружие также относилось к числу лучших в мире образцов.
Впрочем, давайте проанализируем степень военной "отсталости" России в целом. Для этого нет необходимости перебирать все виды вооружений, сравнивая каждую техническую характеристику тех или иных образцов. Достаточно просто посмотреть соотношение потерь в живой силе. Если по вооружениям Россия действительно серьезно отставала от противника, то очевидно, что и потери на войне у нас должны были быть принципиально выше.
Цифры общих потерь сильно различаются в разных источниках, а вот число убитых примерно одинаково, поэтому обратимся к данному параметру. Итак, за всю войну в армии Франции убито 10 240 человек, Англии - 2755, Турции - 10 000, России - 24 577. К потерям России еще добавляют около 5000 человек. Эта цифра показывает число погибших среди пропавших без вести. Таким образом, общее число убитых считают равным 30 000.[65] Как видите, никакого катастрофического соотношения потерь нет, особенно если учесть, что Россия воевала на полгода дольше Англии и Франции.
Разумеется, в ответ можно сказать, что основные потери в войне пришлись на оборону Севастополя, здесь противник штурмовал укрепления, и это приводило к его сравнительно повышенным потерям. То есть "техническую отсталость" России частично удалось компенсировать выгодной позицией обороны. Хорошо, рассмотрим тогда первое же сражение вне Севастополя - битву при Альме. Армия коалиции численностью около 62 000 человек (абсолютное большинство - французы и англичане) высадилась в Крыму и двинулась на город. Чтобы задержать противника и выиграть время для подготовки оборонительных сооружений Севастополя, русский командующий Александр Меншиков решил дать бой у реки Альма. На тот момент ему удалось собрать всего лишь 37 000 человек. Пушек у него тоже было меньше, чем у коалиции, что и неудивительно, ведь против России выступили сразу три страны. Кроме того, противника поддерживал с моря еще и корабельный огонь.
"По одним показаниям, союзники потеряли в день Альмы 4300, по другим - 4500 человек. По позднейшим подсчетам, наши войска потеряли в битве на Альме 145 офицеров и 5600 нижних чинов", - такие данные приводит академик Тарле в своем фундаментальной труде "Крымская война". Постоянно подчеркивается, что в ходе сражения сказалась нехватка у нас нарезного оружия, но обратите внимание, что потери сторон вполне сопоставимы. Да, наши потери оказались больше, но ведь у коалиции был значительный перевес в живой силе, причем же здесь техническая отсталость русской армии?
Интересное дело: и численность нашей армии оказалась почти в два раза меньше, и пушек меньше, и флот врага с моря обстреливает наши позиции, вдобавок и оружие у России отсталое. Казалось бы, при таких обстоятельствах разгром русских должен был быть неизбежен. А каков реальный результат сражения? После боя русская армия отступила, сохраняя порядок, измотанный противник не решился организовать преследование, то есть его движение на Севастополь замедлилось, что дало гарнизону города время на подготовку к обороне. Слова командира британской Первой дивизии герцога Кембриджского как нельзя лучше характеризуют состояние "победителей": "Еще одна такая победа, и у Англии не будет армии".[66] Вот такое вот "поражение", вот такая вот "отсталость крепостной России".
Я думаю, от внимательного читателя не ускользнул один нетривиальный факт, а именно численность русских в сражении на Альме. Почему у противника значительный перевес в живой силе? Почему у Меншикова только 37 000 человек? Где в это время находилась остальная армия? Ответить на последний вопрос очень просто:
"В конце 1854 г. вся пограничная полоса России была разделена на участки, подчиненные каждый особому начальнику на правах главнокомандующего армией либо отдельным корпусом. Участки эти были следующие:
а) Прибрежье Балтийского моря (Финляндия, С.-Петербургская и Остзейские губернии), военные силы в котором состояли из 179 батальонов, 144 эскадронов и сотен, при 384 орудиях;
б) Царство Польское и Западные губернии - 146 батальонов, 100 эскадронов и сотен, при 308 орудиях;
в) Пространство по Дунаю и Черному морю до реки Буг - 182 батальона, 285 эскадронов и сотен, при 612 орудиях;
г) Крым и прибрежье Черного моря от Буга до Перекопа - 27 батальонов, 19 эскадронов и сотен, 48 орудий;
д) берега Азовского моря и Черноморье - 31; батальон, 140 сотен и эскадронов, 54 орудия;
е) Кавказский и Закавказский край - 152 батальона, 281 сотня и эскадрон, 289 орудий (; этих войск находилась на турецкой границе, остальные - внутри края, против враждебных нам горцев)".[67]
Нетрудно заметить, что самая мощная группировка наших войск находилась на юго-западном направлении, а вовсе не в Крыму. На втором месте идет армия, прикрывающая Балтику, третья по силе - на Кавказе, а четвертая - на западных рубежах.
Чем объясняется такое, на первый взгляд, странное расположение русских? Чтобы ответить на этот вопрос, покинем временно поля сражений и перенесемся в дипломатические кабинеты, где развернулись не менее важные битвы и где в конце концов и решилась судьба всей Крымской войны.
Британская дипломатия задалась целью перетянуть на свою сторону Пруссию, Швецию и Австрийскую империю. В этом случае России пришлось бы воевать уже практически со всем миром. Англичане действовали успешно, Пруссия и Австрия начали склоняться к антироссийской позиции. Царь Николай I - человек несгибаемой воли, он не собирался сдаваться ни при каких раскладах и начал готовиться к самому катастрофическому сценарию. Именно поэтому основные силы русской армии приходилось держать далеко от Крыма вдоль пограничной "дуги": север, запад, юго-запад.
Время шло, война затягивалась. Почти год продолжалась осада Севастополя. В конце концов ценой тяжелых потерь противник занял часть города. Да-да, никакого "падения Севастополя" так и не произошло, русские войска просто перешли с южной на северную часть города и приготовились к дальнейшей обороне. Несмотря на все усилия, коалиция практически ничего не добилась. За все время боевых действий противник захватил небольшую часть Крыма, Бомарзунд на Аландских островах и Кинбурн на Черном море, но при этом потерпел поражение на Кавказе. Между тем в начале 1856 года Россия сконцентрировала свыше 600 тысяч человек на западных и южных границах. Это не считая кавказской и черноморских линий. Кроме того, удалось создать многочисленные резервы и собрать ополчения.[68]
А что же в это время делали представители так называемой "прогрессивной общественности"? Как водится, развернули антироссийскую пропаганду и распространяли листовки-прокламации.
"Написанные бойким языком, с полным старанием сделать их доступными пониманию простого народа и преимущественно солдата, прокламации эти делились на две части: одни были подписаны Герценом, Головиным, Сазоновым и прочими лицами, покинувшими свое отечество; другие - поляками Зенковичем, Забицким и Ворцелем".[69]
Тем не менее в армии царила железная дисциплина, и мало кто поддался пропаганде врагов нашего государства. Россия поднималась на Вторую отечественную войну со всеми вытекающими для противника последствиями. И вот тут с дипломатического фронта пришла тревожная новость: к Британии, Франции, Османской империи и Сардинскому королевству открыто присоединилась Австрия. Спустя несколько дней с угрозами Петербургу выступила и Пруссия. К тому времени Николай I умер и на престоле находился его сын Александр II. Взвесив все "за" и "против", царь принял решение начать переговоры с коалицией.
Как уже было сказано выше, договор, завершивший войну, получился отнюдь не унизительным. Об этом знает весь мир. В западной историографии исход Крымской войны для нашей страны оценивается гораздо объективнее, чем в самой России:
"Итоги кампании мало повлияли на расстановку международных сил. Дунай было решено сделать международной водной артерией, а Черное море объявить нейтральным. Но Севастополь пришлось вернуть русским. Россия, ранее занимавшая в Центральной Европе доминирующие позиции, на ближайшие несколько лет лишилась своего былого влияния. Но ненадолго. Турецкая империя была спасена, и тоже только на время. Союз Англии и Франции не достиг своих целей. Проблема Святых земель, которую он должен был решить, даже не была упомянута в мирном договоре. А сам договор русский царь аннулировал через четырнадцать лет"[70], - вот так охарактеризовал итоги Крымской войны Кристофер Хибберт. Это британский историк. Для России он нашел куда более корректные слова, чем Ленин.
Ненужная война, которой невозможно было избежать
России удалось избежать серьезных территориальных потерь, однако Британия и Франция не оставили попыток отторгнуть от нашей страны ее западную часть, и вскоре им представился удобный случай. В 1863 году началось Польское восстание, которое также охватило некоторые области на территории нынешних Белоруссии, Литвы и Украины.
Лондон и Париж потребовали созыва европейского конгресса с целью решения "польского вопроса". Под "решением" подразумевалось не что иное, как отделение Польши от России. Это как минимум Британия и Франция стали направлять в Петербург ноты угрожающего содержания. К ним присоединилась и Австрия. В воздухе запахло новой войной, примерно в той же конфигурации, что недавно окончившаяся Крымская. Но Александр II не поддался шантажу, и Россия объявила "польский вопрос" своим внутренним делом. Британия и Франция поняли, что одними угрозами заставить Петербург отказаться от Польши невозможно, а начинать очередную войну Лондон и Париж не решились. Отметим, что Пруссия в те дни заняла позицию дружественного нейтралитета. Более того, Берлин и Петербург заключили конвенцию, которая разрешала русской армии преследовать польских повстанцев на территории Пруссии.
В Европе сложилась следующая дипломатическая обстановка. Отношения с Британией, и без того натянутые, ухудшились, а кроме того, стало ясно, что и Франция при случае готова добиваться отделения от нашей страны территорий, имеющих важное экономическое и геополитическое значение.
Такая конфигурация оказалась как нельзя более выгодна Пруссии, которая поставила цель объединить вокруг себя целый конгломерат немецких полунезависимых государств. На эти же земли претендовала Австрия, поэтому конфликт двух государств становился неизбежен. Здесь важнейшую роль приобретала позиция остальных великих государств Европы.
Что касается отношений с Веной, то Петербург не забыл ее поведения во время Крымской войны . Переход Австрии на сторону антироссийской коалиции был самым настоящим предательством. Дело в том, что когда в 1848 году вспыхнуло Венгерское восстание и австрийские войска потерпели поражение от мятежников, Вена обратилась к Николаю I за военной помощью. Развал Австрийской империи был невыгоден России. В этом случае Пруссия просто поглотила бы слабые государства, появившиеся на развалинах Австрии, и на границах нашей страны образовалось бы сверхмощное государство. Пруссия и Австрия враждовали из-за вопроса преобладания в германских странах и тем самым до известной степени уравновешивали друг друга. Поэтому царь согласился помочь Австрии, и русские войска подавили восстание.
Хотя действия Петербурга и диктовались прагматичными соображениями, но факт остается фактом: Австрию спасла именно Россия, и поэтому она могла рассчитывать, что Вена не забудет, кто ее поддержал в трудную минуту. Однако прошло немного времени, и Австрия предпочла действовать в союзе с Лондоном и Парижем.
В Петербурге сделали соответствующие выводы, и когда в 1866 году началась Австро-прусская война, Россия приняла решение соблюдать нейтралитет. Австрия оказалась быстро разгромленной, и с этого момента лидерство среди немецких государств перешло к Пруссии, которая стремительно превращалась в Германскую империю. Этому процессу не препятствовала и Британия, рассматривавшая "единую Германию" как противовес Франции.
Париж забеспокоился и постарался наладить хорошие отношения с новым сильным соседом. На повестке дня стал вопрос о заключении военного союза двух государств, причем не только оборонительного, но и наступательного. Интересно, на кого собиралась наступать Франция в союзе с Пруссией? Не на Россию ли? Бисмарк грезил о германизации Польши, Париж, как известно, стремился отделить Польшу от России. Как видим, у Берлина и Парижа имелись точки для соприкосновения интересов и дипломатического торга, при этом Франция выразила намерение присоединить всю Бельгию, кроме Антверпена, и провела по этому поводу консультации с Пруссией. Об этих поползновениях узнали в Лондоне, и Франции пришлось отказаться от претензий на Бельгию. В качестве "компенсации" за усиления Пруссии Париж начал покушаться на Люксембург, но и тут ничего не получилось. Вокруг Франции стал образовываться дипломатический вакуум.
Мало того, под контролем Франции в эти годы реализовывался проект создания Суэцкого канала. Появление новой транспортной артерии имело настолько серьезные геополитические последствия, что Лондон увидел в этом угрозу Индии. Франция активизировала свою колониальную политику на Востоке, что тоже не устраивало Британию. Наполеон III умудрился испортить отношения со всеми великими державами и на этом фоне объявил войну Пруссии! Война обернулась для Франции катастрофой, территориальными потерями и контрибуцией. На политической карте появилось новое государство - Германская империя, в которую по итогам войны с Францией вошли несколько южнонемецких стран. Определенные выгоды извлек и Петербург, который добился пересмотра условий Парижского мира, завершившего Крымскую войну. Россия вновь возвратила себе право иметь полноценный военный флот на Черном море.
Война закончилась, но ни у кого не было иллюзий относительно ее долговременных последствий:
"...Генеральный штаб запросил меня, могу ли я гарантировать, что Франция не станет брать реванш. Я ответил, что напротив, я вполне убежден, что эта война является лишь первой из тех, которые разразятся между Германией и Францией, и что за ней последует целый ряд других", - признавался Бисмарк всего лишь спустя три месяца после заключения Франкфуртского мирного договора.[71]
Добившись целого ряда побед, объединив Германию, Бисмарк отнюдь не собирался останавливаться на достигнутом. Добить Францию - вот очередная цель его политики. И вот тут он столкнулся с оппозицией в лице России. Полное уничтожение Франции ни в коей мере не входило в планы Петербурга, ведь в этом случае Германия станет абсолютным европейским гегемоном. Нетрудно догадаться, что, расправившись с противником на Западе, Берлин обратит свой взгляд на Восток. В свою очередь и Париж начал осознавать необходимость сближения с Россией, хотя до подписания союзного договора было еще далеко.
Соперничество великих держав шло по всему миру. Не осталась в стороне от этой борьбы и наша страна. Балканы, Средняя Азия и Дальний Восток - вот основные направления деятельности русской дипломатии и русской армии. Сейчас бытует мнение, что России не стоило ввязываться в конфликты за передел мира. Нет смысла растрачивать силы и средства в попытках утвердиться в новых землях, когда и без того Россия располагает колоссальными пространствами. Не лучше ли было бы сосредоточить внимание на развитии еще неосвоенных территорий?
Эти рассуждения строятся на подспудной уверенности в том, что, не вмешиваясь в конфликты с великими державами, Россия могла бы избежать войн. Но такие представления о мировой политике наивны. Сама по себе территория нашей страны и ее ресурсы - это такой привлекательный объект для всех великих держав, что уклониться от столкновения с ними невозможно. Поэтому приходилось играть на опережение, захватывая плацдармы для того, чтобы их не присвоили себе наши противники. Этим объясняется наша балканская, азиатская и дальневосточная политика.
В XIX веке все понимали, что время Османской империи подходит к концу. Еще немного, и она потеряет свои европейские, то есть балканские, владения Возникает вопрос, кто окажется новым хозяином османского наследства? Для России это вопрос первостепенной важности, потому что Балканы могут стать плацдармом для удара по русскому юго-западу, а проливы Босфор и Дарданеллы являются ключом к Черному морю. Между прочим, во время Крымской войны базой англо-французских войск стала болгарская Варна. Утвердиться на Балканах, создать там государства, дружественные России, а еще лучше под нашим протекторатом - этого требовали неумолимые законы геополитики. Но те же самые законы заставляли и другие сверхдержавы жестко отстаивать свои интересы на том же самом театре. Для Австро-Венгрии появление на ее южных границах сразу нескольких стран-сателлитов России было смерти подобно Российская военная база, контролирующая Босфор и Дарданеллы, рассматривалась Британией как прямой вызов.
К началу XX века Россия уже вышла на подступы к Индии в Азии, закрепилась в Иране, а захват проливов создавал предпосылки для следующего броска: к Суэцкому каналу Закрыв его на замок, Россия подрывала бы возможности британцев удерживать свои огромные азиатские владения О том, насколько серьезно в Лондоне рассматривали этот сценарий, свидетельствует следующий факт. Как только началась русско-турецкая война 1877 года, Лондон направил Петербургу ноту, в которой говорилось, что Британия не может допустить блокады Россией Суэцкого канала, оккупации Египта даже на период военных действий, захвата Константинополя, а также изменения статуса проливов.[72] Красноречивый факт, не правда ли?
Победа России над Турцией в 1878 году привела к тому, что на политической карте Европы появились новые независимые государства: Румыния, Черногория и Сербия, при этом Болгария получила широкую автономию. В качестве ответного хода Австро-Венгрия оккупировала Боснию и Герцеговину, а Британия - Кипр. В следующем году Германия и Австро-Венгрия заключили военный союз, направленный против России. Ухудшению российско-германских отношений способствовали и экономические причины. В это время между Петербургом и Берлином велись "таможенные войны". Германия ограничивала доступ на свой рынок сельскохозяйственных товаров из России, в свою очередь Россия постепенно повышала ввозные пошлины, а Берлин принял ряд антироссийских мер финансового характера.
Параллельно с этим Австро-Венгрия и Германия продвигали на болгарский престол своего ставленника Фердинанда Кобургского с целью вовлечь Болгарию в орбиту своего влияния К этому стоит добавить и появление антироссийского союза Бухареста, Вены и Берлина. Его суть сводилась к тому, что Германия и Австро-Венгрия, в случае войны России и Румынии, обязывались оказать военную помощь Бухаресту. Отметим, что давая обещание поддержать Румынию, Германия тем самым нарушала договор с Россией о нейтралитете. Все эти головоломные дипломатические маневры Бисмарка, основанные на провокациях, умолчаниях и прямом обмане, на фоне угрожающих действий против Франции и создания союзов против России в конце концов привели к сближению Петербурга и Парижа. Тогда Бисмарк бросился искать союз с Британией, но безуспешно. А некоторое время спустя Россия и Франция заключили военный союз против Австро-Венгрии и Германии.
Оставим пока Балканы и обратим свой взор к Дальнему Востоку - другой точке столкновения интересов великих держав того времени. Еще Крымская война показала, насколько уязвимы территории России на Дальнем Востоке. Англо-французская эскадра бомбардировала Петропавловск и высадила десант. Следующий кризис наступил 30 лет спустя. Британия навязала Афганистану свое "покровительство" и нацелилась на Туркмению. Но русские войска заняли туркменский город Мерв, и британские планы пошли прахом. Англичане расценили действия России как угрозу афганскому Герату, который называли ключом к Индии. В 1885 году Лондон и Петербург оказались в шаге от войны, и тогда нападение английского флота на русский Дальний Восток рассматривалось как вполне вероятный ход британцев. Войны удалось избежать, но стало окончательно ясно, что запад и восток России надо обязательно связать железной дорогой, по которой в случае чего можно было бы перебрасывать войска.
Во время противостояния с Японией Россия оказалась на грани войны еще и с Англией. В этих условиях Петербург попытался обеспечить дружественный нейтралитет Германии. Да и в Берлине решили использовать создавшееся положение для того, чтобы укрепить свои позиции в борьбе с Британией.
Кайзер Вильгельм предложил царю Николаю заключить оборонительный договор. Принять это предложение фактически означало разрушить военный союз Парижа и Петербурга. Сразу отвергать документ Россия не стала, началась предварительная работа над текстом, но до подписания договора дело не дошло. Тем не менее уже на исходе Русско-японской войны Германия еще раз попыталась добиться своего. Около острова Бьерке летом 1905 года состоялись переговоры двух монархов - русского и германского. Дальше произошло очень интересное событие: Николай поставил свою подпись на документе, который ранее обсуждался, но вскоре царь принял решение, согласно которому договор вступит в силу, если с ним согласится Франция. Обычно эту историю подают как очередное "доказательство" нерешительности и безволия царя, вечно колеблющегося и попадающего под влияние тех или иных придворных группировок. Но на самом деле нерешительность здесь совершенно ни при чем: русский царь сделал очень тонкий дипломатический ход. Ведя переговоры с Вильгельмом, Николай показывал другим державам, что у России остается пространство для маневра.
Это был способ давления не только на Японию, но и на Британию с Францией, которые к тому времени заключили договор Антанты. Между прочим, в тексте документа был очень интересный пункт, согласно которому Николай обязывался побудить Париж присоединиться к договору. Если бы это удалось, то три государства образовали бы союз и всеевропейской войны, скорее всего, удалось бы избежать. Нетрудно догадаться, что в Европе появилась бы своего рода антибританская континентальная лига. На новом витке истории реализовалась бы старая идея Наполеона. Вряд ли Николай рассчитывал на то, что удастся создать союз Германии, России и Франции, но переговоры с кайзером дали ему хороший дипломатический козырь, который можно было при случае пустить в дело. Подписанный договор в Бьерке был секретным, однако в нужный момент организовать утечку не составляло никаких проблем.
Как известно, война с Японией, за спиной которой стояли Британия и США, окончилась для нашей страны неудачно. Портсмутский мирный договор ослабил позиции нашей страны на Востоке. Но Россия отнюдь не была разгромлена и в 1907 году заключила с Японией еще одно соглашение, по которому Северная Маньчжурия признавалась японцами сферой русских интересов. Соответствующее признание интересов Японии в Южной Маньчжурии сделала и Россия. В том же году Петербург и Лондон специальным договором уладили старые споры в Афганистане, Тибете и Персии Россия отказалась от претензий на влияние в Афганистане, Тибету давались гарантии невмешательства в его внутренние дела, а Персия была поделена на три зоны. Север этой страны контролировался Россией, юг - Англией, а середина фактически становилась буфером. Благодаря достигнутому компромиссу появилась тройственная Антанта, состоявшая теперь из Британии, России и Франции.
Германия и страны, в той или иной степени зависимые от нее: Австро-Венгрия, Болгария и Османская империя, простиравшаяся вплоть до Персидского залива, составляли пространство, которое обладало значительным экономическим потенциалом, мощными вооруженными силами и многочисленным населением. Германия выступила с идеей грандиозного проекта, призванного укрепить экономические связи внутри этого неформального союза. Речь шла о создании Багдадской дороги. Вот ее узловые точки: Берлин - Вена - Стамбул - Багдад - Басра. Учтем, что Берлин уже был связан железной дорогой с Гамбургом, таким образом, транспортная артерия должна была соединить Атлантический и Индийский океаны.
В случае реализации проекта появился бы новый маршрут, альтернативный Суэцкому каналу. Это бы резко поменяло стратегический баланс на Ближнем Востоке. Германия получала возможность быстро перебрасывать свои войска к Персидскому заливу, который находился в зоне влияния Британии. Между прочим, в 1908 году в этом регионе британцы нашли нефть, что повысило и без того немалое значение Ближнего Востока. Багдадская дорога задевала и российские интересы, касающиеся Персии, а также проливов.
Вокруг германского железнодорожного проекта развернулась многолетняя борьба великих держав. В 1899 году Берлин согласился допустить французский капитал к проекту, в 1911 году пришлось признать интересы России в Иране и выбрать железнодорожный маршрут подальше от российских границ. А вот с Британией немцы нашли "общий язык" только в июне 1914 года - Берлин передал Лондону право строительства железнодорожной линии южнее Багдада в направлении Персидского залива.
А примерно в это же время вновь начал закипать "балканский котел". Кризис, связанный с аннексией Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, две балканские войны и, наконец, сараевское убийство - эти эпохальные события уместились в короткий период 1908-1914 годов, и каждый раз они вызывали ожесточенное столкновение великих держав. Конфликты шли на фоне гонки вооружений, лихорадочных попыток переделить колониальные владения по всему миру и отчаянного дипломатического торга. Разбившаяся на блоки Европа неотвратимо катилась к решающей схватке.
Германия была готова к войне лучше других, но Антанта быстрыми темпами сокращала свое отставание. В 1913 году Россия приняла "Большую военную программу по усилению армии", которая к 1917 году должна была вывести вооруженные силы нашей страны на совершенно новый уровень. Еще несколько лет мирного развития, и шансы Германии на победу упали бы до нуля. В Берлине это прекрасно понимали и ждали лишь повода для начала боевых действий. Через некоторое время такой повод представился.
28 июня 1914 года серб Гаврило Принцип убил наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда. По всей Европе начались лихорадочные консультации. Характерно, что английская дипломатия взялась делать заявления, из которых можно было заключить, что Британия собирается остаться в стороне от конфликта. Так, например, Эдуард Грей, глава британского МИД, в беседе с австрийским послом заговорил о войне между четырьмя государствами.[73] Пятая держава, то есть сама Британия, оказывалась как бы и ни при чем.
Конечно, это лишь поощряло Берлин и Вену на агрессивные действия, но такой ход Лондона был вполне обоснован Война одинаково была нужна как Германии, так и Британии Первая надеялась перекроить мировое устройство, вторая стремилась устранить своего основного конкурента, то есть Германию. В какой-то степени война была нужна и Франции, жаждавшей реванша за поражение 1871 года. А вот кому война была совершенно ни к чему, так это России.
Петербург сделал все, чтобы ее избежать, но 23 июля 1914 года Сербия получила ультиматум от Австро-Венгрии. Он состоял из 10 пунктов и в числе прочего содержал требования, которые были явным вмешательством во внутренние дела Сербии. Впрочем, Белград ответил довольно корректно, не приняв лишь один пункт, но этого для Вены оказалось достаточно. 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Что делать в таких условиях России? Если позволить уничтожить Сербию, то после этого Австро-Венгрия получит возможность перебросить свою армию на границу с Россией. То есть война все равно начнется, но стартовые условия для нас будут гораздо хуже. 30 июля в России началась всеобщая мобилизация.
Шестьдесят лет войн и постоянных кризисов, начавшихся еще в середине XIX века, в конце концов завели Европу в такой глухой тупик, выход из которого пришлось прорубать пушками.
Русская армия в Первой мировой: разоблачение пропаганды
Итак, война началась, и на русском фронте развернулись сражения в Пруссии и Галиции. О Галицийской битве, превосходящей по масштабу Восточно-Прусскую операцию, знают значительно меньше. Почему? Да именно потому, что в ней Россия одержала блестящую победу, а во время Восточно-прусской операции 2-я армия генерала Самсонова потерпела тяжелое поражение, а 1-я - Ренненкампфа - отступила.
В каком тоне обычно рассказывают о неудачной операции в Пруссии? Можно выделить два подхода: прямое обливание нашей страны грязью и более тонкое, изощренное издевательство.
Первый подход. Войска бросили в наступление без надлежащей подготовки, неукомплектованными, с плохой организацией тыла. Простые солдаты, разумеется, мужественны, но никакого героизма не хватит, чтобы компенсировать некомпетентность и тем более предательство генералов. Так что крах русских армий закономерен. Вывод из этого следует более чем очевидный и многократно озвученный: Российская империя прогнила, ни система в целом, ни руководство армией в частности никуда не годились. В общем, "проклятый царизм".
Второй, более хитрый подход построен как бы на патриотических позициях. Суть его в следующем. Немцы теснили французов к Парижу, а Россия, верная союзническому долгу, бросилась на выручку. Германия, столкнувшись с нашим наступлением на востоке, перебрасывает с западного фронта часть своих сил и наносит русским поражение. Толком не подготовившись, не завершив мобилизацию, русские своей кровью спасли союзника. Ура русскому солдату и офицеру. Ну и какой же вывод из этого можно сделать? Да практически точно такой же, что и в первом случае.
Судите сами, Россия спасает Францию, думает о союзнике, а своего солдата бросает в неподготовленное наступление, завершившееся крахом. Россия ведет войну не за свои интересы, а за чужие. Ну и кто после этого руководители страны? В лучшем случае идиоты, в худшем - предатели. И опять получаем "проклятый царизм". Вроде бы и шли другой дорогой, а все равно пришли туда же.

Источник: Дмитрий Зыкин. Как оболгали великую историю нашей страны

Глава 131. МИРОНОВ Филипп Кузьмич

    Из представления прокурора Усть-Медведицкого окружного суда Н.Н. Бородина прокурору Новочеркасской судебной палаты

30 мая 1918 г.

    12 января 1918 г. в сл. Михайловке власть взял военно-революционный комитет.

    15 января в ст. Усть-Медведицкой состоялось народное собрание, на котором окружной атаман заявил, что он уйдет от власти, как только большевистская волна докатится до ст. Усть-Медведицкой.

    Было решено создать комиссию "по созданию самоуправления", во главе которой был избран Соколов.

    18 января в ст. Усть-Медведицкой было снова собрание, которое постановило создать военно-революционный комитет, признать "власть всего трудового народа области, власти же Войскового Круга и Войскового правительства не признавать".

    18 января господин Соколов по поручению некоторых членов комиссии по организации самоуправления вел по телеграфу разговор с членом Михайловского военно-революционного комитета Мироновым*).

*) Разговор состоялся 20 января 1918 г. (см. док. 2).

    21 января в ст. Усть-Медведицкую прибыли в качестве делегатов члены Михайловского военно-революционного комитета Миронов, Рыжков*) и Михин**), явились в публичное заседание военно-революционного комитета, подвергли резкой критике деятельность его и призывали комитет, как носителя всей полноты власти, к решительному образу действий.

Источник: ГАРО. Ф.Р858. Оп.1. Д.43. Л.70, 79, 79 об., 80.

*) РЫЖКОВ видимо, речь идет о С. Рожкове, члене Михайловского ревкома,
убитого весной 1918 г. в результате покушения

**) МИХИН

    "Долой гражданскую войну с берегов Дона..." (Обращение полкового комитета 32-го Донского казачьего полка*)

    сл. Михайловка 25 января 1918 г.

    Граждане казаки Усть-Медведицкого округа!!!

    1. Пробил час, когда мы должны исправить страшную ошибку, содеянную нашими делегатами на Войсковом Кругу!..

    Ошибка эта стоила многих тысяч человеческих жизней, и если мы теперь же не станем на путь ее немедленного исправления, то прольются еще потоки человеческой крови и десятки тысяч человеческих тел покроют наши родные степи!.. И вместо благословения земля наша пошлет нам проклятие!..

    За кого?!. За что?!.

    Всмотритесь вокруг: война на внешнем фронте умирает, а сыны ваши и внуки стоят мобилизованными, вместо того чтобы налаживать плуги и бороны ввиду приближающейся весны. Хозяйства рушатся, и страшный призрак голода грядет в наши хаты. Бумажных денег у нас много, но какая им ценность?! На что они нужны?!

    Жизнь в стране замерла окончательно из-за гражданской братоубийственной войны, цель которой от вас скрыта и не для всех понятна.

    Так вот, всему этому нужно положить конец, теперь же, в феврале месяце, чтобы с наступлением весны на Дону настал мир и тишина и вольный пахарь — гражданин, забросив далеко оружие истребления человека человеком, обратился бы к делу, которое благословил Бог.

    Горячие лучи весеннего солнца и веселая звонкая песнь жаворонка — этого вечного спутника пахаря — смягчат душу его, на которой так много невольных грехов братоубийства, совершенных в эту проклятую войну в угоду помещикам, капиталистам, генералам, дворянам и учителям проповедникам "мира и любви" — попам. Да не обидятся они на нас за это: бревно это давно у них в глазу!..

    2. Отцы и деды, потомки когда-то свободолюбивого и вольного Дона! Ваши сыны и внуки 3-го, 15, 17, 20, 32, 34, 37, 49 и 51-го Донских казачьих полков, сыны и внуки 3-го батальона и других частей вернулись с полей брани в родные хаты, но что они нашли?!

    Не мир и тишину, а брань горшую, чем пережили на фронте.

    Все они в один голос кричат: "Долой генерала Каледина, его помощника Богаевского, членов Войскового правительства Агеева, Елатонцева***), Полякова, Игумнова****) и других!!"

***) ЕЛАТОНЦЕВ

****) ИГУМНОВ

    Долой контрреволюционное Войсковое правительство!..

    Отцы и деды!.. Разве вам этих тысяч голосов ваших сыновей и внуков мало?!

    Тогда позвольте спросить вас — с кем вы собираетесь жить и доживать свой век?.. С теми, кто по крови вам родной, или с генералом Калединым, его товарищем Богаевским, которым вы нужны, как глухому — обедня?..

    3. Чтобы понятен был вам голос ваших детей, нам придется начать с того, что дети ваши давным давно знают, а потому и кричат.

    Вы слыхали о социалистах?.. Нет?!

    Так мы вам расскажем простым языком.

    Социалистами называются последователи социализма.

    А что такое социализм — спросите вы?..

    Слушайте!.. Социализм — это политико-экономическое учение, которое направлено против современного капиталистического строя и проповедует, чтобы средства и орудия производства находились в общем пользовании рабочего класса, а не в руках лишь немногих капиталистов, благодаря чему было бы достигнуто более равномерное распределение продуктов труда между населением.

    В общих чертах учение социализма заключается в следующем: социализм находит несправедливым, что одни люди обладают богатством, другие же ничего не имеют и должны тяжелым трудом добывать себе средства к жизни. (Не подумайте, что пять пар быков — богатство!.. Это богатство трудовое и не о нем тут речь).

    Социализм не допускает совершенно частного владения землей и капиталом, но предоставляет каждому свободное владение и распоряжение жилищем, продуктами и т.п.

    Социализм считает, что только благодаря частной собственности являются люди, обладающие большими капиталами.

    Поэтому, чтобы устранить это явление, социализм и требует отмены частной собственности. Вообще социализм стремится к добру, совершенству, прогрессу, равенству; он ищет преобладания правосудия, разума, свободы.

    Принимая слово социализм в значении улучшения современного общества, называют социалистами всех, кто думает о счастье человечества.

    Граждане казаки!..

    Мы все — социалисты, но лишь не понимаем этого, не хочем (так в тексте), по упорству, понять; разве Христос, учение которого мы исповедуем, не думал о счастье человечества? Не за это ли счастье он умер на Кресте?..

    Итак, мы думаем, что слова социализм и социалист вам теперь понятны! Социалисты, как и верующие во Христа, разделяются на много толков или партий.

    Есть — трудовая народно-социалистическая партия.

    Есть — партия социалистов революционеров, делящаяся в свою очередь на правых и левых.

    Есть — партия социал-демократическая, делящаяся на две основных ветви: меньшевиков и большевиков.

    Что же это такое, спросите вы? Одному Богу молятся, а поразделились. Совершенно верно — молятся одному Богу, но веруют по-разному.

    Помните одно: конечною целью всех этих партий является переустройство общества на таких началах, каких требует социализм.

    Вот к этой-то конечной цели партии идут различными дорогами.

    Например. Партия народных социалистов говорит, что и землю, и волю, и права народу окончательно мы дадим через 50 лет.

    Партия правых социалистов-революционеров говорит: а мы все это дадим народу через 35 лет.
   
    Партия левых социалистов-революционеров говорит: а мы дадим все это народу через 20 лет.

    Партия социал-демократов меньшевиков говорит: а мы дадим народу все это через 10 лет.

    А партия социал-демократов большевиков говорит: убирайтесь все вы со своими посулами ко всем чертям. И земля, и воля, и права, и власть народу — ныне же, но не завтра и не через 10, 20, 35 и 50 лет!..

    Все — трудовому народу, и все теперь же!..

    Ой!! До чего мы незаметно для себя договорились?! До большевиков*... И поползли мурашки по телу, от пяток до головы, но не у нас, а у помещиков и капиталистов и их защитников — генерала Каледина, Богаевского, Агеева и всего Войскового правительства.

    Ведь большевики все у них отнимают и отдают народу, а им говорят — довольно праздно жить, веселиться, да по заграницам жир развозить, а пожалуйте ка трудиться и в поте лица хлебец добывать.

    Итак, еще раз: большевики требуют немедленной передачи земли, воли, прав и власти трудовому народу. Они не признают постепенного проведения в жизнь своих требований, сообразно с условиями данного момента. Оки не признают также никакого единения с остальными партиями, особенно с буржуазными. Оки во всех своих действиях крайне прямолинейны и не признают даже самых незначительных изменений в своих программах.

    4. Граждане казаки! Как же мы теперь должны посмотреть на
создавшееся положение на Дону.

    Просто и с открытыми глазами.

    Все генералы, лишившиеся власти; помещики, у которых социализм отбирает землю; капиталисты, у которых социализм отнимает капиталы; фабриканты, у которых социализм отнимает фабрики и заводы и передает рабочему классу; все буржуи, которых социализм лишает праздной и веселой жизни, — все они сбежались к генералу Каледину, его товарищу Богаевскому и к нашему Войсковому правительству.

    Этот генерал-кадет, а может быть, и монархист, изменил интересам трудового народа и стал на сторону капиталистов и помещиков и хочет нашими казацкими головушками спасти положение помещичье-буржуазного класса. Вот где кроется причина гражданской войны!

    Довольно обмана! Довольно насмешек над нами — казаками!

    Почва под ногами генерала Каледина, его товарища Богаевского и всего Войскового правительства зашаталась. Им не удалось обмануть фронтовиков!

    Уже в станицах Усть-Медведицкой, Каменской и Урюпинской и сл. Михайловке образовались военно-революционные комитеты, не признающие власти генерала Каледина и Войскового правительства и требующие их полной отставки.

    Не за горами выборы новых делегатов на Большой Войсковой Круг. Граждане станичники! Не обманитесь на этот раз и пошлите строить жизнь на Дону истинных борцов за интересы трудового народа, а не тех, что ездили в Новочеркасск слушать "верховного жреца" — "соловья" Богаевского, "полубога" — Каледина да хитреца Агеева.

    За новую ошибку мы уже не расплатимся и того векселя, что подписал генерал Каледин кровью тысяч рабочих, с нас довольно!..

    Долой гражданскую войну с берегов Дона вместе с ее вдохновителями — генералом Калединым, его товарищем Богаевским, златоустом Агеевым!!!

    Полковой комитет 32-го Донского казачьего полка

Источник: РГВА. Ф.192. Оп.6. Д.1. Л.2. Типографский экз.

    "...Федеративной Донской республике мир и тишину" (Обращение начальника штаба обороны Усть-Медведицкого округа к воинским частям и населению округа)

    сл. Михайловка 1 февраля 1918 г.

    Призыв к воинским частям Усть-Медведицкого округа и всем жителям

    32-й Донской казачий полк на общем своем собрании 18 января 1918 г. между прочим постановил: "Полку не разъезжаться и требовать переизбрания Войскового Круга и Войскового правительства путем совместного голосования с крестьянством Донской области, а также отстаивать интересы всего трудового народонаселения области".

    Не дивом было для 32-го полка такое постановление!.. И раньше не один раз он с фронта подавал свой голос в защиту свободы и демократии.

    Но тайные и явные калединцы не дремали: они как кроты подтачивали духовную и политическую спайку полковой семьи и почти что добились положительного успеха.
Успех этот грозил распылению полка. Но не беден полк сознательными гражданами казаками! Им, этим сознательным борцам за свободу и демократию, в свое время скажет спасибо русский трудовой народ.

    Теперь не до этого!.. Теперь у всех должна быть одна мысль: скорее покончить с контрреволюцией, свившей гнездо на берегах Дона.

    И снова 31 января собирается полк. Снова вспоминает свою жизнь за все время революции и те задачи, которые он поставил себе, и снова сказал то, что сказал 18 января, но другим языком: "В полку остаться только идейным борцам за народное дело, а всем остальным разъехаться по домам и не сеять смуты в полку. А чтобы ясно было — какое число людей остается и какое число потребуется идейных
добровольцев, чтобы довести полк до штата, — теперь же подать списки секретарю собрания — т. Орлову".

    Опираясь на большинство полка, призываю всех граждан округа воздержаться от пропаганды контрреволюционных мыслей, ибо это сопряжено с немедленным арестом и передачею в распоряжение военно-революционного трибунала г. Царицына.

    Граждане!.. Пора понять, что все стосковались по порядку, спокойствию и тишине.

    И все это может и должно дать себе само же население, создав народную власть, воля которой должна быть законом для каждого, как были законом не так давно больные капризы Николая Романова и его правительства, приведших народ к нищете и разорению.

    Наконец, революция — эта дорогая мать, родившая русскому народу свободу, даровавшая ему землю и гражданские права, — зовет нас сплотиться вокруг нее и не осквернять ее чистоты.

    Долой провокаторов, сеющих смуту! Долой хулиганов, позорящих чистые идеалы революции!

    Казаки и солдаты Усть-Медведицкого округа! Скоро, может быть, окружная народная власть, которая несомненно родится 10 февраля, позовет вас к оружию, чтобы дружным натиском сломить упорство генералов Каледина, Алексеева, Корнилова, Эрдели и др., льющих нашу казацкую и солдатскую кровь у нас же, на Дону.

    Окружная народная власть скажет вам: "Свалите Войсковое правительство Богаевского, Агеева, Епифанова и др.!". И хочется верить, что, свалив народных врагов, вы дадите федеративной Донской республике мир и тишину.

    Начальник штаба обороны Усть-Медведицкого округа гражданин
                Ф.К. Миронов
    Адъютант штаба                хорунжий Федоров

Источник: РГВА. Ф.192. Оп.6. Д.1. Л.З. Типографский экз.

    "Как работает Донское войсковое правительство" (Листовка Ф.К. Миронова)*
сл. Михайловка 8/21 февраля 1918 г.

    1. 2 февраля я был приглашен в ст. Етеревскую на станичный сбор для доклада на тему о событиях, происходящих на берегах родного Дона.

    Майдан {18} станичного правления всех слушателей вместить не мог, пришлось сделать доклад на открытом воздухе. Чтобы ясно обрисовать всю обстановку, приведшую к гражданской войне, необходимо уделить не один день, а два. Только тогда пред глазами слушателей обрисуется довольно ярко хитрая механика помещиков, капиталистов, генералов и проч[ей] буржуазии, задумавших руками донских казаков задушить революцию и снова наложить цепи рабства на трудовой народ.

    За неимением времени приходилось останавливаться на главных фактах контрреволюционных попыток, оставляя не освещенными факты второстепенные, а они то и есть те штрихи, что дополняют общий фон ужасной картины кисти Каледина, его товарища Богаевского, Алексеева, Эрдели, Корнилова, Агеева и всего Войскового правительства.

    — А вот, господин, не прочтете ли вот этот листок?!

    — Просим, просим!!! — закричали несколько единомышленников лукавого подвоха. Пришлось остановиться и на листке.

    2. Листок носит и содержит "казачьи ответы" на 24 вопроса.
Заинтересовавшись этим листком, я спросил разрешения оставить его у себя как памятник черносотенной литературы в дни великой Русской Революции, на что подавший указал, что он [листок], не его, а вон того казака. На трибуну поднялся молодой казак в синем чекмене {19}, довольно откормленный. "Господа!.. Вот Вам делегат, — указывая на меня, — много рассказывал, а теперь послушайте и меня".
Упомянув о большевике Эрмане, якобы похитившем у рабочих 34 000 руб. и перебравшемся теперь в Царицын, оратор заявил: уволен я по окончании службы в Таганрогской местной команде на льготу: выехал из Новочеркасска... заснул в поезде — и очутился за Таганрогом; проснулся, — а Таганрог уже заняли большевики. Тут узнал, что у большевиков какое-то собрание, решил пробраться, надел жандармскую форму...

    "Кондукторскую", — шепчет сзади войсковой старшина Болдырев.

    "Да, бишь, кондукторскую... жандармов теперь нет. Вот поднимается на трибуну делегат ихний и говорит: "Ну, теперь мы тут одни! Скажу вам, что я привез из Петрограда. Я привез 14 млн руб., чтобы на эти деньги стереть с лица земли донских казаков".

    "Человек передает, что слыхал и видел", — суфлирует окружающим все тот же неугомонный Болдырев, видимо, находящийся в полном духовном единомыслии с докладчиком.

    Всего бреда этого казака я передавать не стану, трудно уловить мысль, когда человек говорит ложь, когда передает он не свою, а внушенную мысль.

    3. Имея дело с явным провокаторством, я попросил у докладчика мандат. Вот его копия:

    "Войсковое правительство Войска Донского. Просветительный отдел, 26 января 1918 г.

Город Новочеркасск.

Удостоверение.

    Предъявитель сего урядник Етеревской станицы Попов Яков Егорович, уволенный на льготу по выслуге срока службы в Таганрогской местной команде, что свидетельствуется подписью и приложением печати.

Комиссар Войскового правительства В. Ковалев,
делопроизводитель Н. Попов". Печать.

    Делопроизводитель — наш старый знакомец, бывший помощник окружного атамана Усть-Медведицкого округа войсковой старшина Н.О. Попов.

    Не правда ли, граждане казаки, как хорош у нас на Дону просветительный отдел.

    Не так давно, всего с ноября месяца 1917 г., занялось наше милое Войсковое правительство просвещением донских казаков под руководством двух директоров гимназии — Богаевского и Агеева, но как неудачно и как преступно! Думается, что это не просветительный отдел, а затемнительный! Отдел провокаторский, субсидируемый средствами буржуазии.

    4. Искренне жаль урядника Попова, ставшего на этот страшный, преступный путь. Урядник Попов бессознательно, а может быть, из корыстных видов, что не простится ему никогда, углубляет пропасть между трудовым русским народом. И эта пропасть теперь заваливается трупами тружеников: казаков, солдат, рабочих! Отдает ли себе отчет ур[ядник] Попов, отдавшись на службу преступному Войсковому правительству, этому наймиту помещиков, капиталистов, генералов, дворян и прочей своре трутней трудового народа?!

    А что он отдался на службу этой теплой компании, его в этом уличил там же его же станичник Максим Железкин, казак той же Таганрогской команды. Эта команда в свое время отказалась вступить в борьбу с революционными войсками, так называемыми большевиками, и 120 человек этой команды, как заявил Железкин, разошлись по домам, а Попов и другие 29 человек отправились в Новочеркасск к Войсковому правительству, которое и поспешило часть зачислить в затемнительный, то бишь просветительный отдел, а часть — в ряды борцов за новое рабство русского народа.

    5. Итак, граждане казаки! Факт провокаторства налицо! Но попробуйте сказать об этом Донскому Dойсковому правительству!

    Оно сейчас же закричит: "Враги Войска Донского и России стремятся, не стесняясь, самыми гнусными приемами посеять рознь среди донского казачества..."

    Впрочем, мы лучше поместим целиком один документ Войскового правительства: "Указ Большого Донского Войскового Круга Войску Донскому и всем донским казачьим войсковым частям. Враги казачества и России стремятся, не стесняясь, самыми гнусными приемами посеять рознь среди донских казаков и подорвать доверие Войска и войсковых частей к избранным Кругом Войсковому атаману и Войсковому правительству.

    Враги казачества и России говорят, что Войсковой атаман и Войсковое правительство не пользуются доверием Круга, а действуют вопреки его воле.
(Добавляем от себя: авторы указа ошиблись — Атаман и Войсковое правительство не пользуются доверием не Круга, это их союзник, а доверием большинства донского населения и фронтовых казаков.)

    Войсковой Круг повелевает Войску Донскому и всем донским казачьим войсковым частям:

    Не верить подлым наветам врагов Дона и России, так как Войсковой Круг вполне одобряет политику Войскового атамана и Войскового правительства и находит, что эта политика направлена всецело на пользу Дона и России. (Хороша политика, за которую потом приходится кончать самоубийством?!)

    Все Войско Донское и все донские казачьи войсковые части должны безусловно исполнять приказания Войскового атамана и Войскового правительства.

9 декабря 1917 г.,                г. Новочеркасск.

Подписали: Председатель Круга Павел Агеев.
Товарищи Председателя: Б.Уланов, А.Бондарев, С.Елатонцев, А.Попов, И.Зенков, М.В.Моисеев".

    Вот тут и разберись наш простак, грамотей степняк, во всей политике! Вот и пойми: кто стесняется и кто не стесняется гнусными приемами посеять рознь среди нас — донских казаков!

    6. И как бы Донское Войсковое правительство и все ему сочувствующие в своем злопыхательстве не валили вину на большевиков, как бы оно не кричало устами обманываемых им урядников поповых — факт остается фактом: трудовой русский народ в лице большевиков гнусными приемами не занимается, а занимается тот, кто теряет богатство, положение, почет, праздную жизнь! Трудовому народу не до этих забав!!
Закончим свою заметку следующим голосом трудового народа, нашедшем отклик на страницах газеты "Правда" 13 за 1918 г. {20}

На Дону заварилася каша.
Крепнет рать всенародная наша.
От казаков пришла к нам подмога —
В черносотенном стане тревога.
Вам, казаки, товарищи братья,
Открываем мы наши объятья.
С вами вместе мы твердо и смело
Постоим за народное дело.
Став единою семьею трудовою,
Не боимся мы вражьего вою:
Нам, работникам фабрик и пашен,
Никакой теперь дьявол не страшен..."

    Граждане казаки!! Бросимся же с открытой душою в объятья трудового русского народа, а не в объятья помещиков, капиталистов, генералов и прочих тунеядцев.
Командир 32-го Донского казачьего полка гражданин Ф. Миронов

РГВА. Ф.192. Оп.6. Д.1. Л.5. Типографский экз.

*) Заметка напечатана отдельной листовкой в две полосы; сохранены особенности типографского и авторского текста; выделенные в тексте слова даны курсивом.

    "...Работал всегда — только за совесть"

(Заявление Ф.К. Миронова в Усть-Медведицкий исполнительный комитет о выходе из состава комитета)

    9 марта 1918 г. Члена того же комитета гражданина Филиппа Козьмича Миронова
К идее большевизма я подошел осторожными шагами и на протяжении долгих лет, но подошел верно и отдам свои убеждения только с головою. Что это так, я прошу обратить внимание, как на доказательство, на два места в моем письме к бывшему члену Войскового правительства Агееву от 15 декабря 1917 г.*

    Я ссылаюсь, не скрывая ничего, что в 54 (номере - Л.С.) Усть-Медведицкой газеты (от 8 сентября) мой взгляд на большевиков был иной, а именно: "...в атаку на народные завоевания, на завоевания революции, они (т.е. кадеты) пойдут теперь через большевизм, снова поднимающий свою страшную для целости России голову..."

    Но когда 25 октября большевики захватили власть, что, откровенно скажу, я встретил не сочувственно, — я начал усиленно изучать программу с.д. партии вообще, ибо видел, что так или иначе борьба, в которой я участвую с 1906 г., потребует и моих сил. Чтобы отдать эти силы тому, за кого я их тратил около 12 лет, необходимо занять такую позицию, чтобы народное дело закончилось полною победою и без большого числа жертв.

    И вот путем долгой работы над собою я к 15 декабря смотрел уже на большевиков так: "...ими (т.е. большевиками) можно запугивать только маленьких детей, да строить на них затаенные замыслы, что родятся в головах генералов, помещиков, капиталистов, дворян и попов". (Это в том же письме к Агееву. Я его при сем прилагаю.)

    Это был отчаянный период борьбы и в полку. И 28 декабря я принял полк, который получил уже от начальника дивизии боевой приказ: "...занять г. Александровск, выбив оттуда большевиков, захватив у них оружие и все припасы...". Мы не знали, но догадывались там, в далеком г. Аккермане, что Украинская Рада, или, скорее, генеральный ее секретариат работает заодно с нашим В[ойсковым] пр[авительством], так как газетные сведения поступали скудно. Приказ раскрыл глаза. 2-я сотня, которою командовал мой т. Антонов, была всецело на моей стороне, а с нею издалека подавала свой голос и 1-я. 3 января походным порядком мы выступили на Одессу для погрузки, объявив открыто, что в бой с большевиками вступать не будем, а вступим в братство.

    Газеты потом оповещали, что некоторые казачьи части большевиками встречались в г. Александровске с музыкой. Это был единственный казачий полк, который так был встречен, и именно полк 32-й, которым я в то время имел честь командовать. Это было тогда, когда еще на Дону не было в[оенно]р[еволюционного] комитета, когда мы не знали, что творится вообще, а в частности — кто сильнее на Дону. Мы знали только, что идем на Дон и знали, что будем делать.

    Я написал много, но единственно затем, чтобы сказать, что если я стал на определенную позицию, то назад уже не оглядываюсь.

    Кстати, случайно попавшее мое письмо к Агееву в г. Никополь Екатеринославской губернии было отпечатано тамошним в[оенно] р[еволюционным] комитетом в 500 экз. и распространено между проходившими эшелонами донских, оренбургских и др[угих] казаков.

    Всю жизнь я жил, и работал, и служил не за страх, а за совесть. Другого закона и убеждений — не признаю.

    Так я дошел вновь до родной станицы и вступил в общественную политическую деятельность. Не знаю что, но огромное большинство населения округа и станицы приписывает мне первенствующую роль в деятельности исполнительного комитета и все действия его приписывает мне.

    Не скрою, мы — молодые работники в строительстве жизни, и можем ошибаться. Лично мне приписали аресты прокурора, председателя и др[угих] членов суда. Против последних мер репрессии я восстал всею душою, ибо такая мера, да еще скоропалительная, примененная к сомнительному преступлению, идеи большевизма укрепить не может, а я только служу идее, а не людям.

    Царское правительство погибло потому, что творило безобразия, и этих безобразий и всякое правительство не должно допускать.

    Меня не поняли мои товарищи, и некоторые из них заявили, что я беру на себя слишком много.

    Заявляю — брал столько всегда, сколько плечи мои могли выдержать.

    С таким заявлением я считаюсь по таким соображениям, что оно говорит за недоверие ко мне и за невозможность продуктивной работы, а коллегиальная работа основана на принципе — за действия одного члена ответственны все.

    Кооптированный член следственной комиссии единолично распорядился об аресте членов суда. Приписали это потом моему влиянию, из-за этого и загорелся сыр-бор, когда я запротестовал против образа действий кооптированных членов. Вместо того чтобы поддержать меня, т. Рожнов** стал на сторону безобразия.

    Я заявляю, что вчера мне предъявлено (кем — я пока умолчу) три запроса:

    Участвую ли я в раздаче реквизированного*** спирта со склада?

    Участвую ли я в получении сукна из в[оенно]р[емесленной] школы?

    Участвую ли я в распитии реквизированного пива на заводе Симонова?

    По всем этим вопросам ходят толки по станице, нелестные для Советской власти, носителями которой мы являемся. Говорят даже, где-то были уже собрания и митинги по этому поводу.

    Чутко я отношусь ко всему этому потому, что имя мое впереди. Я этого не желаю, ибо приемов таких, если они имели место, не одобряю.

    М[ожет] б[ыть], и тут я беру на себя много? Так я скажу, что кому дано много — с него и взыщется много.

    Взысканий не боюсь, но за что?! Что я не голословен — сошлюсь на вчерашний разговор по прямому проводу с Михайловкою.

    Меня спросили — почему я распорядился о готовности казаков переписей 1912—1918 гг. к мобилизации?

    На мой вопрос — что за причина этого запроса — ответили: казаки волнуются...

    Но когда я объяснил, что я действовал по телеграмме командующего войсками Смирнова, то мне уже ответили более искренно, а именно: "Необходимо было проверить через Вас, ибо от Вашего имени и за Вашей подписью распространяются ложные объявления. Их было уже несколько".

    Вот почему я повторяю, чуток и к своим шагам, и к шагам других, а особенно — кооптированных членов.

    Я невольно, стоя на защите чистоты идеи социализма, создал сгущенную атмосферу, а потому предлагаю и прошу Исполнительный Комитет на общем собрании решить:

    Могу ли я оставаться с моими убеждениями в Совете?

    И если я могу, то что должно быть принято, чтобы такого положения не создавалось в будущем?

    Настаиваю на удалении некоторых кооптированных членов, которые позволили взять на себя больше, чем я. Если это условие неприемлемо, то прошу моего освобождения, заранее торжественно обещая работать на пользу трудового народа, как и работал всегда — только за совесть.

Гражданин Ф. Миронов РГВА. Ф.24406. Оп.З. Д.1. Л.75—78. Автограф Ф. Миронова.
* См. док. 1.
** Видимо, речь идет о С. Рожкове, члене Михайловского ревкома,
убитого весной 1918 г. в результате покушения.
* В документе — ректифированного.

8

    Переговоры по прямому проводу между Мироновым из УстьМедведицка и председателем Усть-Хоперского Совета Никуличевым

26 апреля 1918 г.

    ...Вызванный к аппарату Никуличев говорит...

    — Председатель Никуличев.

    — Я, военный комиссар Миронов. Я приехать не мог, ибо получил Вашу записку вчера в 2 часа дня. Нет ли чего интересного и неприятного у Вас в станице или хуторах?

    Никуличев. Все спокойно, интересного, неприятного пока нет.

    Миронов. Что делает в Вашей станице полковник Голубинцев?

    Никуличев. На съезде советов, его съезд просил организовать самозащиту от хулиганов, идущих под флагом Красной армии.

    Миронов. С какой стороны и откуда они ждут этих хулиганов?

    Никуличев. С верховьев Дона.

    Миронов. За что арестованы четыре человека?

    Никуличев. По случаю недоверия населения.

    Миронов. Кто именно арестован?

    Никуличев. Я сейчас сведения не могу дать. Когда узнаю фамилии,
тогда сообщу.

    Миронов. Чем заслужили эти люди недоверие у населения?

    Никуличев. Арестованы они для спасения их жизни.

    Миронов. Сейчас у нас есть беглецы из проходивших через Вашу
станицу и говорят другое — то, что у Вас есть сейчас. Большинство членов Окружного Совета у аппарата, предлагаем арестованных выслать сюда и вместе с ними выслать делегацию от станицы и от сформированного Голубинцевым отряда для переговоров к 9 час. вечера сегодня. Если это не будет исполнено, все последствия ложатся на товарища Никуличева и его соучастников.

    Никуличев. Арестованы они народом и без разрешения съезда выслать их не могу.

    Миронов. Без разговоров выслать арестованных и делегацию. За спину народа не прятаться...

    Никуличев. Я за спину народа не прячусь, а исполняю его волю.

    Миронов. Мы члены Окружного Совета, по воле того же народа, просим исполнить нашу просьбу, чтобы не пролили кровь того же народа.

    Никуличев. Мы крови проливать не думаем.

    Миронов. Категорически предлагаю исполнить, что сказано, в противном случае силою оружия заставлю исполнить. Просим не прикрываться флагом красноармейцев, пронося свой партизанский.

    Никуличев. Посягательств на Советскую власть нет и партизан никаких нет. Я состою председателем и все члены на местах.

    Миронов. Так требования исполнить к 9 часам. С появлением карательного отряда в Усть-Хоперской, оружие сдать без выстрела. Если это будет сделано, то Совет поверит Вам. Помните, что вся ответственность ложится на Вас. До свидания.

Источник: Голубинцев А.В. Русская Вандея. Очерки гражданской войны на Дону. 1917—1920 гг. Мюнхен, 1959 / Репринт. Орел, 1995. С. 34—36.

    Воззвание полковника А.В. Голубинцева к хоперским казакам

    Конец апреля 1918 г.

    Отцы и братья казаки!

    Пришел час решить судьбу Тихого Дона!

    Ваше счастье в ваших руках. Казачья доблесть требует от вас только одного призыва, одного клича: К оружию! Не дожидайтесь особых приглашений. Поднимайтесь все, как один человек, в единой воле, в едином желании победить или умереть! Ибо теперь наша жизнь — наша победа! Наши Мироновы — наша смерть! Пусть погибнет один предатель с кучкой своих подлых приверженцев, дав право на жизнь и на лучшее будущее сотням тысяч лучших людей! Казаки, помните о Миронове! Помните о человеке за чечевичную похлебку продавшим Дон и наводнившим его разнузданными бандами красногвардейцев. Казаки, помните Чистяковку, помните оружие, посылаемое для подкрепления ее в тыл вам! Не забывайте "Иуд Искариотских", предавших вас на разграбление. Оплевавших и опоганивших Тихий Дон. С первых же дней революции положивших на вас пятно изменников. Связавших вас по рукам и по ногам. Обезоруживших ваших сыновей и братьев для более легкой расправы с вами.

    Казаки, помните о мироновцах!

    Воскресите былую доблесть Донцов!

    Начальник гарнизона ст. Усть-Хоперской
 
    Войсковой старшина Голубинцев

    Начальник штаба подпоручик Иванов

Источник: Голубинцев А.В. Указ. соч. С. 28—29.

    Приказ Главнокомандующего войсками Донской республики В.С. Ковалева о назначении Ф.К. Миронова командующим войсками Усть-Медведицкого округа

    24 25 мая 1918 г. Себряково

    Командующим войсками Усть-Медведицкого округа вместо т. Федорова назначается т. Миронов Ф.К. Первому о сдаче и второму о принятии должности донести мне {21}.
Главнокомандующий войсками Донской советской республики В.Ковалев Начальник штаба

   [подпись неразборчива]

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.489. Л.40.
Подлинник с печатью войска Донской республики.

    Постановление 25 Совета Вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа {22} с объявлением, мобилизации в хуторах, "находящихся в районе освободительных войск"
ст. Устъ-Медведицкая 26 мая 1918 г.

    В то время, когда казачество борется с красногвардейцами и, когда конец победы его является только вопросом времени, лица мироновской шайки делают все усилия, чтобы заставить хутора держать нейтралитет. Подобный нейтралитет только затягивает борьбу и тем самым вынуждает восставшие станицы вести борьбу и тогда, когда подойдут полевые работы.

    Исходя из вышеупомянутых соображений, Совет Вольных хуторов и станиц постановил:

    Все хутора, находящиеся в районе освободительных войск должны быть мобилизованы, согласно распоряжению Совета сего года не позже 1 июня. Хутора, которые не исполнят это распоряжение к указанному сроку, должны быть объявлены согласно постановлению Круга Спасения Дона, врагами казачества и обезоружены, а главари немедленно же арестованы.
Совет Вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа {23}

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.480. Л.29. Типографский экз.

    Телефонограмма

    Чрезвычайной военной комиссии в Чрезвычайный штаб обороны сл. Михайловки о
предстоящем митинге в ст. Раздорской и участии в нем Ф.К. Миронова

    2 26 мая 1918 г.

    Чрезвычайный штаб, т. Миронову

    В четыре часа дня в ст. Раздорской состоится общее собрание для решения вопросов по борьбе с контрреволюцией, о событии в Усть-Медведицком округе.

    На собрании будут представители: от Сергиевской, Етеревской и других станиц.
Просим т. Миронова прибыть ко времени собрания в Раздорскую станицу, имея с собою всевозможные сведения и материалы о событии в округе по политическим положениям.

    Председатель Чрезвычайной военной комиссии Медведев

    Товарищ председателя Т. Руднеков

    Секретарь Шибитов

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.483. Л.27. Машинописная копия.

13    "Грозный час!!!"*
 (Телеграмма Ф.К. Миронова казакам 32-го Донского казачьего полка)

    ст. Арчадинская 27 мая 1918 г.

    Страшную кровавую страницу истории начал писать наш Дон.

    Граждане казаки!

    Зову всех вас, как одного человека, собраться на хут. Большом, Етеревской станицы 31 мая к 10 час. утра по новому стилю. Кто не явится, тот объявляется преступником, гробокопателем своему родному краю, своим детям, самим себе. Довольно умственного и душевного сна! Пора услыхать вам живое слово, пора призадуматься. "Собирайтесь, казаки, во единый круг думу думать!" — как кричали наши свободолюбивые предки, когда цепи рабства охватывали их горла. Спешите, пока не поздно, пока не все еще потеряно! Наболевшим сердцем зову вас. Зову всех казаков фронтовиков и других полков и смело кричу: "Судьба Дона в ваших руках!!"...

    Зову врагов трудового народа, врагов родного казачества на публичный диспут!
"Собирайтесь же, казаки, во единый круг думу думати!"

    Бывший командир 32-го Донского казачьего полка — гражданин ст. Усть-Медведицкой Ф.К. Миронов

    Настоящую телеграмму Усть-Медведицкий окружной исполнительный комитет утверждает 27 мая 1918 г., сл. Михайловка.

    Председатель исполнительного комитета И. Кувшинов, члены — М. Шейкин, Степанятов, Рузанов, Прохватилов, Блинов, Федоров

Источник: РГВА. Ф.192. Оп.6. Д.1. Л. 10. Типографский экз.
*) Собственный заголовок документа.

14
    "Открытое письмо к фронтовикам казакам и солдатам Дона..."*)
     (Обращение Ф.К. Миронова)

     [Конец мая] 1918 г.**)

    "Начальник штаба немецко буржуазного авангарда" — германский офицер из подъесаулов Усть-Хоперской станицы Сучилин 30 апреля 1919 г. в 6 час. вечера на хуторе Большом этой же станицы выпустил сводку военных операций, каждое слово которой истинно свободолюбивого сына Дона режет по сердцу. Читайте!..

    "Чернышевцы сообщают, что Каменская занята немцами. Немцы передают власть казакам. Избран окружной атаман — полковник Краснянский. В Каменской полный порядок. Луганск—Берлин — прямое железнодорожное сообщение. Немцы разоружают крестьянское население, сопротивляющихся секут. Чернышевцам все эти сведения дали милютинцы, от которых был послан казак в Каменскую для связи".

    Так говорит сводка немецкого союзника подъесаула Сучилина!

    А еще ужаснее говорит нижеследующий приказ.

    "Приказ 5 поселкам Лукичевскому и Петровскому 29 апреля 1918 г.

    Я, командующий соединенными войсками казацко-немецкими, приказываю немедленно собрать все имеющееся в вашем поселении оружие и патроны, сложить все на подводы и направить на хут. Терновой Милютинской станицы. На встречу подвод выйдет конвой, который примет оружие и доставит на место назначения. За неисполнение приказания и за скрытие оружия, если таковое обнаружится при обыске, виновные будут со всею строгостью законов караться.

    Командующий казацко-немецкими отрядами обер-лейтенант фон Бушер".

    Сопоставьте сводку и приказ, сопоставьте числа, каждое слово — и ясно станет, что кадетские банды под руководством предателей офицеров подняли восстание в Усть-Медведицком округе по указке немцев, находясь с ними в тесной связи. Милютинская станица ведь рядом с Чернышевской, и для связи жалкие чернышевцы в Каменскую не ездили, а ездили в хут. Терновой Милютинской станицы к обер-лейтенанту фон Бушеру, а уже по его приказанию поехали в Каменскую за точными инструкциями к генералу Кладиусу, начальнику 91-й пехотной немецкой дивизии.

    Не думаю, что после этого вы, казаки и солдаты, будете в чем-либо сомневаться, особенно вы — казаки!!

    Этот казацко-немецкий союз заключил генерал Петр Краснов, бывший командир 10-го полка, а потом начальник 2-й казачьей Сводной дивизии. В приказе 1 он говорит:

    "Вчерашние внешние враги, австро-германцы, вошли в пределы Войска — родного Дона; союзники с нами против Красной гвардии и за восстановление на Дону полного порядка".

    Дико и страшно становится от этого приказа!..

    Казаки! Если кто из вас согласен с генералом Красновым, что австро-германцы наши союзники — для завоеваний нас же самих, то он союзник немцев! Такому казаку не место на Дону среди милых станиц и хуторов!

    Я лично отдам оружие генералу Краснову и его союзникам — немцам только с моей головой, добравшись сперва до его и немецких голов... если 32-й полк поможет*.
Кто думает так — тот со мною и за мною, и за теми, кто не хочет быть рабом немцев, генералов, помещиков, капиталистов и дворян, кто стремится укрепить народную власть — власть Советов.

    Что же лучше: власть народа, власть Советов, власть, которую вы, казаки и солдаты, сами создали, сами исправляете, или власть генералов, капиталистов, помещиков и дворян?!

    Не думаю, что вы захочете*** последней власти, хотя генерал Краснов обещает казакам и порядок... Не будет порядка, пока вы, труженики земли, не возьметесь за винтовки!

    Не ругайте особенно Красную гвардию! Она свое дело сделала — не дала контрреволюции съесть революцию, а с нею не дала еще генералам власти, помещикам — земли и капиталистам — их капиталы.

    Если теперь везде раздаются протесты против Красной гвардии, а враги народа, так те прямо зовут вас на войну с нею, то смените ее, товарищи фронтовики, и сами делайте народное дело, укрепляйте власть Советов, трудовую народную власть, но не давайте этого дела в руки генерала Краснова и его союзников — немцев.

    Генерал Краснов ведь откровенен. В своем приказе он говорит: "Впредь до издания и обнародования новых законов Всевеликое Войско Донское управляется на твердых основаниях законов Российской Империи. Декреты и законы, издававшиеся Временным правительством и Советом Народных Комиссаров, отменяются. Воинские власти постоянной армии руководствуются законами Российской империи, изданными до 25 февраля 1917 г., т.е. до революции".

    В покоренных немцами округах Донской области теперь громко раздается: "Здравие желаем, Ваше превосходительство!.."
"Слушаю, Ваше превосходительство!.."
"Никак нет!.. Так точно, Ваше высокоблагородие!.."
"Кругом!.. Шагом марш!.."

    Снова там повисла над казачьими головушками генеральская палка и немецкая муштра, а с нею — кабала...

    Казаки фронтовики и солдаты фронтовики, довольно спать! Довольно сомневаться! Каждый шаг промедления приближает к нашей шее ярмо немецкого генерала Краснова — ярмо буржуазии!

    Казаки и солдаты! Немец страшен за своими проволочными заграждениями, а в открытом поле он трус! Родная же земля, на которую наступил немецкий сапог, удесятерит наши силы!

    С Богом, товарищи фронтовики, на спасение родной земли, воли и свободы!
Командующий революционными войсками Усть-Медведицкого округа гражданин казак Ф. Миронов

Источник: РГВА. Ф.192. Оп.6. Д. 1. Л.11. Типографский экз.
*) Собственный заголовок документа.
**) Датируется по содержанию.
***) Так в тексте.

15
Письмо командующего революционными войсками Усть-Медведицкого боевого участка
в штаб Северо-Кавказского фронта {24}

1 июня 1918 г. Экстренно. По мобилизации.

    С 28 мая, по новому стилю, я предпринял поездку в станицу Сергиевскую, хут. Орловский той же станицы, станицу Раздорскую с хут. Сенным, где сделал на народных собраниях доклады о политическом моменте, призывая к мобилизации на борьбу с кадетскими и немецкими бандами, ворвавшимися в пределы Донской области вопреки мирного договора.

    Одновременно с этим по моей телеграмме на имя казаков 32-го Донского казачьего полка* отозвались казаки фронтовики всех станиц и собрались на хут. Большом Етеровской станицы 31 мая.

    После доклада и призыва постановлено мобилизовать казаков и солдат переписей и призывов 1912, 1913, 1914 и 1915 гг. Сборный пункт в хут. Большом Етеровской станицы к вечеру 7-го сего июня, но отказ города Царицына в выдаче оружия заставляет не только опустить руки, но распустить мобилизовавшихся казаков и солдат.

    Я считаю это преступлением перед революцией...

    Сегодня к 3 часам дня на хут. Большой прибыло уже мобилизовавшихся казаков и солдат 900 человек Раздорской станицы. В станице Сергиевской собралось 400 человек казаков и солдат, ожидающих оружия и дальнейших распоряжений.
Последний раз: если тот, до кого это касается, считает станцию Себряково важным стратегическим пунктом, должен считать революционным долгом выслать до 5000 винтовок, создать артиллерию, пулеметные команды, связь и т.д.

    Прошу о высылке просимого оружия.

    Командующий Усть-Медведицким боевым участком {25} (левый социал-революционер) т. Миронов

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.483. Л.86—87. Автограф; Там же. Л.84, 84 об.; ГАРО. Ф.Р4071. Оп.2. Д.10. Л.21, 21 об. Машинописные копии, заверенные подписью начальника штаба Северо-Кавказского фронта Федорова и печатью**.

*) См.док. 13.
**) После текста письма имеется приписка от руки: "Главнокомандующему над войсками Донской республики. Препровождая настоящую копию, прошу оказать содействие в приобретении оружия. Начальник штаба Федоров. 2 июня 1918 г."

16
Обращение командующего войсками Усть-Медведицкого боевого участка Ф.К. Миронова в Степановский хуторской совет с предложением провести мобилизацию казаков и сформировать конную сотню

    3 июня 1918 г. Вашим делегатам передана выписка из газеты "Борьба", в которой помещено воззвание генерала Краснова, объявившего себя диктатором Донской области, требуя управления ею на точном основании основных законов Российской Империи, т.е. законов, которые были до 25 февраля 1917 г. Из этого воззвания ясно видно к чему стремятся генералы и помещики при поддержке немцев и на что идут ослепленные ими казаки, они идут, сами того не замечая, в порабощение, передавая все капиталу, подставляя свои шеи под немецкое ярмо и под ярмо, в котором они томились в течении 300 лет.

    Граждане северных станиц реки Медведицы поняли к чему все это ведет и, чтобы не попасть опять под иго царизма и капитализма, они решили мобилизовать казаков и солдат переписи и призыва 1912, 13, 14 и 15-го годов, назначив сборное место в хут. Большом Етеревской станицы на 7 июня (нового стиля)*.

    Предлагается и гражданам хут. Степанова в своих же интересах, обсудив положение дел на общем собрании, присоединиться к защитникам свободы, немедленно мобилизовать означенные года, соединившись с соседними хуторами составить конную сотню, или сколько окажется возможным, которую и прислать в распоряжение штаба в сл. Михайловку к вечеру 5го сего июня (нового стиля){26}.

Командующий участком [подписи отсутствуют]
Начальник штаба
Секретарь

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.478. Л.6, 6 об. Машинописная копия на
бланке. См.: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.478. Л.2.

17
Телефонограмма председателя хут. Большого Ф.К. Миронову о поддержке его гражданами хут. Степанова ст. Скуришенской

Не позднее 4 июня 1918 г.*

    Сейчас ко мне явилась делегация в числе двух человек от хут. Степанова Скуришенской станицы — Иван Федорович Бородин и Алексей Семенович Бетютин с целью [информации] о создавшемся положении 31 мая во время приезда Миронова ввиду того, что граждане Скуришенской станицы приняли кадетское течение, им исполнять все ихние предписания и сию же минуту мобилизовать казаков и солдат против Советской власти и свободы и приносить пожертвования на содержание кадетских войск; граждане в числе шести хуторов Скуришенской станицы — хутора Степанов, Медведев, Рогожин, Цикумков, Пешенский, Катасонов не желают исполнять предписания станицы и не желают идти в ряды кадетских войск, против свободы и Советской власти и желают иметь связь с Чрезвычайным штабом и северными станицами по Медведице и просят штаб дать распоряжение каким путем держать им связь.

Председатель хут. Большого Мокаров**
Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.483. Л.102. Копия с пометками Ф.К. Миронова.

*) Дата получения телефонограммы в штабе Миронова.
**) После документа рукой Миронова написано: "Хутор Большой; делегации xyт. Степанова. Прошу прислать одного человека в сл. Михайловну ко мне. Миронов".

18  Сводка штаба командующего войсками Усть-Медведицкого боевого участка о положении дел на 8 июня 1918 г.

8 июня 1918 г. 18 час.

    В ночь под 8 июня на Усть-Медведицком боевом участке в имении "Кабылинка" нашей разведкой был замечен противник силою около 300 человек и две сотни конными от хут. Ильменки, движущимся по направлению к сл. Михайловке, но после ружейного и артиллерийского огня был совершенно рассеян нами. Были видны меткие попадания нашей артиллерии по коннице противника, после разведкой нашей было установлено, что у противника были убитые и раненые. С нашей стороны убита одна лошадь под нашим разведчиком. С утра сегодня нашей конной разведкой установлено, что противник скрылся по направлению к ст. Арчадинской, где и была видна их конница человек в 50 скрывшаяся в буераках. С левого фланга Новогригорьевской сообщают, что взята ст. Старогригорьевская и наступают на Сиротинскую. Казаки Новогригорьевской вынесли резолюцию — с оружием в руках идти освобождать казаков насильно мобилизованных полковником Грековым.

    В сл. Михайловку ежедневно прибывают беженцы из разных хуторов и станиц. 7 июня из хут. Верхне-Чигиринского Распопинской станицы прибежали два казака-фронтовика, сообщившие, что кадетами производится насильственная мобилизация, кто ежели таковой не подчиняется, расстреливаются, и на хутора несочувствующие проводимой мобилизации посылаются карательные отряды. Перебежчики передают, что мобилизуемых вооружают только винтовками, имеющимися на руках у населения.

    Начальник штаба командующего Усть-Медведицким боевым участком [подпись отсутствует]

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.483. Л.155. Машинописная копия.

19
Приказ по войскам Усть-Медведицкого фронта о необходимости корректного поведения с населением

сл. Михайловка 10 июня 1918 г.

    Врид военного руководителя Носович и врид военного комиссара Эратов Северо-Кавказского фронта в телеграмме на мое имя от 8 июня с.г. за 943/31, определяют фронт Усть-Медведицкого района: Поворино—Качалино.

    Посему всем командирам и начальникам частей, действующих на этом фронте, с получением этого приказа, доставить мне точные сведения о своих силах и сведение о противнике, проделывая это с каждою переменою в своей обстановке и обстановке противника.

    Срочные донесения предоставлять ежедневно к 9 час. утра. Залог всякого дела — это правильно налаженная связь, что и прошу исполнять аккуратно.

    Далее никаких наступательных операций без ведома мoeго, или указания свыше, не предпринимать. Если бы таковое вынуждалось крайнею необходимостью, то о нем немедленно доносить, как доносить срочно и о наступлении противника.

    Разведку вести самым тщательным образом, как явную, так и тайную, через особо преданных жителей.

    Напоминаю о корректности поведения с населением и строгом внимании к его имуществу. Никаких обысков и реквизиций без мандатов за моею подписью и подписью начальника штаба т. Федорова не делать.

    При наступлении стараться охватывать станицу или хутора в кольцо и если кадетские банды, окружаемые не уйдут и откроют огонь — только тогда подвергать обстрелу этот населенный пункт. Не делать этого обстрела, особенно артиллерийским огнем, если в хутор вскочили несколько человек и открыли ружейный огонь. Нужно всегда помнить, что излишние жертвы мирного населения людьми и имуществом несут озлобление и ненависть к одной из враждующих сторон. Будьте же, товарищи, такою стороною, какую не будут проклинать, и я глубоко убежден, что такое наше отношение к населению, уже наполовину разбивает контрреволюционные кадетские банды.

    Приказ этот прочесть в присутствии всех товарищей — борцов за народную власть, власть Советов!

    Командующий Усть-Медведицким фронтом Миронов

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.488. Л.163. Машинописная копия.

20   
"Необходимо заявить — кто власть в Донской республике"
(Письмо командующего Усть-Медведицким фронтом Ф.К. Миронова председателю ЦИК Донской республики)

11 июня 1918 г.

    Вам известно, что генерал Краснов самочинно объявил себя диктатором Донской области и отдал приказ об отмене постановлений и декретов как бывшего Временного правительства, так и Совета Народных Комиссаров, объявил, что впредь Донская область должна управляться законами Российской Империи, что Краснов образовал Войсковое правительство, раздал портфели вновь назначенным им министрам.
   
    Издаваемые им приказы о мобилизации с быстротою молнии распространяются по Донской республике и имеют успех. Для дискредитирования его авторитета и уничтожения влияния его приказов и призывов на темные хутора и станицы необходимо издать приказ от Центрального Исполнительного Комитета, как законной власти Донской республики, назначенной областным съездом, в котором определенно заявить — кто власть в Донской республике.

Командующий Усть-Медведицким фронтом [подписи отсутствуют]

Военный комиссариат округа

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.483. Л. 176. Машинописная копия.

21
Телеграмма ЦИК Донской республики о назначении Ф.К. Миронова командующим войсками северных округов

14 июня 1918 г. Военная. Срочно.

    По линии железной дороги Царицын—Поворино—Урюпино всем советам, военным комиссариатам, штабам обороны, командирам частей, комендантам станций.

Копия—Северо-Кавказскому окружному комиссариату, Воронежскому губернскому военному комиссариату

    Командующим войсками северных округов Донской республики на фронте от Поворино до Калача назначается т. Миронов с непосредственным подчинением его впредь до назначения командующего войсками всей области оперативному отделу при военном комиссариате республики.

    Все отряды, расположенные на территории Донской республики к северу от линии железной дороги Царицын—Лихая, с 13 июня находятся в непосредственном подчинении т. Миронова {27}.

Председатель ЦИК Донской республики
Секретарь [подписи отсутствуют]

Источник: ГАРО. Ф.Р4071. Оп.2. Д.10. Л.18. Машинописная копия.

22
Текст важнейших постановлений, принятых съездом представителей Усть-Медведицкого округа на заседаниях 12—14 июня 1918 г.*)

12—14 июня 1918 г.

I. Об отношении к центральной Донской власти.

    Ввиду серьезного положения в округе, съезд единогласно постановил признать центральную власть и все приказы, исходящие от центральной Донской власти, исполнять беспрекословно.

II. Об организации власти в округе.

    Вначале предположено избрать одного кандидата на должность Окружного Атамана, который ведал бы всеми делами округа, но ввиду того, что Донским Атаманом назначен уже командующий освободительными отрядами УМО войсковой старшина А.В. Голубинцев, сход выбрал кандидатом на должность Окружного Атамана подъесаула В.Г. Хрипунова, которому предоставить всю власть, за исключением дел чисто оперативного характера. Выбран также и кандидат на должность пом. Окружного Атамана по гражданским делам П.А. Скачков.

III. О нейтральных хуторах и станицах.

    Обсудив вопрос, окружной съезд Усть-Медведицкого округа находит, что защита свободы своего края от красногвардейских банд есть священная обязанность всех казаков Войска Донского, а посему уклоняющихся в дальнейшем, т.е. после настоящего съезда, от мобилизации подлежащих годов, те хутора, где таковую представляется возможным произвести, съезд постановил:

    Исключить навсегда из казачьего звания с лишением земельного и других угодий и вообще всех прав, казачеству присвоенных, и предавать военнонародному суду для [осуждения по законам военного времени].

    Конфисковать хлеб, фураж и скот за исключением имущества, необходимого для обеспечения насущных нужд членов семьи преступника.

    Все трудоспособное население мужского пола в возрасте от 18 до 50 лет, мобилизовать на принудительные общественные работы.

    Меры взыскания, вышеперечисленные, не распространяются на те семьи нейтральных хуторов, которые мобилизуют подлежащие годы, согласно приказов Войскового Атамана. Таковые семьи устанавливаются подлежащими станичными обществами.

    Приведение в исполнение означенных мер возложить на окружную власть.

IV. Об увековечении памяти павших в борьбе за освобождение округа от красногвардейцев.

    Находя необходимым устройство достойного памятника павшим за освобождение родного края, в округе, съезд постановил:

    Переименовать "станичную казачью гимназию" в окружную, присвоив ей название: "Усть-Медведицкая окружная гимназия имени павших за освобождение округа", для чего войти в соглашение с обществом ст. Усть-Медведицкой.

    Детей [казаков], павших и получивших ранение в освободительной войне с красногвардейцами в округе, обучать в гимназии бесплатно.

    Для оборудования гимназии научными кабинетами и пособиями просить Войсковое правительство отпустить необходимые средства.

    Для постановки гимназии на должную научную высоту, достойную памяти положивших жизнь свою за родной край, и принимая во внимание огромные заслуги по воспитанию и пробуждению национального самосознания в казачестве Федора Дмитриевича Крюкова, просить управляющего отделом народного просвещения об утверждении его в должности директора означенной гимназии.

    Просить Усть-Медведицкое станичное общество отвести при самой высокой точке горного кряжа называемого "Пирамидой", две десятины земли, для ограждения лесом и постройки в будущем памятники колонны павшим борцам за освобождение края, — для чего открыть в округе подписку по собиранию средств.

V. О войсковых частях, недобросовестно исполняющих свой воинский долг.

    Мобилизованные части, несущие явно недобросовестную службу и неисполняющие в точности распоряжения командного состава, отправляются на службу в другие округа, с указанием, что эти части посылаются для воинского воспитания, а зачинщики и наиболее виновные предаются военно-народному суду для суждения по законам военного времени.

Верно: Адъютант штаба обороны ст. Усть-Хоперской сотник [подпись неразборчива]

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.493. Л.77—78. Рукописный экз.
*) Собственный заголовок документа.

23—24
Материалы 3-го окружного съезда представителей Усть-Медведицкого округа
19—20 июня 1918 г.
23 Постановление съезда о восстании на защиту Советской власти

    3-й окружной съезд, ввиду угрозы со стороны международной буржуазии Советской власти, постановил: объявить все хутора и станицы, волости и села на положении восставших...

    объявить мобилизацию всем, кто способен носить оружие, взять непосредственно в войсковые части тех, которых найдет нужным военный комиссариат и тех специалистов по военному делу, которые будут поставлены окружной властью для немедленного проведения в жизнь.

    Военный комиссариат находит нужным немедленно мобилизовать, кроме четырех годов, еще два года: 1911 и [19]16 гг.

    Станичным и волостным советам немедленно объявить об этом казакам и солдатам призываемых годов, чтобы они с имеющимися у них на руках оружием собрались " " июня* в ст. Михайловку.

Источник: РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.489. Л.87. Машинописная копия.
*) Так в тексте.

24
Обращение съезда к мобилизованным на защиту Советов

    Товарищи мобилизованные!

    На заседании 3-го окружного съезда 20-го сего июня снова был поднят вопрос о том, чтобы изыскать какие-нибудь пути и начать мирные переговоры с теми темными головушками, которые идут сейчас за генералом Красновым, Поповым, Грековым и К°, дабы не проливать больше братской крови и дать возможность всем гражданам спокойно заняться своим делом.

    Вопрос этот обсуждался при начале съезда, обсуждался потому, что во всех наказах, как от мобилизованных частей, так и мирного населения красной нитью проходило желание зажить, наконец, мирной жизнью и надежда, что съезд сумеет это дать.

    К сожалению ряд ораторов и документальных данных, взятых* у неприятеля, — тогда же с необыкновенной откровенностью доказал[и], что мирных переговоров, ввиду явного нежелания противника вести их, — быть не может и разбил[и] все чаяния и ожидания, исстрадавшегося народа.

    Но не все, очевидно, в первый раз вникли в смысл того, что говорилось ораторами, не все поверили неотразимым фактам документов и горячим словам тех, кто ухитрялся бежать из стана врага, не у всех еще исчезла надежда, что можно кончить мирным путем и вопрос снова был поставлен на повестку.

    И вот перед съездом снова прошли ораторы, снова была вскрыта ужасная пропасть, разделяющая нас и их, и съезд единогласно постановил:

    "Всей душой желая мира, перебрав все средства к достижению его и убедившись, что исхода мирного сейчас не найти, — обратиться к мобилизованным и населению и заявить, что мир настанет только тогда, когда все мы встанем как один человек, сплотимся вокруг Советов и покажем, что дорога нам свобода и, что сумеем мы ее защитить".

    Но если бы хоть один звук, хоть одно слово с противной стороны показали нам, что они стремятся к тому же к чему и мы, т.е. к миру и успокоению всего народа, немедленно же использовать это обстоятельство и тот час же начать мирные переговоры {28}.

Источник: 3-й окружной съезд Усть-Медведицкого округа{29} РГВА. Ф.1304. Оп.1. Д.99. Л. 121. Типографский экз.
*) Так в тексте.


Глава 130. В УГЛУ

I.
 
    Когда-то – и не очень даже давно – люди, среди которых я сейчас живу, говорили о себе так:
   
    – Мы какие народы? Степные мы народы, безграмотные… навоз в человечьей шкуре… Живем – быкам хвосты крутим, как жуки в земле копаемся, – где нам с другими народами равняться? Китайцы и то вот свою династию сдвинули, а мы ни о чем таком нисколько не понимаем. Наша жизнь – в одном: казак работает на быка, бык – на казака, и оба они – два дурака…

    Может быть, в этом наружном самоуничижении было больше наивного лукавства, чем искренности, но характеристика бытового круга была близка к истине: люди были непритязательные, смирные, трудолюбивые, в меру зажиточные. Налаженным порядком работали, плодились, наполняли землю, орошали ее трудовым потом, жили крепким порядком, тихо и ровно.

    И даже после февральского переворота – долго мне так казалось – не было на всем широком русском просторе угла более безмятежного, чем моя родная станица. Спряталась она в сторонку от железных дорог и политических «деятелей» с их социальными экспериментами и осталась верной старым навыкам и обетам.

    Но к годовщине «бескровной» нашей революции мутная волна революционного гвалта и беснования докатилась и сюда, в безвестный закоулок, изрядно равнодушный ко всем переворотам. На гребне ее принеслись обрывки, обломки, сор, грязь, разная мерзость. Все это лавиной засыпало тихую жизнь. Испытанные устои мирно-трудового порядка несомненно дрогнули…

    Представление об отечестве здесь всегда было довольно смутное. Имелась соответствующая словесность насчет долга присяги, но, нечего греха таить, практика этого долга ущерблялась шкурными соображениями при всякой возможности. Нельзя сказать, чтобы не было в сердцах печали о судьбах родной страны, но было непобедимое, фатальное равнодушие ко всяким переменам на верху государственной жизни: не наше, мол, дело…

    В дни громкой славы Керенского перекидывались равнодушными словами о Керенском:

    – Брезендент [Брезендент – искажение слова «президент», где оказываются контаминированы еще и «брезент» с «претендентом»] мудрый, а на деньгах вот скутляшился: бутылочные ярлыки, а не деньги, никакой видимости в них нет, никому не всучишь…

    И когда свалился Керенский, не жалели. Говорили даже, что хуже не будет – дошли до точки. Но не очень много дней прошло – оказалось, что может быть и хуже: пошли слухи о каких-то большевиках. Слухи смутные, путаные, сбивающие с толку: что это за люди, в какую сторону гнут, – никто доподлинно рассказать не расскажет. Опасаться ли их пришествия или ждать их и приветствовать как дорогих гостей?

    – В свои земли вщемить лапу не дадим никому… – решительно говорили старики.

    – А портной Мыльцев собирается весной пахать. Сам, собственной губой, брехал.

    – Пущай в свою Щацкую губернию едет и пашет, его земля там… А тут мы ему такую нарезку покажем!

    – Ну, рассчитывает, что ему тут пай нарежут.

    – Я, говорит, большевик…

    – Морду и большевику поколупаем!

    Были под боком большевики – в Царицыне. Многочисленные наши спекулянты, ездившие туда за керосином, ситцами и кожей, отзывались о них вполне одобрительно: керосину дают, сахару дают, даже белого хлеба дают – очень обходительные с простым народом.

    – Буржевиков не любят, нечего говорить, а нашего брата приветствуют за милую душу… Нажить дают: карасин по шести рублей пуд отпускают… «Товарищи, товарищи»…

    – А вы тут по целковому за фунт продаете? «То-ва-ри-щи!».

    – А иначе как же? Пока довезешь, сколько раз смерть в глаза увидишь… Поди-ка…

    В итоге по отношению к большевикам и прочим борющимся партиям наш угол занял ту своеобразную нейтральную позицию, которой казачество держалось с неизменным постоянством во все трудные мо­менты, переживаемые Русью, как триста лет назад, так и ныне.

    Помню, в Азербайджане один перс на мой вопрос, по душам, на какую сторону станет Персия в войне России с Турцией, подумав, ответил:

    – Какой чашка весов будет самый чижолий, на тот мы и сядем…

    Вот это выжидательное посматривание на стрелку весов бессознательно прочно усвоено в политической практике и моими станичниками. При выборах в Учредительное Собрание они очень дружно голосовали за казачий список, т.е. за Каледина [А.М. Каледин (1861–1918) – один из главных руководителей белоказачьего движения на Дону в Гражданскую войну, генерал от кавалерии (1916). С июня 1917 Войсковой атаман Донского Казачьего Войска. 25.10 – 7.11.1917 Каледин возглавил вооруженное выступление (какое выступление? - Л.С.), после краха которого сложил полномочия атамана. Застрелился 29 января 1918] и Войсковое прави­тельство, выбранное на Большом Войсковом Круге.

    И это несмотря на полное почти отсутствие агитации за этот список, при наличности энергичной агитации за другие списки, в которых рядом с партийными социалистическими кандидатами выделялись имена, правда, несколько туманные и малоизвестные, представителей «трудового» казачества, – термин новый, впервые пущенный в оборот. Эти кандидаты «трудового казачества» собрали ничтожное количество голосов [«Трудовое казачество» (контекст – иронический). По свидетельству начальника оперативного отдела штаба Донской армии Владимира Добрынина, на Дону этот термин в начале 1918 года ввел в употребление «президент Донской советской республики» Федор Подтёлков, декларировавший «почин освобождения трудового казачества от гнета контрреволюционеров, их Войскового правительства, генералов, помещиков, капиталистов, мародеров и спекулянтов» (Добрынин В.В. Борьба с большевизмом на Юге России. Прага, 1921). Но сам Добрынин употребляет этот термин и без кавычек: «История в будущем покажет миру потрясающие зверства большевистского разгула на Дону и подчеркнет, что среди этих жертв было подавляющее большинство трудового казачества, обманутого посулами советской пропаганды...»].

    Трудно сказать, какие упования возлагали мои сограждане на казачий список. Имена, значившиеся в нем, не были определенно и резко партийными именами. Объединялись они, между прочим, по-видимому, одной задачей, в успешное решение которой не очень твердо верилось, – отстоять народно-групповую самобытность казачества и его старый, воистину демократический уклад.

    Боязнь потерять свое лицо, раствориться без следа в надвигающемся новом общественном строе инстинктивно ощущалась и рядовым казачеством, особенно стариками. Нашему поселковому атаману, самолично странствовавшему по станице для проверки избирательных списков, казаки поощрительно говорили:

    – Делай царя, Стахий, делай, пожалуйста… Плохо нам без хозяина...

На это Стахий, удрученный многочисленными и разнообразными обязанностями, не без сердца отвечал:

    – Да-а, черт вас не видал! Все вали на Стахия: Стахий царя вам делай, Стахий скотину реквизуй, Стахий винокуров лови – куска проглотить некогда!…

    По-видимому, первобытным казачьим головам не чужда была мысль, что через посредство выборов в Учредительное Собрание готовится избрание и «хозяина».

    Во всяком случае, миссия, возложенная станичниками на своего атамана Стахия в избирательной кампании, была достаточно далека от большевистской платформы, и будущий хозяин земли русской едва ли представлялся в виде «советских» владык, поддерживаемых красной гвардией…

    Но прошло недели две-три. По-видимому, согласно заранее составленному расписанию, в котором полагалось быть Вандее [Вандея – департамент на западе Франции. В годы Французской революции в конце XVIII в. выказала приверженность старой системе королевской власти и стала одним из основных центров борьбы против якобинского правительства. В результате жестоких карательных экспедиций значительная часть населения была уничтожена. В дальнейшем название Вандея стало употребляться для обозначения очагов упорного противодействия революции вообще] и прочим революционным подробностям, определенно выяснилось, что Дон будет вовлечен в гражданскую войну.

    Войсковое правительство осведомило об этом население и предложило образовать добровольческие дружины для обороны границ области от нашествия большевиков. Помню, что первый вопрос, который раздался из глубины «народа», – той тесно сгрудившейся толпы, перед которой было прочитано станичным атаманом это обращение Войскового правительства к казакам, был:

    – А жалованье какое будет?

    И когда выяснилось, что о жалованье за самооборону указаний не имеется, разочарованное казачество дружно отвергло предложение, выдвинув резоннейшие соображения:

    – Да они, может, и не придут сюда…

    – Это нас стравить хотят друг с другом… Буде! Охраняли помещиков – была дураковина – теперь пущай без нас обойдутся!

    – А если они у нас скотину и хлеб будут отбирать?

    – На пороге помрем – не дадим!

    Таким образом, призыв Войскового правительства сочувственного отклика не встретил. И когда оно сделало попытку мобилизовать для той же цели возрасты, не бывшие на войне, поднялся опять вопрос о жалованье, обмундировании, выдачах, пособиях и прочих вещах торгового свойства.

    И жалованье, и пособия оказались очень скромных размеров. Тогда мобилизованные постановили разъехаться по домам. Более робкие и законопослушные пробовали возражать: «Не поотвечаем ли за самовольство?». Но подавляющее большинство так и осталось на коммерческой точке: служить не за что… И вернулись домой.

    Юг Дона, «низовые» казаки, сохранившие еще кое-какие остатки боевых традиций, не были так постыдно равнодушны к участи родного края, к собственной судьбе и судьбе России, былая гордость, воспоминания казацкого прошлого еще не угасли в них. Но «верхние» станицы, район Медведицы и Хопра, без размышления, без думы роковой решили принять всякого пришельца с палкой как покорителя и подчиниться ему без особых возражений.

    Был, конечно, страх перед большевиками – Бог весть, что за люди, но с некоторым упованием поджидали возвращения казачьих частей с фронта: в обиду, мол, не дадут. Фронтовики рисовались силой организованной и угрозой для злоумышленников. Фронтовиков ждали…

    Фронтовики пришли.
 
II.
 
    В морозный день перед Рождеством, когда станичники копошились, как муравьи, над рубкой и вязкой делян в лесу, в станицу вошла на рысях сотня казачьего полка, за ней – другая и третья, потом пулеметная команда, команда связи, обозы. И сразу тихая, мирная жизнь нашего угла наполнилась гамом и бестолковой суетой.
 
    Фронтовиков у нас ждали, но думали, что о приходе их нас известят заблаговременно. Фронтовики же, по-видимому, предпочли нагрянуть сюрпризом.

    Атаман, согласно присвоенным ему полномочиям, попробовал было дать указания о размещении, но фронтовики сразу дали понять, что ни атаман, ни какое-либо другое начальство им не указ.

    Атамана «обложили» двумя-тремя крепкими словцами и отвергли всякие планы размещения. Рассыпались по улицам, пошли по дворам и стали выбирать себе дома под постой по собственному вкусу и соображению. Гости-служивенькие распоряжались, как разудалая солдатская ватага распоряжается в завоеванном городе, и мы сразу изведали сладость бытия покоренных.

    Обиднее всего было то, что это были свои, не чужие, наши же дети, казаки нашей и соседних станиц, которых мы любовно снаряжали на защиту родины, благословляли, провожали со слезами, от которых приходили к нам такие простые трогательные сердечные письма.

    Что преобразило до неузнаваемости эту молодежь, сделало их чужими, вызывающе грубыми, наглыми, отталкивающими? Откуда этот разбой­ничий облик, упоение сквернословием, щегольство оскорбительным отношением к старикам и женщинам?

    Шатались по станице молодые люди в шинелях, в лихо заломленных папахах, бесцеремонно лезли в чужие дома, взыскательным, оценивающим взглядом окидывали комнаты хозяев, строго, взыскательно спрашивали:

    – Чье помещение?

    – Наше.

    – Занимаем под фатеру. Двоих вам определяем.

    – Да тут уж занято.

    Разговор происходил у меня в доме.

    – Кем это?

    – Офицер заходил … с двумя детьми…

    – То есть почему офицер? Почему офицеру предпочтение, а мы на улице должны остаться?

    – Да если уж некуда вам притулиться, вон – флигель, одну комнату освободил.

    – Флигель?

    Один из фронтовиков, мозглявый, с заячьей губой и мокрым носом, смотрит особенно взыскательно:

    – Почему же это нам во флигеле, а офицеру в домах? Что такое офицер? Офицеров нынче мы… – Выплюнул бесстыдное циническое выражение.

    – Захотим – в катухах поместим офицеров, в свиных хлевах!

    – Что же, рассчитываете, это прибавит вам чести?

    – Офицеры у нас вот где сидят, – подняв ногу и стуча пальцем по подметке, отвечал сопливый воин.

    Старообрядческий ктитор Иван Михайлович, присутствовавший при этой сцене, горько покачал головой.

    – Ведь это – страм! С роду этого не было!

    – Ты буржуй, должно быть? – грубо бросила одна из папах.

    – А ты кто? – сердито откликнулся старик.

    – Я – большевик!

    Старик молча поглядел не на того, кто назвал себя большевиком, а на ближе стоявшего к нему мозгляка с заржавленной винтовкой за спиной. Седобородый, благообразный, крепко сбитый старый казак казался богатырем рядом с этой невзрачной фигурой, шмурыгавшей носом.

    – Кто же это – большевики? – спросил он, презрительно глядя сверху вниз на фигуру с винтовкой.

    – Большевики? Первые люди! – Учительно проговорил казак с заячьей губой.

    – Слепой щенок ты, вот ты кто! – помолчав, сказал на это старик. Мы ждали защитников, а пришли разбойники. Ведь это разбойство – никакого подчинения! – продолжал он горячо и решительно.

    – Одни соромные слова! Ни стыда, ни совести, ни присяги! Провожали вас отечество защищать, а вы бросили грань, явились сюда… Кто вас оттуда спустил?

    – Мы сами… Кого нам спрашивать…

    – Да как же это так, скажи ты на милость? Это – порядок? Ну ты, голова с ушами, рассуди: послали вас на защиту, а вы чего?

    – Ничего. Ушли да и все.

    – Ну, а там как же?.. – горестно воскликнул старик.

    – Буржуй ты, вот что! – шмурыгая носом, сказал казак с заячьей губой.

    Другой, в прыщах, прибавил:

    – Приспешник Каледина!..
   
    И вдруг перешли в наступление:

    – Чего его слухать! Несет нехинею!..

    – Привязался черт сивый… Ты смотри у нас!..

    – Ну, смотрите и вы, щенки! – храбро отбивался старик.

    Такова была встреча наша с родными защитниками отечества. Фасон, несомненно, был новый. Прежде, начиная со старины и кончая последними перед войной годами, команды приходили домой парадно, с хоругвями, иконами, с воинским строем, с воинским церемониалом.

    Встречи были торжественные, людные, с хлебом-солью, с молебствованием, слезами радости, приветственными речами, песнями, от которых загоралось сердце гордым чувством национальной чести и достоинства.

    Теперь, вместо торжественного молебствования и взаимно приветственного церемониала – сквернословие, обида и сразу вражда и озлобление.

    Так познакомились мы с первыми «большевиками» в подлинном, живом виде.
Потом, когда пожили несколько вместе, слегка присмотрелись друг к другу, увидели, что есть и среди них, этих попугаев, повторявших чужие слова, совестливые люди, чувствовавшие всю горечь и стыд неудержимого развала. Полк в свое время исправно вынес огромную боевую работу, прошел всю полосу войны, начав с самой северной точки и кончив Добруджей [Добруджа – область в низовьях Дуная между Дунаем и Черным морем, неоднократно становилась полем военных действий в войнах России и Турции. Осенью 1916 года после вступления в войну Румынии в Добрудже развернулись бои между германскими войсками и переброшенными на поддержку Румынской армии русскими войсками, среди которых были Донские полки, в том числе 32-й Донской казачий, состав которого комплектовался в том числе и из казаков Глазуновской станицы].

    Все время представлял собою тесную боевую семью, и даже углубители революции долго не могли разрушить ее. Но в последний месяц, когда полк был отведен на отдых в Бессарабию и попал в атмосферу тылового воинства, он дружно понесся по проторенной тропе и быстро выровнялся с другими частями по части грабежей, пьянства, буйства и всяческих безобразий…

    – Ах, что мы там выкусывали – стыда головушке! – говорили люди, отнюдь не склонные к излишнему самообличению, – что этого вина попили, что добра всякого понахапали!.. Народу пообижали…

    Жители благодарственные молебны служили, когда пришло нам уходить… Не с охотой уходила наша братия… Погуляли-таки…

    Стоянка в Бессарабии была предварительной подготовкой полка к большевизму. В Полтаве столкнулись с настоящими большевиками – сперва враждебно, затем в мирных переговорах. Набрали в вагоны агитаторов, листков, и уже в Лозовой денщик Серкин потребовал ареста командира полка. «Пропаганцы» чем далее ехали, тем больший имели успех. Всех офицеров, не исключая и тех, с которыми ехали жены и дети, выгнали из классных вагонов в конские [Младший брат К.Д. Крюкова - Александр, лесничий, по одной из версий, был убит солдатами в это самое время, выгнанный на железнодорожной станции из вагона ввиду благородного происхождения].

    В Царицыне педагогическое натаскивание было довершено, и в родные станицы полк въехал во всей красе революционной развязности, широты и глубины…

    Улицы станицы, доселе тихие, почти немые, наполнились оголтелым гамом, гоготаньем, солдатскими песнями, остротами и крепкими любезностями, неистовым визгом девиц, ароматными словцами.

    Ходовым удовольствием стали выстрелы, одиночные и пачками. Запущенное, ржавое оружие, негодное для серьезного боевого назначения, было достаточно устрашительно для обывателей, ознакомило их со свистом пуль. В первые же дни было с успехом подстрелено несколько овец и телят…

    На уличных митингах прежнее мирное словоизвержение сменилось шумными и порой очень острыми состязаниями. Фронтовой большевик усвоил внешние ораторские приемы и бил простоватых противников мудреною, трудно постижимою словесностью. Горохом барабанил «товарищи» и что-нибудь в роде:

    – Мы состоим на демократии!..

    Главная суть-соль – солдатский совет рабочих депутатов… А что они из себя воображают, то это вкратцах вам даже объяснить невозможно…

    Фронтовик самоуверенно повторял и ту беззастенчивую клевету-травлю, которой насыщены были листки о Каледине и о Войсковом правительстве. Но разнузданность мыслей, слов и дел была слишком очевидна и слишком возмущала простые, незараженные души дикостью и несообразностью с простой правдой и трезвой, веками налаженной обыденностью. Старики негодовали, сердито схватывались с самодовольными не по заслугам защитниками отечества и порой доходили даже до рукопашных боев.

    – Душа болит! – горестно делились со мной старые приятели в дубленых тулупах, – ведь, ни религии, ни закона, ни порядка – ничего не хотят сознавать… Фулинганы какие-то…

    – Разбойничья шайка, как есть… Никаких у них других слов, как «убить, убить, убить»… А приди сюда человек с десяток партизанов – попрячутся все, как черти в рукомойнике…

    – У Сысоича сын пришел, напился потужее и с винтовкой за отцом гонять: «Ты почему меня не женил, такой-сякой? Все товарищи мои сейчас с женами на теплых постелях, а я всю ночь лишь с соломой разговариваю»…

    – Нет, мы одного такого героя в своем хуторе высекли на обществе, – сообщает нам в утешение казак с Прилипок, – начал вот также постреливать – патронов у каждого из них – пропасть.

    Говорим ему: «Яхим, ты впечатление производишь на жительство, оставь эту глупость».

    – «А я, говорит, вас помахиваю, так и этак»…

    «Ну, отлично, это очень приятно слышать, как ты общество зеленишь»…

    А знаем, что герой-то он был такой: раз пять его провожали – дойдет до полдороги, сляжет в ошпиталь или отстанет, опять назад ворочается… Раз пять обмундировывался. Шинелей этих у него, штан, сапог – на сколько годов хватит!

    Горюшко взяло. Позвали фронтовиков: так, мол, и так, осмотрите вы его сундуки… Пока вы в окопах лежали, он тут чихаузы обчищал. «С удовольствием»… Осмотрели. Там этого казеннного добра!.. «Ну что с тобой, с негодяем, сделать?»

    Стал на коленки: Помилуйте, господа старики… «А-а, стал угадывать? Ну-ка, поучим его по старине…» Двадцать пять всыпали!..

    Так развеяны были прахом наши надежды на то, что придут домой фронтовики и под защитой их мы будем спокойно жить-поживать, не опасаясь возможности социализаторских экспериментов в нашем глухом углу.

    Фронтовики обманули. Ничтожны были мы сами в борьбе за порядок и благообразие своей жизни – рыхлый, сыпучий песок и грязь человеческой породы – но еще ничтожнее оказались эти молодые граждане советской республики, когда с каждым новым днем перед нашими изумленными глазами стали развертываться новые и неожиданные стороны их преображенного новым воспитанием естества…
 
III.
 
    В добровольном романтическом самообмане, который, как давно известно, более властен над душой и дороже тьмы «низких истин», думалось, что казак нынешний есть подлинно казак – тот казак, с именем которого связывалось представление о рыцаре в зипуне, о русском сиволапом богатыре, вышедшем из протеста против гнета, выросшем и сложившемся в упорной борьбе за волю.

    Пусть эта стихийная степная борьба закончилась подчинением силе государственности, пусть казачество было прикреплено к служению государству, с именем казака и тут мысль привыкла сочетать образ отваги, доблести, верность славным воинским традициям и здоровый инстинкт государ­ственности.

    И верилось, что он, не знавший рабства, с достоинством истинно гражданского, сознательного воздержания и самоограничения удержится от участия в диком пиршестве «углубленной» революции.

    Но вот мы увидели своего героя-фронтовика, покинувшего поле брани, вернувшегося домой. Он был обновлен и отполирован, можно сказать, под орех углубленным революционным сознанием.

    Это сознание отпечаталось на нем горохом чужих исковерканных слов, без смысла и не к месту употребляемых, превративших простую, мало связную речь в сумасшедшую барабанную дробь, с потешными выкру­тасами и вывертами.

    Тут было все, что полагается в хороших домах: эксплуатация буржуазии – а у нас в качестве заводчиков и фабрикантов, эксплуататоров рабочего класса, могли предметно фигурировать лишь овчинник Иван Юшин да кирпичник Гаврило Клюев, ходившие в продранных штанах, цвет помещиков (таковых и совсем не было), хищения «генеральев, офицерьев» и проч.

    Особенно пылкое негодование выражалось в сторону офицерства – все оно было окрашено в один сплошной цвет – казнокрадов и расхитителей народного достояния.

    Мы, конечно, знали, что не без греха были в свое время командующие классы. Про себя также знали, что по части мародерства и простого воровства, грабежей и невинных присвоений охулки на руку не клала и рядовая казачья масса, и житейская наша мораль не очень даже строго относилась к удачникам на поприще скользкого приобретательства. Знали. И патетические речи новоиспеченных «товарищей» о хищениях слушали, как лай молодых кутят, звонкий, заливистый, тонкий, но не очень серьезный…

    Присматривались.

    С первых же дней резко бросалось в глаза, что фронтовики не по чину сорят деньгами. Все дорогие, тонкие товары, особенно косметика, которая годами застаивалась в нашей потребиловке и была вздута до головокружительной цены – все было расхвачено на другой же день без остатка.

    Сразу необычайно подскочили вверх цены на все предметы потребления. Воз сена вместо вчерашних 30–40 рублей стал идти за 200–250 руб. Оторопевший обыватель нерешительно заламывал тысячу за приметок какого-нибудь бурьяна, ранее ценившегося – самое большее – в четвертной билет и, к собственному изумлению, после двух-трех слов сбывал ее полку.

    – Вот погнал – так погна-а-ал! – говорит он потом, мотая головой и сам не веря столь фантастической действительности.

    Легендарные, никогда у нас не слыханные размеры приняли кутежи, орлянка и картеж. В ночь проигрывались и выигрывались тысячи. Особенно крупную игру вели артельщики, каптенармусы и прочий демократический должностной люд. Около бешеных денег и невидан­ного бросания их возникли занимательные повести с самыми реальными деталями.

    – Приходят ко мне двое: «Коровку продашь?» – Продам. – «Сколь­ко?» Подумал: сколько бы с них спросить? – Триста! – «Ну, ладно, торговаться не будем. Только расписку пиши на четыреста».

    – Да как же так? А не поотвечаю? – «Ничего, не поотвечаешь. А если реквизуем по твердым ценам, всего полторы сотни получишь». Так и подписал на четыреста…

    – Это – не голос. А вот фуражир пятой сотни купил на Чигонаках три воза сена за пятьсот, да спереди одну палочку подписал – вышло 1.500, да нанял довесть по двадцать рублей от воза, а платил по два – вот пофортунило, так пофортунило…

    – В неделю больше ста двадцати тыщ крынули [7].

    Осталось в полковом ящике лишь восемь тыщ – кончат эти и разъедутся по домам…

    По домам, в сущности, и без того разъезжались. Но, живя дома, все числились в рядах армии, чтобы не терять права на получение причитающегося защитникам отечества содержания, фуражных, суточных, обмундировочных и всяких иных денег, а семьям – пособия.

    Отечество обязано было служить дойной коровой, и все учитывалось нашими фронтовиками до последней копеечки, взвешивалось тщательно на весах приобретательского соображения.

    А потому о ликвидации полка даже вопроса не возникало. Полк должен был числиться боевой единицей, хотя и представлял уже через неделю текучий сброд нескольких десятков человек.

    Но расходы производились на него полностью, как на вполне укомплектованную боевую часть. И когда от такого широкого размаха полковые суммы быстро усохли, стали орать и просить денег всюду, где можно было просить.

    Просили у Войскового правительства – того самого, с которым должны были вести «беспощадную борьбу». Просили у большевиков, захвативших в нашем районе казначейства…

    Но пока посланные полком делегаты мотались в поисках денег, клянчили там и сям, выпрашивали у враждующих между собой сторон и как той, так и другой стороне бессовестно обещали служить верой и правдой, полковой комитет устал ждать. И резонно рассудил, что в минуту жизни трудную практикуется продажа лишних вещей[8].

    Под категорию лишних вещей, согласно усвоенным из пропаганды взглядам, подходило очень полковое имущество. Его и пустили в оборот. Продавалось всё, на что находились покупатели: повозки, обозные лошади, винтовки, пулеметные ленты (на подпруги), алюминиевые части от пулеметов (на ложки), посуда из полкового собрания, самовары, швейные машины, сбруя. Продавали все, что не успели раскрасть. Продавали и делили. При дележе не все было гладко, возникали недоразумения и счеты, были драки.

    – Хаповщина идет – не дай Бог! – говорили казаки, сохранившие чуточку совести, – в глаза людям стыдно смотреть… Получили муку, хлеб, крупу – сейчас же продали. Комитет поназначил себе жалованье – кому двадцать рублей в день, кому – пятнадцать… Жизнь! Вахмистры хапят… артельщики хапят… комитетчики хапят…

    – Вот мои суточные – знаю, что они у вахмистра,

    – Говорит: нет. Кто-ж ты, такой-сякой, после этого – товарищ или просто грабитель? Остается вот стянуть тебя с кровати и дать…

    – Да ведь и дал…

    – Ну, что там! Два раза в морду ткнул, а он разве того заслуживает? Ну, нет: я свою заслуженную копейку из него вышибу… я-а… это он и не думай!..

    Мы, простые обыватели глухого угла, слышали издали, как расхищается, распродается оптом и в розницу, разворовывается отечество.

    Слышали, что родина, совесть, честь объявлены буржуазными предрассудками. Но, может быть, потому, что практика этих откровений была не на наших глазах, мы с тупой покорностью судьбе принимали ее к сведению и оставались деревянно равнодушными к слову нового благовестия.

    Казалось бы, что такое мелкое расхищение полкового имущества, дележ его с рычанием, лаем и грызней, по сравнению с тем грандиозным размахом, который явлен был на верхах нашей государственной жизни.

    Однако непосредственное зрелище публичного паскудства сломало толстую броню даже нашей прочнейшей обывательской выносливости.

    – А уж и сволочи же вы, товарищи, если по совести вам сказать…

    В качестве нейтрального лица со своего крылечка я слушаю такую беседу по душам между представителями старшего и младшего казацких поколений.

    Три дубленых тулупа, библейские бороды и растоптанные валенки – а против них двое подчищенных «товарищей» в защитных казакинах и хороших английских сапогах.

    – Почему такое? – спокойно поплевывая шелухой семечек, отзываются товарищи.

    – По всему. Дойдет скоро, что вы полковое знамя продадите…

    – Хм… Это откуда же такое «разуме» вы составили?

    – Полковую святыню… да! Продадите, ежели бы только нашелся покупатель…

    – Это кто не служил, тот, конечно, не понимает. А мы об знаме очень хорошо понимаем…

    – Вы считаете, я не служил? Я был на Дунае, сокол мой, имею крест, могу сказать, за что его получил. А вашу братию спросишь: за что получил? – «От Ковны сорок верст бежали, ни разу не остановились»… Опаскудили вы казачество, продали честь и славу… Теперь допродаете последние крохи…

    – Мы – в правах. Сейчас – народное право…

    – А народ-то вам дал это право? Разве это ваше имущество? Оно – мое, его, другого, третьего – всеобчее. А вы присвоили, продали, раскрали. На господ офицеров пальцами ширяете – а сами что? Кто офицерских вьючек продал и деньги поделил? Офицерские револьверы куда вы подевали? А? Кто же вы после этого?.. Опять за фураж вам деньги идут? Идут. А у меня вот писаришка стоит, лошадь все время без корма, ни напоить, ни вычистить около ней… Что ж ты это, сокол? Ведь она исхарчится. – «А сдохнет – другую дадут»… Вот они как понимают об казенном! Мне стыдно в глаза животному глядеть – иной раз бросишь ей клок, а он себе посвистывает, да в карты, да «николаевку» по двадцати рублей бутылку покупает…[9] Что вы с казачеством сделали? Ведь стыдно называться казаком!..
Это был крик боли и негодования при зрелище беззаботного паскудства просвещенных наших фронтовиков, и чувствовалась в нем горькая горечь бессознательного воспоминания о славном былом, забытом, бесславно запятнанном… Но было бесплодно негодование. Люди шкуры и корыта спокойно держались на новой позиции, и не слова негодования могли поднять их из грязи, в которую они шлепнулись со всего размаху, глубоко и прочно…
Распродажа отечества по мелочам шла без остановки, пока было что продавать. Рядом шла бешеная спекуляция самогоном, потом «николаевкой». И трудно было даже сказать, кто хуже: те, кто продают полковое имущество и покупают «николаевку», или те, кто наживается около этого торгового обмена…
 
IV.
 
Казалось, что родной мой угол безнадежно отдался тупому, растительному безразличию ко всему, что выходило за пределы его околицы, было выше собственного его корыта, дальше собственной его шкуры. Все тяжелое, страшное, позорное, что постигло родину, проходило мимо его сердца, не оставляя на нем ни малейшей царапины, – он пил, ел, совершал все жизненные отправления с тем завидным спокойствием и основательностью, с каким четвероногие друзья его рылись в яслях, жевали, почесывались, ходили на водопой, в урочный час облекались в хомут и ярмо. Безнадежно думалось, глядя на эту тишь да гладь, что нет на свете такого огнива, которое могло бы зажечь огнем святой тревоги этот навозный пласт, вызвать наружу скрытые в нем «мечты и звуки»…[10]
Но совершенно неожиданно ничтожная искра заставила оживиться, закипеть, зашуметь хлопотливо-радостным шумом и наш глухой муравейник. Прошел слух, что получен приказ раздавать водку из казенных винных складов…
Эти хранилища живительной влаги, находившиеся в наиболее населенных и просвещенных пунктах нашего края, дразнили своим ароматом жаждущее воображение и близких, и далеких. Газетный лист ежедневно приносил известия, что углубленное революционное сознание российской демократии выразилось живее всего в дружном натиске на зелено вино: там-то и там-то разбиты винные склады, разграблены ренсковые погреба[11], разнесены винокуренные заводы. А у нас все ждали чего-то и изнывали в томительных гаданиях, искали какого-то сигнала, ждали нервно и нетерпеливо все: и те, кто предвкушал минуты упоения досыта, и те трезвые люди, которые строили расчеты широкой поживы на этой операции.
Само собой разумеется, что в эту сторону было устремлено достаточное внимание и местной большевистской агитации. В слободе Михайловке на винном вопросе выдвинулся один из вечных студентов, содержавших игорный притон. Слободские хохлы сразу оценили его светлую голову, открывшую гениальную по простоте мысль, что водку и спирт из склада следует продать, а на вырученные суммы купить хлеба неимущим. Было бы и чем закусить при выпивке. И если буржуи не делают этого, то это потому, во-первых, что хотят, чтобы передох с голода бедный люд, а во-вторых, чтобы самим побольше досталось доброкачественного и дешевого напитка, чернь же пусть упивается отвратительным и дорогим самогоном.
Раза два или три пылкий вождь водил на штурм винного склада слободской трудовой народ – шибаев, мелких спекулянтов, торгашей, скупщиков, извозчиков – весь этот пестрый человеческий сброд, который обычно лепится к большим железнодорожным станциям или пристаням и имеет врожденную слабость к уголовщине. Но жатва еще не созрела: гарнизон пока нес свой служебный долг, и вид взвода казаков с нагайками быстро охлаждал пыл трудовой толпы.
Может быть, разрешение продавать водку из складов шло отчасти навстречу этой трудовой жажде, грозившей ежечасно вылиться в погромы. Как бы то ни было, а двери в питейные хранилища были открыты, и местное гражданство хлынуло туда неудержимым потоком. Вереницы саней непрерывною цепью тянулись от станиц и хуторов в окружную станицу и в слободу Михайловку с удостоверениями о количестве жаждущих душ, с кредитками, доселе глубоко лежавшими в чулках, с серебром и даже золотом, припрятанным в кубышках. На бумажные деньги бутылка оценивалась в 5 рублей 30 коп., на золото – в полтора рубля. За санями шли люди и буржуйского, и трудового облика. Фронтовики и тыловые – все были объединены одним стремлением к источнику угара и утешения.
В разгар этого усердного паломничества пришлось мне ехать в Усть-Медведицу, навестить сына в реальном училище. Было уже два потока по дороге: туда и оттуда. Во встречных санях мелодично позванивала стеклянная посуда, а у сопровождавших граждан лица были красно-буры, словно толченым кирпичом посыпаны.
– В гимназию, что ли, ездили? – приятельски подмигивая, спрашивал у знакомых встречных мой кучер.
– В гимназию, – ухмыляясь, отвечали они весело и довольно.
– Добыли?
– Есть… Благодаря Господа Бога…
– Много?
– Ведер двадцать.
– Имеет свою приятность…
Нотка несомненной зависти звучала в голосе моего возницы при этих опросах о поездке в «гимназию», из которой в звонкой посуде вывозилась приятная влага на утоление своеобразной духовной жажды.
– Имеет свою приятность, – со вздохом повторял он, оборачиваясь ко мне. – Митрофаныч двадцать ведер вчера привез, продал оптом, триста барыша взял… Голос?
– Д-да… это кое-что, – соглашался я.
– За один день триста! А? Да ведь поспешил, так, зря засуетился. А пусти враздробь, взял бы тыщи две: она, бутылочка-то, играет в десять рублей, а в ночное время – и все пятнадцать!..
– Одного не понимаю, – говорю я. – Слух был, что отпускается по бутылке на взрослую душу, как же можно двадцать ведер получить?
– Фу-у! По сто ведер берут, кто при деньгах. Очень слободно: вот сейчас у меня ярлык на двадцать душ, а я поставлю впереди палочку – сколько выходит? Сто двадцать? Понял? Ну, вот! А ежели я нолик поставлю сзади, то выйдет и вовсе двести.
– Ну, это – уж очень прозрачно…
– А кому убыток?
– Да ведь чины акцизного надзора не могут же принять таких ярлыков…
– За милую душу! Против народу нынче – не шурши, а то за глотку возьмут: народное право. Раз тебе деньги дают – получай, впрок ее соблюдать нечего. Скорее спихнул с рук и будь покоен, как летом в санях… Так они и делают. Вот давеча обогнал нас на паре рыжих, в треухе, – не трафилось вам обратить внимание? Это – с Ендовы казак. Он на прошлой неделе на десять тыщ купил, а нынче вот опять поскакал. Капитал наживет… оборотистый человек!..
Эта суета и неусыпность, как на летней страде, вызванная жаждой – жаждой угара и пьяного забвения и жаждой наживы, – создали такое радостное оживление в предсмертный момент родины, что думалось невольно: вот когда он вздохнул свободно, довольно и счастливо – брат мой, мой «меньший» брат, над судьбой которого я, бывало, останавливался в горьком раздумье, кого я любил, на кого надеялся… Вот он когда зашевелился с увлечением, по-настоящему…
Но всего через каких-нибудь пяток дней этот деятельный подъем народного духа изменил закономерную форму в направлении, более соответствующем углубленному революционному сознанию. Трудовой народ – в скобках сказать, главным образом, «революционное крестьянство» слободы Михайловки, а не казачества соседних станиц и хуторов – возроптал, что зелено вино продается по цене, доступной якобы только буржуям, а не бедному, труждающемуся люду. И лозунгом дня в трудовых массах стало: «рупь за бутылку!». Вождем движения явился все тот же вечный студент-притонодержатель. Он увлекательно доказывал, что водка – предмет первой необходимости – должна быть доступна по цене именно обездоленному трудящемуся люду и должна продаваться «по себестоимости». Воспламененные этими речами, слободские хохлы двинулись к винному складу. Военный караул, сердцу которого тоже был близок лозунг восстания, уклонился от противодействия воле народа. Винный склад был захвачен. Нагрузившись там в достаточной мере, толпа двинулась к казначейству, затем заняла телеграф, и к вечеру в слободе уже действовала новая власть во главе со студентом-притонодержателем.
Слобода огласилась беспорядочной ружейной трескотней – юная красная армия в пылу воинственного увлечения принялась забавляться пальбой из заржавелых винтовок, неожиданно попавших в ее полное и безвозбранное пользование… Офицерству пришлось бежать в сосед­нюю станицу. Буржуи были обложены данью. И когда купец Аксенов не доставил в достаточном количестве колбас и ветчины закутившей влиятельной компании, его подержали некоторое время под ружейным дулом и отпустили лишь тогда, когда он выдал десять тысяч штрафа.
К этому первому, близкому к нам большевистскому эксперименту примкнуло теснее крестьянство, чем казачья масса. Станицы и хутора остались в стороне. Была часть казачьего гарнизона, которая по соображениям добычного свойства осталась в слободе и орудовала под сенью новой власти со спиртом и другими доходными статьями, но большинство казаков разъехалось по станицам и хуторам, увозя с собой законную добычу – казенное имущество. В станицах и хуторах были кучки, звавшие примкнуть к михайловским мужикам. Само собой разумеется, и фронтовики тянули в эту сторону, пуская в ход очень убедительные аргументы:
– Сахарок есть? Нет? А у михайловских хохлов по два фунта на душу получка была… Вот оно что значит – народная власть!
– А на счет товару как у них?
– Сколько угодно…
– А мы телешом скоро будем ходить…
– И самое лучшее, разумши, раздемши… А хохлы, вон, приоделись – подходи видаться.
Но старики все-таки не тянулись к союзу со слободскими. Был отчасти смутный страх перед их авантюрой, немножко протестовала совесть, все еще не освободившаяся от власти старых предрассудков, а главное – ни у кого не было веры, чтобы власть представленная Прокудиным, Обернибесовым, Подтелковым и другими определенно известными всем по справкам о судимости ребятами, могла быть прочной и повести к добру.
– Пропадешь с ними, ей-богу… ну их к шуту, – говорило старшее поколение станичников. – Лучше без сахару побыть, да уцелеть… Жили же, бывало, без сахару… А то как бы на шворку не попасть…
Советская власть на первых порах продержалась в слободе меньше недели. Когда из Урюпина приехало пятьдесят партизанов, вся большевистская сила разбежалась и попряталась, а гарнизон принес начальнику партизанов повинную… Казначейство, телеграф и винный склад вернулись к старому нормальному порядку. И, может быть, впервые обыватель почувствовал всю ценность «старого» порядка, как и просто порядка после кратковременного господства пьяной, грабящей черни и власти из карманников и конокрадов.
Но тут же ему пришлось убедиться и в том, что произведенный в звание гражданина самой свободной в мире республики, он – отнюдь не хозяин своей судьбы, а лишь гражданин третьего сорта. Настоящий же вершитель его судьбы – фронтовик, окрашенный в большевистский колер.
В слободе останавливались для расформирования и дележа казенного имущества казачьи части, бросившие фронт. Все они проходили через Царицын и другие большевистские республики, все были начинены упрощенной начинкой углубленного революционного сознания, все получили кое-что из кредитных запасов, пущенных с целью углубления революции в наш край, и еще больше посулов.
– Это почему такое нет у вас до сей поры совета? – строго спрашивали фронтовики серого обывателя.
– Какого совета?
– Рабочего совета солдатских и казачьих депутатов?
– Был да весь вышел. Лишь навонял: пришли пять десятков партизан, от советчиков и след простыл. Они и советчики-то – что ни самый фулиган – то и советчик… Тор да ёр, да Алешка вор…
– Вы, значится, за буржув и за кадет руку держите?
– Никак нет… помилуйте…
Обыватель труслив, лукав и увертлив.
– Видать по всему: приспешники Каледина…
– Да помилуйте, чего вы привязываетесь? Мы даже не понимаем, кто это – кадеты?
– Ученые люди.
– Ученики, что-ль?
– Юнкаря, студенты. Вобче – все приспешники Каледина.
– А буржа?
– Богачи.
– Тссс… Скажи на милость… А партизаны – кто же будут?
– Обязательно враги народа… приспешники Каледина…
Партизаны, охранявшие от разграбления винный склад и казначейство, сосредоточили на себе наибольшую сумму враждебного внимания. Другой реальной силы в нашем углу не было, кроме этих пятидесяти вооруженных человек. Войсковое правительство безуспешно взывало об образовании дружин самообороны – станичники дружно отвечали:
– Нас не тронут, кому мы нужны… А генералья, офицерья пущай сами себя огрантировывают…
Это был нейтралитет расчетливых простаков. В силу этого нейтралитета некоторые фронтовые части передали свои винтовки и орудия царицынским красногвардейцам. Им же они помогли покорить Михайловку под поле большевизма, вытеснить партизанский отряд из слободы, перебить около сотни человек, пограбить снова винный склад и восстановить советскую власть.
 
V.
 
Утром 12-го января слобода Михайловка была разбужена необычными, никогда ею не слыханными звуками – пушечным громом и пуле­метной трескотней. Слобода как будто не была на положении войны ни с какой державой, жила сравнительно смирно, если не считать набега на винный склад, в борьбе большевистских войск с войсковым правительством была от головы до пят нейтральна – и вдруг гром пушек…
Был долгий томительный час тревожного изумления и боязливого ожидания. Потом расторопные люди с окраин сообщили, снесшись с наступающим отрядом: пришли красногвардейцы из Царицына с четырьмя казачьими пушками, обстреливают винный склад. Тревога для трудовой части населения сменилась радостным предвкушением: винный склад – дело добычное. И сразу все михайловские жулики, воры, шибаи, карманники бросились помогать царицынской армии – кто чем мог: соглядатайством, шпионажем, агитацией в гарнизоне. Гарнизон с полной готовностью сдал винтовки этим гражданам. Даже гражданки кое-какие щеголяли в это время с казачьими ружьями в руках. Маленький партизанский отряд геройски встретил нападающих, перестрелял несколько десятков, но, потеряв командира, решил уйти – поезд его стоял все время под парами. Слобода, винный склад и все прочие учреждения снова перешли в ведение советской власти.
Первые шаги новой власти в слободе были направлены в сторону организации потока разграбления и, по силе возможности, истребления буржуев. Эта артельная, легкая, щедро вознаграждающая работа прошла в слободе с невиданным подъемом. Истребили большую часть офицерского состава. Местные наши офицеры – по большей части из народных учителей, были люди самого демократического облика и по убеждениям, и по имущественному цензу – по большей части дети рядового казачества, мозолистые, малоимущие. И первым из них пал от рук трудового слободского крестьянства председатель местного «совета рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов» хорунжий Лапин, социал-демократ по партийной принадлежности, плехановец. Человек все время, с февральского переворота, шел впереди толпы, усердно угадывал и взвешивал ее настроения, пользовался большой популярностью, получал каждения, кадил и сам, и все-таки погиб бессмысленной, нелепой, ужасной смертью от хулиганской оравы.
– Я – давний революционер, сидел в крепости…, – начал было говорить он толпе.
– Брешет! Кадет!.. – раздался голос из толпы.
И словно это было величайшим преступлением в глазах вчера еще пресмыкавшегося перед каждым стражником трудового слободского люда, толпа заорала:
– Каде-ет! Юнкарь!
Какой-то подросток с винтовкой в руках прицелился, выстрелил в упор. Председатель совета «солдатских, казачьих, крестьянских и рабочих» депутатов, возникшего в нашем углу приблизительно за месяц перед этими событиями, опрокинулся навзничь, раскинув руки. Толпа раздела его до белья, ушла дальше продолжать веселую артельную работу.
Перестреляли несколько десятков офицеров за то, что «кадеты». Трудно было хоть приблизительно уяснить, какое содержание влагала толпа в это фатальное наименование: кадет. Благозвучное словечко – контрреволюционер – слобожанину не под силу было выговорить. Да и равнодушен он был как к революции, так и к контрреволюции. Сказано: бей кадета! – он и усердствовал и стрелял в 12-летних мальчуганов-гимназистов, не сомневаясь, что это и есть самые доподлинные кадеты; стрелял в студентов, полагая, что это – тоже «кадеты» старшего возраста, или «юнкаря», убивал учителей, священников – тоже «ученые» люди, значит – бывшие «кадеты». И было поразительно по невероятию, неожиданности и бессмысленности это истребительное усердие, убийство без злобы, с охотницким чувством, убийство людей, долгие годы живших рядом, росших и игравших на одной улице с убийцами, никого не обижавших, виновных лишь в том, что культурный уровень их – учителей, студентов, священников – был несколько выше уровня окружавшей их народной массы. Истребляли без колебаний, с завидным душевным равновесием, порой – с веселым гамом, остротами, гоготаньем…
Был затем коротенький момент, когда переполнилась кровью чаша жизни, доселе смирной и обывательски серой, когда ужаснуло убийц и грабителей зрелище валявшихся по улицам обобранных, оголенных трупов, когда грабители передрались между собой из-за дележа добычи – передрались и стали уличать друг друга в подлости и зверстве.
– Душегуб ты, Бушмин! Таких негодяев на шворку следует…
– А ты – чужбинник! Чужого понахватал, награбил…
– Душегуб! Отца Феоктиста убил, священника… Налегла рука… По-соседски старался… А за что? Кроме добра ничего от него не видал…
– А какие он слова говорил, знаешь?
– Правильные слова… какие!..
– Правильные? И ты такой же, видать, калединец… А я сам самовидец, что он говорил: «В пятом году казакам грамоту черными буквами написали за усмирение, а теперь золотыми напишут, а вам спины нагайками распишут»…
– Стало быть, за это и убивать?
– Да ты чего пристал? А ты сколько душ загубил? Ишь попом стал попрекать – жаль жреца… потому что они – жрецы, жрут мирское…
– А ты – трудящий? По чужим амбарам да по чужим конюшням… Эх, человек тоже называется…
Но был короток момент этого взаимного самообличения. С улиц убрали трупы, с родственников погибших взяли дань за право получения тел близких им покойников (брали от 50-ти до 100 руб., «смотря по человеку»), вырученные деньги подразделили, пропили, проиграли в карты, награбленное имущество поприпрятали, и жизнь как будто вернулась в полосу будней. Но будни эти были новые, особенные. Старую обыденную работу и обыденную заботу о хлебе насущном сменили каждодневные митинги с беспрерывным, монотонно-заливистым лаем о буржуях-кровопийцах, под каковое понятие подводились все уклоняющиеся от большевистской окраски, бесконечная цепь резолюций о наложении контрибуций, отобраниях, ограблениях и грабежах…
Весь трудовой народ как бы только что протер глаза и неожиданно увидел, сколько еще не израсходованного «добра» накоплено кругом, если хорошенько копнуть, – и зачем теперь утруждать себя старой нудной работой около полосы, сарая, телеги, верстака, товарного вагона? Готового сколько угодно – лишь хватай-успевай.
Землевладельцев разорили в разор еще с лета комитеты. Но шустрые ребята из агитаторов вникли и как на ладони указали, что помещикам оставлено слишком жирно: дома со стенами и крышами, надворные постройки, мебель, кое-какие экипажи. В спешном порядке вынесли резолюцию: отобрать все, что поддается отобранию, а гнезда – разорить… Растащили все – до зеркал и роялей включительно. Обложили контрибуцией купечество. Для того, чтобы дать почувствовать «власть народа», с полдюжины местных торговых людей заперли в каталажку. Взяли дань, выпустили. Вошли во вкус. Арестовали и ввергли в клоповник еще с десяток контрреволюционеров, набранных в слободе и окрестных поселениях, в том числе прокурора, акцизного надзирателя, еще двух-трех должностных лиц. Арестованные, находившиеся еще во власти старых буржуазных предрассудков, вздумали было требовать объяснения причин ареста – революционная власть прикрикнула:
– Воля народа!
Пришлось склонить голову перед этим коротким и исчерпывающим объяснением.
– До какого же, по крайней мере, времени нас будут держать? – более смиренным тоном спросили узники.
– Пока вошь не заест, – ответил глава местной власти в слободе, студент, ранее промышлявший карточной игрой.
Но настоящей твердости не было в тоне. И уже на следующий день обнаружилось, что весь вопрос – в размере контрибуции. С окладным листом явились прежде всего арестанты.
– Товарищ, у нас тут испокон веков – обычай брать «влазн;е» с новых, – сказали они прокурору.
– Что же, если обычай, подчиняюсь. Сколько прикажете?
– Да уж сколько не пожалеете… Идет на общий котел. Тыщенку с вашей милости…
– Таких денег не имею.
Прокурор выяснил свои ресурсы – они оказались очень скромными. Арестанты поторговались, но быстро пошли на уступки и удовлетворились пятьюдесятью рублями.
Приблизительно в тех же размерах уплатили дань и остальные жертвы воли народа.
Дня через два после арестантов навестил узников один из второстепенных представителей власти.
– Сидите, господа? – спросил он сострадательным тоном.
– Как видите.
– Ах, напрасно. Очень даже напрасно.
– Мы тоже думаем…
– Всурьез говорю: зря время теряете. От души, понимаете… душев­но, по совести. Ничего не поделаешь – время подошло такое: власть народа… надо, как говорится, смазки дать… знаете: «кузнец, кузнец, дай дегтю»…
– Сколько же?
– Смотря по человеку…
Не сразу, но договорились. На этот раз взяли покрупнее – тысячами. Но сделали все чисто, по форме, как в хороших домах принято. Взяли, а потом вызвали в заседание совета, спросили:
– Вы за что арестованы?
– Добивался узнать – не мог. Обвинений не предъявлено.
– Товарищ секретарь, наведите справку…
Секретарь деловито пошелестел бумажками.
– Гм… да… по-видимому, ошибка…
– Ошибка?
– В роде того как будто… Никаких указаний…
– В таком случае очень извиняемся, гражданин. Вы свободны…
Все как по нотам: приятно, стройно, благопристойно. Как в самых свободных странах – торжественная демонстрация гражданских горестей…
Так и проходили будни в нашем углу в этом однообразном чередовании волеизъявления народной власти: выносили резолюцию, схватывали, сажали, брали дань, выпускали. Обыскивали буржуев – и мелких, и покрупнее – конфисковали по вдохновению все, что попадалось под руку, иногда вплоть до детских игрушек, прятали по карманам, что было поценнее. Каждодневно конструировались комиссии, определялось жалование членам, штаты были щедрые. Не без трений было при этом, но в конце концов соглашение достигалось. Демократический принцип, требовавший уравнения вознаграждений за труд, очень разжигал аппетиты писарей, сторожей и прочего прежде мелкого люда, а ныне ставшего во главу угла. По мере возможности – а возможность представлялась пока беспредельною – удовлетворялись все требования.
– Алексей Данилыч, вы не возьметесь ли дрова попилить? – спрашиваю одного приятеля из чернорабочих.
– Некогда. В комиссию назначен.
– В какую же?
– В кулитурную… По кулитурной части.
– А-а… дело хорошее.
– Ничего: семь рублей суточных… имеет свою приятность…
 
 
Примечания:


[7] Крынуть – здесь: ухватить, урвать; по-видимому, от Крыть – прятать, хоронить, таить (Даль).
[8] Из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Молитва» (1839):
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть…
[9] Народное название водки времен царствования Николая II.
[10] «Мечты и звуки» – название раннего (1840) сборника стихов Н.А. Некрасова.
[11] Ренсковые погреба: «к заведениям трактирного промысла без отдачи в наем покоев относятся: трактиры, рестораны, харчевни и духаны; овощные и фруктовые лавки и ренсковые погреба с подачею закусок или кушаний» (Брокгауз).

Источники: Газета «Свобода России», 1918:
I. – № 5. 16 (3) апреля. С.;1;
II. – № 9. 21 (8) апреля. С.;3;
III. –  № 18. 3 мая (20 апреля). С.;1;
IV. – № 20. 9 мая (26 апреля). С .;6;
V.– № 33. 24 (11) мая. С.;1
Федор Крюков, "В углу"

Глава 133.

Ю.И. Семенов
Культовые фигуры и идеологическая мода в науке и значение для нее скептицизма

     Культ тех или иных фигур и мода на тех или иные идейные течения присущи в основном лишь общественным, или гуманитарным, наукам, хотя и естественные науки не вполне свободны от их проявления.[1] Существование культов и моды всегда было и является серьезным препятствиями для развития общественной мысли, что особенно наглядно можно видеть на примере положения, сложившегося в гуманитарной мысли в России в годы крушения нашего прежнего общественного строя, который было принято называть социалистическим.

     Идеалом при этом строе было единомыслие. Всем гуманитариям (и не только им) вменялось в обязанность придерживаться марксизма. К. Маркс, Ф. Энгельс и В.И. Ленин выступали как такие авторитеты, которым все были обязаны поклоняться. Но вот наступили новые времена. Стала возможной свобода мысли, свобода придерживаться любой точки зрения и пропагандировать ее. И во что же это вылилось?

     Многие наши гуманитарии начали не просто отказываться от марксизма, но всячески поливать его грязью. Проявилась своеобразная закономерность: чем больше человек в прежние времена восхвалял марксизм, чем больше он громил тех, кого он объявлял отступниками от марксизма, ревизионистами, тем больше он в новую пору изощрялся в проклятиях этому учению. За примерами ходить недалеко. Достаточно назвать хотя бы бывшего секретаря ЦК КПСС по идеологии академика А.Н. Яковлева и бывшего заместителя начальника Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота члена-корреспондента РАН Д.А. Волкогонова.[2]

     Но главное не в этом. Самое печальное заключается в том, что наши обществоведы, покончив с верой в тех кумиров, которых их раньше навязывали, отнюдь не стали свободомыслящими. Они стали просто инаковерующими. Отрекшись от одних идолов, они тут же нашли новых, которым стали также истово поклоняться, как раньше классикам марксизма. Поиски новых авторитетов шли по старому известному принципу - "от противного". Новыми божествами для значительного числа наших обществоведов стали те самые мыслители, которых эти же люди ранее разоблачали с кафедр и на страницах книг и журналов. И при этом многие из этих перевертышей свято уверовали, что тем самым они прониклись принципиально новым духом.

     Пытаясь объяснить причину того, что наши гуманитарии по-прежнему остаются не свободомыслящими, а верующими, лишь сменившими одних богов на другие, некоторые ссылаются на прежнюю власть, при которой людей начисто отучали и многих окончательно отучили самостоятельно мыслить. В этом объяснении, несомненно, присутствует доля истины.

     В сталинские годы действительно огнем выжигалось всякое стремление самому искать истину. Как писал известный советский поэт И.Л. Сельвинский в стихах, которые были написаны давно, но увидели свет только в 1990 г.:

     "Нас приучали думать по ниточке.
     Это считалось мировоззрением:
     Слепые вожди боялись панически
     Всякого обладавшего зрением.
     В нас подавляли малейший выкрик,
     Чистили мозг железными щетками,
     О мыслях думали, как о тиграх,
     А тигры обязаны быть за решетками.
     Вывод этот не лишен логики.
     Но как удушье выдержат легкие?" [3]

     Писал он и о результате такого воспитания:

     "Мы отвыкли мыслить, и для нас
     Каждая мыслишка - ересь.
     Мыслить мы отвыкли, не чинясь,
     Чинопочитанию доверясь...".[4]

     И все же все сваливать только на сталинский режим вряд ли будет верным.

     Одним из первых на несамостоятельность русской мысли обратил внимание П.Я. Чаадаев. Вот что мы читаем в его первом "Философическом письме" (1836): "Внутреннего развития, естественного прогресса у нас нет, прежние идеи выметаются новыми, потому что последние не вырастают из первых, а появляются у нас откуда-то извне. Мы воспринимаем идеи только в готовом виде; поэтому те неизгладимые следы, которые отлагаются в умах последовательным развитием мысли и создают умственную силу, не бороздят наших сознаний. Мы растем, но не созреваем... Мы подобны тем детям, которых не заставляли самих рассуждать, так что, когда они вырастают, своего в них нет ничего, все их знание на поверхности, вся их душа - вне их. Таковы же и мы" [7].

     Еще более резко и определенно высказался по этому поводу П.Н. Ткачев в работе "Кладези мудрости русских философов" (1878). "Наше развитие, - писал он, - как и развитие наших отцов, совершалось под вечным гнетом того или другого умственного авторитета. Освобождаясь от одного идола, от одного авторитета, мы сейчас же подпадали под иго другого; познакомились мы с Боклем - и мы стали клясться им и всякое несогласие с ним казалось нам несомненным признаком крайнего невежества и даже ретроградства; прочли мы Милля - и Милль стал нашим "учителем"; усомниться в доброкачественности этого учителя значило прослыть за человека не только глупого, но просто даже недобросовестного. Теперь смешно об этом вспоминать, но ведь это было очень недавно, это повторяется на каждом шагу и теперь; меняются только имена авторитетов, а отношение к ним не изменилось ни на волос. Вчера мы идолопоклонничали перед одним "учителем", сегодня идолопоклонствуем перед другим, завтра будем идолопоклонствовать перед третьим. Нашу страсть к идолопоклонству наши самозваные ученые (обоих лагерей) постоянно в нас поддерживают и раздувают; находясь сами вечно под игом какого-нибудь авторитета, они стараются подчинить этому игу и своих "молодых" или "старых" друзей. В этом-то, по моему мнению, и заключается величайшее зло самозваной учености. Лучше быть человеком малосведущим, но зато сохраняющим полную свободу и самостоятельность своей мысли, чем человеком многосведущим, но одержимым "рабским духом". Поэтому при известном уровне общественного развития импонировать читателей научными авторитетами гораздо вреднее, чем отрицать эти авторитеты, хотя бы и без достаточного основания. Я знаю, что самозваные ученые такое непризнание авторитетов, "без достаточных оснований", считают чуть что не профанацией науки, отношением к ней "с кондачка", крайним невежеством, даже шарлатанством. Но гг. самозваные ученые не понимают, что в их отношениях к науке и ее деятелям скрывается еще больше легкомыслия, шарлатанства и невежества, чем в "отрицании авторитетов". Ведь уж во всяком случае гораздо последовательнее отрицать авторитеты вообще, чем менять их чуть не ежедневно...".[8]

     Коснулся этой проблемы Н.А. Некрасов в своей поэме "Саша" (1855). Об одном из героев этого произведения великий поэт пишет:

     "Что ему книжка последняя скажет,
     То на душе его сверху и ляжет".[9]

     Серьезно задумался над этим вопросом известный российский историк В.О. Ключевский. Свои соображения он высказал в небольшом наброске "Верование и мышление", написанном в 1898 г. и впервые опубликованном в 1983 г. Причину несамостоятельности русской мысли он видит в византийском влиянии. Вместе с православием пришло требование "веровать, во все веровать и всему веровать" и запрещение размышлять.[10] "Нам твердили: веруй, но не умствуй. Мы стали бояться мысли, как греха, пытливого разума, как соблазнителя, раньше чем умели мыслить, чем пробудилась у нас пытливость. Потому, когда мы встретились с чужой мыслью, мы ее принимали на веру. Вышло, что научные истины мы превращали в догматы, научные авторитеты становились для нас фетишами, храм наук сделался для нас капищем научных суеверий и предрассудков... Менялось содержание мысли, но метод мышления оставался прежний. Под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под з[ападно] европейским стали холопами чужой мысли".[11]

    "... В самом царстве мысли мировой, - писал Л.Д. Троцкий в статье "Об интеллигенции" (1912), - русская интеллигенция была ведь только приемышем: жила на всем готовом, но своего ничего не внесла. Перед ней всегда оказывался огромный выбор готовых литературных школ, философских систем, научных доктрин, политических программ. В любой европейской библиотеке она могла наблюдать свой духовный рост в тысяче зеркал: больших, малых, круглых, квадратных, плоских, вогнутых, выпуклых...  Это приучало ее к самонаблюдению, и изощряло интуицию, гибкость, восприимчивость, чуткость, женственные черты психики, но в корне подрывало физическую силу мысли. Одна эта постоянная возможность получить сразу и легко, почти без усилий, "идею" вместе с ее готовой критикой и вместе с критикой этой критики не могла не парализовать самостоятельное теоретическое творчество".[12]

    К этой теме обратился и известный русский журналист В.М. Дорошевич. "...Еще со школьной скамьи, - писал он в статье "Русский язык", - штампуется наша мысль, отучают нас мыслить самостоятельно, по-своему, приучают думать по шаблону, думать, "как принято думать". Наше общество - самое неоригинальное общество в мире. Перефразируя знаменитую фразу Агамемнона, можно воскликнуть: У нас есть люди умные, есть люди глупые, но оригинальных людей у нас нет! Быть "оригинальным" - даже недостаток. Что вы слышите в обществе, кроме шаблоннейших мыслей, шаблоннейших слов? Все думают по шаблонам. Один по-ретроградному, другой по-консервативному, третий по-либеральному, четвертый по-радикальному. Но все по шаблону. По шаблону же ретроградному, консервативному, либеральному, радикальному, теми же самыми стереотипными, штампованными фразами все и говорят и пишут. Я не говорю, конечно, о наших гениях, об исключительных талантах. Гений, исключительный талант, это - розы, выросшие среди бурьяна. Бог весть каким ветром занесло их семена именно сюда! Но обыкновенные, средние писатели. Часто ли вы встретите в нашей текущей литературе оригинальную мысль, даже оригинальное сравнение? Возьмите самого захудалого француза. И тот стремиться что-нибудь новое, свое, не сказанное еще сказать. А у нас только и думают, как бы написать, сказать "как все", повторить "что-нибудь хорошее", двадцать раз сказанное. Такая мыслебоязнь!" [13]

    К приведенным выше высказываниям можно добавить еще несколько, в частности мнение Б.В. Яковенко о "неоригинальности русской философии", достаточно детально обоснованное в книге "Очерки русской философии" (Берлин, 1922), но и сказанного вполне достаточно.

    Нельзя не отметить, что и марксизм в дореволюционной России был принят многими на веру. Русские последователи К. Маркса в большинстве своем не столько развивали его учение, сколько его разъясняли и пропагандировали. Многие из них считали эту концепцию не подлежащей никакому изменению. Эта черта немалого числа русских (и не только русских) марксистов была подмечена его противниками. Известный русский писатель М.А. Осоргин (Ильин), примыкавший одно время к эсерами, писал в сатирическом стихотворении "Молитва социал-демократа" (1905-1906):

     "Ранним утром встает социал-демократ,
     Член великой, российской, единой,
     Пролетарскую плоть в буржуазный халат
     Облекает с суровою миной.
     Поплескавши небрежно на личность водой
     И о массе подумав при этом,
     На колени он пал пред иконой святой,
     Пред великого Маркса портретом.
     "О, великий учитель, - воскликнул С.-Д., -
     Ты, чья догма всегда непреложна,
     Ты, чья схема навек приложима везде,
     Чьи слова изменять невозможно..."".[14]

    В З0-50-х годах в СССР, когда марксизм был подменен видимостью марксизма, псевдомарксизмом, всякая попытка творческого развития марксизма безжалостно подавлялась.[15] Шаг влево, шаг вправо считался "побегом" от марксизма, и идеологический конвой открывал огонь без предупреждения. Преследовались и те люди, которые стремились вообще уйти от марксизма. В этих условиях мыслебоязнь, столько характерная для российской интеллигенции и в дореволюционные времена, получила гипертрофированное выражение.

    После крушениях советского строя на смену идеологическому единобожию пришло идеологическое многобожие, которое характеризовалось не только и не просто наличием множества кумиров, из которых можно было сделать выбор, но и поклонением одновременно многим идолам. Во многом возродилось все то, что красочно было описано П.Н. Ткачевым. Однако появились и новые моменты.

    Одним из них было появление специального термина для обозначения тех авторитетов, которым надлежало безоговорочно поклоняться и которых ни при каких уловиях нельзя было критиковавать. Этим термином стало словосочетание "культовая фигура". Такими культовыми фигурами для нынешних росийских интеллектуалов стали О. Шпенглер, П.А. Сорокин, А. Дж. Тойнби, Л. Витгенштейн, К.Р. Поппер, Л. фон Мизес, Ф.А. фон Хайек, Н.А. Бердяев, П.А. Флоренский, Л.Н. Гумилев  и многие другие. Чего стоит одно только название книги некого Л. Руднева - "Божественный Людвиг Витгенштейн: формы жизни" (М., 2002)

    Помню как во время защиты одной кандидатской диссертации, в которой в крайне корректной форме были подвергнуты убедительной критике некоторые положения, выдвинутые П. Сорокиным, первый оппонент, не имея возможности опровергнуть критические замечания диссертанта, патетически воскликнул: "Как он посмел поднять руку на самого Сорокина!". Повеяло необычайно родным и знакомым. "Как посмел поднять руку на самого Маркса! Самого Энгельса! Самого Ленина!" - все это мы уже проходили. Наши интеллектуальы, которые совсем недавно ползали на брюхе перед К. Марксом, теперь столь же усердно ползают на том же пузе перед П. Сорокиным.

    И раньше люди, свято уверовавшие (пусть даже на время) в того или иного авторитета, занимались вербовкой новых его приверженцев. Теперь это поставлено на поток. Слово "раскручивание", которое вначале применялось в отношении представителей масскультуры, в особенности поп-музыки, получило самое широкое применение. "Раскручивают" политиков. Один американский агитпропщик или, выражаясь современным языком, пиарщик, когда-то заявил, что если ему хорошо заплатят, он "проведет в президенты США рыжего пса против апостола Павла". "Раскручивают" писателей, "раскручивают", "властителей дум". "Раскручивание" той или иной персоны есть не что иное, как превращение ее в культовую фигуру, создание моды на нее саму и на ее творения.

    В сфере гуманитарного знания объектом моды чаще всего становятся люди, труды которых не представляют особой ценности, а иногда и вообще не имеют никакого отношения к науке. Еще П.Н. Ткачев указал, как происходит такого рода обоготворение. Если человек осмеливается усомниться в словах того или иного авторитета, то это трактуется как признак его крайнего невежества или ретроградства.

    Сколько шуму было в нашей "демократический" прессе вокруг фигуры академика Д.С. Лихачева, который был объявлен "главным интеллигентом страны", "последним истинным российским интеллигентом". Весь этот шум настолько вскружил голову самому герою, что он начал высказываться чуть ли по всем вопросам, включая такие, в которых он ничего не смыслил. И все его благоглупости воспринимались в печати как откровение. Правда, студенты посмеивались над его высказываниями, сокращая присвоенный ему печатью почетный титул главного интеллигента страны до "глиста", но общественность, по крайней мере, внешне была полна благоговения. И только очень немногие осмелились сказать, что король- то гол. [21]

    Другой давний кумир нашей творческой интеллигенции - член-корреспондент РАН С.С. Аверинцев. Вряд ли могут быть сомнения в его эрудиции и знании языков. Но это сочетается с удивительной глупостью этого человека, которая проявляется во всех его сочинениях. А уж о нем как о личности и говорить не приходится. Как писал, имея на это все основания, известный политолог А. Тарасов: "Аверинцев - лицемер, ханжа и фарисей, даром что православный".[22]

    Дутой фигурой является Л.Н. Гумилев со своей совершенно антинаучной концепцией этногенеза и пассионарности. Вот что писал известный специалист по методологии истории и археолог Л.С. Клейн о его сочинении "Этногенез и биосфера Земли" (1990), касаясь в частности претензии Л.Н. Гумилева на естественнонаучный подход к истории: "...Изложение яркое, увлекательное, но клочковатое и совершенно непоследовательное, даже местами противоречивое... Автор блещет эрудицией, книга изобилует фактами. Горы фактов, факты самые разнообразные, это изумляет и подавляет, но... не убеждает (или убеждает лишь легковерного). Потому что факты нагромождены именно горами, навалом, беспорядочно. Нет, это не методика естествознания. Л.Н. Гумилев не естествоиспытатель. Он мифотворец. Причем лукавый мифотворец - рядящийся в халат естествоиспытателя... Безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию - ведь это оружие дилетантов. Странно видеть профессионального ученого, столь подверженного дилетантскому образу мышления".[23]

    К сожалению, таковы не только философско-исторические, но и конкретные исторические работы Л.Н. Гумилева. Долгое время он занимался в основном кочевниками степей Евразии. И в этих его работах было множество натяжек, ни на чем не основанных положений. Но востоковеды, видя все это, щадили его. Л.Н. Гумилев был человеком, пострадавшим от власти, гонимым, и никому не хотелось присоединяться к гонителям.

     Однако полностью воздержаться от критики его построений они не могли. Китаисты, например, отмечая ошибочность его построений, связывали это с "органическими дефектами источниковедческой базы его исследований". В частности, они указывали, что "основными использованными источниками" являются у Л.Н. Гумилева такие материалы, которые в действительности "представляются второстепенными в общей совокупности источников, имеющихся сегодня в распоряжении исследователя".[24]

    В последующем, не бросая кочевников, Л.Н. Гумилев обратился к русской истории. Это он сделал в книге "Поиски вымышленного царства" (М., 1970). В ней было такое обилие прямых нелепостей, что специалисты по русской истории не выдержали. Академик Б.А. Рыбаков убедительно показал, что тринадцатая глава книги, посвященная русской истории и носящая название "Опыт преодоления самообмана", не просто содержит массу небрежностей и ошибок, а представляет собой прямую фальсификацию истории. "Тринадцатая глава книги Л.Н. Гумилева, - писал он в статье "О преодолении самообмана", - может принести только вред доверчивому читателю; это не "преодоление самообмана", а попытка обмануть всех тех, кто не имеет возможности углубиться в проверку фактического оснований "озарений" Л.Н. Гумилева".[25]

    Своеобразно среагировал на книгу Л.Н. Гумилева польский медиевист А. Поппе. Он охарактеризовал ее как "красивую трепатню" (hubsche Plauderei), как "перфектологический" (от "перфект" - прошлое) роман, не имеющий никакого отношения к исторической науке. Поэтому его удивило, что Б.А. Рыбаков принял эту книгу "всерьез" и вступил с ее автором в научную полемику.[26]

    Вслед за "Поисками вымышленного царства" появилась книга "Древняя Русь и Великая Степь" (М., 1989 и др. изд.), в которой Л.Н. Гумилев снова наряду с кочевниками рассматривает Русь, а его следующее сочинение "От Руси к России: Очерки этнической истории" (М. 1992 и др. изд.) почти полностью посвящено русской истории. Но к этому времени Л.Н. Гумилев из гонимого превратился в одного из самых почитаемых авторов, и специалисты перестали себя сдерживать.

    Один из видных знатоков истории кочевых обществ - А.М. Хазанов дал совершенно недвусмысленную оценку "Древней Руси и Великой степи": "Претенциозная монография Гумилева (1989) о кочевниках евразийских степей, опубликованная в России, примечательна лишь ничем не обузданной фантазией и плохо скрытым антисемитизмом".[27]

    Развернутый разбор работ Л.Н. Гумилева предпринял крупнейший специалист по русской истории - Я.С. Лурье  в своих статьях и монографии "История России в летописании и в восприятии нового времени" (Лурье Я.С.  Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997). Характеризуя применяемые Л.Н. Гумилевым методы,   Я.С. Лурье писал: "При изложении истории Киевской Руси автор в основном опирался на пробелы в летописной традиции, позволявшие ему строить произвольные конструкции; описывая историю последующих веков, он систематически умалчивает о том, что повествуется в летописях, сообщая читателям нечто такое, чего в письменных источниках найти не удается".[28]

    Конечный его вывод: "Критический разбор работ Гумилева в большинстве вышедших за последнее время статей (имеется в виду и упомянутая выше статья Л.С. Клейна - Ю.С.) был посвящен именно их идеологии и теоретическим положениям. Но построение Гумилева не только теоретически уязвимо, но и фактически неверно. Поверка его на материале источников по истории Древней Руси обнаруживает, что перед нами не попытка обобщить реальный эмпирический материал, а плод предвзятых идей и авторской фантазии".[29]

   

    Если обратиться от философии к исторической науке, то типичнейшей культовой фигурой является там медиевист А.Я. Гуревича. Как величайшее достоинство расценивает один из его поклонников тот факт, что А.Я. Гуревича сопровождает "шлейф моды", что "он попал в "малый джентльменский набор", ссылаться на него стало еще с 70-х годов признаком хорошего тона".[32] А.Я. Гуревич объявляется замечательным, величайшим отечественным и не только отечественным историком. Ему приписываются крупнейшие открытия.

    Особенностью всех конкретных исторических сочинений А.Я. Гуревича является полное отсутствие в них своих собственных идей. В большинстве своем они представляют собой довольно умелые компиляции работ западных историков. Спору нет, что знакомить наших читателей с современными трудами зарубежных коллег, которые в большинстве своем на русский язык не переведены, дело в общем полезное, но за это человек вряд ли заслуживает звания замечательного ученого. В тех же сочинениях, в которых А.Я. Гуревич пытается сказать что-нибудь свое, как, например, в книге "Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе" (1970), ничего, кроме невероятной путаницы, найти невозможно.

     Особенно путаны рассуждения А.Я. Гуревича, посвященные философии истории и теоретическим и гносеологическим проблемам исторической науки. Последнее десятилетие он усердной занимался пропагандой в среде российских историков неокантианских взгляды, выдавая их за последнее слово в развитии теоретико-познавательной мысли. Результат, если судить по его работам, довольно плачевен.

     Так, А.Я. Гуревич в одной из своих работе подвергает резкой критике Л. Ранке за то, что "тот воображает, что способен восстановить жизнь прошлого в том виде, в котором она некогда существовала", и Ж. Мишле за то, что тот говорит о "воскрешении" прошлого. "В действительности, - категорически утверждает он, - историк на "воскрешение" прошлого не способен, и лучше отдавать себе в этом ясный отчет". [34] А затем на той же странице той же самой работы он говорит, что роль историка заключается в "осмыслении и реконструкции прошлого".[35] Таким образом, по мнению А.Я. Гуревича, "восстановить", "воскресить" прошлое нельзя, а вот "реконструировать" его оказывается можно. Но ведь слово "реконструкция" означает именно "воссоздание", "воспроизведение", "восстановление", "воскрешение".

     И такого рода противоречиями переполнены все его работы, в которых он обращается к вопросам теории. В той же самой статье он на одной странице превозносит презентизм, а на следующей объявляет его несостоятельным.[36] И дело здесь не в неокантианстве, а просто в неумении или неспособности не только теоретически, но даже просто логически мыслить.

     Не буду разбирать собственную историософскую концепцию Л. фон Мизеса. Она очень не нова и до предела примитивна. Суть ее заключается в том, что: мнения правят миром. Но от приведения еще одного исторического перла, содержащегося, правда, в другом сочинении этого "величайшего мыслителя", удержаться не могу. Вот как он излагает историю второй мировой войны: "Нацисты легко разбили эту (советскую - Ю.С.) армию и оккупировали важнейшие части территории России. Россию спасли британские и, в первую очередь, американские силы. Американские поставки позволили русским преследовать немцев по пятам, когда скудость вооружений и угроза американского вторжения вынудили их отступить из России. Они даже смогли громить арьергарды отступающих нацистов. Они смогли захватить Берлин и Вену, когда американская авиация разрушила немецкую оборону. Когда американцы сокрушили японцев, русские смогли нанести им удар в спину".[48] Если это не горячечный, не просто партийный, но сверхпартийный, сверхидеологизированный бред, то что?

    С этим же связано и все более расширяющееся употребления слова "текст". Когда речь заходит о той или концепции, возникает вопрос о ее истинности или ложности, когда о том или ином труде - вопрос о том хорош он или плох, содержит он новый вклад в науку или нет. А слово "текст" в этом отношении совершенно нейтрально. Самая замечательная концепции (по крайней мере в области философии и социальных наук) всегда предстает перед ученым миром в виде текста. Но в этой же форме выступает и любая ахинея. И то текст, и это текст.

    Иногда кажется, что наши интеллектуалы поставили и успешно выполнили задачу доказать правильность одного из парадоксальных высказываний Г.К. Честертона. "Те, кого мы зовем интеллектуалами, - писал этот автор, - делятся на два класса: одни поклоняются интеллекту, другие им пользуются. Бывают исключения, но чаще всего это разные люди. Те, кто пользуется умом, не станут поклоняться ему - они слишком хорошо его знают. Те, кто поклоняется, - не пользуются, судя по тому, что о нем говорят. От этих, вторых, и пошла современная возня вокруг интеллекта, интеллектуализма, интеллектуальной жизни и т.п. На самом деле интеллектуальный мир состоит из кружков и сборищ... Для начала об этом мире можно сказать то, что Карлейль сказал о человеческом роде: почти все - дураки. Круглых дураков тянет к интеллектуальности, как кошек к огню. Я часто бывал в таких кружках, и всегда несколько участников оказывались гораздо глупее, чем может быть человек. При этом они так и светились от того, что попали в интеллектуальную атмосферу. Помню почтенного бородатого человека, который, судя по всему, и спал в салоне. Время от времени он поднимал руку, призывая к молчанию, и предупреждал: "Мысль", а потом говорил что-нибудь такое, чего постеснялась бы корова... Конечно, и тут есть исключения. Умных можно найти даже среди интеллектуалов". [51]

     Деградация нашей философской мысли особенно наглядно проявляется в учебниках. Они, как правило, насквозь эклектичны. Авторы умудряются соединять в своих сочинениях абсолютно не сочетаемое, что с неизбежностью приводит в обалдение тех студентов и учеников, которые еще не утратили способности мыслить.

     Однажды редакция газеты "Первое сентября" попросила меня ознакомиться с учебником по философии доктора филологических и доктора философских наук П.С. Гуревича, предназначенным для учеников 10-11 классов средней школы (М., 1997). Прочитав его, я пришел в ужас: это был образец самой низкопробнейшей халтуры. Свое мнение я изложил вначале в заметке, опубликованной в названной газете, а затем в обширной рецензии "Невежда и шарлатан в роли учителя мудрости" в журнале "Философия и общество" (1998. № 3). И самое печально, что эта галиматья была рекомендована Министерством общего и профессионального образования в качестве учебного пособия. Таким образом, дело здесь не в личности автора, а в сложившейся к настоящему времени системе.

     Казалось бы П.С. Гуревич должен был бы стать более осторожным в обращении с фактами и хотя бы сверять то, что он пишет, со справочниками и т.п. Но не тут то было. Он и в последующем, продолжал действовать так, как если бы желал полностью оправдать все то, что было сказано о нем в рецензии. "Невежество автора, - писал я в ней, - поистине энциклопедично: нет области, затронутой им, в которой бы оно не проявилось, не исключая, разумеется, философии".[52] И П.С. Гуревич смело продолжал охватывать своим невежеством все новые и новые сферы. Так, в статье, "Грозят ли нам "оковы тяжкие"?", опубликованной в "Независимой газете" (18.08.2000),  он, рассуждая о свободе, пишет, что "с каждым глотком охватывает оторопь. Не шагнула ли, совсем по Пушкину, нас опьянившая свобода за свой дерзкий предел?". Ошибка всего лишь в сотню с лишним лет. Автор перефразирует слова вовсе не А.С. Пушкина, а С.А. Есенина, который в стихотворении "Ленин (Отрывок из поэмы "Гуляй-поле")" писал: "Хлестнула дерзко за предел // Нас отравившая свобода". Но если даже П.С. Гуревич давно (а может быть и никогда) не брал в руки ни А.С. Пушкина, ни С.А. Есенина, то должен же он все-таки знать, что никакого разгула свободы в России в течение первой половины, да и вообще всего XIX не было, да и быть не могло.

    Поэтому самый главный принцип, которым нужно руководствоваться в научном исследовании, состоит в том, что ничего нельзя принимать на веру. Нужно все проверять. "Во всем сомневаюсь!" ("De omnibus dubito!") - такому принципу, как известно, следовал Р. Декарт. К. Маркс в своей "Исповеди" на вопрос: "Ваш любимый девиз", ответил: "De omnibus dubitandum" ("Подвергай все сомнению").[54]

     Ученому всегда должен быть присущ скептицизм, но особого рода. Этот скептицизм заключается вовсе не в отрицании возможности прийти к истине. Человек, всерьез, а не на словах отрицающий возможность познания мира, не допускающий возможность проникновения человеческого разума в сущность изучаемых явлений, не может быть подлинным исследователем. Скептицизм ученого состоит в неприятии ничего на веру. Для ученого не существует авторитетов, которым он бы поверил на слово. Он не только может, но и должен ставить под сомнение все.

     Но если для абсолютного скептика ничего проверить нельзя, а если так, то для него не может быть и речи о проверке тех или иных положений, то для ученого сомнение - основание для проверки истинности данных тезисов, данной концепции. И если в процессе тщательной проверки выясняется, что данные положения истинны, их нужно принять. Скептицизм ученого не только не исключает, а, наоборот, предполагает убежденность в истинности определенных положений, определенных концепций. Эту убежденность тоже иногда называют верой. Но последняя качественно отлична от слепой веры. Поэтому может быть лучше во избежание недоразумения говорить не о вере ученого, а об его уверенности в истинности тех или положений, тех или иных концепций.

    Для настоящего ученого в принципе не приемлемо понятие культовой фигуры и недопустимо существование в науке моды. Рассматривая существующие воззрения и концепции и определяя свой выбор, он должен исходить не из того, модны они сейчас или не модны, выгодно их придерживаться или не выгодно. Единственный принцип, которым он должен руководствоваться, - стремление к истине. И только в том случае, когда наши гуманитарии усвоят эти в общем не так уж новые, принципы, можно рассчитывать на прогресс философии и социальных наук в нашей стране.

2003 г.

1. О моде в естественных науках см.: Семенов Ю.И. Предисловие ко второму изданию // Ю.И. Семенов. Как возникло человечество. Издание второе с новым предисловием и приложениями. М., 2001.

2. См.: Семенов Ю.И. Россия: Что с ней произошло в двадцатом века // Российский этнограф. Вып. 20. М., 1993. С. 81-82; Он же. Философия истории от истоков до наших дней: Основные проблемы и концепции. М., 1999. С. 218.

3. Сельвинский И. "Нас приучали думать по ниточке...// И. Сельвинский. Pro doma sua. М.,1990. С. 12.

4. Сельвинский И. Быт // Там же. С. 9.

5. Толстой А.К. . Поток-богатырь // Собр. соч. в 4 т.. Т.1, М.,1963. С. 309.

6. Там же. С. 312.

7. Чаадаев П.Я. Философические письма // Сочинения. М., 1989. С. 21.

8. Ткачев П.Н. Кладези мудрости русских философов М., 1990. С. 295-296.

9. Некрасов Н.А. Саша // Соч в 3 т. Т. 1. М., 1959. С. 118.

10. Ключевский В.О. Верование и мышление // В.О. Ключевский. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 308.

11. Там же. С. 308-309..

12. Троцкий Л. Об интеллигенции // Л. Троцкий. Литература и революция. М., 1991. С. 267.

13. Дорошевич В.М. Русский язык // В.М. Дорошевич. Рассказы и очерки. М., 1962. С. 213-214.

14. Ильин (Осоргин) М.А. Молитва социал-демократа // Голос минувшего. Журнал истории и истории литературы. 1918. № 4-6 Апрель-июнь. С. 142.

15. См. подробнее о псевдомарксизме: Семенов Ю.И. Россия: что с ней случилось в двадцатом веке..

16. См.: Бибихин В. Хайдеггер // Знание-сила. 1989. № 10. С. 64; Он же. Дело Хайдеггера // М. Хайдеггер. Время и бытие. М., 1993. С. 4 и др.

17. См.: Бибихин В. Хайдеггер ... С. 61.

18. Войнович В. Портрет на фоне мифа. М., 2002. С. 109.

19. Подробно об этом см.: Семенов Ю.И. О русской религиозной философии конца XIX -- начала XX века // Философия и общество. 1997. № 4; Новый безбожник. 2001. № 1; Коммунист. 2001. № 4.

20. Хорунжий С.С. Арьегардный бой: миф и мысль Алексея Лосева // Вопросы философии. 1992. № 10. С. 115.

21. См.: Семенов Ю.И. О первобытном коммунизме, марксизме и сущности человека // Этнографическое обозрение. 1992. № 3. С. 44; Тарасов А. Долой продажную буржуазно-мещанскую культуру посредственностей, да здравствует революционная культура тружеников и творцов // Альтернативы. 1999. № 3. С. 152.

22. Там же. С. 153.

23. Клейн Л. Горькие мысли "привередливого рецензента" об учении Л. Н. Гумилева // Нева. 1992. № 4. С. 229, 231

24. Крюков М.В., Малявин В.В., Сафронов М.В. Китайский этнос на пороге средних веков. М., 1979. С. 8.

25. Рыбаков Б. А. О преодолении самообмана (по поводу книги Л.Н. Гумилева "Поиски вымышленного царства". М., 1970) // Вопросы истории. 1971. № 3. С. 153-159.

26. См.: Russia Mediaevalis. Т. 1. Munchen, 1973. S. 220.

27. Khazanov A. M. Nomads and the Outside World. Madison, Wisconsin. 1994. P. XXXIV.

28. Лурье Я.С. Древняя Русь в сочинениях Л.Н. Гумилева // Звезда. 1994. № 10. С. 171.

29. Там же. С. 177. Cм. также: Лурье Я.С. История России в летописании и восприятии нового времени // Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997.

30. См.: Соколов В.В. (рец.) Мераб Мамардашвили. Лекции по античной философии. М., 1997. // Философия и общество. 1998. № 1.

31. Зиновьев А.А. Зияющие высоты. Кн. 1. М., 1990. С. 36-37.

32. Харитонович Д. Современность средневековья // Новый мир. 2000. № 10. С. 207.

33. Там же. С. 211.

34. Гуревич А.Я. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. 1991. № 2-3. С. 32.

35. Там же. С. 32.

36. Там же. С. 32 и 33.

37. Свасьян К.А. Освальд Шпенглер и его реквием по Западу // Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М., 1993. С. 5.

38. Рашковский Е.Б. Читая Тойнби... // Тойнби А.Дж. Постижение истории. М., 1991. С. 643.

39. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Полн. собр. соч. Т. 18. С. 92.

40. Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С.74-75

41. Там же. С. 95-96

42. См.: Семенов Ю.И. Философия истории... С. 125-1З0.

43. См.: Семенов Ю.И. Указ. соч. С. 130-132, 215-216.

44. Куряев А.В. Предисловие к русскому изданию // Мизес Л. фон. Теория и история. интерпретация социально-экономической эволюции. М., 2001. С. 5; Родбарт М. Предисловие // Там же. С. 7.

45. Мизес Л. фон . Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции. М., 2001. С. 187.

46. Там же. С. 134.

47. Там же. С. 116.

48. Мизес Л. фон. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М., 1993. С. 131.

49. См.: Семенов Ю.И. Философия истории...С. 39.

50. См., например: Современная западная философия. М., 1998. С. 138.

51. Честертон Г.К. Упорствующий в правоверии // Моэм У.С. Подводя итоги. М., 1991. С. 529-530.

52. Семенов Ю.И. Невежда и шарлатан в роли учителя мудрости // Философия и общество. 1998. № 3. С. 288.

53. См.: Семенов Ю.И. О русской религиозной философии конца XIX - начала XX века.

54. Маркс К. Исповедь // Воспоминания о Марксе и Энгельсе. М., 1956. С. 275.



Глава 104.

Ю.И. Семенов в своей работе "РОССИЯ: ЧТО С НЕЙ БЫЛО, ЧТО С НЕЙ ПРОИСХОДИТ
И ЧТО ЕЁ ОЖИДАЕТ В БУДУЩЕМ", написанной в 1995 году пишет

1. Несколько вводных слов

    Наша страна находится сейчас на крутом переломе, характер которого для многих неясен. Все люди, для которых судьба России не безразлична, стремятся разобраться в том, что же происходит на её обширных просторах, с тем, чтобы определить  свою позицию. В России сейчас идёт борьба самых различных политических сил, одни из которых стоят у власти и хотели бы продлить своё пребывание у государственного кормила, а другие - стремятся прийти к власти. И самое важное сейчас для каждого человека, любящего свою страну и обеспокоенного её судьбой, понять, чьи интересы каждая из этих сил выражает и отстаивает, какие цели она на самом деле перед собой ставит, насколько осуществимы эти цели и к чему ведёт или к чему приведёт политика, которую эта сила или уже осуществляет, или собирается реализовать в случае прихода к власти.

    Но для этого нужно, прежде всего, понять, что происходит в стране, какие идут в ней реальные процессы. В свою очередь, понять сейчас происходящее в нашем обществе нельзя, не разобравшись в том, каким был наш социально-экономический и вообще общественный строй в период, предшествовавший тому, что получило название перестройки.

2. Какой общественный строй возник в нашей стране в результате Октябрьской революции 1917 г.

    Его характеризуют и называют по-разному. Крайности нередко сходятся. Самые верные защитники именуют его социализмом. Так поступают Н. Андреева, В. Анпилов и их приверженцы - члены ВКПБ и РКРП. Термины "социализм" и "коммунизм" используют для обозначения этого строя и самые ярые его противники, например, А.И. Солженицын. Что же касается многих других, то они чаще всего употребляют слово "социализм", но с добавлением эпитетов: государственный, бюрократический, тоталитарный, феодальный. Говорят также и о "сталинской модели социализма". Реже, но встречаются и такие характеристики, как государственный капитализм, рабовладельческо-феодальный строй и, наконец, азиатский способ производства. Широкое распространение получили термины "командно-административная система", "авторитарно-бюрократический строй", "тоталитарный строй" и т.п.
      
    Существует, по крайней мере, одно положение, относящееся к нашему прошлому общественному строю, которое принимается всеми: и его защитниками, и его противниками. Это тезис о том, что в нашем обществе основная часть средств производства находилась в собственности государства. Согласно правовым документам, прежде всего конституции, государственная собственность являлась общенародной, то есть собственностью всех членов общества вместе взятых.

    В принципе такое возможно. Но государственная собственность может быть одновременно и общенародной при одном непременном условии: государство должно быть демократическим, а демократия при этом - не формальной, а реальной. Государственные чиновники при таком строе должны являться слугами народа, который имеет не просто формальное право, а реальную возможность в любое время их сместить. Вряд ли имеет смысл доказывать, что при наших прошлых порядках никакой демократии не существовало: ни реальной, ни даже формальной. Существовала лишь фикция демократии. Даже лидеры КПСС в последние годы перестройки вынуждены были признать, что трудящиеся у нас были отчуждены от власти и собственности и что существовавший у нас порядок может быть охарактеризован только как тоталитарный, т.е. крайне антидемократический.

    Но если не было демократии, то и государственная собственность не являлась общенародной. Общенародная собственность была юридической фикцией. Иногда говорят, что собственность у нас была ничейной. Так не бывает. Если нет собственников, то нет и собственности. А государственная собственность, несомненно, существовала. Были, разумеется, и собственники. Ими являлись люди, входившие в состав государственного аппарата, становым хребтом которого был партийный аппарат. Говоря о партийно-государственном аппарате, я имею в виду не всех вообще его работников, а лишь ответственных или, иначе, номенклатурных. Своеобразный отряд в среде номенклатурщиков составляли директора средних и крупных промышленных и сельскохозяйственных предприятий. Именно номенклатурные работники, вместе взятые, и были реальными собственниками средств производства. Перед нами действительно совместная собственность, но не всего общества, а только одной его части.

    Таким образом, наше общество прежде делилось на две большие группы людей, которые отличались своим отношением к средствам производства. Одна из них владела средствами производства, другая была лишена их и поэтому была вынуждена работать на представителей первой. Весь созданный продукт поступал в распоряжение членов первой группы, причём бесконтрольно. Часть его использовалась на расширение производства и другие общественные нужды, другая - шла производителям для обеспечения их существования, третья - тратилась на содержание владельцев средств производства.

    Трудящиеся получали свою долю общественного продукта в форме зарплаты или трудодней, владельцы средств производства кроме зарплаты пользовались значительным числом привилегий (спецраспределетили, спецмагазины, спецполиклиники, спецсанатории, госдачи с обслугой и т.п.). На языке наиболее циничных представителей господствующего слоя должности, с которыми были связаны привилегии, назывались должностями с "корытом". Размеры "корыт" были различными. Они зависели от положения должности человека в пирамидальной иерархической системе. Чем выше была должность, тем большим было "корыто". Самыми большими были "корыта" у генерального секретаря и членов политбюро ЦК КПСС.

    Таким образом, наше общество было расколото на две большие группы людей, различавшихся по их отношению к средствам производства, по способам получения и размерам получаемой доли общественного продукта и, конечно, по роли в организации труда. В силу различия мест в системе экономических отношений одна группа безвозмездно присваивала труд другой. Иными словами, эти две группы были не чем иным, как общественными классами: одна - классом эксплуататоров, другая - классом эксплуатируемых. Существовали в обществе и люди, которые не относились ни к одному из этих классов, что не меняло общей картины.

    Как явствует из всего сказанного, у нас существовал особый антагонистический способ производства, основанный на очень своеобразной форме частной собственности. Нередко частную собственность отождествляют с собственностью отдельного лица. Это неверно. Частная собственность есть такая собственность части общества, которая позволяет ей эксплуатировать другую её часть. Частными собственниками могут быть члены господствующего класса, взятые по отдельности. Это - персональная частная собственность. Частная собственность может быть групповой. Таковой является акционерная собственность при капитализме.

    И, наконец, средствами производства могут владеть все члены господствующего класса, вместе взятые, но ни один из них в отдельности. Это - общеклассовая частная собственность. Существовавший у нас эксплуататорский общественный строй был основан на общеклассовой частной собственности, выступавшей в форме государственной. С этим связано совпадение личного состава государственного (точнее: партийно-государственного) аппарата с классом эксплуататоров. Такой способ производства можно было бы назвать политарным или просто политаризмом (от греческого полития - государство), а членов господствующего класса - политаристами. Он очень сходен с тем, что существовал в странах Востока с древнейших времён вплоть до XIX в. и известен в литературе под названием азиатского способа производства. О том, что у нас номенклатурные работники являлись господствующим классом, народ догадывался уже давно. Кому не известно выражение "советская буржуазия" или насмешливые названия "дворянское гнездо" и "царское село" для обозначения домов и дачных посёлков, в которых обитала наша аристократия.

    Как видно из всего сказанного, никакого социализма ни в нашей стране и ни в одной из стран, носивших название социалистических, не существовало. Термин "социализм" был ширмой, за которой скрывался политаризм.

    Октябрьская революция 1917 г. была не результатом заговора кучки людей, а великим народным движением. Именно опора на основную часть населения обеспечила большевикам победу в гражданской войне. Большинство людей, возглавлявших революцию, а также широчайшие массы её участников были воодушевлены идеями свободы, равенства, социальной справедливости. Однако для создания справедливого общества идей, даже самых благородных, недостаточно. Нужна прочная материальная база, а её-то как раз и не было. Природа социально-экономического строя определяется вовсе не идеями, которыми руководствуются люди, а уровнем развития производительных сил общества. Все марксисты, включая В.И. Ленина, признавали, что производительные силы России к 1917 г. не достигли уровня, при котором возможен социализм. В результате, после революции в нашей стране с неизбежностью начался процесс становления частной собственности и классов. Так как на пути капиталистического развития были поставлены преграды, частная собственность возродилась в форме общеклассовой, а классовое общество - в форме политарного. Политарные отношения предполагали собственность господствующего класса не только на средства производства, но и наличности самих работников, что могло выражаться лишь в праве на их жизнь и смерть. Поэтому политаризм исключает демократию, а его становление с неизбежностью предполагает массовые кровавые репрессии.

3. Почему и зачем началась перестройка

    Политарные социально-экономические отношения, которые в основном сложились к началу 30-х годов, на первых порах дали мощный толчок развитию производительных сил  общества. Это сделало возможным превращение СССР в одну из самых мощных индустриальных стран мира, а в дальнейшем обеспечило ему положение одной из двух сверхдержав. Однако, начиная, примерно с 50-х годов, политарные отношения стали превращаться в тормоз для развития производительных сил страны. К 1985 г. темпы нашего экономического развития упали до нуля. Непрерывно нарастал кризис экономики и всего общества. Объективной необходимостью стала ликвидация ставших совершенно неэффективными политарных отношений и замена их другими. Именно это вызвало к жизни процесс, начальный этап которого получил название перестройки. Так что, вопреки утверждениям некоторых националистически настроенных политиков, всё, что происходило в нашей стране после 1985 г., не было результатом ни заговора "мирового сионизма", "всемирного масонства" и т.п., ни операцией, подготовленной ЦРУ или какой-либо другой зарубежной спецслужбой.
      
    Самым важным является вопрос о том, какие именно социально-экономические отношения должны были прийти на смену изжившим себя политарным.

    Наше общество является индустриальным. Оно, как и любое индустриальное общество состоит из множества хозяйственных ячеек, между которыми существует широкое разделение труда. Нормальное функционирование экономики такого общества невозможно без постоянной циркуляции огромной массы материальных ценностей между всеми хозяйственными ячейками и столь же постоянной координации их производственной деятельности. У нас в прошлом это осуществлялось посредством механизма централизованного государственного планирования и регулирования. Когда начала рушиться политарная система, этот механизм развалился в первую очередь. Восстановить его в прежнем виде невозможно, ибо для этого нужно было бы возродить всю политарную систему в целом, включая внеэкономическое принуждение. В настоящее время единственный способ обеспечения бесперебойного функционирования нашей экономики - это её превращение в рыночную, т.е. в такую, в которой регулятором производства в масштабах общества является рынок. Нравится нам это или не нравится - но другого выхода нет.

    Единственной известной до сих пор в истории человечества рыночной системой является капиталистическая. Рынок существовал и до капитализма, но рыночных экономических систем до него никогда не было. Это дало основание для вывода, что на смену политаризму в нашей стране должен прийти капитализм.

    Трудно сказать, был ли такой вывод сделан хотя бы некоторыми из наших общественных деятелей ещё до начала перестройки, но, во всяком случае, сама она началась отнюдь не под лозунгом перехода к капитализму. Как известно, перестройка началась по инициативе сверху. Наименее консервативная часть руководства КПСС, возглавляемая М.С. Горбачёвым, осознала необходимость перемен. Но никакой чёткой программы у этих людей не было. Совершенно не понимая реальной сущности нашего общественного строя, они действовали во многом по наитию. Всё идеологическое обоснование перестройки сводилось к бесконечным разговорам об имевшей место у нас деформации идеи социализма, о необходимости устранения этой деформации и создания "социализма с человеческим лицом", демократического социализма и т.п. Экономисты, которые приняли перестройку, без конца говорили о необходимости соединения социализма с рынком, создания рыночного социализма. Дальше этого некоторое время никто не шёл.

    Провозглашённая перестройкой гласность и иные послабления создали возможность легальной оппозиции. Нерешительность власти, бесконечные её колебания, неоднократные попытки попятного движения, отсутствие зримых позитивных результатов в экономике сделали возникновение широкой оппозиции неизбежной. Оппозицию составили самые различные люди, придерживавшиеся далеко не одинаковых взглядов. Их объединял лишь один лозунг - утверждение демократии. Именно в среде этой оппозиции у части активных её деятелей и начал вызревать вывод о необходимости замены существующего у нас строя капиталистическим. Эта мысль встретила сочувствие у ряда членов бывшего руководства КПСС. Эту группировку трудно назвать буржуазной, ибо сами они буржуа не были, да и вообще буржуазии как класса у нас тогда ещё не существовало. Назовём их условно буржуафилами. Постепенно буржуафилы стали ведущей группировкой в среде тех людей, которые называли себя демократами.

    На первых порах буржуафилы не рисковали выступать с открытыми знамёнами. Наоборот, они тщательно скрывали свои цели. Когда, например, на сессии Верховного Совета, на которой обсуждалась программа "500 дней", один из депутатов заявил, что она по существу своему представляет план перехода к капитализму, один из её авторов - академик С.С. Шаталин выступил с категорическим отрицанием этого. Спустя несколько лет, уже после прихода буржуафилов к власти, этот учёный признал, что он сам, конечно, прекрасно понимал буржуазную сущность своей программы, но сказать об этом не мог, ибо это вызвало бы бурю возмущения. Иначе говоря, он, конечно, лгал, но во имя великой цели, во имя светлого капиталистического будущего России. "Ложью во спасение" занимались и другие идеологи буржуафилов. Они без конца призывали отказаться от терминов "капитализм" и "социализм" как бессмысленных и давно устаревших, вещали о необходимости перехода к "социально-ориентированной рыночной экономике", "приобщения к мировой цивилизации", "возвращения на столбовую дорогу развития человечества" и т.п. и т.д.

    Если не полностью, то частично карты свои буржуафилы начинали раскрывать лишь после августовских событий 1991 г., когда власть оказалась в их руках.

4. Гайдаровская программа - вперёд к капитализму!

    В достаточной степени определённая программа перехода к капитализму начала реализовываться с приходом к руководству команды, возглавляемой Е.Т. Гайдаром. Даже если исходить из того, что переход России к капитализму исторически неизбежен, то и в таком случае нельзя не заметить, что из всех возможных стратегий движения по этому пути была выбрана самая наихудшая. С тех пор это стало традицией.

    Когда российское руководство сталкивалось с какой-либо сложной проблемой, оно всегда безошибочно выбирало из всех вариантов её решения такой, хуже которого найти было совершенно невозможно. Наглядным примером является хотя бы Чечня.

    Один из пороков политарного строя состоял в том, что людей при нём отучивали мыслить самостоятельно. От них требовали слепой веры в те или иные положения. В результате, когда люди по тем или иным причинам утрачивали веру во вколачиваемые им догмы, они, как правило, начинали искать иные авторитеты, которым можно было бы столь же слепо доверять. И находили. Отбросив одни догмы, они заменяли их на другие, из одной веры переходили в другую. Стиль же их мышления при том ничуть не менялся. Как они были догматиками, так и продолжали ими быть: сменялись лишь догмы, лишь символы веры. Они становились инаковерующими, но отнюдь не свободомыслящими.

    Такая участь постигла многих наших интеллигентов. Вчера они били земные поклоны Марксу и Энгельсу, сегодня они ползают на брюхе перед Бердяевым, Булгаковым, Шпенглером, Тойнби. И при этом считают, что идут в ногу со временем, прониклись совершенно новым духом. И нельзя при этом не вспомнить строк из стихотворения А.К. Толстого "Поток богатырь". Его герой, уснувший в эпоху Киевской Руси, просыпается дважды: один раз во время Ивана Грозного, второй - в 60-х годах XIX в. И во время второго пробуждения к нему обращаются с требованием преклониться перед русским мужиком:

      "И подумал Поток: "Уж господь борони
      Не проснулся ли слишком я рано?
      Ведь вчера ещё, лёжа на брюхе, они
      Обожали московского хана,
      А сегодня велят мужика обожать!
      Мне сдаётся, такая потребность лежать
      То пред тем, то пред этим на брюхе
      На вчерашнем основана духе!"

    Не избежали этой беды и многие наши доморощенные экономисты. И самое печальное, что к числу их относятся люди, которым было доверено руководство нашей экономикой. Е. Гайдар и его компания вместо того, чтобы детально разобраться в нашей экономике, начали искать зарубежные авторитеты, которым можно было бы поверить. И нашли их в лице монетаристов чикагской школы - Ф. Хайека, М. Фридмена и их последователей.

    Суть их концепций - в уповании на полную свободу рынка, который-де всё поставит на своё место, в отказе от какого-либо регулирования рыночной стихии. Авторы их отставали от жизни по крайней мере на век. Свободного рынка при капитализме давно не существует. Во всех без исключения развитых, и не только развитых, капиталистических странах он регулируется государством. Это имеет место даже тогда, когда дела идут нормально. В случае же чрезвычайных обстоятельств степень государственного воздействия на рынок резко возрастает. Поэтому ни одно правительство развитых капиталистических стран никогда даже и не пыталось полностью провести в жизнь постулаты чикагской школы. Даже "рейгономика", казалось бы исходившая из этих положений, не покончила и не могла покончить с государственным регулированием рынка.

5. И каковы же результаты?

    И вот Е. Гайдар и его команда решили руководствоваться догмами монетаризма в стране, в которой рынок отсутствовал, экономика которой носила монополизированный характер, в стране, которая к тому же находилась в условиях жесточайшего экономического и вообще общественного кризиса. Результаты можно было предсказать заранее - полный провал этой политики, крах экономики и деградация страны в целом. Так оно и случилось и иначе произойти не могло.

    Обратимся к цифрам, причём не тем, что фигурируют в оппозиционной печати и могут вызвать недоверие, а тем, что приводятся в официальных документах, предназначенных для властей аналитических обзоров институтов РАН и в "демократической" печати (неужели вы им верите? - Л.С.).

    Общий объём промышленного производства к концу 1994 г. сократился по сравнению с 1990 г. на 53,1%, причём в лёгкой промышленности спад составил 74,5%, в пищевой - 45,4%. Производство в наукоёмкой промышленности пало за это время в 10 раз. В России исчезает электронная промышленность, электромашиностроение, сельскохозяйственное и транспортное машиностроение и ещё множество самых важных отраслей промышленности. Гибнет гордость СССР - космическая промышленность. Интенсивность промышленного производства к декабрю 1994 г. сократилась по сравнению с уровнем января 1990 г. на 54,4%. Быстрыми темпами идёт деиндустриализация страны, которая в ближайшее время может стать необратимой. Страна всё в большей степени превращается в сырьевой придаток развитых капиталистических стран. В России формируется экономика зависимого, по существу колониального типа.

    Разрушается и сельское хозяйство. К 1994 г. производство мяса сократилось на 30%, зерна - на 28%, молока и молочных продуктов - на 25%, яиц - на 20%. Если привести абсолютные цифры, то в 1991 г. в стране производилось 5815 тыс. тонн мяса, а в 1993 г. - 4099. Производство колбасных изделий за это же время сократилось с 2077 тыс. тонн до 1493, животного масла - с 729 тыс. тонн до 410, молочной продукции (в пересчёте на молоко) с 18,6 до 8,4 млн тонн, сахара-песка - с 3425 до 1355 тыс. тонн, муки - с 20,5 до 9,2 млн тонн, крупы - с 2679 до 1877 тыс. тонн.

    И дела идут всё хуже. Если в первом полугодии 1994 г. производство мяса и колбасных изделий составляло соответственно 43% и 63% от объёма производства в первом полугодии 1989 г., то по данным Госкомстата РФ, к июлю 1995 г. составит 18% от показателя 1989 г. Гайдара нет в правительстве, но В. Черномырдин, А. Чубайс и иже с ними уверенно ведут страну по гайдаровскому пути - к пропасти.

    Произошло обвальное падение производительности труда. За 1992-1994 гг. она сократилась на 38%. Валовый внутренний продукт в 1994 г. составил всего лишь 50% от уровня 1990 г. Такого падения не было даже в годы Великой Отечественной войны, когда он уменьшился всего лишь на 17%. В результате всего этого страна оказалась в положении второстепенной державы, опутанной цепями зависимости от капиталистических стран, которые пытаются диктовать ей свою волю. К этому нужно добавить, что пала боеспособность вооружённых сил страны.

    Разрушена система бытового обслуживания населения. Расстроилась работа всех видов транспорта. Были ликвидированы многие метеостанции, к 1995 г. из 150 сейсмических станций было закрыто 117, что грозно аукнулось во время землетрясения на Курилах и на Сахалине.

    Падение производства привело к сокращению душевого потребления всех продовольственных продуктов (мяса, молочных продуктов, овощей, фруктов и т.п.). Большая часть населения оказалась в состоянии такой нищеты, какой страна не знала, по крайней мере, в течение последних полувека. По самым оптимистических подсчётам, доходы населения за годы "реформ" сократились в 2-3 раза, а сельских тружеников, научных работников, пенсионеров - в 6-7 раз.

    Возникла и стремительно растёт безработица. К ноябрю 1994 г. число полностью и частично безработных достигло 9,7 млн., что составляет 13% активного населения страны. Снова на улицах городов России появилась армия нищих, ядро которой составляют профессиональные нищие. Только с осени 1993 г. по осень 1994 г. число последних выросло в 3-4 раза и составляет около 300-350 тыс. Увеличилось число бомжей, достигнув к настоящему времени 1,1 млн. человек.

    Идёт процесс резкого социального расслоения. Страна всё больше раскалывается на небольшую кучку богачей и огромную массу обездоленных. Нарастает социальный антагонизм. Вымывается и исчезает слой людей со средними доходами. Если в 1989-1990 гг. более 40% семей располагало средствами, достаточными для обеспечения научно обоснованного потребления продуктов питания, непродовольственных товаров и услуг, то к августу 1994 г. доля таких семей составила всего лишь 0,4%. Идёт прогрессирующий развал сферы бытовых услуг, систем социального обеспечения, отдыха и медицинского обслуживания. Сократилось производство лекарств, а цены их настолько увеличились, что они стали недоступными для многих групп населения. В результате резко ухудшилось состояние здорового населения, резко выросла заболеваемость, в частности, с 1990 г. по 1993 г. заболеваемость сифилисом увеличилась в 6 раз (в Подмосковье с 1991 по 1995 гг. даже в 25 раз), начались вспышки эпидемий, вырос промышленный и бытовой травматизм.

    Пала средняя продолжительность жизни. Если в 1987-1988 гг. она составляла 70 лет (65 лет для мужчин и 73 - для женщин), то в 1993 г. - лишь 65 лет (59 лет для мужчин, 72 - для женщин). Возросла смертность: со 114 человек на 10 тыс. населения в 1990 г. до 146 - в 1993. Для людей в трудоспособном возрасте эти цифры составляли соответственно 49 и 77 человек. Увеличилось число самоубийств: с 27 человек на 100 тыс. населения в 1991 г. до 38 - в 1993 г. Всего лишили себя жизни в 1992 г. - 46 тыс. человек, в 1993 г. - более 56 тысяч. Пала и продолжает падать рождаемость: в первом квартале 1992 г. она составляла 11,4 человек на тысячу населения, в первом квартале 1994 г. - 9,4. Выросла младенческая смертность. В 1990 г. умерли, не дожив до 1 года, 17,4 младенца из тысячи новорожденных, в 1991 г. - 17,8, в 1992 г. - 18,0, в 1993 г. - 19.

    В 1992 г. впервые в послевоенное время началось сокращение населения страны. Естественная убыль населения составила 207 тыс. человек. Она в значительной степени была компенсирована миграцией. Поэтому население страны уменьшилось лишь на 31 тыс. человек. В 1993 г. естественная убыль населения составила 805 тыс. человек (умерло в 1,5 раза больше, чем родилось), а абсолютное сокращение населения достигло цифры в 300 тыс. человек. В 1994 г. естественная убыль населения, по предварительным данным возросла до 850 тыс. человек.

    Разваливается система дошкольного и внешкольного воспитания, закрываются детские сады, летние лагеря, дома юного техника, детские спортивные школы, мало что осталось от когда-то разветвлённой сети детских библиотек. Лишённые организованного досуга подростки втягиваются в криминальную сферу. Резко растёт подростковая преступность.

    Разрушается система народного образования, высшей школы. Этот процесс набрал такие темпы, что на него вынуждена была реагировать даже наша рептильная "демократическая" пресса. Но очень своеобразно. Недавно в одной из статей в "Известиях" было написано, что "сейчас под угрозой оказалось единственное, что за три века советской власти не удалось разрушить - российская школа". Больше лжи сказать трудно. Можно по-разному относиться к нашему недавнему прошлому. Но несомненным фактом является, что именно советская власть и создала существующую ныне систему народного образования. В царской России ничего подобного не было. Накануне войны грамотные в ней составляли всего лишь 21,1% населения. Она отставала в этом отношении от передовых стран на 100-120 лет. Обычно апологеты царизма ссылаются на то, что в 1911 г. Государственной думой был принят закон о всеобщем начальном образовании. Но при этом, конечно, умалчивают, что он был отклонён Государственным советом и не вступил в действие. Лишь при советской власти не только всё население стало грамотным, то открылась возможность для всех желающих получить высшее образование. Сейчас же даже полное среднее образование, не говоря уже о высшем, постепенно становится недоступным для детей трудящихся.

    Под угрозой исчезновения находится фундаментальная наука. "Демократические" публицисты с пафосом провозглашают, что в настоящее время кончилась изоляция нашей науки от мировой, что наши учёные получили доступ к достижениям мировой, прежде всего западной, мысли. На деле всё обстоит наоборот. Никогда ещё изоляция нашей науки от мировой не была такой полной. Даже в центральные библиотеки страны, не говоря уже о провинциальных, почти полностью перестала поступать зарубежная научная литература, перестали приходить научные журналы. Что же касается поездок за рубеж, то рядовому российскому учёному они совершенно не по карману. Ездят только избранные, имеющие хорошие связи с иностранными коллегами, занимающими влиятельные посты и способными обеспечить финансирование такой поездки. На смену идеологическому железному занавесу пришёл новый железный занавес - финансовый, значительно более непроницаемый, чем первый.

    Россию прямо таки захлестнул вал преступности, который продолжает всё больше вздыматься, ставя под угрозу существование каждого человека. Вместе с этим падает раскрываемость преступлений. Если в 1985 г. на всей территории СССР остались нераскрытыми 430-450 убийств, то в 1994 г. только в России - 7500, т.е. в 16-17 раз больше. Таким образом, вместо "столбовой дороги цивилизации" многие россияне вышли на большую дорогу, причём в отличие от прошлых веков, не с кистенём, а с более совершенным оружием.

    Набирает темпы процесс духовного одичания, падает нравственность, пышно расцветают все виды разврата, воцаряются законы джунглей, распространяются все виды иррационализма и мракобесия, начиная с православия и "Белого братства" и кончая астрологией, колдовством верой в сглаз, в порчу и т.п. Страна в этом отношении возвращается ко временам средневековья.

    И падение нравственности отнюдь не результат одного лишь стихийного процесса. Оно в значительной степени - следствие целенаправленной деятельности органов "демократической" печати. Например, ведущая "демократическая" газета "Известия" в своих статьях бичует бескорыстие, готовность пожертвовать собой, чтобы спасти других, и иные такие же моральные качества как отвратительные пережитки тоталитарного прошлого. Главный принцип поведения человека, который газета пропагандирует, лучше всего выражен в афоризме гулаговских воровских "авторитетов": "Сдохни, сегодня - ты, а завтра - я". Иной раз кажется, что "демократические" средства массовой информации поставили себе задачей воплотить в жизнь лозунг, который когда-то был выдвинут Гитлером: "освободить человека от химеры, называемой совестью". Все идеалы замещаются одним - добыть как можно больше баксов. Страна погружается в пучину аморализма и вседозволенности. Вот во что на деле обернулось обещанное "демократами" "духовное возрождение России".

    Нельзя не вспомнить и о распаде СССР, в результате которого 25 млн русских оказались в положении дискриминируемого меньшинства. И чтобы ни говорили "демократы" об объективном процессе, который неизбежно вёл к этому, факты неопровержимо свидетельствуют, что ликвидация СССР была следствием их целенаправленной политики.

    И сейчас, когда все мы сидим у разбитого корыта, "демократам" становится всё труднее выкручиваться. Дело доходит до смешного. В поздние перестроечные годы "демократические" публицисты и подпевавшие им экономисты без конца твердили об ужасающей нищете в СССР, о крайне низком уровне душевого потребления продуктов питания. Споры среди них сводились к одному: находится ли СССР по уровню жизни на 150-ом или на 180-ом месте в мире. А недавно одна "демократическая" газета опубликовала статью, в которой говорилось, что СССР по уровню душевого потребления продуктов питания стоял столь высоко, что даже после его резкого падения в результате "демократических" реформ Россия всё ещё остаётся в числе наиболее благополучных в этом отношении стран.

    Выкручивались "демократы" по-разному. Так, например, один из самых убеждённых гайдаровцев, постоянный автор "Известий" - А. Илларионов в одной из своих статей заявил, что обнищание населения в результате гайдаровской политики произошло лишь в сознании людей, сбитых с толку "краснокоричневыми". В действительности же жизненный уровень подавляющего большинства людей вырос, да ещё не как-нибудь, а по меньшей мере в несколько раз. Сразу видно, что человек прошёл хорошую школу. Ведь ещё Гитлер и Геббельс говорили, что для того, чтобы лжи поверили, она должна быть чудовищной. Ведь скажи А. Илларионов, что жизненный уровень нисколько не снизился, ему бы ни в коем случае никто не поверил. Но когда уверяют в том, что жизненный уровень возрос в несколько раз, то кто-то невольно подумает: может быть, он и не возрос, но уж во всяком случае, не снизился. Не может же человек, которого такая серьёзная газета, как "Известия", называет известнейшим и вдумчивым экономистом, столь нагло лгать. Перу А. Илларионова принадлежит и статья, в которой он доказывает, что причина всех наших экономических бед, включая рост инфляции и падение производства, является сознательная деятельность бывшего председателя Центрального банка России В. Геращенко. Правда, совершенно непонятно, о каких там ещё экономических бедах может идти речь, когда уровень жизни вырос в несколько раз. И самое невероятное, что этот человек всё ещё считается экономистом и даже руководит институтом экономического анализа.

    "Демократические" публицисты, не утруждая, конечно, себя никакими размышлениями, раньше чаще, теперь реже, как о само собой разумеющемся говорят об изобилии, которое в результате гайдаровских реформ пришло на смену времени, когда полки магазинов были пусты и люди бродили в тщетных поисках пропитания. При этом они никак не объясняют, почему же со сменой эпохи голых полок эпохой изобилия резко упало душевое потребление всех продуктов питания и миллионы россиян впервые после преодоления военной разрухи стали голодать в буквальном смысле слова. К 1993 г. по среднему потреблению мяса, молока и яиц, овощей страна оказалась отброшенной на 20 лет.

    По данным Госкомстата РФ, в первом квартале 1993 г. по сравнению с тем же периодом 1992 г. среднедушевое потребление составило: мясных продуктов - 79%, молочных - 66%, яиц - 92%, рыбных продуктов - 95%, сахара, кондитерских изделий - 87%, фруктов - 68%, картофеля  - 104%, хлеба - 122%.

    В 1991 г. среднедушевое потребление мяса и мясопродуктов составляло 69 кг, в 1992 - 60, в 1993 - 59, в 1994 - 57. По молоку и молочным продуктам этот ряд выглядит так: 347 - 281 - 294 - 277 кг; по животному маслу: 5,8 - 5,4 - 5,3 - 5,0 кг; по растительному маслу: 7,8 - 6,7 - 6,0 - 6,5 кг; по сахару: 37,8 - 30 - 30 - 30 кг. В результате средняя калорийность питания взрослого россиянина приблизилась к 2100 ккал, что недостаточно даже для 11 летнего ребёнка. По данным Минздрава РФ, дефицит белков в рационе жителя России составил в 1993 г. 25%, витамина А - 30%, витаминов группы В -20-30%, С - 50%. Данные по 1994 г. столь же неутешительны. Таким образом, в эпоху изобилия основная масса населения России стала питаться гораздо хуже, чем раньше. К этому нужно добавить, что, несмотря на значительный рост цен, сделавший многие продукты питания практически недоступными для значительной части населения, на резкое сокращение платёжеспособного спроса, в настоящее время идёт нарастание дефицита продовольствия. Всё чаще и чаще даже в крупных городах то те, то другие продукты исчезают с прилавков магазинов. И дальше будет ещё хуже. Ведь сельскохозяйственное производство у нас разваливается, а жить только за счёт импорта невозможно.

    Во время предвыборной кампании 1993 г. пытался говорить об изобилии и сам Е. Гайдар. И глядя на его сытую физиономию, на его лоснящееся от жира лицо, понимаешь, что в чём-то он прав. У нас действительно существует изобилие, но только для незначительной части населения. Но такое изобилие у нас существовало и раньше: для политаристов. Отличие только в том, что раньше доступ в магазины, где обарахлялась наша верхушка, был закрыт для народа милицией и КГБ, а теперь - совершенно недоступными для трудящихся людей ценами. И последний барьер совершенно непроницаем. Милиционера ещё можно было уговорить пропустить тебя в начальственный лабаз, но убедить продавца фешенебельного магазина продать товар за четверть или даже за полцены невозможно. Е. Гайдар и в старые времена имел пусть не самое большое, но в целом вполне приличное "корыто". А теперь, когда он ушёл из правительства, для него создали неплохую кормушку, именуемую Институтом экономики переходного периода. О научной деятельности этого института неизвестно ничего, но зарплату его директор получает весьма приличную.

    Вообще, когда слышишь из уст наших государственных и не только государственных деятелей слова о царящем в стране изобилии, невольно вспоминается одно из стихотворений А.К. Толстого
   
      "У приказных ворот собирался народ
                Густо;
      Говорит в простоте, что в его животе
                Пусто!
      "Дурачьё! - сказал дьяк, - из вас должен быть всяк
                В теле;
      Ещё в Думе вчера мы с трудом осетра
                Съели!"

    Как на единственное достижение в экономической области апологеты гайдаровского курса указывают на создание мощной банковской системы. Спору нет, рыночная экономика не может нормально функционировать без развитой системы банков. Последняя является своеобразной кровеносной системой этой экономики. Но всё дело в том, что наша нынешняя система банков к функционированию общественного производства не имеет почти никакого отношения. Она обеспечивает рост не общественного богатства, а лишь богатства тех людей, которые заняты в банковском деле. Она существует сама для себя. К ней в полной мере можно отнести слова А.Т. Твардовского:
    
      "Это вроде как машина
      Скорой помощи идёт:
      Сама режет, сама давит,
      Сама руку подаёт."

    Отличие разве только в том, что многих из числа к ней не принадлежащих, она только режет и давит. Это могут засвидетельствовать миллионы одураченных лживых посулами людей.

    О. Лацис - один из самых бесстыдных холуёв режима - однажды нашёл всё же слово в оправдание гайдаровской политики. Оказывается, в крахе нашей экономики виноват вовсе не Е. Гайдар и компания, а большевики, создавшие такую экономику, которая в результате политики, проводимой "демократами", не могла не развалиться. Ну, а Гайдар-то, вырабатывая свой план, знал или не знал, с какой экономикой ему придётся иметь дело? Видимо, не знал, ибо ход событий застал его врасплох. Или знал, но тогда не понятно, почему он следовал такой стратегии. Вообще виновата сама экономика, которая никак не захотела согласовываться с гайдаровскими намётками. И О. Лацису никак не приходит в голову, что худшего о Гайдаре он сказать не мог. Как видно, и с точки зрения Е. Гайдара, и с точки зрения О. Лациса не планы должны согласовываться с действительностью, а, наоборот, реальность обязана согласовываться с их прожектами. А если она не будет согласовываться, то тем хуже для неё. Е. Гайдар продемонстрировал полную некомпетентность не только в главном, но и в деталях. Достаточно вспомнить его заявления о том, что цены поднимутся не более, чем в 3-4 раза, что курс доллара зафиксируется на отметке 80 рублей, что с осени 1992 г. начнётся подъём народного хозяйства страны и рост благосостояния населения и т.п. Впрочем, может быть, Е.Т. Гайдар в своё оправдание скажет, что сам он так не думал, а просто лгал, причём лгал со святой целью: хотел успокоить и обнадёжить людей. В общем, цель оправдывает средства. Ложь, но ложь во спасение. Но оставим потомкам разбираться в том, был ли Гайдар полным невеждой в проблемах экономики или политическим лжецом. Скорее всего, он сочетал в себе оба эти ценнейшие качества.

    В отличие от Е. Гайдара руководитель группы иностранных советников при президенте России Д. Сакс несомненно был реалистом. И патриотом. Но конечно, не России, а США. В результате его советов, блестяще проведённых в жизнь Е. Гайдаром и его командой, один из самых опасных конкурентов США в области экономики и политики был надолго выведен из строя и оказался во всех видах зависимости от США. Когда-то Б.Н. Ельцин говорил, что великая Россия стоит на коленях, и он видит свою задачу в том, чтобы помочь ей встать (а сам ЕБН в это время стоял у неплохого корыта и мог не о чем не задумываться - Л.С.). Каковы бы ни были пороки прежнего режима, но при нём наша страна никогда ни перед кем не стояла на коленях. А теперь - стоит.

6. Зачем, как и кем был ограблен народ

    В условиях, в которых страна оказалась к концу 1991 г. определённое ухудшение положения широких масс трудящихся было неизбежно независимо от того, какое правительство пришло бы к власти, и какую экономическую политику оно стало бы проводить. Объективной необходимостью было определённое освобождение, а тем самым и повышение цен. В этом смысле часть мер, которые были предприняты правительством Е. Гайдара, была оправданной.

    Но Е. Гайдар и его команда стремились обеспечить не только переход к рынку, но и создание класса капиталистов, прежде всего крупных, которые могли бы стать прочной социальной опорой для правящей верхушки. В условиях резкого спада производства и сокращения совокупного общественного продукта создание крупных капиталов было возможно только путём перекачки средств из карманов рядовых тружеников в мошну зарождающихся капиталистов, т.е. путём ограбления широких народных масс. Зарождающимся капиталистам были переданы многие источники доходов, которые раньше использовались самим государством. Е. Гайдар и его сотрудники рассчитывали, что накопленные капиталы будут вкладываться в производство и тем самым способствовать выходу из кризиса. Однако их надежды не оправдались. Новоявленные богачи предпочли тратить полученные средства для удовлетворения собственных потребностей и переводить их на счета в иностранные банки. За эти годы утечка капитала за границу в несколько раз превысила все полученные кредиты. Только в 1993 г. за границу было тайно переправлено 20 миллиардов долларов. Правительство никак на это не реагировало (а где же наше хваленое ЧК-КГБ-ФСБ - Л.С.).

    Но формирование класса капиталистов - длительный процесс. А социальная опора нужна была Е. Гайдару и его команде немедленно. Такой опорой мог стать народ. Рано или поздно он должен был отвернуться от такого рода реформаторов. Оставалось одно - опереться на политаристов, в ряды которых влился довольно большой отряд "демократических" активистов. За политаристами, многие из которых начали превращаться в капиталистов, были сохранены все их былые привилегии.

    Кроме того, в новых условиях для них открылись беспредельные возможности обогащения в виде взяток и т.п. Новые руководители, если прямо и не поощряли коррупцию, то по меньшей мере, смотрели на неё сквозь пальцы, не принимая никаких мер против распоясавшихся лихоимцев. Более того, коррупционеры всегда находили защиту у высшего начальства. Когда министр юстиции Н.В. Фёдоров попытался привлечь к уголовной ответственности лиц из ближайшего окружения президента, то это привело к тому, что он стал бывшим министром. Такая же участь постигла начальника Контрольного управления администрации президента Ю.В. Болдырева, который возомнил, что нормы уголовного кодекса распространяются на лиц, угодных президенту. Нельзя в этой связи не вспомнить президента США Т. Рузвельта, который на вопрос, как он может покровительствовать такому сукину сыну, каким является один из латиноамериканских диктаторов, спокойно ответствовал, что, конечно, этот тип - сукин сын, но он - наш сукин сын. И своих сукиных сынов покрывает не только президент, но и начальники на всех уровнях (этим вы ответили на мой вопрос весьма удачно - Л.С.).

    Взятки берут не только старые чиновники, но и новые - из числа "демократов". Газета "Московский комсомолец" опубликовала документы, свидетельствующие о том, что один из самых активных "демократических" деятелей, бывший заместитель председателя Моссовета и бывший советник президента по политическим вопросам С. Станкевич не брезговал безгрешными доходами. Сам герой скромно промолчал и до сих пор ходит на свободе, зная, что ему ничто не угрожает. Существует система взаимной круговой поруки, прорвать которую невозможно. Правда, президент создал было комиссию по борьбе с коррупцией, но вся её деятельность свелась к поискам компромата на А. Руцкого. Когда была состряпана нужная фальшивка, давшая основание отстранить последнего от исполнения обязанностей вице-президента, комиссия приказала долго жить, а один из главных фальсификаторов стал и.о. генерального прокурора.

    Число чиновников в стране за годы правления "демократов" не только не уменьшилось, но, наоборот, резко выросло. По официальным данным, число управленцев в СССР в 1991 г. составляло 745 тыс. человек. По таким же данным, в апреле 1994 г. в России насчитывалось 921 тыс. государственных чиновников. В 1994 г. при сокращении на 14% всех расходов бюджета, расходы на госаппарат возросли на 78%.

    Если учесть, что доходы чиновников выросли, а также принять во внимание, что к политаристам добавились ещё и капиталисты, то нетрудно понять одну из основных причин прогрессирующего обнищания народа. Сократился не только совокупный общественный продукт, но доля трудящихся в нём. Норма эксплуатации трудящихся масс в стране значительно выросла по сравнению с доперестроечным временем.

    По подсчётам "Аргументов и фактов", газеты крайне лояльной к существующему режиму, в советское время трудящийся получал на руки примерно 9-10 копеек с каждого заработанного им рубля. Приблизительно 40% изъятого государством возвращалось ему через общественные фонды потребления. Таким образом, ему в среднем доставалось примерно 50% заработанного. В настоящее время бюджетники, составляющие треть занятого населения, продолжают получать те же 8-12% от заработанного. Но теперь из отобранного у них, им возвращается самое большое 1%. Таким образом, они получают примерно 9-13% ими заработанного. Иначе говоря, норма эксплуатации за годы реформ выросла приблизительно в 5 раз.

7. Кто такие "демократы" и почему они борются против демократии?

    Вполне понятно, что такая политика, которую нельзя характеризовать иначе, как антинародную, не могла со временем не вызвать широкого недовольства, а затем и прямого протеста. В создавшихся условиях демократия, пусть во многом формальная, утвердившаяся в стране к концу перестройки, т.е. к августу 1991 г., стала опасной для правящей верхушки. В результате люди, которые называли себя демократами и до определённого времени действительно были сторонниками такого политического режима, взяли курс на уничтожение демократии и утверждение авторитарного способа правления.

    Речь, разумеется, идёт не о всех вообще людях, считавших себя демократами и участвовавших в борьбе против политаризма, а только той их части, которая выше названа была буржуафилами. Но так уж получилось, что, начиная с определённого времени, слово "демократы" стало использоваться только для обозначения буржуафилов. Все сторонники демократии, не принадлежавшие к этому лагерю, именовались по-другому. Отчасти это связано с тем, что буржуафилы, чтобы сохранить своё влияние на массы, которого они добились под флагом утверждения демократии, упорно продолжали цепляться за это слово даже и тогда, когда из сторонников демократии превратились в её противников.

    Более того, буржуафилы пытаются установить монополию на это название. В заметке, посвящённой памяти известного русского писателя В. Максимова, "Известия", отмечая его былые заслуги в борьбе против тоталитаризма, заявили, что в последние годы он резко изменил позицию и выступил против реформ и с критикой демократов. Правда же в том, что писатель ни на йоту не изменил свои убеждения. Он боролся не против демократии, а за демократию, которую пытались уничтожить люди, называвшие себя демократами.

    Другая причина такого своеобразного понимания слова "демократы" заключается в том, что люди, продолжавшие придерживаться демократических убеждений, стали отказываться именовать себя демократами, когда это слово было скомпрометировано политикой буржуафилов и возникла необходимость размежеваться с последними. Так как буржуафилов принято именовать демократами, то и я буду употреблять это слово и в данном смысле, но при этом буду ставить его в кавычки.

    Борьба буржуафилов против демократии началась довольно давно. Нельзя в этой связи не заметить, что традиционно в русской общественной мысли утвердилось обыкновение называть демократами не просто сторонников демократического политического режима, а людей, которые одновременно осознавали интересы народа как собственные и отстаивали их. Демократ - это, прежде всего, народный заступник. Так вот, буржуафилы демократами во втором смысле слова никогда не были. А в дальнейшем они неизбежно перестали быть демократами и в первом его смысле.

    Всё началось с критики политаризма, которую вели люди, придерживавшиеся довольно различных взглядов. Их объединяло одно - ненависть к этому общественному строю. И если бы они ограничились только критикой политаризма, то не было бы никакой необходимости прибегать ко лжи. Достаточно вспомнить грибоедовское: "Я правду о тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи". Однако часть этих критиков с самого начала стала прибегать ко лжи, причём нередко самой чудовищной. Это были люди, которые хотели не просто крушения политаризма, а прихода на его смену капитализма, т.е. буржуафилы. С этой целью им необходимо было развенчать идеалы социализма и коммунизма, идею общества, основанного на принципах равенства и социальной справедливости. И чтобы добиться этой цели, буржуафилы не брезговали ничем. Они исходили из того, что цель оправдывает средства. Наша печать лгала и в старые времена. Но всё познаётся в сравнении. И по сравнению с нынешней "демократической" печатью, газеты политарных времён выступают как образец компетентности, беспристрастия и объективности. Наша "демократическая" печать, равно как и националистическая, демонстрирует гармоническую смесь самой наглой лжи, удивительного невежества и невероятной глупости.

    Особенно яростную кампанию вела "демократическая" печать против В.И. Ленина. Не было ни одной мерзости, которая не была бы сказана в его адрес. Апогеем, конечно, является книга Д. Волкогонова "Ленин". Она неопровержимо свидетельствует о том, что этот человек, несмотря на массу учёных званий, никогда не был учёным. Среди его многочисленных сочинений нет ни одного, которое могло бы быть названо научным трудом. Он всегда в своих работах занимался угождением начальству, всегда, пользуясь красочным выражением одного из персонажей повести А.И. Солженицына, "заказ собачий выполнял". И в награду за это имел весьма приличное "корыто". Он был, как говорил про подобного рода людей Ленин, "дипломированным лакеем". И сейчас им остался. Просто переменились хозяева. Прежние хозяева требовали восхвалять Ленина, новые - обливать его грязью. И Д. Волкогонов это охотно делает во имя того же самого "корыта".

    В своей антикоммунистической кампании "демократическая" печать доходила до таких геркулесовых столпов глупости, что остаётся только дивиться. Иногда создаётся впечатление, что "демократические" публицисты принимают своих читателей за клинически безнадёжных идиотов. Совсем недавно, в марте 1995 г., газета "Известия" напечатала статью, посвящённую Н.И. Пирогову. Зачем она это сделала, легко понять из заглавия "Пирогов сохранился лучше, чем Ленин". Очередная попытка либо снова поставить вопрос о перезахоронении В.И. Ленина, либо хоть как-нибудь оскорбить память о нём.

    Тело Николая Ивановича, - пишет автор, - забальзамировали на четвёртый день после смерти. Случай небывалый в истории. По всем медицинским данным, тело его не должно было сохраниться даже в течение нескольких месяцев. Но, тем не менее, оно пребывает в практически неизменном состоянии уже более века. Учёные не имеют с телом Пирогова тех проблем, что с ленинским, вопрос о захоронении Николая Ивановича не поднимается". Это сказано в первой колонке статьи.

    А теперь обратимся к четвёртой колонке. "Но только в мае 45-го в Вишню (место пребывания тела Н.И. Пирогова - Ю.С.) добралась комиссия учёных из Ленинграда, Киева, Харькова под руководством профессора А. Максименкова. По их воспоминанию, тело имело настолько ужасающий вид", что его целесообразнее было бы закопать. Учёные бились над ним пять месяцев, и совершилось чудо ... - облик Николая Ивановича восстановили... С той поры Николай Иванович регулярно удостаивался посещений специалистов из лаборатории московского Мавзолея. Он претерпел шесть ребальзомаций, на две из которых его забирали в Москву и, приводя в порядок, держали в столице многие месяцы". Комментарии, как говорится, излишни. Только предположение: может быть не журналисты "Известий" принимают своих читателей за совершенно не способных думать кретинов, а сами таковыми являются.

    Но в целом, разнузданная кампания против марксизма, которая велась и сейчас ведётся у нас "демократами", вызывает даже в западном мире вовсе не ту реакцию на которую рассчитывали её вдохновители. Это вынужден был с горечью и раздражением признать и один из самых ярых ненавистников марксизма А. Иванов. "Встречаясь в разных странах с представителями интеллектуальных кругов, - пишет он, - больше всего поражаешься одному: подавляющее большинство западных интеллектуалов инфицировано различного рода коммунистическими и особенно социалистическими завихрениями. Карл Маркс у них видите ли в почёте! Все попытки сообщить собеседникам, что Ульянов-Ленин - государственный изменник, путчист, маньяк, вор и убийца, заканчивались одним: лица собеседников каменели и разговор прекращался сам собой". И его собеседников понять можно: от человека, говорящего такие вещи, можно ждать всего - а вдруг он набросится и начнёт кусаться.

    Грязный поток антикоммунизма захлестнул и многих субъективно честных людей и понёс их туда, где они никак не хотели бы оказаться. В качестве примера можно привести участь одного из самых выдающихся поэтов нашей эпохи - Наума Коржавина, в стихах которого, ещё задолго до начала перестройки был подвергнут сокрушительной критике политаризм. Но антикоммунистом он тогда ещё не был. А сейчас он перешёл на эту позицию. И вот результат: в одном из журналов появилась его статья, в которой он воспел героизм испанских фашистов, выступавших с оружием в руках против демократического строя и собственного народа. И объяснение: когда он был в Испании, рядовые испанцы, с которыми он общался, говорили ему, что Франко спас страну от коммунизма, имея в виду конечно не коммунизм, а политаризм. При этом поэту, который воочию наблюдал, как тоталитарный режим осуществлял промывку мозгов, даже в голову не пришло, что они говорят так потому, что этот бред им вдалбливали в голову в течение более тридцати лет существования в Испании фашистского режима.

    И нельзя при этом не упрекнуть его за непоследовательность. Ведь сам Франко сопротивление испанского народа подавить бы не смог, если бы ему на помощь не пришли Гитлер и Муссолини. Значит нужно славить их, петь хвалу немецким лётчикам, стёршим с лица земли Гернику. А разве Муссолини не спас Италию от коммунизма, а Гитлер - Германию? Вряд ли можно сомневаться, что немецкие коммунисты в 1933 г. были намного сильнее, чем испанские в 1936. Таким образом, если быть последовательным, то нужно воспевать героизм гитлеровских штурмовиков, эсэсовцев, солдат фашистского вермахта, от всей души желать им победы и сокрушаться по поводу их поражения. Ведь недаром же наша "демократическая" печать из всех сил прославляла власовцев и других предателей. Не будем продолжать. Ясно одно: антикоммунизм всегда ведёт, даже независимо от желания людей, его проповедующих, к антидемократизму и фашизму.

    Именно антикоммунизм погубил талант автора гениального "Одного дня Ивана Денисовича". Создав совершенно ложное представление о дореволюционной России и революции, А.И. Солженицын попытался подогнать действительность под эту фальшивую схему. Но истинный художник гениально лгать не может. Пытаясь поставить свой талант на службу ложной идее, А.И. Солженицын полностью потерял его. Результат: вымученное бездарное, антихудожественное "Красное колесо", читать которое совершенно невозможно. Двадцать совершенно потерянных лет. И напрасно А.И. Солженицын утешает себя тем, что его труд может пригодиться для историков. К науке, как и к искусству, он никакого отношения не имеет. Если он и может представлять интерес для какой-то науки, то разве для психиатрии. "Красное колесо" - типично графоманский опус. Погубил А.И. Солженицын и свой роман "В круге первом", когда он в издаваемом сейчас варианте поставил в центре повествования в качестве положительного героя человека, предавшего родину. До чего же нужно быть ослеплённым антикоммунизмом, чтобы не понять этого.

    Но вернёмся к нашим "демократическим" публицистам. Ещё в период до августа 1991 г. они начали и теперь продолжают обливать грязью таких великих сынов России, как А.И. Радищев, декабристы, В.Г. Белинский, А.И. Герцен, Н.А. Добролюбов и прославлять Екатерину II за расправу с А.Н. Радищевым, а Николая I за казнь К.Ф. Рылеева и его сподвижников. Зато стали поднимать на пьедестал и прославлять убеждённого врага демократии Н.А. Бердяева, приверженца самодержавной монархии И.А. Ильина, ярого черносотенца Иоанна Кронштадского. Даже Победоносцев и Суворин удостоились похвалы со стороны "демократов". Особенно отличились в этом отношении постоянный автор "Курантов", он же поэт-пародист А. Иванов и колумнист "Известий" и он же режиссёр М. Захаров.

    В "демократической" печати одна за другой начали появляться публикации, прославлявшие царское самодержавие, крепостничество и даже рабство, кровавые расправы над рабочими и крестьянами, имевшие место в истории как России, так и Запада. Обычным явлением стали дифирамбы Франко и Пиночету, сопровождавшиеся призывами по возможности скорее последовать примеру этих славных защитников цивилизации. За ними последовали реверансы Гитлеру и комплименты гестапо. Затем появились "демократические" политологи (А. Мигранян и др.), которые стали обосновывать "необходимость самовластья" и воспевать "прелести кнута".

    Но "демократы" не ограничились одними лишь словами. За словом последовало дело. Вся наша история после августа 1991 г. характеризуется не только не расширением демократии, как можно было ожидать, судя по лозунгам, которые провозглашали победители, а, наоборот, неуклонным её свёртыванием. Была практически ликвидирована выборность глав исполнительной власти на всех уровнях. Её заместило назначенчество. Были резко урезаны права представительных органов. Практически они были лишены возможности контролировать исполнительную власть. Но и этого было мало.

    Вслед за неудавшейся попыткой, предпринятой в марте, последовал государственный переворот 21 сентября 1993 г., а за ним чудовищная  кровавая провокация 3-4 октября, завершившаяся совершенно бессмысленным, с чисто военной точки зрения, расстрелом из танковых пушек здания парламента. Вслед за этим была прекращена деятельность посмевшего воспротивиться воле президента Конституционного суда, были ликвидированы все вообще представительные органы власти и наместники президента на местах стали полными вершителями судеб людей, проживающих на вверенных их попечению территориях, была приостановлена деятельность оппозиционных партий, запрещён выход оппозиционных газет, введена предварительная цензура.

    В эти дни с блеском проявилась приверженность нашей "демократической" общественности "общечеловеческим ценностям", её надклассовость, беспартийность и объективность. Люди, которые совсем недавно страстно обличали большевиков за разгон Учредительного собрания, закрытие оппозиционных газет, за лишение политических и отчасти иных прав представителей бывших господствующих классов, с ликованием приветствовали и оправдывали разгон и расстрел парламента, закрытие неугодных начальству органов печати и требовали принятия указа о люстрации.

    Навсегда покрыла себя позором группа литераторов-"демократов", поставивших свои имена под воззванием, содержащим призыв неуклонно проводить политику репрессий, требование окончательно запретить все оппозиционные партии, искоренить все мысли, кроме угодных властям, и вообще ввести в России единомыслие, но, разумеется, "демократическое".

    И всё это, конечно, обосновывалось необходимостью защиты демократии. Короче, для спасения демократии от грязных рук "красно-коричневых", "коммуно-фашистов" предлагали превосходный рецепт - умертвить её самим. Если не будет демократии, то нечего будет опасаться за её дальнейшую судьбу.

    Назначая в таких условиях выборы, меняя на ходу правила игры, "демократы" рассчитывали на победу. Спор среди них шёл лишь о том, получат ли они три четверти мандатов или лишь две трети. Но вышло по пословице: "торговали - веселились, подсчитали - прослезились". Надежда на установление полностью авторитарного режима в значительной степени была перечёркнута результатами выборов 12 декабря 1993 г. Правда, некоторого успеха "демократы" всё же добились. Выступая в союзе с В. Жириновским, они протащили келейно подготовленную антидемократическую, полумонархическую конституцию.

    Но на этом они не успокоились. "Демократ" Г. Якунин призвал разогнать Думу и ввести прямое президентское правление до тех пор, пока у его единомышленников не появится шанс на победу на выборах. "Демократ" Г. Попов предложил упразднить всеобщее избирательное право, ввести имущественный ценз и тем исключить из числа избирателей всех недостаточно имущих, т.е. по существу весь народ.

    Но всех радикальней оказалась "демократка" Б. Денисенко - она выступила с требованием восстановить царскую власть. И нельзя сказать, чтобы в стане "демократов" она была белой вороной. Ведь в печати неоднократно описывалось с каким холуйским рвением Г. Попов в бытность свою московским мэром, а также другой видный "демократ", по сей день занимающий должность петербургского градоначальника, - А. Собчак услуживали некоей жительнице Франции, которую "демократические" газеты дружно величали "Великой княгиней" и "Её Императорским Величием", и её сыну, которого те же самые "демократы" подобострастно называли "Наследником Российского Престола".

    Как известно каждому грамотному человеку, "великий комбинатор" Остап Бендер в целях извлечения наибольшей выгоды наименовал своего боевого соратника Кису Воробьянинова одновременно и "отцом русской демократии" и "особой, приближённой к императору". Вряд ли думали замечательные сатирики, что когда-нибудь в России появятся реальные политические деятели, которые на самом деле постараются совместить в своём лице обе эти ипостаси.

    В своём лакейском угаре "демократы" совершенно запамятовали, что в России давно уже нет никакого престола, а следовательно, не может быть и его наследника. И реагировать на заявления людей, претендующих на титулы "великих князей", "великих княгинь", считающих себя "августейшими особами" и т.п. нужно точно так же, как на поведение сонма цезарей, наполеонов и им подобных лиц, обитающих в домах, которые принято называть жёлтыми. К сказанному нужно добавить ещё один штрих: недавно "демократ" А. Собчак прямо заявил, что он за установление в России царской власти.

    Нельзя, конечно, не принять во внимание бесконечное превозношение в "демократической" (и не только в "демократической") печати последнего русского самодержца, потоки слёз над его печальной судьбой, наконец, возбуждение прокуратурой России уголовного дела по поводу расстрела царского семейства (а почему не убийств Петра III и Павла I?). Что же, действительно, участь его детей и слуг достойна сожаления. Они не были ни в чём повинны. Но ведь были ни в чём не повинными и многие тысячи людей, включая детей, которые были убиты и ранены в страшный день 9 января 1905 г. Как известно, Николай II выразил благодарность тем, кто расстреливал народ. И совершенно неудивительно, что уже в те дни поэт К. Бальмонт, который не был ни большевиком, ни эсером и вообще не был революционером, предрёк, что

      "Но будет, - час расплаты ждёт.
      Кто начал царствовать - Ходынкой,
      Тот кончит - встав на эшафот".
 
    Отношение народа к Николаю II нашло своё яркое выражение в появившейся в 1908 г. песне, которая получила самое широкое распространение:

      "Всероссийский алкоголик,
      Царь жандармов и штыков,
      Царь-убийца, провокатор
      И создатель кандалов.
      Побеждённый на Востоке,
      Победитель на Руси,
      Будь ты проклят, царь жестокий,
      Царь запятнанный в крови!"

    Народ вынес царю приговор. Оставалось только привести его в исполнение.

    Впрочем, какое дело нашим "демократам" до крови народа. Ведь эта кровь не голубая, не аристократическая, как у Романовых. Народ - это быдло. Пускать ему кровь - дело обычное и даже похвальное. Пожалуй нигде и никогда никто не относился с большим презрением и ненавистью к народу, чем наши "демократические" публицисты, что, впрочем, нисколько не мешало им всегда вещать от имени народа.

    "Демократ" А. Иванов, например, отнюдь не ограничился лишь реверансами Гитлеру, комплиментами гестапо и восторженными гимнами Пиночету. Он гневно обрушился на русских писателей XIX в. за то, что они вместо прославления истинных героев-фабрикантов, заводчиков, купцов занимались ковырянием в душах совершенно никудышных людей: нищих мужиков и вообще всяких там "униженных и оскорблённых". Он был не вполне прав: жили в России XIX в. и такие писатели, которые воспевали указанных им лиц. Но они канули в лету, как позабыты литераторы середины XIX в., прославлявшие по команде сверху новых хозяев жизни - секретарей обкомов. И дело не в политических симпатиях и антипатиях. Просто произведения и тех, и других были совершенно бездарны. Талантливые же писатели никогда не восхваляли людей, душивших народ. И это относится не только к русской прозе и поэзии. Вся великая литература Запада тоже была проникнута антибуржуазными настроениями.

    Именно нашими "демократическими" публицистами было изобретено и пущено в обращение слово "совок", "совки". Если почитать их, то получится, что у нас вместо народа существуют спившиеся и опухшие от безделья "маргиналы" и "люмпены". Так писали до выборов 1993 г. А после них некоторые сверхдемократы прямо объявили, что никакого народа у нас нет, а есть просто население страны, которое совсем "спятило", "сдурело". В общем, следуя саркастическому замечанию Б. Брехта, такой народ нужно было бы переизбрать. В связи же с обвинением народа в дармоедстве, нельзя не вспомнить знаменитую сказку М.Е. Салтыкова-Щедрина о мужике, который двух генералов прокормил. Генералы, как известно, считали его тунеядцем. Но даже им, когда они насытились пищей, добытой им мужиком, пришла в голову мысль: "Не дать ли и тунеядцу частичку?". Судя по заявлениям некоторых наших "демократических" государственных деятелей, им такая мысль в голову не приходит. Они рассуждают как один из героев стихотворения Н.А. Некрасова:

      "Не беда, что потерпит мужик,
      Так ведущее нас проведение
      Указало ... да он же привык".
      
    Ну а если не потерпит? А терпение народа сейчас действительно идёт к концу.

    Таким образом, люди, которые выступали тогда под знаменем демократии и сейчас упорно продолжают себя именовать демократами, на деле превратились в ярых противников демократии. Антидемократами они стали не в силу каких-либо дурных личных качеств, а просто потому, что сама жизнь показала им: без установления в стране авторитарного, а ещё лучше - тоталитарного режима утверждение в ней капитализма невозможно. И это действительно так.

8. Кризис обостряется

    После поражения на выборах Е.Т. Гайдар вынужден был покинуть правительство, но политика, начало которой он положил, продолжается. Поэтому набирает темпы процесс дальнейшего разрушения экономики. В середине 1994 г. правительство и рептильная печать, в первую очередь "Известия", начали шум по поводу наметившегося перелома в развитии. Со ссылкой на данные статистики говорилось о замедлении и даже прекращении спада производства, спаде инфляции и о начавшемся росте доходов населения. Для каждого, кто был осведомлён о реальном положении вещей, было ясно, что ни о каком повороте к лучшему не может быть и речи. А ссылки на статистику воскрешали в памяти высказывание о ней одного видного британского государственного деятеля. Он, как известно, различал три степени лжи: ложь обыкновенную, ложь чудовищную и, наконец, статистику.

    Один, из немногих наших самостоятельно мыслящих и знающих экономистов - С.Ю. Глазьев тогда тоже показал всю несостоятельность этих "демократических" измышлений и предсказал резкое увеличение инфляции и дальнейший спад производства. И, к сожалению, прав оказался он, а не правительственные сановники и прихлебатели. В течение второй половины 1994 г. и первых месяцев 1995 г. цены на продукты питания увеличились в среднем в 3-4 раза, стоимость жилья выросла в 50-60 раз. И при этом в течение всего данного периода зарплата бюджетников оставалась неизменной. Это означает, что доходы этой довольно многочисленной прослойки населения упали ещё более резко, чем в 1992 г. Обнищание основной массы населения продолжилось, причём темпы его снова убыстрились.

    Возникает вопрос: когда наши сановники говорят о повороте к лучшему, о росте доходов и сбережений населения, они сами-то верят в это или нет? Если не верят, а просто откровенно лгут, то это очень плохо. Но если они сами в это верят, то это поистине страшно. Это означает, что люди, которые руководят страной, совершенно оторвались от действительности, не знают и не желают знать, что происходит на самом деле. О такого рода руководителях уже упоминавшийся выше Наум Коржавин писал:
      
     "Так бойтесь тех, в ком дух железный,
      Кто преградил сомненьям путь.
      В чьём сердце страх увидеть бездну
      Сильней, чем страх в неё шагнуть.

      Он духом нищ, но в нём идея,
      Высокий долг вести вперёд.
      Ведёт!
      Не может... Не умеет...
      Куда - не знает... Но ведёт".

    Курс, которого придерживается наше нынешнее правительство ведёт к бездне. Это означает, что правящую верхушку нужно менять. Приближающиеся выборы в парламент создают такую возможность. Но возникает вопрос, кого выбирать?

9. Наши основные политические силы: что можно от них ожидать

    Одним и претендентов на власть - партия Гайдара, присвоившая себе имя "Демократический выбор России". Эта партия выражает интересы зарождающейся крупной, прежде всего финансовой, буржуазии. В случае её прихода к власти будет продолжаться тот же самый гибельный курс. И поэтому, как бы ни клялся сейчас Гайдар в своей преданности идеям демократии, движение России по пути к авторитарному режиму будет продолжаться. Да и недавнее прошлое Гайдара свидетельствует о том, что его демократическая фразеология не более как ширма. Он был одним из самых активных участников антидемократического государственного переворота сентября-октября 1993 г. На его руках кровь.

    В настоящее время "демократы" расколоты на несколько политических группировок. Но при всех внешних различиях их объединяет одно - все они считают, что Россия должна двигаться к капитализму. И предлагаемые ими рецепты перехода либо совсем не отличаются от гайдаровских, либо отличаются от них некоторыми деталями. Поэтому приход к власти любой буржуафильской партии приведёт к тем же результатам как в области экономики, так и политики. Это в полной мере относится и к "ЯБЛоку", возглавляемому Г. Явлинским, и к партии бывшего министра финансов Б. Фёдорова "Вперёд Россия", и к Партии экономической свободы К. Борового, и к "Демократической России", в которой, по недавнему заявлению Б. Денисенко, непрерывно растёт число поклонников царской власти, и к "Российскому движению демократических реформ".

    Г. Явлинский, критикуя нынешние власти, обычно воздерживается от изложения своего понимания нашей социальной реальности и своей программы действий, отделываясь самыми общими фразами о необходимости рыночной экономики. Но однажды его всё же прорвало. Выступая на "круглом столе", состоявшемся в середине апреля 1995 г., он заявил: "Тезис о социальной справедливости - один из самых опасных политических тезисов, которые могут существовать. Множество раз доказано, что борьба за социальную справедливость кончается страшным делом. Раньше или позже. Поэтому на самом деле для нашей страны правилен тезис не о социальной справедливости, а социальной приемлемости. Этот тезис динамичный, который говорит о том, что на разных этапах, при различных условиях общество может соглашаться с теми или иными социальными издержками. Особенно в период реформ. Если мы вновь будем добиваться справедливости, понимая, что справедливости не существует, и это знает каждый человек (просто не существует, потому что это абстрактный тезис), то мы вновь будем подталкивать людей к постоянным столкновениям".

    И к этим словам человека, претендующего на место президента России, нужно внимательнее прислушаться. Итак: справедливости не существует, ибо это абстрактный тезис. Ну а как быть с добром, злом, долгом, честью, совестью. Их что, тоже не существует? По Явлинскому выходит, что не существует, ибо это тоже "абстрактные тезисы". Но дело не в схоластических рассуждениях, а в отношении к происходящему в реальности. Как уже было сказано выше, в России сейчас непрерывно растёт социальная несправедливость: люди труда обречены на нищету, а кучка коррупантов, взяточников, спекулянтов и прямых воров всё жиреет за их счёт. И Г. Явлинский прямо заявляет, что, если он станет президентом, то всё это будет продолжаться. Справедливости нет и быть не может. И никакой борьбы за социальную справедливость он не допустит. Более того, он приложит все силы, чтобы искоренить само понятие социальной справедливости, как "один из самых опасных политических тезисов", подталкивающий "людей к постоянным откровениям". Претенденту на высший пост России совершенно невдомёк, что к столкновениям подталкивает людей вовсе не "тезис" социальной справедливости, а царящая в стране социальная несправедливость. И пока последняя существует, столкновения будут иметь место.

    Смешон тезис Г. Явлинского о социальной приемлемости, о приемлемости для "общества" тех или иных "издержек". И не только смешон, но и, выражаясь его языком, социально опасен. Суть его в стремлении обойти главное, а именно, что общество наше расколото на группы людей, находящихся в совершенно различном положении. И то, что Г. Явлинский осторожно именует "издержками", т.е. нищета, полуголодное существование, ложится всей тяжестью только на одну, причём большую часть общества. Именно ей достаются все "синяки и шишки". А другая, меньшая часть общества, никаких издержек не несёт. Ей достаются все "пироги и пышки". Для этой последней группы все происходящее "издержки" не только приемлемы, но и желательны. На этих "издержках" зиждется всё её благополучие. Именно интересы этой части общества выражает и защищает Г. Явлинский. Он из числа сытых, а как известно "сытый голодного не разумеет". Для подавляющей же части общества все эти "издержки" совершенно неприемлемы. И, разумеется, он никогда не даст на них согласие. Поэтому у данной части общества никто никогда согласия не спрашивал и спрашивать не собирается.

    Б. Фёдоров говорит о необходимости сокращения непомерно раздутого государственного аппарата, ликвидации привилегий, решительной борьбе с коррупцией. Против этого вряд ли можно возразить. Но возникает вопрос, почему он молчал об всём этом, когда занимал пост вице-премьера и министра финансов и когда шёл процесс разбухания госаппарата, узаконения привилегий и нарастания коррупции. В программе его партии в качестве важнейшей задачи ставится "восстановление в кратчайший срок уровня 1990 г. по всем показателям уровня жизни". Очень неплохо. Но, вероятно, восстановить сейчас уровень жизни 1990 г. намного труднее, чем было сохранить его в годы пребывания Б. Фёдорова в команде Е. Гайдара. Но он почему-то не смог или не захотел этого сделать. И где гарантия, что, прийдя к власти, Б. Фёдоров не забудет всех своих обещаний, как это сделали в 1991 г. "демократы", в первых рядах которых он сам находился.

    Идеалом для Б. Фёдорова сейчас является "великий П.А. Столыпин". Именно с него он призывает брать пример в политике. Столыпин, конечно, был умнее ряда других государственных деятелей России, не говоря уже о Николае II. В отличие от них он понимал, что, если не решить аграрный вопрос, революция вспыхнет снова. Но из всех предлагавших в то время вариантов решения этой проблемы он выбрал наихудший. Начатая им реформа не только не лишила революцию почвы, но, наоборот, обострив до предела социальные противоречия в деревне, ускорила её наступление. Но если реформатором он был никудышным, то палачом - неплохим. Ведь именно его деятельность на поприще кровавой расправы с народом обогатила русский язык такими выражениями как "столыпинский галстук" и "столыпинский вагон" или просто "столыпин". Именно этим он, по-видимому, и привлёк к себе внимание нашего маститого "демократа".

    Но демократия по-столыпински ещё не самый худший вариант. Многие единомышленники Б. Фёдорова объявляют светочами демократии Корнилова, Деникина и Колчака. Действительно, чем они не демократы. Как известно, Корнилов из провала своего путча извлёк один урок: мы шли к власти, чтобы вешать, а нужно было вешать, чтобы прийти к власти. В дальнейшем, возглавив Добровольческую армию, он дополнил эту демократическую сентенцию приказом: пленных не брать. И не брали. Добивали даже раненых в госпиталях (примеров этого у Корнилова нет, не надо обобщать - Л.С.). Демократия по-корниловски.

    Проклиная большевиков за антидемократизм, проявившейся в разгоне Учредительного собрания, наши "демократы" стыдливо умалчивают о дальнейшей судьбе членов её небольшевистской части. Совершив в ночь на 18 ноября 1918 г. государственный переворот, Колчак провозгласил себя "верховным правителем" России. Им были ликвидированы созданные на Уфимском совещании "Временное Всероссийское правительство" ("Уфимская директория") и "Съезд членов Учредительного собрания". Диктатором был дан приказ об аресте учредиловцев. Попавшие в руки колчаковцев члены Учредительного собрания были в ночь с 21 на 22 декабря расстреляны или заколоты штыками на берегу Иртыша. Вот такой была демократия по-колчаковски.

    О монархических симпатиях лидера РДДР Г. Попова и его предложении упразднить всеобщее избирательное право уже говорилось выше. Для полноты картины - ещё два штриха. Недавно Г. Попов признался, что после августовских событий 1991 г. им была разработана программа, предусматривающая установление в России авторитарного политического режима. Таким образом, по плану лидера "Движения демократических реформ", первая демократическая реформа должна была состоять в ликвидации демократии. Прямо признать такое отважится не всякий политический деятель! Но Г. Попову это не впервые. В бытность свою московским мэром выступил же он за признание взяточничества вполне законным явлением. И, по-видимому, теорию он успешно сочетал с практикой. Во всяком случае, Г. Попов никак не опроверг утверждения целого ряда газет, что он принадлежит к числу самых богатых людей страны. Недаром злые на язык москвичи шутили, что после отставки их бывший мэр занялся написанием мемуаров, носящих название "Путь из ворюг в греки".

    Буржуафильской по существу является и Либерально-Демократическая партия, возглавляемая В. Жириновским. И хотя после своего поражения на выборах "демократы" и прежде всего лидеры "Выбора России" называли В. Жириновского фашистом и призывали к созданию единого Антифашистского фронта, но родство между этими политическими силами несомненно (родство у них на национальном уровне - Л.С.).

    В. Жириновский, как известно, одобрил расстрел Белого дома, обеспечил принятие состряпанной "демократами" антидемократической конституции. Расхождения существуют лишь по вопросам внешней политики, но они непрерывно сглаживаются по мере того, как "демократы" успешно усваивают внешнеполитическую лексику своего фактического союзника. Имеются точки соприкосновения и в идеологии. Национализм В. Жириновского нередко перерастает в расизм. Но и кичащиеся своим демократизмом и антифашизмом "Известия", которые сейчас по существу стали органом гайдаровцев, усердно занимаются пропагандой расизма. Не отстают от них и другие "демократические"органы печати, в частности, "Комсомольская правда".

    Нельзя не принять во внимание и необычайно нежное отношение наших "демократов" к таким политическим силам как Народный Рух Украины, возглавляемый В. Чорновилом, и Беларусский народный фронт во главе с З. Позняком. В нашей "демократической" печати и руховцы и белорусские народофронтовцы именуются демократами. Им и только им наши "демократы" желают успеха и прихода к власти. Но демократия и национализм несовместимы. А руховцы и народофронтовцы бесспорно являются воинствующими националистами. И по многим моментам их программы ничем по сути не отличаются от программы В. Жириновского, которого эти же "демократы" клеймят как фашиста. Отличие лишь в том, что их воинствующий нацонализм является украинским и белорусским, а не великорусским.

    В. Чорновил не скрывает, что он мечтает о присоединении к Украине Кубани и ряда областей российского Черноземья, которые он именует Слободской Украиной. Он славит бандеровцев, которые, как это хорошо известно, на оккупированной немцами территории Украины вырезали полностью население целых польских деревень, не щадя ни младенцев, ни стариков, только за то, что эти люди были поляками, и которые, как бы ни стремились это отрицать, были фактическими союзниками гитлеровцев. А что уж говорить о дивизии СС "Галичина", которая тоже пользуется симпатией руховцев.

    З. Позняк же прямо выдвигает требование "возвращения" в состав Белоруссии "незаконно захваченных" Россией Смоленской, Брянской и ряда других западных областей. Белорусский народный фронт всеми силами стремится возбудить у белорусов ненависть и вражду к русским и всему русскому. Правда у них это не очень получается. Но это не их вина - народ у них не тот, тоже видимо нуждается в переизбрании. И вполне естественно, что руководители БНФ выступают с прославлением как истинных патриотов полицаев, карателей из Белорусской краевой обороны и других фашистских прихвостней.

    Я уже выше писал о том, как губительно сказывается антикоммунизм на творчестве даже выдающихся писателей. Но когда антикоммунизм помножен ещё на национализм, то смесь получается поистине адская. Василь Быков - участник Великой Отечественной войны, автор блистательного "Сотникова", став на позиции антикоммунизма и воинствующего национализма, докатился до того, что объявил белорусских партизан агентами Москвы, провоцировавших немцев на уничтожение белорусского народа, а полицаев и других пособников гитлеровцев - борцами за белорусскую самобытность и культуру. И после всего этого наша буржуафильская печать всё ещё продолжает называть его демократом.

    Вся наша "демократическая" печать с нескрываемым раздражением, более того, злобой встретила результаты референдума 14 мая 1995 г. в Белоруссии, в котором при явке 65% избирателей за придание русскому языку статуса государственного высказалось более 83%, за замену националистической символики иной, близкой к прежней символике БССР, - 75%, в поддержку шагов президента, направленных на экономическую интеграцию с Россией - около 83%, и всячески стремилась принизить их значение. А между тем это великое событие. Белорусы в подавляющем большинстве своём отвергают национализм во всех его формах, даже умеренных, не говоря уже о национал-фашизме. Белорусский народ ясно сказал, что считает партизан Великой Отечественной войны своими защитниками, истинными патриотами, а полицаев и других гитлеровских приспешников изменниками и предателями. Это, по-видимому, и повергло в ярость наших "демократов".

    Вообще, нашим "демократам" никакой урок не впрок. Давно ли они выставляли как истинных поборников демократии эстонских и латвийских националистов, тех самых, которые сейчас с таким рвением создают в Европе режим апартеида, рухнувший в Южной Африке, которые славят сейчас эсэсовцев, полицаев и других фашистских карателей. И наши "демократы" не ограничивались только восхвалением националистов. Они выступали как их политические союзники, оказывали им всемерную поддержку.

    Таким образом, если В. Жириновский - фашист, то В. Черновил, З. Позняк и им подобные - дважды фашисты. Ведь каким бы националистом В. Жириновский не был, но он, по крайней мере, никогда не пытался оправдать людей, сотрудничавших с гитлеровскими оккупантами. Но как могут наши "демократы" осудить своих белорусских, украинских, эстонских, латвийских коллег за это, когда они сами не только славили Франко, Пиночета, но всячески пытались реабилитировать Власова и власовцев, представить их не как изменников и предателей, каковыми они являются, а как борцов против сталинизма и чуть ли не как истинных демократов. Вообще, нет ни одного предателя, включая О. Гордиевского, О. Пеньковского, В. Резуна, которые не удостоились бы похвалы на страницах нашей "демократической" печати.

    Партия В. Жириновского представляет своеобразное связующее звено между "демократами" и различного рода националистическими образованиями, начиная от "Державы" А. Руцкого и кончая откровенными фашистами типа Баркашова. Почти все они, одни в завуалированной, другие в прямой форме, обещают установление в стране в лучшем случае авторитарного, а то и прямо тоталитарного режима. Никакой чёткой экономической программы никакая из этих группировок не предлагает. Всё заменяют слова о самобытности русского духа и величии России. Многие из них, как и "демократы", молятся на Н.А. Бердяева, И.А. Ильина и Иоанна Кронштадского.

    В обществе расколотом на классы, неизбежно должны появиться партии, претендующие на представительство интересов трудящихся масс. Такие претензии имеются у некоторых из перечисленных выше группировок, но серьёзными их считать нельзя. Для всех них характерна не столько забота о нуждах трудящихся, сколько спекуляции на них. Иначе обстоит дело с партиями, которые принято сейчас относить к числу левых сил. Не будем останавливаться на ВКПБ, которая представляет собой узкую секту доктринёров. Но Российская коммунистическая рабочая партия (РКРП) несомненно заслуживает внимания. На политическом Олимпе отношение к ней является несколько ироническим. Упирают на то, что её приверженцы, как и сторонники ВКПБ, являются чистейшей воды сталинистами. На этом основании делается вывод, что эта партия выражает интересы наиболее обездоленной и в то же время активной части народа. Сталинистские идеи для них просто форма, в которой они выражают протест против порядка, обрекшего их на нищету и бесправие. В мировой истории движения масс против существующего строя под лозунгами возвращения к прошлому - самое обычное явление. Настроение сторонников этой партии получило своё достаточно адекватное выражение в одном из стихотворений Ф. Чуева, ставшего своеобразным их гимном:

      "Мы ещё не передохли,
      Не впервой неправый суд,
      Но теперь уже недолго,
      Скоро красные придут".
      
    Теперь они все в большей степени осознают, что нечего ждать красных. Красные - это они сами.

    Серьёзной политической силой, приобретающей всё большее влияние, является Коммунистическая партия Российской Федерации (КП РФ). Именно она сейчас претендует на роль, если не единственной, то главной защитницы интересов трудового народа. И для этого у неё есть определённое основание. Большая часть людей, стоящих в её рядах, это бывшие рядовые члены КПСС, которые, разумеется, никакими привилегиями не обладали. Они искренне отстаивают интересы трудящихся.

    Но в руководстве КП РФ преобладают члены низшего и среднего звена старой номенклатуры, которые не нашли себе места в новой структуре и мечтают, если не о полном, то по крайней мере о частичном возврате к прошлым порядкам. Именно из их числа вышли все лидеры и идеологи этой партии. Они клянутся в верности творческому марксизму, но в действительности вышедшие из-под их пера документы и труды никакого отношения ни к творческому марксизму, ни к марксизму вообще не имеют. Это типичный псевдомарксизм, господствоваший у нас последние 65-70 лет, набор штампованных фраз, лишённых реального содержания. Это особенно наглядно видно на примере программы партии, принятой III cъездом 22 января 1995 г.

    Вопреки очевидности, в программе утверждается что в нашей стране в результате Октябрьской революции утвердился социализм, возникли общенародная собственность и народовластие. И главный пункт программы состоит в необходимости возрождения социализма. Но существовал-то у нас вовсе не социализм, а политаризм. Выходит, что речь идёт о воскрешении политаризма. Могут возразить, что в программе имеется в виду подлинный, настоящий социализм, "народный социализм". Но где доказательства того, что государственная собственность в ближайшем будущем из частной общеклассовой сможет превратиться в подлинную общенародную, общественную. Их, конечно, нет. Ссылка на искренность желаний авторов программы в том, чтобы стало именно так, а не иначе, ровным счётом ничего не даёт. Вряд ли могут быть сомнения в искренности намерений большевиков первых революционных лет создать новое, справедливое общество. Повторяю, социально-экономические отношения возникают независимо от сознания и воли людей и нередко вопреки всем их желаниям и намерениям. Поэтому политики, если они хотят добиться успеха, должны исходить не из идеалов, пусть даже самых благородных, а из реальности. В противном случае их ждёт провал.

    Содержащаяся в программе КП РФ характеристика нашего прошлого общественного строя как социалистического и демократического не только глубоко ошибочна, но одновременно крайне опасна. Утверждая, что наш прошлый строй был социалистическим, идеологи КП РФ смыкаются в этом отношении с самыми ярыми врагами социалистической идеи, такими, например, как А.И. Солженицын, использующими факты нашей истории для её дискредитации. И пока в программе КП РФ наш прошлый политический режим будет именоваться демократическим, никто всерьёз не поверит, что лидеры этой партии действительно стремятся к демократии. Тем самым, партия обрекает себя на отрыв от масс, в которых идея демократии, несмотря ни на что, всё же живёт и будет жить.

    В целом трудно удержаться, чтобы не сказать о лидерах и идеологах КП РФ того, что было сказано об изгнанных революцией Бурбонах после их возвращения во Францию  в 1815 г.: "Они ничего не забыли и ничему не научились". Чувствуя идейную слабость своих позиций, некоторые лидеры и идеологи КП РФ, в первую очередь Г. Зюганов, заигрывают с русским национализмом, налегают на лозунг державности и т.п., что по существу означает полный разрыв с марксизмом. Они пытаются на этом заработать политические дивиденды. Но вряд ли их желания сбудутся: эта ниша достаточно плотно забита.

10. Ни социализм, ни политаризм у нас сейчас невозможны. Значит всё-таки капитализм?

    Всякая попытка при данном уровне развития производительных сил превратить все средства производства в государственную собственность к социализму не приведёт. Она с неизбежностью породит тенденцию к возрождению политаризма. Это наглядно можно наблюдать на поведении "демократов", когда они наконец-то прорвались к власти, к которой они пробивались под лозунгом ликвидации каких бы то ни было привилегий.

    Ещё 8 августа 1991 г. Н. Травкин говорил: "Ликвидировали организованную первым Съездом комиссию по привилегиям... И началось - повышение окладов членам президиума. Потом машины персональные за ними закрепили. Потом в дачи старой номенклатуры въезжает новая. Вместо Воротникова, Власова, Ивановой - Хасбулатов, Исаев, Абдулатипов, Шахрай. Что это - заслуги одного Хасбулатова и его сотрудников? Нет, всё закономерно, так и должно быть. Пришли новые люди. Быт формирует сознание, у каждого семья, жёны. Это нельзя скидывать со счетов. Какова логика? Они - старые аппаратчики - изначально плохие. У них надо отнять. Но мы-то изначально хорошие, поэтому если мы пользуемся тем же - всё нормально. Противно это".

    Все эти явления приобрели обвальный характер после августовских событий 1991 г. "Вот и наступило долгожданное время демократии, писал в ноябре 1991 г. сатирик М. Задорнов. - Наконец-то демократы отобрали у коммунистов все их привилегии. И взяли себе власть, дачи, машины, гаражи, поликлиники... А в некоторых районах даже охотничьи домики вместе с охотничьими угодьями и заранее убитыми кабанами. Ничего не поделаешь - демократия!" "Борьба с привилегиями, - делилась в декабре 1991 г. своими впечатлениями журналистка И. Овчинникова, - значившаяся едва ли не первым пунктом предвыборной программы, сработала наверняка - во всяком случае именно этот пункт оказался наиболее понятным и поэтому сильнодействующим. Что же от всего этого осталось? Звонит знакомая из Хабаровска - рассказывает о переполохе, учинённым по отвергнутым, казалось бы образцам, по случаю прибытия Хасбулатова. Журналисты не случайно, конечно, допытывались у Бурбулиса, не испытывает ли он неловкости, усаживаясь в машину, которую народ презрительно обозвал членовозом... Вот и приходит в голову пугающая мысль: неужели все великие потрясения затеяны лишь затем, чтобы пересесть в "их" кабинеты, вселиться в "их" дачи, отдыхать в "их" санаториях? Начиная перестройку Горбачёв не мог не осознавать, что кладёт на кон всю эту благодать. А те, кто ныне изощряется в попытках уколоть его побольнее, значит подхватывают, расталкивая друг друга, что с возу упало? Говорить о моральных критериях в таком случае бессмысленно".

    "Вчерашние демократы, - вторил ей в июне 1992 г. известный артист В. Винокур, взяв власть, очень резко прибрали к рукам дачи, фирмы, дома, спецпайки, спецполиклиники и больницы - то есть всё, что сумели отнять у предыдущих чиновников, партаппаратчиков, номенклатуры". Так писала даже "демократическая" печать некоторое время после прихода своих единомышленников к власти. Затем, где-то около середины 1992 г. всё оборвалось. Было получено новое указание.

    Закончим обобщающим высказыванием известного публициста, одного из виднейших идеологов демократического движения Ю. Буртина, приостановившего в феврале 1992 г. своё членство в руководстве "Демократической России" и тогда же выступившего со следующим заявлением: "Конфликт в руководстве "Демроссии" и способ его освещения некоторыми средствами массовой информации я рассматриваю как своего рода знамение времени. И в том, и в другом случае обнаруживает себя, на мой взгляд, фундаментальный и весьма тревожный факт нашего послеавгустовского общественного развития: ныне, как и после Октября, полным ходом идёт процесс формирования нового бюрократического слоя, слоя "демократических" активистов при хороших должностях и окладах, ласково льнущих к нынешнему начальству. Когда-то югославский "ревизионист" М. Джилас ввёл в обиход понятие "нового класса", определив таким образом коммунистическую элиту. Сейчас на наших глазах складывается ещё один "новый класс", отчасти конкурирующий, отчасти срастающийся с перекрасившимся прежним".

    И дело здесь не только и не просто в плохих моральных качествах "демократических" активистов. Корни гораздо глубже - они в недостаточном развитии производительных сил общества.

    Но как бы ни были глубоки корни, политаризм в настоящих условиях снова пробить себе дорогу не сможет. Он отжил своё век, полностью исчерпал себя. Таким образом, ни социализм, ни политаризм у нас сейчас невозможны. Но в таком случае получается, что единственный выход - движение к капитализму. Хотим мы этого или не хотим, но от него не уйдёшь.

    Именно так рассуждают многие люди, которые вовсе не желали бы утверждения капитализма, но вынуждены смириться с исторической необходимостью. Их настроение ярко передал наш недавно умерший замечательный поэт Борис Чичибабин:

      "Что нет в глазах моих соринок,
      Не избавляет от нападок.
      Я всем умом своим за рынок,
      Но сердцем не люблю богатых.
      Я не могу, живу покуда,
      Изжить евангельские толки
      Насчёт иголки и верблюда,
      Точней отверстия в иголке.
      Зачем мне да был дар певучий
      И светопламенные муки,
      Когда повсюду мрак паучий
      И музы, мрущие как мухи?

      Над нами, нищими у храма,
      Как от зачумленных отпрянув,
      Смеётся сытая реклама
      С глумящихся телеэкранов.

      Да знаю, знаю, что не выйти
      Нам из процесса мирового,
      Но так и хочется завыти,
      Сглотнувши матерное слово".

    Примерно так рассуждают многие их тех, что называют себя социал-демократами и социалистами. Я не имею в виду Партию социальной демократии, созданную А.Н. Яковлевым. Названа она так исключительно лишь в целях камуфляжа. Это типичная буржуафильская партия, причём в отличие, например, от "ЯБЛока" совершенно не оппозиционная по отношению к нынешней власти. Судя по заявлению её лидера, задача этой партии состоит в обеспечении развития частной собственности и во всемерной поддержке существующего режима.

    Люди, которые на деле являются социал-демократами, исходят из того, что капитализм неизбежен, и собираются защищать в условиях его господства интересы наёмных рабочих. Но когда люди так рассуждают, то они во многом основываются на привычных догмах. А нужно исходить из реальности, которая нередко не укладывается в привычные теоретические схемы.

11. Чему учит история России XX века

    Исторический путь России был очень своеобразным. Она развивалась иначе, чем Восток, и иначе, чем Запад. В ней никогда не было феодализма. И капитализм возник в ней не в результате внутреннего развития, а был принесён извне. Это своеобразие не было абсолютным. Очень сходны образом развивались страны Европы, лежавшие к востоку от Эльбы. Но Россия среди них своей спецификой всё же выделялась.

    В начале XX в., когда в России назревала великая революция, многие теоретики, в том числе и марксистские, рассуждали очень просто. Революция будет буржуазной и никакой другой. В результате её власть перейдёт в руки буржуазии и в стране на многие десятилетия утвердится капиталистическое общество. В общем, всё будет точь-в-точь как в Западной Европе. А в дальнейшем, говорили те их них, которые считали себя марксистами, с развитием производительных сил вызреют предпосылки социализма и где-то через сотню-вторую лет она победит. Излагая подобные взгляды, Демьян Бедный писал:

      "Дескать, так - чрез сотню лет
      Или две, а то и боле,
      Можно речь вести о воле,
      О земле и всём ином.
      Маркс великий эконом,
      Доказал-де очень ясно,
      Что напрасно и опасно
      Нам заскакивать вперёд:
      Всё придёт, мол, в свой черёд!
      Богачи пусть богатеют,
      А рабочие - потеют,
      Чахнут, падают и мрут.
      Капиталу нужен труд,
      Скорбь, нужда, болезни, муки,
      Продающиеся руки".

    Но в действительности буржуазная революция должна была произойти в России в совершенно иных условиях, чем в странах Западной Европы. Она происходила в стране, в которой главным вопросом был земельный, где существовала возможность великой крестьянской войны. В стране, в которой утвердилась машинная индустрия и существовал достаточно мощный рабочий класс, который страдал как от капиталистической эксплуатации, так и от сословного неравноправия. И у этого класса была своя политическая партия, имеющая чёткую выработанную программу. Что же касается русской буржуазии, то она панически боялась революции и была совершенно неспособна её возглавить и довести до конца.

    Успешное развитие революции в такой стране с необходимостью предполагало и требовало не только гегемонии рабочего класса, но и прихода его к власти в лице наиболее радикальной его партии. Только переход власти в руки рабочего класса и его партии мог обеспечить полное решение задач буржуазной революции. Это было осознано В.И. Лениным, создавшим теорию перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, и Л.Д. Троцким, выступившим с концепцией перманентной революции. Между их взглядами существовало определённое различие, но в одном они были едины: революция в России, начавшись как буржуазная, завершится приходом к власти рабочего класса, который не ограничиваясь решением задач буржуазной революции, поставит вопрос о социалистическом переустройстве общества.

    И это понимали не только сторонники революции, но и наиболее умные и дальновидные защитники существовавшего строя. Бывший министр внутренних дел России П.Н. Дурново в докладной записке царю в феврале 1914 г. писал, что революция в России не ограничится требованием политических перемен: утверждения демократии, ликвидации сословной неравноправности. Она с неизбежностью вторгнется в отношения собственности: крестьяне потребуют помещичью землю, а рабочие - фабрики и заводы. Вначале будет свергнуто самодержавие, а затем отстранены от власти "оппозиционно-интеллигентские партии", которые попытаются сдержать революционный поток. Толчком к революции послужили неудачи в войне с Германией. Всё так и произошло. Единственное, что не предвидел бывший царский министр - появление партии, способной возглавить и организовать бушующие народные массы. Он считал, что результатом революции будет воцарение в России "беспросветной анархии". Кстати сказать, В.И. Ленин и Л.Д. Троцкий тоже предвидели далеко не всё. Им и в голову не могло прийти, что в результате прихода к власти рабочего класса и его партии в России возникнет политаризм. Как сказал бы великий Гегель, такова хитрость мирового духа. Иначе бы эти люди столь активно не действовали.

    Да ведь и Великая Французская революция шла под лозунгом не утверждения капитализма, а торжества "братства, равенства и свободы". Когда стали ясными реальные результаты революции, наступило разочарование. Но дело было сделано.

12. В современной России невозможны не только социализм и политаризм, но и капитализм

    Но вернёмся к современности. Как я уже отмечал, утверждение капитализма в России в наше время с необходимостью предполагает установление в ней авторитарного или даже тоталитарного режима. Без этого проводить гайдаровскую или близкую к ней политику уже скоро будет нельзя. Возникновение такого режима, к сожалению не исключено. Но сколько-нибудь длительное его существование невозможно. Он с неизбежностью будет сметён мощным социальным взрывом, сравнимым по масштабам только с Октябрьской революцией 1917 г.

    В современной науке принято сравнивать соотношение доходов 10% самых бедных и самых богатых. Это соотношение называется децильным коэффициентов. В России это соотношение равнялось в 1991 г. - 5,3, в 1992 г. - 8,5, в 1993 г. - 11,2, в 1994 г. - 15,1. Опыт современных государств свидетельствует, что десятикратное различие в доходах самых богатых и самых бедных слоёв населения представляет собой критический порог, превышение которого чревато социально-политическими потрясениями в обществе. Опасность взрыва особенно велика, когда уровень жизни "низов" находится на грани выживания. А именно такова сейчас ситуация в России. Если в 1988 г. доля российского населения, живущего ниже прожиточного минимума (уровня бедности) составляла 6,3%, то по данным Госкомстата РФ, в 1992 г. она равнялась 30%, в 1993 г. - 33%, в 1994 г. - 24%, в январе-феврале 1995 г. - 31%.

    По данным Института социально-экономических исследований, в настоящее время более 80% населения России негативно оценивают гайдаровские реформы. 42% считают, что они ничего не дали, 39% - что они имели отрицательные результаты. Как следствие, 50% рабочих радикально настроены против существующей политической системы. Даже 30% тех граждан России, которые считают себя материально обеспеченными, настроены "революционно". Среди живущих же за чертой бедности таковых 55%. Уже сейчас 13% граждан страны готовы взяться за оружие.

    И основу этих потрясений закладывает не только непрерывно прогрессирующее обнищание широких народных масс, но и столь же непрерывно растущее их бесправие. Никогда ещё в России не было такого дикого произвола чиновников и администраторов, никогда ещё люди не были столь беспомощны перед власть имущими. Подобного не было даже в худшие времена политаризма. Тогда существовали какие-то неписанные правила игры. Каждый политарист знал рамки, выходить из которых было нельзя, не рискуя должностью и даже шкурой. Были органы, к которым можно было обратиться с жалобой на произвол: райкомы, обкомы, наконец, ЦК, комитеты народного контроля разного уровня. И какие-то меры всегда принимались. Нашкодившего сановника, если и не наказывали, то всё же как-то приструняли. Сейчас жаловаться некому и бесполезно. Что же касается нашей свободной бесцензурной печати, та сами журналисты горько шутят: гласность есть, а слышимости - никакой. В этих условиях бесконечные разговоры "демократических" публицистов и именующих себя учёными дипломированных лакеев начальства, вроде С. Алексеева, о правовом государстве выглядят как прямое издевательство над здравым смыслом.

    Надо сказать, что политаристы были умнее ещё в одном отношении: они не только не афишировали свои привилегии, но, наоборот, тщательно их скрывали. Контраст между уровнями жизни политаристов и трудящихся существовал, но он не бросался в глаза. Сейчас "новые русские" распоясались совершенно. Огромную революционизирующую роль играет реклама, особенно телевизионная. Человеку, у которого не хватает денег даже на хлеб, назойливо предлагают поехать на Канары или купить виллу в Ницце. Ему постоянно демонстрируют роскошную жизнь людей, которые, как он знает, создали свои богатства за счёт прямого ограбления его и ему подобных простых тружеников.

    К сожалению, наши правители ничего этого не понимают. Увы, лишний раз убеждаешься в правоте великого немецкого философа Г. Гегеля, который говорил: главный урок истории заключается в том, что никто и никогда не извлекал из неё никаких уроков. Но если наши правители ничего не понимают, то приближающуюся опасность они всё же чувствуют. На страницах печати последний год неоднократно публиковались проекты, циркулирующие в президентском окружении. Суть их заключается в создании мощной группировки элитарных высокооплачиваемых войск, которые можно было бы использовать против внутреннего врага.

    В настоящее время наше руководство взяло курс на клерикализацию страны, на фактическое превращение православия в государственную религию. Чтобы продемонстрировать свою приверженность к православию, наши сановники идут на прямое нарушение конституции. Перед переселением правительства в Белый дом было совершено его освящение. Такого не может быть ни в одном государстве, которое объявлено светским и в котором провозглашена свобода совести. Вся эта политика диктуется вовсе не стремлением возродить духовность, как это утверждается в холуйствующей "демократической" печати. Эта линия проистекает из потребности обслуживания экономической политики, обрекающей широкие народные массы трудящихся на нищету. Как писал великий Гейне, характеризуя проповедников идеи смирения и небесного блаженства:

      "То старая песнь, отречения песнь,
      Сказка о радостях неба.
      Ею баюкают глупый народ,
      Чтоб он не просил хлеба.
      Я знаю мелодию, знаю текст
      И авторов знаю отлично.
      Они попивали дома винцо,
      Проповедуя воду публично".

    В этой связи нельзя не сказать о шумихе вокруг восстановления храма Христа Спасителя. На не представляющую ни малейшей  художественной ценности каменную громадину предполагается затратить триллионы рублей народных средств. И это в то время, когда люди живут впроголодь, разваливается образование, наука, медицинское обслуживание. Аргумент одни - восстановление храма будет способствовать восстановлению единства народа, сплотит его. Эти храмостроители совершенно забывают, что живут они не в средние века, а в новейшее время. Ну как может строительство православного храма сплотить население России, когда согласно последнему опросу, причём такому, при проведении которого социологи явно подгоняли цифры под желание начальства, верующие составляют лишь 52% населения страны, из которых православных лишь половина (50%). Таким образом, даже по этим, явно подтасованным, данным православной является лишь четверть населения России. А если учесть, что из числа людей, объявляющих себя православными, подавляющее большинство не посещает церкви и не молится дома, то картина будет ещё более впечатляющей. И вот неверующие, баптисты, мусульмане, буддисты должны отдавать средства на строительство православного храма, который им абсолютно не нужен. Ведь несмотря на многочисленные заверения вдохновителей этого дела, что храм будет восстановлен на добровольные пожертвования, они рассчитывают в основном на федеральный и московский бюджеты.

    Ирония же заключается в том, что сама идея восстановить единство народа путём воссоздания храма, уже расколола его на сторонников и его противников. Причём в качестве противников выступили наиболее дальновидные и умные представители православного духовенства. В редакции газет хлынули потоки писем с протестами против предстоящего непомерного расхода, что была вынуждена признать и "демократическая" печать. Противников оказалось столько, что власти предпочли не устраивать обсуждения. Решение было принято келейно, в самом узком кругу. И сразу же началось строительство, хотя ни детального плана, ни сметы ещё не существует. Важно было поставить общественность перед совершившимся фактом. И здесь, как в зеркале, отразился весь антидемократизм наших нынешних руководителей, их полное нежелание считаться с мнением простых людей.

    Во всяком случае, можно сказать, что если православие не помогло удержаться у власти царскому самодержавью даже в условиях, когда чуть ли не все были верующими, то тем более глупо надеяться на него в наше время. Да и на бедствующую армию с нищенствующим офицерством тоже вряд ли можно положиться. А если она поднимется, то никакие элитарные части не спасут.

    Чувствуя нарастающую угрозу, господствующий слой нашего общества, в котором ведущая роль принадлежит капитализирующимся чиновникам, стремится к объединению. Понимание того, что на предстоящих выборах в парламент "демократам", прежде всего гайдаровцам, ничего не светит, заставило их создать своё собственное политическое движение - "Наш дом - Россия", во главе которого стал сам премьер. Главный их лозунг - стабильность. Но что он означает в наших современных условиях? Сохранение за нынешней элитой бесконтрольной власти и захваченной собственности, возможности дальнейшего обогащения, продолжение курса, ведущего ко всё большему обнищанию масс и дальнейшему развалу производства, движение по пути к полной ликвидации всех остатков демократии и утверждению авторитарного режима. Во всяком случае, создание движения "Наш дом - Россия" означает то, что было характерно как для немецкого фашизма, так для нашего политаризма, а именно - сращивание государственного и партийного аппарата.

    Сумеет ли черномырдинское движение победить на выборах? Весьма сомнительно. ибо Россия не Туркменистан и даже не Узбекистан и Казахстан. Но если это произойдёт, то в самом лучшем для господствующего класса случае отсрочит социальный взрыв, а в худшем - приблизит его.

    Из всего сказанного выше вывод только один: в России сейчас невозможен не только социализм и политаризм. В ней невозможно и утверждение "классического" капитализма. Время для этого прошло. Люди, мечтающие об этом, забывают, что сейчас не XVIII и даже не XIX век, а конец XX века.

    В том насколько наши "демократы", кичащиеся своей приверженностью к ценностям современной западной цивилизации, отстали от развития современной мысли Запада, можно легко убедиться, сопоставив приведённое выше высказывание Г. Явлинского о социальной справедливости с мнением президента Римского клуба А. Печчеи. Напомню, что Римксий клуб - это авторитетнейшая международная неправительственная организация, занимающаяся исследованием процессов, протекающих в человеческом обществе в современную эпоху. Создан он был в 1968 г. И его бессменным президентом вплоть до самой смерти (1984 г.) был А. Печчеи.

    "Социальная справедливость составляет главную цель человеческой революции, - писал он в 1977 г. - Раз начавшись, кризисы, скачки и перемены могут в дальнейшем лишь набирать скорость, наращивать способность к дальнейшим мутациям. Точно также и идеи. И одну из таких могучих идей представляет упомянутая идея социальной справедливости, ставшая одним из самых страстных стремлений современного человека. Именно она вдохновила движение за новый мировой порядок и стала важнейшим принципом нового гуманизма. Во многих странах социальная справедливость уже давно признана одним из основополагающих принципов общественного устройства, хотя не всегда можно считать удовлетворительным его реальное воплощение в жизни... А иногда приходится слышать совсем уже нелепые утверждения, что сохранение и закрепление существующего неравенства между различными членами человеческого сообщества в распределении силы, власти, доходов влияния и возможностей служит важным фактором разнообразия, гетерогенности всей системы в целом, а это в свою очередь способствует её устойчивому развитию. Нет, для того, чтобы действительно могли цвести сто цветов человечества, необходимо прежде более равноправное общество на всех без исключения уровнях человеческой цивилизации.

    Господствующие ныне законы и правила управления обществом - весьма близки к законам джунглей - совершенно непригодны для того, чтобы обеспечить развитие массового и в то же время разнообразного сообщества людей - как групп, так и отдельных личностей - которое действительно бы позволило жить лицом к лицу, невзирая на расовые, идеологические и культурные различия, оказывать всё более активное воздействие на развитие событий. Сейчас это социальное и политическое неравенство - которое было, возможно, допустимо и в силу необходимости приемлемо в предшествующие эпохи - стало абсолютно нетерпимым, а завтра оно может сыграть роковую роль в развитии человечества... Ведь, в сущности, если смотреть на будущее в долгосрочной перспективе, без справедливости нет и не может быть никакого стабильного мира или безопасности, никакого социального развития, никакой свободы личности, человеческого достоинства или приемлемого качества жизни для всех. Справедливость становится, таким образом, в новую эпоху условием sine qua non (без чего нет) самого существования человеческого общества".

13. Так какой же существует выход?

    Так по какому же пути предстоит двигаться России? Ответ на этот вопрос нужно искать не в трудах К. Маркса и В.И. Ленина, как это делают многие идеологи и лидеры левых сил, но и не работах Ф. Хайека и М. Фридмена, как поступает Е. Гайдар и его команда. Ответ нужно искать в реальных тенденциях развития как западного, так и нашего общества.

    Хорошо известно, что во второй половине XX века на Западе появились концепции "экономической демократии", "акционерной демократии", "революции управляющих", "народного капитализма", "государства всеобщего благосостояния" и т.п., авторы которых обычно объявляли, что в передовых странах Европы и Америки капитализм уже исчез, и ему на смену пришло совершенно иное общество. Эти выводы были в целом неверными, но данным мыслителям удалось уловить такие тенденции развития современного капитализм, полная реализация которых действительно привела бы к превращению капиталистического общества в качественно иное.

    В определённой степени синтезом всех этих тенденций было увеличение числа предприятий, собственниками которых были трудившиеся на них люди. Даже в США в 1989 г. более 2000 фирм принадлежали трудовым коллективам. В них были заняты 10 млн. человек (9% всех работающих). Мало кто обратил внимание, что в данном случае мы имеем дело не с чем иным, как особым способом производства, отличным от капиталистического, и от мелкобуржуазного (мелкотоварного), и в то же время связанного, как и эти два последние, с рынком.

    Этот способ производства нельзя назвать социалистическим или коммунистическим, ибо средства производства при нём находятся в собственности не общества в целом, а отдельных групп рабочих. Скорее всего, его можно было бы назвать коллективистическим. Собственность коллектива работников на средства производства не представляет собой вида частной собственности. Это - особая форма групповой обособленной собственности.

    Общая тенденция развития западного общества состоит в постепенном возрастании числа таких предприятий. В США число работающих на такого рода предприятиях каждый год увеличивается на 10%. Вслед за США в 26 странах мира принят пакет законов, регулирующих и облегчающих их выкуп работниками.

    После начала перестройки такие предприятия стали возникать и в нашей стране. Е. Гайдар, А. Чубайс и их единомышленники приложили все усилия к тому, чтобы помешать становлению коллективистического общественно-экономического уклада. Был введён запрет на создание акционерных обществ закрытого типа и развёрнута широкая пропагандистская кампания, имеющая целью дискредитацию идеи коллективистических предприятий.

    Выступая против передачи предприятий в руки трудовых коллективов, А. Чубайс и его подпевалы демагогически заявляли, что заботятся об интересах таких категорий трудящихся, как, скажем, учителя, врачи, научные работники, которые при таком раскладе ничего не получат. В действительности же их заботило совсем иное. При передаче предприятий в собственность занятых на нём рабочих и служащих номенклатура бы осталась ни с чем. Она лишилась бы своей прежней собственности.

    А вот этого она допустить ни в коем случае не хотела. Пусть чётко не осознанная, программа номенклатуры состояла в превращении её общеклассовой частной собственности в частную собственность отдельных политаристов или групп политаристов, т.е. в персональную или групповую буржуазную частную собственность. Вполне понятно, что этот раздел совместной собственности между отдельными политаристами и их группами не мог произойти мирно. Неизбежно должна была начаться борьба за то, чтобы урвать по возможности большую долю. И эта борьба идёт и сейчас.

    Но главное для политаристов надо было замаскировать этот раздел. И в качестве дымовой завесы были использованы печально знаменитые ваучеры. Эта затея, по замыслу её вдохновителей, должна была способствовать созданию у простых людей иллюзии, что они получат в собственность причитающуюся им частичку богатства страны. И в какой-то степени им это удалось. Но сейчас эта иллюзия развеялась. Демагогические заявления А. Чубайса о том, что в результате ваучерной приватизации в стране появилось 55 млн частных собственников, нормальные люди воспринимают как довольно глупую и не очень весёлую шутку.

    Но как бы ни старались защитники интересов номенклатуры, не всё у них получилось. По самым последним данным, около 65-75% приватизируемых предприятий выбрали второй вариант приватизации, при котором контрольный пакет акций принадлежит трудовому коллективу (брехня, с ними поступили по уголовному, путем перевыпуска акций - Л.С.).

14. Что нужно делать?

    И сознание того, что становление коллективистического уклада общественного производства есть единственный путь, который позволит возродить и обновить Россию, все в большей степени начинает пробивать себе дорогу. Вначале о нём говорили одиночки: В. Белоцерковский, П.М. Абовин-Егидес и некоторые другие. Затем пункт о коллективистическом укладе начинает проявляться в программах ряда партий: Социалистической партии трудящихся, Партии труда. Был создан Международный центр "Институт самоуправления", который с 1995 г. начал издавать журнал "Самоуправление".
      
    Но самым значительным событием в жизни нашей страны был состоявшийся в январе 1995 г. съезд, на котором было провозглашено создание Партии народного самоуправления, которая при регистрации получила название Партии самоуправления трудящихся. Её организатором и лидером стал знаменитый на весь мир врач и одновременно выдающийся общественный деятель Святослав Николаевич Фёдоров.

    К идее самоуправления и его эффективности С. Фёдоров пришёл на основе собственной практической деятельности в качестве руководителя трудового коллектива МНТК "Микрохирургия глаза".

    В 1971 г. коллектив перешёл сначала на подрядную систему, разделившись на группы 14-15 человек, которые включали врачей, медсестёр санитарок и т.д. Бригадный метод позволил лечить больного одной группой специалистов от начала до конца, повысить ответственность этого коллектива за результаты лечения, качество проведённой операции. Когда авторитет человека начал зависеть от качества его труда, он стал стремиться работать лучше, сыграло роль честолюбие. Затем эта система оценки по количеству и качеству труда была закреплена материально. Каждая операция и комплекс лечения получил категорию сложности от 1-й до 4-й и, соответственно, внутреннюю цену. Клиническая бригада ежемесячно получала фонд заработной платы в зависимости от объёма работы и на совете бригады распределяла этот фонд с учётом вклада и коэффициента социальной справедливости: санитарка - 1, медсестра - 2, врач - 3-4. Каждый администратор и хозяйственный работник получил свой коэффициент участия в работе и распределении общего трудового дохода. Этот коэффициент устанавливали сами члены коллектива, они же определяли количество работников, необходимых для выполнения объёма работы. Коллектив сам освобождался и от бездельников. Осмысленный творческий труд коллектива обеспечил эффективное и высокое качество лечения больного. Это и есть гуманизм в действии. Коллективный труд порождает и более высокую трудовую мораль, в созданной системе гласности без честности обойтись невозможно. Каждый член коллектива понимает, что он владеет результатами своего труда и гордится этим, старается усовершенствовать технологию лечения, чтобы получить лучшие результаты в более короткие сроки.

    В условиях закрытого акционерного общества, созданного в 1992 году, коллектив взял у государства в аренду здания института в Москве и филиалов в 11 городах России вместе с оборудованием. Используя арендованные средства производства, коллектив стал хозяином результатов своего труда и получил возможность сам решать, куда вкладывать деньги, развивая свою основную базу, и даже заниматься большой благотворительной деятельностью. На 1000 га земли в Подмосковье в результате удалось внедрить голландскую технологию производства картофеля, построить картофелехранилище, 12 км дорог, проложить 19 км газовых канализационных магистралей, построить коттеджный городок для сотрудников. Модель деятельности МНТК вселяет надежду, что, если по всей стране удастся создать коллективы по образу МНТК, то Россия обустроится, поднимется и займёт достойное место среди самых богатых стран мира.

    Партия самоуправления трудящихся является первой, в центре программы которой - не просто создание коллективистического уклада производства, но превращение его в господствующий в стране. Цель партии, говорится в Манифесте её учредительного съезда, "ликвидировать в сфере производства институт наёмничества как не соответствующий достоинству человека как человека, отдать трудящемуся человеку всё, что он созидает трудом, в его полную собственность, в его владение, в его распоряжение - всё, кроме необходимых государственных налогов, которые, однако, тоже должны расходоваться на всенародные, общественные блага тех же людей труда". Партией выдвинута первая реалистичная, а не утопическая программа некапиталистического развития России.

    Однако нужно учитывать, что на пути становления коллективистического уклада стоят серьёзные препятствия. Те или иные коллективистические предприятия могут не выдержать рыночной конкуренции, разориться и превратиться в капиталистические. Другая, ещё более серьёзная опасность состоит в превращении коллективистической собственности в юридическую фикцию, подобную той, которая являлась и является у нас общенародная собственность. Коллективная собственность может стать ширмой, прикрывающей фактическую собственность руководителя предприятия и его окружения. Поэтому данные, согласно которым в 70% приватизированных предприятий контрольный пакет акций находится в руках их работников, не нужно переоценивать. Эти предприятия вполне могут быть фактически капиталистическими. Важнейшим средством обеспечения существования и нормального функционирования коллективной собственности является демократия.

    Поэтому другим важнейшим пунктом программы партии, ставящей себе целью утверждение коллективистического уклада, должна стать борьба за сохранение, расширение и упрочение демократии. Бывшие демократы, став буржуафилами, превратились в противников демократии. Их усилиями само понятие демократии было скомпрометировано. Это делает необходимым выдвижение лозунга не просто демократии, а народной демократии, демократии не формальной, какой она является по всему миру, а реальной. Народная демократия является необходимым условием существования коллективистического общественно-экономического уклада. С другой стороны, только наличие класса рабочих-собственников делает возможной существование реальной демократии. Только этот класс может стать прочной опорой народно-демократического строя.

    И этот пункт имеется в программе ПСТ, хотя слово "демократия" в ней отсутствует, по-видимому, в силу скомпрометированности его в глазах многих людей. "...Партия народного самоуправления, - говорится в Манифесте её учредительного съезда, - считает, что для того, чтобы освободить себя, своих потомков, народ должен создать такую систему, стержнем которой станет производственное, общественное и территориальное (местное), т.е. народное самоуправление, органически входящее в единую систему управления обществом, где государство служит народу, а не господствует над ним".

    Партия, ставящая своей целью утверждение коллективистического уклада общественного производства народной демократии, должна с неизбежностью стремиться к полному выкорчёвыванию политаризма, всех его элементов и всех производных от него явлений. Это не значит, что вообще не должно быть государственных предприятий. Какая-то часть промышленности должна оставаться в руках государства. Но это вовсе не равносильно сохранению политаризма. Чтобы покончить с последним, необходимо, во-первых, заменить назначенчество выборностью, во-вторых, поставить исполнительную власть под действенный контроль власти представительной (какие бы названия она не носила - советы, собрания думы и т.п.), в-третьих, резко (в три-четыре раза сократить государственный аппарат, в-четвёртых, лишить чиновников привилегий, в-пятых, повести решительную борьбу с коррупцией.

    Коллективистический уклад должен стать важнейшим в обществе, но, на мой взгляд, не единственным. Необходима всемерная поддержка мелкого товарного производства, основанном на личном труде и труде членов семьи. И мелкие и средние предприятия, в которых используется наёмный труд, тоже, по-моему, должны стать, пусть, не господствующим, но важнейшим элементом нашей социально-экономической структуры. Без них ещё долгое время будет невозможна рыночная экономика, а тем более и существование подлинных коллективных предприятий.

    Необходимостью в наших условиях является государственное регулирование экономики. Но весь вопрос состоит в том, какими методами её регулировать. Управлять по-старому нельзя. Регулировать нужно не просто экономику, а рынок, рыночную экономику. Рынок же представляет собой объективную систему, управляемую объективными же законами. И успешно регулировать рыночную экономику можно, лишь зная эти законы и сообразуясь с ними. В противном случае те или иные внешне очень заманчивые меры (замораживание или снижение цен и т.п.) могут привести к результатам, противоположным тем, которые предполагались, в частности, могут привести к полному развалу экономики.

    И в заключение несколько частных замечаний. Курс на расширение и упрочение демократии предполагает с необходимостью прекращение заигрывания с религией вообще, православием прежде всего. Необходимо обеспечить подлинную свободу совести, а для этого нужно раз и навсегда покончить с политикой клерикализации страны, превращения православия в государственную религию.

    И ни в коем случае нельзя ни прямо, ни косвенно поощрять какой бы то ни было национализм, включая русский. Хорошего, здорового национализма не бывает. В любой форме он смертельно опасен для общества, особенно такого, как наше, в котором живёт множество народов с разными культурами. Только подлинный интернационализм, который не исключает ни патриотизма, ни любви к своему народу, может обеспечить свободное развитие России.

    И в заключение ещё стихи. Как писал Борис Чичибабин:

      "Пусть власть на деле будет у рабочих,
      И пусть во всём, что видится вокруг,
      Сквозь тучи лжи проступит честный почерк
      Натруженных и бескорыстных рук.

      Вельможа - что? накрал - и был таков.
      Но лишь народ от пашен, от станков
      Достоин стать у власти и хозяйства".

Ю.И. Семенов
    
РОССИЯ: ЧТО С  НЕЙ СЛУЧИЛОСЬ В ДВАДЦАТОМ ВЕКЕ [1]
    
     I. Введение
    
    Наше общество находится на крутом переломе, характер которого для многих его членов неясен. Подавляющее большинство людей не имеет сколько-нибудь четкого представления ни о том, что у нас было, ни о том, что нас ждет в будущем. В этих условиях абсолютно необходимым является тщательный объективный анализ существовавшего и в определенной степени все еще продолжающего существовать у нас общественного строя. Без этого никакие прогнозы будущего не могут иметь прочного основания.
    
    От марксизма сейчас почти все отворачиваются. А между тем, на мой взгляд, только материалистическое понимание истории может дать ключ к решению загадок нашего прошлого, а, тем самым, и к пониманий перспектив дальнейшего развития. Применение материалистического понимания истории для анализа существующего положения вещей следовало бы ожидать от ведущих идеологов партии, теоретическим знаменем которой всегда считался марксизм. Однако достаточно ознакомиться с программными документами КПСС, появившимися в период с 1985 по 1991 годы, не говоря уже о тех, что относятся к  предшествующему времени, чтобы убедиться в отсутствии в них даже подобия марксистского анализа действительности. Нет даже попытки поставить само собой напрашивающийся вопрос о том, какой же именно способ производства сложился в стране за последние более чем 70 лет. Кроме фраз о деформации идеи социализма, а, тем самым, и самого социализма, в них ничего нет. Не лучше обстоит дело и с докладами, статьями и книгами руководителей и официальных идеологов КПСС. Ничего нового не содержат и программные документы партий, которые возникли на развалинах КПСС: Социалистической партии трудящихся, Союза коммунистов России, Российской партии коммунистов. Российской коммунистической рабочей партии, восстановленной Коммунистической партии РФ, не говоря уже о Всесоюзной коммунистической партии большевиков.
    
    Что же касается мира ученых-обществоведов, то он раскололся. Одни из них продолжают считать себя марксистами. Лишь немногие из них имеют возможность публиковать статьи, не говоря уже о книгах. Но мысль их, как правило, бьется в тех же рамках, что характерны для официальных документов партии. Другие, годами клявшиеся в своей преданности марксизму, начисто отреклись от него. Вполне понятно, что ждать от них историко-материалистического подхода к нашей истории не приходится. Их труды впечатляют в основном обилием разоблачений и проклятий. Это, отнюдь, не означает, что в работах представителей обоих направления нет ничего ценного. И теми, и другими выявлены многие моменты нашей реальности. Но сколько-нибудь стройная концепция и у тех, и у других отсутствует.
    
    Особое место занимают работы исследователей, живущих за рубежом, включая тех, что были в свое время вынуждены покинуть пределы СССР.  У некоторых из них общее неприятие нашего общественного порядка сочетается с использованием для его анализа части понятийного аппарата марксизма. Именно они ближе всего подошли к сути дела.
    
    Если серьезный анализ нашего прошлого общественного строя в нашей литературе, как правило, отсутствует, то в различного рода обозначениях его нехватки нет. Крайности сходятся. Самые верные защитники этого строя именуют его социализмом. Термины «социализм» и «коммунизм» используют для его обозначения и самые ярые его противники, Что же касается остальных, то они чаще всего употребляют слово «социализм», но с добавлением эпитетов: государственный, бюрократическим, казарменный, тоталитарный, феодальный и т.п.. Говорят также и о «сталинской модели социализма». Реже, но встречаются и такие характеристики, как государственный капитализм, рабовладельческо-феодальный строй и, наконец, азиатский способ производства. Широкое распространение получили термины «командно-административная система», «авторитарно-бюрократический строй», «тоталитарный строй» и т.п.
    
II. Советское общество — классовое, базирующееся на частной собственности
    
    Переходя к анализу социально-экономического строя СССР, сразу же уточним, что мы будем его рассматривать в таком виде, в котором он существовал до 1985 г., не принимая во внимание происходящие сейчас перемены.
    
    Способ производства есть производство, взятое в определенной общественной форме. Этой формой является система социально-экономических (или производственных) отношений одного определенного типа. Социально-экономические, или производственные, отношений всегда есть в своей сущности отношения собственности.
    
    Но сами отношения собственности существуют в двух видах. Один вид - экономические отношения собственности, существующие в форме отношений распределения и обмена. Согласно материалистическому пониманию истории они возникают и существуют независимо от сознания и воли людей, являются объективными, материальными. В обществе, где существует государство, экономические отношения собственности закрепляются в праве, в котором выражается воля государства. Так возникают правовые, юридические отношения собственности. Общественную форму производства образуют, разумеется, не юридические, а материальные экономические отношения собственности. Последние являются фундаментом, основой любого общества.
    
    Существует, по крайней мере, одно положение, относящееся к нашему прошлому социально-экономическому строю, которое принимается всеми: и его защитниками, и его противниками. Это тезис о том, что в нашем обществе основная часть средств производства находилась в собственности государства. ЕГО вполне можно принять, но с одной поправкой: собственностью государства являлись все вообще средства производства.
    
    Могут возразить, что кроме государственной собственности у нас существовала также и колхозно-кооперативная. Бесспорно, что между государственными предприятиями и колхозами имелись определенные различия. Однако они не затрагивают сути дела. Колхозно-кооперативная собственность с самого начала во многом была юридической фикцией. Реальным собственником средств производства, которые использовались в колхозах, всегда являлось государство. Государство и юридически было собственником основного средства производства — земли. До ликвидации системы МТС государству и официально принадлежал весь парк тракторов и комбайнов. Но главное: государство всегда не менее безраздельно распоряжалось продуктом труда колхозников, чем вещами, созданными на заводах и фабриках.
    
    Согласно правовым нормам, нашедшим свое выражение в Конституции и Основных Законах СССР, государственная собственность являлась собственностью общенародной, собственностью всех членов общества вместе взятых. В принципе такое возможно. Но государственная собственность может быть одновременно и общенародной только при одном непременном условии: государство должно быть демократическим, а демократия при этом должна быть не формальной, а реальной. Лишь тогда, когда государственная власть реально принадлежит народу, государственная собственность может быть общенародной.
    
    Но, как признается сейчас почти всеми, у нас не было не только реальной, но даже формальной демократии. Была лишь фикция демократии. Даже в выступлениях высших руководителей КПСС существовавший у нас политический режим характеризовался как тоталитарный, т.е. как крайне антидемократический. Общим местом в последних документах КПСС стало утверждение, что в нашей стране трудящийся человек был отчужден от власти и собственности. А это может означать только одно: государственная собственность у нас не была общенародной, общественной.
    
    Иногда говорят, что она была ничейной. Но так никогда не бывает. Всякая собственность предполагает наличие собственника или собственников. Если нет собственников, то нет и самой собственности. А государственная собственность на средства производства, несомненно, существовала. Были и собственники.
    
     И этими собственниками средств производства являлись люди, входившие в состав государственного аппарата. Сразу же необходимы уточнения. Говоря о государственном аппарате, мы должны иметь в виду не только собственно государственный, но и партийный аппарат. Последний вплоть до самых последних лет был не просто частью, но становым хребтом государственного аппарата. Это первое. Второе заключается в необходимости учитывать, что люди, входящие в состав государственного аппарата, занимали в нем далеко не одинаковое положение. Условно их можно подразделить на две основные категории: ответственных (или номенклатурных) работников и всех прочих. И не все, а лишь ответственные работники партгосаппарата представляли собой собственников средств производства. Причем собственность эта носила своеобразный характер. Ни один из номенклатурщиков, взятый в отдельности, не был собственником средств производства. Собственниками средств производства являлись только все они, вместе взятые. Мы имеем здесь дело с совместной собственностью, но не всего общества, а лишь одной его части.
    
    Наше общество делилось, таким образом, на две основные части, на две большие группы людей, которые отличались по их отношению к средствам производства. Одна из этих групп владела средствами производства, другая была лишена их. В результате представителям последней ничего не оставалось, как работать на владельцев средств производства. Различие в отношении к средствам производства определяло различие способов получения и размеров доли общественного богатства, которой располагала каждая из этих групп.
    
    Весь созданный трудом производителей продукт поступал в распоряжение представителей первой группы, причем распоряжение бесконтрольное, часть его шла обратно производителям для обеспечения их существования. Но так дело обстояло не всегда. Было время, когда члены многих колхозов вообще ничего не получали из совместно созданного продукта. Они жили в основном за счет собственного подсобного хозяйства. На этом примере не только явственно проступает различие между работниками государственных предприятий, которые все-таки всегда получали заработную плату, и колхозниками, но и еще одна особенность описываемого способа производства. Представители первой большой группы, вместе взятые, являлись собственниками не только средств производства, но и личностей непосредственных производителей. Колхозники, как известно, в то время были фактически прикреплены к земле, что и вынуждало их работать на государство, по существу, полностью безвозмездно. Эксплуатация здесь выступала в неприкрытой форме(крепостная зависимость в чистом виде - Л.С.).
    
    Грубой и совершенно откровенной была, конечно, и эксплуатация огромной армии работников, наполнявшей в сталинские времена бараки ГУЛАГа. Но эксплуатировались не только заключенные и не только колхозники. Эксплуатации подвергались вообще все производители материальных благ, включая и живших на воле работников государственных предприятий.
    
    Значительная часть прибавочного продукта шла на расширение производства и другие нужды общества. Но немалая его доля поступала на содержание группы владельцев средств производства. Внешне они, как и все вообще рабочие и служащие, получали от государства заработную плату. Но даже если бы весь их доход принимал форму заработной платы, то и в таком случае сущность его была бы совершенно иной, чем у производителей материальных благ. Они получали свой доход в качестве не работников, а собственников, то есть получали прибавочный продукт.
    
    Но различие содержания вылилось и в различные формы. Иными были не только размеры доли общественного богатства, получаемой представителями господствующей группы. Иным был и способ получения этой доли. Все члены этой группы пользовались тем, что принято называть привилегиями. Они имели доступ к спецраспределителям, спецмагазинам, спецбуфетам, спецсанаториям, спецбольницам и т.д. Они вне  обычных очередей, а то и просто вне всякой очереди получали квартиры, причем, разумеется, высшего качества. Многие пользовались госдачами с обслугой и охраной.[2]
    
    На языке наиболее циничных представителей господствующей группы должности, с которыми были связаны привилегии, именовались должностями с «корытом». И это необычайно точное обозначение.
    
    Размеры «корыт» были, конечно, различны. Все зависело от места должности в пирамидальной иерархической системе. Чем выше была должность, тем большим был размер «корыта», чем ниже — тем меньшими были привилегии. Но они всегда имели место.
    
    Выше уже было сказано, что не все работники госаппарата входили в состав группы совместных владельцев средств производства. Ими являлись лишь ответственные работники. Переход к анализу отношений распределения позволяет точнее определить этот круг. Распределение средств производства в наиболее отчетливой форме проявляется в распределении произведенного продукта. В группу совместных собственников средств производства входили те люди, которые занимали должности с "корытом". Все они являлись получателями прибавочного продукта, созданного чужим трудом, то есть эксплуататорами. У людей, находившихся внизу пирамиды, «корыто» было небольшим дополнением к заработной плате. У тех, кто был на ее вершине, «корыто» во много раз превышало формальную заработную плату. Они имели такое обилие материальных и иных благ, которое в капиталистических странах доступно лишь мультимиллионерам.[3]
    
    Привилегии, особенно те, которыми пользовалась верхушка, всегда держались в тайне от народа, хотя, конечно, полностью скрыть их было невозможно. Они никогда не были законодательно оформлены, хотя существовала масса секретных инструкций. Были привилегии, оформленные различного рода административными актами, имелись и такие, которые не были никак оформлены, но считались в среде господствующей группы вполне естественными, законными. Наконец, представители господствующей группы не брезговали и такими средствами извлечения дохода, которые представляли собой прямое нарушение существующих законов. И чаще всего это сходило им с рук.
    
    Таким образом, наше общество давно уже было расколото на две большие группы людей, различавшиеся по отношению к средствам производства, и по способам получения и размерам получаемой доли общественного богатства. Отличались они, разумеется, и ролью в организации труда. В силу различия места в системе производственных отношений одна из этих групп безвозмездно присваивала труд другой. Иными словами, эти две группы людей были ни чем иным, как общественными классами, одна — классом эксплуататоров, другая — классом эксплуатируемых. Конечно, как в любом классовом обществе, не все его члены обязательно принадлежали к одному из этих классов. Существовали слои населения, не относившиеся ни к одному из них. Но это не меняет общей картины.
    
    Одним из первых тезис о том, что общество, возникшее в результате Октябрьской революции,  было классовым, выдвинул П. Сорокин. «...Октябрьская революция, — писал он в 1922 г., — ставила своей задачей разрушение социальной пирамиды неравенства — и имущественного, и правового, — уничтожения класса эксплуататоров, и тем самым эксплуатируемых. Что же получилось? — Простая перегруппировка. В начале революции из верхних этажей пирамиды были выкинуты старая буржуазия, аристократия и привилегированно-командующие слои. И обратно, снизу наверх, были подняты отдельные «обитатели социальных подвалов». «Кто был ничем, тот стал всем». Но исчезла ли сама пирамида? — Ничуть. Если слепым сначала казалось, что она исчезает, то только в начале революции и только слепым. Через два-три года разрушаемая пирамида оказалась живой и здоровой. На низах снова были массы наверху командующие властители». [4]
    
    Ненависть к большевикам обострила зрение П. Сорокина и помогла ему увидеть то, что другие в это время еще не замечали. Но она же толкнула его к явному преувеличению масштабов классового расслоения в советской России начала 20-х годов. Не понял он и пути дальнейшей эволюции России. По его мнению, в ней гигантскими темпами шел процесс реставрации частнокапиталистической системы.[5]
      
    Н.А. Бердяев в 1937 году писал о том, что В.И. Ленин «не предвидел, что классовое угнетение может принять совершенно иные формы, не похожие на капиталистические. Диктатура пролетариата, усиливая государственную власть, развивая колоссальную бюрократию, охватывающую, как паутина, всю страну и все себе подчиняющую. Эта новая советская бюрократия, более сильная, чем  бюрократия царская, есть новый привилегированный класс,  который  может жестоко эксплуатировать народные массы».[6]
    
    В 1939 г. Б. Рицци (Ридзи) в книге «Бюрократизация мира» [7] пришел к выводу, что в СССР возникло классовое общество нового типа, которое он охарактеризовал как «бюрократический коллективизм». Бюрократия в этом обществе владеет средствами и накапливает прибыль, но делает это коллективно, а не индивидуально, как старые имущие классы. «В советском обществе, — писал он, — эксплуататоры не приобретают прибавочную стоимость непосредственно, как делает капиталист, прикарманивающий дивиденды своего предприятия. Они делают это косвенно через государство, которое сначала забирает весь национальный прибавочный продукт, а затем распределяет среди своих собственных чиновников». [8]
    
    Вывод о том, что партийные и государственные функционеры в советском и вообще всех обществах, именуемых социалистическими, представляют собой господствующий класс был подробно обоснован М. Джиласом. Этот эксплуататорский класс был назван им просто «новым».[9]
    
    В работе М.С. Восленского «Номенклатура. Господствующий  класс  Советского  Союза» (1980; М., 1991) было достаточно убедительно показано, что  этот  господствующий слой, для обозначения которого он применяет термин «номенклатура», полностью  подходит  под  данное  В.И. Лениным определение общественного класса. Однако в отличии от Б. Рицци ни М. Джилас, ни М.С. Восленский не сделали вывода о существовании в обществах, именуемых социалистическими, особого антагонистического способа, отличающегося от любого из трех классических: рабовладельческого, феодального и капиталистического.
    
    Все перечисленные выше классические способы производства основаны на частной собственности на средства производства, а первые два также и на собственности на личности производителей, в первом случав полной, во втором — верховной. На частной собственности был основан и описываемый антагонистический способ производства.
    
    Нередко частную собственность отождествляют с собственностью отдельных лиц. Но подобно тому, как не всякая собственность отдельного лица является частной, не всякая частная собственность всегда есть принадлежность отдельного человека. В самом точном экономическом смысле этого термина частная собственность есть собственность на средства производства одной части членов общества, причем такая, которая позволяет ей эксплуатировать другую ее часть.
    
    Сама же эта часть общества, то есть класс эксплуататоров, может владеть средствами производства по-разному. Собственниками могут быть отдельные члены класса эксплуататоров. В таком случае, мы имеем дело с персональной частной собственностью. Средства производства могут принадлежать группам членов этого класса. Перед нами — групповая частная собственность. Наконец, средства производства могут принадлежать всем членам класса, вместе взятым, но не одному из них в отдельности. Это - общеклассовая частная собственность. Она во всех случаях принимает форму государственной.
    
    Описываемый способ производства был основан исключительно лишь на общеклассовой частной собственности как на средства производства, так и на личности производителей, которая с неизбежностью была собственностью государственной. С этим связано совпадение класса эксплуататоров, если и не со всем государственным аппаратом, то, во всяком случае, с его ядром. Поэтому данный способ производства лучше всего было бы назвать политарным (от греч. полития — государство), или просто политаризмом. Соответственно представителей господствующего класса можно было бы именовать политаристами.
    
    Так как политаристы владеют средствами производства только сообща, то все они, вместе взятые, образуют не просто класс, а особую иерархически организованную систему распределения прибавочного продукта, которую можно было бы назвать политосистемой. Глава этой системы, а тем самым, государственного аппарата был верховным распорядителем общеклассовой частной собственности и, соответственно, прибавочного продукта. Этого человека, роль которого была  огромна, можно было бы назвать политархом.
    
    Конечно, могут сказать, что термин «частная собственность» я понимаю, с одной стороны, слишком узко, в обязательном порядке связывая ее с эксплуатацией, а с другой, — слишком широко, включая в нее и политарную.
    
    Сейчас о частной собственности говорят чуть ли не все, никак ее не определяя. Единственное, что иногда встречается, это — ее характеристика как любой собственности, кроме государственной. Но, если прислушаться к защитникам общества, основанного на частной собственности, то в их рассуждениях можно достаточно отчетливо выделить три фазы.
    
    Первая — обоснование взгляда на это общество как на такое, где все будут частными собственниками. На этой фазе под частной собственностью понимается вообще собственность на вещи, причем такая, которая предполагает право их отчуждать. Но ведь такая собственность всегда существовала и в советском обществе. Человек мог иметь, купить и продать даже дом, не говоря уже о других вещах.
    
    И когда вслед за этим утверждается, что у нас частной собственности не было, что ее нужно ввести, то здесь в данный термин вкладывается уже другой смысл: имеется в виду собственность отдельных лиц на средства производства. Такой собственности у нас, действительно, давно уже не было.
    
    И, наконец, третья фаза: атака на понятие трудовой частной собственности, горячее обоснование права частного собственника использовать наем рабочих. Но сам наем предполагает, что в обществе, наряду с людьми, владеющими средствами производства, имеются и такие, у которых их нет. И здесь в термин «частная собственность» вкладывается уже третий смысл: собственность на средства производства одной части общества, дающая ей возможность эксплуатировать другую ее часть.
    
    Но такое последовательное сужение значения термина «частная собственность» с необходимостью предполагает его расширение. Действительно, почему из понятия частной собственности должен быть исключен случаи, когда члены класса эксплуататоров владеют средствами производства не по отдельности, а сообща, совместной
    
    Как следует из всего сказанного выше, никакой общественной собственности на средства производства в нашем обществе не было. Отсутствовал в нем и принцип распределения: от каждого по способностям, каждому по труду. Иными словами, наше общество не являлось социалистическим ни в каком смысле этого слова. Никакого социализма у нас не было и нет, как не было его и нет ни в одной стране мира. Общества, которые мы упорно именовали социалистическими, в действительности или были или еще до сих пор являются политарными.
    
     III. Агрополитаризм и индустрополитаризм
    
    Но абсолютно уникальными общества т.н. «реального социализма» не являются. Конечно, способ производства, лежавшим в основе советского общества, отличался от рабовладельческого, феодального и капиталистического. Но кроме этих трех классических антагонистических способов производства, К. Маркс в свое время выделил еще один, который назвал «азиатским». Это — первый в историческом развитии человечества антагонистический способ производства. Природа его долгое время оставалась неясной. Две дискуссии об азиатском способе производства, одна из которых имела место в советской науке в конце 20-х — начале 30-х годов, а другая — в конце 60-х — начале 70-х годов, были насильственно прерваны. И это совершенно не случайно. Исследование азиатского способа производства давало ключ к пониманию нашего общества, что было крайне нежелательно для господствующего класса. Не вдаваясь в детали, отметим, что азиатский способ производства был политарным. [10]
    
    Таким образом, существуют две разновидности политаризма, связанные с различными уровнями развития производительных сил. Одна из них зародилась в конце IV тысячелетия до н.э. в долине Нила и междуречье Тигра и Евфрата и кое-где продолжала существовать вплоть до начала XX в. Ее материально-технической базой было доиндустриальное сельское хозяйство. Другая возникла в конце 20-х — начале 30-х годов XX в. и сохраняется в некоторых странах, вплоть до наших дней. Ее материально-техническая база — крупная промышленность, какой она была до научно-технической революции. Соответственно эти две формы политарной организации можно было бы соответственно назвать аграрно-политарнои (агрополитарной) и индустриально-политарной (индустрополитарной). Можно спорить, имеем ли мы здесь дело с двумя разновидностями одного способа производства или с двумя родственными, но самостоятельными способами производства. Во всяком случае, между агрополитаризмом и индустрополитаризмом  существует не только сходство, но и различие, в том числе и в сфере производственных отношений.
    
    В исторической и социологической литературе некоторые агрополитарные общества, прежде всего империя инков, давно уже назывались социалистическими или коммунистическими [11]. Очень часто характеризовалось как коммунистическое государство иезуитов в Парагвае.[12]
    
    П. Сорокин в уже упоминавшейся работе «Современное  состояние России» писал, что то, что возникло в этой стране после революции «представляет собой буквальное повторение хозяйственной системы Ассиро-Вавилонии, древнего Египта, древней Спарты, Римской империи периода упадка (Ш–IV вв по Р.Х.), государство инков Перу, иезуитов, системы не раз имевшей место в истории древнего Китая, напр. при Ван-ан-Ши и др., древней Японии, системы близкой к состоянию ряда государств ислама, бывшей не раз в истории Персии, Индии и т.д.». [13]
    
    На большое сходство между советским обществом и восточными указывал К.А. Виттфогель в монографии «Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти». Он писал об аграрном и индустриальном деспотизме, об аграрной и индустриальной формах «тотального государствизма». [14]
    
    Позднее И.Р. Шафаревич объединил агрополитарные и индустрополитарные общества под именем «социалистических». [15] Указание на сходство и даже однотипность «восточных» и «социалистических» обществ сейчас все чаще встречается в нашей публицистике.[16] Однако сколько-нибудь четкого анализа социально-экономической структуры этих социально-исторических организмов нигде не дается.
    
    Агрополитаризм бытовал в трех основных вариантах, которые иногда сосуществовали как сектора одного уклада общественного производства. Чтобы разобраться в их различии, нужно еще раз вернуться к понятию частной собственности. Существуют две ее формы.
    
    При одной из них класс эксплуататоров является полным, тотальным собственником средств производства, а противостоящий класс начисто их лишен. Так, например, обстоит дело при рабстве и капитализме.
    
    При другой форме собственность на средства производства раздвоена на верховную и подчиненную. Класс эксплуататоров и класс эксплуатируемых являются соответственно верховным и подчиненным собственниками одних и тех же средств производства, прежде всего земли. Такая картина наблюдается при феодализме, при котором производители самостоятельно ведут свое хозяйство. Феодализм является, если можно так выразиться, двухэтажным способом производства. Низший его этаж составляет крестьянско-общинный способ производства. [17]
    
    Класс эксплуататоров может быть также полным (при рабстве) или верховным (при феодализме) собственником личностей непосредственных производителей. Верховная собственность на средства производства всегда сочетается с верховной же собственностью на личности производителей и не существует без последней.
    
    Первый вариант агрополитаризма является классическим. Он характерен для подавляющего большинства политарных обществ. При нем общеклассовая частная собственность на средства производства и личности была верховной. Основными производителями материальных благ были крестьяне, которые самостоятельно вели хозяйство и были объединены в  общины. Государство непосредственно в  процесс производства не вмешивалось. Исключение представляло сооружение храмов, дворцов, а также ирригационные работы. С крестьян-общинников собирали налоги, а затем весь полученный прибавочных продукт распределялся между членами господствующего класса в соответствии с местами, которые они занимали в должностной иерархии. Это — политарно-общинный вариант. Политарный способ производства в этом варианте был, как и феодальный, двухэтажным. Низший его этаж также составлял крестьянско-общинный способ производства. [18]
    
    При втором варианте государство само непосредственно вело хозяйство руками людей, полностью лишенных средств производства. Эти производители работали на полях партиями во главе с надсмотрщиками. Весь урожай поступал в государственные закрома. Работники и их семьи получали довольствие натурой с казенных складов. Некоторые из этих работников могли быть рабами. Но основную их массу составляли местные жители, которые рабами не являлись. Они пользовались определенными правами, имели, как правило, семьи и нередко, если не всегда, владели каким-то имуществом. Собственность господствующего класса на их личности носила не полный, а верховный характер. Это — политарно-доминарный вариант. Он встречался сравнительно редко. Наиболее яркий пример — царство Шумера и Аккада при III династии Ура (ХXI в. до н.э.). [19]
    
    Третий вариант является промежуточный между первым и вторым. При нем работникам выделялись участки, которые они обрабатывали, в известной мере, самостоятельно, причем степень их самостоятельности была различной. Часть урожая, выращенного на участке, шла государству, другая — производителю. Кроме земли, работник нередко получал в пользование также посевное зерно, рабочий скот, инвентарь. Это — политарно-магнарный вариант. Он встречался значительно реже, чем первый, но чаще, чем второй. [20]
    
    Иногда работник получал в свое распоряжение весь урожай, выраженный на выделенном ему участке, но в таком случае часть своего времени он работал, нередко, в составе партии во главе с надзирателем, на государственном  поле, весь урожай с которого шел в казенные хранилища. О таких работниках часто трудно сказать, были ли они магнарно или доминарно зависимыми.
    
    Индустрополитаризм тоже бытовал в нескольких вариантах, которые также могли сосуществовать как различные секторы одного общественно-экономического уклада. Ведущим при нем был тот, при котором работники были полностью лишены средств производства. И это вполне объяснимо.
    
    Производительные силы агрополитарного общества не требовали с необходимостью существования крупных хозяйств. Производственная деятельность в нем вполне могла. осуществляться в рамках небольших более или менее самостоятельных хозяйственных ячеек, нередко состоявших из членов одной семьи. Иначе обстоит дело в любом индустриальном обществе. Нормальное функционирование его производительных сил необходимо предполагает бытие крупных предприятий с множеством работников. Конечно, и в индустриальном обществе могут существовать мелкие хозяйственные ячейки, но не они образуют его основу. Поэтому в индустриальном обществе подавляющее большинство тружеников не ведет и не может вести своего самостоятельного хозяйства. В капиталистическом обществе они становятся наемными рабочими, в индустрополитарном — доминарно зависимыми работниками.
    
    Существует еще одно важное различие между производительными силами агрополитарного и любого индустриального общества. В агрополитарном обществе каждый продукт, как правило, от начала до конца создавался в той или иной хозяйственной ячейке, и общественное разделение труда, хотя и существовало, но было слабо развито, индустриальное общество немыслимо без самого широкого разделения труда. Каждая вещь в таком обществе есть продукт труда не отдельного рабочего, а множества работников, занятых в различных отраслях производства. Поэтому функционирование производительных сил в нем невозможно без непрерывной циркуляции средств производства между хозяйственными ячейками.
    
    При капитализме, при котором хозяйственные ячейки являются одновременно ячейками частной собственности, такая циркуляция происходит в форме обмена товарами. Капиталистическая экономика является рыночной. Рынок обеспечивает не только циркуляцию средств производства между хозяйственными ячейками, но и координацию их деятельности. Он является регулятором общественного производства.
    
    При политаризме предприятия не являются самостоятельными ячейками собственности. У всех у них один хозяин — класс политаристов. Они — составные части одной единой ячейки собственности, охватывающей всю страну. Поэтому политарное общественное хозяйство не может быть рыночным. Циркуляция средств производства между хозяйственными ячейками и координация их деятельности происходит по указаниям свыше. Место обмена занимает распределение, которое осуществляют центральные инстанции. Они же координируют и направляют деятельность хозяйственных ячеек. Политарная экономика является плановой. Государство ведет хозяйство в масштабах всего общества. Для индустрополитаризма, таким образом, с необходимостью характерен политарно-доминарный вариант.
    
    Однако, наряду с ним, могли существовать и другие. Так, например, в Польше и Югославии на протяжении всего послевоенного периода сохранялось относительно самостоятельное крестьянское хозяйство. Здесь имеется прямая аналогия с политарно-общинным вариантом. Но термин «политарно-общинный» тут не подходит, ибо ни в той, ни в другой стране крестьянских общин не существовало. Этот вариант можно было бы назвать политарно-верховным. Суть его в том, что частная собственность политаристов была в данном случае не полной, а лишь верховной. Крестьяне тоже были собственниками средств производства, но лишь подчиненными.
    
    Они не только платили налоги. Государство было ответственно за снабжение продовольствием многочисленного городского населения. Поэтому оно в определенной степени вмешивалось в хозяиственную жизнь крестьян, включая их хозяйственные ячейки во всеобщую плановую систему.
    
    В принципе и сельскохозяйственные кооперативы должны были относиться к политарно-верховному варианту и, следовательно, образовывать особый сектор хозяйства. В некоторых из политарных стран их положение действительно было близко к этому. Но в СССР колхозы даже в самом лучшем случае могут быть отнесены к политарно-магнарному варианту, а точнее, в их положении наблюдались все стадии перехода от него к политарно-доминартному варианту.
    
    В Югославии была предпринята попытка заменить политарно-доминарную собственность на промышленные предприятия политарно-верховной, сделать хозяйственные ячейки одновременно ячейками подчиненной собственности. Но трудно сказать, насколько эта цель была достигнута, если иметь в виду не правовые нормы, а реальность.
    
    Основную массу производителей материальных благ в индустриально-политарных странах составляли доминарно-зависимые работники. Они были не только экономически, но и лично зависимыми. Собственность политаристов на их личности носила верховный характер. Особое место занимали заключенные. Их зависимость в течение срока заключения была в сталинские времена почти что полной. Они представляли собой аналогов рабов. Наряду с доминарно-зависимыми работниками, могли существовать магнарно-зависимые и, наконец, верховно-зависимые. Такова структура класса эксплуатируемых в индустрополитарных обществах.
    
     IV. К постановке проблемы генезиса индустрополитаризма
    
    Одним из наиболее важных является вопрос о том, почему и как возникло индустрополитарное общество. Чтобы понять ответ, который нередко дается, нужно вспомнить, как у нас изображалась история советского общества. Во всех работах, в обилии появлявшихся вплоть до начала перестройки и даже после, утверждалось, что наше общество было сознательно построено по плану, основы которого были заложены К. Марксом и Ф. Энгельсом, а затем развиты В.И. Лениным. План этот постоянно конкретизировался в решениях руководящих органов КПСС. Съезды партии и пленумы ЦК принимали соответствующие постановления, а затем весь народ с огромным воодушевлением претворял их в жизнь. Так и шло развитие: руководящие указания, а затем их реализация.
    
    Правда, после XX съезда КПСС было официально признано, что стоявший во главе партии и государства И.В. Сталин в силу своего дурного характера допустил немало ошибок, которые сказались на жизни общества. После начала перестройки, когда во все большей и большей степени начало выясняться, что наше общество не совсем таково, каким оно должно было бы быть, столь же официально было заявлено, что все дело в деформации идеи социализма. Деформация идеи, естественно, привела к деформации общества.[21] При этом о причинах искажения идеи социализма, конечно, ничего сказано не было.
    
    Получившие, наконец, право голоса, критики нашего строя в ответ заявили, что никакого искажения концепции социализма у нас не произошло. Общество было построено в строгом соответствии с этой концепцией. И если оно оказалось плохим, то в этом вина самого этого учения и его основоположников. Учение оказалось неверным, ошибочна сама идея социализма и коммунизма. Ложным является марксизм в целом, включая его философию вместе с материалистическим пониманием истории. По их мнению, жизнь доказала, что не экономика определяет идеологию, а, наоборот, идеология экономику. Возник противоестественный экономический и общественный строй, обязанный своим появлением исключительно лишь идеологии. Все наше общество целиком зиждется на идеологии. Последняя всецело определяла внешнюю и внутреннюю политику государства. Марксистская идеология полностью детерминирует поведение если не всех членов общества, то, по крайней мере, представителей его правящих кругов.
    
    Нельзя не заметить, что официальные идеологи нашего режима и его критики сошлись в одном: и те, и другие в одинаковой степени считают, что идеи правят миром. Если не во всех обществах, то, по крайней мере, в нашем история есть движение сплоченной колонны людей, выполняющей волю руководителей. Эту колонну можно направить в одну, а можно — в другую сторону. Все зависит лишь от того, какими идеями руководствуются вожди.
    
    Все это, разумеется, чистой воды волюнтаризм. В этой картине общественной жизни абсолютно нет места исторической необходимости. Такой взгляд на историю совершенно ошибочен. История есть процесс, подчиненный определенным объективным законам,  и в этом смысле естественноисторический. Это, отнюдь, не значит, что воля людей не играет никакой роли. Люди, бесспорно, творят историю, но всегда в соответствии с объективными условиями, в которых они живут. И творят они историю, как правило, не осознавая сколько-нибудь отчетливо того, к каким именно результатам, в конечном итоге, приведут их действия.
    
    И уроки нашей истории не только не подтверждают волюнтаризм, а, наоборот, полностью его опровергают.
    
    Люди стремились создать общество, в котором все средства производства принадлежат народу, где не будет ни классов, ни эксплуатации человека человеком, ни государства, а возник социальный порядок, основанный на частной собственности и характеризующийся наличием классов, эксплуатации и необычайно мощного государства. Иначе говоря, результаты действий людей оказались прямо противоположными тому, к чему они стремились. Таким образом, буквально ни одно положение марксистского учения о социализме не было претворено в жизнь. Поэтому утверждение, что советское общество было построено в полном соответствии с марксистскими идеями, не выдерживает никакой критики. Это общество не было сознательно построено. Оно, как и любое другое общество, сложилось стихийно в силу исторической необходимости. Дело, таким образом, вовсе не в идеях.
    
    Это особенно бросается в глаза, если принять во внимание, что общества политарного типа существовали, начиная с IV  тысячелетия до н.э. К их возникновению марксизм явно не имел никакою отношения.
    
    Сейчас многими авторами настойчиво повторяется, что все человеческое общество всегда было классовым и иным быть не могло. Все эти утверждения находятся в поразительном противоречии с фактами.
    
    Не будем касаться периода становления человека и общества, который длился 1,5-1,6 млн лет и завершился, примерно, 35-40 тыс. лет тому назад. Ограничимся лишь сформировавшимся человеческим обществом. В течение многих тысяч лет оно было коммунистическим. Все средства производство и предметы потребления были совместной собственностью членов первобытного коллектива. Люди трудились в меру своих способностей и получали в соответствии с их потребностями. Полностью отсутствовали частная собственность, эксплуатация человека человеком, деление на классы и государство. И такой порядок существовал не в силу доброй воли людей, а объективной экономической необходимости.
    
    Уровень развития производительных сил был в ту эпоху таков, что люди создавали продукта не больше или не намного больше, чем его было необходимо для обеспечения их физического, а, тем самым, и социального существования. Весь или почти весь общественный продукт был жизнеобеспечивающим. Избыточного продукта или совершенно не было, или он был очень невелик. В этих условиях никакие другие социально-экономические связи, кроме отношений распределения по потребностям и, соответственно, коллективной собственности на продукт не могли существовать.
    
    Дальнейшее развитие производительных сил, выражавшееся прежде всего в увеличении объема общественного продукта в расчете на душу населения, сделало неизбежным исчезновение такого порядка вещей, ибо он стал тормозом на пути развития человечества. Начиная с определенного уровня, дальнейшее функционирование и развитие производительных сил стало невозможно без возникновения частной собственности, классов и эксплуатации. [22]
    
    Логичным является предположение, что рано или поздно развитие производительных сил достигнет такого уровня, когда частная собственность и эксплуатация изживут  себя,  превратятся из двигателя прогресса в преграду на его пути. Но пока этот уровень не достигнут, любые попытки уничтожить частную собственность и классы обречены на неудачу.
    
    В истории человечества были случаи, когда угнетенный класс добивался военной победы над своим антагонистом. Одним из наиболее ярких примеров — знаменитое восстание тайпинов в Китае (1850–1864 гг.), которое развертывалось под лозунгами всеобщего равенства и социальной справедливости. Представители старого господствующего класса повстанцами безжалостно уничтожались. В результате общество на территории, оказавшемся под властью тайпинов, стало бесклассовым. Тайпины создали в Центральном Китае свое собственное государство.
    
    В 185З г. был опубликован «Закон о земле», ставший своеобразной конституцией нового государства. «Земля, — говорилось в нем, — распределяется наделами по количеству едоков в семье вне зависимости от того, сколько в семье мужчин и женщин. У кого едоков больше — тому дается больше земли, у кого едоков меньше — тому дается меньше земли». [23]
    
    Но тайпины не желали останавливаться на этом. Они хотели большего. Как говорилось в Законе: «Если есть земля, она обрабатывается сообща; есть пища — она распределяется равно между всеми; есть одежда — всем одинаково раздается для ношения; есть деньги — все они расходуются совместно, нет на земле места неравенству; нет человека, который бы не был сыт и в тепле».[24]
    
    Всего лишь 14 лет просуществовало тайпинское государство, но этого времени было достаточно, чтобы в нем не  только начался, но и завершился процесс классообразования. Скорость, с которой шло политарное классообразование в обществе тайлинов, объясняется тем, что у них с самого начала был создан мощный государственный аппарат, поэтому весь этот процесс свелся к превращению членов этого аппарата в господствующий класс.
    
    Вряд ли кто решится утверждать, что разделение общества тайпинов на эксплуататоров и эксплуатируемых имеет своим истоком их идеологию. Ведь такое общество сложилось в Китае задолго до появления в нем идеи всеобщего равенства и социальной справедливости. И классовое политарное общество существовало и в той части Китая, где эти идеи не только не провозглашались, а, наоборот, яростно преследовались. Классообразование в обществе тайпинов шло не в результате влияния идей всеобщего равенства и социальной справедливости, а вопреки этим идеям.
    
     V. Капитализм и индустрополитаризм
    
    Если к возникновению агрополитарного общества марксизм не имел никакого отношения, то причастность его к появлению индустрополитарного общества отрицать невозможно. Однако вовсе не марксистские идеи  вызвали  его к  жизни, а объективный ход исторического развития. Сам капитализм на определенном  этапе своего развития создал объективную возможность появления политарного общества нового типа. Во второй трети Х1Х в. начали возникать монополистические объединения капиталистов, которые имели тенденцию к укрупнению. Возникали все более и более крупные монополии. Несколько позднее стала проявляться еще одна тенденция — сращивание монополий с государством, соединении их в единый организм. Логическими завершением действия этих двух тенденций было бы появление такого монополистического объединения, в состав которого бы входили все представители господствующего класса и которое совпадало бы если не со всем государственным аппаратом, то, по крайней мере, с его верхушкой. Иначе говоря, логическим завершением развития в данном направлении было бы появление индустрополитарного общества. Раньше всего это было осознано не учеными, а  художниками. В романе Дж. Лондона «Железная пята», вышедшем в 1908 г.,  была нарисована впечатляющая картина пришедшего на смену капитализму индустриально-политарного общества.[25] Созданный гением Дж. Лондона образ «железной пяты» был использован Н.И. Бухариным в работах 1915-1916 годов, в которых указанная выше  тенденция  была  осмыслена теоретически. Как писал Н.И. Бухарин, в результате слияния промышленного и банковского капитала с самой государственной властью народное хозяйство каждой из развитых капиталистических стран превращается «в один гигантский комбинированный трест, пайщиками которого являются финансовые группы и государство». [26] Такого рода образование он называет «государственно-капиталистическим трестом», а всю систему в целом «государственным капитализмом».
    
    Государство проникает во все сферы экономической жизни, регулируя и милитаризируя всю экономику. В результате плюралистический капитализм эпохи laisser-faire, свободного предпринимательства уступает место форме «коллективного капитализма», где правящая «финансово-капиталистическая олигархия» осуществляет свои  хищнические  цели  непосредственно  через государство: «Государственная власть всасывает, таким образом, почти все отрасли производства; оно не только охраняет общие условия эксплуатационного процесса; государство все более и более  становится  непосредственным эксплуататором, который организует и руководит производством, как коллективный, собирательный капиталист». Такого рода государство с неизбежностью является милитаристским.[27]
    
    «Так вырастает законченный тип современного империалистического разбойничьего государства, железная организация, которая охватывает своими цепкими загребистыми  лапами  живое  тело общества. Это Новый Левиафан, перед которым фантазия Томаса Гоббса кажется  детской  игрушкой». [28]
    
    Все это Н.И. Бухарин рассматривает то, как совершившийся факт, то, как только тенденцию. Логика дальнейшего развития ведет, по его мнению, "по пути к универсальной государственно-капиталистической организации с уничтожением товарного рынка, с  превращением денег в счетную единицу, с организованным в государственном масштабе производством, с подчинением всего "народнохозяйственного" механизма целям мировой конкуренции, т.е. в первую голову, войны» [29]
    
    Вполне естественно, что перед Н.И. Бухариным встает вопрос, можно ли  такой общественный строй  называть капитализмом, даже государственным. И на него он дает своеобразный ответ. Он не может не видеть, что такого рода капитализм «собственно представляет собой некоторое отрицание капитализма, ибо внутренний рынок, денежное обращение внутри страны уже исчезло». [30]
    
    «Если бы был уничтожен товарный способ производства, — писал он в 1915 г., — -...то у нас была бы совершенно особая экономическая форма; это был бы уже не капитализм, так как исчезло бы производство товаров; но ещё менее это был бы социализм, так как сохранилось бы (и даже бы углубилось) господство одного класса над другим. Подобная экономическая структура напоминала бы больше всего замкнутое рабовладельческое хозяйство, при отсутствии рынка рабов». [31] «Здесь, — продолжает он размышлять в 1928 г., — существует плановое хозяйство, организованное распределение не только в отношении связи и взаимоотношений между различными отраслями производства, но в отношении потребления. Раб в этом обществе получает свою часть продовольствия, предметов, составляющих продукт общего труда. Он может получить очень мало, но кризисов все-таки не будет». [32]
    
    И в то же время он упорно продолжает именовать это общество государственно-капиталистическим. Основание: продолжает существовать мировое товарное хозяйство, мировой капиталистический рынок, в который включены все национальные «государственно-капиталистические тресты». По его мнению, об особом общественном строе, качественно отличным от капиталистического, можно было бы говорить только в том случае, если бы все эти национальные «государственно-капиталистические тресты» слились бы в один единый мировой капиталистический трест. Но это, считал Н.И. Бухарин, невозможно. [33]
    
    Н.И. Бухарин не сопоставлял данный гипотетически способ производства с «азиатским», ибо не признавал существования последнего как особой самостоятельной системы хозяйства. Но немецкий историк экономики Ф. Хейхельхейм в достаточной степени хорошо изучивший социально-экономический строй Древнего Востока,  указывал на появление в капиталистических государствах ХХ в. черт сходства с древневосточной экономикой. «Современные великие державы, — писал он, — ближе, чем обычно понимают, к великим империям медно-каменного и бронзового веков или подобным же более поздним формам правления развившимся на древневосточной основе. Когда наше столетие предпринимает попытку достичь не личной свободы, но всестороннего контроля, то возникает близкое его родство с планируемой городской жизнью под господством царей Месопотамии и Малой Азии, фараонов в Египте, ранних китайских императоров и других сходных форм правления. Духовные контакты, соединявшие Х1Х в. с классическим развитием Израиля, Греции и Рима гораздо более, чем мы это сознаем, сменяются возвратом к древневосточным основам» [34]
    
    Таким образом, капитализм, каким он стал к ХХ в., таил в себе возможность возникновения политаризма нового типа — индустрополитарного общества. И эта возможность в ряде капиталистических стран в ХХ в. превратилась в действительность. Один из путей реализации этой возможности был предугадан Н.И. Бухариным.
    
    Он привел к возникновению фашизма. Наиболее ярко все особенности фашистского государства проявились в нацистской Германии. Это государство действительно было, как это предвидел Н.И. Бухарин, милитаристским, разбойничьим. Движение по этому пути не предполагало насильственного уничтожения капиталистических отношений и ликвидации класса капиталистов. Капиталистические отношения сохранились, но обволоклись возникшими политарными связями, что привело к существенному их изменению. В частности произошло дополнение, а в дальнейшем и замещение экономического принуждения к труду внеэкономическим. Государство при фашизме становится по существу собственником личности, а тем самым и рабочей силы непосредственного производителя. «Фашистское государство, — пишет Ж. Желев, — заставляет трудящихся  работать  в любых условиях, независимо от их собственных  интересов. Они превращаются в своего рода трудовую  армию  государства. Любое неподчинение подвергается  строжайшему наказанию, рассматривается как саботаж или предательство».[35]
    
    Не лучше обстоит дело и с крестьянами. «Каждый крестьянин, — сообщает тот же автор, — получает в зависимости от размеров своего хозяйства план от государства, определяющий: сколько произвести картофеля, зерновых, молока, яиц, мяса, а также и цены, по которым он продаст их государству. Государство диктует, что произвести, за сколько продать и кому. Так оно становится фактическим собственником его хозяйства, а крестьянин — только формальным собственником». [36] Точнее можно сказать, что крестьянин становится подчиненным собственником средств производства. Верховным же их собственником является класс политаристов.
    
    В какой-то степени это относится и к капиталистам. Они тоже становятся подчиненными собственниками средств производства. Однако между ними и крестьянами существует коренное отличие. Крестьяне являются производителями материальных благ. Поэтому они превращаются в составную часть слоя  политарно эксплуатируемых. Иначе обстоит дело с капиталистами. Они были эксплуататорами и остаются ими. Однако они оказываются теперь под контролем государства, ставшего верховым собственником их предприятий, и вынуждены делиться с ним значительной часть своих прибылей. [37]
    
    Одновременно определенная часть капиталистов входит в состав партийно-государственного аппарата, а тем самым и класса политаристов. Имеет место и встречное движение. Определенная часть людей, которые раньше были политаристами и только политаристами,  обзаводятся фабриками и заводами и становятся одновременно и капиталистами. Таким образом в нацистской Германии существовали чистые политаристы, политаристы, являвшиеся одновременно и капиталистами, и, наконец, чистые капиталисты.
    
    Политарный способ производства в нацистской Германии включал в сой состав в качестве компонентов как капиталистический, так и мелкобуржуазный способы производства. Этот вариант индустрополитарного способа производства был двухэтажным, причем в первом его этаже главную роль играл пусть преобразованный, но тем не менее сохранившийся капитализм. Общество нацистской Германии было не чисто политарным, а политарно-капиталистическим. Чисто политарным оно так и не стало, может быть в силу недолговечности своего существования.
    
     VI. Россия и революция
    
    Другой путь от капитализма к политаризму связан с уничтожением капиталистических отношений и ликвидацией класса буржуазии. Он стал не просто возможным, но по существу неизбежным в силу крайней неравномерности развития разных социально-исторических организмов. Если не считать Северной Италии, где буржуазный уклад начал формироваться еще в ХIV–ХV в.в., развитие капитализма в Западной Европе в общем и целом началось в ХVI в. Капиталистический способ производства, естественным образом зародившийся в западноевропейском обществе, довольно длительное время сосуществовал с феодальным. Нараставший конфликт между новым и старым общественно-экономическими укладами был разрешен в ходе буржуазных революций, самой значительной из которых была Великая французская революция. В результате их феодальные отношения были уничтожены, а капиталистические стали безраздельно господствующими. К ХХ в. капитализм в странах Запада окончательно утвердился. Эра буржуазных революций для этих обществ ушла в прошлое.
    
    Иначе дело обстояло в остальном мире и, в частности, в России. Там никогда не существовало настоящего феодализма. Все классовые общества Азии к моменту контакта с западным миром были агрополитарными. В России вплоть до середины Х1Х в. наряду с политарными отношениями существовали такие, которые, хотя и не были феодальными, но имели черты сходства с последними. Их можно было бы назвать квазифеодальными, или феодалоидными. К числу квазифеодальных  связей прежде всего должны быть отнесены крепостнические отношения в России. Квазифеодальные отношения существовали и в других странах Восточной Европы, а также в Латинской Америке.
    
    Ни агрополитарные, ни квазифеодальные отношения не могли создать условий для спонтанного развития капитализма. Во все эти страны капитализм был занесен извне. Его зарождение и первоначальное развитие в этих обществах было результатом воздействия сложившейся в Западной Европе мировой системы капитализма и порожденного ею мирового капиталистического рынка. Капитализм в этих странах начал возникать очень поздно. Даже в России, расположенной сравнительно недалеко от Западной Европы и давно поддерживавшей с ней тесные связи, капитализм начал развиваться лишь в последней трети ХVIII  в. Зарождение его в странах Азии относится к еще более позднему времени. Развивавшийся в этих обществах капиталистический уклад неизбежно пришел в противоречие с господствовавшими там агрополитарными и квазифеодальными отношениями. И это произошло довольно скоро, ибо политарные и квазифеодальные отношения оставляют значительно меньше простора для развития капитализма, чем настоящие феодальные. Этот конфликт мог быть разрешен либо путем реформ, либо путем революции. Для ряда стран революции стали неизбежными. Их принято называть буржуазными. Но они не были и не могли быть классическими буржуазными. Они были направлены не против феодализма, как на Западе, а против политарных и квазифеодальных отношений.
    
    Многие страны Азии, вступившие на путь капиталистического развития, были колониями западных держав. В результате революции в них прибрели характер национально-освободительных. Они были направлены не только против местных защитников старых отношений, но и против господства тех или иных капиталистических держав Запада, что делало их антиимпериалистическими, а тем самым в какой-то степени и антикапиталистическими.
    
    Если для Запада к началу ХХ в. эра революций закончилась, то для остального мира она только наступила. Первой в этом столетии была революция 1905–1907 гг. в России. За ней последовали революции в Иране (1908–1911 гг.), Турции (1908–1909 гг.), Китае (1911–1912 гг.), Мексике (1911–1917 гг.).
    
    Революция в России назревала давно. Отмена крепостного права в 1861 г. и последовавшие за ней другие реформы, открыв дорогу развитию капитализма, привели в последующем к еще большему обострению конфликта. В России сохранились помещичье землевладение, сословное деление и самодержавие. Правящие круги на дальнейшие уступки не шли. Все это делало революцию неизбежной. То, что она надвигается, что старая Россия обречена на гибель, в разных формах осознавали многие. Предчувствием надвигающегося урагана пронизана поэзия В.С. Соловьева, В.Я. Брюсова, А.А. Блока. Понимали это и трезвые политики и в самой России, и за рубежом.
    
    Надвигавшаяся революция была буржуазной.[38] Но произойти она должна была совсем в иных условиях, чем на Западе. Отчасти об этом уже было сказано. Но далеко не все. Даже Великая французская революция происходила тогда, когда не было вполне ясно, какое общество утвердится в ее результате. Большинство ее участников свято верило, что ее лозунг – «Свобода. Равенство. Братство» будет полностью претворен в жизнь.  Поэтому после утверждения буржуазного строя наступило всеобщее разочарование.
    
    Одним из результатов индустриальной революции, начавшейся в последней трети ХХVIII в., было формирование подлинного промышленного пролетариата и резкое обнищание широких народных масс, длившееся в течение всей первой половины ХIХ в.. Многие мыслители, в частности Ш. Фурье, выступили с резким обличением буржуазных порядков. Началось распространение социалистических идей.
    
    В силу этого, когда в России начали назревать перемены, у передовых ее деятелей не было особых иллюзий относительно капитализма. Важнейшим для них стал вопрос о том, каким образом обеспечить движение страны вперед и в то же время не придти к капитализму. В поисках средства, которое обеспечило бы переход страны прямо к социализму, они, в конце концов, обратили свои взоры к русской крестьянской общине. Конечным результатом было создание концепции крестьянской социалистической революции. В крестьянстве они видели единственную силу, способную уничтожить старый общественный строй и создать новый. Но все их надежды оказались тщетными. Крестьяне на революцию не поднялись. С этим связан переход к тактике индивидуального террора, которая столь характерна для «Народной воли.
    
    Но начиная с последних десятилетий ХIХ в. в России вместе с промышленным капитализмом начал формироваться настоящий рабочий класс. Вместе с ним начало возникать рабочее движение вначале стихийное, а затем все более и более сознательное и организованное. В начале ХХ в. образовалась партия рабочего класса, взявшая на вооружение идеи марксизма.
    
    Таким образом, в России к началу революции, которая должна была быть буржуазной, существовал настоящий промышленный пролетариат, который оформился как вполне самостоятельная политическая сила. И этот класс был настроен крайне революционно. Его экономическое положение было примерно таким, в каком находился западноевропейский пролетариат в первой половине ХIX в.: тяжелые условия труда, многочасовый рабочий день, нищенская зарплата, почти полное отсутствие социального обеспечения в случае болезни, увечья, старости. Рабочие страдали не только от экономического гнета, но и политического и юридического бесправия. В силу отсутствия в стране политических свобод рабочие были лишены возможности легальной защиты своих интересов. Они не имели права создавать свои организации, даже профессиональные, не говоря уже о политических. Запрещены были забастовки. То, что для Западной Европы было во многом уже прошлым, для России было настоящим.
    
    Российский рабочий класс к началу ХХ в. стал самой могущественной социальной и политической силой среди всех тех, кто был недоволен существующим порядком. Второй социальной группой, способной принять активное участие в революции, было крестьянство, которое было кровно заинтересовано в ликвидации помещичьего землевладения. «Оскудение крестьянских масс..., — писал накануне первой русской революции не большевик и даже не эсер, а умеренный буржуазный либерал, будущий министр Временного правительства А.И. Шингарев, — недостаток земли, доходящий во многих местах до острой земельной нужды, тяжелые экономические условия, в связи с непропорциональным обложением, непомерно высокие арендные цены и прочие насущные вопросы потребуют немедленного разрешения… Вопрос о земле является тем наболевшим, проклятым вопросом крестьянского существования, вокруг которого вертятся все самые заветные его думы и горячие мечты; этим словом, как общим лозунгом, объединена вся масса земледельческого сельского населения России».[39] В отличие от Западной Европы эпохи буржуазных революций в России ХХ в. существовала возможность великой крестьянской войны. Разрозненное и распыленное крестьянство, составлявшее в начале ХХ в. более 80% населения страны, было способно под влияние пролетариата превратиться в мощную революционную силу.
    
    Что же касается русской буржуазии, то в отличие от западноевропейской буржуазии ХVII–ХVIII в. она в политическом отношении была совершенно немощной. Если в ХVIII в. значительная часть французской буржуазии представляла собой мощную социальную силу, способную не просто участвовать в революции, но и возглавить ее, то русская буржуазия революционной никогда не была. И, конечно, та метаморфоза, которая произошла с российским рабочим классом к началу ХХ в., никак не могла пробудить в ней революционного настроя. Русская буржуазии конечно же была заинтересована в перестройке России, но революции она панически боялась. Именно этот смертельный страх вызвал к жизни русскую религиозную философию конца ХIХ — начала ХХ в.в.. Вполне понятно, что русская буржуазия была совершенно неспособна возглавить революцию и привести ее к решительной победы.
    
    Ведь даже в целом революционная французская буржуазия оказалась неспособной довести свою же собственную революцию до конца. И одна из важнейших причин этого состояла в боязни растущей активности и самостоятельности народных масс, прежде всего городского плебейства, включавшего в свой состав зарождающийся пролетариат,  или предпролетариат. Достигнув определенного результата, та или иная фракция буржуазии считала революцию законченной и пыталась помешать ее дальнейшему развитию. Ее сменяла более радикальная фракция, которую в дальнейшем постигала та же участь.
    
    В конце концов, на определенном этапе развития революции возникла необходимость перехода власти в руки представителей иного  более революционного класса — мелкобуржуазных демократов. А в решающие моменты революции гегемония в ней на мгновения переходила к городским низам, включавшим предпролетариат. Именно эти силы и довели революцию до конца. С переходом к ним руководства революцией связано осуществление целого ряда мер, которые означали выход за пределы задач, которые призвана была решить буржуазная революция. Это явление нередко характеризуют как «забегание» революции вперед.[40]
    
    Оно имело место не только в Великой французской революции. «Для того, чтобы буржуазия могла получить хотя бы только те плоды победы, которые тогда были вполне зрелы для сбора их, — писал Ф. Энгельс об Английской буржуазной революции, — для этого было необходимо довести революцию значительно дальше такой цели; совершенно то же самое было в 1793 г. во Франции, в 1848 г. в Германии. По-видимому, таков на самом деле один из законов развития буржуазного общества». [41]
    
    Но даже в годы Великой французской революции власть никогда не переходила к низам, а гегемония их была временной и преходящей. Социальные низы города не были сколько-нибудь организованной политической силой с четкой определенной программой. Как мы уже видели, совершенно иначе обстояло дело в России в начале ХХ в. Успешное развитие революции в этой стране с необходимостью предполагало и требовало не только гегемонии рабочего класса, но и прихода его к власти в лице наиболее радикальной его партии (РКП(б) никогда не была партией рабочего класса, не надо лгать - Л.С.). Только переход власти в руки рабочего класса и его партии мог обеспечить полное решение задач буржуазной революции. Это было осознано В.И. Лениным, создавшим теорию перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, и Л.Д. Троцким, выступившим с концепцией перманентной революции. Между их взглядами существует определенное различие, но в одном они были едины: революция в России, начавшись как буржуазная, завершится приходом к власти рабочего класса (террористической организации, именуемой партией - Л.С.), который, не ограничиваясь решением задач буржуазной революции, поставит вопрос о социалистическом переустройстве общества.
    
    Как известно, первая русская революция потерпела поражение. Определенные изменения в ее результате произошли, но основные задачи революции решены не были. Провалились столыпинские реформы. В результате революция в России оставалась столь же неизбежной, как и раньше. И наиболее дальновидные представители господствующего класса понимали, что, начавшись с ниспровержения самодержавия, она приведет к ликвидации помещичьего землевладения, а затем и более глубокому вторжению в отношения собственности.
    
    Вот что, например, писал бывший министр внутренних дел П.Н. Дурново в докладной записке царю в феврале 1914 г. Предостерегая Николая II от вступления в войну с Германией, он предсказывал неизбежные социальные катаклизмы в обеих странах. «Особенно благоприятную почву для социальных потрясений, — подчеркивал он, — представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма. Несмотря на оппозиционность русского общества, столь же бессознательную, как и социализм широких слоев населения, политическая революция в России невозможна, и всякое революционное движение выродится в социальное. За нашей оппозицией нет никого, у ней нет поддержки в народе, не видящем никакой разницы между правительственным чиновником и интеллигентом. Русский простолюдин, крестьянин и рабочий, одинаково не ищет политических прав, ему не нужных, и не понятных. Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужой землей, рабочий — о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта, и дальше этого их вожделения не идут. И стоит только кинуть эти лозунги в население, стоит только правительственной власти безвозбранно допустить агитацию в этом направлении, — Россия несомненно будет ввергнута в анархию, пережитую ею в приснопамятный год смуты 1905–1906 годов».[42]
    
    Если война окажется для России победоносной, то, по мнению П.Н. Дурново, все будет хорошо. «Но в случае неудачи, возможность которой при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, — социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна. Как уже было указано, начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная компания против него, в результате которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, которые смогут поднять и сгруппировать широкие слои населения. Сначала черный передел, а засим всеобщий раздел всех ценностей и имущества. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентские партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается предвидению». [43] И события в России действительно пошли в таком направлении. Единственное, чего не предвидел бывший царский министр, это появление партии, способной возглавить и организовать бушующие народные массы.
    
    Получившая в результате Февральского переворота 1917 г. власть буржуазия, как это и предвидели ,оказалась совершенно неспособной решить назревшие проблемы революции. Столь же никчемными оказались и мелкобуржуазные демократы. Эсеры не предприняли ни малейшей попытки претворить в жизнь разработанную ими программу социализации земли. Когда крестьяне сами стали захватывать помещичьи земли, что осенью 1917 г. приобрело массовый характер, Временное правительство, в состав которого входили эсеры, направило против них войска. Однако солдаты нередко категорически отказывались стрелять в своих «братьев-крестьян».
    
    Одновременно среди рабочих и не только среди них шло широкое распространение идей социализма. Несколько преувеличивая масштабы этого процесса, П. Сорокин писал:  «В нашей стране мы были свидетелями, как с 1916 года, когда уже обеднение дало себя знать, особенно в городах, левосоциалистическая идеология начала быстро развиваться. В 1917 г. социализм стал религией большинства масс. Со времени революции приток адептов в социалистические партии совершался сотнями тысяч. Идеология социализма и коммунизма — в рафинированной или примитивной форме — захлестнула все сознание народных слоев. Маркс и другие идеологи стали божествами. Программы социалистов — в их практических лозунгах — символами веры. Вместе с этим количественным ростом, с увеличением голода происходил и качественный рост крайних течений за счет умеренных. Уже в апреле-мае 1917 года умеренный социализм потерял позиции. К октябрю ушла почва из-под ног у «центристов». Торжество коммунизма — с быстрым прогрессом бедности и голода и с наличием в то время "скопов" богатств и имущественном дифференциации —  было неизбежный. Оно и наступило...». [44]
    
    В силу неспособности буржуазных и мелкобуржуазных партий удовлетворить чаяния народных масс приход к власти рабочего класса в лице большевистской партии был предопределен. Взяв власть, большевики буквально за несколько дней решили проблемы, к которым их предшественники боялись даже подступиться в течение нескольких месяцев. Задачи буржуазной революции в России были полностью решены.
    
     VII. Начало становления индустрополитаризма в России
    
    А дальше началось «забегание» революции вперед, причем в таких масштабах, которые были невозможны в буржуазных революциях ХVII–ХVIII в.в. Там, как уже указывалось, власть никогда не попадала в руки социальных низов. Они лишь в некоторые моменты оказывались гегемоном революции, не больше. Здесь же власть перешла в руки сравнительно многочисленного класса, возглавляемого партией, имевшей достаточно четкую программу социальных преобразований.
    
    Ф. Энгельс, допускавший возможность перехода в процессе развития буржуазной революции в Германии в силу трусости немецкой буржуазии власти в руки партии рабочего класса, ориентировавшейся на социализм, неоднократно ставил вопрос о том, каковы будут последствия этого и для партии, и для общества. «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, — писал он в «Крестьянской войне в Германии», — является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение еще недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство... Он неизбежно оказывается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всем его прежним выступлениям, его принципам и непосредcтвенным интересам его партии; а то, что он должен сделать, невыполнимо».[45] Все это он иллюстрирует на примере Т. Мюнцера, оказавшегося во главе мятежного Мюльгаузена.
      
    В письме Ф. Энгельса к И. Ведемейеру 12 апреля 1852 г. речь идет уже о современности. «Мне думается, — писал он, — что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет встать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы вынуждены будем производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, — надо надеяться, только в физическом смысле, — наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу». [46]
      
    В середине ХIХ в. никакой другой перспективы, кроме поражения партии рабочего класса и утверждения капитализма в стране, не существовало. В ХХ в. открылась еще одна: возникновение индустрополитарного общества.
    
    Придя к власти, большевики первоначально ограничились лишь доведением до конца буржуазно-демократической революции. Это отчетливо можно видеть на примере декретов II Всероссийского съезда советов. Большевики вначале не ставили своей задачей национализацию даже крупных промышленных предприятий. Они ограничились лишь созданием рабочего контроля. Декретом СНК от 29 октября (11 ноября) 1917 г. был введен восьмичасовый рабочий день. Но эту меру вряд ли можно считать специфически социалистической.
    
    В дальнейшем началась национализация отдельных предприятий. Но она не носила массового характера. В каждом конкретном случае были свои особые причины: неисполнение декрета СНК о введении рабочего контроля, отказ предпринимателя продолжать производство, оставление предприятия правлением или владельцем, неумелое ведение хозяйства и т.п. И проводились эти меры чаще всего под давлением низов. Центр в большинстве случаев просто санкционировал инициативу мест.
    
    Вот что писали об этом свидетели тех лет: «Под влиянием революции фабриканты выпустили бразды правления из своих рук и первоначально кое-где фабрики просто были без хозяина. Потом начался беспорядочный захват рабочими предприятий: рабочие уже не могли более ждать, и эта национализация на местах началась даже несколько ранее Октябрьской революции. Понятно всякому, что это была, в сущности, не национализация, а простой неорганизованный захват предприятий теми рабочими, которые на этих предприятиях работали, этот захват лишь потом превращался в национализацию. Но и после октябрьского переворота национализация вначале шла очень беспорядочно».[47] И только в июне 1918 г. уже в разгар гражданской войны были приняты декреты о национализации крупных предприятий почти всех отраслей промышленности.
    
    Можно дискуссировать о том, существует ли в принципе уровень производительных сил, по достижении которого отпадет объективная необходимость в частной собственности, но бесспорно, что Россия такого уровня к 1917 г. не достигла. Взгляда, что производительные силы этой страны не достигли уровня, при котором возможен социализм, придерживались не только противники большевиков из числа марксистов, но и лидеры большевистской партии. В.И. Ленин считал это положение совершенно бесспорным. ««Россия не достигла такой высоты производительных сил, при которой возможен социализм». С этим положением, — с раздражением писал он в январе 1923 г., —  все герои II Интернационала, и в том числе, конечно, Суханов, носятся, поистине, как с писаной торбой. Это бесспорное положение они пережевывают на тысячу ладов, и им кажется, что оно является решающим для оценки нашей революции».[48]
    
    Такому, как выразился В.И. Ленин, «шаблонному доводу» он противопоставил свой подход к проблеме: «Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков этот определенный «уровень культуры», ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы». [49]
    
     В.И. Ленин, конечно, сознавал, что низкий уровень развития производительных сил с неизбежностью должен был порождать процесс классообразования. Но он видел только одну форму этого процесса — классообразование капиталистическое. И считал его огромной опасностью. «После первой социалистической революции пролетариата, — писал В.И. Ленин в апреле-мае 1920 г., — после свержения буржуазии в одной стране, пролетариат этой страны надолго остается слабее, чем буржуазия, просто уже в силу ее громадных интернациональных связей, а затем в силу стихийного и постоянного возрождения капитализма и буржуазии мелкими товаропроизводителями свергнувшей буржуазию страны».[50] «Ибо мелкого производства, — разъяснял он, — осталось еще на свете, к сожалению, очень и очень много, а мелкое производство рождает[i/] капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе».[51]
    
     «Свобода оборота и свобода торговли, — говорил В.И. Ленин в докладе на Х съезде РКП(б), на котором было принято решение о переходе к новой экономической политике, — это значит товарный обмен между отдельными мелкими хозяевами. Мы все, кто учился хотя бы азбуке марксизма, знаем, что из этого оборота и свободы торговли неизбежно вытекает деление товаропроизводителя на владельца капитала и владельца рабочих рук, разделение на капиталиста и наемного рабочего, т.е. воссоздание снова капиталистического наемного рабства...».[52]
    
     По его мнению, есть лишь одно средство ликвидировать эту опасность — «перевести хозяйство страны, в том числе и земледелие, на новую техническую базу, на техническую базу современного крупного производства».[53] Но для этого нужны были долгие годы. А меры по предотвращению реставрации капитализма нужно было принимать сейчас.
    
     Особенно трудное положение сломилось в этом отношении с началом НЭПа. Новая экономическая политика с неизбежностью предполагала определенную свободу капиталистического развития. Как подчеркивал В.И. Ленин, известное восстановление капитализма в Советской России имело целый ряд положительных сторон. [54] Но оно могло привести и к полной реставрации капитализма. «Весь вопрос, — писал В.И. Ленин, — кто кого опередит? Успеют капиталисты раньше сорганизоваться, — и тогда они коммунистов прогонят, и уж тут никаких разговоров быть не может. Нужно смотреть на эти вещи трезво: кто кого? Или пролетарская государственная власть окажется способной, опираясь на крестьянство, держать господ капиталистов в надлежащей узде, чтобы направлять капитализм по государственному руслу и создать капитализм, подчиненный государству и служащий ему?»[55]
    
     Прежде всего необходимо было не дать капиталистам возможности организоваться. Это неизбежно требовало ограничения в стране политических свобод. «Нужно ставить этот вопрос трезво, — продолжал В.И. Ленин. — Всякая тут идеология, всякие рассуждения о политических свободах есть рассуждения, которых очень много можно найти, особенно если посмотреть на заграничную Россию, Россию № второй, где имеются десятки ежедневных газет всех политических партий, где все эти свободы воспеваются на все лады и всеми музыкальными нотами, существующими в природе. Все это — болтовня, фразы. От этих фраз нужно уметь отвлечься». [56]
    
     Более определенно высказался В.И. Ленин в письме к Г. Мясникову, предложившему ввести свободу печати, начиная от монархистов до анархистов включительно. «Свобода печати в РСФСР, окруженной буржуазными врагами, — писал он,  — есть свобода политической организации буржуазии и ее вернейших слуг, меньшевиков и эсеров. Это факт неопровержимый. Буржуазия (во всем мире) еще сильнее нас и во много раз. Дать ей еще такое оружие, как свобода политической организации (= свободу печати, ибо печать есть центр и основа политической организации, значит облегчить дело врагу, помогать классовому врагу. Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем».[57]
    
     Меры, которые предприняло советское государство, действительно помогли вначале ограничивать и держать под контролем процесс капиталистического классообразования, а в последующем и вообще покончить с ним. Но эти же меры в огромной степени способствовали успешному развитию другой формы классообразования — политарному классообразованию. К.А. Виттфогель утверждает, что В.И. Ленин допускал возможность «азиатской реставрации» и опасался ее. [58] Вряд ли с этим можно согласиться. Детальный анализ работ В.И. Ленина показывает, что возможности политарного классообразования  в Советской России он совершенно не учитывал.
    
     А между тем ее в свое время допускал Г.В. Плеханов. Полемизируя в конце XIХ в. с русскими народниками, мечтавшими о социалистической революции в России, он писал, что «совершившаяся революция может привести к политическому уродству, вроде древней китайской или перуанской империи, т.е. к обновленному царскому деспотизму на коммунистической подкладке.[59] Правда, сам он считал такой вариант развития мало вероятным, даже невозможным.[60]
    
     В отличие от капиталистического, политарное классообразование поставить под контроль государства было невозможно, ибо в его успешном исходе были заинтересованы по существу все члены государственного аппарата. И шло оно скрытно, незаметно. Все связанное с ним всегда можно было истолковать как извращения, допускаемые отдельными лицами. Именно так оно и было понято В.И. Лениным, наблюдавшим самые его начальные стадии. Политарное классообразование было понято им как просто бюрократизация государственного аппарата, с которой можно и должно бороться.
    
     «Всякий знает, — писал В.И. Ленин в августе 1921 г., — что Октябрьская революция на деле выдвинула новые силы, новый класс, — что лучшие представители пролетариата теперь управляют Россией, создали армию, вели ее, создали местное управление и т.д., руководят промышленностью и пр. Если в этом управлении и есть бюрократические извращения, то мы этого зла не скрываем, а разоблачаем его, боремся с ним».[61] Спустя полтора года, в марте 1923 г. он был настроен несколько более пессимистически. То, что В.И. Ленин принимал за бюрократизм, оказалось более живучим, чем он полагал раньше. Но корни этого явления он по-прежнему продолжал искать в прошлом. Это было, по его мнению, наследие старого мира. «Дела с госаппаратом, — писал он, — у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны, что мы должны сначала подумать вплотную, каким образом бороться с недостатками его, памятуя, что эти недостатки коренятся в прошлом, которое хотя перевернуто, но не изжито, не отошло в стадию ушедшей уже в далекое прошлое культуры».[62]
      
     В.И. Ленин с горечью признает, что все попытки улучшения госаппарата ни к каким зримым результатам не привели. «Мы уже пять лет суетимся над улучшением нашего госаппарата, но это именно только суетня, которая за пять лет доказала лишь свою непригодность или даже свою бесполезность, или даже свою вредность. Как суетня, она давала нам видимость работы, на самом деле засоряя наши учреждения и наши мозги». [63] Но он не теряет надежды, что успех в этом деле все же возможен. И в своих последних работах намечает целую серию мер, которые, по его мнению, могли бы привести к желаемым результатам. «Я знаю, — писал он, — что сопротивление нужно будет оказать гигантское, что настойчивость нужно будет проявить дьявольскую, что работа здесь первые годы, по крайней мере,  будет чертовски неблагодарной; и, тем не менее,  я убежден, что только такой работой мы сможем добиться своей цели и, только добившись этой цели, мы создадим республику, действительно достойную названия советской, социалистической и пр., и пр., и т.п».[64] Но это были не более, как иллюзии.
    
     В этом отношении более проницательным, чем В.И. Ленин, оказался Н.И. Бухарин. В работе «Теория исторического материализма», которая увидела свет в 1921 г., в главе о классах он ставит вопрос по-другому. Н.И. Бухарин серьезное внимание уделяет доводам социолога Р. Михельса, который считал, что с приходом социал-демократов к власти произойдет не ликвидация классов, а лишь смена элиты. Средства производства окажутся в таком случае в руках государства. Но «управление громадным капиталом... передает администраторам такую же меру власти, как и владение собственным капиталом, частной собственностью». [65]
    
     Возражая ему, Н.И. Бухарин утверждает, что при социализме о выделении особого слоя управляющих не может быть и речи. Иное дело - переходный период. Сразу же после революции происходит падение производительных сил и возрастает материальная необеспеченность широких масс. Не все рабочие в силу отсутствия образования способны принять участие в управлении производством и обществом. Этим занимается более или менее узкий круг людей. «Поэтому тенденция к «вырождению», т.е. выделению руководящего слоя, как классового зародыша, неизбежно будет налицо».[66] По мнению Н.И. Бухарина эта тенденция будет парализоваться двумя противоположными: ростом производительных сил и уничтожением монополии образования. Но он не решается утверждать, что ход событий уже предрешен в пользу социализма. «От того, — пишет он, — какие тенденции окажутся сильнее, зависит и конечный исход борьбы». [67]
    
     Октябрьская революция была не заговором кучки людей, а великим народным движением. Именно опора на основную часть народа обеспечила большевикам победу в гражданской войне. Большинство людей, возглавивших революцию, а также широчайшие массы ее участников были воодушевлены великими идеями свободы, равенства, социальной справедливости. Однако для создания нового строя идей, даже самых благородных, недостаточно. Нужна была прочная материальная основа, а она отсутствовала.
    
     Самый выдающийся поэт нашей эпохи Н. Коржавин в поэме «Танька», написанной в 1957 г., обращаясь к старой коммунистке-идеалистке, прошедшей ужасы сталинских лагерей,  писал:
      Все как раньше:
                идея
                и жизнь — матерьял для идеи...
      Дочкой правящей партии я вспоминаю тебя.
      Дочкой правящей партии,
                не на словах, а на деле
      Побеждавшей врагов, хоть и было врагов без числа.
      Ученицей людей, озаренных сиянием цели, —
      Средь других,
                погруженных всецело в мирские дела.
      Как они тормозили движенье, все эти другие,
      Не забывши домик и садик —
                не общий, а свой.
      Миллионы людей, широчайшие массы России,
      Силой бури взметенной, на гребень судьбы мировой.
      Миллионы на гребне, что поднят осеннею ночью
      К тем высотам, где светит манящая страны звезда.
      Только гребень волны —
                не скала и не твердая почва.
      На такой высоте  удержаться нельзя навсегда.
      Только партия знала,  как можно в тягучести буден
      Удержать высоту в первозданной и чистой красе.
      Но она забывала, что люди — и в партии люди.
      И что жизнь  — это жизнь.
      И что жизни подвержены — все. [68]
    
     В результате революции возник достаточно мощный партийно-государственный аппарат, в задачу которого помимо всего прочего входило руководство производством и распределением материальных благ. В условиях всеобщей нищеты и дефицита неизбежными были попытки отдельных членов партгосаппарата использовать свое служебное положение для обеспечения себя и своей семьи необходимыми жизненными благами, а также для оказания услуг, причем не обязательно безвозмездных различного рода людям, не входившим в аппарат.
    
     О том, что такого рода практика уже в первые годы после революции получила широкое распространение свидетельствует, в о частности, закрытое письмо ЦК РКП(б), датированное сентябрем 1920 г. «Центральный Комитет не мог не отметить того, что часть товарищей, претендующих на звание ответственных работников, далеко не выполняют указанные выше задачи и тем приносят непоправимый ущерб нашей партии. Эти товарищи, занимающие иногда высокие государственные посты, на деле совершенно отрываются от партийной работы, не встречаются с широкими кругами рабочих, замыкаются в себе, отрываются от масс. Большой частью случается так, что, оторвавшись от партийной работы, эти товарищи перестают хорошо исполнять и советскую работу. Постепенно они начинают относится к своим обязанностям бюрократически и формально, вызывая тем самым справедливые нарекания со стороны рядовых рабочих. Громадное значение имеет также то материальное неравенство в среде самих коммунистов, которое создается сознательным или бессознательным злоупотреблением своей властью со стороны этой части ответственных работников, не брезгующих тем, чтобы установить для себя и для своих близких большие личные привилегии». [69]
    
     Так постепенно складывалась система привилегий для руководящих работников партии и государства. И помешать этому не могли никакие самые благие пожелания и намерения. Вполне понятно, что все это более или менее скрывалось. Что же касается самих привилегированных, то наиболее совестливые из них пытались найти этому моральное оправдание. Они должны быть обеспечены лучше, чем остальные, потому, что все свои силы отдают служению народу. Они более других нужны народу. Как с горечью писал поэт:
    
       Кто понужней —  у тех венец.
     Кто без венца — те, значит, хуже.
     И верно, вышло б наконец,
     Что сам народ себе не нужен.[70]
    
     К этому нужно добавить, что люди 20-х годов, вступая на этот путь, не сознавали, к чему это приведет. Будущее для них было скрыто. Насколько непреодолимыми были силы, толкавшие их к этому, свидетельствует современность.
    
     Сколько у нас, начиная с 1985 г., писали о привилегиях нашего господствующего слоя, сколько их осуждали. Под лозунгами борьбы с привилегиями, полного уничтожения привилегий шли к власти люди, которые именовали себя демократами. И что же произошло, когда они, наконец, достигли цели? Предоставим слово очевидцам.
    
     Еще 8 августа 1991 г. Н. Травкин говорил: «Ликвидировали организованную первым Съездом комиссию по привилегиям... И началось - повышение окладов членам президиума. Потом машины персональные за ними закрепили. Потом в дачи старой номенклатуры въезжает новая. Вместо Воротникова, Власова, Ивановой — Хасбулатов, Исаев, Абдулатипов, Шахрай. Что это — заслуги одного Хасбулатова и его сотрудников? Нет все закономерно, так и должно быть. Пришли новые люди. Быт формирует сознание, у каждого семья, жены. Это нельзя скидывать со счетов. Какова логика? Они — старые аппаратчики — изначально плохие. У них надо отнять. Но мы-то изначально хорошие, поэтому если мы пользуемся тем же  —все нормально. Противно это». [71]
    
     Все эти явления приобрели обвальный характер после августовских событий 1991 г. «Вот и наступило долгожданное время демократии, — писал сатирик М. Задорнов. — Наконец-то демократы отобрали у коммунистов все их привилегии. И взяли себе власть, дачи, машины, гаражи, поликлиники... А в некоторых районах даже охотничьи домики вместе с охотничьими угодьями и заранее убитыми кабанами. Ничего не поделаешь —  демократия!» [72]
      
     Приведем еще несколько свидетельств людей, занимающих самое различное положение и придерживающихся самых различных убеждений. «Демократическая элита, — пишет доктор философских наук, профессор Г. Ашин, — шла к власти на гребне справедливой критики привилегий коррумпированной номенклатуры. Но, придя, к власти, часть победителей стала усиленно заботиться о собственных привилегиях — от покупки автомобилей без очереди до получения на льготных условиях квартир и дач». [73]
    
     «Борьба с привилегиями, — говорит журналистка И. Овчинникова, — значившаяся едва ли не первым пунктом предвыборной программы сработала наверняка — во всяком случае,  именно этот пункт оказался наиболее понятным и поэтому сильнодействующим. — Что же от всего этого осталось? Звонит знакомая из Хабаровска — рассказывает о переполохе, учиненном по отвергнутым, казалось бы, образцам по случаю прибытия Хасбулатова. Журналисты не случайно, конечно, допытывались у Бурбулиса, не испытывает ли он неловкости, усаживаясь в машину, которую народ презрительно обозвал членовозом... Вот и приходит в голову пугающая мысль: неужели все великие потрясения затеяны лишь затем, чтобы пересесть в «их» кабинеты, вселится в «их» дачи, отдыхать в «их» санаториях? Начиная перестройку, Горбачев не мог не осознавать, что кладет на кон всю эту благодать. А те, кто ныне изощряется в попытках уколоть его побольнее, значит,  подхватывают, расталкивая друг друга, что с возу упало? Говорить о моральных критериях в таком случае бессмысленно». [74]
    
     «Те, кто еще недавно считались лидером демократии, — говорит народный депутат РФ Л. Пономарев, — на наших глазах превратились в типичных номенклатурщиков. Они ведут себя и действуют точно так же, как в прежние времена действовала партийная элита. Даже ее кабинеты и квартиры поспешили занять». [75]
    
     Слово члену Президиума ВС РФ Н. Медведеву: «Для меня борьба со всякого рода несправедливостью, незаконными льготами никогда не была популистским лозунгом...  А сейчас, когда мы пришли ко власти, я вижу, что некоторые друзья-товарищи, которые требовали отмены привилегий, явно сменили пластинку. Теперь иногда начинаю сомневаться, действительно ли они были искренни или просто было такое время, когда по тем или иным причинам нужно было так поступать». [76]
    
     Размышляет кинорежиссер Э. Рязанов: «На мой взгляд, демократы совершили одну непоправимую ошибку морального плана. Они шли к власти и получили ее в значительной степени на отрицании всякого рода привилегий. А затем сами уселись в «членовозы» своих предшественников, в их кабинеты и кресла, заняли их дачи и квартиры, мне даже не хочется продолжать это перечисление. Моральный ущерб от всех этих действий просто невероятен — люди немедленно отождествили их с прежними «хозяевами жизни». [77]  «Вчерашние демократы, — вторит ему известный артист В. Винокур, — взяв власть, очень резко прибрали к рукам дачи, фирмы, дома, спецпайки, спецполиклиники и больницы — то есть все, что сумели отнять у предыдущих чиновников, партаппаратчиков, номенклатуры». [78]
     И продолжать можно было бы без конца. Но нужно где-то остановиться. Закончим обобщающим высказыванием известного публициста, одного из виднейших идеологов демократического движения Ю. Буртина, приостановившего в феврале 1992 г. свое членство в руководстве «Демократической России»: «Конфликт в руководстве «Демроссии» и способ его освещения некоторыми средствами массовой информации я рассматриваю как своего рода знамение времени. И в том и в другом случае обнаруживает себя, на мой взгляд, фундаментальный и весьма тревожный факт нашего послеавгустовского общественного развития: ныне, как и после Октября, полным ходом идет процесс формирования нового бюрократического слоя, слоя «демократических» активистов при хороших должностях и окладах, ласково льнущих к нынешнему начальству. Когда-то югославский «ревизионист» М. Джилас ввел в обиход понятие "нового класса", определив таким образом коммунистическую элиту. Сейчас на наших глазах складывается еще один «новый класс», отчасти конкурирующий, отчасти срастающийся с перекрасившимся прежним». [79]
    
     От современности вернемся к 20-м годам ХХ в. В отличие от нынешних «демократических» деятелей тогдашние руководители тянулись к привилегиям, не сознавая того, к чему все это ведет. Для того, чтобы подобного рода действия стали постоянными и систематическими, необходимо было уничтожение всякого контроля со стороны масс, т.е. ликвидация демократии.  Этому способствовали условия гражданской войны, которые делали необходимыми использование авторитарных методов управления. Но дело не в самой по себе гражданской войне, ибо пик классообразования приходится не на нее, а на мирное время.
    
     Уничтожение демократии предполагало фактический отказ от выборности в партии и государстве, а тем самым к системе назначений сверху до низу. О практическое замене выборности назначенством в партии говорилось в «Заявлении 46-ти», подписанном рядом крупных деятелей партии и направленном 15 октября 1923 г. в политбюро ЦК РКП(б). «...Под внешней формой официального единства, — указывалось в нем, — мы на деле имеем односторонний, приспособляемый к взглядам и симпатиям узкого кружка, подбор людей и направление действий. В результате... партия в значительной степени перестает быть тем живым самодеятельным коллективом, который чутко улавливает живую действительность, будучи тысячами нитей связанным с этой действительностью. Вместо этого мы наблюдаем все более прогрессирующее, уже почти ничем не прикрытое разделение на секретарскую иерархию и «мирян», на профессиональных партийных функционеров, подбираемых сверху и прочую партийную массу, не участвующую в партийной жизни.  Это факт, который известен каждому члену партии... В наше время не партия, не широкие ее массы выдвигают и выбирают губернские конференции и партийные съезды, которые в свою очередь выбирают губкомы и ЦК РКП(б). Наоборот, секретарская иерархия, иерархия партии все в большей степени подбирает состав конференций и съездов, которые все в большей степени становятся распорядительными совещаниями этой иерархии».[80]
    
     Самых нижестоящих чиновников назначали те, что были рангом выше, тех в свою очередь — еще более высокостоящие и т.д. Но где-то существовал конец. Должен был существовать верховный назначающий, выше которого не стоял никто.
    
     Верховный вождь не мог быть назначен. Он должен был выдвинуться сам. Формирование иерархической политарной системы с необходимостью предполагало появление политарха. За это положение шла борьба. Одержать в ней победу мог только тот человек, который обеспечил себе поддержку большинства формирующегося класса политаристов. Но для этого он должен был понимать интересы этого класса и служить им. Таким человеком оказался И.В. Сталин. Однако главой политосистемы, политархом вполне могло стать и другое лицо. Это не могло сказаться на сущности происходившего процесса, хотя некоторые ее проявления могли быть другими.
    
     Иногда говорят о бухаринской альтернативе. Возможность такого варианта развития в принципе существовала, хотя вероятность его реализации в тех условиях была крайне малой. Практически по этому пути пошла Польша после возвращения к власти В. Гомулки в 1956 г. В ней реализовался более умеренный, чем сталинский, но, тем не менее.  вариант политаризма.
    
     VIII. Завершение становления индустрополитаризма в СССР
    
     Любой вариант политарного классообразования предполагает репрессии. Без них невозможно уничтожить контроль над деятельностью госаппарата со стороны масс. Политаризм во всех его разновидностях предполагает верховную собственность политаристов на личности всех остальных членов общества. А это означает существование права класса политаристов на жизнь и смерть всех своих подданных. Право это могло проявляться в разных формах, но оно всегда существовало. Поэтому правовое государство при политаризме исключено. Особенно зверское обличье политарная собственность на личности подданных приобретает на стадии становления этого строя.
    
     Примером может послужить Буганда начала ХIХ в., которая была формирующимся агрополитарным обществом. Верховный правитель страны — кабака не только имел абсолютное право на жизнь и смерть своих подданных но и систематически им пользовался. Важную роль в Буганде играл институт человеческих жертвоприношений. Существовало 13 специальных мест, каждое со своим верховным жрецом, где они совершались. Число людей, приносимых в жертву одновременно, могло доходить до несколько сот и даже тысяч. Право и одновременно обязанность поставлять людей для жертвоприношений принадлежало кабаке. В жертву могли быть принесены не только люди, совершившие какие-либо проступки, но и совершенно ни в чем не повинные. Время от времени кабака посылал отряды, которые хватали всех, кто попадал им по дороге. Всех схваченных вели во двор кабаки. И затем только от его воли зависело. будет тот или иной человек отпущен на волю или принесен в жертву. [81] Практика постоянного, систематического террора характерная для всех вообще агрополитарных обществ. [82]
    
     Систематические репрессии против ни в чем не повинных людей начались в СССР в 1927–1928 г.г. Такое утверждение может сразу вызвать возражение. Тотчас же на память приходит красный террор времен гражданской войны. Но этот террор был явлением иного порядка. Конечно, его жертвами могли стать и становились ни в чем не повинные люди. Но суть красного террора состояла вовсе не в этом. Это было средство подавления действительных противников. В этом отношении красный террор не отличался от белого, о котором у нас сейчас предпочитают молчать. Ни одна гражданская война не обходилась без безжалостного взаимного истребления. И оно никогда не ограничивалось лишь полями сражений.
    
     Сейчас много говорят о расстрелах участников заговоров против советской власти. Но ведь эти заговоры в большинстве своем не были сфабрикованы следователями ВЧК. Они действительно имели место и представляли реальную опасность для советской власти.
    
     Еще больше пишут о подавлении крестьянских восстаний. Но эти восстания действительно происходили. При этом крестьяне нередко самым бесчеловечным образом расправлялись с представителями советской власти и всеми коммунистами. И вообще ни одна власть, какой бы то она не была, не может не отражать вооруженных выступлений, имеющих целью ее ниспровержение. Наши публицисты, как будто набрав воды в рот, молчат о том, с какой жестокостью подавлялись колчаковцами восстания сибирских крестьян. А ведь при этом совершались такие зверства, которые не идут ни в какое сравнение с действиями карательных частей Красной армии. Конечно, могут сказать, что белые сражались за правое дело, а красные — за неправое. Поэтому жестокость одних оправданна, а других нет. Но как же в таком случае обстоит дело со знаменитым подходом с позиции общечеловеческих ценностей, в верности которому клянутся сейчас чуть ли не все? Ведь это же проявление почти всеми проклинаемого классового, партийного подхода. Но несмотря на все проклятия классовый, партийный подход всецело торжествует. Просто люди, отрицающие его, выступают с позиций иного или иных классов.
    
     Слабо верится в общечеловеческий гуманизм А.И. Солженицына, когда знакомишься с тем, как он осуждает Николая II и его окружение за то, что они, по его мнению, недостаточно решительно расправлялись с противниками режима. «Он, — с горечью пишет А.И. Солженицын о Николае II, —не имел мужества для действий. У него и всех правящих уже не было решительности бороться за свою власть. Они уже не давили, а только слегка придавливали и отпускали». [83] Великому гуманисту мало «Кровавого воскресенья», карательных экспедиций 1905–1907 гг., во время которых тысячи людей  уничтожались без суда и следствия, Ленского расстрела и т.п. А.И. Солженицын ставит слова «столыпинский террор» в кавычки и всю вину за него возлагает на революционеров. [84] Столыпин здесь совершенно не при чем: не нужно было бороться против самодержавия. Раз выступили против него, то и получили по заслугам. Если за что-то и можно упрекнуть царскую власть, то разве лишь за излишнюю мягкость.
    
     И А.И. Солженицын не одинок. Постоянный автор «Курантов» — газеты, объявляющей себя сверхдемократической, — А. Иванов из года в год славит генерала Пиночета, уничтожившего демократический режим в Чили. А. Иванов, конечно, не отрицает, что Пиночетом были замучены, убиты без суда десятки тысяч людей. Но считает все это совершенно оправданным: ведь Пиночет действовал во имя великой цели — защиты частной собственности. А для этого все средства хороши. Цель, таким образом, оправдывает средства. А. Иванов объявляет Пиночета национальным героем Чили и упрекает его лишь в излишней доброте и мягкосердечии. При этом он, конечно,  молчит о том, что сами чилийцы, как только они получили хотя и ограниченную, но все же возможность выразить собственное мнение о своем национальном герое, то немедленно прокатили его на выборах.
    
     А дальше — больше. «Демократ» А. Иванов горячо выступает на защиту крепостного права. Он всячески поносит А.И. Радищева и славит Екатерину, покаравшую дерзкого вольнодумца. А дальше уже ничего не может удивить: ни реверансы в сторону фашизма и лично Гитлера, который был настолько мудр, что не посягнул на частную собственность, ни комплименты гестапо. [85]
    
     Единомышленников у него много. Один «демократ» оправдывает рабство в Северной Америке и осуждает северян, которые его уничтожили, другой — воспевает кровавую расправу генерала Кавеньяка с восставшими рабочими Парижа и призывает брать с него пример, третий — восхваляет карательные экспедиции против крестьян, захватывавших помещичьи земли, четвертый — славит «столыпинские галстуки». [86]
    
     Цель оправдывает средства. И вот вся «демократическая» печать, начиная с умеренных «Известий» и кончая радикальными «Курантами», усиленно распространяет миф о немецких деньгах, на которые была «сделана» Октябрьская революция. Ссылаются на неопровержимые доказательства, но их никогда не приводят. Исключением является газета «Megapolis-Express», которая опубликовала телеграмму немецкого посла Мирбаха из Москвы германскому императору, в которой сообщалось о наличии больших сумм для  поддержки большевиков, и ответную телеграмму статс-секретаря Кюльмана, в которой говорится о необходимости использования всех средств для того, чтобы большевики пришли к власти. Первая телеграмма датирована 16 мая 1917 г., вторая — 18 мая. Все бы хорошо. Но вот мелкая неувязка: в мае 1917 г. немецкого посольства в России заведомо быть не могло, да еще к тому же в Москве. И не сошлешься на типографскую ошибку: нужно де читать не 1917 г.,  а 1918 г. В мае 1918 г. большевики давно уже были у власти.[87]
    
     Как утверждают другие столь же компетентные «специалисты», в 1918 г. большевики не только ничего не получали от немцев, а наоборот, расплачивались с ними за былые услуги. «Куранты», чтобы показать, как большевики грабили собственный народ в угоду своим былым покровителям, в номере от 29 августа 1991 г. опубликовали впечатляющий список продуктов, которые были вывезены с территории Украины в Германию в период с весны до ноября 1918 г.  Список может быть и верен. Но причем тут большевики? Ведь Украина в это время была оккупирована немцами и правителем ее являлся немецкий ставленник гетман Скоропадский. Как видно, «демократическим» публицистам не до истины: великая цель оправдывает любые средства.
    
     Но вернемся к вопросу о репрессиях. Конечно, и террор эпохи гражданской войны способствовал процессу политарного классобразования. Но это был его побочный результат. Основная цель красного террора состояла в подавлении и уничтожении реальных противников. В отличие от него репрессии, начавшиеся в 1927–1928 годах, не имели своей целью подавление реальных врагов. Суть их состояла в создании атмосферы всеобщего страха, сознания того, что ни покорность, ни лояльность, ни даже преданность существующему строю — не избавляют человека от возможности стать жертвой репрессий.
    
     Принципиальное отличие репрессий конца 20-х и начала 30-х годов от тех, что имели место во время гражданской войны, отметил Н.И. Бухарин. В частном разговоре один из виднейших лидеров большевиков сказал, что во время революции он видел «вещи, иметь дело с которыми не пожелал бы и врагу. Но 1919 год никак нельзя сравнить с 1930–1933 гг.. В 1919 году мы сражались за нашу жизнь. Мы убивали, но убивали и нас. Мы каждый день рисковали своими головами и головами близких… А в годы коллективизации шло хладнокровное уничтожение абсолютно совершенно беззащитных людей вместе с их женами и детьми». [88]
    
     Начало репрессиям нового рода положило печально знаменитое сфабрикованное Шахтинское дело (1928 г.), за ним последовал столь же сфальсифицированные процессы «Промпартии» (1930 г.) и «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)» (1931 г.). Не состоялся процесс «Трудовой крестьянской партии», но по ее делу было репрессировано много людей. В эти годы было проведено немало открытых и закрытых судов и бессудных расстрелов. Этот цикл включает в себя и репрессии в деревне в годы коллективизации, жертвами которых стали миллионы крестьян. По разным оценкам в 1930–1931 годах были высланы из мест проживания от 250 тысяч до 1 млн семей (1,25–5 млн человек), а их имущество конфисковано. [89] Искусственно вызванный страшный голод 1932–1933 годов унес от 4 до 5 млн. жизней.
    
     Параллельно с нарастанием репрессий шел процесс узаконения системы «корыт». В начале 30-х годов процесс становления в СССР политарного строя в основном завершился. В стране произошел окончательный возврат к классовому обществу, правда, иного типа, чем то, что существовало до революции. В новом обличье вернулся «старый мир». Как писал Н. Коржавин в уже упоминавшейся выше поэме, обращаясь к ее героине:
    
      Помнишь, Танька, была ты в деревне в голодное лето?
      Раскулаченных помнишь, кто не был вовек кулаком?
      Ты в газету свою написать не решилась про это,
      Чтоб подхвачено не было это коварным врагом.
      Создаются колхозы, и их возвеличивать нужно.
      Новый мир все вернет расцветающим жителям сел.
      А ошибки  — простят...
      эти фразы сгодились для службы
      Людям старого мира —
                он быстро сменять тебя шел.
      Старый мир подступал, изменяя немного личину.
      Как к нему подошло все, что с болью создали умы:
      Высший смысл.
      Высший центр.
      И предательский культ дисциплины,
      И названья идей...
      Танька, помнишь снега Колымы? [90]
    
     Но хотя к началу 30-х годов формирование политарного строя в основном завершилось, для того, чтобы он окончательно утвердился и приобрел наиболее адекватную форму, нужны были новые репрессии. Следующий их цикл охватывает период с 1934 г. по 1939 г., а их пик приходится на 1937 г. Репрессии этого цикла сейчас иногда рассматривают как менее значительные, чем репрессии предшествующих лет. Складывается мнение, что в это время в основном были репрессированы лишь интеллигенты и партийно-государственные работники. Но это совсем не так. Репрессии этого цикла по своему размаху намного превосходили репрессии предшествующих лет.
    
     В письме на имя Н.С. Хрущёва, датированном 1 февраля 1954 г. и подписанным  генеральным прокурором СССР Р.А. Руденко, министром внутренних дел СССР С.Н. Кругловым и министром юстиции СССР К.П. Горшениным,  сообщалось, что в период с 1921 г. по  настоящее время  (т.е. до начала 1954 г.)  за контрреволюционные  преступления всего было осуждено 3777380 человек. 765180 человек были  приговорены к ссылке и высылке,  2369229 — к содержанию в тюрьмах и лагерях, 642980 — к высшей мере наказания.[91] В другой справке, составленной в МВД СССР в 1953 г., к 3777318 человека осужденных за контрреволюционные преступления были добавлены 282926 человека осужденных за особо опасные государственные преступления (военный шпионаж и особо опасный бандитизм), что дало цифру в 4060306 человек. Эта справка  содержала разбивку осужденных за контрреволюционные и особо опасные государственные преступления  по годам. Из нее следовало, что из общего числа осужденных за 33 года (1921–1953)  на 1937–1938 гг. (т.е. на 2 года)  приходится 1344923  человека (33,12%), а из общего числа приговоренных к смертной казни (799455 человек) — 681692 человека (85,27% ).[92]
    
     Недаром 1937 год надолго вошел в память народа как пора страшного бедствия.
    
       Те годы многое несли…
     Они в истории народа
     Все вместе — имя обрели:
     «Пора тридцать седьмого года» 93
    
     И совершенно не случайно в единственной  обстоятельной работе об этом периоде жизни страны репрессии 1934—1939 годов характеризуются как «большой террор». [94]
    
     Но в набирающем силу представлении о событиях тех лет безусловно есть и доля истины. В 1934–1939 годах впервые был нанесен удар по самой правящей партии. Ранее ее члены в определенной степени были исключены из атмосферы всеобщего страха. Конечно, отдельные члены партии подвергались репрессиям и раньше. Но, как правило, жертвами их становились лишь оппозиционеры, т.е. люди, которые были реальными противниками генеральной линии ЦК. Да и наказания носили сравнительно мягкий характер. Их обычно ссылали и лишь в крайнем случае приговаривали к тюремному заключению. Попытки И.В. Сталина в 1932–1933 годах добиться расстрела таких своих явных противников, как М.Н. Рютин, А.П. Смирнов, Н.Б. Эйсмонт, В.Н. Толмачев, натолкнулись на упорное сопротивление значительной части членов политбюро, прежде всего С.М. Кирова, Г.К. Орджоникидзе и В.В. Куйбышева.[95]
    
     В 1934 и последующих годах члены партии оказались в таком же положении, что и остальное население страны. Ничто: ни безусловное следование линии ЦК, ни личная преданность Сталину не могли гарантировать человеку личной безопасности. Более того, в 1934–1939 годы сама по себе принадлежность к партии была достаточным основанием для того, чтобы стать очередной жертвой. Недаром  поэт, характеризуя эту пору, писал:
    
      Скоро дни забурлили в таинственном приступе  гнева.
      И пошли коммунисты на плаху,  на ложь и позор.
      Без различья оттенков: центральных, и правых, и левых
      Всех их ждало одно впереди —
                клевета и топор. [96]
    
     В результате старая партия была по существу уничтожена. Место ее заняла новая партия, лишь сохранившая старое название. Впервые об этом открыто было сказано Ф.Ф. Раскольниковым в его «Открытом письме к Сталину». Обращаясь к Сталину, он писал: «Вы уничтожили партию Ленина, а на ее костях построили новую «партию Ленина-Сталина», которая служит удобным прикрытием вашего единодержавия. Вы создали ее не на базе общей программы и тактики, как строится любая партия, а на безыдейной основе личной любви и преданности... Вы — ренегат, порвавший со своим вчерашним днем, предавший дело Ленина». [97]
    
     Важная особенность репрессий 1934–1939 годов состояла в том, что их жертвами впервые стали не только рядовые члены общества, но и партийно-государственные работники, т.е. представители класса политаристов. И это требует объяснения.
    
     Ни один господствующий класс, по крайней мере, до тех пор, пока не приходит время его заката, не был слоем чистых паразитов. Его представители были не менее необходимыми агентами производства, чем непосредственные созидатели материальных благ.
    
     Не представляет собой исключения и класс политаристов. При индустрополитаризме он должен был организовывать производство в масштабе всей страны. И важнейшим является вопрос о стимулах, которые побуждают представителей господствующего класса способствовать развитию производства. Когда речь идет о персональной или даже групповой частной собственности, то ответ ясен: стремление извлечь для себя максимальный доход. Но ни один политарист, взятый в отдельности, не был частным собственником. Собственником был лишь класс в  целом. В результате, хотя весь класс в целом был объективно заинтересован в прогрессе производства, все его члены, взятые по отдельности, прямой заинтересованности в этом не имели.
    
     Размеры «корыта», которыми располагали те или иные политаристы, были фиксированы. Они непосредственно зависели не от его личного вклада в производства, а от места в иерархии. Пока политарист занимал данную должность,  он получал один и тот же доход, независимо от итогов его деятельности на этом посту. Он был непосредственно заинтересован лишь в делании карьеры, т.е. в продвижении по служебной лестнице. Чем более высокой была занимаемая им должность, тем большим было "корыто". Но  в этом была заложена возможность появления опосредствованной заинтересованности политариста в успехе экономическою деятельности.
    
     Объективная заинтересованность класса политаристов в целом в развитии производства, выражалась в планах, который составляли руководящие органы. Планы на каждую новую пятилетку, на каждый новый год были большими, чем планы на предшествующие такие же отрезки времени. Нужны были стимулы, которые побуждали бы политаристов выполнять хозяйственные директивы центра. Один из них состоял в том. что люди, которые скрупулезно им следовали, переводились на более высокие должности. Стремление занять более высокое место в политосистеме толкло человека к тому, чтобы делать возможно больших вклад в развитие производства.
    
     Однако возможность такого позитивного стимулирования была ограниченной. Наряду с данным способом делания карьеры существовали и другие: наличие мощных покровителей, умение втирать очки и т.п. Но главное: с подъемом по иерархической лестнице число мест непрерывно сокращалось. Большую карьеру могло сделать лишь ограниченное число лиц. Поэтому наряду с позитивным стимулированием  должно было возникнуть и негативное: лишение должности.
    
     Но во всех политарных обществах, как древних, так и новых, существовало негласное правило: политарист не мог быть низведен до положения рядового члена общества. Пока он был на свободе, он был обречен вращаться в кругу политаристов. Чаще всего его братья по классу подыскивали ему должность не меньше той, что он занимал раньше. Лишь в редких случаях ему доставалась должность с меньшим "корытом".
    
     В этих условиях единственным реальным негативным стимулом могла быть только угроза лишения свободы и жизни. Чтобы политарный аппарат более или менее надежно работал, его глава — политарх должен был получить право распоряжаться судьбами всех членов класса политаристов: не только перемещать их по одной своей воле с должности на должность, но — главное — лишать их свободы и жизни. Во главе политосистемы может стоять и олигархия, но идеальной формой политарного режима является деспотия. Политарный аппарат не может хорошо работать, если его время от времени не смазывать  кровью его членов.
    
     Таким образом, и второй цикл репрессий, не говоря уже о первом, диктовался потребностями развития политарной системы. Об этом говорит хотя бы тот факт, что те же самые два цикла мы наблюдаем в истории КНР. Один из них имел место в 50-х — начале 60-х годов, второй («пролетарская культурная революция») в 1966–1969 годах. Однако второй цикл не является столь же необходимым, как и первый. В принципе политаризм может существовать и без деспотизма. Здесь многое зависит от человека, который возглавляет политосистему, т.е. политарха. Чтобы реальная возможность такого рода изменений в политосистеме превратилась в действительность, нужно действие не только объективных, но и субъективных факторов. Не рассматривая Китая, остановимся лишь на СССР.
    
     К началу 30-х годов И.В. Сталин стал признанным единственным вождем партии и страны. Но он все еще был стеснен в своих действиях. Он представлял собой не деспота,  а главу олигархии. Ограниченным было его право назначать на руководящие должности. Существовало множество людей — членов старой партийной гвардии,  которые занимали свои посты не в силу благоволения И.В. Сталина, а своих былых заслуг.
    
     И.В. Сталина с его беспримерным властолюбием это не могло не раздражать. Он жаждал неограниченной власти. И.В. Сталин стремился предстать в глазах народа как второй после В.И. Ленина основатель партии и советского государства, как величайший мыслитель и политик, как истинное божество. Но это было невозможно, пока жили и находились на свободе люди, которые знали подлинную историю. Из сложившегося положения для него был только один выход: истребление части членов правящего класса, особенно его верхушки. Окончательно И.В. Сталин решился на это после ХVII съезда ВКП(б), на котором обнаружилось существование среди партийной элиты оппозиции, направленной лично против него. Организованное И.В. Сталиным убийство С.М. Кирова дало желанный повод для начала нового цикла репрессий. [98]
    
     В ходе их были уничтожены или оказались в заключения большинство членов всех законно сформированных органов партийной и государственной власти. Достаточно сказать, что из 139 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на ХVII съезде, было погублено 98 человек. Помимо всего прочего, И.В. Сталин в эти годы совершил государственный переворот, в результате которого вся полнота власти в стране перешла в его руки.
    
     Уничтожена или брошена в лагеря была значительная часть класса политаристов, но сам класс, разумеется, не только сохранился, но и окреп. Изменения произошли в его личном составе: он был во многом обновлен. В него извне хлынуло много людей, которые давно уже завидовали правящей элите и с готовностью приложили руки к ее истреблению. Изменилась структура политосистемы. Во главе ее и государства в целом встал деспот. В его власти оказалась жизнь и смерть не только рядовых членов общества, но и политаристов, что, конечно, радости последним не доставляло. Они, как и все подданные, теперь начали жить под постоянным страхом репрессий.
    
     Поэтому и политаристы с нескрываемым облегчением встретили XX съезд КПСС. С этих времен репрессии, правда, в значительной степени смягченные, продолжали осуществляться лишь против рядовых граждан. Глава политосистемы потерял право на жизнь и смерть ее членов. На смену деспотии пришла олигархия. Контроля снизу политаристы давно уже не знали. Теперь во многом был ликвидирован и контроль сверху. Политаристы среднего звена приобрели огромную долю самостоятельности. В этих условиях политосистема стала разлагаться. Обычным явлением стали поборы, взятки, злоупотребление властью, сращивание с уголовным миром и т.п.
    
     IX. Марксизм и псевдомарксизм
    
     Но вернемся еще раз к истокам. Любой класс эксплуататоров должен держать в повиновении эксплуатируемых. Одно из важнейших средств — организованное физическое насилие, осуществляемое государством. Однако мало угнетенных запугать. Их нужно еще и убедить, что существующий строй, если и не самый лучший, то единственно возможный. Ни один господствующий класс не обходился без идеологии, без учений, оправдывающих существующие порядки.
    
     Идеология господствующего класса отражает существующие социально-экономические отношения, но всегда в превратной, иллюзорной форме. В идеологических иллюзиях существующий порядок изображается иным, чем он является в действительности. Поэтому они всегда — средства маскировки существующих отношений.
    
     В феодальную эпоху существовала иллюзия, что люди неравны от приводы. Социальное неравенство выдавалось за естественное, природное. В эпоху капитализма навязывается иллюзия полного равенства людей. Буржуазное общество выдается за такое, в котором все имеет равные возможности, в котором царит социальная справедливость.
    
     В идеологии, причем, разумеется, иллюзорной, нуждался и класс политаристов. Он нашел ее в марксизме. Но сам последний при этом резко изменил свою природу.
    
     Марксизм возник как одна из идеологий рабочего класса. Это была  первая в истории человечества не иллюзорная, а адекватная, научная идеология. Конечно, сами К. Маркс и Ф. Энгельс были не лишены иллюзий. К числу их относится убеждение, что капитализм уже изжил себя, что он стоит на краю гибели. Эта иллюзия сказалась и на в целом научном экономическом учении К. Маркса. Но особенно она проявила себя во взглядах основоположников марксизма на социалистическую революцию и социализм. Свободной от иллюзий оказалась лишь философия марксизма, включая материалистическое понимание истории. Это связано с тем, что философия марксизма не стремилось нарисовать сколько-нибудь полную картину действительности. Она представляла собой, прежде всего,  метод ее познания, осмысления.
    
     Положение изменилось с возникновением после революции, совершенной под знаменем марксизма, политарного способа производства. Нужно было замаскировать сущность новых общественных отношении, выдать их за справедливые, самые лучшие из возможных. И ничего не было более естественным, чем объявить, что в России создано то самое справедливое общество, о котором веками мечтали угнетенные, стал реальностью тот самый социализм, путь к которому был намечен К. Марксом и Ф. Энгельсом. И этот не был прямой преднамеренный обман. Особенность всех вообще идеологических иллюзий состоит в том, что в них верят, по крайней мере, частично и их создатели. Обман в них всегда сочетается с самообманом.
    
     Когда марксизм стал средством маскировки существующих отношений, средством оправдания несправедливых порядков, когда он перестал  говорить правду о действительности, он резко изменял свой внутренний характер. Из стройной системы научных взглядов, в целом адекватно отражавших реальность, он превратился в набор штампованных фраз, используемых в качестве заклинаний и лозунгов. Покончено было с марксизмом как методом научного познания. Иначе говоря, марксизм перестал быть самим собой.
    
     Термин «марксизм» с тех пор начал обозначать два разных явления: во-первых, созданную в XIX в. К. Марксом и Ф. Энгельсом научную идеологию, во-вторых, возникшую в 20-х годах и окончательно оформившуюся в 30-х годах иллюзорную идеологий. Было бы вполне справедливым, оставив термин «марксизм» для обозначения только первой, называть вторую  «псевдомарксизмом».
    
     Псевдомарксизм в отличие от марксизма никогда не был методом научного познания. Он был создан не для того, чтобы способствовать познанию мира, а для того. чтобы этому всеми силами препятствовать. Псевдомарксизм в отличие от марксизма был официальной государственной идеологией, которой все под страхом наказания были обязаны придерживаться.
    
     Известный русский философ, историк и публицист Г.П. Федотов в своих статьях, относящихся к 30-м годам, отмечает парадоксальное явление. С одной стороны, марксизм в СССР возводится в ранг официальной идеологии, а,  с другой, подвергается полному разгрому во всех областях.[99] Но ничего необычайного здесь не было: возвеличивался псевдомарксизм, подвергался разгрому марксизм. Яркую картину уничтожения марксизма и утверждения псевдомарксизма в области философии нарисовал И. Яхот в работе «Подавление философии в СССР (20–30 годы)». [100] Подлинный марксизм, и прежде всего марксистская философия всегда преследовались в эпоху существования политаризма в СССР. К сожалению, и сейчас им приходится несладко.

     Будучи внимательным наблюдателем, Г.П. Федотов связывал разгром марксизма с изменениями в общественном строе России и в большевистской партии. Вот, что он писал в 1936 г.: «Еще большинство эмиграции повторяет: в России царствуют коммунисты, или большевики, еще мечтают об избавлении России от этих большевиков, не замечая того, что большевиков уже нет, что не «они» правят Россией. Не они, а он. А если «они», возглавляемые «им», то совершенно не коммунисты, а новые люди, к которым нужно приглядеться. Это утверждение, вероятно, покажется спорным. Происходящая в России ликвидация коммунизма окутана защитным покровом лжи. Марксистская символика революции еще не упразднена, и это мешает правильно видеть факты. А факты вот они. Начиная с убийства Кирова (1 декабря 1934 г.) в России не прекращаются аресты, ссылки, а то и расстрелы членов коммунистической партии. Правда, происходит это под флагом борьбы с остатками троцкистов и других групп левой оппозиции. Но вряд ли кого обманут эти официально пришиваемые ярлыки... Казалось бы, в обществе «старых большевиков» нет места троцкистам по самому определению. Троцкий — старый меньшевик, лишь в Октябрьскую революцию вошедший в партию Ленина: роспуск этой безвластной, но влиятельной организации показывает, что удар наносит Сталин именно традиции Ленина — тем косным революционерам, которые не хотят понять знамений нового времени. Борьба с марксизмом ведется не только по организационно-политической линии. Она сказывается во всей культурной политике.... Те, кто хотят видеть в сталинских отступлениях от марксизма тактический маневр и признают, вопреки очевидности, неистребимость марксистской веры в большевистской партии, постулируют некое чудо.... На самом деле сохранение большевистской партии и ее доктрины хотя бы в течение пятнадцати лет после победы — и то представляет явление, небывалое в истории: якобинцы разложились в три-четыре года. Но, отдавая должное организаторским способностям Ленина, следует признать, что пятнадцать-семнадцать лет для ее разложения срок более чем достаточный. Сталин с 1925 года работает над размалыванием ленинского гранита. К 1933 году он может считать свою задачу оконченной... Можно было бы спросить себя, почему, если марксизм в России приказал долго жить, не уберут со сцены его полинявших декораций. Почему на каждом шагу, изменяя ему и даже издеваясь над ним, ханжески бормочут старые формулы? Но всякая власть нуждается в известной идеологии. Власть деспотическая, тоталитарная больше всякой иной. Но создать заново идеологию, соответствующую новому строю, задача, очевидно, непосильная для нынешних правителей России. Марксизм для них вещь слишком мудреная, в сущности совсем неизвестная. Но открытая критика его представляется вредной, ибо она подрывала бы авторитет Ленина и партии, с именем которого неразрывно связана Октябрьская революция. Отрекаться от своей собственной революционной генеалогии — было бы безрассудно. Французская республика 150 лет пишет на стенах: «Свобода, равенство, братство», несмотря на очевидное противоречие двух последних лозунгов самым основам ее существования». [101]
    
     К той теме Г.П. Федотов возвращался снова и снова. «Если Гитлер марширует под красным знаменем социализма, —  писал он в том же 1936 г.,  — то почему и сталинским дельцам не совершать, время от времени, обязательные поклоны в сторону марксизма. Лишь бы из марксизма было выпущено все революционное содержание». [102] «Но коммунизма в России нет, — писал он в 1939 г., — а партия сохранила от коммунистической лишь имя. Все настоящие коммунисты или в тюрьме или на том свете... У нас здесь думают — и иной раз даже умные люди — что сущность сталинского режима в его неистребимой, нераскаянной идеологии: марксистско-ленинской... Какая слепота!» [103]
    
     Заметить разгром марксизма в России помогла Г.П. Федотову его ненависть к нему. В целом он оценивал это явление как положительное. Но заметили это и люди, стоявшие на прямо противоположной позиции, люди, для которых марксизм и социализм был альфой и омегой их существования. К ним, прежде всего,  принадлежал М.Н. Рютин. Последний не был свободен от иллюзий. Причину, происходивших в СССР перемен, он видел в личных особенностях И.В. Сталина. Если бы во главе партии оказался другой человек, то события, по его мнению, пошли бы по иному. «В  наших условиях, — писал он, — такая случайность, как характер человека, стоящего во главе движения, во главе партии и рабочего класса, — характер Сталина, играет поистине роковую роль». [104]
    
     М.Н. Рютин видит перерождение партии, но понять сущность этого процесса не может. «Руководящую верхушку партии, — писал он в 1932 г., — уже нельзя в настоящее время рассматривать как людей просто ошибающихся, но субъективно искренне верящих в свою правоту... Вся верхушка руководящих партийных работников, начиная со Сталина и кончая секретарями областных комитетов, в основном прекрасно отдают себе отчет, что они рвут с ленинизмом, что они насилуют партийные и беспартийные массы, что они губят дело социализма,  но они так запутались, создали такую обстановку, попали в такой тупик, в такой заколдованный круг, что сами не в состоянии из него уже выбраться. Ошибки Сталина и его клики из ошибок переросли в преступления. Политбюро и Президиум ЦКК, секретари областных комитетов превратились в банду беспринципных интриганов и политических мошенников. Они на деле рассматривают партию как свою вотчину. Не они для партии, а партия для них. Наркомы, зам. наркомов, члены коллегий, руководители трестов, видные работники партаппарата, редакторы крупных газет, председатели ЦК профсоюзов, руководители областных отделов советского и профсоюзного аппарата также захвачены в значительной степени процессом перерождения. Все они, даже бывшие рабочие, никакой связи с массами, кроме официальных докладов на собраниях, давно уже не имеют. Они обеспечены высокими ставками, курортами, пособиями, дачами, великолепными квартирами, прекрасным явным и тайным снабжением, бесплатными театрами, первоклассной медицинской помощью и т.д. и т.д. И это при невероятном обнищании и полуголодном существовании всей страны. Они, таким образом, в известной степени подкуплены Сталиным. Сталин вообще систематически применяет подкуп как по отношению к отдельным прослойкам партии, так и рабочих». [105]
    
     С этими переменами теснейшим образом связан разгром марксизма. «Кризис партии, — писал М.Н. Рютин, — охватил все стороны партийной жизни. Он находит свое выражение прежде всего в теоретическом кризисе. Ленинизм извращен и фальсифицирован в настоящее время до неузнаваемости. Материалистическая диалектика заменена софистикой, схоластикой и плоской лживой апологетикой политики Сталина и его руководства... Убита всякая живая марксистско-ленинская мысль... В настоящее время на теоретическом фронте подвизается все, что есть в партии самого недобросовестного, бесчестного. Здесь работает настоящая шайка карьеристов и блюдолизов (Митин, Юдин, Ральцевич, Кольман и пр.), которые в теоретическом услужении Сталину показали себя подлинными проститутками... Сталинская теоретическая ограниченность, тупость и защита его обанкротившейся генеральной линии являются пограничными столбами, за черту которых отныне не смеет переступать ленинизм и марксистская диалектика. На практике это означает полное удушение ленинизма. На практике это означает, что партия отныне лишена возможности открыто пользоваться несравненным теоретическим оружием марксизма- ленинизма для разрешения стоящих перед нею задач. Подлинный ленинизм отныне перешел на нелегальное положение, является запрещенным учением». [106]
    
     Мы уже приводили слова Г.П. Федотова, что для современных ему правителей России марксизм есть «вещь слишком мудреная, в сущности почти неизвестная». Таким он оставался и для всех последующих поколений руководителей партии. Это наглядно можно видеть на примере А.Н. Яковлева, далеко не самого невежественного в вопросах теории из числа горбачевского руководства КПСС. Он, как известно, специализировался на теоретической работе, несколько лет был главным идеологом партии, получил звание вначале члена-корреспондента, а затем и действительного члена АН СССР. Долгие годы он клялся в верности марксизму и прославлял его. Затем уже после августовских событий 1991 г. он не просто отрекся от марксизма, а занялся его обличением. [107]
    
     Само по себе это событие не заслуживало бы особого внимания. А.Н. Яковлев просто повторил путь героя «Баллады о прибавочной стоимости» А. Галича. Тот тоже начинал с прославления марксизма:
    
     Я научность марксистскую пестовал,
     Даже точками в строчках не брезговал.
     Запятым  по пятам, а не дуриком,
     Изучал «Капитал» с  «Анти-Дюрингом»…
     И повсюду,  где устно, где письменно,.
     Утверждал я, что все это — истинно. [108]
    
     И кончил тем же, что и А.И. Яковлев: проклятиями в адрес марксизма:
    
     Негодяи, кричу,  лоботрясы вы!
     Это все,  я кричу, штучки марксовы! [109]
    
     Поражает другое. Упомянутая выше книга А.Н. Яковлева обнаруживает, что человек, считавшийся и, вероятно, даже считавший себя знатоком марксизма, абсолютно в нем не разбирается. Он не понимает даже азов этого учения. Книга выявляет такую вопиющую безграмотность автора в вопросах не только марксизма, но и вообще теории общественных наук, что оторопь берет. И, повторяю, это не самый невежественный человек из членов нашего партийного руководства. Что же в таком случае можно ожидать от других, которые с теорией вообще никак не соприкасались.
    
     Есть, однако, основания полагать, что А.Н. Яковлев, ничего не понимая в марксизме, все же когда-то слепо верил в него. Когда же эта вера пошатнулась, то он вместо того, чтобы стать свободомыслящим, просто перешел в другую веру. Теперь он с таким же рвением повторяет догмы антикоммунизма, как когда-то повторял, ничего не понимая в них, постулаты марксизма.
    
     Это, однако, не скажешь об автора предисловия к его книге — А.С. Ципко. Как поведал последний в одной из заметок в «Московских новостях», он еще в 1965 г. понял всю ложность марксизма и гнусность идеи социализма. Но это ни в малейшей степени не помешало ему в течение последующих 20 лет написать и опубликовать ни много, ни мало, а 65 работ, воспевавших марксизм и социализм, и получить вначале степень кандидата, а затем доктора наук по специальности «научный коммунизм».[110]
    
     В этих работах буквально рябит от бесконечного количества ссылок на труды К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина. Конечно, не забыты и такие гиганты теоретической мысли, как Л.И. Брежнев и М.А. Суслов. Зачем он все это делал, понять можно. Он добился и докторской степени, а затем и квартиры в цековском доме. К тому времени, когда квартира уже была получена, положение изменилось. Следует сказать, что из всех наших специалистов в области общественных наук никто не был так чуток к переменам, никто не держал так чутко нос по ветру, как профессиональные научные коммунисты. Наш герой мгновенно перестроился и выступил с ожесточенной критикой марксизма и социализма. [111] Трудно сказать, выражал ли он свои собственные взгляды или просто приспосабливался к новым обстоятельствам. Будущее покажет. Но для его характеристики, как нельзя, лучше подходит то слово, которое использовал М.Н. Рютин для обозначения Митина и всей его компании.
    
     И дело не просто в личных качествах А.С. Ципко. Наш политарный строй с неизбежностью порождал два основных типа идеологических работников: догматиков, которые, ничего не понимая, веровали в марксизм, и прямых идеологических проституток, которые ради материальной выгоды готовы были обосновать все, что сочтет необходимым начальство. Впрочем, грань между этими двумя категориями была весьма условной.
    
     В качестве еще одного примера идеологической проституции можно привести писания А.И. Ракитова. Еще в 1986 г. он пел гимны марксизму, социализму и КПСС.  Одновременно он сурово осуждал капитализм, который «в действительности не стабилен, раздирается внутренними противоречиями и с объективной необходимостью созревает для глубоких перемен. В конечном счете эти перемены должны привести к созданию качественно новых общественных отношений в cоответствии с законами исторического развития, открытыми и сформулированными марксизмом-ленинизмом».[112] Конечно, доставалось и капиталистам, эксплуатирующим трудящихся. [113]
    
     А спустя пять лет он с жаром призывает россиян «молиться на собственных миллионеров». «Обогащаясь сами, — поясняет недавний обличитель капитализма, — миллионеры-капиталисты делают богатым общество в целом».[114]
    
     А.И. Ракитов, по-видимому, убежден, что он проникся новым духом. И нельзя при этом не вспомнить строк из стихотворения А.К. Толстого «Поток-богатырь». Его герой, уснувший в эпоху Киевской Руси, просыпается дважды: один раз во время Ивана Грозного, второй — в 60-х годах ХIХ в. И во время второго пробуждения к нему обращаются с требованием преклоняться перед русским мужиком.
    
      И подумал Поток: «Уж господь борони,
      Не проснулся ли слишком я рано?
      Ведь вчера еще, лежа на брюхе, они
                Обожали московского хана,
      А сегодня велят мужика обожать!
      Мне сдается, такая потребность лежать
                То пред тем, то пред этим на брюхе
      На вчерашнем основана духе!» [115]
    
     В свете всего сказанного выше наглядно выступает вся нелепость утверждения о том, что весь наш прошлый строй своим возникновением обязан марксистской идеологии и целиком покоился на ней, что вся политика нашего прошлого государства полностью определялась идеологией, была предельно идеологизирована. В действительности как внутренняя, так и внешняя политика политарного государства диктовалась прежде всего интересами господствующего класса. В определенной степени выражались в ней и интересы общества в целом. По мере утверждения деспотического режима все более сказывались на ней взгляды и настроения верховного правителя, которые могли расходиться с реалиями. Но она всегда обосновывалась ссылками на марксизм, что создает иллюзию ее полной производности от идеологии. Конечно, на политике не могло не сказываться влияние идеологических штампов, но в целом, если она и зависела от идеологии, то не на много больше, чем политика любого другого государства. Во всяком случае,  никто из политаристов никогда не руководствовался марксизмом ни в политике, ни тем более в обыденной жизни.
    
     Последнее давно уже было понято подлинными художниками. Вот, например, что писал В.В. Маяковский в написанном в 1928 г. стихотворении «Служака»:
    
      Коммунизм
                по книжке сдав,
      перевызубривши «измы»,
      он
                покончил навсегда
      с мыслями
                о коммунизме.
      Что заглядывать далече?
      Циркуляр
                cиди
                и  жди.
      — Нам, мол,
                с вами
                думать неча,
      если
           думают вожди...
      Блещут
              знаки золотые
      Гордо
              выпячены
                груди,
      ходят
              тихо
                молодые
      приспособленные люди.
      О коряги
               якорятся
      там,
               где тихая вода...
      А на стенке
                декорацией
      Карлы-марлы борода. [116]
    
     А спустя много лет, в 1973–1974 гг., В.Н. Войнович, ставя вопрос о том, чем руководствуются наши чиновники, принимая свои решения, нередко поражающие нелепостью, пишет: «Западные советологи,  да и наши некоторые мыслители объясняют все догматическим следованием марксизму. Сидит вроде в своем служебном кресле этакий правоверный догматик и ортодокс, и, вцепившись одной рукой в бороду Маркса, другой листает Капитал, сверяя по нему каждый свой шаг. Так ли это?  Насчет Маркса ничего определенного сказать не могу, я его не читал. Но живя в этой стране вот уже пятый десяток, присматриваясь к нашей жизни, что-то я потерял из виду этого ортодокса. Видать, тихо скончался и похоронен без почестей. Но из розового миража возникает передо мной не догматик, не ортодокс, а деятель нового типа, которого я и спешу вам представить, любезный читатель». [117]
    
     Не пересказывая содержание повести В.Н. Войновича, приведем лишь резюме: «Мы завершаем наш портрет... Паразит из паразитов, громким голосом, заглушая других, распевает он «но паразиты никогда». Он борется с проявлениями мещанской психологии, но кто мещанин больше его? Он критикует буржуазный образ жизни, делая все для того, чтобы жить именно буржуазно. Он разоблачает низкопоклоноство перед заграницей, но сам вцепляется в каждую вещь, на которой налеплена иностранная этикетка. Говорят, что идеология мешает ему быть другим. Если бы так! Это он-то сверяет каждый свой шаг по Марксу? Не слишком ли розовым выйдет портрет? Нет, пожалуй, совсем иным представляется нам образ нашего героя. Маркса он выкинул из головы с тех пор, как сдал последний зачет по марксизму, а это было давно. Марксизм ему нужен как ширма, которой можно прикрыться. Дайте ему ширму другую, он прикроется ею. Единственная идеология, которой он п