Глава девятая
А прошлое у Юрия с Айрин было. Не с детского же сада они расстались, как моя младшая дочь. Её “ухажёр” так смотрел на неё, что слёзы наворачивались. А она игнорировала. Правда, через месяц “влюбилась”, но поздно. Родители увезли мальчишку в Израиль. А недавно, случайно, я узнал, что он погиб. Двадцать лет прошло. Как просто. Рассказал дочери. Она сидела на кухне у окна, курила и плакала. Наверное, о своём детстве.
Эти двое “с флэшки” втянулись в странную игру, хотя понятную мне. Мы почти одного поколения, с которого началась другая жизнь в стране. У нас были живы отцы, они отсутствовали у многих тех, кто родился до войны. И сколько одиноких мам жило по соседству.
Под праздники, чаще под Новый год, в нашем старом доме устраивались “складчины”. Тогда мне казалось, что праздники справляются в нашем доме, потому что окна на солнечную сторону, да есть пристрой, где жила моя тётя. Там гости оставляли одежду, хотя многие прибегали налегке – соседи всё-таки. Отец надевал синий бостоновый костюм, мама – крепдешиновое платье, на бабушке появлялась белая с вышивкой кофта. К дому протаптывались тропинки, снег около калитки и палисадника утаптывали так, что можно было играть в хоккей. К нам сходилось и съезжалось столько людей, что сейчас мне кажется – этого не могло быть. Или я мысленно объединил в один разные праздники. Родня съезжалась по бабушкиной линии, от многочисленных её сестёр и братьёв. Из Ленинграда, Серова, Запорожья… Эта география вызывала жаркие споры на печке, откуда мы, ребятишки, наблюдали за происходящим. И меня переполняла гордость за то, что в нашем доме представлены все стороны света огромной страны. С печки, устеленной по случаю праздника одеялом, хорошо было разглядывать всех.
Сейчас понимаю как многие были молоды. Даже бабушкины сёстры с уцелевшими (не у всех) мужьями – моложе меня, нынешнего. Но по ним прокатилась война, а по ком – и несколько. И как ни старался развеселить всех дядя Семён, как бы ни играл патефон по очереди с приёмником “Балтика”, - иногда то тут, то там на общей площадке веселья становилось грустно, а иногда и вовсе хотелось плакать.
Первым выходил из строя Пётр – зять бабушкиной сестры. У него контуженного, раненого, горевшего в танке, наверное, уставал мозг. Он пытался подстроиться под карусельное действо, но не выдерживал. Не дай Бог, если кто-то зажигал рядом с ним бенгальский огонь. Пётр начинал срывать с окон занавески, кутаться в них, рядился в цыганку. Кто-то из соседей потакал ему в этом, но вдруг становилось не смешно. Тем более, его жена беззвучно плакала, и я трогал с печи её трясущиеся плечи. Пётр с женой и уходили первыми.
На несколько минут стихало. Все рассаживались вокруг сдвинутых столов, молча пили. Постепенно праздник брал своё, хотя дядя Миша – бывший штрафник, буровил что-то про пистолет, спрятанный у нас на чердаке. На что друг Женька, сидевший рядом на печке, сразу становился в собачью стойку.
-Пойдём, поищем!
-Искали уже.
-Ну?
-Нет там ничего, - а хотелось, чтоб был…
Это сейчас для меня существует два понятия – возраста и возраста. Для любви и для жизни. Помню, на одной вечеринке танцевал с одинокой женщиной много старше меня. Она вся существовала в разговорах, спорах, а я думал: «Может, у неё тело страдает, а от того душа так волнуется?» Она же, с упоением танцуя, доказывала мне, будто оправдывалась: “Сейчас некоторые женщины влюбляются в мальчиков. И это кого-то удивляет. Но это существовало всю жизнь! Господь даёт любовь и не смотрит на возраст. Но редких людей он может одарить этим. У меня бабушка была на двенадцать лет старше своего Георгия Гавриловича. У обоих – семьи. Всё бросили и, как в омут головой! Он – высокий, голубоглазый блондин. Романтичный, тонкий, интеллигентный. Она – брюнетка, смуглая такая, не худенькая, активная, с самостоятельным мышлением. Рассказывали, что была такая любовь!”
…Подходила накрашенная, словно матрёшка, тётя Катя, мать Женьки. Но снимала с печки меня. Моё лицо тёрлось о её панбархатное платье, но так, будто я гладил кота против шерсти. Она прижимала меня к себе и некрасиво плакала.
-Ну, начинается, - слезал с печки и Женька.
-Иди! – давала она ему подзатыльник. – Морда ненавистная! – и одновременно мусолила меня поцелуями. – Как на Юрия похож! Знаешь, в честь кого тебя назвали?
-Знаю, - пытался вырваться я.
-Погиб дядя твой, - плакала она нетрезвыми слезами.
А я надеялся, что это не так. Похоронки-то не было. Войдёт вот сейчас… От кого народился Женька, я не знал, но бабушка тётю Катю и жалела, и не любила. Я выбегал на улицу от её влажных поцелуев, где прямо у калитки Женька зло выссывал на снегу нехорошее слово. Злости хватало не только на три буквы, и он вымещал её на соседском заборе. Я вставал за кампанию рядом. Получался молчаливый мат-перемат.
Бабушка выходила на крыльцо.
-Ну, вы, обломоны, давайте в дом, пельмени готовы.
Заново продолжался праздник. Клевавший уже носом, как петух на закате, Семён, машинально перебиравший лады на гармони, вдруг получал встряску от своей жены Маруси. Она, самая молодая из бабушкиных сестёр, самая бойкая и задиристая, подскакивала к мужу и – хрясь его по физиономии!
-Муся, за что? – поднимал лицо Семён.
-Ты чего буркалы на Таську пялишь?!
Тётя Тася, будто ударили её, вставала, дёргала за рукав своего мужа.
-Саша, пойдём.
Он брал свой патефон в охапку, и они удалялись.
Дядя Вася мучился в рвотных судорогах над ведром в сенях. Он испортил на войне желудок и всегда страдал от не в меру выпитого. Его жена Татьяна посмеивалась, шушукалась о чём-то с Женькиной матерью, да игриво поглядывала на лётчика Бориса, приехавшего из Запорожья без жены.
-Хорошо у вас тут, - высказывал он своё мнение.
-Туалет вот только на улице, - возражала ему тётя Капа из Ленинграда.
-Не царские хоромы, - соглашалась бабушка.
Тётя Капа почти никогда о себе ничего не рассказывала, но я слышал, что она служила при царице в распутинские времена: акушеркой или ещё кем. Подарки царской семьи сумела сохранить, не все, конечно - блокада. И моя бабушка с девчонок работала гувернанткой в богатой семье, тоже в Питере. Потом – в военном госпитале, где с дедом моим - покойным – и познакомилась.
Их молодость, гостей “складчины”, казалась мне далёкой, таинственной, как у героев Жюля Верна. Но все сидели рядом, покуривали папиросы, и особенно красиво это получалось у тёти Грани. Потягивали вино, а к концу, на посошок, не гнушались и бражкой. Почему они съезжались к нам, я понять не мог, но гордился праздником, представляя дом почти Домом культуры всех молчаливых, одноэтажных, распластавшихся вширь, домов посёлка.
Я любил всех и старался запомнить. Я никогда не слышал ни от кого из них поганых слов о революции и войнах, разве что некоторые замолкали неожиданно и тянулись за папиросами. Все гости казались мне единой семьёй, а скольких не хватало здесь – полегших в различных сражениях. Их вспоминали и плакали, вспоминали и смеялись, о них старались не забывать – и не забывали. А те глядели с фотографий на стенах и были обязательно на кого-нибудь похожи. Только старше или моложе тех, кто собирался на “складчины”.
Айрин попросила Юрия: “Пиши, не теряйся”. Но иногда уже становятся лишь портретами и те, кто недавно был с нами…
* * *
01.06.08. Ирине Седых (Назаровой) от реже пишущего Юрия… Вот и лето!
Ну, привет, Ирина Брониславовна! Да здравствует рабочий класс и колхозное крестьянство! С началом трудовой деятельности тебя на землях Форда – родоначальника конвейера и потогонной системы. Шутки шутками, но могут быть и деньги + чувство собственного достоинства. Правда, Макса жалко. Да и Юле с Алексеем будет, наверное, хуже от твоего отсутствия, хотя, как говорили Ильф и Петров: «Не делайте из еды культа».
Главное, идти на работу не из-за комплекса своего “бездельничанья”, а просто по причине работоспособности.
Оскар Уайльд (англ. писатель) писал: «Это ужасно тяжёлая работа – ничего не делать». О, это английское понимание жизни! Может быть, их женщина и имеет право на сидение в кресле-качалке, ленивое перелистывание “Портрета Дориана Грея”, и попивание остывшего кофе.
Но – русская! Тем более, подданная Узбекистана по паспорту, разве она может отойти от семьи? Внуки – это такой труд. Вспоминаю свою бабушку (мать отца), замудоханную (pardon) войной, вдовством и четырьмя внуками на руках. Мы “доставали” её своими проблемами. «Пар-разиты! Навязались на мою голову. Корми вас каждого на особицу!» Но ведь любила, а меня больше всех.
Вот и у меня Лиза. С утра на работу. Потом домой (Наденьке кашу сварить), затем к внучкам (старшая внучка в 12час. приходит из школы), потом Дашку из детсада забрать (если она утром бойкот не объявила этому учреждению). Домой придёт – никакая.
За ради чего всё? Нехватка денег. Государство платит столько пенсии, что стыдно о ней вспоминать. Правда, слышал, что в Китае вообще пенсий не платят. Вот и рвёмся “из всех сухожилий”.
А как же по поводу изречения Сенеки: «Кто везде, тот нигде»?!
Вот и благополучие в семьях, о котором ты пишешь, оказывается, вещь относительная. У нас тоже на две семьи аж пять компьютеров, а доступ практический к одному имею. За стенкой Интернет, у Нади (ноутбук), но сунуться туда с письмом тебе – невозможно. Налазилась в прошедшем месяце и молчит. Вчера пришёл домой, а у нас телефон за неуплату отключили. Дурдом! Ну и ладушки. Ещё “папаша” кибернетики Норберт Винер говаривал: «Мозг писателю нужнее, чем компьютер».
По поводу моих частых цитат, не удивляйся. Не всё помню наизусть. Книги есть под рукой, главное, знать, у кого на какую тему можно что-то близкое сердцу выискать.
Вот, например (по памяти из библии): “Лежат двое и тепло им, а одному как согреться?” Кажется, у Екклесиаста.
Брауна не читал, довольствовался отзывом дочери Ольги: «Забавно, но не серьёзно».
Страшно сейчас не то, что “Пастернака не читал, но осуждаю”, а как захваливают некоторых, не читая. Вот у нас тут скоропостижно “классик” Захар объявился. Вошёл в номинанты «Национальной русской премии» за 2007г. В прошлом году из трёх победивших – ни одной русской фамилии. Что по этому поводу думать?
Но есть и другая литература. Например, лауреат премии Солженицина – Борис Екимов. В “Литературной газете” №22 от 28мая-3июня 2008г. на стр. 6 – статьи: выступление Б.Екимова на церемонии вручения премии “«Душа моя… Восстань»” и статья Павла Басинского о творчестве лауреата “«Иное» Бориса Екимова”. Я читал этот материал, сидя у своего станка, на котором я “печатаю деньги” (?). Сидел, старый дурак, и слёзы глотал, от светлости двух статей и искренности. Я рассказы Екимова помню ещё с 80-х годов. Последних, о которых так душевно пишет Басинский, не читал. Теперь, обязан найти и прочитать. Отрывок из статьи Басинского (об одном из рассказов Екимова).
Вот этот «тариф» никак не вмещается в сознание старухи. (речь о «тарифе» на сотовый телефон – Ю.) Вот он, голос дочери, рядом, а не ухватишь. Не расскажешь ничего. Даже того, что упала недавно и разбилась… «Тариф»!
Удивительный рассказ! Вдруг героем становится не человек, а телефон. На него замкнуты все судьбы человеческие.
Но и здесь Екимов находит если не выход, то оправдание. Проснулась у её дочери совесть. Память заговорила. И вдруг волшебная коробочка ожила <… -Ю. > засветилась <…> в неурочное время. <…>
«Издалека, через многие километры, донёсся голос дочери:
-Говори, мама, говори…
-Вот я и гутарю. Ныне какая-то склизь. А тут ещё эта кошка… Да корень под ноги лезет, от грушины. Нам, старым, ныне ведь всё мешает. Я бы эту грушину навовсе ликвидировала, но ты её любишь. Запарить её, и сушить, как бывалоча… Опять я не то плету… Прости, моя доча. Ты слышишь меня?..
В далёком городе дочь её слышала и даже видела, прикрыв глаза, старую мать свою: маленькую, согбенную, в белом платочке. Увидела, но почуяла вдруг, как всё это зыбко и ненадёжно: телефонная связь, видение.
-Говори, мама… - просила она и боялась лишь одного: вдруг оборвётся и, может быть, навсегда этот голос и эта жизнь. – Говори, мама, говори…»
Что тут скажешь? У нас тут было время социальной рекламы: «Позвоните родителям». Её эффективность нашей семьи не коснулась.
Что-то я сегодня расцитировался, разнюнился, размяк… Извини.
Ты пишешь о моей миниатюре «Опека». Она есть у меня в аудио записи с радиотрансляции в исполнении профессионального чтеца. Давно было. Потрясающий эффект, будто это и не я написал. Да-а… существовали раньше и радиопередачи, как-то раз по радиостанции “Юность” (была такая) читали отрывок из моей первой книги…
Недавно еду в автобусе (социальном) и слышу голос знакомый, чтец этот остановки объявляет, текст записан на магнитофон. Но ты перебила его своим звонком. Впечатляет.
По поводу мусульманских историй. Я сам христианин крещёный. Но кое-что из их обычаев знаю. Пишущему человеку приходится разбираться, вникать. Послал тебе бандероль с журналом и моими виршами. Фотографии там некоторые, надписи на оборотах. Авиа. Посмотрим, как у нас самолёты летают.
Не всё сказал, но и так замучил тебя своими “умностями”. Трудись на благо новой отчизны. А больше – своего семейства. Ю.
Пошёл отправлять письмо. Ничего не получилось (15час.00мин). Тогда продолжу. Дурацкая технология моей связи с тобой, Ириш, такова. У Нади (за стенкой) Интернет есть, но там диски маленькие, а на моём компьютере – большие и ещё дискеты, которые в её технику не вставишь. Есть флэшка. Но у меня нет под неё гнезда. Пошёл к старшей дочери (три компьютера). «Папа, я час буду передавать, у нас медленно всё». Обычно она отправляет с работы, но завтра не работает, потому что Настю (это моя внучка) впервые отпускают из дома на отдых одну, в Анапу, с секцией карате, где она занимается. На месяц. Коленки мои, от беспокойства за неё, дрожат, но вида не показываю. Пошёл в Интернет-зал, там можно час высидеть и ничего не дождаться. Шесть компьютеров, два не работают, а остальные заняты. Внизу магазин, откуда я частенько отправлял тебе послания (очень не бескорыстно для торгующего), но его, Алексея, сегодня нет. Тупик. Есть племянник двоюродный – на работе.
Искал синонимы слову “дурдом” – не нашёл. “Слово с ярко выраженной экспрессивной негативной окраской…”
Пошёл на бульвар. Там яркое солнце, облака гонит сине-чёрные ветер свежий. Тревожно. Стихи в голову попёрли, а записную книжку дома забыл. На целлофановом пакете пытался записать. Ручка не приспособлена к такой поверхности. И всё же.
Напечатал, прочитал. Такое грустное. Стёр. Ю.
И27. 06.06.08.
Ну, привет, Юрочка!
Насчёт колхозного крестьянства не знаю, но рабочий класс приветствует вас!
Чувство собственного достоинства меня никогда не покидало, ну а деньги… Как говорил мой муж: «Деньги, как навоз. Сегодня нет, а завтра воз».
Неделю уже Макс отходил в детский сад с удовольствием. Он у нас парень компанейский. У меня есть одна приятельница американка, так она всё время удивляется русским женщинам матерям: «Что вы трясётесь над своими детьми? Дайте им самостоятельности!» Я подумала: “Потому что над нами всегда висели войны. Или катастрофы, как с моими внучками в Чернобыле”.
Здесь дети заканчивают школу и сразу живут самостоятельно от родителей. Сначала снимают квартиру, потом что-то покупают, учатся, работают и вырастают нормальными детьми. Это считается в порядке вещей. Да и внуков американские бабушки и дедушки если и навещают раз в неделю, то это хорошо, но, как ни странно, дети очень хорошо относятся к родителям. Бывают, конечно, исключения, но не столь часто.
Ну, а бездельницей меня назвать трудно, домашняя работа никогда не кончается. Здоровье, слава Богу есть, почему не поработать? Сейчас у меня такая же домашняя работа, только за деньги – 350 долларов в неделю. Двое пацанов на попечении, одному три года, другому шесть лет, так что скучать некогда. Всю неделю живу у них, у меня там своя комната, а суббота и воскресенье выходной. Если у Лизы, твоей жены, будет желание, можно попробовать пригласить её сюда на работу. Женщинам легче найти работу (правда, не совсем легальную), а оплата от 1300 до 1700 в месяц, в зависимости от загруженности. Это могло бы решить ваши проблемы. Думайте.
По поводу твоего романа – хотелось бы, чтобы напечатали, и всё было удачно. Ты упоминал Захара Прилепина. Я вообще ничего про него не слышала.
Мне очень интересно посмотреть какой ты стал, я помню тебя ещё молоденьким Юрочкой, из твоих писем пытаюсь составить твой портрет, твои привычки, симпатии, отношение к кому или чему-либо, хоть бы фото своё прислал нынешнее, а ещё лучше семейное, хочется увидеть твоих детей. Если с работой у меня всё будет нормально, обязательно постараюсь помочь. Привет твоей Ольге от меня, за работу с почтой.
Пиши, часто в письмах легче выговориться, облегчить душу, чем кому-нибудь рассказать. Буду ждать твоих писем, не пропадай. Ира.
07.06.08г.
Вроде как продолжаю, потому что не отослал письмо во время.
Сегодня пригласили друзья на презентацию книги. Автора давно знаю, лет 25, дружим, Паша Лимешов. Он ещё и художник. А встреча у другого – в мастерской. У меня дома есть штук тридцать картин разных художников (было больше). Стал авторов пересматривать, забыл многих. Смотрю: прямо над компьютером висит картина, мне её подарили на пятидесятилетие, может, фамилия и не отложилась поэтому. Надпись в правом нижнем углу: «Седых 1999» Сюжет простой – пейзаж осенний, тропинка ведёт куда-то вглубь леса… Краски жёлто-красных тонов… Даже не знаю, женщина или мужчина этот художник? Пока … Ю.