-Да,- подтвердил Кондрат, - я теперь знаю, что такое «революционная ярость масс». Это когда ты, уже не ты, а частичка общей идеи, частичка того красного знамени, которое колышется впереди тебя. Это ты своими руками делаешь сейчас историю и от тебя зависит какой она будет. Ощущение это неслыханное. Возникает оно редко. Таких, как наш красный Главкомвоенмор товарищ Троцкий, людей мало. Говорят, что Ленин может также, словом поднимать тысячи людей на борьбу, но я сам его не слышал, а Льва Давыдовича, кто слышал, особенно перед боем, не забудет уже никогда.
– Что ж вы Мариуполь тогда не взяли?- вдруг спросил Евдокимыч.
Федька, раскладывавший куски разрубленного гуся по котелкам и, приспосабливая их с Грицько на палке над огнём, осклабился.
-Ага, и я тот же вопрос имею. Так и гнали бы беляков до самого моря, ан нет, где море, а где мы...
-Опомнились беляки,- насупился Кондрат, развернулись, окопались, резервы подтянули вот и не вышло.
- Да я слыхал, что они не только остановились, а через три дня нашим так всыпали, что весь фронт затрещал и вёрст пятнадцать бежал без оглядки.
- Дак, рази их удержишь? Патронов так и не подвезли.
- Да еще бронепоезд уехал,- опять включился Евдокимыч,- вместе с твоим ненаглядным товарищем Троцким, да конница генерала Шкуро из кубанских казаков ударила по вашей коннице, собранной с бору по сосенке, вот и результат. Красных бойцов тогда опять втрое положили против ихнего брата? Так нужна ли была та атака, о которой вы тут с Митяем взахлёб рассказываете?
– Ты мне Льва Давыдыча не трожь! – вскипел Кондрат, и скулы его на
небритых щеках заходили ходуном.
- А то, что, как и Митяя в контры меня запишешь?
- И запишу. Ты понимать должон, что Главкома на всех не хватит, он сегодня здесь, а завтра там. Он всегда, где труднее.
– Ага, в бронированных вагонах с пулемётами и пушками катается и
таких дураков как вы на смерть посылает.
-Ну ты, полегче, войны без смерти не бывает.
- Она нужна нам, война эта? – обнимая винтовку и глядя на огонь, где висели котелки с гусятиной, задумчиво спросил Евдокимыч.
- А как же без нее. Вот послушал бы ты дорогого товарища Троцкого, ты бы этот вопрос не задал. Тебе бы все сверху до низу было бы ясно.
- Я вот что думаю, вот мы с немцами бились, я по ним стрелял, они по мне. Трёх лет еще не прошло. Но даже с этой вражьей силой, которая на нашу землю навалилась, мы и переговоры вели, и в перемирие вступали, и пленными обменивались, а потом, в семнадцатом и вовсе брататься стали. А со своими, русскими, даже попыток никаких нет миром договориться, как жить дальше.
Вот видишь, какая это сволота. Ни разу даже договориться не пытались. Одно слово белая кость, уничтожать их надо как класс, в этом и есть классовая борьба.
-Они "то, как-то раз попытку сделали. Один раз за всё время их парламентёры к нам под Новочеркасском приходили. Трое с белым флагом: штабс-капитан, поручик и юнкер.
-Что? Всем по земельному наделу предложили?- съязвил Кондрат.
- Предложили оставить нам жизнь, если мы сложим оружие и безоговорочно капитулируем.
- Всем, до единого?
-Всем, кроме большевиков и комиссаров.
- И что?
-А, ничего, комиссар наш полковой, Либерзон Иосиф Моисеевич, приказал раздеть их до исподнего и расстрелять.
- За что?- одновременно вскрикнули Федька и Грицько.
- А ни за что, за то, что дворяне. А главное, я так понимаю, чтобы у нас пути назад не было. Никто чтоб сдаваться не вздумал- ответил Евдокимыч, тыкая мясо ложкой.
- Не дело это парламентеров расстреливать, пробурчал- /Митяй.
-Да уж, не по христиански это- подтвердил Евдокимыч.
-А я слыхал, что в Новочеркасске белые лютовали, - сумрачно глядя на
Евдокимыча пробурчал Кондрат.
-Во-во, -мотнул головой Евдокимыч, они ведь капитуляцию не просто
от нахальства предлагали. Они знали точно, что город возьмут и всё у них
для этого готово.
Сначала артподготовку провели, как полагается, потом кавалерия стрёх
сторон в город ворвалась, а уж потом пехота хлынула. И дрались все, я' тебе
скажу, как черти. Особенно когда увидели своих парламентеров
повешенными.
-Ты, ж гутарив, постреляли их,- усомнился Грицько.
- Точно, это сначала расстреляли. А потом уже трупы на веревках
подтянули на высоком осокоре, что рос на краю города. Это чтоб белые
увидали.
- Увидали?
- Я думаю, в бинокль разглядели. А минут через 15 артобстрел города
начался и они в атаку двинули. Навалились всей мощью. Пленных не брали.
Стреляли и рубали на месте, хоть поднимай руки, хоть нет.
- А ты-то как живой остался?
-Сумел на артиллерийскую повозку запрыгнуть. Немного нас тогда из
города вырвалось. Потом,, вправду слыхать было, что лютовали они всласть.
Повешенных после их отступления десятками снимали с деревьев и с
фонарных столбов, это не считая расстрелянных... Хотя их тоже понять
можно....
- Их, понять? -взревел Кондрат, - Когда они не щадили ни баб, ни
стариков, ни ребятишек? Хрен им. Я им спуску не дам и от них пощады
ждать мне нечего.
- Вот и выходит, что как в Библии сказано: «...зло порождает зло, а
ненависть родит ненависть. Или вот в «Апокалипсисе» «...И окрасятся реки
кровью, и пойдёт брат на брата, и погибнут тысячи и тысячи». Видно как раз
сейчас это время и настало. А еще ведь в Писании сказано: «Мир спасёт
только любовь...».
- Ох, лукавишь ты, Евдокимыч. Про любовь говоришь, а ты же сам по
белякам стреляешь.
- Так это, чтоб ни они, ни такие как Кондрат меня не убили, – Евдокимыч встал на колени. -Вот я сейчас руки подниму, и, воздев их к небесам, пойду к «белым», заклиная их:- «..не стреляйте братие, не враги мы вам. Возлюбим друг друга и обнимемся, пусть вечный мир и спокойствие будут на Руси!».-
- Я вот тебе, пойду к белым- зло сказал Кондрат, сощурив глаза и лязгнув затвором винтовки.
- Вот вам и весь ответ,- кивнул в его сторону Евдокимыч.
-Да ладно вам лаятся. Ты, Кондрат не можешь спокойно жить. Всё тебе кого-нибудь прижать надо или зацепить за что-нибудь. Всё врагов ищешь, – встрял Федька, подкладывавший мелкие хворостинки в огонь. Ты лучше расскажи-ка нам, красноармеец Кирсанов, как ты в самом деле в Красную Армию попал.
- А сам–то ты откуда в ней взялся?- перебил его Кондрат.
– Про судьбу мою невеселую рассказывать вам долго, - начал Литвин, поправляя угли под котелками, – А как попал, я вам по-быстрому расскажу.
Короче, ездил я по матушке России, ища хорошей жизни: там подработаю, там подворую. Занесло меня полгода назад в город Самару. Она уже к тому времени красными была занята. Сам голодный, три дня не жрамши, аж мутит. Пошёл на рынок в надежде чем-нибудь разживиться. Иду вдоль прилавков и вроде к товару прицениваюсь: то медку попрошу попробовать, то сметанки. Да вот только не даёт никто. Сначала, говорят, гроши покажи, а потом пробуй. А где ж я гроши – то возьму? И тут вижу, как с одной бабой, у которой на прилавке битые куры и гуси лежали, сторговался один чумак за поросёнка. Хохлы же они до поросят сами не свои.
-Га, вы бачьте громадяне. Як про сало, так и хохола вспомнять: тут - как тут. Хиба тут хлиб, да сало было б, так ты бы отказався? – обиженно спросил Грицко.
– Нет, не отказался бы, - засмеялся Федька.- Не перебивай Грицько, недолго уже осталось. Так вот, чумак ладный такой, как на картинке. В синей свитке, в шароварах, в новом соломенном брыле*, сапоги смазные, за голенищем кнут. В общем справный хозяин, по - всему видать. Нагнулся он к ней туда под прилавок и поросёнка щупает, а баба деньги, что ей чумак сунул пересчитывает. А я возле них трусь. И тут гляжу, у одного гуся голова с прилавка свесилась. А теснота, народ толкается. Я его за эту голову стянул с прилавка и под плащ. Длинный у меня был брезентовый плащ. Начал, значит, потихоньку пробираться к выходу.
Вдруг мужик из-за соседнего прилавка как заорёт : «Что ж ты, Матрёна, рот разинула, он же гуся у тебя спёр!». Та в крик: «Ратуйте, люди добрые. Держите вора.» Чумак из-под прилавка вынырнул и ко мне, я бежать. А бежать с гусём за пазухой не удобно, но и бросать не хочется. Чумак, сволочь, прыткий оказался. За мной бежит и кнутом меня охаживает, орёт «брось гуся, запорю». Если бы не шапка на вате, голову бы пробил. У него, видно, свинчатка в кнут была вплетена. Я гуся бросил и не успел и пять шагов пробежать, какой-то гад ногу подставил и я грохнулся прямо лицом в грязь. Вот тут мне досталось, начали меня толпой бить.
–Чумак, поди, первый старался?- участливо поинтересовался Кондрат.- Не угадал. Как я гуся бросил он тут же отстал. Гуся в охапку и к бабе потащил. У него же поросёнок купленный там остался. Били другие. Кулаками били, потом сапогами били, а потом я уже и чувствовать перестал.
Вдруг выстрелы: один, другой, третий, сначала из винтовки, потом из нагана. Слышу только как сквозь сон «Прекратить безобразие, мы из ЧК*.» Это их патруль по рынку шёл, а тут такое дело.
Бить меня кончили и я вставать начал, сначала на колени, потом на ноги встал. Башка гудит, из разбитой брови кровь глаза заливает. Старший ихних, в кожаной фуражке который, спрашивает:
- «Идти сможешь?».- Я говорю,
- «Смогу»,- а самого качает.
Толпа орёт, - это ворюга. Бить таких надо.
А чекист им: "Бить советская власть никого никому не дозволяет". Виновные будут наказаны.
Из толпы опять, -Воров покрываете. Значит и власть ваша воровская! А он им,- кто будет клеветать на советскую власть, будет арестован. Виновные в воровстве будут наказаны по Закону.
Наганом мне в спину ткнул,- пошли парень. И не вздумай бежать, застрелю.-
Два солдата, что были с ним и держали толпу под прицелом, закинули винтовки за спину и мы пошли в исправдом*. Туда всех задержанных доставляли, там же допрашивали, и там же приговор выносили, и исполняли тоже там. Записали моё имя и фамилию, и сунули в общую камеру, где уже сидело человек с полсотни.
Понасмотрелся я там на всяких. Но это отдельный разговор. Утром меня вызвали, привели к начальнику, а с ним еще двое сидело. Спросили, за что задержали, я честно ответил, что гуся спёр, да не удачно. Спросили, зачем украл, может пропить хотел? Ответил, что с голодухи. Переглянулись они, один, тот, что с шашкой на ремне спрашивает: «Хочешь жить как человек, чтоб работа была, дом семья или воровать веселее».
- Хочу, - говорю - чтоб всё как у людей.
- А сражаться за эту хорошую жизнь ты будешь или будешь ждать, когда она сама на тебя свалится? В Красную Армию пойдёшь?
-Готов, - говорю - сражаться и в красноармейцы запишусь.
Он тогда тычет пальцем, очкастому, что за соседним столом сидел,
– Запиши в протоколе: Учитывая чистосердечное признание, искреннее раскаяние и голодное состояние задержанного Фёдора Литвина, а так же его, социально близкое советской власти, происхождение и желание служить в Красной Армии, от ответственности его освободить. Зачислить Литвина Ф.И. бойцом в 3 –й пехотный полк 18 –й дивизии Рабоче-крестьянской красной армии.
Отвели меня в казарму, накормили, выдали обмундировку, ту, что на мне, винтовку и двадцать патронов. Вот с тех пор я и воюю с белыми. А в вашу роту, это я уже после ранения попал. Плечо мне зацепило, когда Миллерово брали. Вот и вся моя история.
Постой, – спросил Кондрат, а я помню когда в красноармейцы меня зачислили ты же с перевязанной головой был.
-Ага, был,- подтвердил Фёдор, да это так, царапина. Об этом и вспоминать не стоит. Говоря, он при этом зыркнул глазами на Митяя, слышит тот или нет. Только он знал, откуда Федька получил ранение и Митяй вспомнил.