Осенью 1919 г. ситуация на фронтах Гражданской войны стала изменяться в пользу Советов.
В декабре армии Южного фронта продолжали развивать наступление на юг. 12 декабря они освободили Харьков, затем устремились через Донбасс к Таганрогу и Новочеркасску. В этих боях полки Южного фронта, пробиваясь к Ростову и громя общего врага, проявляли массовый героизм.
В сильные морозы, в плохом обмундировании и рваной обуви они неудержимо преследовали войска Деникина. Конница С. М. Буденного, совершая многокилометровые переходы, наносила врагу сокрушительные удары и громила арьергардные части белогвардейцев.
2 января противник начал отход из Царицына. На плечах противника в Царицын ворвались полки 10–й армии.
Ведя позиционную войну и, накопив силы в феврале, войска красных продолжали преследовать врага и бить его отступающие части. Общее наступление против деникинцев велось на Невинномысскую, а оттуда на Черноморье.
В конце марта советские войска ворвалась в Новороссийск. Здесь были захвачены десятки тысяч солдат деникинской армии и большое количество вооружения, снаряжения и обмундирования английского и американского производства.
Сам Деникин с командной верхушкой успел сесть на английский крейсер и отбыл в Константинополь.
Однако вернёмся немного назад. С боями, продвигаясь всё дальше на юг части Южного фронта и 11 армии подошли к Армавиру. Армавир за время гражданской войны десять раз переходил из одних рук в другие воюющих сторон. Никто этот стратегический узел без боя не сдавал.
Подразделения Кубанской армии белых были сильно потрёпаны в непрерывных боях. В рядах казаков уже не было прежнего единства и желания сражаться с «красной чумой». Кубань уже почти вся была занята Советами, а воевать, оставляя за собой родные станицы, морально было тяжело. Перебои со снабжением боеприпасами также сказывались самым отрицательным образом. Началось дезертирство. Это была не та когда–то сплочённая боевая бесстрашная армия белых. Однако она оставалась всё ещё сильной, как раненный зверь. Значительная её часть всё ещё сражалась отчаянно. Их было больше двадцати тысяч с артиллерией и двумя бронепоездами и они умели сражаться.
16 марта начался бой за Армавир и через сутки, не смотря на большие потери в рядах красноармейцев, он был взят. Этот день Дмитрий Кирсанов запомнил на всю жизнь.
Перед боем бойцов собрали на митинг, где перед ними выступил комиссар полка товарищ Воропаев. Он в яркой речи объяснил бойцам, что в Армавире сосредоточено гадючье гнездо из недобитых деникинцев, мамонтовцев и прочей нечисти. Армавир нужно взять и взять быстрым ударом. Это не просто город–это мощный железнодорожный узел. «Если мы его возьмём, то обеспечим подход наших бронепоездов, подвоз боеприпасов и продовольствия, а белых всего этого уже больше не будет. Смерть буржуям! Даёшь Армавир!»,– яростно вещал он построенным поротно красноармейцам. После этого объявил, что будет короткое партсобрание и начал выкрикивать фамилии тех. кто на него должен прибыть. Был в их числе и Дмитрий Кирсанов.
Собрание было коротким. Всем объявили. Что их срок пребывания в сочувствующих завершён и что сейчас их будут принимать в ряды РКПб. Поочерёдно за каждого голосовали и комиссар вручал партийные билеты, которые подписывал тут же.
Через час начался бой. Силы красных двинулись в атаку. Был в их рядах и молодой коммунист Кирсанов.
Под пулемётным огнём бойцам полка, в котором он осуществлял телефонную связь с артиллеристами, пришлось залечь. Атака захлебнулась и возникла опасность флангового удара кавалерии кубанцев. Тут была нужна поддержка артиллерии. Однако связь с дивизионом трёхдюймовых гаубиц, была прервана после того как снаряды белых легли позади залёгших цепей.
Посыльной прискакав на взмыленном коне с шашкой в руке, кричал начальнику роты связи, который в небольшом овражке, пытался обеспечить передачу приказов по телефонам:
– Связь давай, вызывай артиллерию, хлопцы гибнут. Пусть перенесут огонь на левый фланг. Это приказ комдива.
– Знаем мы. Трёх связистов посылал. Ничего не вышло. Кирсанов, давай, теперь твоя очередь, больше посылать мне некого.
Дмитрий, взяв катушку с телефонным проводом, побежал назад, пользуясь тем, что овражек этот протянулся метров на триста, а там уж и до артиллеристов не далеко. Подключившись к центральной станции шёл он по дну овражка, подтягивая одновременно к себе оборванный провод. Удача. Обрыв найден. Хорошо. что не было ни кустов, ни деревцев. А то бы запутался провод. Присоединив провод катушки к оборванному, побежал он, пригибаясь и разматывая его.
Овражек кончился, но и расстояние было уже не то, чтобы могли из пулемёта стрелять по нему прицельно – были у них цели и поближе. Связь была восстановлена. Кое–что он батарейцам пояснил сам, поскольку видел, что делается на позициях. Артиллеристы развернули орудия и начали обстрел белых позиций.
– Всё. Я назад к своим,– козырнув командиру батареи, побежал он обратно. Тут и настиг его свист снаряда ответного залпа белых, а потом взрыв. Очнулся он когда его тащили под мышки два санитара. За его ногой из разорванного ботинка тянулся кровавый след. Оттащив его в низинку, они сняли ботинок и наложили повязку. Тут уже подбежали другие с носилками. Боль в ноге была такая, что когда его положили к другим на санитарную повозку, он опять потерял сознание.
Очнулся он в палатке полевого госпиталя. Упав на его грудь, рыдала Маша.
– Митя, Митенька мой очнись ради бога.
Повязка вся пропиталась кровью. Ногу саднило так. что он не сдержав стона скрипел зубами, едва сдерживая себя, чтобы не заорать.
– Маша Кирсанова, оставь бойца в покое, иди, помогай в операционной, рук не хватает, – прозвучал строгий голос врача.
– Ой, Митенька, потерпи, – побежала она на зов начальника.
Работы было много. Раненных подвозили часто. Кто стонал, кто матерился, кто крестился, а кто и без сознания был. Маша помогала медсестре сдирать с них одежду и обувь, уносить вёдра с окровавленными бинтами и ампутированными конечностями, затирать пол от крови. Да, много ещё всего нужно было делать, только и слышно было: «Маша, помоги!».
Наступил вдруг перерыв. Хирург, сняв повязку и очки, вытер лоб салфеткой и вымыл лицо родниковой холодной водой, которую ему Манечка лила на руки.
¬– Веришь, Машуня. Я устал так. что сейчас брякнулся бы на койку среди раненных, да и заснул бы часа на два. Давай посидим хоть десять минут. Я вот папироск выкурю.
– Зиновий Моисеевич, – обратилась к нему санитарка, – я знаю, что вы очень устали, но послушайте меня. Там в приёмной палате муж мой Дмитрий Кирсанов раненый в ногу лежит, кровью истекает.
– Что же ты молчала. Скажи санитарам, пусть его разденут, да на стол кладут. Операционная сестра наготове пусть будет. Да помоги им, знаешь, что делать. Я тут докурю быстро и займусь им.
Мария, смахнув слёзы, как на крыльях помчалась в палату.
Дмитрию наложили на лицо маску с хлороформом и врач, вытерев сгустки крови, начал обследовать рану.
– Значит так. Ступню придётся ампутировать.
– Как ампутировать? – не удержалась Маша.
– Вот так. Осколок прошёл навылет, но краем порвал мышцы стопы и зацепил кости плюсны. Одна перебита.
– Так он что, всю жизнь одноногим на костылях ходить будет?
– Не так всё грустно. Сейчас протезы научились делать хорошие. Хромать, конечно, будет, но это лучше чем гангрена начнётся, а ногу уже по колено придётся оттяпать.
– Зиновий Моисеевич, отец родной, я Богу за вас всю жизнь молиться буду. У вас же руки золотые. Это всё говорят. Попробуйте, может получится.
– Так, сестра, будем оперировать. Раствором сулемы обработайте раневое поле и хлороформа добавьте.
Через полчаса он разогнулся и сел на табурет.
– Всё. Можете уносить. Как очнётся полстакана спирта ему дайте. Болеть будет крепко.
Фронт всё дальше откатывался на юг. Госпиталь перебрался в освобождённый от белых Армавир. Условия были вполне приемлемые для больницы в условиях военного времени. Две недели Митя не вставал с постели. Ему меняли повязки. Меняла Маша сама. Медсестра показала ей как нужно бинтовать стопу. Да и весь другой уход был на ней. Ухаживали и за другими бойцами в палате. Но такой уход как у Дмитрия был другим недоступен, разве что командиру эскадрона кавалеристов, который лежал в соседней палате, что и понятно при такой заботливой жене.
Конечно, его бесила прикованность к постели и что судно под него подкладывают, да и рана, хоть и зашита хирургом, болела временами нестерпимо. Временами Митяй был с Машей груб, потом извинялся, потом капризничал. Ему часто казалось, что Маша другим бойцам слишком много времени уделяет.
Хирург интересовался у неё – не загноилась ли рана. Наконец, он сам осмотрел ногу и объявил: « Заживление идёт хорошо, от загноения и гангрены мы тебя уберегли. Теперь нужно на ноги поставить. На ногу наложили гипс. Неделю ещё Дмитрий был в госпитале, а потом выписали его на домашнее лечение. Только какое домашнее? Комнату Зайчевский выделил, но жена целый день была при госпитале. Приходилось самому на костылях скакать и хоть что–то пытаться самому делать. В середине апреля вызвали Дмитрия на военно–врачебную комиссию. Сняли гипс и трое врачей осматривали его ногу с сморщенной кожей. Рана зажила полностью. Швы сняли. Но стопа ещё требовала срастания костей и наступать на неё было невозможно.
– Ещё месяц, а то и два, голубчик, придётся на костылях передвигаться, не наступая на ногу. А потом трость и через полгодика возможно научитесь обходиться и без неё.
Комиссия вынесла заключение: Кирсанов Дмитрий Петрович, увольняется из рядов РККА вследствие ранения ноги. Ему присвоена 2 группа инвалидности.
Командование полка уволило по просьбе Марии Кирсановой и её. Война подходила к своему завершению. В женских кадрах уже не было столь острой нужды.
Выписали копию из приказа и мандат. В нём было указано, что Мария Ивановна Кирсанова является сопровождающим раненного инвалида Кирсанова Д.П. с разрешением следовать с ним в санитарном вагоне и указанием для железнодорожной комендатуры оказывать содействие в посадке на поезд. Выдали посадочные документы и продукты на неделю на двоих и деньги, жалование за последний месяц и за ранение на поправку здоровья.
На другой день санитарная фура, запряжённая парой рыжих кобыл, привезла их вместе с другими покалеченными красноармейцами на станцию, где шла погрузка в санитарный вагон, следующий в Ростов–на–Дону.
Так закончилась Гражданская война для супругов Кирсановых. Впереди была неизвестная, но, как они мечтали, мирная, счастливая жизнь в которой уже не будет больше войны, не будет ни бездомных, ни бедных, ни голодных.