В конце зимы 1858 года по столичному Санкт-Петербургу, среди любителей живописи, поползли слухи. «Наконец-то, наш затворник сподобился… К лету картину привезут… По морю… А верно говорят, что мастер наш жил в Риме как схимник: ни с кем не общался, картины не продавал, денег не имел, а только безвылазно работал в своей келии-мастерский?.. И никого, кроме Гоголя, к себе не пускал?.. Тот, видел картину… И вроде бы в восторге… Но, правда, Гоголь и сам со странностями… А размеры-то, размеры! Побольше „Помпеи“…»
Картина была настолько велика (семь с половиной метров по ширине и пять метров сорок сантиметров по высоте), что доставка ее из Рима на родину было делом очень непростым. После многих злоключений: ящик с картиной не помещался в трюм корабля, его не смогли разместить на железнодорожной платформе, все же в мае 1858 года полотно «Явление Христа народу» было привезено в Санкт-Петербург. Вначале картину выставили в Белом зале Зимнего дворца для показа членам императорской семьи, а затем, в июне, перенесли в Академию художеств.
Двадцатилетний труд живописца ждал оценки соотечественников…
Александр Андреевич Иванов родился в 1806 в Санкт-Петербурге, в семье художника, профессора Академии художеств, Андрея Ивановича Иванова. Одиннадцатилетним мальчиком был принят в Академию, которую закончил с Большой золотой медалью за дипломную картину «Иосиф, толкующий сны заключенным с ним в темнице виночерпию и хлебодару» (1827).
Получив в 1830 году от Общества поощрения художеств право за казенный счет совершенствовать свое мастерство за границей, молодой художник посещает наиболее известные художественные музеи Европы, затем останавливается в Риме. Там он пишет картины «Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой и пением» (1831–1834) и «Явление Христа Марии Магдалине» (1835), в которых успешно развивает принципы классической академической живописи. На родине эти произведения получают самую высокую оценку, а среди любителей живописи даже поговоривают о новом значительном художнике, не уступающему в мастерстве «Карлу Великому» – знаменитому Карлу Брюллову. В 1836 году Александр Иванов получает звание академика живописи и возможность дальнейшего пребывания в Италии с гарантированным материальным обеспечением.
Теперь перед живописцем встает задача написать масштабное произведение, которое про-славило бы отечественную живопись так же, как в свое время, «Последний день Помпеи» Брюллова. Тема, предложенная Обществом поощрения художеств, – «Братья Иосифа находят чашу в мешке Вениамина» показалась художнику малозначительной. Сделав более двадцати эскизов, Александр Иванов понял, что отображает всего лишь один не самый главный эпизод из Священной истории. Ему же хотелось найти нечто более значимое.
И художник засел за книги.
Надо сказать, что среди своих соотечественников за рубежом, да и в целом среди русских живописцев первой половины XIX века Александр Иванов считался одним из самых читающих и образованных людей. Он был знаком с художником Иоганном Овербеком, основателем художественного объединения «братство назарейцев» и скульптором Бертелем Торвальсенем, находился в переписке со многими деятелями отечественной культуры, в первую очередь с Н. В. Гоголем, интересовался идеями философского кружка Д. В. Веневитинова и славянофилов. Был близко знаком с А. И. Герценом. Живо интересовался теорией философа Фридриха Шеллинга, в которой искусство рассматривается как одна из высших форм познания мира.
Желание изучить все, что непосредственно связано с искусством, ревностное отношение к своему делу, которое он считал служением, наложило определенный отпечаток на характер художника.
Характер очень непростой.
Сохранились воспоминания современников о том, как неприязненно относился Александр Иванов к развлечениям и пустому времяпрепровождению своих сотоварищей по искусству. Он мог прилюдно отчитать своих друзей, занятых карточной игрой в знаменитом римском кафе «Греко» – излюбленном месте русской диаспоры, мог демонстративно отказаться от пирушки «по случаю и без», мог разорвать отношения с человеком, поведение которого считал недостойным высокого звания художника. Естественно, все это не могло нравиться, склонному к богемному образу жизни, художническому сообществу. «Больной, сумасшедший, тоже мне – монах!» – такие эпитеты сопровождали Александра Иванова всю его жизнь.
Но был и небольшой круг истинных друзей. В беседах с ними, в размышления о прочитан-ном и сложилась идея будущего полотна – «всемирный сюжет», по словам самого художника.
На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира. Сей есть, о Котором я сказал: за мною идет Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня. Я не знал Его; но для того пришел крестить в воде, чтобы Он явлен был Израилю (Ин.1:29–31).
Тему «Явления Мессии народу» Александр Иванов стал обдумывать еще в начале 1830-х годов. Вот, что писал он в 1833 году в Общество поощрения художеств: «...Таким образом <...> я остановился на Евангелии – на Евангелии Иоанна! Тут на первых страницах увидел я сущность всего Евангелия – увидел, что Иоанну Крестителю поручено было Богом приуготовить народ к принятию учения Мессии и наконец, лично представить его народу! Сей-то последний момент, выбираю я предметом картины, т. е. когда Иоанн, увидев Христа, идущего к нему, говорит народу: „Се агнец Божий, вземляй грех мира!“ Предмет сей никем еще не делан, следовательно, будет интересен уже и по новизне своей».
Действительно, в мировой религиозной живописи был отражен в основном только момент крещения Иисуса Христа. Александр Иванов же решил показать реакцию народа на слова Предтечи о пришествии в мир Мессии и передать живописными средствами осознание каждой отдельной личности, представленной на полотне, этого величайшего события.
1837 год – официальная дата начала работы художника над произведением. Ни сам автор, ни его друзья, ни нетерпеливо ждущая публика не предполагали, что этот, потребовавший напряжения всех творческих сил, титанический труд растянется на двадцать лет. Были сделаны сотни этюдов (около 600!), художник тщательно подбирал типажи, мучительно искал способы максимально точно отобразить главную идею картины. Он даже просил за минимальные средства организовать ему поездку на Святую землю, но получил категорический отказ. Что, впрочем, не помешало художнику предельно реалистично передать на холсте ощущение наполненной солнцем палестинской природы.
И все это время Александру Иванову оказывал неоценимую творческую помощь его близ-кий друг Николай Васильевич Гоголь. Они познакомились в Риме, в 1838 году. Николай Васильевич, как человек нечуждый изобразительному искусству, сразу понял всю грандиозность замысла художника. И в личных беседах, и в переписке они детально обсуждали характеры персонажей, выстраивали основную концепцию произведения.
Но больше всего на Гоголя произвели впечатление личность художника, его жизненная позиция и самоотдача. Защищая Александра Иванова от нападок и едкой критики современников, Гоголь в книге «Выбранные места из переписки с друзьями» писал: «Сюда принеслись нелепые слухи, будто художники и все профессора вашей Академии художеств, боясь, чтобы картина Иванова не убила собою все, что было доселе произведено нашим художеством, из зависти стараются о том, чтоб ему не даны были средства на окончание. <...> Чего им опасаться Иванова? Он идет своей собственной дорогой и никому не помеха. Он не только не ищет профессорского места и житейских выгод, но даже просто ничего не ищет, потому что уже давно умер для всего в мире, кроме своей работы» .
И далее, прося о материальной помощи для художника, восклицает: «Устройте так, чтобы награда выдана была не за картину, но за самоотвержение и беспримерную любовь к искусству, чтобы это послужило в урок художникам. Урок этот нужен, чтобы видели все другие, как нужно любить искусство. Что нужно, как Иванов, умереть для всех приманок жизни; как Иванов, учиться и считать себя век учеником; как Иванов, отказывать себе во всем, даже и в лишнем блюде в праздничный день; как Иванов, надеть простую плисовую куртку, когда оборвались все средства, и пренебречь пустыми приличиями; как Иванов, вытерпеть все и при высоком и нежном образованье душевном, при большой чувствительности ко всему вынести все колкие поражения и даже то, когда угодно было некоторым провозгласить его сумасшедшим и распустить этот слух таким образом, чтобы он собственными своими ушами, на всяком шагу, мог его слышать. За эти-то подвиги нужно, чтобы ему была выдана награда» .
Но не только беспримерное трудолюбие и служение своему делу восхищало Гоголя. Писатель поражался особым духовным видением художника, которое так необходимо для человека, пытающегося в зримых образах донести до людей евангельские истины. И которое немыслимо без веры:
«Но как изобразить то, чему еще не нашел художник образца? Где мог найти он образец для того, чтобы изобразить главное, составляющее задачу всей картины, – представить в лицах весь ход человеческого обращенья ко Христу? Откуда мог он взять его? Из головы? Создать воображеньем? Постигнуть мыслью? Нет, пустяки! Холодна для этого мысль и ничтожно воображенье.
<...>Нет, пока в самом художнике не произошло истинное обращенье ко Христу, (выделе-но мною – С. А.) не изобразить ему того на полотне» .
Картина завершена. Закончился длинный период творческого и аскетического подвига. Удалось ли отобразить на полотне переломный момент человеческой истории? Доступны ли оказались мысли и идеи автора для зрителей?
28 мая 1858 года картину посмотрели члены императорской семьи. Ни сам Александр II, ни президент Академии художеств великая княгиня Мария Николаевна (дочь Николая I), ни сопровождающие их представители высшей государственной власти не высказали ничего определенного. Чувствовалось уважение к многолетнему труду автора и легкий холодок непонимания. Не-при-выч-но. Картина Иванова не поразила двор так, как в свое время, картина Брюллова «Последний день Помпеи».
3 июня, через секретаря гофмаршала императорского двора графа Шувалова художнику было передано, что картина его больше не может находиться в Зимнем дворце, а поместить ее в Испанскую галерею Эрмитажа для всеобщего обозрения, как предполагалось ранее, не представляется возможным. Полотно должно быть немедленно перенесено в Академию художеств.
Во вторник 10 июня 1858 года картину, вместе с эскизами, увидела публика . Реакция была разной. Писатель и очеркист Василий Толбин в журнале «Сын Отечества» выразил убеждение определенной части художественной интеллигенции, что автор не оправдал надежд и ожиданий. Академики живописи – представители традиционной школы – усмотрели в картине нарушение канонов, присущих исторической живописи: отсутствие «театрализованных мизансцен» и «героизации» главного персонажа, неприемлемый колорит, а также другие непонятные «вольности». Даже такой тонкий лирик, как Тютчев назвал изображенных на картине апостолов «семейством Ротшильдов».
Значительная часть молодых художников пожимала плечами: «Зачем все это?» В их пони-мании время классической религиозной живописи прошло. Уже ушел из жизни основатель критического реализма П. А. Федотов, надвигались шестидесятые с их острым социальным анализом современного российского общества, а вскоре и семидесятые с отказом студентов Академии писать дипломную работу на заданную тему и возникновением «Товарищества передвижных художественных выставок».
Но среди будущих «бунтарей» были и те, кто по достоинству оценил всю художественную и духовную мощь полотна Александра Иванова. Молодой студент Академии Иван Крамской, будущий глава Передвижников, в статье «Взгляд на историческую живопись» написал: «Твоя картина будет школой, в которой окрепнут иные детали, и она же укажет многим из молодого поколения их назначение…»
Идеолог славянофильства А.С. Хомяков воскликнул: «Видеть картину Иванова не только наслаждение, но гораздо большее: это событие жизни».
Так что же такого нового и нетрадиционного было в произведении Александра Иванова? Что вызвало столь противоречивые отзывы современников?
В первую очередь, – это главная тема картины: свобода выбора человеком собственного пути. Тема, никогда до Иванова, не поднимавшаяся в отечественном изобразительном искусстве. Художник решает ее следующим композиционным приемом: фигуру Христа (в отличие от первоначального эскиза) изображает на дальнем плане, а весь план передний заполняет фигурами людей. Именно через их позы, жесты, выражения лиц Александр Иванов показывает как эти, пришедшие на берег Иордана креститься, люди разного социального положения, возраста и духовного уровня воспринимают слова Иоанна Предтечи о явлении долгожданного Мессии.
Н. В. Гоголь писал: «Все <...> устремляются внутренним ухом к речам пророка, как бы схватывая из уст его каждое слово и выражая на различных лицах своих различные чувства: на одних – уже полная вера; на других – еще сомненье; третьи уже колеблются; четвертые понурили главы в сокрушенье и покаянье; есть и такие, на которых видна еще кора и бесчувственность сердечная. В это самое время, когда все движется такими различными движеньями, показывается вдали Тот Самый, во имя Которого уже совершилось Крещение, – и здесь настоящая минута картины» .
Другой отличительной стороной картины Иванова является тонко разработанный психологизм каждого образа. Каждый персонаж полотна – плод кропотливой работы автора, художественный синтез множества этюдов.
И, наконец, символика полотна. Александр Иванов не стремился привнести в картину какие-то таинственные, конспирологические знаки. В письме к отцу он писал о том, что хотел бы сделать своих персонажей узнаваемыми и понятными для зрителей. И действительно, глядя на полотно, мы сразу же определяем конкретного человека: воина, фарисея или раба. Но было бы весьма предосудительно считать, что картина предельно открыта и понятна. При доступности главного, она содержит символы и образы, для восприятия которых требуется определенный уровень знаний и развитое духовное начало.
Например, фигура раба – одна из важнейших. То, что этот, сидящий на корточках персонаж – раб, становиться понятно сразу. Но в гамме чувств, отображенных на лице этого человека, читается не только его социальный статус: это образ человеческой души, получившей возможность освободиться от рабства греха. Поэтому и изобразил художник рядом с рабом его господина, холеная обнаженная спина которого так контрастирует с аскетичной фигурой Иоанна. Жест правой руки господина будто бы останавливает, запрещает рабу повернуться в сторону приближающего Христа. В этих трех фигурах переднего плана ярко выражены и высота духовной жизни (Иоанн Предтеча), и низменность жизни плотской (господин), и жажда избавления от первородного греха (раб).
Или крест на посохе Иоанна. Это не только символ Креста Спасителя, но и креста, который берет на себя христианин, следующий за Христом.
Нельзя не сказать о традиции, характерной как для западноевропейской, так и для русской живописи. В исторических полотнах художники иногда изображали сами себя, подчеркивая этим свою сопричастность с людьми и событиями, изображенными на картине. Так было в «Последнем дне Помпеи», где Карл Брюллов написал себя в виде юноши-живописца. Так же и в «Явление Мессии» (авторское название картины) изобразил себя Александр Иванов. За фигурой Иоанна Предтечи, в группе сидящих людей, виден странник в шляпе, черты лица которого напоминают самого художника. А профиль длинноволосого мужчины в красном плаще (в правой верхней части композиции) имеет явное сходство с Гоголем.
Любой автор в своем произведении старается поставить вопрос: а как вы, зрители, слушатели, читатели относитесь к тому, о чем я вам рассказал? И такой вопрос звучит в картине Александра Иванова: что для вас, современники, значит приход в мир Спасителя?
В 1880 году, в статье «О значении Иванова в русском искусстве», выдающийся критик В. В. Стасов подвел итог двадцатилетним спорам о главной картине художника: «...картина, совокупившая, как в сжатом фокусе, все лучшее из лучшего, собранное, словно драгоценные жемчужины, многими годами, представляет такое соединение необычайных достоинств, которое не превзойдено никаким на свете живописцем одного с Ивановым рода и направления» .
Александр Андреевич Иванов скончался 3 июля 1858 года, меньше чем через месяц после публичного показа своего главного труда.
Из домовой церкви Академии художеств, где при стечении большого количества народа проходило отпевание, скромный гроб пронесли на руках до кладбища Новодевичьего монастыря. И на пути следования прозвучали строки поэта Петра Вяземского:
... Поэт и труженик-художник!
Отвергнув льстивых муз треножник
И крест единый возлюбя,
Святой земли жилец заочный,
Её душой ты угадал
<...>
И то прозрел, что никогда
Не увидать телесным оком.
<...>
Священной книги чудеса
Тебе явились без покрова,
И над твоей главою снова
Разверзлись в славе небеса.
<...>
В картине, полной откровенья,
Всё это передал ты нам,
Как будто от Предтечи сам
Ты принял таинство крещенья.
2017