Аннотация к роману:
Действие книги происходит во время Второй Мировой Войны, в одном из сел, волею судьбы оказавшемся на самой линии фронта. Несмотря на объявленную эвакуацию, многие из жителей отказались эвакуироваться. Прошедшие через продразверстку, через раскулачивание, они утрачивают всякую надежду на спасение,им некуда уходить, у них нет другого дома, и они оказываются как бы между молотом и наковальней, где смерть ожидает как по ту, так и по другую сторону.
Предлагаю вниманию читателей первые пять глав произведения, которые планирую выкладывать по одной из расчета один раз в неделю.
На данный момент эта книга выкладывается полностью на ресурсах платной подписки "Целлюлоза" и "Либстейшн".
Заинтересовавшихся и желающих прочесть книгу полностью приглашаю зарегистрироваться по ссылкам:
https://zelluloza.ru/register/24914/
https://libst.ru/?ref=3994
Подробная информация об авторе и его произведениях размещена на страничке "В Контакте" по ссылке:
https://vk.com/id313146208
Глава 2. ИВАН РУБИТ ДРОВА
Иван Евдокимов оглядел кладку дров. Все эти дрова он нарубил для Борщовых в лесу, и принес сюда еще три дня назад. Как-никак, а в доме жили две женщины, причем одна из них была уже пожилая и больная. Мужская помощь им была как нельзя более кстати. Трудные времена, и трудная жизнь. Если никто не будет никому помогать, то, что тогда будет с людьми, как они выживут?
Выбрав из кладки полено покрупнее, Иван подошел к большому пню, на котором всегда рубили дрова. Поставив полено на попа, он примерился, и осторожно ударил топором. Мысленно он приготовился к вспышке резкой боли в спине. Много лет он уже страдал этой напастью. Врачи поставили ему диагноз «смещение позвонков», но он подозревал, что в его спине гнездится еще какая-то пакость. Иван и сам точно не помнил, когда это у него началось, и с чего. Может быть, он поднял что-нибудь тяжелое, или еще как-нибудь перегрузил свой позвоночник. Сейчас это уже не имело значения. Однако болезнь эта осталась у него навсегда, и время от времени заставляла его очень сильно страдать. Боль иной раз была столь невыносимой, что укладывала Ивана в постель, бывало, и не на один день. Причем все это время он не мог даже разогнуть спину.
Топор опустился на полено, расколов его на две части. Корпус Ивана устремился вниз, вслед за топором, и он приготовился к волне боли, которая должна была электрическим током пронзить все его тело. Нет, слава Богу, никакой боли.
Иван заметно расслабился: может, в этот раз пронесет. О, это было бы очень хорошо, он сможет безболезненно наколоть дров. Конечно, Полинка и сама вполне могла бы выполнить эту работу, но Иван не мог спокойно стоять и смотреть, как женщина исполняет мужские обязанности.
Он поставил второе полено. Снова удар, и снова полено разлетелось на две части. Пока хорошо, спина не давала о себе знать. Хоть зима уже давно закончилась, и на носу теперь был май, дрова в избе все равно были необходимы. Печь топить приходилось и летом. Если и не для отопления, то для приготовления пищи. Это в городах люди не нуждались в дровах, везде был газ проведен, а здесь…
На стук топора из дома вышла Полина, на ходу запахиваясь в какую-то неопределенного цвета кофту. Полина была блондинкой, но свои волосы постоянно прятала под серым платком. Ее лицо, которое, признаться, нельзя было назвать красивым, казалось изможденным из-за перенесенных душевных травм и переживаний. Все эти следы прошлого неизгладимым клеймом отпечатались на лице женщины, старя его, и делая еще больше некрасивым. Тусклые серо-голубые глаза казались безжизненными. В них было откровен-ное безразличие, как к окружающему миру, так и к самой себе.
Увидев рубящего дрова Ивана, она воскликнула:
- Ой, Ваня, что же ты меня не позвал?
Евдокимов примерился к следующему полену.
- Для чего же звать? – добродушно отозвался он.
- То есть как для чего? Я бы тебе помогла. Что же ты, один за нас трудиться будешь? А мы на твоей спине сидеть должны?
Иван снова взмахнул топором, и головешки разлетелись в стороны. Полина придерживала рукой кофточку, и переминалась с ноги на ногу – ей было неловко от того, что этот чужой для них человек бескорыстно им помогает. Впрочем, Иван помогал не только им одним в деревне.
- Не женское это дело – дрова рубить, - мягко сказал он, берясь за очередное полено.
- Женское, мужское, - проворчала Полина. – Сейчас в этом нет никакой разницы. Это до революции четкое распределение было: женщина делала женское дело – детей растила, обед варила, да пряжу пряла. А мужчина был кормильцем, и защитником семьи. А теперь что же, мужики почти все повымирали; кого новая власть в расход пустила, а кого бандиты на большой дороге зарезали. Женщина теперь сама собой мужика заменяет.
- Женщина должна всегда оставаться женщиной, - назидательно сказал Иван, раскалывая следующее полено.
- Давай, хотя бы, дрова в дом занесу.
- Это другое дело, - согласился Евдокимов.
Полина принялась голыми руками собирать нарубленные головешки, не обращая внимания на занозы, которые, без сомнения, впивались в ее ладони, и в пальцы.
Майор Филипп Плетнев шел по направлению к деревне, которая находилась не далее, чем в полутора километрах от позиций, занимаемых его воинскою частью. Затишье продолжалось уже несколько часов, и майор решил, что вполне может успеть осмотреть окрестности. Он уже отдалился на достаточное расстояние от расположения своего полка, но все равно старался держаться вблизи деревьев. Боевой опыт говорил ему, что открытая местность является врагом для солдата.
Спина сама пригибалась к земле, и майору было не просто заставить ее выпрямляться. Инстинкт самосохранения подсказывал ему вообще лечь на землю, и передвигаться ползком.
Поправив висевший на правом плече трофейный автомат Шмайссера, который он забрал у мертвого немецкого солдата, майор бросил долгий взгляд в сторону вражеских позиций. Само собой, он не смог ничего разглядеть - расстояние было слишком большим. Однако не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что враг точно также высматривает тебя, и возможно, какой-нибудь снайпер уже держит на прицеле.
Умереть вот так, в самый разгар весны, перед самым первомайским праздником – что может быть хуже этого? На деревьях и кустах уже начали распускаться листочки, но они еще были слишком малы для того, чтобы служить надежным укрытием. Пройдет еще совсем немного дней, и леса зазеленеют по-настоящему. Но доживет ли он до этого времени? Доживет ли вообще кто-нибудь из его полка?
Майора Плетнева заставил пойти в деревню, в этот хмурый день 28-го апреля, рассказ о странном человеке в черном, который он услышал от одного из своих солдат сегодня утром. Кто это, действительно ли здесь объявился поп или же мальчишке просто показалось? Если он не ошибался, и это в самом деле один из уцелевших священников, то это могло быть угрозой. Священник – чуждый советской власти социальный элемент, ему не за что было ее любить, а, следовательно, он вполне мог оказаться фашистским шпионом, или же стать им в любой момент.
Снова пущенный тревожный взгляд в сторону вражеских позиций. Внутренний голос призывал его пригнуться как можно ниже. Плетнев, несмотря на все свое атеистическое и материалистическое мировоззрение, верил в то, что интуиция играет не самую последнюю роль в жизни человека. Существовало множество доказанных примеров того, как интуиция спасала людям жизнь.
Майор пощупал рукой кобуру с пистолетом, висящую у него на поясе, и снова провел ладонью по стволу автомата. Это придало ему немного уверенности, хотя он прекрасно понимал, как мало ему будет пользы от того, и от другого, если на той стороне поля выстрелит снайпер или заработает тяжелый дальнобойный пулемет. Тем не менее, ощущение оружия под рукой успокаивало, и это уже было хорошо.
Об этой деревне вообще ходило множество самых неприятных слухов. Да сам тот факт, что большинство ее жителей наотрез отказались эвакуироваться, уже говорило не в ее пользу. Сами жители внушали подозрение. Хоть он и не видел ни разу ни одного из них лично, но одно то, что они хотели умереть в своих родных местах, уже вызывало гнев у Плетнева.
Хотят умереть. Одно это уже было выпадом против советской власти. Это что же, получалось, что в стране советов жить нельзя, а можно только умирать? Речи, достойные контры, да только за одно это их всех надо к стенке поставить. Да и кто вообще живет в этой деревне? Одно кулачье, частные собственники, и просто враги народа. Ведь это они во время голода не хотели отдавать хлеб на нужды народа. В то время, когда в городах люди умирали от недоедания, они на мешках с зерном сидели.
Еще в годы гражданской войны Филипп Плетнев служил в ЧК, и занимался экспроприацией продуктов у крестьян, которых и он, и все остальные его соратники, считали кулаками. Правда, никто из них, в том числе и сам Плетнев, не задумывался над тем, что все эти «кулаки», чтобы добыть этот хлеб, трудились от зари, и до зари, в поте лица своего. Что у всех этих кулаков, имевших одну лошадь и одну корову на семью из семи и более человек, просто не оставалось больше ничего, и они все обрекались на голодную смерть. Всего этого Плетнев не видел, да и не хотел видеть. Им руководствовала только злоба и ненависть. Он видел в этих работягах только своих и классовых врагов. Это была та самая ненависть, которую всегда испытывает лентяй и пропойца к тому, кто не пьет, и кто с утра до ночи трудится для того, чтобы прокормить и обеспечить свою семью.
И сейчас, подходя все ближе и ближе к деревне, майор Плетнев вдруг осознал, что боится уже не только фашистских выстрелов, но и удара в спину от одного из тех, кого он когда-то грабил, и обрекал на голодную смерть. В душе своей он ненавидел и боялся, как кулаков, так и крестьян, которые все сливались для него в одно целое.
Они все враги советской власти, власти народной и власти трудящихся. Хотя ему даже не приходило в голову задуматься над тем, что это за народная власть такая, которая воюет со своим собственным народом, и для которой почти половина населения является врагами. Плетнев не осознавал того, что именно тот факт, что он собственноручно грабил и уничтожал крестьян, и является первопричиной того, что он ставит крестьянство, как класс, в ряды своих врагов. Он не мог даже допустить и мысли, что врагом являются не крестьяне, а он сам.
На подходе к деревне майор остановился возле колодца. Пересохло горло, и хотелось пить.
Плетнев снял фуражку, и вытер со лба рукавом пот. Некоторое время он пытался понять, чего же он, собственно, боится, пули немцев или же выстрела из двустволки какого-нибудь кулацкого сынка, то есть человека, которого он или ему подобные, лишили отца и имущества.
Опустив «журавель» в колодец, и набирая воду, майор настороженно наблюдал за деревней. Ему казалось, что при его приближении все жители попрятались в дома, и теперь в страхе и злобе наблюдают за ним, сжимая в руках топоры и ружья.
Где-то со стороны деревни, и в самом деле, послышался звук ударов топора.
Майор неторопливо вытянул из колодца ведро, и напился воды. В тот момент, когда он пил, он буквально всем телом ощущал, что на него направлены кулацкие ружья, и что в любой момент может прогреметь выстрел.
Ему пришлось напрячь все силы, чтобы сохранить самообладание, и не показать, что он боится. Напившись, он поставил ведро на край колодезного сруба. Нет, вроде бы никто не собирался в него стрелять.
Вроде бы.
Однако все равно следовало быть настороже. Майор передвинул поудобнее автомат, и положил правую руку на его ствол, придерживая оружие.
Из деревни снова послышались удары топора – судя по всему, кто-то рубил дрова.
Неторопливым шагом Плетнев двинулся на звук. Где-то заблеяла коза, и он словно воочию учуял запах навоза. В его голове вдруг завертелись картины из далекого детства. Хоть Филипп сам родился и вырос в городе, все же он не раз бывал в деревне, где жили его бабушка с дедушкой. И почему-то они отнюдь не казались ему ни врагами народа, ни кулаками.
Революция все изменила в одночасье.
Входя в деревню, майор подумал о том, кого же он, все-таки, рассчитывает здесь увидеть? Толстого и страшного попа, с крестом в руках, и свирепо глядящего на него? Или же кого-нибудь из местных жителей, чтобы расспросить его об этом попе?
Снова заблеяла коза, и словно в ответ ей застучал топор. На этот раз звук был уже гораздо ближе.