– Давай поиграем? – предложила мне бабушка, вопреки своему обыкновению никогда не предлагать игр первой. Мне на тот день было уже целых шесть лет. Я обрадовалась, и поинтересовалась:
– А во что?
– В школу! – подмигнула мне бабушка. Из этого подмигивания следовало, что школа – это что-нибудь хитрое, и потому нехорошее.
– А что это такое?.. – на всякий пожарный случай решила уточнить я.
– Это – то, куда ты скоро пойдёшь.
– Ух ты!.. – тут я взаправду обрадовалась. Я куда-то пойду! Ну наконец-то!!! Ведь я никогда никуда не ходила с бабушкиного двора. За всю мою короткую жизнь к тому времени он стал мне абсолютно привычен, и, признаться, порядочно надоел. Я загорелась:
– Давай играть в школу!
Бабушка удовлетворённо ухмыльнулась. Похоже, она была довольна – то ли моим энтузиазмом, то ли произведённым ею эффектом. Она объявила:
– Тогда сейчас у нас будет урок.
– Настоящий?..
– Нет, ненастоящий.
– Игрушечный?
– В школе – не игры, там – уроки. Там у тебя и будут настоящие уроки, а сейчас я покажу тебе, какие они! – объясняла бабушка на удивление терпеливо. Я была настолько заинтригована, что готова была посмотреть даже на ненастоящий урок.
Бабушка торжественно принесла разлинеенный лист бумаги, ручку и простой карандаш, и разложила всё это передо мной. До этого мне попадались только цветные карандаши и белые бумажные листы в альбомах для рисования. А уж ручек – настоящих ручек! – мне, как маленькой, никогда не давали. Я жадно пожирала глазами школьные принадлежности и ёрзала на месте от нетерпения, как перед праздничным тортом. Только и ждёшь: когда же его разрежут?..
Писать печатными буквами я умела. Мама научила меня делать это цветными карандашами в альбоме, где были другие мои рисунки. Но теперь – теперь всё по-взрослому!.. Я страшно гордилась тем, что со мною сегодня играют в школу.
– Напиши алфавит! – даёт первое задание бабушка.
Я пишу. Она наблюдает. Зевает – ей, кажется, скучно за мной наблюдать. Где-то на букве Д, не похвалив за успехи, она меня останавливает:
– А слова ты писать умеешь?
– Умею! – ликую я. Вот сейчас я точно её поражу тем, какая я умная, и она наконец-таки будет довольна мной.
– Напиши слово «лыжи»! – приказывает мне бабушка.
Я радостно хватаюсь за ручку, и принимаюсь за дело. Уж что-что, а такое простое слово – я знаю, как пишется!.. Корпея над листочком, чтобы непременно вышло красиво, я старательно вывожу: «ЛЫЖЫ»
– А вот и неправильно! Вот и неправильно! – бабушкиной радости нет предела. Она смеётся и потешается над моей недостаточной грамотностью.
– «ЖИ-ШИ пиши с буквой И»! – оглашает она правило. С высоты своей образованности, которой она только что умудрилась блеснуть, бабушка снисходительно улыбается, видя, какое расстроенное у меня стало лицо.
– А как правильно?.. – от обиды я чуть не плачу.
– Вот как! – бабушка исправляет красной ручкой мою неверную букву прямо поверх, и надпись становится неразборчивой.
– Я не вижу, – честно признаюсь я, – что это теперь здесь написано?
– Гра-мо-тей-ка! – сердито выносит вердикт она, и я понимаю, что на сегодня урок окончен. Бабушка уходит на кухню готовить гуляш. Мои хлынувшие из глаз слёзы вытирает крошечным белым платочком подоспевший вовремя дедушка. В ответ на его встревоженные расспросы я рассказываю ему о произошедшем, и горько прошу:
– Пусть бабушка больше не делает мне уроков!..
Дедушка только пожимает плечами и сокрушённо вздыхает в ответ:
– Понимаешь, внучечка, я не могу ничего с ней поделать. Такая уж она, какая и есть. Не обижайся ты на неё. Не надо плакать.
Похоже, что дедушка не защитит меня от повторения этой обиды! Глубоко расстроенная, я смиряюсь перед такой безысходностью, и, чтобы не усугублять свои неприятности ещё больше (потому что бабушка не любила моих слёз, и могла вернуться в любой момент), потихоньку перестаю всхлипывать.
«Урок» не проходит задаром. С этого дня я больше не хочу идти в школу, и уже ненавижу уроки.