В ОТПУСК
... "Отче, дай ответ,
где мне в детство,
приобрести билет?"
"Где зла и горя нет,
а любовь, в наследство!"...
Лучик солнечный, сделал своё дело,
Нашёл моё лицо, сквозь кровли щель,
Разбудил шальной, а спать ещё так хотелось,
Да петух, "а ну вставай" - на своём пропел.
Слышу, как в хлеву доит бабушка Пеструху,
Она "до хозяйства", "поднялась чуть свет",
У ворот Трезорка, облаял пастуха Петруху,
Это в моей жизни, первый на селе рассвет.
Как уютно спать, на сельских сеновалах,
На таком душистом, тёплом и мягком сене,
Зевая потянуться, до "хрустей" в суставах,
"Расставаясь", со сладкой, сонной ленью.
Но вдруг трезвон какой то в голове,
Однотонно-назойливый, очень вредный,
Эх, неужели мне снится всё это во сне,
А вроде нет, просыпаюсь у деда в деревне.
Где телки и коровы, звеня колокольцами,
Приняли нашу Пеструху, к себе в стадо,
А сонный пастух, его погнал за околицу,
На луга заливные, что с запрудой рядом.
Вот слегка хриплый голос дедушки Васи:
«Чё бабка, «опухла» в печи поди пшёнка,
Мечи ка на стол пирогов, молока и кваса,
Накорми нас от пуза, особно внучонка»!
Похвастался тут же: «Я и ему наладил косу,
Ить вдвоём то мы с ним, даже горы свернём,
На цельный годок, свежих «сенов» накосим,
Да лукошко нам дай, мы и грибков соберём».
Вот слышу опять тревожный шум звонка,
А душой понимаю, что ему вовсе не рад,
Он как бы назойливым эхом, издалека,
А вижу бабушку, и её на дедушку взгляд.
"А чивойто ты от болтаешь шибко важко,
Не "мырнул" ли ты мухомор ужо за печь",
У бабушки там "упрятана" фляга бражки,
Но от деда трудно её спрятать и сберечь.
Ведь он всю войну "прошёл" в разведке,
Ему смекалка, до Берлина помогла дойти,
Иль бабка дома флягу спрячет, иль у соседки,
Ему совсем не сложно, в тот же час её найти.
Бабушка поцеловала меня в щёки, "на дорожку",
"Гляди т ко дед, внучок то наш, ужо мужик,
Балуй сам там леший, "квасом" по немножку,
Не гони малого, он ещё к работам не привык".
"И ещё присматривай за малым, старый пень,
Ни в ком разе не давай косу тоть, самому точить,
Определяй ему прокосы лёгкие, да там где тень,
Но сначала, пим дырявый, поучи его косить"!
Коса на плече и походка уже не как у ребёнка,
Так это я раньше, "малышом сопливым" был,
Идут "косари", мимо соседки рыжей девчёнки,
"Дозадавался", и в коровью лепёшку ступил.
Тут же конечно её смех противно-ехидный,
И дед ухмыльнулся: "Ничо, это к деньгам",
За неуклюжесть свою, ух как стало обидно,
Первый день свой рабочий испортил сам.
Ещё дед добавил, меня за чуб потрепав:
"То пустяки, что пристанет паря к ногам,
Ты живи внучек так, свою гордыню уняв,
Что бы оно не пристало к душе и к рукам!"
И снова какой то звон, противный и злой,
Набатом опять гудит в голове колоколами,
Но нет, прошло и дедушка рядом со мной,
Вот и пришли, по пояс трава мне местами.
Берёзки нас шёпотом нежным встречают,
Как девчонки-невесты, "ведут в хороводе",
Хор птиц и цикад взлететь вдохновляют,
Сердцем, к птаху-маэстро, на небосводе.
Косу быстро освоил, дед похвалил: "Молодец",
Я ровно косить и не отставать от него старался,
А тот ворчал: "Ты поглянь ко, загнал шельмец",
Конечно лукавил он, нарочно мне поддавался.
Вот уже солнце в зените, ещё и в теле усталость,
А коса вдруг стала сама, "носом корни клевать",
Да руки и плечи, как то "потяжелели" малость,
Дед сказал: "Ну всё, шабаш, ить пора отдыхать".
Пьяный запах скошенной травы и лесных цветов,
Краюха хлеба с молоком, под берёзовым шатром,
Чуток подремав в тени, собрали больше бы грибов,
Но дед сказал: "А что зверушки будут есть потом"!
"Они поглянь т ко, вона и тут и там шныряют,
Сердитые, за то что мы пришли раззор творить,
Мол чужаки, готовить провиант к зиме, мешают,
Ужо хватит гостевать, вам пора отселя уходить"!
И тут я понял цокот звонкий, белки над собою,
Которая металась нервно, по сосновым веткам,
А ежиха, под черникой, загородила путь собою,
Фыркала, меня не подпускала к своим деткам.
А мне так хотелось их на руки тихонько взять,
И дать немножко молочка, да хлебушка кусок,
Дедушка сказал: "Если с лаской и не напугать,
Мож поснедают",- налив им молока в листок.
Унюхав хлеб и молоко, ежиха злится перестала,
Подпустила, не сильно близко, к своей норке,
Как я присел на корточки, с тревогой наблюдала,
И как я придвинул к ним молоко и хлеба корку.
Дед мне: "Отойди маненько, пусть поедят зверушки,
Они поди ж ещё не видели людей, ото и нас боятся",
Я не знал, что ежата как мягкие, пушистые игрушки,
Бусинки глаза, так хотелось к ним щекой прижаться.
Ну вот опять, в голове набат сознание затмил,
Уже достал, обуяли меня возмущение и досада,
Он не только моё тело, он мою душу разбудил,
"Эй, будильник-работяга, не спеши, не надо!"
Встал, "автоматом" кофе, принял ванну и побрился,
Как цирковая лошадь, пошёл по кругу, по квартире,
В семь разбудив детей, возмущения от них добился:
"Каникулы же ведь, ты самый вредный папка в мире".
И совсем проснувшись, в себя, в реалии вернулся,
Ведь сегодня первый день, как в отпуск я пошёл,
От сна из детства, как от наважденья отряхнулся,
Включил компьютер, и в интернета сеть "зашёл".
Озадачил машину поиском моей деревни детства,
Машина честно выдала: "жива Калиновка твоя",
И что заповедник там, с нею рядом по соседству,
Защемило сердце, затрепетала вдруг душа моя.
Чётко вспомнил, первый деревенский отдых свой,
Бабушку любимую, её ласковый и добрый взгляд,
Весёлый дедушка, борода лопатой, будто домовой,
И пёс Трезорка, лизнуть мне руки всегда был рад.
Память выдала мне первый день с косой в руках,
Мы с дедом правда, прилично «сенов» накосили,
Сердитую ежиху-мать, с выводком ежат в кустах,
Которых мы всё же молоком и хлебом покормили.
Как дед, хватаясь за живот, на до мной смеялся,
То я кувыркнулся, зацепившись за корягу и упал,
Тогда я по траве высокой за зайчишками гонялся,
Да с разгона, в муравейник голым животом попал.
Дед смеясь сказал: "Всё, ты принял крещенье боевое,
Задружил и со зверушками и с мурашами пообщался",
Смывая с меня кусачих насекомых, из родника водою,
Добавил: "Лес наказал тебе, сюда чаще возвращаться".
И сам в малине зацепился бородой, тут оба насмеялись,
А по пути домой, нас поманил прохладой чистый пруд,
Там деревенские мальчишки шумно и весело купались,
Дед мне: "Айда и мы, у нас сегодня был ударный труд".
Когда впервые дедушку, я без рубахи при свете увидал,
От бурых, рваных на нем рубцов и шрамов ужаснулся,
Я конечно знал, что мой дед по всей Европе воевал,
Живым и целым, в орденах домой с войны вернулся.
На мой вопрос о боли, он ответил грустным взглядом,
Сказав: "Боль была от их погрома на Земле Родной,
И больно хоронить друзей, воевавших с тобою рядом,
И эта боль, покуда буду жив, в душе всегда со мной".
"Тогда пришла фашистская орда, нас покорить,
Но мы были духом крепче, хоть и в лаптях ходили,
Не можем мы, склонивши головы, в неволе жить,
Потому мы отстояли Родину и злодеев победили".
«Мы не зря внучёк, когда то кровь свою "пролили",
За Мир, за Родину, сражались с друзьями боевыми,
Это чтобы нынче вы не зная горя, беззаботно жили,
И погибших почитали, делами добрыми, благими!».
Накупались вдоволь, дедушка "крепким" оказался,
Больше двух минут, мог продержаться под водой,
А я только полминуты смог, как только не пытался,
На предзакатном солнышке обсохли и пошли домой.
Зря рыжая соседка пыталась "глазками стрелять",
Ведь "в развалку" рядом с дедом, парубок шагал,
Не "к лицу" мне, на девчёнок взор свой обращать,
Но не сдержался сам, отомстил, язык ей показал.
После горячей баньки с паром на хлебном квасе,
После парочки ушат, из колодца воды холодной,
Мы важно по мужски, за стол сели с дедом Васей,
Объявили бабушке, "ох как" мы устали и голодны.
Ну а бабушка, серьёзность момента поддержала:
"Ураталися кормильцы, у меня ужо пирог поспел",
Мне чашку киселя из ягод, деду малиновки подала,
И залюбовалась, как я её вареники за обе щёки ел.
Дед смеясь, рассказал о моём поведении в лесу,
Как я красивых мухоморов, в лукошко собирал,
Но похвалил, мол "бойко" держал в руках косу,
О ежатах, муравьях, а о бороде в малине умолчал.
Над этим, уже все вместе до икоты насмеялись,
Бабушка, целуя, тискала меня, а я не возражал,
Сказали ей спасибо, и до рассвета попрощались,
Полезли с дедом, укладываться спать, на сеновал. …..
...Мне стыдно, став взрослым, стариков не навещал,
Они, в один год, вдруг поменяли мир наш на иной,
Отец сказал, что в деревне домик, мне дед завещал,
Дай им Господи на небесах, жизни вечной и покой.
Мне уже слегка за сорок, я покуда полон сил,
Тружусь на благо Родины, всегда среди друзей,
"Имею честь", ни от кого свой взгляд не отводил,
С женой "растим", двоих очаровательных детей.
Жена в последней смене, врачом на "Скорой",
Уже куплены путёвки нам, на курорты Ниццы,
В "заграницу", в полночь завершились сборы,
Жена и дети, впервые побывают за границей.
Уж чего душой кривить, я туда поеду без охоты,
Другое во мне желание доменным огнём горит,
Вот приедёт сейчас любимая, со своей работы,
Сознаюсь ей во всём, она поймёт меня, простит.
А ещё так хочется к высшим силам обратиться,
Наверно где-то во Вселенной нашей есть такие,
Чтоб туда меня пустили, куда душа стремится,
В обмен согласен на разумные, условия любые.
Я ради этого, пока бьётся сердце, работать буду,
От будущих отпусков готов отказаться навсегда,
И про выход на пенсию, легко и напрочь забуду,
Ради того, чтобы в детство вернуться и в те года.
Как в детстве, радость доставить и деду и бабушке,
Чтобы Трезорка в восторге мне руки и нос облизал,
А на столе опять пироги, кисель и горкой оладушки,
И старый патефон, нам полонез Огинского сыграл.
А бабушка охая, пожурила бы моих отца и мать:
"Гляди т ко дед, они "заморили" совсем ребёнка,
И науками замучили, пойду я полдник накрывать,
Ну т ко в баньку, и будем "исправлять" внучонка".
Чтобы ещё разок туда вернуться и всё это пережить,
Готов, выкладываясь весь, пахать до седьмого пота,
И где угодно, Высшим силам и Отчизне послужить,
Лишь бы ради мира на Планете, была моя "работа".
Поубирав границы, объединил бы снова всех славян
За что сражались героически, когда то наши предки,
Открыл бы Истинные Храмы, для наших прихожан,
Чтобы Любовь, Добро и Веру, там познавали детки.
Я бы деревеньку - кормилицу, вновь "поднял с колен",
И научился бы "хлеба растить", сеять, жать, пахать,
Хотя бы месяц дали, в моё детство отпуска взамен,
А коль не месяц, то хоть недельку там бы побывать.
Хотя понятно, что и без волшебства и высших сил,
Я желаю Мира и Счастья своему народу и стране,
И если б с Джином или с Рыбкой Золотой дружил,
Ни одного "желания", не попросил бы лично мне.
Ну вот опять звенит звонок, нет это телефон,
Это из другого города звонят мои отец и мать,
И будто продолжая, ностальгический мой сон,
Предложили нам, в Калиновку ехать отдыхать.
Не может больше психика с разумом бороться,
К моему стыду, эгоизм надо мною "верх берёт",
А душа предательски, впереди меня уже несётся,
Туда, в деревеньку милую, где эхо детства ждёт.
И понимая, что не вправе, за всю семью решать,
Решил честно сдаться, на "суд" любимой и детей,
Знаю сынок всегда готов, за отца "горой стоять",
Дочь за маму, и мудрый "приговор" будет за ней.
Я представляю что годы "сделали" с подворьем деда,
Ничего, я прораб и у нас есть рук мужских три пары,
Конечно если семья будет согласна и мы туда поедем,
Сердце я в него вложу, помолодеет деда домик старый.
Ну слава Богу, вот с работы наша любимая пришла,
А то воображение моё, меня сильно далёко занесло,
По моим пылающим щекам и взгляду, сразу поняла,
Что нам семьёй, поехать в Ниццу время не пришло.
Сынишку уговаривать нам вовсе не пришлось,
Мы его Василием, в честь деда моего назвали,
А для рыбалки, в гараже снаряжение нашлось,
И резиновая лодка, его глазки неоном засверкали.
А восьмилетняя дочурка, вдруг "надула губки",
"Папа, мама, ведь путёвки в Европу пропадут,
И мама для курорта, мне вчера купила юбку",
Убедили тем, что бабушка и дед уже нас ждут.
Загрузили прицеп и Волгу, под самую "завязку",
Инструментом и только очень нужными вещами,
Мы всей семьёй, давно хотели в "Нашу Сказку",
И которая уверен, тоже "рада" встречи с нами.
По пути, на радость всем, забрали моих отца и мать,
И комфортно смогли в одной машине разместиться,
Мать сказала: "Мы в деревню едем не только отдыхать,
Но и душам предков наших, низко в пояс поклониться».
С песнями и шутками мы неслись навстречу ветру,
Наша "тридцать первая", даже иномарки обгоняла,
Как стометровку, лихо одолели триста километров,
Мы знали, на финише нас желанная награда ждала.
Подворью деда, добрые соседи не дали "умереть",
Хотя покосились окна и слегка "присела" крыша,
А калитка стала так сиротливо, жалобно скрипеть,
Я вдруг замер у неё, пытаясь прошлое услышать.
И вот по душе и сердцу, вдруг пронёсся голос эхом,
Как в детстве, моей доброй и любимой бабушки,
"Гляди т ко дед, ить к нам внучек то наш приехал,
Стопи т ка баньку ушло, а я "заведу оладушки"...
2000 год.