Предисловие.
В молодости я удивлялся, когда у моей Ирины Ивановны вдруг появлялись слезы, краснел нос и щеки ни с того, ни с чего. По всему было видно, что это сладкие слезы. Чаще всего появлялись они в кино во время совершенно не подходящих для этого сцен. «Давай платок» шептала жена и начинала хрюкать и сморкаться. Потом она стала брать в кино два больших мужских носовых платка. Я иногда раздражался, мне было стыдно перед соседями, которые недовольно оглядывались на нашу суету. Потом это стало происходить в кресле перед телевизором. Удобно и приятно. «Сейчас посмотрю сериал, расслаблюсь, поплачу!»
И только совсем недавно я понял что это такое, когда дописал последние слова первой главы воспоминаний о Салехарде. Эта глава о пребывании летом 1949 года в пионерском лагере под Вологдой. Цитата:
«Увы, я больше не встретился с девчонками из салехардского детдома. По моему их куда-то перевели. Но в памяти остались очень светлые воспоминаниях.
Было пять часов утра. Я поставил точку и вдруг ни с того, ни с сего сладко защемило в груди и из глаз градом полились слезы. Я не могу объяснить, почему так бывает, но понял что бывает. А почему? Наверное не надо задумываться и теоретизировать. Мне раньше такое было не дано, но, наконец, к концу жизни душа помягчала.
А когда остыли эмоции северных воспоминаний, моей душой снова завладели неотступные мысли о судьбе российских деревень и маленьких провинциальных поселков. И вот я возвращаюсь к основной теме моего повествования, в течении которого еще не раз откроются краники моих глаз.
Автоназия.
В течении двадцатого века исчезло коренное сельское население. Не устояла и окончательно умерла крестьянская цивилизация на просторах России. И умерла она потому что ее перестали рассматривать как образ жизни и форму существования населения нашей страны. Ее стали принимать за функциональный орган обеспечения жизни городов и всех институтов государственности. И вот огромный человеческий потенциал этой цивилизации иссяк. Последнее двадцатилетие было периодом автоназии. Огромный идеологический шприц, наполненный ядом чужеродных бактерий фермерства, резко воткнули в обескровленное тело колхозного сельского хозяйства. И сильно больная российская сельская цивилизация умерла. Последние средства жизнеообеспечения сельского населения исчезли после ликвидации колхозов и совхозов. Перестали бесплатно чистить дороги, возить дешевые хлеб и газовые баллоны, бесплатно чинить электропроводку, снабжать сеном колхозную лошадь, которая жила в каждой деревне. Зернохранилища опустели. Колхозникам стало негде «прихватить» лишнего зерна и сена, чтобы прокормить своего поросенка и свою корову. Ведь только из-за такой надежной поддержки были возможны низкие зарплаты колхозников. Жили они конечно не на зарплату. Не стало колхозных тракторов, стоявших прямо рядом с домами трактористов. Эти трактора были в полном распоряжении колхозников. Привезти за пресловутую бутылку пяток рулонов сена мокнувшего на колхозном поле было всегда возможно, если кончилось свое. Колхозники держали своих коров, унаваживали свои большие усадьбы, продавали в сезон дачникам молоко, сдавали на приемных пунктах картошку, мясо, молоко. Ездили отдыхать по бесплатным путевкам в санатории. Получали по своей льготной очереди советские автомобили, мотоциклы, имели возможность купить буквально за копейки кирпич, шифер, пиломатериалы. В деревне можно было при желании жить.
Но город засасывал людей к себе. Потому что колхоз перестал быть образом жизни, а сделался производственным предприятием. И показатели его были производственными. Сейчас поясню. Если колхоз пресекал мелкое хищение, то его показатели улучшались. А ведь по сути он сделался хуже, так как в нем стало труднее жить людям. Война заставила превратить колхоз в предприятие с подневольным трудом. Огромной ошибкой руководства страны стало то что он остался сельхозпредприятием, а не крестьянским кооперативом. И только отдельным руководителям на местах удавалось сделать колхозы привлекательными настолько, что им завидовали города. Достаточно было опираться на устав и выйти из холуйской роли на уровень равного партнерства с руководстома региона. Такие колхозы были. Я в 70-х побывал в колхозе «Политотдел» не далеко от Ташкента. Были богатые колхозы в Подмосковье, в Казахстане, в Белоруссии.
«Асфальтовые» фермеры в лице журналиста Черниченко набросились на колхозы только как на предприятия, не упоминая, что они были кроме этого единственной системой жизнеобеспечения сельских жителей. В результате их усилий эта система была уничтожена, а сельское население, как трудовой ресурс, исчезло. Поэтому мелкое фермерство тоже влачит жалкое существование. Процветают только крупные фермы и только по производству культур с высоким уровнем механизации. Существует птицеводство, свиноводство. Но оно опираются на другой образ жизни. Это крупные производственные предприятия, рабочие поселки с большими гаражами на краю бескрайних полей, вонючие корпуса птицефабрик и свиноферм. Вот что мы имеем сегодня.
А сельская цивилизация как традиционный образ жизни населения и само населения отсутствуют. Есть только арбайтеры.
Исчезли коровы.
За двадцать лет в России безвозвратно исчезло огромное количество коров и лошадей, многие века присутствующих в жизни сельских поселений, деревень и мелких поселков, которыми была покрыта Россия. Поселения располагались в окружении бескрайних заливных лугов и полей, лесов и перелесков, степных и лесостепных просторов. Жители испокон веков держали коров. Жизнь без коровы была немыслима. Конструкция домов обязательно предполагает наличие в хозяйстве коровы. Варианты могут быть разными, но суть одинаковая.
В нашей местности, корова стоит в бревенчатом помещении, которое местные называют хлев. На чердаке над хлевом битком уложено сено – бревенчатый потолок надежно утеплен эти сеном. Корова стоит на подстилке из соломы. К весне слой подстилки достигает почти метра. В стойле тепло и сухо, если подстилки достаточно. Пол из подстилки греется за счет медленного окисления. Топить хлев не надо. В нем тепло. Под потоком сидят на шесте куры. Им тоже не холодно. В углу отгорожено место для поросенка. В лютые морозы собаки залезают на чердак, им в сене тепло. Весной вся подстилка вывозится на усадьбу под картошку и кормовые корнеплоды. Летом корова пасется. А с ней бычок или телка, которые поздней осенью превратятся в запас мяса на зиму. Ранней весной покупают в колхозе месячного поросенка, которого выпаивают молоком, а потом тоже выпускают на травку. Так жили все, агрономы, зоотехники, ветеринары, механизаторы, врачи и сельские учителя. Но вам, дорогой читатель, нужно знать самое главное – корову надо раз в год водить на свидание к быку. Без этого не будет ни молока, ни мяса. В колхозе всегда были быки. Или пункты искусственного осеменения. Проблем не было. Я в молодости побывал на племенном хозяйстве. Это сложная работа по содержанию и сохранению высокопородистых быков и по производству семенного материала. Маленькие капсулы наполняли ценным продуктом и в огромных количествах хранили в жидком азоте, развозили по пунктам искусственного осеменения по всей стране. Сегодня искусственное осеменение – выгодный бизнес, очень дорогая услуга, материалы привозят из-за границы.
Домашняя скотина – это основа сельского образа жизни. Временами из-за бедности, временами по традиции. Сельский образ жизни позволял жить на очень скромный деньги, потому что главные продукты питания свои. Они не требуют деятельности таких институтов, как защита прав потребителей, контроль качества, сертификации и прочих чиновничьих надстроек. А сегодня катастрофа, даже в маленьких поселках у людей нет натурального молока, творога, сметаны, домашних яиц. И купить не у кого. Везут очень из далека, поэтому дорого, и всегда не качественно.
А на крупных предприятиях коровы стоят на полу. Иногда используется гидравлическая уборка. Лепешки смываются, и жижа идет в отстойник. То что там получается, это глинообразная ядовитая вонючая масса, которая сама по себе не является полезным продуктом, его вывозят на свалки и загрязняют окрестности. Поэтому надо строить завод по переработке этого концентрата какашек. В личном сарае такая переработка происходит в течении зимы, тепло греет хлев, результат - прекрасное удобрение. Затраты минимальные, осенью заготовь солому или опилки, весной выкидывай навоз на улицу. Можно продать дачникам. Почему в нашей деревне никто не растит картошку? Потому что без навоза она не вырастет. Своя картошка только у нас. У нас живет старый конь, и козочки топчут подстилки в своем сарайчике.
На предприятии нужна механизация, и рабочие. При колхозах все это было. Предприятия кормили город. Колхозники ели продукты со своего личного огорода, которые в условиях работы в колхозе производить было дешево, только не ленись. Излишки везли на рынок. Подворовывали колхозные корма. И правильно делали. Выравнивать город и деревню им приходилось своей инициативой. Но помаленьку шевелились и власти. Постепенно увеличивалась зарплата колхозников и повышалась цена на продукты в городах.
В торговой системе городов жирели торгаши. Их устраивало положение вещей. Почти во всех городах советской страны население мясо покупало на рынках или из под прилавков в полтора раза дороже и в три раза качественней. И всем хватало и денег и продуктов. Вспоминаю кухонный штамп друзей из провинции. «Вы москвичи покупаете мясо в магазинах, а в наших магазинах его нет!» Был в гостях у аспирантки в Уфе. «Извините, но у нас мясо только на рынке по 3 рубля за килограмм!» Ем котлеты из парной говядины фантастического вкуса. Молодцы башкирские крестьяне. У них и сегодня есть коровы. Вспоминаю, как выносили нарубленное мясо из подсобки в нашем московском продмаге по цене 2 рубля. Очередь бросается хватает верхние куски которые нарублены пластинами одинаковой толщины. Во втором слое лежат куски нарубленные клиньями - с толстой стороны огромная кость, а там где мясо, толщина куска сходит на нет. Гостивший у нас родственник из Саратова перед отъездом приносит из арбатского гастронома большую коробку мяса без костей по 3 рубля за килограмм. В гостях на КамАзе у приятеля заглянул в холодильник. Есть все. А на прилавках ничего.
В конечном счете неплохо жил советский народ, но от этой бестолковщины дурел. Много времени и сил уходило, на то, чтобы скомпенсировать эту бестолковщину. Ездить за колбасой в Москву, привозить сливочное масло из Москвы в Максатиху, которая отправляла это масло в Москву со своего завода. Была жуткая бестолковщина. Но такие страшные преступления, как навсегда убить всех российских коров никто совершить не решился. Кроме этих гайдаровцев, раздавших не принадлежащую им землю на липовые паи и командно-административным методом ликвидировавших колхозы и совхозы. Я многих этих «тимуровцев» хорошо знаю лично. На моих глазах стадо из 3500 коров нашего колхоза полностью исчезло к настоящему времени.
Дачники?
Однако хватит стенать! Убили коров, так убили. Что делать. Возродить их уже невозможно. Если только проверенным путем – насильственным. Но нельзя. Наши изнеженные соотечественники этого не переживут. Будут как америкосы, которым маленькие вьетнамцы надрали з…цу, всю жизнь лечиться у психотерапевтов. А ведь американцы, похоже, и сами уже забыли, откуда взялись. Их туда в Новый свет отправляли на каторгу. И гляди что получилось от применения насильственных методов!
Сейчас идет интересный процесс. Крестьянские земли России заселяют дачники. Которые едут в деревню не работать, а отдыхать. Процесс набирает обороты. Бывшие поля, веками политые потом предков, переводятся в статус дачных участков. Ничего не поделаешь. Желающих растить урожай и пасти скот нет.
Неожиданно вспомнил маленький эпизод. Дачники, в том числе и я, появились в нашей деревне в семидесятых. Соседи милые люди, профессор и его жена. Она бежит расстроенная мимо нас к себе домой.
- Что случилось?
- Представляете, пошла искупаться, а весь наш пляж покрыт коровьими лепешками, пастух пустил стадо попить на наш пляж. Какой ужас! Безобразие!
Прошло сорок лет. Коровьих какашек давно нигде нет. Но нет и песчаного пляжа, подходы к воде заросли травой, на мелководье водоросли, на дне ил.
Поговорим, пофантазируем о будущем.
Пока деревенские дачи пустуют зимой. Даже пенсионеры, которые зимой не работают, уезжают на зимние квартиры. Это еще советские дачники, воспитанные в стиле «6 соток». Постепенно дачи становятся богаче и уютнее московских квартир. Становится просто сделать все удобства. Появляются круглогодичные занятия, ремесло, рукоделье, творчество, животные, которым не даче лучше чем дома, собаки, кошки, куры, козы. Появляется возможность получить медицинскую помощь. Возникает идея сдать городское жилье в аренду молодым приезжим карьеристам. Круглогодичная дачная жизнь становится привлекательной, особенно, когда количество зимующих жителей увеличивается. Потом начнется ротация поколений. Станут пенсионерами те, кто провел детство в этой деревне. Начнется смена возрастных профессий. Появятся интересные специальности для дистанционной работы. Сейчас есть дорогая услуга. Она заключается в том, что богатому клиенту предоставляется возможность дистанционно выращивать на своей грядке все что он пожелает. Он видит свою грядку в видеокамере, дает инструкции роботам или работникам, следит за их выполнением, заказывает снять и привезти урожай. Дома становятся обитаемыми, привлекательными, посещаемыми или постоянно эксплуатируемыми. Воссоздается новая сельская цивилизация Возникает новый образ жизни, новые пути развития сельских поселений.
О чем хотелось бы сказать в заключение всем, кто на этом пути. Бдительно следите за тем, чтобы цель воссоздать комфортный образ жизни для тех, кто здесь живет, не поменялась на цель произвести здесь прибавочную стоимость и уехать. Исключите слово бизнес из оборота. Ориентируйтесь на тех, кто желает здесь вечной жизни своему потомству и будет до конца предан этой земле. Не связывайтесь с теми, кто может сказать: «ничего здесь не получается, надо уезжать туда, где лучше».
Лучше места, которое ты выбрал своей малой родиной, нет. Но выбирать надо очень и очень. И прислушаться при этом к внутреннему голосу. Он должен сказать «здесь!»
И еще. Моя подруга известная ненка кинорежиссер Анастасий Лапсуй уехала в Финляндию, чтобы снимать фильмы про свой ненецкий народ.
Куда ехать нам, русским, чтобы снять фильм по нас? Интересно, что бы сказала Анастасия, если бы в тундре всех оленей убили и съели, а все ненцы уехали в город торговать, программировать, говорить по английски и по фински. А тундра бы опустела. Беда с малым народом! Да?
А беда с большим народом, что - не беда? Он окончательно покинул места своего обитания и перестал пасти коров, которые вымерли. Простите меня за аналогию Малый народ ненцы, слава богу, живы. И счастья им.
Но с большим народом беда.
Я обращаюсь к читателям. То, что вы прочитали – это совсем не пропаганда и не научно-обоснованный анализ событий. Это личный рассказ о том, о чем может всплакнуть старый человек, проживший всю свою жизнь в стране, бестолково пытающейся сделать жизнь свою надежной и счастливой. И горюющий, что это не получилось.