Хор не пел, а орал.
Звук проходил сквозь людей, врезался в иконостас и разлетался брызгами многоголосой партитуры. Раскрасневшиеся румяные девицы, выдавливали децибелы. Единственный юноша, певший баритоном, ввинчивался в слух - гудком тепловоза. На протяжении двух часов смешанный хор вопил и лишь изредка, в отдельных моментах утрени, неожиданно замолкал, отдавая эстафету сольному женскому сопрано. При слушании которого, вспоминалось одно из путешествий Одиссея и сладкое пение Сирен, - этих полуптиц полуженщин.
Богослужение стремительно переходило в концерт академической филармонии.