Игра одержимых. Ставка - смерть
ИГРА ОДЕРЖИМЫХ. СТАВКА - СМЕРТЬ
Пьеса
НА СНИМКАХ:
Российский император Николай Первый. Отметившийся в мировой истории тем, что усмирил бунт декабристов в Петербурге в 1825 году, убил двух великих поэтов России в расцвете их лет и творчества - А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова (под сомнением и гибель А.С. Грибоедова (1828) и Н.В. Гоголя(1852) - и проиграл Крымскую войну.Но перед мировым культурным сообществом остается лишь один вопрос к нему: зачем он убивал поэтов? Ответа до сих пор нет. Есть лишь версии дьявольской игры одержимого самим собой, то есть, безгранично самовлюбленного, императора с творцами русской словесности, гениями мировой поэзии. Изощренной игры безумца, ставка в которой была смерть.Смерть для всех. Покончив с великими русскими поэтами, Николай Первый безжалостно покончил и с собой (1855). Что это было - никто не знает по сей день.
Александр Сергеевич Пушкин. Портрет Ореста Кипренского 1827 года.
Наталья Николаевна Пушкина в в 1842 году, спустя пять лет после смерти поэта. Портрет Гау.
Аврора Шернваль. Фаворитка Николая Первого, с 1836 года жена Николая Павловича Демидова, после его смерти - обладательница несметных богатств Демидовых, в чьих руках была сосредоточена половина выпуска чугуна в России. После смерти мужа - супруга сына российского историографа Николая Карамзина - Андрея Николаевича Карамзина. Родилась в разгар Русско-шведской войны 1808—1809 годов. Её отец — барон Карл Юхан Шернваль (1764—1815), выборгский губернатор.До 60-х годов 19 века ее жизнь была прочно связана с русским императорским двором в должности статс-дамы.Несмотря на ее неаристократическое происхождение и абсолютное отсутствие состояния (до первого замужества), она пользовалась неизменным вниманием Николая Первого, а затем его сына, следующего императора, Александра Второго. Может быть, потому, что Николая с младенческих лет воспитывала нянька - лифляндка Шарлота Ливен. А в возрасте двадцати лет он был назначен братом Александром Первым канцлером Университета Або Великого княжества финляндского. Но связь с Финляндией и увлечение финской красавицей не стали поводом к возвращению завоеванной Финляндии политической свободы, которую у нее забрал Александр Первый. Вернуть Конституцию стране помогла Аврора Шернваль по договоренности а Александром Вторым в 1863 году. Очевидно, что это была настоящая сделка, но не политическая, а семейная. Будучи страстно влюбленным в русскую аристократку княжну Мещерскую сын Александра Второго, будущий император Александр Третий, отказывался жениться на невесте безвременно умершего от туберкулеза брата, наследника престола Николая Александровича,датской принцессе Дагмар. Чтобы удалить Мещерскую от двора и от сына,Александр Второй принуждением выдал ее замуж за единственного сына Авроры, Павла Павловича Демидова. Во время сватовства Демидова к Мещерской в мае 1862 года в Париже в приехавшего туда с сыном Александра Второго стреляли. Затем был выстрел Демидова в Венском театре в беременную Мещерскую. Она осталась жива, но умерла при родах летом 1863 года. В это же время у будущего императора Александра Третьего, все-таки женившегося на Дагмар, родился первенец - будущий последний император России Николай Второй.В этом же году была достигнута договоренность между Авророй Шернваль-Демидовой-Карамзиной и императором Александром Вторым о начале работы Сейма в Финляндии, после чего Аврора отказалась от наследства Демидовых в пользу родственников и уехала на постоянное жительство в Хельсинки. Вступив на трон, Александр Третий постановил все наследство Демидовых передать сыну Мещерской Елиму Демидову в ущерб детей Павла Павловича Демидова от второй жены.Таким образом, можно сказать, что Конституцию Финляндии Аврора Шернваль купила у Александра Второго с помощью личной услуги царю - брака своего сына с Мещерской- и денег Демидовых.
Павел Николаевич Демидов в молодости. Как видим, это был молодой человек необыкновенной красоты, и, сочетавшись браком с юной Авророй Шернваль, составил бы блистательную и самую красивую супружескую пару в Петербурге. Однако этому не суждено было случиться. Демидов и Аврора поженились лишь в 1836 году по повелению Николая Первого, против желания обоих,когда Павел Николаевич был уже тяжело болен костным туберкулезом и внешность его болезнь изуродовала до неузнаваемости. Они прожили в браке четыре года, причем Демидов, осыпая Аврору невиданными драгоценностями (ей был подарен известный алмаз Санси), не желал ее видеть. Однако она родила все-таки от него сына Павла Павловича Демидова, который по распоряжению Александра второго женился на княжне Мещерской. Он умер в возрасте 42 лет после тяжелой депрессии.
Павел Павлович Демидов в годы супружества с Авророй Шернваль. Вот таким уродливым он пришел на супружеское ложе первой красавицы Петербурга. И она смиренно приняла его вместе со многими странными причудами, которые, скорее всего, были вызваны тяжелой болезнью. В этой ужасной супружеской постели и "родилась" вместе с сыном Авроры свобода Финляндии.
Наталья Ивановна Загряжская - Гончарова. Знаменитая бастардка России по прозвищу "парижанка". Ее происхождение так и осталось доподлинно неизвестным. Но она, числясь воспитанницей родственника фаворита Екатерины Второй, Потемкина,Ивана Загряжского, получила огромное состояние в ущерб его законным детям. Была замешана при дворе в интриге жены Александры Первого Елизаветы с Охотниковым, после чего тот был убит, и выгодно выдана замуж за сына владельца Полотняных заводов Николая Гончарова. Они стали родителями Натальи Николаевны Гончаровой-Пушкиной.
Николай Афанасьевич Гончаров в молодости.Как видим, красота его была под стать необыкновенной красоте его супруги. И эту непосильную "ношу" унаследовала от них их дочь Натали. Вскоре после женитьбы Николай Гончаров сошел с ума.
Усадьба Ярополец - этот дворец вместе с 24-я деревнями был получен в наследство от Ивана Загряжского его "воспитанницей" Натальей Ивановной Загряжской-Гончаровой. Однако из доходов богатейшего поместья Натали и ее супруг поэт Пушкин не получили ни копейки. Также и после смерти мужа Наталья николаевна сколько бы ни просила мать помочь, та ей неизменно отказывала.Зато Дантес, убивший Пушкина на дуэли, много лет судился с Гончаровыми за приданое своей жены Екатерины Гончаровой. И добился того, что мать Натали выделила ему в поместье Ярополец деревню и двести гектаров земли.Эта деревня существует до сих пор и по документам 19 века принадлежит убийце Пушкина.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Император Николай Павлович – Николай Первый
Александр Второй – российский император, сын Николая Первого
Владимир Федорович Адлерберг - приближенный императора, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, министр двора и уделов
Александр Сергеевич Пушкин – поэт
Наталья Ивановна Гончарова-Загряжская – мать Натальи Гончаровой-Пушкиной
Николай Афанасьевич Гончаров – отец Натальи Гончаровой-Пушкиной
Аврора Шернваль-Демидова – фрейлина двора Николая Первого
Павел Павлович Демидов – князь Сан-Донато, сын Авроры Шернваль и Павла Николаевича Демидова, муж фаворитки Александра Третьего в юности княжны Мещерской
Павел Нащокин – друг А.С. Пушкина в Москве
Николай Языков – поэт, друг А.С. Пушкина
Евгений Баратынский – поэт, друг А.С. пушкина
Александр Варламов – композитор, приятель А.С. Пушкина
Иван Киреевский - знакомый А.С. Пушкина
Ольга – цыганка, любовница Павла Нащокина до его женитьбы
Таня – цыганка, знакомая А.С. Пушкина
Адъютант Николая первого
Лакей в доме Демидовых в Париже
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
Сентябрь 1830 года. Москва. Дом Гончаровых на Большой Никитской. Здесь постоянно проживает муж Натальи Ивановны Загряжской и отец Натальи Николаевны Гончаровой – Николай Афанасьевич Гончаров. Он болен. С некоторых пор у него расстроены нервы. Окружающие боятся приступов его гнева. Сейчас с ним в гостиной Наталья Ивановна. Она стоит у окна, закутавшись в черную шаль, рассматривая пустынную улицу, ее супруг сидит в кресле, низко опустив голову. Кажется, что он дремлет.
Наталья Ивановна:
Холера на Москве,
Весь город опустел,
Семейства все
Стараются бежать
Подальше,
Неужто повторится
Год проклятый,
Когда нам турки
Из своих окопов
Прислали черную чуму
С шелками
В сумках раненых солдат?
Полвека уж прошло –
Но вот опять
Москва страдает.
А в Петербурге хуже,
Говорят,
Но царь сюда зачем-то
Приезжает…
Николай Афанасьевич ( поднимая голову):
Что говорят?
Царь приезжает?
Это странно…
Наверное, опять
Балы давать,
И вы, конечно, дорогая,
На эту ярмарку
Тщеславья
Свезете дочерей –
Вот славно!
Тогда, когда их
Не во что одеть,
Я слышал – слуги говорили –
Наташу вы на бал
В дырявых башмаках
Пустили,
Вы Золушкою мните
Нашу дочку?
Иль падчерица вам она?
Коль по щекам
Девицу бьете,
Как будто из лесу
Подкидыша чужого принесли…
Скажи, чего ты хочешь?
Зачем приехала
И тут стоишь,
Чего у Господа ты просишь?-
Погибели нас всех
Или троих своих девиц?
Наталья Ивановна (будто не слышит слов мужа):
Как разгадать
Зловещую игру
В такое злое время?
Как в голову залезть
К царю,
Как распознать его затею?
(Поворачивается от окна к мужу)
Я дочку замуж отдаю!
Николай Афанасьевич:
За кучерявого злодея,
Бретера, игрока,
За чьей спиной
Шпионы от царя
Веревку мылят
Без конца?
Известный бунтовщик,
Хорош жених -
Еще и нищий !
Наталья Ивановна:
Оказывается,
Вы вполне разумны,
Безумие вам нужно,
Как спектакль,
Чтоб всех пугать,
Чтобы над нами
Потешаться
И прятаться
В обман бессовестный,
Искусно наряжаться,
Как скоморох,
И ни за что не отвечать.
Николай Афанасьевич:
Напрасно
Вы соглашаетесь на этот брак,
Для дочери не будет счастья.
Его не принесет игрок,
Я слышал, в эти дни
Он просадил
За карточным столом
Тыщ двадцать,
Кто выплатит его долги?
А я приданого не дам,
Так, может, вы?
Наталья Ивановна (опуская голову):
Не я. Заплатит сам.
Он так сказал.
Сейчас он в Болдино,
Семейное наследство делит,
Что полагается ему –
Продаст или заложит,
И будут деньги…
Николай Афанасьевич (возбуждаясь, вскочив с кресла, кричит, брызгая слюною):
Да что вы лжете все!
Пропали Полотняные заводы –
Эко дело,
Ваш Ярополец – золотое дно!
Там двадцать
С лишком деревень…
Припомнить вам,
Чей он подарок
И за что
Подарен вам?
Ни кем-нибудь – царем!
И главное – кому –
Я до сих пор не знаю!
Сударыня, вы - кто,
И из какого края
Вас ветром занесло
На наши головы,
Загадочную «парижанку»!
Ну, отвечайте!
Какие мы аристократы –
Высокородные рабы,
Вот, вот кто мы!
Ну что, царь разрешил
Поэта приближенного
Женить
На самой раскрасивенькой
Девице,
Да вот одна беда –
Жандармам глаз
Велит не отводить
От нашей славной пары,
А вам он приказал их
Бедностью душить,
Не так ли, роковая дама?
Теперь спрошу:
За что немилость?
Наталья Ивановна ( толкая мужа в кресло, злобным шепотом):
Молчите!
Кто-нибудь услышит
Ваши крики,
Безумный,
На улице пустынной!
Везде есть уши.
Сидите и молчите!
Поэта зятем не хотите видеть?
Я – тоже.
По мне – Мещерский из архива-
Сердцу милый,
Но так сложилось,
Что ни говорите,
Подвластны мы царям,
Мы – нелюбимы,
И как рабам
Приказывают нам.
Что вы теперь хотите?
Да, был Охотников,
Была Елизавета,
Да, пару разлучила я,
За это –
Получила вас.
Однако же не сомневайтесь -
Я вас любила,
Так были вы красивы.
А вы сошли с ума
На ровном месте.
Но есть ли в вас
Еще соображенье,
Что лучше быть законною
Невестой
Бунтовщика-поэта,
Чем фавориткою царя,
Его оруженосцем
И злодейкой,
Какой бывала я?
Такая роль для
Нашей дочери нужна?
Поэтому сегодня
Здесь согласна я,
Чтобы Наташа вышла замуж
За ведуна и игрока,
Но тем и будет спасена!
А в рваных башмаках она,
Чтобы не привлекать внимания
Царя,
Чернавкой будет пусть,
А не принцессой,
Авроры участь не нужна…
Ради Шернваль
В Москву примчался царь –
Вот, чтоб вы знали!
Муханов здесь теперь,
Голубоглазый дьявол,
Из армии явился насовсем,
И, говорят, сватов он
Засылает к бесприданнице!
Николай Афанасьевич:
Вот кто воистину с ума сошел!
Она же первая красавица
России,
И Николая слуги погубили
Уж сколько женихов Авроры?
Муханов хочет следующим
Быть?
Он хочет кровь свою пролить
В подножии престола,
Все – ради царственной
Чухонки?
(Переходит на разъяренный шепот)
Какой же император человек?
Животное он,
Страстью одержимый,
Сегодня он в рванье
И жалкой нищенкой
Наташу нашу примет,
А завтра доченьку
Над всем двором подымет,
Все перед нею
Будут падать ниц,
А сколько ей богатств
Подкинет!.. Мне, право,
Даже жалко вас,
И как терпите в себе
Корысть?
Ведь знаете – и жемчуга,
И злато,
И старенький жених
С несметными богатствами –
Все попадет вам в руки,
Какая это будет жизнь!
Наталья Ивановна (перекрестившись):
Вы негодяй,
Коли взялись терзать меня,
К тому же и глупец последний,
Если прожив совместно
Эти лета,
Не поняли, какая я жена!
Вы не сошли с ума –
Вы им отстали от меня,
Не понимая, отчего
Я дочь даю разгульному поэту –
Не царю!
Наталья-то сама
За ним идет,
Торопит свадьбу,
А я – у ней на поводу,
Но все считают:
Теща – зла!
Николай Афанасьевич:
Безумному, мне легче
Осознать
Ваш общий заговор
Против царя,
Его затеи
Фронтами грозными
Пойти
Против невинной девы.
(Плачет)
Наташенька моя!
Не уберег тебя…
Наталья Ивановна:
Ну, вижу, наконец-то,
Поняли меня.
Сидите здесь и дольше тихо,
А я, дождавшись жениха,
Их повезу с невестой
По святым местам,
До Иверской дойдем,
Молиться будем о спасенье
Второй красавицы России,
Которую теперь хотят
Все видеть первой!
И дай нам всем господь
При этом уцелеть!
…На венчанье,
Прошу,
Не вздумайте играть
Паршивую овцу.
Ваше смиренное молчанье
Порадует семью.
Николай Афанасьевич (словно опомнившись):
А, может, подождем,
Пока наш государь
С чухонкой
Поведет разбор,
Глядишь, Муханова удавит,
И на Наташеньке-то крест
Поставит?
Наталья Николаевна:
Вот сразу видно –
При дворе вы не служили,
Домашним котиком
Вы были,
К фантазиям и вымыслам
На сон грядущий отходили,
Не зная страсти -
Той,
Которая змеей
С ужасным ядом в пасти
Гнездится в сердце
Царском-
Среди камней и пней!
Тут ожидания напрасны,
Тут лишь холодная игра
На смерть.
Я помню - зубками
Он за портьерою скрипел,
Когда к Елизавете
Во дворец
Крался Охотников.
Наш государь –
Тогда совсем малец -
Уже воспитан был
И палками, и шомполами,
Ламздорфом, славным истуканом,
Которого из армии забрали
На роль учителя,
Хотя в его ученье
Кроме злодейства не было
Другой науки,
И нянька рядом – Ливен,
Шведский рыцарь в юбке.
Как видишь,
С детства привыкал
Наш государь любить
Чухонок
И удары палкой
За непослушанье.
Терновый нес он на себе
Венец,
Но был готов сорвать его
Своими детскими руками
И кровью всех виновных
Утереть.
Николай Афанасьевич (угрюмо)
Но вам, он, видно,
Благодарен…
Наталья Ивановна:
Сомнений нет.
Что вовсе тут
Не исключает
Большой и опытной игры,
Которую он начинает
С нами.
Концом же ей
Послужит смерть,
Я это точно знаю.
Николай Афанасьевич:
А кто падет?
Наталья Ивановна ( зябко пожимает плечами):
Наверное, поэт…
Николай Афанасьевич (закрывая лицо руками):
И вы его избрали зятем!
Какая разница
Между моей женой
И одержимым государем?
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сцена первая
1830 год. Октябрь. Москва. Тайная квартира в Кремле, где расположился император Николай Первый со свитой после неожиданного утреннего визита по приезде в город к генерал-губернатору Москвы Голицину. Он сидит за письменным столом, перед ним на диване сидит Аврора Шернваль. Император что-то быстро пишет, не поднимая глаз на гостью. Она же, повернув голову, невозмутимо смотрит в сторону окна. Вдруг Николай с силой бросает на бумагу перо, отчего чернила с него брызжут на белый лист.
Император Николай Павлович (тихо, с усмешкой):
В столице говорят,
Что наша финка
В девках засиделась,
Забывши о погибших
Женишках
Уж снова замуж собралась,
Да так ли это?
Муханов здесь,
Меня опередил,
Скакал, не глядя на холеру
Синим глазом?
Вам двадцать три,
Из них семь лет –
При мне,
Но позволяете себе…
Аврора:
Я ничего себе не позволяю,
Покорно лишь служу
Эмилии, сестре,
Которая жестоко
Обманута любовью
И истекает нестерпимой болью,
Двоих малюток потеряв!
А муж ее – игрок,
Который клялся
В преданности ей,
Любовь и совесть проиграл.
Николай Павлович:
Таков наш Мусин-Пушкин.
Был болен от любви,
Теперь – от карт.
И вы хотите повторить
Судьбу сестры?
Муханов ваш – ничто,
Пройдоха и подлиза –
И вам не стыдно?
Любить такого низко!
Аврора:
А без любви – как жить?
Но я готова нести свой крест.
Муханов же –
Свободный человек
И волен говорить
Везде
Что хочет.
Николай Павлович (задумчиво беря перо в руки):
Свободный, говорите?
В Европе же считают –
У нас свободных нет…
Аврора (у нее пылают щеки):
Но, может быть,
Начать вам с краю,
Хотя бы Сейм Финляндии
Вернуть,
Европа вам пошлет
Аплодисменты…
Николай Павлович:
И женщинам в России
Свободные идеи
Покоя не дают.
Ну что за наважденье!
Вы дворне
Напишите-ка законы,
По которым
Они ловчее горшки
Из-под дворян
На двор снесут,
О, как же мне масонские идеи
Надоели!
А вы, сударыня,
Совсем бояться перестали,
Дошли вы до того,
Что предлагаете рабом
Пред вами
Гнуться государя!
Но опасайтесь –
Я совсем не добрый!
Аврора:
Знаю.
Но слава выше доброты.
А вы ее всегда хотите
Сильнее к женщине любви!
Николай Павлович:
Мне мало славы?
Право, вы хитры.
Или хотите славы вы?
Ну, признавайтесь!
Да, знаю я еще по няне:
Чухонки все смелы,
Что до любви…
Однако, хватит!
Пора идти
И утешать народ.
Фантазий же своих
Вы избегайте наперед.
Вы восхитительны,
Вы хороши,
И мы… за все сполна
Заплатим,
Не сомневайтесь!
Я уверяю вас –
Вы будете потрясены!
(Из потайной двери выскальзывает адъютант императора, выводит Аврору Шернваль в ту же дверь и возвращается обратно)
Император Николай Павлович:
Какие вести от поэта?
Адъютант:
Сидит в своем поместье,
В холерном карантине,
Он много пишет,
В том числе – своей невесте.
Боится, свадьбу теща отложила,
Два раза пытался
Он пробраться
Сквозь кордоны.
Император Николай Павлович:
И что же?
Адъютант (улыбаясь):
Конечно же, остановили.
И более того,
Назначен Пушкин
Инспектором на карантине,
Приходится ему служить
В холерном чине…
Император Николай Павлович:
Ну ладно. Долго не держите.
Раз рвется так к невесте –
Пропустите.
Я вижу, нынче
На Москве
Всем хочется жениться,
Уж не пришел ли конец света
Незаметно
С демоном любви?
Нас все теснее
Окружают колдуны.
Но это будет милым
Впереди.
Сейчас хочу я наглядеться
На счастье в доме молодых
И этим подогреться.
Хочу поближе рассмотреть
Любовь поэта
К нашей юной леди
В дырявых башмачках.
Ах, Золушка моя,
Тебе ли, ангел в небесах,
Страданья эти!
Терпи, терпи,
Пока душа поэта
Взялась тебя хранить
На этом свете!
Но только очень, очень зря
Вы вчетвером взялись
Дурить царя!
А все – неугомонная Москва!
Однако же сейчас пришла пора
Ей страстно полюбить
Бесстрашного царя –
Как вовремя холера
Подоспела!
Пусть каждый выйдет
И увидит –
С войною к ней
Приехал я.
(Обращается к адъютанту)
Победа обеспечена
Моя?
Адъютант:
О да!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Сцена первая
1831 год. Февраль. Москва. Квартира Павла Нащокина, друга Александра Сергеевича Пушкина. Здесь собрались на прощальную холостяцкую вечеринку друзья поэта. Сам он стоит пока в сторонке с хозяином дома и слушает, что тот ему говорит.
Павел Нащокин:
Спасибо, брат,
За помощь,
Мне эти десять тысяч,
Что ты дал сегодня,
Ох как нужны!
Я проигрался в пух -
Ужасный человек!
Но я хотел бы отплатить
Тебе немедля,
Не знаю только чем –
А выбери-ка ты
Предмет любой
Моей коллекции –
Как свадебный подарок…
Александр Пушкин (на секунду задумавшись и улыбаясь):
Ты – драгоценный друг,
А это выше денег,
Даже больших.
Но я приму подарок
От тебя –
Счастливый фрак,
В котором получил
Согласие на брак
От моей грозной тещи.
Боюсь, что свадьбу
Мне она подпортит,
Поэтому, надев твой
Судьбоносный фрак,
Смогу я с ней поспорить
И отвратить ее злокозни
От себя
У алтаря.
Павел Нащокин:
Ты полагаешь?
Тогда бери – и навсегда.
Наверное, портной
Был колдуном,
И что-то в швы вложил его,
А я в нем счастия не испытал –
Еще не одевал.
И, значит, шито было для тебя!
Александр Пушкин:
Ну если в швах одежки
Этой
Есть тайные и колдовские
Меты,
То буду надевать сей фрак
Всегда,
Когда меня
Станет испытывать судьба.
(Примеряет поданный лакеем фрак перед зеркалом и остается в нем, когда гостей приглашают в столовую на праздничный ужин. Гости переходят в соседнюю комнату, где на столах много вина и закусок)
Сцена вторая
Столовая в доме Павла Нащокина. За столом – Языков, Баратынский, Варламов, Елагин, Иван Киреевский и две цыганки – любовница Нащокина Ольга и ее подруга Таня.
Александр Пушкин ( подходя к Тане и целуя ее в щеку):
Ах, радость моя,
Уж как я рад тебе,
Моя бесценная!
Ты, может, слышала –
Ведь я женюсь
Через два дня!
Ты спой
Что-либо для меня
И сердце успокой…
Таня (грустно улыбаясь):
В груди моей печаль –
Любимый мой уехал,
Оставил вдруг меня,
Не удержали песни.
Но отчего ж не спеть
Мне в этот вечер,
Если
Другой так барин просит?
Какая же девица
Сможет
Не выполнить его желаний?
За эти кудри
Да за синие глаза,
За эти губы,
Которые не могут
Не свести с ума,
И за улыбку,
За которой перлы-жемчуга!
Ольга:
Да что ты, Таня,
Заново влюбилась?
Но этот барин занят
Своей невестой,
Которая, как говорят
В Москве,
Небесное созданье,
Не так ли,
Александр Сергеич?
Александр Пушкин (смутившись):
Да пой же, Таня!
А кудри, губы,
Зубы,
Глаза (смеется, показывая всем свои крупные ослепительно белые, действительно, как жемчуг, зубы)
И все, все, все во мне
Принадлежит теперь
Одной лишь женщине –
Моей супруге!
Таня (покачивая головой в такт тихой мелодии, перебирая струны гитары):
Но почему же
Все-таки так грустно?
Языков ( говорит встревожено рядом сидящему Баратынскому):
Я слышал, Вяземский
Весьма обеспокоен
Сим предстоящим браком.
Прислал письмо сюда
И спрашивает –
Неужто Пушкин думает
В столице жить?
Уж вот чего он не желает
Молодым,
Которые будут тянуться
Из тщеславья
За всеми в свете,
Но где у Пушкиных
На это деньги?
Им не дали наследства,
Невыносима станет
Жизнь поэта.
И знаешь, Вяземский
Ему желает
После женитьбы
С супругою
В чужие двинуться края –
Конечно, за границу,
И почему-то думает,
Что именно сейчас
Ему дадут бежать…
Баратынский (с тревогой):
А Вяземский ведь
Что-то знает…
Пожалуй,
Правильно б ему бежать
С женой -
И сразу же, закончивши
Венчанье.
Везти красавицу
В столицу…
Уж лучше, право,
Не жениться!
(Никто за столом не заметил, как, не дослушав песню Тани, Пушкин ушел в другую комнату. Таня пошла следом, напевая:
Ах, матушка, что так в поле пыльно?
Государыня, что так пыльно?
Кони разыгралися. А чьи то кони, чьи то кони?
Кони Александра Сергеевича...
Но через минуту цыганка вернулась в столовую, бросила гитару на диван и поманила за собой Нащокина)
Таня:
Барин, беда –
Там Пушкин
Горько плачет,
Рукой за голову
Схватился,
Рыдает,
Как ребенок малый,
Какое горе
У него случилось?
Нащокин ( в соседней комнате подходит к Пушкину и осторожно трогает его за плечо):
Ну что с тобой,
Мой милый друг,
Зачем так горько
Ты рыдаешь,
Волшебный фрак
Не помогает?
Александр Пушкин (поднимая лицо, залитое слезами):
Ах, эта песня
Все во мне перевернула,
Не радость мне,
Я чувствую –
Потерю предвещает –
И большую!
Ты извини,
Уйду
Я по-английски,
А вы тут веселитесь
И никому не говорите,
Что видели потоки слез!
(Уходит. В комнате появляются гости, которые пришли из столовой послушать песню Тани. Но она притихла, сидя в кресле и кутаясь в цветастую шаль)
Языков (весело):
Где наш виновник
Торжества?
Он перед свадьбой
К дамам сердца убежал –
Наверное, прощаться.
А жаль, что их нет
Среди нас:
Они бывают так забавны!
Вы знаете, что барышни
Его одолевают
Расспросами о Ленском –
В убийстве упрекают
И предлагают даже
Сцену переделать,
В ней Ленский выживет,
Татьяна же его полюбит!
Баратынский (с интересом):
И что же Пушкин?
Языков (смеясь):
Ну, знаете,
Не согласился
И даже очень рассердился,
Сказав: совсем не стоит
Его Татьяны Ленский!
(Вскоре гости снова удаляются в столовую)
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
1836 год. Ноябрь. Петербург. Зимний дворец. Кабинет императора Николая Первого, который сидит за письменным столом. В кресле перед ним сидит Владимир Федорович Адлерберг – приближенный императора, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, министр двора и уделов.
Император Николай Павлович (задумчиво):
Вы знаете, друг мой,
Такая странность…
Я видел нынче сон,
И от него в душе
Что-то осталось
И до утра –
Тревога и досада,
Но именно поэтому
Мне кажется,
Приму я окончательно
Решенье,
Которое уж надо бы
Принять давненько…
(Берет со стола платок и брезгливо вытирает запотевшие руки)
Адлерберг:
Сон расскажите,
Государь,
Может, позвать
Разгадчиков?
Нашу цыганку,
Которая все ясно
Видит:
Любая трещинка
В стакане
Ей больше говорит,
Чем тайные чиновников
Посланья
От Бенкендорфа!
Император Николай Павлович (снова вытирает руки платком):
Дуэль…
Адлерберг:
Ваше величество,
Кого и с кем?
Император Николай Павлович:
Стреляться с нашим
Пушкиным
Я был готов
За этим вот столом!
Напротив мы сидели,
В руках держали
Пистолеты…
Адлерберг:
Простите, государь,
Но это не дуэль –
Рулетка,
Коль - сидя за столом!
Стрелять друг в друга
Так – убийство,
Гусары наши практикуют
В полках сие злодейство,
Но при особых случаях,
Когда уж ненависти –
Через край!
А… что же было дальше?
Император Николай Павлович:
Вы не поверите –
Был долгий разговор
Меж нами.
Адлерберг (едва заметно улыбаясь):
Полезная беседа
Была, я полагаю?
Не скажете – о чем?
Император Николай Павлович (рассеяно, опуская голову, читая между делом какой-то документ):
О чем?
О том, о сем…
Да, я сказал ему:
Окончи это дело
Или я сам окончу!
Адлерберг (настораживась):
А кто стрелял?
Император Николай Павлович:
Стреляли оба.
В этот момент
Проснулся я –
А в Петропавловской палят,
С ума меня сведут
Традиции Петра.
(Поднимает глаза на Адлерберга)
Сон подсказал мне,
Что закончена игра,
В которой так запутались
Ее участники – мои наемные
Злодеи и пройдохи,
Высокородные друзья,
Что истоптали все
Подножье трона…
Адлерберг (вздыхая):
Азартные,
Ваше величество,
Все игроки,
В игре усталости
Не знают,
Они с рождения
Игрой больны!
Император Николай Павлович:
А каковы долги
У нашего поэта?
Адлерберг:
О, велики!
И тоже – от игры.
Он болен картами
И разорил семью.
Все знают,
Как он говорит:
Пусть лучше
Я умру,
Чем откажусь играть!
И вот долги -
Почти сто тысяч
Залегли в карманах
Изощренных игроманов,
Жемчужников и Догановский,
Конечно,
Контролируемые нами,
И те от Пушкина
Бежали временами,
Жалея одержимость
И упорство,
С которыми поэт
Сорил деньгами!
Император Николай Павлович:
А слышали, как друг его
Стенал, едва не плача,
Что денег Пушкину он
Ищет, как собака!
Да, бедная красавица
Наталья Николаевна!
Зачем же часто так
Она рожала?
Назад три года
Дал назначенье Пушкину
Я камер-юнкера,
Чтобы жену его
Приблизить ко дворцу,
Чтобы отвлечь ее
От этих бабских дел,
Чтобы не тратила
Средь мамок, нянек
Красоту –
Ведь это истинное
Украшенье
Петербурга,
Не только чтобы радовался
Пушкин
Своей добыче,
Которую позволил я ему!
Он отказался понимать,
Что тут к чему,
Пришлось мне затевать игру,
В нее втянуть даже родню
Строптивой пары,
Родню, которая себя
Ужасно показала
На сцене моего
Театра.
Но этого им оказалось мало,
Теперь в игру включились
Интриганы,
Которых в мире мало –
Послы…
Но, вижу, действую они
В сообществе
С бродягами, ворами,
И знают даже тех,
Кто платит в кабаках
Фальшивыми деньгами!
Подметное письмо
Для Пушкина о рогоносце
Состряпано ведь кем-то
В темной лавке –
И на какой бумаге!
Из Австрии как будто
Кто доставил специально…
Однако ж хороша
Печать масонов –
Ее секрет не разгадать
И в двести лет,
Как высоко мошенники
Летают!
Адлерберг (вздыхая):
Но так они следы
В театре заметают.
Подобные мошенники
Группировались
Еще при Иоанне
Грозном,
В веках родами
Занимаются
Подвохом,
Своим искусством
Воровским
Нередко служат
Тем,
Кто служит при дворе!
И Бенкендорфу
Они известны,
Без них ему
Совсем не интересно…
Император Николай Павлович:
И вот для этого народа
Творит поэт!
Да знал бы столько,
Сколько мы знаем
О народе,
Прежде чем дифирамбы петь
Бунтовщикам,
Простым детишкам
Из крестьян,
Короче – всякой черни,
Которую решил он
Воспитать стихами,
Новой речью.
А почему его мы
Поддержали
В деле этом?
Адлерберг:
Простите, я не знаю!
Он – патриот…
Император Николай Павлович:
Да, патриот,
А на минуту отвернись-
Нам всем готов переворот,
Такая рядом жизнь:
Борись, борись, борись,
Следи, чтобы и клоп
Трон не сумел
Своею кровушкой залить,
Испив ее из наших вен!
Поэт не может
Выше быть царя,
И в каждом государстве
Ведь не зря
Беда и нищета
Всегда
Над головой
Даже дворцового певца
Тяжелым топором висит.
Адлерберг (видя, каким пунцовым стало лицо императора, спешит перевести разговор на другую тему):
Ваше величество,
А что - о красоте?
Как с этим быть?
Император Николай Павлович:
Я говорю
Об истребленье красоты.
Терзать детьми
Бесценный бриллиант –
Ведь каждый год
Велит он ей рожать-
Возможно это и за бунт
Принять,
Не так ли?
Адлерберг ( в сторону: «Опять о бунте»!):
Но, может, это
Признак сладострастья,
Как Пушкин перед
Свадьбой говорил
Одной известной нам
Салонной даме –
Что первая любовь
Всегда есть дело
Чувства,
Вторая – дело
Сладострастья!
Однако перерыв сейчас –
Уж с мая
Наша госпожа
Спокойно отдыхает,
Произведя на свет
Четвертого ребенка.
Император Николай Павлович (брезгливо морщась):
Да, перерыв…
Продлится ли он долго?
Позвал я вас,
Чтобы уладить дело
Важное
С Авророй.
Как знаете, моя
Супруга заждалась
Венчанья фрейлины
Шернваль
С Демидовым.
Сговорено давно –
После того,
Как синеглазый демон,
Жених ее Муханов,
Скоропостижно умер,
Едва посватавшись
К своей любви
Далеких лет.
Но и Аврора, и Демидов,
Как видно,
Не желают под венец.
Мне надоело
Убеждать обоих.
Это дело нужно
Уладить скоро,
Без помех.
Должны вы донести
До сговоренных
К браку,
Что таково желанье
Императора.
Пусть оба едут
В Хельсинки,
Там состоится
Великолепное
Венчанье.
А наша бесприданница
Аврора получает
Приданое,
Которому не видно равных –
Ровно половина
Производства чугуна
В России
С демидовских заводов –
Теперь ее.
Правда, жених так болен…
Адлерберг (спешит вставить слово):
И уродлив,
Что не дай Бог,
Совсем его извел
Туберкулез,
Куда ему жениться,
Демидова я понимаю!
Император Николай Павлович (слегка улыбнувшись):
Я знаю руки,
В которые вверяю
Полсостояния России-
Они что сито,
Шернваль
Столь же наивна,
Как и крепка в своем
Желанье
Увидеть родину
Отдельно от России,
Ну прямо декабристка –
Все это состоянье
Она будет готова
Отдать тому,
Кто Сейму финскому
Отдаст сертификат
На волю.
Адлерберг (изумленно):
Простите, государь,
Но это риск –
Бросать такое
Состоянье
В сито!
И вред нести России!
Император Николай Павлович:
Вся в том моя игра:
Чтобы надежды не
Сбывались никогда,
Даже красивых женщин.
Вы только лишь представьте,
Друг мой,
Как будет наша пленница-
Чухонка
Удивлена, поражена,
Потом надеждою заражена,
Ах, как мне нравится
Смотреть
На тех,
Чья участь решена,
Кто бьется в клетке,
Ожидая дня
На воле.
А воли нет!
Не будет никогда!
Все, что мое –
Пришито навсегда!
Только о прутья клетки
Будут поломаны крыла.
Хотя…
Кто знает, что там
Станет без меня.
Ну а пока
Готовим свадьбу.
И нечего Авроре упираться!
Ноябрь – последний срок.
На днях Шернваль
Уедет из дворца.
Адлерберг (смущенно):
А нам, я понимаю,
Понадобятся средства
На новые расходы?
Коль столько отдаем
Одной,
Где же сокровища
Найдем мы для другой?
Император Николай Павлович:
Пусть Бенкендорф
Поищет их в карманах
Когда-то нанятых
Им шулеров,
Куда упали
Девяносто тысяч…
Адлерберг (изумленно):
Расплату мы произведем
Долгами самого поэта?
Но это…
Император Николай Павлович:
Вы бег судьбы не торопите -
Ведь это не венец
Еще игры,
И продолженье впереди,
Успеем насладиться
Местью белой головы.
Как видите,
И эта байка о поэте
Мне хорошо известна.
Зачем лишать нам веры
В свою же сказку
Человека?
И вы в нее поверьте,
Как будут верить сто
И двести лет
В предчувствие поэта…
Сцена вторая
Рядом с кабинетом императора Николая Павловича. За двери вышел Адлерберг. Он смотрит рассеянным взглядом в окно.
Адлерберг (очень тихо):
И так всегда –
Конец истории
Пишут плохие люди?
А если государи одержимы
И безумны –
В конце всех нас
Ждут смерть и ужас!
Но виноваты ли цари
В своем безумье?
Петра свели с ума
Стрельцы,
Терзавшие бояр
На пиках смуты,
Заставили его
Им головы рубить,
После чего Петра
Припадки стали бить.
Не лучше же
Пришлось и Николаю,
Который вызвался
Один
Спасти и трон,
И всю державу
От буйных фантазеров
На Сенатской.
Что с нами было б,
Как если б
Конституция вдруг
Победила?
Какой свободой
Одарила б
Она народы
Империи Российской?
Свободу разбрестись
И отделиться от страны?
Тогда империя
Была на грани
Полного исчезновенья –
Одна лишь эта мысль
Любого государя
Сведет с ума!
Но император
Показал себя героем,
Поэт же наш
Хотя и восхвалял его
Слегка,
В конце концов
Спустил из строк своих
Он кобелька цепного,
Заставил лаять,
Натравил,
Супругу впутал,
Вот и получил…
Сейчас его у нас
Уже никто не любит,
Подумать только –
Даже Вяземский лицо
От Пушкина отворотил
И всем об этом объявил,
Он тоже так напуган?
Да… одни из страха,
Другие лишь из
Зависти его погубят.
Теперь он захотел
Бежать – куда - нибудь,
Но денег нет,
Он же не Герцен,
Не Тургенев,
Которым въезд
В Европу
Обеспечил
Капитал,
Отцовские огромные
Наследства
Под управлением
Английского банкира
Ротшильда.
Арестовать наш
Император думал
Эти деньги –
Куда там!
В Англии могли в кредитах
Отказать.
Пришлось царю смириться
С этим.
У Пушкина же нет
Такой защиты
Известных всем ростовщиков
Из-за границы,
Поэтому ему удел
Лишь жертвой стать,
Иль с бедностью
Позорнейшей
Смириться!
(С опасением оглядывается на двери царского кабинета и, осторожно ступая, уходит)
Сцена третья
Кабинет императора. Николай Павлович стоит перед огромным зеркалом, внимательно разглядывая себя. Говорит сам с собой.
Император Николай Павлович:
Да, с детства
Все мы, братья,
Хороши,
И в плане красоты
Брак матушки
И батюшки
Вполне удался.
По ней теперь
Сравнялись
С Виндзорами мы
И… с их же
Одержимостью, увы!
Ну что мне стоило б
Сдержаться,
Не проявлять
Всем явной простоты
В таком наивном
Притязанье
К красавице,
Которую вручил же сам я
Другому, благославя
Для алтаря?
Но одержимость пожирает
Изнутри меня
И не могу я устоять,
Не знаю, как прогнать
Смертельные мечтанья…
Храню ее внутри,
Как жемчуг драгоценный,
Прикосновенье рук
Случайное храню,
Ресницы золотые осязаю
На осеннем солнце
И думаю – подарок
Мне от Бога…
Зачем я полюбил тебя?
Из моего молчания
Не знаешь,
И шторы ты небрежно
Закрываешь,
Когда мимо окна
Летит моя карета,
А мне отказано в надежде
Увидеть там тебя
В твоей семейной клетке,
И снова я осмеян!
Но тогда –
Прочти в моих глазах!
Нет, не читаешь.
Что будет дальше
С нами?
Ни ты, ни я не знаем.
Сейчас преграду устраняю,
Прости, что будет больно,
Но это –
Выше человеческого пониманья:
Я - император, я страдаю!
Разве цари должны
Страдать от голода?
А ты – мой глад
И ад!
Тогда войдем в его
Пучину вместе,
Возьмемся за руки –
Взгляни в мои глаза,
И в темном подземелье
Услышь, что ты - моя!
Все кончено –
Всего лишь через месяц
Хитросплетения любви,
Политики и сплетен
Опустят нас туда.
Всего лишь через месяц
Преграда будет сломлена,
И, наконец,
Я выгоню шпионов Гекккеренов
Из России
И помирюсь
С проклятием семьи
Оранским,
Я удалю все красные мундиры,
Что трутся рядом с юбками
Императрицы,
И посажу на цепь
Всех тех,
Кто заключил со мною
Договор на смерть
В этой игре!
Все – берегитесь и молчите!
Сцена четвертая
1837 год. Лето. Зимний Дворец. Кабинет императора Николая Павловича. Он нервно ходит от окна к столу. За ним с тревогой наблюдает Адлерберг.
Император Николай Павлович:
Что слышно о вдове?
Адлерберг:
В деревне заперлась,
Тоскует.
Вы не поверите –
Красавица так много
Курит!
Император Николай Павлович:
Что курит – опиум?
Сойдет с ума!
Вы проследите там,
Чтобы не делала она
Себе вреда!
Адлерберг:
Врачи ей прописали
Табак…
Но красота ее жива!
Император Николай Павлович:
Ну да,
Как будто я не знаю
Лекарей проделки,
Наверняка их паника
Взяла,
И чтоб вдова
Не наложила руки на себя,
Они ее беду
Утопят в упоительном бреду!
Адлерберг:
Да не похоже –
Держится она.
И дети рядом с ней…
Император Николай Павлович (внимательно глядя на Адлерберга):
Так, значит, держится?
Не думает в столицу
Возвращаться,
Ко двору.
(Шепчет)
И я не побегу.
(Громко)
Ну что же – молодец
Она,
Сильна и выдержать
Должна
Все испытанья…
Адлерберг (осторожно)
Чем еще?
Император Николай Павлович:
Нуждой,
Пусть испытает бедность,
Пусть лихо шествует
За пушкинской семьей,
Пока фамилию вдова
Не вздумает сменить.
Но если я узнаю,
Что родня
Или друзья
Задумают помочь,
Приказ мой тайный
Изменить –
Те испытают
Ту же бедность
На себе!
Ступайте же, друг мой,
Распорядитесь…
(Адлерберг, кланяясь, уходит)
Император Николай Павлович (останавливается перед зеркалом. Говорит сам с собой):
И что же – было все
Напрасно?
Жемчужины
В моей мятущейся душе
Рассыпались на части?
Нет больше целого –
За мной же миллионы
Глаз!
В них вижу осужденье,
И я, быть может,
В первый раз
Свою испытываю несвободу…
Я не могу решить
Проклятый свой вопрос,
И мне нельзя любить,
Нельзя самодержавье проявить-
И в чем?
И как теперь мне быть?
Да сделать вид,
Что я тут ни при чем!
Я признаю -
Меня переиграл поэт!
Но – подождем
Еще немного лет,
Теперь приходится играть
Мне с мертвым,
Но это даже интересно!
Итак, продолжим?
Ведь главное –
С меня, царя,
Никто и никогда
И ни за что
Не спросит!
А спросит –
Головы не сносит…
И снова ставку
Делаю, я господа,
На смерть,
А там – посмотрим!
(Смеется, глядя на свое изображение в зеркале)
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Сцена первая
1867 год. Май. Париж. Дом княгини Елизаветы Александровны Чернышевой-Барятинской, тетки княжны Марии Элимовны Мещерской, бывшей фаворитки цесаревича Александра Александровича, будущего императора Александра Третьего. В гостиной император Александр Второй и Аврора Шернваль-Демидова.
Император Александр Второй:
Сударыня,
Еще не понял я,
Когда же свадьба
Сына вашего
С княжной Мещерской?
Аврора Шернваль-Демидова:
Готовим через месяц-два…
Император Александр Второй:
Нельзя ли побыстрей?
Эта княжна…
Аврора Шернваль-Демидова:
Я знаю все ее проблемы,
И с ними согласна
Взять девушку в невестки,
Хотя мой сын
Достоин лучшей пары!
Но я должна быть
Благодарна
За вашу милость,
Государь,
К моей стране,
Где снова правит Сейм
Теперь,
Не угнетаются народы.
Финляндия вас обожает.
Император Александр Второй:
Я вам верю.
Но есть одна проблема…
Мой сын и…
Аврора Шернваль-Демидова:
Я вижу, он приехал
С вами
В этот дом
Конечно, не случайно.
Я знаю все и понимаю,
Я много в жизни испытала,
Вы знаете – судьба
Меня терзала
И отбирала
Женихов.
Я рождена стать
Жертвой,
Ладно,
Но мой сын влюблен,
Поэтому мне страшно!
Пусть поскорей
Уедет цесаревич
К своей жене Дагмар.
Император Александр Второй:
Конечно, он уедет,
Осенью…
И ничего я не могу поделать!
Не хочет он Дагмар,
Что за беда –
Не оставаться же России
Без наследников!
Аврора Шернваль-Демидова (закрывая лицо руками):
Опять дворцовая игра,
И, как всегда,
Жестока так,
Что даже, несмотря
На все мои
Несметные богатства,
Я откупиться тут
Не в состоянье!
Император Александр Второй:
Сударыня, я знаю –
Вы государю обещали
Служить,
Пришло такое время,
И договор меж нами
Я исполнил,
Вы получили действующий
Сейм,
И тактика моя другая,
Совсем не та, что у папа,
Цените это, дорогая…
Аврора Шернваль-Демидова:
Мне, как всегда,
Надеяться лишь на судьбу,
Другого нет пути –
Я знаю.
В июле свадьбу мы сыграем.
А цесаревич…
Пусть сам свои дела решает.
Судьба покажет,
Прощен ли будет грех!
Сцена вторая
1868 год. Лето. Париж. Замок Павла Павловича Демидова в Довиле. Комната Марии Мещерской-Демидовой. Она только что скончалась от родов. Рядом с кроватью, с которой еще не унесли тело покойной, сидит убитая горем Аврора Шернваль-Демидова. Ее сын где-то в других комнатах замка. Входит лакей с подносом, на котором письмо с печатью русского императора Александра Второго. Аврора берет его и читает, не отходя от постели усопшей. Появляется сын Шернваль и смотрит на умершую жену безумными глазами.
Аврора Шернваль-Демидова:
Письмо от государя.
Он проявляет беспокойство
О тебе,
Зовет немедленно к себе.
Павел Павлович Демидов:
В Россию не поеду!
Аврора Шернваль-Демидова:
Ты поезжай,
Займись там делом,
Вином беду не заливай,
Беды себе еще не наживай.
Все образуется,
Ты молод, женишься…
Павел Павлович Демидов:
Ну это – ни за что!
Аврора Шернваль-Демидова:
Не зарекайся.
Пройдет же все,
Пройдет и это.
А я должна тебе сказать –
Отказываюсь от всего
Наследства
В пользу твоей родни,
И уезжаю в Хельсинки,
Там буду жить.
Ребенка береги.
(Встает, накрывает покойную простыней и, взяв сына под руку, выходит из комнаты)
Павел Павлович Демидов (в дверях):
Ну хорошо, уеду.
Но замок этот
Я продам.
А сын… пойдет
Совсем к другим рукам.
Мне больше нечего
Тут делать.
Наследством же
Демидовых
Пусть он владеет,
Мне не жалко.
Останусь князем
Сан-Донато,
Поеду обустраивать
Свою обитель
Во Флоренции,
Вот видишь –
Ты – в Хельсинки,
А я – в Италию.
Изгнанники судьбы
Бродить пошли по свету.