Но, старшие сестры сами придумали такую вот хитрость…
Так как в наших краях, как солнце сядет, комаров тучи налетают, ну никакого житья. Бабы на лавочках и не сидели долго-то. Ветками отмахивались, а мы –то не шибко их боялись. Привычные. А вот для вечёрок, уж не знаю кто , собирали сосновые шишки, ветки сухие, чё попало, складывали в старые дыроватые ведра , да и поджигали. Дым разгонял комарьё, и молодёжь веселилась чуть не до утра. Мы-то конечно спали и ничего уже не слышали. Только утром мама будила девок, а они кобенились, проснуться не могли, пока отец в избу не заходил. Тут уж не до сна . Тятя –то крут был. Скажет, бывало:-
«Ну-ка, девки…» Ещё не договорит, а мы, не я, враз бежать исполнять тятину просьбу. Любили его и побаивались.
Так вот, надо бы про тятю, а я опять про себя. Ну много ли про отца напишеь, если совсем мало видишь его. А я –то вот она, с самого утра, как волчок, целый день кручусь. Везде же успеть надо. Лето будто бы и длинное, но как-то скоро заканчивалось.
А в рыжую кудрявую головёнку лезли одна за другой всякие интересные мысли.
Вот, например про Райку, подружку. Когда надо, я выходила на улицу и кричала-
« Райка, выходи»-.
Во все времена так из дома друзей вызывали. Через какое-то время Райка показывалась, вернее, её голова в подворотне. Вот и сама подруга, с немного удивленными на мир , глазами
Странная вещь. Наши дома стояли рядом, огороды тоже. Между огородами даже нитки не протянуто, одна межа, травой поросла. Не было у нас в деревне, ни заборов, ни запоров, ни замков. Может где в других деревнях были, того не знаю, дальше околицы я не бывала. И чего бы Райке не приходить ко мне играть по задам, за баней?
Нет, две умницы упорно лазили через пыльную подворотню.
Стояли жаркие летние дни. Мама собрала по стайкам цыплят, и посреди двора под короб их выпустила. Всегда так делала .Под коробом цыплятам хорошо было. И на солнышке и коршун не утащит. Писку, на весь двор. Теплынь, красота, покой…и коршун, тут как тут. Расправит крылья и кружит, кружит… Покой то, правда, у меня был только тогда, когда я спала. А так, у меня была полна голова разных идей, так что я и не успевала все претворить в жизнь. Какой уж тут покой…Как-то так выходило, что только разыграешься, заживёшь своими мечтами, забудешь про весь окружающий мир, как тебя тут же выдернут в ихнюю жизнь:
- «Маруська, иди домой , мама зовёт»
И чего бы маме меня звать домой, чего я там не видела?
А, обедать пора. А я и забыла. И от того, что у меня мои мысли не выходили из головы, я, то ложку уроню, то чаем обольюсь, за что и получала не большенькую выволочку, в виде подзатыльника.
Отец редко дома обедал, бояться было некого. Прям вот уж у кого покоя не было. Бывало играем около нашего дома, тятя на Каурке подлетает. Красавец, весь в меня.
Снимет с головы картуз, кинет мне-
-« Маня, живо… побольше…»
Хватаю кепку , бегу в стайку к курам.
«Кыш… Собираю яйца в кепку, штук с десяток, несу тяте. Он ловко стукает яйцо друг об дружку, выпивает и …улетел… на своём Каурке по своим делам. Тятя очень любил работать, как я играть.
Вот опять не в ту колею заехала. Я же хотела про меня, про Райку и про цыплят.
Пришло мне на ум в « в дом» поиграть. Райка короб держала, он же легкий, из ивняка плетёный. А я выдернула штук пять-шесть цыпушек. Залезли на баню по углу. Дом устроили.
Опять же поясняю для особо понятливых, для чего мне цыпушки. Мама моя была хозяйкой несравнимой ни с кем. Отец хоть и поколачивал ее за компанию с другими мужиками, ну, когда пьяные, но любил видать сильно. Не зря же мама ему шесть девчонок подарила. Ни у кого в деревне столь дочерей не было. А бабы говаривали, что девки от большой любви родятся. Не знаю, не знаю. О Господи, когда же я по порядку вспоминать-то начну.
Видела я, как мама ближе к осени ловила штук пять гусей, связывала им лапы, и садила в рогожные мешки на откорм. Никуда гуси не ходили, мама их поила и кормила прямо лежачих. Давала им чистую воду из колодца, хлеб, зерно, орехи. Потом снова завязывала мешки. Гуси становились жирными, мясо нежное не выхоженное. Потом резали. И на лед , в ледник…
Ну вот, и мы с Райкой решили пир устроить. Перевязали цыплятам лапки, завернули в тряпочки, чтоб не шуршали тут. Ну как водиться «дом» устроили, в гости друг к дружке ходили, из глины угощенье лепили, Чай пили долго, как бабы, когда у нас собирались.
У нас ведь изба большая, стол большой, самовар ведёрный. Мед и сдоба, пироги и пирожки со всякой вкуснятиной в кути не переводились. Шибко-то я не ела, только сильно любила сладкое. Вот сейчас говорят-
-Ой , да мы слаще морковки ничего не видели…
А я видела… Когда бедные люди у богатых всё отбирали, (ну правильно, нечего богатым на свете жить) они ничего не жалели и у деда моего Максима пасеку вместе с пчёлами сожгли.
А пять ульев, ради мамы и детей, оставили.
Меня –то тогда ещё и в помине не было.
Вот мама и сохранила, и развела снова пчёл.
Мастерица моя матушка была, умница…
Как про всю жизнь подумаю, так желание писать пропадает. Про всю – то жизнь мою дальнейшую писать никаких жизней не хватит.
А так, хоть про детство свое золотое с серебром напишу, так как будто свежим ласковым ветерком повеет с тех пор, с тех мест, где осталась моя милая родина. Господи, да неужели это взаправду было?.
Сон, да и только. Иначе никак не назовешь. Но, рано или поздно, сны эти золотые, кончаются .
Но я всё ж не всё ещё вам рассказала о себе. Это же моя главная задача. А что я могу про других-то написать? Я же только про себя много знаю, и помню. То ли я начала про цыплят, толи нет? Вот уж и забывать стала. Ну , да, начала.
Ну, погостевали мы с подружкой в своем «доме» , в «гости» друг к дружке походили, надоело. Слезли с бани, все там оставили. Ладно бы там тряпочки-щепочки. Дождутся до другого раза. А главное, про цыпушек-то забыли. Мы же их по всем правилам, связав лапки подвешали на жердине, где веники для бани висят. Наигрались, слезли с бани, убежали на улицу, на речку, да мало ли где мы день доигрывали. Бедные цыпушки…
И когда дня через два я услышала, как отец кричал во весь голос (с матерщиной, конечно) на маму и на девок, что то холодной лапкой тронуло меня изнутри. Тятеньку под крышу дровяника чё то понесло, рядом с баней и оттуда слышался рёв- «Таку-растаку мать, чё, кошка чё ли сдохла где-то? Вонища, не передохнуть… Ищите, под амбар лезьте, в углах прошарьте… Сильно батюшка мой сердит был, а в сердцах-то мог и огреть чем попало. Все это хорошо знали и боялись отца и слушались безо всяких яких. Метались девки по двору, и Сёмиха тут была, и Сёма тут же стоял, зажавши нос. Соседи всё же . Когда тятенька грозен был, даже соседи поди боялись…
Под амбар некому было лезть, все были крупные. Надо же дохлую кошку оттуда вытащить как то. А мы с Райкой мирно играли на крыльце в камушки, подстелив старенькую ряднушку, чтобы камушки не скатывались.
И только я хотела помочь всем, хотела геройский поступок совершить, ну, хоть бы как тот Буденный, и залезть под амбар за дохлой кошкой, подбежала к маме сказать про это, гульнул ветерок близ бани, понесло оттуда вонь, и искрой в мозг.
-Так это же мои цыплята...Сразу-то не сообразила…
Чё делать…? И признаться страшно, и тятя с Сёмой сели на крыльцо, курят. Всё же я не сильно боялась родителей, лучше сказать, совсем не боялась. Просто растерялась. Райку за руку, к воротам поближе, и маму позвала-
-«Мам, на бане цыпушки… мы играли…я.. побежала…» и след простыл. Какие там разборки были я, конечно, не знаю.
К вечеру всё и забылось, как теперь говориться «инцидент исчерпан». Только за ужином, я конечно , побаивалась тятеньку, как бы он не припомнил мне, и не дал лёгкую затрещинку, хотя ни разу в жизни не тронул меня и пальцем. Робко повела глазами на отца, а он так хмуро глянул на меня из под рыжих, густых бровей, и подмигнул. Мое сердечко чуть не выпрыгнуло от радости… Как же я была любима, и сама всех любила