Глава 12. На доблестный труд.
Жили мы в центре, от театральной площади шмырк через мостик и вот она наша улица Союза Печатников, раньше при батюшке царе именовалась Торговой, а улица Декабристов параллельная нашей, Офицерской. Но сначала мы пройдемся по Театральной площади, там, где находилось это чудо, именуемое театром. Торжественная тишина, все ходят как- то по-особенному, кто идет шаляй — валяй, ногу за ногу — давай проваливай отсюда. Ну это так несерьезно, шутя.
Справа «филипповская» булочная, говорят раньше свежие булочки с пылу с жару продавались по копейке, на следующий день цена падала вдвое, хорошо бы сейчас, так. Дальше вглубь слева Консерватория, непочтительно называемая студентами попросту «консервой». В летнюю пору «варки варенья» из открытых окон неслись голоса будущих народных артистов, радостные, победные звуки серебряных труб, лирические, протяжные вздохи виолончелей. Часто пели популярнейшую арию Хозе из Кармен. Наверно когда Хозе станет лет семьдесят смешно будет слушать, как он, как в молодости, споет:
«Изволь, бандитом оставаться, тебе вновь обещаю, всё в жертву принесу.»
Очень часто пели, так любимый баритонами, Пролог из Паяцев:
«Позвольте, простите за смелость, но должен я Вам представиться здесь. Пролог пред Вами» - Какое театральное величие, предвкушение чего-то необычного. - За окном аплодисменты, крики — Продолжайте, маэстро. -Молодой певец выглядывал, шутливо раскланивался и с радостной улыбкой исчезал.
Как то там давали «Девушку с кувшином», разумеется Лопе де Вега, с великолепными Ольхиной и Стржельчиком. Жаль Ольхина потом куда-то почти пропала, такой проникновенный грудной голос. Мы с тетушкой купили, вернее она купила, очень редкие в те времена шоколадные конфеты именуемые Грильяж, начался второй акт и мы стараясь не шуметь шуршащими бумажками с наслаждение хрустели.
Будучи маленьким мальчиком , помните у Александра Сергеевича Пушкина:
« Ребенком будучи, когда звучал орган в старинной церкви нашей», прогуливался рядом с памятником Михаилу Ивановичу Глинке, на котором какие то торжественные, непонятные слова: Жизнь за царя, Арагонская хота... Может быть охота, ах, правильно, это такой танец.
Мне только купили мечту всех мальчишек — двухколесный велосипед, я с упоением раскатывал, пока на него не взгромоздился здоровенный пердак Мишка Королев , которому я не посмел отказать и мой такой легонький велосипедик жалобно хряпнулся под ним. Ну гад, подожди, выросту накостыляю. Дядя Сережа, конечно, дал ему потом по шее, но, как теперь говорят, он увы не подлежал ремонту, рама была сломана, колеса вкривь и вкось в виде восьмерки.
А прекраснейший Мариинский театр, переименованный в ГАТОБ имени СМ Кирова. Какие певцы, балетные и этот голубой бархат кресел, почтительные капельдинеры, умеющие сохранить традиции и достоинство тех старых времен. У нас не было этих неистовых московских поклонниц - «лемешисток» и «козловисток» Конечно были любители балета и оперы, но так все по-ленинградски радостно и сдержанно.
Юбилей Татьяны Вечесловой, внизу под окнами толпа почитателей и вот она великая, неземная, поднятая чьими-то могучими руками появляется в проеме окна верхнего этажа такая изящная, как большой лебедь с маленькой головкой и гордой изящной шеей, приветливо машет рукой, все собравшиеся радостно аплодируют и медленно расходятся. Небольшие отрывочные воспоминания — в машину садятся окруженные всеобщей любовью небожители Константин Сергеев и Наталья Дудинская. Просто уезжают, улыбаются, все свободные места в машине заняты цветами. И многие, многие другие. Покинем театральную площадь, только несколько минут постоим под старинными часами у фасада здания, где встречаются все влюбленные. Кому то улыбнемся, с кем то перемолвимся парой словечек.
Да, и чуть не забыл, про театральную столовую у Крюкова канала. Был всего один раз, ел прозрачный суп с тонюсеньким яичным ломтиком и самое главное мельхиоровые, почти серебряные, вилки, ложки и тупые ножи, совсем не то, что из привычного алюминия. За одним из столов скульптурная группа солистов балета. Заодно старый анекдот: Старшина командует -
-Сейчас идем грузить люминь. Из задних рядов:
- Товарищ старшина , не люминь, а алюминий. - Повторяю — идем грузить люминь, завтра чугуний.
На левой стороне площади небольшая аптека с вечными старенькими провизоршами, где вы, откликнитесь ау, в ответ тишина. На площади была еще автозаправка, извините, туалет и памятник Римскому-Корсакову. Ну это как то уже менее интересно и значимо.
Всё вокруг нас, это было всё наше, принадлежало нам всем и булочная Филиппова, консерватория, театр и всё, всё. Конечно и тогда за все надо было, платить, но квартплата была всего семь рублей сорок копеек, в кино на детские сеансы пускали за десять копеек, на вечерние сеансы тридцать копеек, проезд на трамвае стоил три копейки, на метро пять копеек, мороженое семь копеек и так далее .Над головами всегда было ясное небо, так бывает только в детстве, даже когда шел дождь, и всё это по простой причине, - дети могли разговаривать с солнцем.
Продолжим наше путешествие. Крюков канал, вечно грязный, естественно без всякой рыбы, давно сбежавшей в более чистую Неву.
Через много лет я выдавал замуж младшую дочь и нас катали на маленьких теплоходах. И вдруг, Вы представляете какое чудо, он медленно и торжественно поплыл по нашему каналу, мимо школы, колокольни Никольского собора, с трудом проплывая под маленькими мостиками. Это было похоже на сказку.
Сразу за мостом, справа, женская школа, мальчики и девочки учились раздельно. Зря, конечно, женский пол как- то облагораживает. На большом школьном дворе мы гоняли в футбол, сбоку частенько, стараясь казаться незаметным, стоял директор школы. Лицо такое благородное, породистое, только нос, подгулял , кривой и сизый с прожилками, как у закоренелого пьяницы. Стоит себе, стоит, потом хвать мяч и в кабинет. Мы, конечно гурьбой за ним:
- Дяденька, директор ,отдайте, мы больше не будем. Иногда отдаст, когда как.
Наш Минский переулок пересекающий улицу Союза Печатников сразу после школы, славился многочисленной шпаной, даже пели:
- В Минском переулке жили были урки... Если кого то из них спрашивали: - Ты урка- В ответ горделивое:
- Поднимай выше, налетчик.
К нам приходили погонять мяч блатные, взрослые ребята. Один такой по прозвищу Шут играл классно, по воротам бил, как из пушки. Я частенько стоял на воротах, как даст, все руки отбивал. Однажды когда мы заспорили бить или не бить одиннадцатиметровый к нам из дверей школы подошла взрослая тетя с пионерским галстуком, по-видимому, пионервожатая:
- У Вас уже есть разрядники?-. У Толика, единственного из нас был значек третьего разряда (самый низший). - Наверно скоро Вы будете перворазрядниками?
Все смущенно засопели. Шут равнодушно посмотрел на нее:
- Да я б тебя е.... не стал.- и радостно заржал.
Бедная пионервожатая закрыла лицо ладонями и всхлипывая убежала в школу. Он смачно сплюнул ей вслед и буркнул:
- Каждая ман.....ка из себя ц...у строит.- Все ребята стыдливо молчали, побаивались шпаны и только самый маленький Севка Уржумцев, которого даже не всегда брали играть, бесстрашно глядя тому в глаза сказал:
Ты не смеешь так обзываться, догони. извинись,-и слегка дергая худенькими плечами медленно пошел домой. Он единственный переборол страх и поступил, как настоящий мужчина — сказал подлецу, что он подлец. Я потом долго вспоминал это. Преодоление себя, боязни, лени, чего то привычного, как это важно, как по взрослому.
Другой уркаган, которого все звали Ваня или Худя, Худик, тоже любил с нами поноситься по полю, хотя играть совершенно не умел. Когда мяч был у него все дружно, в один голос вопили:
- Ваня, делай трупы. - Худиком его прозвали, потому что, по его словам, учился в Академии художеств. В дальнейшем оказалось, что просто работал там натурщиком. Ну вот этот громила примчался к воротам и так сильно наладил меня по ноге, что пришлось пару месяцев походить в школу на костылях. Обидней всего, что мяч медленно закатился в ворота. На переменах ребята вешали мои костыли на гвозди, вбитые в стену и сильно раскачивали, в общем развлекались. Мне такая инвалидная ситуация нравилась, спрашивали редко и при опросах явно завышали оценки. Потом эта лафа естественно закончилась.
У дома шесть располагался киоск Союза печати. Продавала газеты очень старенькая старорежимная тетя Жоржетта Викентьевна. Мы ее звали Жоржетта Вареньевна или Мари Лентра Иван Теляпус. Иногда милые детки развлекались, вечерами скребли заднюю стенку и кошачьими голосами яростно орали:
- Жоржетта-. Бедняга пугливо вздрагивала, роняла очки на грязный пол и однажды. глядя своими добрыми глазами,. попросила нас больше ее не пугать:
- А то я заболею и некому будет продавать Вам газеты и книжки с картинками.
Рядом стоял ее бессменный ухажер Викентий Викентьевич и строго постукивал тростью. В это время его милая собачка справляла свои естественные нужды у задней стенки киоска.
Часто они разговаривали друг с другом на французском языке. Однажды наша Жоржетта на неделю съездила во Францию и вернулась в модной короткой юбке. Все естественно хихикали и крутили пальцем у виска. Однако через год и у нас все ходили в «мини». В недалеком будущем все будут ходить с большой дырой на причинном месте затянутой прозрачным пластиком и внутренней подсветкой.
Дальше на правой стороне стоял наш дом с маленьким цехом во дворе, методом холодного прессования изготовлявшем алюминиевые кастрюли. В этом цехе в высокой должности разнорабочего пребывал мой дедуля. Когда я шел из школы он поджидал меня, побрякивая монетами в необъятных карманах своей рабочей спецовки. Естественно мне выдавалось несколько монет на мороженое.
На левой стороне была очень популярная пивнушка, с двумя фонарями молочного цвета. Мужики, прошедшие войну, привыкли к наркомовским ста граммам, их тянуло друг к другу, немного отвлечься, погеройстовать, «вспомнить как на Запад шли по Украине». Но бдительные жены тут как тут и быстренько выволакивали своих муженьков прямо за шиворот или хватали за всякие выпирающие мужские места.
На лавочке частенько сидел безногий инвалид Коля Толстой из нашего класса, и на трофейном аккордеоне с воодушевлением наяривал военные песни, особенно часто эту популярную:
Я уходил тогда в поход, в далекие края,
Рукой взмахнула у ворот моя любимая.
Рядом всегда стояла, маленькая, худенькая девочка, все ее звали Горянка. Иногда мужики от доброго сердца подносили музыканту рюмаху, но не тут-то было, эта маленькая, худенькая девочка решительно их отстраняла. Один здоровущий как- то отодвинул ее плечом, но тут чудо, аккордеон неодобрительно вздохнул, Коля решительно повернул голову и инцидент был исчерпан. Когда он уходил, придерживая одной рукой аккордеон за другую его всегда держала верная Горянка. После седьмого класса Толстой, как и многие из класса пошел учиться в музыкальный техникум. Все очень любили петь, слушать музыку, так что без работы он не оставался.
После снятия блокады в лесах Ленинградской области осталось много неиспользованных гранат, снарядов и другой военной техники. Ребята все это собирали, разбирали и одной из жертв таких самовольных действий и стал наш Колька Толстой.
В доме десять жили мои бабушка с дедушкой, две тетки с мужьями и детьми. Теперь там живут чужие, посторонние люди. Как-то уже в весьма почтенном возрасте, вместе с сестрой Людмилкой, захватив паспорта, хотели навестить такую знакомую квартиру. Не пустили, все кого- то и чего то боятся, хотя мы и показывали удостоверения личностей. Маленький балкончик на третьем этаже. Бабуля держала там разные варенья, квашеную капусту и дары леса.
Напротив бабушкиного дома, на стене висел большой транспарант с надписью кроваво-красными буками: Миру — мир. Зачем так громко кричать, когда и так все согласны.
Внизу был рыбный магазин, рабочие выносили целые плиты мороженой трески, швыряли на обитый железом прилавок, разбивали, остатки льда сбивали большими деревянными молотками, а известная всем вокруг продавщица тетя Маня перекидывая костяшки на счетах мокрыми, пахнущими рыбой руками , покрикивала:
- Сорок и сорок — рубль сорок, тридцать копеек долой еще три рубля сорок. Когда возмущение достигало предела из подсобного помещения появлялась фигура директора Бориса Наумовича, хитрющего администратора, всегда слегка « под шофе». Он прежде всего благодушно здоровался, потом произносил какую нибудь фразу типа:
- От кого это так замечательно пахнет или Вы сегодня великолепно выглядите, потом для вида напускался на тетю Маню, хотя всем было понятно, что директор «в доле». Тетя Маня стояла с видом того самого темного татарина, которого спросили:
- За что тебя в тюрьму посадили?
- Мал мал ошибка давал. Красные в город вошли, вместо ура, караул кричал.
Потом начинала жаловаться. что муж, пьяница ,сын, двоечник Ну это она зря, сынуля, здоровенный такой пацан учился на тройки, как все мы. Играл за школьную сборную в баскет. Однажды, единственный раз, умудрился попасть в кольцо с середины поля, все его сразу зауважали. Правда повторить такой фокус больше не удавалось, как ни старался.
Скандал затихал. И тут какая то тетка сзади ойкнула и все радостно и все облегченно расхохотались, ну просто умирали от смеха. Смеялись все, смеялись и плакали одновременно те кто потерял близких в этой проклятой войне и те кто потом нашел себе лучшую долю в других странах. Те кто уехал, видели вокруг только вежливые улыбки и с тоской вспоминали те времена, когда они, свои среди своих , так весело и самозабвенно смеялись. Народ, который так смеется — непобедим.
Храня на лице остатки улыбок, расходились по домам. унося вожделенные здоровенные рыбины, заиндевелые хвосты которых торчали из авосек. Из трески уже давно вырезали самое вкусное и полезное — тресковую печен
В жизни многое зависит от случайности. Куда пошел, с кем познакомился, какое было настроение, погода и вообще все, что угодно. А статистика, это вообще что-то жутковатое. Любящие называют своих избранников единственными. Увы. Предположим, Вы за свою молодую жизнь знакомитесь с 1000 девушек, число явно завышенное, ну пускай, остановимся на этой цифре. То есть Ваших потенциальных невест многие тысячи.
Вернемся к нам, любимым. На семь кандидатур прислали девять заявок из ГИПХа, (Государственный институт прикладной химии), ВНИИСКа (Всесоюзный научно исследовательский институт имени академика С.В. Лебедева), ВНИИ нефте химии. Куда пойти работать? Большинство, в том числе наш староста Боря Максимов и, всеми любимый Швед, направились в ГИПХ, я долго раздумывал и, наконец, пошел работать в ВНИИСК, хотелось быть поближе к морю, из окон института была видна Нева.
Директор института Гармонов Измаил Владимирович тепло принял нас и меня направили в лабораторию фторорганических каучуков в группу Раисы Львовны. Она поручила мне тематику получения так называемых триазиновых каучуков, которые обладали свойством негорючести. В голове у меня рождались десятки идей. Руководитель пыталась меня как- образумить, но увы, куда там. Она робко намекала, что надо бы составить план на неделю, обсудить его, на что я гордо отвечал, что план у меня в голове.
К этому времени я влюбился в Светочку, долго бегал за ней и, наконец, уговорил выйти за меня замуж. Прожили долгую и счастливую жизнь. В этом году отметим 54 летие супружеской жизни. Когда поступил на работу мой заработок составлял 94 рубля. Женатому сотруднику добавили зарплату, я стал получать 105 рублей. Моему руководителю надоело со мной мучиться и меня перевели работать в цех, начальником смены с окладом аж 132 рубля. Начальником цеха работал Рыжинский Владимир Захарович, чрезвычайно толковый и жесткий руководитель. Несмотря на отсутствие высшего образования он легко разбирался во всех многочисленных и разнообразных процессах. Так силоксановые каучуки, полученные «кислотной» полимеризацией, выгружались в цинковые ящики и «дозревали». Рыжинский быстро проходил мимо ящиков, пальцем безошибочко определял их вязкость и направлял в цех 9 для промывки. Еще один фокус он делал лучше всех. Цех постоянно занимался ректификацией хлорсиланов в основном отделением диметилдихлорсилана от метилтрихлорсилана. Их температуры кипения 70 и 65 градусов близки друг к другу и их разделение ректификацией было довольно трудоемким процессом, так как допустимое содержание ТМС в ДДС составляло не более 0.02%. Вели процесс самые опытные аппаратчики. Все хлорсиланы хорошо реагируют с влагой воздуха, поэтому открытые бутыли постоянно «дымят». И если бутыли с дихлорсиланами с трудом, но все же открывались, то с МТС (метилтрихлорсиланом) открыть было практически невозможно. Рыжинский, единственный, делал это с блеском. Постучит, откроет и идет дальше, как ни в чем не бывало…
Все сотрудники охотно делились со мной «секретами» работы. Особенно много полезного я узнал у Вали Никитина, будущего главного инженера Опытного завода. Со временем я стал технологом цеха, а затем начальником первого отделения. Зарплата соответственно увеличилась до 138 и 144 рублей. Но хотелось познавать основы химии и я стал думать об аспирантуре.