16
Не смотря на уже наступивший вечер, Громов решил взбодриться кофе. Он насыпал несколько ложек растворимого напитка в кружку и залил кипятком; потом уселся на диван и включил телевизор. «Кадиллак» стоял на парковке рядом с «фордом», чемодан из старого кино, полный денег, лежал в сейфе в шкафу. А на телеканале Пахана показывали многочасовую новостную воскресную программу. Громова не особенно волновало, что уже воскресенье, а он так и не появился на воскресной службе в Храме Христа Спасителя. Максимум, Начальник сделает выговор. Это не страшно, Начальник и сам не особенно серьёзно воспринимал навязанную религиозность. Громов отпил горячий крепкий кофе.
Воскресную новостную программу вёл известный корреспондент – невысокий лысый мужчина. Казалось, что у него совсем нет шеи, а голова сидит прямо на прямых широких плечах. Внешне он напоминал располневшую ящерицу в чёрном костюме с тёмно-красным галстуком. Любой телезритель сразу же узнавал его по саркастической и жёсткой интонации и не всегда понятным жестам, которыми он сопровождал каждое своё слово. Вот он на большом голубом экране анонсирует последние новости.
– На этой неделе, – говорит он серьезным тоном, соединив кончики пальцев на обеих руках, – доллары закончились.
– Американский президент и его школьные друзья разворовали все деньги страны и угробили экономику чередой преступных решений. Коррумпированная Америка разваливается на глазах.
– Главы европейских государств поседели от жёстких мер, принятых Паханом, и успешных действий российского правительства. Кремль еле справляется с организацией визитов лидеров стран развалившегося Европейского Союза.
– Свобода слов: все слова свободны. Но одни свободнее других. Западные СМИ контролируются властью. Журналистов либо убивают в подъездах, либо хватают на улице и бросают в тюрьму.
Подобная новостная программа идет от полутора до двух часов. Обязательная рубрика – расследование недели. Здесь обычно телеведущий разворачивается, и его показывают с нового ракурса.
– Наша программа получила эксклюзивную информацию – документы, подтверждающие связь между западными бизнесменами и российским писателем Рогатовым. Они свидетельствуют о его подрывной деятельности: его жалкая книжонка должна была деморализовать народ России, но лишь спровоцировала жёсткую критику и даже насмешки.
Последний анонс всегда посвящался новостям из далёкой провинции. Корреспондент рассказывал о счастливых жителях какой-нибудь деревни или маленького городка, о заводе или фабрике, расположенных рядом; о том, что продукции они производят в три раза больше, чем в прошлом году. На экране в это время шёл сюжет: опрятные и улыбающиеся жители деревни, работники предприятия в свежевыглаженных халатах, фермеры в сверкающих сапогах. На фоне стерильно чистых стен конвейер нёс пакеты и пачки произведённых продуктов. Большие новые тракторы рассекали по выкошенным полям, солнце ярко светило на ряды зелёных деревьев. Два счастливых пенсионера рассказывали, как хорошо они живут на пенсии, и как благодарят партию Пахана за все предоставленные им возможности. Один из любимых сюжетов был про какую-нибудь местную жительницу, например, бабу Зою, Зину, Люду и её корову Матрёну, которая (корова!) в этом сезоне даёт в три раза больше молока, чем в прошлом. Сама же баба Зоя (Зина, Люда) очень довольна своей жизнью и пенсией, за что благодарит власти, правительство и лично Пахана, желает ему долгих лет жизни, крепкого здоровья и приглашает в деревню отведать Матрёниного молока.
Громов пощёлкал пультом, задержался минут на пять на каком-то канале, отпил ещё кофе и переключил снова на воскресные новости.
Там Пахан, вальяжно развалившись в большом белом кресле, держа в руке микрофон, возмущённо говорил кому-то.
– Да как такое вообще возможно? – Он сердито нахмурился и поднял указательный палец, – чтобы в цивилизованной стране, так вот брали и бросали журналистов в кутузку? Вы у нас такое видели когда-нибудь? Да это же не слыхано! Без суда и следствия!? Схватить и посадить в тюрьму! Да не только журналиста, вообще кого угодно. У них там – он показал пальцем куда-то в сторону, – это – сплошь и рядом. Вышел на улицу, тебя хвать и всё, посадили. Вообще не представляю, как так, – он изумился, – ещё называют себя цивилизованными людьми.
Громов откинулся на спинку мягкого дивана и закрыл глаза, и незаметно для себя задремал. Через какое-то время он очнулся и осмотрелся. На экране шла всё та же программа.
– Вот я держу в руках, – сказал телеведущий, показывая оператору обложку книги, – не более чем дешёвое чтиво, – он высокомерно вскинул брови, – написанное жалким и обиженным человеком. – Он повернулся, и его показали с нового ракурса.
– С детства маленький Матвей Рогатов хотел иметь какого-нибудь рода талант. Но, за что бы он ни брался, у него ничего не получалось. Ни-че-го. И вот он решил попробовать себя в роли писателя. Написав пару книжонок, которые нельзя назвать ничем иным, как грязными пасквилями, он уехал за границу. Прожив там несколько лет, он растерял последние духовные связи с Россией, окончательно разуверился в Русской Национальной Идее. За границей на него обратили внимание западные политики и бизнесмены, заинтересованные в общей деморализации русского народа, в ослаблении нашего могущественного государства, разрушении Русской Национальной Идеи, высмеивании Православия. Потому что только так, – он поднял вверх указательный палец, – только и можно уничтожить великую Российскую державу. Вот документ, который попал к нашим корреспондентам от источника, пожелавшего остаться неизвестным.
На большом голубом экране появилось отсканированное письмо. Большая часть была затемнена, только одна строчка выделялась и увеличивалась. Там было написано по-английски: «I pay you money. A lot of money. Big money. So you write the book. The book where Russia does bad».
Внизу выделена и увеличена подпись: American Businessman.
В субтитрах показался перевод: «Мы готовы выделить вам определенную сумму на написание вашего романа-памфлета. Однако у нас есть условие: покажите Россию с негативной стороны».
Телеведущий продолжал:
– Это – прямое доказательство измены Родине этим книжным червём. – Он гневно повысил голос. – Была бы моя воля, он бы гнил в тюрьме за антигосударственную деятельность и разжигание межнациональной розни. Но, – он вдруг изменил тон, – Пахан посчитал так:..
Снова на экране Пахан в кресле, рядом пожилой, режиссёр в малиновом пиджаке с пышными усами и серьёзным видом.
– Они просто нашли дурака и неудачника, который бы сделал за них грязную работу. – Пахан держал в руке микрофон. – Он-то надеялся, что его сейчас поставят в один ряд с великими русскими писателями, премию международную дадут какую-нибудь, что у него, как в песне пелось, будет много женщин и машин, а оказалось-то, что? Да этой книжечкой, только подтираться, – все в зале засмеялись, – разрывать её, – Пахан сделал жест руками в воздухе, как будто рвёт лист бумаги пополам, – и подтираться. – Он широко улыбнулся.
Ведущий повернулся к залу.
– Уже завтра состоится ежегодная прямая линия с Паханом. Она будет транслироваться на нашем канале. – Внизу экрана высветилось время передачи и телефоны, по которым можно было звонить.
Громов подумал: «как же быстро летит время. Вот снова прямая линия...». Он чуть встрепенулся: вдруг Начальник хотел его туда отправить, а он отключил мобильный телефон, пока отдыхал на даче у Лизогуба. Так что в этот раз он на саму встречу Пахана с журналистами и представителями общественности не попадает.
* * *
Прямая линия с Паханом – большое общенародное мероприятие, проводимое Администрацией Пахана каждый год в одно и то же время, длилось оно обычно часа четыре. Каждый житель необъятной страны, да и те, кто находился за её пределами, мог позвонить на специальный телефонный номер и задать Пахану любой волнующий его вопрос и даже попросить о чём-нибудь. Причём, сделать это можно было не только непосредственно во время трансляции; специальный колл центр начинал работать в круглосуточном режиме ещё за несколько недель до прямой линии. Мероприятие разворачивалось неимоверных масштабов и пользовалось невероятной популярностью у публики.
Журналисты, предприниматели, чиновники, представители интеллигенции, деятели культуры со всей страны собирались в большом зале.
Пахан сидел за длинным столом напротив полного зала, за его спиной – большой экран с самыми разными сообщениями граждан: кто-то на радостях, что дозвонился, желал Пахану крепкого здоровья и долгих лет жизни; кто-то отчитывался о проделанной работе; кто-то просто передавал привет маме и всей стране. Время от времени включалась прямая трансляция из разных городов: прохожие на улицах, рабочие на заводах и фабриках, жители сёл и деревень, офисные служащие, студенты, пенсионеры – все с широкими улыбками просили Пахана не останавливать его борьбу с внешними врагами. От успешности этой борьбы, – заявляли они, прямо зависят и их успехи – на производстве, в учёбе, творчестве. На прямую линию иногда даже попадали иностранцы, плохо говорящие по-русски или же общающиеся через переводчиков-синхронистов. Хотя, как известно, и сам Пахан в совершенстве владел несколькими европейскими языками и мог сам перевести что угодно.
За несколько дней до очередной прямой линии, пока Громов напивался на Лизогубовской даче, у Начальника состоялось совещание с главами силовых структур. Каждый из них должен был направить по пять сотрудников своего ведомства на прямую линию, чтобы те задавали вопросы. Иногда случалось, что полковникам и майорам приходилось играть какую-нибудь роль. Например, благодарного врача, или заинтересованного иностранного журналиста, или даже негодующего пенсионера, но не на Пахана и его окружение, а на местных нерадивых чиновников или задерживающего зарплату рабочим кровопийцу-бизнесмена. За хорошую игру они получали премии или звания, а один из пяти отправленных от каждой силовой структуры даже удостаивался похвальной грамоты от Администрации Пахана, лично им подписанной. Авторитет ведомства от таких успехов его отдельных сотрудников не возрастал, финансирование со стороны правительства не увеличивалось. Но борьба всегда велась жёсткая и азартная. Это был определенного рода спорт.
В прошлом году майор Федеральной Службы Безопасности Митенин, один из главных борцов со шпионажем и шпионами, прекрасно сыграл молодого учителя московской школы номер 176, за что досрочно получил звание подполковника.
В этом году от ФСБ опять шёл Митенин, на этот раз, претендовавший на большую премию в иностранной валюте. От Прокуратуры в прямой линии должен был участвовать подающий, как утверждал Трясогузка, большие надежды, талантливый майор Митлуха. Церберев, Трясогузка и Здорин всегда очень тщательно отбирали из числа своих сотрудников тех, кто будет задавать вопросы самому Пахану. Впрочем, это мероприятие они использовали ещё и для собственного развлечения, стараясь получить от администрации Пахана какой-нибудь особо каверзный вопрос. И, как в любом азартном виде спорта, не обходилось без ставок. «Шпион по самой своей профессии обязан быть хорошим актёром», – утверждал Здорин. Алексей Алексеевич и Кислов не разделяли общего энтузиазма, но участие принимали и ставки делали. В отличие от Трясогузки с Церберевым, Кислов каждый год отбирал разных людей, чтобы всем дать возможность поучаствовать в этом спектакле. Алексей Алексеевич тоже старался отличиться. Но – своеобразно. Обычно тем, что умудрялся вообще забывать о прямой линии и о своей обязанности отправить на неё участника от Комитета. Об этом ему напоминали перед самым началом репетиций мероприятия. Так было и в этом году.
Был уже конец рабочего дня, без нескольких минут шесть. Совещание в кабинете Начальника закончилось. Алексей Алексеевич поставил на стол бутылку дорогого французского коньяка. Церберев на протяжении всего совещания смотрел на Начальника исподлобья, с тихой злобой. Здорин и Трясогузка, оба делая вид, что не замечают напряжения в комнате, начали хвастаться своими участниками в завтрашнем действе: каких де прекрасных актёров они подобрали и какие интересные роли им придётся сыграть. Тут-то Алексей Алексеевич и вспомнил, что никого ещё не озадачил участием в завтрашней (!) прямой линии.
– Тьфу ты, ****ь, – тихо выругался Начальник.
– Видел бы ты, Алексей Алексеевич, моего Митенина, – начал Здорин, – он уже две недели репетирует, – Здорин улыбнулся и сверкнул глазами.
– А у тебя, Алексееч, кто пойдёт в этом году? – Язвительно спросил Трясогузка.
Начальник поднял брови и, ничего не сказав, наклонился к стакану с коньяком.
– Замаялся я, ****ь, – он сказал негромко.
– Ты опять забыл? – Засмеялся Здорин.
– А где твой, этот? – Спросил Трясогузка, – который бухает постоянно? Отправь его.
– Громов. – Сказал Начальник. – Никуда я его не пущу, у него работы навалом. – Начальник отпил ароматный коньяк из стакана, задумался. Вид у него был усталый.
При упоминании Громова Церберев тихо сжал кулаки.
– Он у тебя не только бухает постоянно, у него ещё и чувство юмора отличное, – с сатанинской злобой, еле сдерживая ярость, процедил он сквозь зубы.
Начальник усмехнулся, вспомнив, как Громов посмеялся над Церберовым.
– Да этот шкет мне в сыновья годится! У тебя тут сильные провалы в дисциплине, Алексей Алексеевич. Как эта тварь со старшими разговаривает? – Уже не сдерживаясь, почти кричал Церберев.
Начальник постарался его успокоить:
– Виктор, – громко, чётко, но без крика, обратился Начальник к руководителю Следственного Комитета, – ты бы помнил своё место. Так-то ты перед ним отчитываешься. Не забывай, как всё работает. И продолжил спокойно, чтобы не провоцировать присутствующих. – И все вы перед ним отчитываетесь, так что спокойнее, господа.
Подобный цирк ему сейчас был совсем не нужен – ни это напряженное молчание самых опасных людей в стране, ни злобный Церберев, ни дурацкая прямая линия.
«Раз полагается – так полагается», – подумал он про прямую линию. – «Сам виноват. Надо быстро кого-то искать. А за Виктором последить».
– Так уж и быть, – сказал Трясогузка, меняя тему разговора. Он придвинулся к Начальнику и положил руки на стол, – я тебе помогу.
Здорин хотел что-то возразить, но Трясогузка рукой остановил его – не вмешивайся. Здорин, откинувшись в кресле, промолчал.
– У нас тут одна роль осталась, – начал Трясогузка, – Администрации в толпу ещё один нерусский нужен. Европеец, там какой-нибудь, что бы по-английски говорил. Сечёшь фишку?
Начальник сёк.
– Найди ботаника какого-нибудь, – подмигнул Трясогузка, – ему на листочке напишут, что сказать. Главное, чтобы произношение хорошее было.
Начальник думал недолго. Он придвинулся к столу и нажал на селекторе кнопку вызова секретарши.
– Наташа, проверь, Льезгин ещё здесь, – распорядился он по громкой связи.
– Минуту Алексей Алексеевич, – раздался тонкий женский голосок из динамика.
– Вот сейчас и посмотрим, – сказал Начальник сам себе.
Начальник разлил по стаканам ещё коньяку, Цербереву – двойную порцию.
– Ладно тебе, Витя, – Начальник дотронулся своим стаканом до стоящего на столе стакана Церберева, жидкость весело плескалась в стаканах, – не первый год вместе работаем.
Церберев, ничего не сказав, опустил голову и отвёл в сторону глаза.
Через минуту загорелся маленький красный огонёк на аппарате селекторной связи, Начальник нажал на кнопку. Льезгин начал нервно и неразборчиво говорить в трубку.
– Миша, мямлить хватит, ко мне явись, – перебил его Начальник. Он убрал палец с кнопки, динамик замолк.
– Это ты как же собираешься его посылать? – Саркастически ухмыляясь спросил Здорин, – если он по телефону так говорит, ты представляешь, как он на камеру при Пахане говорить будет?
Церберев усмехнулся. Выпив полстакана, он успокоился и вернулся к теме прямой линии.
«Если Льезгин будет так мямлить перед Паханом, то от Администрации точно придёт выговор», – подумал Начальник. Но делать уже нечего. Подыскивать кого-то ещё было уже поздно.
Дверь в кабинет открылась, и в проходе появился Льезгин в своём обычном сине-сером свитере. Он вошёл и, увидев всех собравшихся в кабинете, обомлел. Держа руки по швам, он старался не делать резких движений; как мышь перед стаей котов, смотревших на него с ухмылкой, он не знал, как себя вести. Он неуверенно поздоровался со всеми. Начальник медленно поднялся с кресла, чуть согнувшись, опёрся кулаками на стол. Церберев и Здорин со злой улыбкой следили за каждым движением Льезгина. Понимая, что такой кандидат на роль иностранца им на руку.
– Миша, я помню, ты в языках у нас силён. Вот нам как раз твои способности сейчас и понадобились.
– Как я могу помочь? – Не очень уверенно, но попытавшись собраться, спросил Льезгин.
– Ты по-английски говоришь?
– Ну, знаю я несколько выражений, – Льезгин разволновался ещё больше. Его решимости хватило только на одно предложение, – у меня в школе «четыре» было… Но потом я вытянул на «пять»… Но там нужно было дополнительные задания делать…
– Льезгин, инглиш спик, я тебя спрашиваю? – Рявкнул Начальник.
– Да, – тон Начальника его напугал, и он выдал ответ, которого от него хотели услышать, а не тот, который соответствовал действительности.
– Вот и отлично, – уже спокойно сказал Начальник. – Значит, завтра, в восемь, тебя из дома заберёт водитель. Отвезёт, куда надо. Ты у нас на трансляцию к Пахану поедешь. Очень важное задание, смотри не запори.
– На трансляцию.., – пропищал Льезгин. Вдруг задрожавшей рукой он поправил и так ровно сидевшие на его носу очки.
– Да, туда. Тебе всё объяснят и всё покажут: что говорить, куда говорить, куда смотреть. Ну, ты что? Никогда трансляцию не смотрел, что ли?
– С-с-смотрел, – ответил Льезгин. Ему как-то сразу перестало хватать воздуха.
– Значит, и сам всё знаешь. Не волнуйся. У тебя есть ночь, чтобы всё выучить и отрепетировать. Там совсем не много. Спасибо. Выручаешь лично меня. Все расходы будут покрыты. Плюс, если красиво выступишь, получишь премию.
– П-п-пре…
– Да-да, – не дал ему сказать Начальник. – Ладно. Езжай домой. Всё будет хорошо.
Льезгин постоял молча ещё несколько секунд, как-то неуверенно кивнул головой, повернулся, неестественно выпрямив спину, и вышел из кабинета, осторожно закрыв за собой дверь.
– Вот мы и посмотрим, что за шоу у нас будет, – вдруг выдал всё это время молчавший Кислов.
Начальник налил коньяку в свой стакан, аромат напитка снова разлился по кабинету, ударил в носы всем, тянущим стаканы к бутылке.
– Посмотрите ещё у меня. Этот паренёк – способный. – Сказал Начальник и разлил остатки коньяка по стаканам.